Двадцать седьмой

Двадцать седьмой

Мы уже кончили вязать эти мужиков в форме. Ненавижу ментов, они сволочи, сволочи, они меня били! А за что били? За что? Твари, твари и тронуть их нельзя, потому что потом хуже будет! Скотины! Верёвок не было, так мы отдирали шнуры от ламп и вязали ними. Это ещё надёжней, такую штуку не разорвёшь и перегрызть трудно. Я всегда такими вязал, потому что они же дуру, они убежать хотели. А что мне потом ловить их? У меня ноженьки слабенькие, я больной весь, мне пожить хорошо хочется! Вяжу я и одному прямо в морду плюнул, чтоб знал. Вот бы попробовать одного, никогда ментов не пробовал. Они вонючие, вонючие, менты ведь. Я вонючего не люблю, мне сладенькое подавай. Сладенькое да мягонькое, чтоб не жевать. Зубов то почти и нет совсем, какие самы выпали, какие я повыбивал, чтоб не болели, заразы. Больной я, весь больной, особенно ноженьки. Но мента ударить можно. Можно! Это же они за мной бегали, поймать хотели! Вот, тебе, вот тебе.
А тут стрельба на причале. Я мигом на пол упал, думаю, что капцы нам, подмога подоспела и теперь арестуют нас и расстреляют.
-Там всего один.
Мужички побежали вниз, прихватив оружие, а я окошко чуть выглянул. Вижу, стоит там мент в форме, автомат в руках. Один лежит на земле, а где капитан не видно. Плохо дело. Не хочу я помирать, я жить хочу и питаться усиленно, я больной весь, нельзя мне помирать. Когда стрельба. Выглядываю, уже лежит мент. Так тебе и надо, смотри, больше не попадайся. Хотел я от связанных кусочек отрезать, так ведь нечем, ножа то нет. и готовить негде, а я мяско люблю тушенное, чтоб мягонькое было, будто кисель.
Пошёл вниз. Иду медленно, у меня ноги слабенькие, дрожат подгибаются, а как дождь, так болеть начинают. Мне все доктора говорили, что это от плохого питания, а какое ж у ещё питание, если пенсии и сто рублей нет? А ещё ведь за газ заплати, за свет, за воду, квартальная приходит и за мусор платить требует. Заплатишь, а питаться с чего? И на хлеб с молоком не хватает! Одни живут, как сыр в масле, жрут, пьют и с дыру бесятся, а у меня здоровье слабое, мне питаться хорошо нужно, мне все врачи так говорили. Вот я и стал охотничать. Так бы мне мяса никогда не видать, а так кушал каждый день по полкило, не считая крови да ливера всякого. Я то ведь не балованный, ничем не брезговал, всё кушал. И вроде так здоровье лучше стало, покрепче, сердечко перестало болеть, желудок не пучило, давление нормализовалось. Только вот ножки у меня слабенькие, совсем слабенькие, ничего с ними не поделаешь.
Спустился я, а мужички на капитан стоят, он в крови весь и так видно, что отходит. Но все ему неймётся, лежит и головой трясёт.
-Убейте Жабу!
-Капитан, тихо, сейчас перевяжем.
-Убейте Жабу! Кто-то из вас Герой! Я думал я, но я умираю! Убейте Жабу! Останется один, он придёт и должен будет убить Жабу. Не берите оружия, всякое оружие - оружие Жабы. С голыми руками и только одним приёмом! Смотрите ему в глаза, не бойтесь смотреть ему в глаза! Все каменеют, но Герой должен выдержать. Смотрите в глаза и идите. Жаба не сможет убежать или проглотить Героя. Смотрите в глаза и подойдите. Ударом, резким ударом, правая рука в кулаке, рассеките ему грудную клетку! Лезьте рукой в глубь! Нащупайте сердце! Оно холодное и резиновое! Вырвите его, вытащите наружу, не отрывайте взгляда! И на глазах, на глазах у Жабы, разорвите его сердце на куски! И тогда Жаба умрёт от удивления. Падёт и умрёт. Сожгите его, чтоб не осталось и следа от него, но пусть помнят о Жабе, чтобы не забывали, к чему приводит рабство! Убейте Жабу! Убейте Жабу! Убейте Жабу!
Умолк, глаза закрыл и отошёл. Все стоят над ним и думают. А чего думать, может кто и герой, только не я. Я больной весь, во мне здоровья ни на грамм, у меня ножки слабенькие, руки не держат, мне врачи все говорят, что очень у меня здоровье плохое. Какой же тут герой. Я человек смирный и тихий, я помидоры растил, пока сила была, а потом больше сяду на лавочке да сижу возле дома. Телевизора у меня нет, только и вижу, что смотрю, как машины ездят. У меня трасса под окнами, много машин ездит и большие и малые. Я смотрю, мне и веселее.
