Двадцать второй

Двадцать второй

Вот так путешествие! Вот уж не ожидал. Ну, думал, поплаваем, может кого привлеку к слово божьему. У нас с этим делом строго, в год каждый должен семь человек привести. Уже больше полгода прошло, а у меня только двое. А я же староста, мне так нельзя, с меня спрос. Вот я и подумал, что поеду, может и получится. По улицам ходить, так мне никто не верит. Я то выгляжу хорошо, щекастый, румяный, народ на меня косится, ожидает недоброго, хоть я ведь выгляжу не бандитски. Хорошо выгляжу, одет опрятно. Вот брат Константин, тот в год по пятьдесят человек приводит, ему в награду даже квартиру дали. Он с сыном работает. У него сыну десять лет, худенький такой мальчик, глаза большие. Кому хочешь душу отворит. А тут же главное зацепиться, в разговор вступить. Это самое сложное. Меня то всякий легко прогонит, потому что я здоровый и краснорожий. А мальчика так не прогонишь, уж очень чистосердечно выглядит. Глянешь на него, а он такой печальный, слеза сразу на глаза наворачивается. А слеза душу размягчает и способствует, чтоб убедить человека.
У брата Константина ещё и потому получается, что заряд есть. У каждого заряд, когда пришёл ты к богу, открыл для себя Библию. Кажется, что столько у тебя сил, хоть горы переворачивай. Ходишь по улицам, убеждаешь людей, проповедуешь слово божье и получается. Потому что ты веришь, а люди твою искренность чувствуют. У брата Константина жена ушла. Она была красивая женщина, поехала к родственникам в Москву, устроилась там работать, а потом нашла очень богатого человека. Такого богатого, что он летал на своём самолёте. А брат Константин был всего лишь инженер. Он долго плакал, хотел вешаться, но из-за сына остался жить, а потом пришёл к богу и сейчас успешно проповедовал. У него ещё был заряд, он имел ещё радость обретения Господа. И брал этим зарядом и жалостливым сыном, который знал на память многие стихи Писания.
А у меня заряда уже мало. Он был в первые годы, когда я пришёл к Богу. Я говорил "братья" и сердце моё наполнялось радостью, я чувствовал себя будто попал в первые века христианства. Вокруг царило язычество и невежество, а мы были единственным местом, где хранился свет господа нашего. Мы пили чашу его милости, всё казалось ясным и понятным. Я с нетерпением ждал собраний, мы пели там псалмы, слушали наших наставников, сами говорили о своих чувствах. Это было счастливое время. До этого я ведь вёл греховную жизнь, пил, путался с дурными женщинами, начал колоться.
Я катился в ад, пока вдруг на моих руках не умер человек. Её звали Нана, она была из богатой грузинской семьи, но давно ушла из дома и жила где придётся. К тому времени я жил с ней уже несколько месяцев. Мы кололись и распутничали. Утром просыпались и шли искать деньги. Это занимало всё время до вечера. Она нанималась торговать фруктами, я работал грузчиком, часто воровал. Вечером мы покупали дозы и шли домой. Потом стали колоться и в обед. Потом она умерла. Вколола очень много, а я был в отключке, не заметил. Когда пришёл в себя, она уже доходила, а я не мог даже встать и вызвать скорую. Под утро я вынес её из дома и оставил в соседнем парке. Милиция быстро меня нашла, нас ведь видели вместе. Но меня отпустили, потому что она ведь сама кололась. 
Я ушёл из милиции и целый день ходил по улицам. Я хотел что-то сделать, куда-то убежать. Я уже несколько раз бросал, однажды продержался три месяца, я уже думал, что выпутаюсь. Но встретил её. Обычный человек не поймёт того, кто на игле. А я тогда был такой одинокий. У меня не было друзей, родители не хотели обо мне знать. И я стал колоться, чтобы жить с Наной. Так я себе объяснял. Когда она умерла, мне было больно. Наркоманы не имеют чувств, это правда. Человек на игле не может любить или ненавидеть. У него есть лишь тени чувств, он и сам лишь тень. Для него главное доза и больше ничего нет.
Я ходил, а потом сел скамейке в сквере около областной больницы. Ко мне подошли две женщины. Они заговорили со мной. Никто не говорил со мной, все обходили меня как бешенную собаку, а тут со мной заговорили. И стали рассказывать о Боге, о его силе и милости, о том, что есть люди, которые помогут мне на моём пути к богу. И я пошёл с ними. Потом я жил два месяца под Киевом в специальном приюте для таких как я. Я истово уверовал и смог освободиться от этой напасти. Мне предлагали нести служение в Киеве, ведь для наркомана самое опасное вернуться на старое место. Но мои старые друзья, с кем я начинал колоться, частью умерли, частью разъехались или сидели по тюрьмам. И я вернулся и я победил иглу. Я больше не кололся и даже мыслей об этом не возникало. Бог помог мне победить наркотик.
