Чай

Оставаться здесь и сейчас. Я налил в стакан кипяток и заварку. Взял мармелад.
Люди боятся оставаться наедине с собой. Они растворяются в сюжетах телесериалов и иронических детективов, спасаются от себя в сиюминутных радостях, томятся от наигранных эмоций эстрадных певцов. Готовы пойти на все, лишь бы не оказаться наедине со своим alter ego, его переживаниями, его жизнью, его потребностями... А что, если остаться здесь и сейчас? Если сказать: «Нет! Остановись!» – и пить чай наедине с самим собой? настоящим собой?
И тут вдруг делаешь движение руками, ныряешь, сознательно плывешь ко дну, сам не зная зачем. Проводишь ладонью по дну – понимается вековой ил. Вчитываешься в надпись на ржавом обломке: «Зачем?»
Уже двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят лет – живешь и не знаешь ответ на этот вопрос. Когда-то, конечно, хотел узнать, но потом забеременела подруга – пришлось стать папой. Теперь твое дело не задавать дурацкие вопросы, а решать сиюминутные жизненноважные задачи. Наступила настоящая, взрослая жизнь со всей ее механичностью, убогостью, тягостным постоянством... Но иногда наливаешь в стакан кипяток и заварку, садишься за стол и, поднося к губам дымящийся чай, – обжигаешь душу... «Вот черт! ...Где же... где же этот хренов пульт?.. Оставим на «Времечке» – иногда интересно бывает...»
Ах, наплюй на это дурацкое «Зачем?»! Действительно, какой толк спрашивать себя об этом? Все равно уже ничего не изменишь. А представь: что, если вдруг найдешь ответ? Представь, как будет невоносимо больно от мысли, что ничего не изменить.
– Ты чего не спишь? – заходит она, больно щурится от света. На ней влажная от пота ночная рубашка в цветочек. Редкие волосы – растрепаны. Ковыряет в носу. – Тебе ж завтра на работу рано вставать.
Немного не понимаю, чего она хочет, и почему я не могу посидеть ночью один на кухне и попить чай. С интересом ощупываю языком левый верхний зуб – нужно пломбировать.
– Чай пью. Хочешь?
– Нет, я свой уже отпила. – сверлит взглядом: – Проблемы на работе?
– Да, на работе... Иногда думаю о Начальнике: вдруг Он... вдруг Он вызовет меня на ковер...
Щелкает языком о небо, на лице рисуется моральная усталость, скука и раздражение – почти каждое утро и каждый вечер вижу это перед собой:
– У ребенка скоро выпускной – не в чем идти. Ты бы об этом подумал. Начальник... Вызовет так вызовет!
– Ты не понимаешь... – порой я и сам плохо себя понимаю. – Просто тогда уже нельзя будет ничего исправить. Будет поздно. Ты встанешь перед Ним, Он спросит... А ты ответишь, что... – краем глаза вижу: она подходит к раковине, открывает холодный кран, умывает лицо. – Что, по сути-то, промотал время зря. Так ничего и не сделав... И я боюсь Его... Иногда пью чай и боюсь...
– Знаешь, как ты мне надоел с этими своими?.. – стряхивает с тяжелых рук воду: капли – на пол, звук, – будто резко порвали ткань, – Ей-богу! Ты о чем думаешь вообще? Я не понимаю... Ты мне объясни... Нет, я даже слушать не хочу весь этот твой бред! И не буду!
Поднимаю глаза, смотрю ей в лицо – раскрасневшееся, нервное, стареющее с каждым днем, когда-то нежно и страстно любимое мной лицо. Вдруг вспоминаю: минуту назад она что-то говорила о деньгах и каких-то бытовых проблемах...
– Я же тебе давал деньги... Куда ты их дела?
Ноздри раздуваются, глаза широко раскрываются – огонь начинает заниматься.
– Вот только на ночь глядя не надо, а?! Ты знаешь, какие у нее запросы?! Знаешь, какое платье себе присмотрела?
– Я же давал тебе... – тихо повторяю.
Она вдруг вспыхивает – кидается ко мне – вышибает стакан из рук. Чай выплескивается на стол – стакан глухо разбивается о покрытый беживым линолиумом пол – коричневая лужица на столе растекается к краю и – закапала на осколки стакана. Колотится сердце, забегали мысли:
– Ты что, совсем уже?
–  Посмотри, как мы живем! Люди каждые три года ремонт делают – у нас в комнате половицы вылетают! А что ты тут мелишь сидишь?! Нет, что ты тут мелишь?! Ты бы слышал только! Господи!
Из темного коридора – поворот дверной ручки, короткий скрип, шаркающие шаги. Появляется Ошибка молодости. Подумать только, а ведь ее могло и не быть, – если бы я достал денег...
– Вы чего?! – трет глаза. – Ночь же на дворе, – орут тут...
– А ты что не спишь? Орут! Будешь тут орать! Из-за тебя орем! Тебе платье нужно – не мне. Видишь, отец сидит – что, думаешь, сидит-то? Чай он пьет, видите ли! Какой в это время может быть чай?!
Я всматриваюсь в лицо дочери. В нем что-то изменилось – она стала взрослее и...
– Мне совсем не нравится, как ты выглядишь. – говорю ей.
Она подходит к нам, садится на табуретку, подпирает ладонью подборок. Кусает нижнюю губу и шмыгает носом. Наверное, сейчас начнет ныть.–
– Тошнит меня что-то... Последнее время...
Вздыхаю. Вздыхает жена. Тяжело молчим, будто проникли в какую-то тайну. Жена поднимается, нарочито громко вздыхает еще раз.
– Ее тошнит. Последнее время. Ты понял? Понял?! Нет, я так не могу... Я – так – бо – льше – не – мо – гу!
Держась за голову, шумно бежит в спальню. Мы остаемся одни. Я – почти старик, – и она – почти мама.
– Па-а... Па-а-ап... – тянется чрез стол, теребит меня за руку. – Вы что, правда из-за платья, что ли? Да ладно вам... Обойдусь... Как-нибудь... Надену, что есть... А то, вон... стакан разбили...
Мне вдруг становится нестерпимо обидно, хочется плакать.
– Да нет, не из-за платья. Из-за чая...
– ...А он сказал, что женится на мне... Пап. Ну па-а... Ну ладно тебе. Ну!..
Закрываю глаза, глубоко дышу, пытаюсь услышать себя. Не дай бог услышать и вернутся к тому самому вопросу. Нет, только не сейчас. Не думай. Не надо. Уже поздно думать. Теперь – точно поздно. Ах...
– Отче наш, сущий на небесах, да святится Имя Твое, да прибудит Царствие Твое...