Мужики перенесли погибших на корабль, канаты обрубили и пустили "Чаечку" в последнее плавание. Говорят, что такой морской обычай. Не знаю я морских обычаев, я на море никогда не бывал. Я то из города даже и не уезжал никуда, потому что здоровье то у меня плохое, ножки слабые, мне может в магазин пойти и то тяжело. Пока дойду, так потом весь изойду. Это сейчас я поправился от хорошего питания, а раньше слабый был, совсем больной, почти и не жилец.
Сели в джип, на котором последний мент приехал, взяли оружия да еды и поехали. Мужики командуют, я не вмешиваюсь. Я человек тихий, моё дело сторона. Я вот когда на фабрике работал, так тоже тихий был. Сижу себе в инструменталке, выдаю инвентарь, записываю, кто да что. Хорошая работа, спокойненькая. Печку я себе выменял, как начнет холодать, я угольком растапливаю и тепло мне, хорошо. А как кому инструмент какой нужен, так приходят, просят. Кто рубль даст, кто трёшник, а кто пирожком домашних или котлеток уделит, так мне и есть чем пообедать. Покушаю, ещё и вздремну, потому что сил у меня мало, беречь надо. Другой целый день бегает по цеху, а вечером ещё и пьянствует. Я домой шёл, ужинал да спать ложился. Не понимаю я водки, никакой мне от неё радости, только рыгаю да голова болит. У меня она и так болит частенько да ещё всё болит, так что не до водки мне.
Матушка моя рассказывала, что у меня с самого младенчества здоровье никудышное. Только на свет появился, сразу болеть затеял и все врачи говорили, что не жилец я, неделя-другая и помру, облегчу родителей, чтоб не мучались зря над болезнями. А я всё живу да живу. Болею, хвораю, чуть ли не помираю, а всё живу. Так и выжил, еле-еле, а проскользнул, что уж. Такой уж я, больной да живучий. Вот ведь когда девка та меня ножом пырнула, так любой бы умер. А я ничего, две недели лежал не вставая, а потом зажило. Сам себе живот штопал и выштопал. Уж больно давно я помирать собрался да всё никак не помру.
Это питанию благодаря. Пока я на фабрике работал, так питался хорошо. А потом началась эта напасть, что сначала зарплаты не платили, потом и вовсе выгнали всех. И меня выгнали. Я так расстроился, что случилось у меня обострение сердечное, с приступом лёг в больницу, стал доктором просить и дали они мне группу. Доктора жадные, просто так ничего не сделают, им везде платить надо, а тут сами сделали. Потому что я ходил и каждому в ноги падал и плакал и просил. Я человек развалинный, больной весь, на ножки слабый, сердце еле стучит, живу, сам не знаю как. Ходил я по докторам, плакал да в ногах валялся и вывалял себе вторую группу инвалидности. На пенсию вышел, получать стал, уже веселее. Только пенсии то мало. Зарплата у меня была маленькая, профзаболевания доказать не смог. Вот и вышло, что остался с голоду помирать. Здоровый человек на хлебе с водой недолго протянет, а я ведь больной весь, слабый, мне усиленное питание нужно, чтоб мяско было, мне без мяска нельзя.
Я несколько месяцев протянул, а потом вышел помидоры подвязать, а голова кружиться. И понял я, что помирать мне, если не будет мне помощи для усиленного питания. Одел я пиджак, все грамоты взял, какие у меня на фабрике были, пошёл в горсовет. Говорю, дайте хоть ещё сто рублей, я же больной весь, у меня ноги слабенькие, живу одним чудом, помру без мяска. А там все сидят молодые, да наглые. Улыбаются и говорят, что сейчас мода пошла мясо не есть. Учёные доказали, что мясо вредно, травкой надо больше. И смеются в глаза! Над больным человеком, которому может жить осталось мало совсем!
Я то человек смирный, я больной весь, во мне никакой силу, а тут разозлился. Ну, мерзавцы, думаю. Так вот над пенсионером издеваться! Да как палкой одно по плечу. Они сразу смеяться перестали, напали на меня, руки скрутили, милиционера вызвали. Тот меня за шиворот, будто пьяницу или хулигана какого и выкинул из горсовета. Так вот помогли. Ещё и пригрозили, что группу заберут. Сволочи! Совсем хотели меня голодом задушить! Больного то человека! Я от горя даже топиться думал идти. Но до речки далеко, а у меня ножки слабые, дрожат, подгибаются. И пошёл я домой. Чуток пройду и сажусь отдыхать, потому что и так слабый был, а от голода совсем ослабел.
