Жаркое

               
               
             Лёша проснулся от звука, похожего на сирену, - отчаянно истошного. Год
 назад так ревели заводские  гудки, сзывая  рабочих. Но тут же понял: кричит живое
 существо. Рёв внезапно сменился жалобным визгом и на высоком  всхлипе затих.
            -Васька!… - Догадался Лёша. Ему показалось, что он крикнул, но пересохшие губы едва шевельнулись. Теперь припомнилось всё: как взрослые решили резать Ваську в воскресение, как он уговаривал всех сразу и по очереди… Как плакал перед сном под одеялом…
         -Ну, надо же, ёлкин  хвост! Молот сорвался!  Ты понимаешь, - обращался  к кому-то, словно оправдываясь, сосед, дед Кузьма, - глазами  мы встретились.… - Понял, стервец, что ему каюк, и вскинулся…
          -Надо ж было на лоб смотреть, в то самое место… Хорошо, Варвара не сробела,- выговаривал ему другой сосед, дед Тишка.
          Лёша, прислушиваясь,  приподнялся  в постели. Его опасения оправдались: Ваську всё-таки зарезали. Он откинулся на спину и уставился в потолок…
                *  *  *
           Два года назад  поздней осенью дедушка принёс месячного поросёночка. Его поселили  в углу у печки. Смешно шевеля пятачком, он поднимал его навстречу каждому, ожидая съестное, и подрагивал кончиком закрученного хвостика. Кто-то, а кто именно, Лёша не помнил, назвал его Васькой… 
           Вспомнилась и гостившая  в то время баба Поля.  Как она, стоя на коленях у иконы, просила Бога простить всех грешных, скороговоркой проговаривая имена  членов семьи сестры Варвары. Корила её за то, что та, безбожница, позволила назвать поросёнка Васькой:
           -Грех великий  давать животным человеческие имена, а за грехи наши тяжкие и кара небесная приспеет…
           -Каркай, каркай… - Перебивал её всегда дед, - Это где ж написано, что нельзя? Он недолюбливал её, звал «вороной» и «богомолкой - балаболкой».
            Баба Поля и в самом деле бала похожа на ворону: худая и тёмная с лица, с сильно выступающим носом,  она к тому же носила одежду  чёрного цвета, и, казалось, всеми была недовольна. Замужем она никогда не была. Препираясь с дедом, твердила, что она – невеста Бога. Отчего он хохотал и дразнился, как пацаны:
            -Тили-тили тесто, - бога невеста, а была бы мужика… - Он говорил и ещё что-то, но Лёша не понимал. Ему было жалко бабушку, а почему – не знал.
            Баба Поля божилась, что приезжает только потому, что  душа мальчика ещё чиста перед Богом и нуждается в помощи и  поддержке. После подобной сцены она уезжала. Вскоре от неё приходили длинные письма, в которых она  просила и требовала крестить Лёшу. Конверты вскрывал Лёша и всегда находил там деньги. Баба Поля писала, что посылает их любимому внучку на «конхветки». Обычно, письма читали вечером, когда вся семья  собиралась у стола, негромко обсуждая  их. Они были единственной весточкой из родных мест дедушки и бабушки.
            Крещёнными в семье были все, даже дед, который не просто не верил, а утверждал, что Бога нет, а если и есть, то молиться ему не за что.
            -Где же ваш бог? - Спрашивал дед и приводил примеры о болезнях и смерти хороших людей, войнах…
            -Так, это же нам наказание за первородный грех, - пыталась оправдать Бога бабушка.
            -Наказание?! – негодовал дед. – Значит, творил по образу своему и подобию…
Что ж он сотворил? Или сам такой? Чего ж гневаться? На себя и гневайся. Где его
милосердие, к которому он нас призывает? Это если каждый родитель так гневаться
станет, род человеческий вымрет! Да не против крещения я, - толку не будет. 
              С крещением Лёши тянули не потому, что не хотели. Просто боялись кары земных властителей больше, чем небесных. Небесная будет или нет, не известно, а вот  земная могла наступить мгновенно: разоблачение, позор, лишение… И ещё бог весть чего. Неведомое пугало больше. 
              Но, вопреки всем страхам и сомнениям Лёшу крестили. Он рос болезненным ребёнком. Гуляния в прохладную сырую погоду всегда заканчивалось простудой. А однажды он сильно занемог! Температура такая была, что градусник зашкаливало. Сначала решили, - простудился, а оказалось – скарлатина. Думали, помрёт, и дали телеграмму бабе Поле.
               Она приехала быстро. Святой водой омыла  лицо Алёше, и велела матери утереть подолом рубашки. Потом поила ею. Но Лёшу рвало: не ел уже несколько дней.
               - Чего тянете? Ждёте, когда помрёт?-  Набрасывалась она на мать и бабушку. – Это охальник накликал беду… - За глаза ругала она деда. Получив согласие,                поздним вечером, привела батюшку. Все говорили в полголоса, насторожённо прислушиваясь к тому, что происходит на улице. Не дай Бог, кто узнает…
               И только Васька, не сознавая важности момента, никак не мог угомониться. Всё норовил подняться на задние ножки и выглянуть из-за доски, но соскальзывал и падал, повизгивая.               
                После обряда баба Поля пошепталась с батюшкой, и он, бормоча молитву, побрызгал водой  по стенам и углам комнат, досталось и Ваське.
                -Ну, что, крестники?- Пошутил дядя Витя, муж маминой сестры. Присев у Васькиного базка, с Лёшей на руках, он похлопал поросёнка по спинке, - растите здоровыми да крепкими.
                Через день у Лёши упала температура, потом он и вовсе пошёл на поправку. Врач сказала, что кризис миновал, тяжёлый период болезни закончился. Но баба Поля была при своём мнении.
                - Как же – «кризис»… Вода святая, молитвы и крещение помогли.
                С момента приезда она двое суток не ела, а лишь пила святую воду, молилась у постели Лёши и теперь торжествовала. Дед, переживший страхи за любимого внука, терпеливо сносил её выпады.               