Это были хорошие годы. Я как будто вынырнул из плохого сна, как будто впервые увидел жизнь. Я много работал, мы строили наш Зал царств, помогали нуждающимся братьям, проповедовали на улицах. И я был везде одним из первых, я нигде не жалел себя и скоро стал третьим человеком в общине. Я не думал о возвышении, я просто служил господу и сердце моё переполнялось радостью. Так как мне уже было под тридцать, то мне предложили жениться. Подыскали хорошую женщину, сестру Евгению, она была родом из Николаева. Она была на семь лет меня старше, но я радовался и любил её как сестру. Я мог любить всех, я очень долго жил только для себя и тогда растрачивал свои чувства. И всё было как в Библии - чем больше я тратил, тем больше получал и радости моей не было предела.
Но со временем всё стало меняться. Я начал чувствовать усталость. Стал не так деятелен, ясность ушла, появилось раздражение. Я стал переживать, что моя карьера затормозилась, что меня не пускают дальше. Я стал думать о жене, женщине шумной и весёлой. Она была учительницей физкультуры, любил петь псалмы и пританцовывать. Не то чтобы она меня обижала, но я чувствовал, что она чужая. Это раздражало ещё больше. Мне всё стало чужое. Я скучал на собраниях, фальшивил, когда нёс слово господнее людям. Я просил у Господа вернуть мне веру, просил дать мне сил, но небеса закрылись для меня. Никто не слышал меня, я был один, как и раньше.
От разочарования я даже хотел уйти из общины. Я думал, что так будет честно. Эти люди сделали столько хорошего для меня, не мог же я их обманывать. Господа к тому времени я не боялся, мне казалось, что его нет и может правы атеисты, с которых ещё год назад я смеялся. Ведь год назад я чувствовал, что бог есть. А потом врата закрылись.
Я пошёл к настоятелю, но вовремя остановился. Мне ведь не было куда уходить. Квартиру мне дала община, работу тоже, даже жену дала мне община. Если бы я ушёл, то лишился всего. Но мне ведь 35 лет. Я уже не молод, чтобы начинать жизнь сначала. Тем более, что я не был уверен, что другая жизнь будет лучше. Человек одинок, человек несчастен, человеку сполна даётся лишь боль. И нет разницы, как я буду жить, это ведь ожидает всех. Я решил остаться. Никому ничего не сказал, делал то, что и раньше. Приходили новые люди, они горели, так же как и я когда-то. Этот огонь в их глазах порождал у меня зависть. Я хотел иметь этот огонь, быть такими же как они - чувствующими господа, сильными и уверенными. Но проходило время и глаза тухли и всё становилось обыденно и братьями называли не по любви и радости, а по привычке. И восторг обращения превращался в план.
Если бы я не выполнил план обращения, то старейшина мог бы наказать меня за недостаточную прилёжность. Меня бы все журили, наставляла жена. Я не боялся всего этого, но не любил. Мне казалось, что братья знают о моих чувствах. Знают, что я остыл и бессилен, что уже не верю. Я старался, чтобы никто даже не подумал обо мне правды. Тем более, что ведь многие в общине были такие. Человеку нужно куда-то придти. Многие просто боялись уходить куда-то ещё, боялись менять. Человек ищет привычного.
Я жил, как жил. Отправился в это путешествие в надежде, что смогу найти людей, ищущих бога. Я долго подбирал путёвку. В этой не было женщин и ограничен алкоголь. Значит люди, слабые к этим грехам, путёвку не купят. Путешествие предполагало греблю, значит не поплывут ленивые. Путёвка стоила немного, значит здесь не будет богатых. Богатые самые тяжёлые для слова о Господе. Они думают, что познали эту жизнь, считают, что им ничего не нужно менять, считают тебя дураком. Они ведь всё меряют на деньги. Я, со своей маленькой мастерской по ремонту бытовой техники, я для них никто. А если говорю не о деньгах и прибылях, а о Господе, призываю придти к нему, значит либо дурак, либо обманщик, который хочет на них заработать.
Здесь должен был подобраться подходящий коллектив и я хотел выполнить план по привлечению. Я взял с собой много журналов и буклетов, несколько библий. Раньше, я бы с нетерпением ждал плавания, представлял себя миссионером. Но теперь думал только о том, найдётся ли пять человек или придётся всё-таки выходить на улицы, чего я не любил. Но плавание разочаровало меня. Я так и не начал проповедовать. Едва я только начинал говорить о боге, как меня прерывали. Люди были слишком напуганы. Они хотели выжить среди этих бесконечных чудовищ. Я думал, что страх размягчит их души, а отчаяние сделает более восприимчивыми, но они были черствы и глухи к моим словам. Они отмахивались меня, как от мухи, а один из них, милиционер, даже пригрозил избить меня.