Иду, значит, шатаюсь, стемнело уже, когда окликает меня деваха одна. Они тут рядом толпились, плечевые эти. С окрестных сёл бабы, непутевые, наркоманки всякие. Стоят на дороге и ждут мужиков. А тут машин нет, дождь собирается, стемнело и проситься девка переночевать. Говорит, что всякое сделает. Мне оно и даром не нужно. Я и молодой как был, так на эти дела внимания не обращал. Я ж весь больной, у меня *** ещё в сорок лет высох да отвалился за ненадобностью. Но бабу взял. Им то мужики платят, у них деньги есть, вот она и купит мне еды. Колбаски купит, я уже давно колбаски не ел, а я колбаску люблю. Варёную, с сальцом. Толстая такая, отрезать ломоть, сахаром подсластить и кушать. Я чтоб мягко люблю и сладко.
Пришёл я домой, поставил чайник на плиту, только хотел бабу за колбасой посылать, а она уже жуёт.
-Ты что делаешь?
-Ем.
Нашла, проститутка чертова, кусок сала, который я берёг, чтоб суп варить, и жрёт! Весь уже изглодала!
-Отдай!
А она смеётся, оттолкнула меня, будто муху отмахнула. Я же маленький, на ноги слабый, меня каждый обидеть может! А сама сала дожрала и говорит, что пошла спать.
-Как же спать? А колбаса?
-Чего, ещё и колбаса есть?
-Ты же, за ночёвку, колбасу должна купить! В магазин сегодня завезли! Варёная с салом!
-Давай деньги, куплю.
-Так нет у меня денег!
-И у меня нет.
-Как нет?
-Так и день. День плохой, ни одного клиента. Ладно, старичок, не расстраивайся. Пойдём я тебе минет сделаю, сметанкой подпитаюсь.
И смеётся, курва такая. Я даже заплакал от обиды. Что ж это такое делается, что все надо мной издеваются? В горсовете смеются, милиция за шиворот таскает, ещё и проститутка последняя смеётся надо мной! Я ж больной человек, мне может жить самая малость осталась, а и тут пожить не дают! Гадёныши. Сижу я, плачу в углу, такая обида взяла, что не продохнуть. А проститутка раз и заснула. Хропит себе, натрудилась, стерва такая. Зашёл в комнату, а она под одеялом лежит и храпит. Вроде как во сне улыбается. Смеётся надо мной. Я даже кулаком замахнулся, но остановился. Потому что страшно. Я ведь слабый, меня всякий обидит, меня как комара прихлопнуть можно. А баба здоровая, они там на трассе, ко всему привычные и бьют их и режут, сама может мне шею свернуть и не заметить.
Отошёл я, а куда мне деваться не знаю. Кровать то у меня одна. Я весь век бобылём жил, кровать одна, стул один, стол один, шкаф один и вся мебель. С бабой рядом ложиться побоялся, потому что она меня раздавит и не заметит, а на полу не хочется. Я ж больной весь, здоровья нет, мне надо на мягком спать да чтоб в тепле. А без такого не спиться мне, крутиться буду целую ночь, голова разболится, суставы тянут начнёт, сущая мука. Вот так житуха! В своём доме и места нет. Мало того, что голодный, так ещё и на полу валяйся, будто собака какая. Так скоро лучше мне будет самому в погреб идти, ложиться там да помирать, потому что нет на земле мне места.
От горестей расплакался я, потом присел у стола и заснул. Сморило меня, потому что ходил то целый день, ноги гудеть начали. Но среди ночи заныла спина, проснулся я, а в комнате звук. Вроде как в шкафу роятся. Вещи перебирают, дверками стучат. Даже не понял, что делается, а потом допетрал, что простипома эта грабить меня затеяла. Они на это быстрые, оторвы дорожные. Соседа моего, через три двора, Никитича, так несколько раз грабили. А он на передок слабый, все водил их к себе, хоть и жаловался, что пенсии лишают. А потом нашли его зарезанным. Чикнули по горлу, плечевые эти, забрали может рублей тридцать да банку мёда и ушли. Так вот делали. И эта воровка. А у меня ж в шкафу, в полотенцо замотано почти полсотни, остача с пенсии. Найдёт же, мандавоха такая, у них нюх на деньги. Я в комнату и нож со стола прихватил, чтоб хоть пригрозить, а то ведь от такой всякого ожидать можно. Ещё придушить меня, больного да слабого захочет.
Крадусь я к ней, а она над шкафом стоит, спички светит, чтоб рассмотреть где мои последние деньги спрятаны. Хочет на голодную смерть меня оставить! Так вот! Я её в дом пустил, а она ограбить меня желает! Больного человека, такого, что ему может и жить совсем чуточку.