                *  *  *
                Утерев слёзы, Лёша посмотрел на ходики. И большая, и маленькая стрелки были почти на семи.
                -Пол седьмого,- сообразил Лёша. Сон пропал, но вставать не хотелось. Он прислушался к происходившему во дворе.
                -А ты, Варвара, героическая женщина!- Нахваливал бабушку дед Тишка,- ловко ты Ваську тово… - Он поискал подходящее слово, - ошарашила. Кода б не ты, не знамо что и приключись. Зверь он и есть зверь…
                -А что тут случилось?- Услышал Лёша голос деда.
                -Дык, пока ты, Петрович в тылах отсиживался, - балагурил дед Тишка, - Варвара Ивановна тут баталию провела. – Кузьма, вишь ты, грозного Васькиного взгляду спужался и промахнулся… А жинка твоя как саданёт его другим молотом… Ну, а там уж и я не сплошал, - по рукоять… в самое сердце…
                Лёша потянул на голову одеяло: не слышать, не видеть. Бабушка… Баба Варя… Варвара Ивановна, так звали соседи, круглолицая, с пухлыми щеками и руками,  невысокая, полнотелая. Её разгорячённое кухонным жаром лицо всегда румяно, голова покрыта белым платком, завязанным сзади под свёрнутыми в узелок волосами. Она работала споро, успевая за день очень много. За работой всегда поёт, и её высокий голос, звенит и переливается, едва поспевая за ней следом, порхает по дому и двору. Лёша помнил, как она выхаживала Ваську, потому что всегда с удовольствием помогал ей, и купать, и кормить свинтуса. Так он называл поросёнка, стыдясь своей нежности к нему… Перед глазами мелькали её руки, с припухшими полноватыми пальцами, нежно ласкающие Ваську, как ребёнка…
                -Варвара…- опять услышал  он голос деда, донёсшийся со двора. Что дед сказал дальше, не расслышал, потому что имя бабушки прозвучало как-то неожиданно, чужим далёким древним  звуком:
                -Варвары,- вспомнилось почему-то Лёше… - Варвары – дикие, свирепые  люди... Они грабили, убивали… Слёзы опять заструились по его щекам.
                Лёша задремал и увидел, как он со щитом и в шлеме верхом на Ваське с пикой на перевес преследует по двору варваров. Варвары в каком-то тряпье, оседлав высохшие подсолнечные стебли, скачут на них, машут плётками, кричат, улюлюкают и строят рожи. Некрасивее всех кривляются бабушка и дед Тишка.Лёше жаль побеждённых, он спешивается и отпускает Ваську. Тот, победоносно хрюкая, направляется к огромному шелковичному дереву, роет у ствола. Земля чёрная мягкая и влажная, поэтому яма мгновенно становится большой, и Васька с удовольствием погружается в неё. Лёша хочет предостеречь его, но не может. А тот всё глубже уходит в землю… Лёша и сам оказывается в яме… Никак не может выбраться… Задыхается…
                Он очнулся от тяжёлого сна. Укрытому с головой, ему в самом деле тяжело было дышать.
                Гудела паяльная лампа. Запахло палёным: смолили Ваську...
                -  Соломки, соломки, Варвара Ивановна поддай более. Шкурка на сале от соломки хороша! – Руководил дед Тишка.
                Лёша встал с постели, босыми ногами прошлёпал по  холодному, без постилок полу, подошёл к окну. Прямо под окном склонились люди, видно синеватое пламя. Значит, Васька лежит у стены и в туалет можно пройти только мимо него.  «Ночное» ведро стояло за дверьми. Лёша затащил его в террасу…   
                Одевшись, вышел за калитку. На улице сверстники играли в «пуговку». Лёша нащупал в кармане несколько пуговиц…
                -Лёша-а-а, Лёш-а-а, - услыхал голос матери, - домой, завтракать пора.
                -Сейчас, доиграю - откликнулся он, за игрой забыв о Ваське.
                Вкусно пахло даже за калиткой, во дворе. За столом на кухне сидели все, кто убивал Ваську, оживлённо беседовали, выбирали смачные куски жаркого, нахваливали мать, готовившую завтрак.
                -Садись, пострел, - подвигаясь, на лавке предложил дед Тишка, - помяни Ваську. Лёша застыл в нерешительности. Есть уже очень хотелось, но  Ваську – не мог. Увидев на столе жареную картошку, квашеные капусту, огурцы и помидоры, всё-таки сел. Мать положила в тарелку всего понемногу, но он срывающимся голосом попросил:   
                -Мама, убери… мясо...
                И мать послушалась, чего раньше никогда не случалось.
                Лёша ел торопливо, стараясь не смотреть на блюдо в центре стола.
                -Ты, Лексей, в деда, мабуть, пишов. Тока, Петрович сбегать сбегал, пока мы тут управлялись, а трескает, за милую душу, - улыбался щербатым ртом  дед Тишка.
                -Да не трогайте его, пусть поест спокойно, - заступилась мать 
                После завтрак Лёшу посадили перебирать пшено. Им, или гречкой, полу варённым, смешанным со шкварками и поджаренным золотистым луком начиняли толстые кишки. Получались очень вкусные колбаски.
                Перебирая пшено, Лёша думал о том, как несправедливо устроена жизнь. Вот он предал Ваську, не смог заступиться за него и, наверно, предаст ещё, потому что уж очень любил  подогретую на смальце пшённую колбасу.