И я замолчал, я сам боялся происходящего. Сперва мне это даже не приходило в голову, но потом я понял, что тоже могу погибнуть. Какое-то чудовище схватит меня и убьёт. Я стал просить господа о помощи, о том, чтобы он помог мне. Но я не чувствовал веры, я по-прежнему был один и врата на небеса были закрыты мне. Может мне стоило пойти к харизматам. Несколько братьев ушло к ним и сейчас говорили, что там вновь почувствовали Господа. Не знаю, но сейчас моё сердце было немым, а я не имел веры. Я не хотел умирать, но знал, что ничего не поделаешь. Нас становилось всё меньше и рано или поздно мне придётся умирать. Я не уцелею, я знаю об этом. Уцелеет капитан. Я слышал его разговор с одним из команды. Тот парень погиб уже давно. Капитан говорил ему, что мы плывём к какому-то самому главному чудовищу, некоему Жабу. Капитан хочет сразиться с ним и отомстить за своего сына. Я хотел тогда спросить причём тут мы. Если капитану нужно было отомстить, пусть бы плыл сам и мстил. Зачем было втравливать в плавание нас.
Я не спросил, потому что боялся капитана. А ещё больше боялся бунта. Если бы я рассказал всем, что мы плывём не домой, а к главному чудовищу, то начался бы разброд. Лучше плохой, но порядок. К тому же ведь ничего не изменишь. Я это знал. Ощущение бессилия, когда ты чувствуешь себя соринкой, никем. Когда Нана умерла я понял, что такое бессилие. Смерть лучше всего напоминает человеку, кто он. Из-за страха смерти человек выдумал бога. Бог нужен, пока есть смерть. Я слышал, что есть специальные фабрики, где за большие деньги можно заказать себе новое тело, куда тебя переселят. Благодаря этому можно жить вечно и этим людям не нужен бог. Им нужны только новые тела, говорят, что для этого похищают молодых и здоровых. Я не боясь, я уже не молод, моё тело разрушено наркотиками и вряд ли кому-то понадобится.
Капитан дал команду причалить к берегу. Команда молча выполняла команды, никто не разговаривал, все были подавлены. Нас стало слишком мало и слишком очевидны были наши перспективы пропасть по одному на этой нелепой реке с чудовищами и прочими невозможностями. Ведь понятно, что река эта не имеет конца, что чудовища бесчисленны и нам суждено лишь гибнуть по одному. Будь даже нас сто человек и сто кораблей, ничего не изменилось, лишь продлилось бы путешествие. Думать об этом было тяжело. Раньше я непременно бы стал молиться. Я бы смотрел на небо и улыбался, я знал бы, что бог со мной и ничего бы не боялся. На всё воля Господа и если я погибну на этой реке, то так и надо. Но сейчас я не смотрю на небо. И не молюсь. Я пустой и усталый. Я не верю и мне страшно. Даже не смерти, не так уж хороша моя жизнь, чтоб за жалеть о ней. Мне просто страшно. Я не знаю зачем живу. Зачем я? Мне всё надоело и кажется лишним. Может быть стоило бы покончить жизнь самоубийством. Но ведь это глупость. Просто так вот жить-жить, а потом перерезать себе вены.
Я собирал хворост в кустах, тащил на берег, двое рубили топорами, один разжигал костёр, остальные возились с картошкой. Все были при деле, даже капитан кряхтел, открывая банки с тушенкой. Деятельность немного успокаивала, отгоняла мысли. Я тащил большую сосновую ветку и радовался дровяному прибавлению, как вдруг увидел тень на песке. Потом раздались крики. Я не стал даже оборачиваться, а бросился в бок и прижался к песку. Но что сильное схватило меня и подняло в воздух. Я увидел рядом паренька из команды, в его голову впился огромный коготь. Меня сжимала мощная лапа, воняло птичьим говном, как в курятнике. Это была та птица, что встречалась нам в самом начале. Она несла меня над лесом в своё гнездо. Куда же ещё птицы носят свою добычу. Река быстро скрылась из виду, внизу был лес во все стороны и я подумал, что начинается повторение. Чудовища будут повторятся и по новой убивать нас. Только людей теперь мало и все может закончится на невидимом чудовище, а то и раньше, ведь птица схватила нас двоих, может теперь все чудовища будут хватать по двое.
Мне было больно, грубые пальцы давили меня железной хваткой. От вони, испуга и боли, меня стошнило, меня часто тошнило, я ведь больной человек. Я подумал, что мне предстоит много боли в гнезде, ведь там могут быть птенцы, которые будут меня клевать и рвать на части. Лучше бы умереть быстрее, чтобы не дожидаться этой напасти. Но я не мог даже пошевелиться в пальцах, я только плакал. Я умирал, но не попросил бога о помощи. Я не верил в него и не пытался поднять голову, потому что моим небом было сейчас грязное брюхо этой людоедской птицы.
Когда появилось гнездо, я даже обрадовался, что наконец-то. Я хотел конца и падал в гнездо с радостью, ещё увидел вторую огромную птицу, наверное, она сидела на яйцах. Её огромный клюв в резком движении и окончательный удар.