-Ах ты ж курва!
Так я отчаялся, что крикнул ей над ухом. Она с перепугу как рванётся, а темно же, не видно ничего, вдруг как охнет она и давай падать. А у меня в руке тепло. Мацаю я, а там липко и не пойму что. Включил я свет, а весь в крови. Сволочь эта, мало того, что ограбить хотела, так ещё под монастырь подвела, на нож мой залезла. Лежит теперь на полу, ворочается, кровь течёт. Просит врача вызвать. Я за врачом побежал, а уже на улице думаю, что посадят меня. Как есть посадят. Только так посадят. В тюрьму! А у меня ж здоровья нет! я ж гнилой весь, как пень трухлявый! У меня ноги слабенькие, сердце еле бьётся! Нельзя мне в тюрьму, помру я в тюрьме! Куда мне в тюрьму!
А потом думаю, из-за кого в тюрьму? Из-за проститутки этой поганой? Что она сало моё съела, а потом ограбить хотела и мне в тюрьму! Да я ведь за жизнь и не украл ничего. В инструменталке работал, там все крали, а я не крал! Нет у меня такого понятия, чтоб красть. И у соседей никогда не крал и с магазина, хотя раз пришёл, а там никого и можно было колбасы схватить или конфет горсть и в карман. Не пойду я в тюрьму, хоть как хочешь, а не пойду и не буду врача звать! Не буду!
Пошёл я в дом, а он уже того, померла. Нож то у меня острый, я сам его на точильном камне доводил. Хороший нож, ещё с заводских времён, мужики мне сделали из такой стали, что режет будто масло. Знатный нож, а эта дура вымазала его. Лежит теперь. Мёртвая. Стало мне страшно, я то мёртвых видел, но издалека. Я сам с детства как мёртвый, все врачи говорили, что помру скоро, а я живу. Но страшно мне с ней, схватил я её за ноги и тащу. Сразу потекло с меня ручьями, сердце забилось, круги перед глазами, я ж человек больной, на ноги слабенький, а она баба здоровая, цепляется жопой за каждый одверок.
Не знаю, как и вытащил, под яблоню отволок и прибросал ветками. Сам в дом забежал и дрожу. Что утром увидят её соседи, в милицию донесут и пойду в тюрьму. Или потом искать начнут, может кто видел, что ко мне шла и тоже донесут. Народ то у нас везде тут злобный и воровитый. Все знают, что я слабый, обидеть норовят. И тут злорадствовать будут, что заберут меня в тюрьму и домик мой им достанется. Гады.
Соображаю, что надо бы мне спрятать её. Зарыть что ли. Только нет у меня сил, я ж больной человек, меня ноги не держат, руки дрожат, сердце заходиться! Найдут её, потом меня в тюрьму и все смеяться будут! Издеваться будут! Что мне за жизнь такая, что все надо мной издеваются!  Когда это закончиться! Хотел с расстройства хоть поесть чего, успокоиться, но вспомнил, что эта мерзавка последнее моё сало съела, тварюка такая. Сало съела и меня под монастырь подвела. Вот ведь какие люди неблагодарные бывают! А я ведь её переночевать пустил, чтоб не могла под дождём. Добро сделал и так она мне отплатила! Мерзавка! А я её возьму и съем.
А чего, мясо то в ней много, девка справная. Всё равно её прятать, так под землёй закопать, сгниёт там, червякам отрада. Что ж это получается, что червякам и то хорошо, а мне тут волком вой с голоду? Больному то человеку! Разве это правильно? Совсем даже не правильно. Я всю жизнь проработал, ничего не украл, а теперь пропадаю! Не будет так! Заслужил я, чтоб и по-человечески пожить, чтоб не голодать!
Вышел во двор, затащил девку обратно. Она уже коченеть начала, еле управился. Отдышался, взвалил её на стол и давай разделывать. Я то умел это дело, нам в последнее время на заводе часто мясом выдавали зарплату. Привозили с сёл туши, мы их разделывали, я ножи выдавал, следил, что равные куски были, видел, как мужики работаю. Часа три возился, пока разделал всю. Тут же кастрюльку поставил на огонь, бросил туда свежины с полкилограмма, а то ведь совсем из сил выбился, никакой мочи в организме нет, ноги не носят. Как пошёл запашок, так я и прибодрился, разбираю ливер да придумываю, как дальше быть. лето, мясо долго лежать не будет, а холодильника у меня нет. Можно то крапивы нарвать да завернуть в неё мясо и в погреб. Но это тоже не надолго и заподозрят соседи. Знают, что у меня свиней нет, зачем это мне крапива? Решил тушёнку делать. Сварю, в банки, закручу крышками и будет мне на долго питание. А чего добру пропадать? Ишь какое мяско молодое да вкусное. Хоть и проститутка, хоть курила, блудила да водку пила, а молодая ещё, не испортилась на вкус.
Вытащил кусок из кастрюли, ножом помельчил, потому как какие у меня зубы, а на вставную челюсть денег нет. Кушаю да поохиваю. Давно уже такого мяса не ел, всё колбасу бумажную, которая только для вида мясо. А тут самое настоящее мясо да такое вкусное, что мне даже выпить захотелось. Достал я из-под пола чекушку, налил в рюмку и совсем прибодрился. Гляжу, что не так уж всё и плохо, что поживу ещё да сытно поживу и здоровье поправлю. На картошке здоровья не поправишь, а на мяске очень даже поправишь.
Наелся я и сморило меня спать. Только с утра стал на тушенку разделывать. На тушенку мелко надо рубать, чтоб в банку залезло. Рёбрышко то я перерублю, а вот на ногах кости или позвонки, те труднее. Взял ножовку, ею чиргикал. Ещё во дворе прибрался, чтоб не заметил кто чего. Дверь закрыл, окна все, чтоб не заслышали мясной запах соседи. Они у меня все пьяницы и негодяи, мигом прибегут нахлебничать, в займы просить. Дашь им кусок мяса, а они сразу его на самогон променяют и напьются. Разве это люди? Мерзавцы. Расстрелять таких и убытку не будет. Так нет таких законов. Сейчас законы, только чтобы богатым выгоднее. А про честного труженика никто и не подумает, приходиться нам самим выбираться, как получается.
До самого вечера работал я, пока всё не закрыл. Шестнадцать трехлитровых банок вышло. Печенку я на обед пожарил, а сердце, прочий ливер отварил, на мясорубку покрутил, чтоб пирожки с начинкой сделать. Люблю я такие пирожки, ещё матушка покойная их мне делала, давно уже не пробовал. А то стал кум королю стал, питаюсь мясом хоть три раза в день. И супы с мясом и борщ и картошечка и каша, а когда даже просто кусок мяса возьму, покрошу, хреном помажу и кушаю. Я так и когда работал может не питался. А то вышла и мне удача. Хоть под конец жизни курорт. Хотя я помирать раздумал. Потому что недель через несколько почувствовал  себе сильнее лучше. Сердечко забиваться перестало, руки не дрожат, голова не болит, сплю хорошо, оправляюсь вовремя, без запоров. Ножки то конечно слабенькие, подгибаются, но так ведь ничего им не сделаю, есть что есть.
Так прожил я до осени. Хорошо прожил, соседи только удивляются, что совсем не жилец был, а то румянец появился, по врачам больше не хожу и сам картошку выкапываю, хоть раньше всегда алкашей за бутылку нанимал. Даже с соседней улицы женщина приходила свататься. Хорошая женщина, вдова, хозяйственная. Но мне женщина ни к чему и я один привык. К тому же мясо и так кончалось, а вдвоём мы его сразу умнём. Уж лучше я один.
Гляжу, что уже только две банки осталось и страшно мне стало. Неужто опять голодать и слюнки глотать? Опять болеть да помирать? Пенсии то мне не добавили, в субсидии отказали, группу не продлевают, говорят, что выздоровел я. Значит, если выздоровел, так зубы на полку и помирай? Нет уж. Не такой я человек. Не хочу я помирать и не буду помирать. Пошёл я обратно на шоссе, приглядывать себе прошмандовку на питание. Их всё равно убьют, они ж на трассе долго не живут. И никто по ним не плачет, потому что конченные люди. Ту, которую доедал я уже, так никто и не искал. Даже слухов не ходило, что пропала. Может она в Москву подалась, может дальнобойщики увезли да придушили по дороге. Или в Конотоп сдали, там по хорошей цене человечество принимают. И многие простипомы там и заканчивают. Из них колбасу сделают и богачам всяким толстожопым на стол. А рабочий человек значит голодать должен? Помирать должен? Нетушки, *** вам!
Присмотрел я одну. Она вроде недавно появилась, справная была, не грязная. Они то все считай наркоманки, худючие, что тарани. Таких и трогать без толку, одни кости. А эта ничего, такая себе при теле ещё и вроде не колется. Сядет на иглу, у них это обязательно, а пока нормальная. Ноги толстые, спина такая, груди, живот. Килограммов под восемьдесят весу. Конечно, управиться с нею трудно, так ведь заделать её и до весны считай живи да в ус не дуй. Только осторожненько надо. Я две недели ходил, приглядывался. Уже и мясо кончилось, а момента нет. Тут как раз дожди пошли. И вижу, что стоит она на обочине, а машины рядом едут. В дождь не хотят её брать, потому что она ж мокрая, неприятно мужикам. Я её и зову переночевать, даже денег двадцатку пообещал. Она кивает, что согласна. Конечно, согласна, кому не хочется из-под дождя да в тёплый дом.
-Только ты за мной не иди, а то перед соседями стыдно. Вон мой двор и приходи через время.
Уже темнеть начало, но я не рисковал. Пошёл домой, проверил нож. Я так думал, что когда заснёт, так я её ножом по горлу. Конечно, запачкает постель, так а что поделаешь. Так просто ножом толкнуть, может и не получиться. Баба крупная, свалит меня с ног, в милицию побежит. Тут уж надо хитро. Поставил чайник на плиту и жду. Уже тревожно стало, что может подобрала машина девку мою. Жди теперь следующего раза, а мне уже есть охота. Привык к мясному и требует желудок мяса. Когда слышу, калитка стукнула. Вышел я на порог, пускаю девку. Она так вроде и стесняется ещё, молодая, не обтесалась на дороге. Налил я ей чаю да водки. Чтоб развезло её поскорей. Она продрогла вся, выпила чашку, вторую, водки грамм триста. На голодный желудок, сразу её закрутило, рассказывать стала про жизнь свою непутёвую, а я её всю склоняю, что иди в постель, а я посуду помою и приду. Ушла она, подождал, пока затихнет и нож взял.
Страшно мне было, я ведь не бандит какой, что человека убьёт и хоть бы что ему. А мне страшно, пошёл было, потом сел за стол и не знаю даже как. Первую бабу то случайно, сама, на нож напоролась. А тут идти надо и резать ей горло. А баба то попалась смирная, что телок. Ладно бы прошмандовку какую-то, так и не жалко бы, а эту тюхтю. Так ведь всё равно убьют! Не живут они долго, режут их что куриц. А я на пользу, мне питание нужно, я человек больной, пенсии не добавили, ворьё проклятое, всю жизнь работал, а на мяско не заработал!
Ну и пошёл я. Раз они такие сволочи, так я голодать совсем даже не хочу. И не буду голодать! Всё равно убьют, на дороге долго не живут, тем более телок такой. Примерил я нож и дёрнул. Нож у меня острый, такой нож, что сразу до половины горла прошёл. Кровь прыснула во все стороны. Пусть. Я на пол клеёнки простелил и на стену повесил, чтоб не заляпало. А постелька старая, ветхая, такая, что и спалить её не жалко. Баба поворочалась немного и померла. Я сразу тазик под неё, за ноги поднял, что кровь стекла. Если кровь не стечёт, так мясо плохое. И кровь поджарить можно. Куплю молока в магазине и поджарю.
До утра разделывал, в темноте, чтоб соседи не думали, чего это у меня свет ночью горит. С утра поставил большую кастрюлю вариться. Всё туда не поместилось, пришлось второй раз ставить. Потом закручивал банки. Баба оказалась упитанная, в каждой банке вышло жира пальца в три. Я его сперва выбрал, а потом разливал по банкам. Чтоб не было, что в одной банке чуть ли не половина жира, а в другой только плёночка. я Любил, чтоб порядок был.  Через три дня спрятал банки под пол. У меня и погреб был, так ведь алкаши жить не давали, грабили всё. Если бы узнали, что у меня мясо в погребе, так всё бы выносили.
С алкашами у меня чуть неприятность не вышла. Это уже весной было, толстая баба кончилась, снова вышел на дорогу, а там все кощеи. Выбирать и не из чего. Ждал-ждал, а толку нет. Ну и взял, какая была. Привёл её домой, зарезал, стал разделывать и порезался. Я ж то по радио слышал, что бывает. СПИД и всякое такое, а у меня даже зелёнки нет, чтоб ранку обработать. Была баночка да высохла вся. А я за своим здоровьем слежу, я ж больной человек, хоть питанием и укрепился немножко. Переоделся я и побежал в аптеку. Одно слово, что побежал, слабый я на ножки, куда мне бегать.
Еле дошёл, хоть туда ходу не больше километра. Пока вернулся, гляжу, а окошко в сенях разбито. Тут ноги у меня и подломились. Я ж ведь в сенях куски туши оставил. Заглядываю и правда нет ноги. Спёрли сволочи! Алкаши проклятые, чтоб им пусто было! Это ж из арматурных домов. Недалеко общежития арматурного завода стояли, оттуда и приходило это ворьё, алкашня паршивая! Унесли ногу! Я ж ведь совсем ненадолго ушёл, может час только и отсутствовал! Скоты! Поймал бы, руки поотрубывал! Милиция ничего не делает! Только богатеев охраняют, а на рабочего человека, на пенсионера плюют! Сволочи!
Стою я и плачу. Так бы мне мяса до весны хватило, а без ноги и не хватит. Не то, чтобы на ноге мяса много, худая нога и сама баба худая, сала почти нет. Но хоть сколько, а есть. Украли, гады. И ведь если раз прихватили, так опять повадятся! Ходить будут пока всё не выносят! А что я им сделаю, если я больной да слабый. Они меня кулаком ударят и насмерть! Им человека убить легко, мерзавцы!
Поплакал я вдоволь, но делать нечего, взялся мясо до ума довести. Про порез и забыл с расстройства, так зеленка и не пригодилась, хоть она ведь рубль двадцать стоит. Зря потратил. К обеду кончил закручивать мясо и прилёг поспать. Только глаза закрыл, как стучат. Выглядываю я, а там участковый. Я и перепугался. У меня ж два ведра отходов осталось. Голова, кишки всякие, кости. Так уморился, что не вынес. А теперь то как. Хотел притвориться, будто нет меня, но участковый стучит. Пришлось открывать.
-Привет Григорыч, как поживаешь?
-Да уж как нам живётся. Тяжело. Болею весь, здоровья никакого, а в горсовете не хотят добавку мне давать.
-А выглядишь вроде хорошо. Ладно, Петька Чекушку знаешь?
-Кого?
-Петьку, маленький такой, Чекушка его кличка. Из общежитий.
-Не знаю. Я ж на фабрике работал, так я заводских плохо знаю. А что натворил что-то?
-Натворил. Такое натворил, что убил бы, если б мог.
-Украл чего?
-Какое украл! Ногу притащил домой.
-Какую ногу?
-Человечью. Пьяный пришёл, стал рассказывать жене, что мяса принёс. Жена глянула, а мясо подозрительное. Он брешет, что сайгак. Только какой у нас тут сайгак? Жена всё помнила и в окно ногу. Её подобрали алкаши и с утра на базар. С бодуна и не разобрали, что продают, как их повязали. Думали, что они своего же замочили, но вроде нога женская.
-Так а Петька чего?
-Говорит, что ничего не помнит, пьяный был. Откуда нога не знает.
-Как это не знает? Ноги на дороге не валяются.
-Понятно, не валяются. Вот и хожу по дворам, выясняя, может подозрительное что видел или слышал.
-Ничего подозрительного. Только вот позавчера окно мне в сенях разбили, тварь какая-то приползала, забрала две миски алюминиевые и пачку соли. Алкаши проклятые, когда они уже напьются?
-Ну, ладно, Григорыч, мне сейчас не до кражи, убийство надо раскрывать. А то уже газетчики пронюхали, скандала как бы не было. Если чего узнаешь - говори.
-Чего я узнаю, сижу тут, как сыч.
-Говорят, вроде жениться собрался?
-Какая женитьба, с моим здоровьем!
-Ничего, такие как ты долго живут. Всё помирать собираются, хворают, таблетки жрут, к врачам бегают и живут по сто лет. А мужики крепкие, никогда не болеют, а потом раз и нету. То инфаркт, то инсульт.
Участковый сам был высокий, полный, с круглым багровым лицом, украшенным усами. Боялся приступа и явно мне завидовал, что я вот буду жить, а он раз и перекинется. И буду жить, я теперь питаюсь хорошо и помирать совсем даже не собираюсь. Ушел он, а я отходы под грушей закопал и жил себе очень даже нормально. А чего не жить? Питание хорошее, а мне больше ничего и не надо. Кушаю себе мясо и улыбаюсь. Только тогда уж не ждал, когда мясо кончиться, а есть удобный случай и колю. Что на тушенку, а что разделывал да на базар относил. Копейка у меня завелась, телевизор купил, чтоб не скучно мне было, газ подвёл, чтоб с дровами не возиться. Так зажил, прямо на зависть. Но я осторожно, я чтоб не прознали, а то ведь у нас народ такой, что горазды завидовать. А я совсем не роскошно жил. Бедно жил, но сытно.
Когда приходит из горсовета повестка. Явиться. Я думал, что пенсию мне поднимут, обрадовался даже. Пришёл, а мне путёвку суют. И ладно бы в Трускавец. Я туда от завода ездил, водичку пил, очень полезно для здоровья, я тогда желудок хорошо подлечил. А тут посылают меня на корабле плыть, вёсла ворочать. Я на них накинулся, что мол издеваются над люди, совесть потеряли, буду жаловаться. А они мне улыбаются, говорят, что если не нравиться так пусть напишу заявление, что отказываюсь. Я хотел деньгами путевку получить, но они ни  какую. И смеются, думают, что я сейчас откажусь от путёвки, а они сами потом поедут водку жрать. Только *** вам! Взял путевку и поехал. Здоровьем я поправился и там питание обещалось хорошее. Тем более не ходить, я ж ведь на ноги слабенький. Тут сиди и греби себе.
Только, сволочи про зверей ничего не сказали. Втравили в оказию. У меня дома двадцать банок мяса под полом спрятано, а я бог знает где плаваю и выберусь ли неизвестно. Едем бог знает куда, дороги хреновые, будто у нас. Вот уж президент мудак, так я и думал. Не мог даже у себя дорог сделать. Трясёт нас, мне даже плохо сделалось. У меня ж здоровье слабое, а тут бензином воняет, освещение плохое, трясёт. Мужики сидят, за автоматы похватались. Мне страшно даже было в руки автомат брать. Я человек мирный, в инструменталке работал, а оружия никогда у меня не было. Я даже в армии не служил, по здоровью меня не взяли.
-Пост!
Впереди виднелся шлагбаум, возле которого стояло двое человек в очередной форме. У одного из них был жезл которым он совершенно по-гаишному махнул, приказывая остановиться.
-Пока не стреляем, попробуем договориться.
После смерти капитана у нас не осталось командиров, а тут водитель закомандовал. И пусть, мне какое дело.
-Сержант Фесенко, инспекция сосудов, куда едем?
-В голову.
-Документы.
-Да мы из порта.
-Документы!
-Сержант, а нельзя ли договориться?
-А чем ты собираешься договариваться?
Водитель сунул сержанту несколько купюр, тот заулыбался. Вот ****и продажные! Они и к бабам часто приезжали. Бесплатно обслуживаться. Это ж надо! Внутри президента сидеть и тут не бояться на лапу брать! Какой порядок в стране будет?
-Другое дело. Счастливого пути!
Шлагбаум поднялся и мы поехали дальше. Я только головой качал. Никогда взяток не давал. Мне и говорили, что сунь врачам и поставят тебе вторую группу. Так я ведь больной весь! Во мне здоровья нет и что мне ещё платить? Да никогда не буду!
-Куда едем? Надо что-то решать, потому что бензина мало.
-А какие будут предложения?
-Если мы внутри Жабы, а это похоже на правду, то нам стоит поискать выходов. Лучше всего прямую кишку. Судя по объемам желудка, там должны ходить эшелоны с отходами, вряд ли, чтобы их сильно проверяли. Так и выскочим.
-А как же завет капитана?
-Это бред. Как можно убить чудовище таких размеров? Это совершенно невозможно.
-И не наше дело. Нам нужно выбраться отсюда, у нас дома семьи, работа. Мы не хотим умереть здесь.
-Да, верно. Пусть чудовище убивают герои. А мы простые люди, нам лишь бы выжить.
-Едем искать прямую кишку.
Я молчал. Меня не спрашивали, я и молчал. Я молчун по характеру, чего болтать. Но когда решили ехать дальше, я слез. Не мог я дальше ехать. Затрясло меня, плохо стало. Пусть едут себе, если хотят, а я не могу. Дорога рядом, автобуса подожду. Сами мы отсюда не выберемся, ездить где попало, не хочу.
-Ты куда?
-Не поеду я.
-Как это не поедешь?
-Плохо мне. Не могу дальше ехать.
-Тебя ведь арестуют.
-Здоровье слабое, не могу.
Меня стошнило, тут же на дороге. Слабое у меня здоровье, а тут ещё нервы, чудовища всякие. Втравили меня гады из горисполкома. Как же я не догадался, чего это они так усмехались. Сволочи.
-Возьми хоть автомат.
Я человек смирный. Сказали - взял. Ещё дали мне тушенки, хлеба и воды. Я вот сколько на тушенке живу, никогда она мне не надоедает. Всё вкусная. Люблю мясо, оно сладкое, лучше любого конфета.
-Ну, давай, мужик.
-Ага, счастливой дороги.
Поехали они, а я отошёл в сторонку и прилёг. Слабое у меня здоровье, никакой силы нет. И за дом волновался. Я то телевизор и вещи все отнес к соседям, брать там нечего. Тушенка под полом надёжна спрятана, так что не долезут. Но ведь могут же гады окна побить, а то и дом поджечь. Я то сказал, что через два дня буду, вроде ненадолго, но такой у нас народ, что гадости любят делать. Алкаши проклятые.