Розовый лепесток фиалки Shark

     
     «Сначала был Лифт. Потом стал Дом. И заселился Дом людьми».
     (гравировка на медной пластине, поднятой со дна моря в месте предположительного расположения Атлантиды)
     
     «Дом без людей мертв. Люди без Лифта несчастны».
     (нацарапано на той же пластине чем-то острым)
     
     
     – …Розовый лепесток фиалки, влекомый Сонной рекой, уносил юного Принца и Принцессу все дальше и дальше от берега. Огромные звезды освещали им путь, отражаясь в черной глади воды, как в зеркале. Кивал на прощание белыми колокольчиками одинокий ландыш…
     Настюха подозрительно засопела.
     – И жили они долго и счастливо, – поспешно закончила Марина.
     – И был пир на весь мир, – радостно подхватила Настюха, засучив коленками. – По усам текло, а в рот не попало!
     – Тише ты! Не пихайся, слониха!
     – Я не слониха, я Крошка-Принцесса! Мам, а как это «счастливо»?
     – Это когда хорошо-хорошо.
     – Как от мороженого?
     – Спи, – вздохнула Марина.
     – Как от мороженного и лимонада, и «Баунти», и жареной картошки? И если накупить вот этого всего-всего, будет «счастливо»? Да?
     Марина тихо всхлипнула.
     – Мам, ну, почему ты плачешь?
     – Я не плачу.
     – Плачешь, я же слышу!
     Настюха уселась на кровати поудобнее и, взяв мамину руку своими пальчиками, по-взрослому, как бабушка, принялась утешать:
     – Ну, что ты себя изводишь? А? Ты, вон, девка видная, свистни, любой прибежит…
     Марина не выдержала и расхохоталась.
     – Эх, ты, Настеныш несмышленый, – она прижала дочку к груди. – Мы с тобой и сами проживем, никто нам не нужен. Засыпай, моя Крошка-Принцесса.
     – Счастливо?
     – Счастливо-счастливо!..
     
     
     …Дверцы лифта с готовностью разъехались, Настюха первая влетела в кабину и утопила кнопку первого этажа:
     – Ключ на старт!
     Марина улыбнулась, вспомнив, как недавно дети играли «в Гагарина». Нужно было подняться на лифте на самый верх, там, задержав дыхание, выйти в «открытый космос», и спуститься обратно на «спускаемом аппарате».
     Ступив на влажный асфальт во дворе, Марине показалось, что она слышит писк, с которым молодые сочные побеги перли из земли после ночного ливня. В распустившихся бутонах шиповника копошились жуки-бронзовки, тотчас собранные Настюхой в карман шорт. Зацветающая верба одуряюще пахла молодостью и жизнью. Такое солнечное утро было жаль портить душным автобусом, и Марина решила пройти несколько остановок до садика пешком.
     
     Настюха, шлепая резиновыми сапожками, бодро разбрызгивала мелкие лужицы, по краям которых скопилась желтая пыльца.
     На перекрестке классический кавказец, небритый и в огромной кепке, торговал тепличной клубникой. Марина даже не стала спрашивать о цене, денег на такие вещи не было. «Лишь бы Настюха не увидела» – подумала она.
     Девочка прошла мимо, целиком занятая бронзовкой, которая никак не хотела взлетать с ладошки, но кавказец все испортил:
     – Скушай ягодку, красавица. Сладкая, сочная, как ты сама!
     Настюха подбежала и уставилась на крупные ягоды, разложенные на пенопластовых лоточках и обернутые целлофаном.
     «Как объяснить ребенку, что скоро начнется сезон и ягода пойдет ведрами?»
     – Пойдем, – Марина была готова задушить продавца.
     Настюха нахмурилась, поджала губы и пообещала, глядя под ноги:
     – Я полечу далеко-далеко и привезу много клубники.
     – Вай, где такое место знаешь? – усмехнулся кавказец.
     – Там, высоко-высоко, за небом, – Настюха махнула рукой.
     – На Луне, да?
     – Не выдумывай, пошли! – Марина потянула дочь за руку.
     – А я и не выдумываю, – Настюха украдкой показала кавказцу язык и в припрыжку поскакала вперед. – Мама, мама я – кузнечик!..
     
     
     – …Ты где это взяла?!
     Настюха сидела на табуретке, поджав босые ноги, и хлюпала носом. Перед ней на столе лежал большой кулек, наполненный отборной ароматной клубникой.
     «Тайный поклонник? – лихорадочно соображала Марина, меряя кухню шагами. – Тот кавказец увязался, подкараулил во дворе?»
     – Кто тебе это дал?
     – Никто не дал. Я сама насобирала…
     – А ну, не ври! Где насобирала, в песочнице?
     – В саду-у!..
     – В каком саду? Перестань реветь!
     – В обыкнове-енном…
     – Так, хорошо, – Марина сложила руки на груди. – Допустим, насобирала… А кулек ты тоже сама свернула?
     – Нет, – буркнула Настюха.
     Кульки делать она не умела.
     – А кто?
     – Игнат.
     «Ну, вот, уже какой-то Игнат».
     – Я тебе сколько раз говорила, чтобы никогда, ничего не брала у чужих людей?
     – Он не чужой, он хороший…
     – Так, и где этот фруктовый сад? – продолжала допрос Марина.
     – Далеко!
     – А кому я строго-настрого запрещала уходить со двора?
     – А я и не уходила!
     – А что, ездила? Он тебя возил на машине?
     – Нет, я летала. На лифте…
     – В общем, так, подруга, – Марина сделала выразительный вдох. – Ты сегодня наказана! А это, – она указала рукой на пакет с ягодами, – чтобы было в первый и в последний раз!..
     
     
     «Бред! Не может быть!» – успокаивала себя Марина. Последнее время она ловила себя на мысли, что стоило ей только коснуться кнопки вызова, как дверцы тут же разъезжались, приглашая зайти в пустую кабину. «Кто-то из жильцов с нашей площадки возвращается с ночной смены. Совпадение».
     
     С хозяйственными сумками в обеих руках Марина шагнула под тусклый свет желтого плафона, и устало привалилась к пластиковой стене. Кабина привычно вздрогнула и, поскрипывая, поднялась на знакомый до боли восьмой этаж.
     – Мама, смотри! – Настюха с порога предъявила рисунок. – Это ты, это я, это Игнат, это собака Джек…
     – Какой такой Джек? Ты в чем это перемазалась вся?
     – У меня закончился красный фломастер, – с готовностью сообщила Настюха, облизывая пальцы. – Я взяла немножко смородинового варенья из банки…
     – Ой, горе ты мое горькое, пошли умываться!
     – Я не горькое, я сладкое горе!
     Уже рассовывая продукты по полкам холодильника, Марина вдруг явственно вспомнила, что сейчас, войдя в лифт, кнопку своего этажа она не нажимала.
     Выскользнула из ослабевших пальцев пачка пельменей, порвалась, упав на пол…
     
     «…Чего он за нами тащится? – Марина волокла за руку упирающуюся Настюху и напряженно прислушивалась к урчанию мотора, доносившемуся из лифтовой шахты. – Вот ведь пристал, как банный лист…»
     Сегодня утром, едва они с Настюхой вышли на площадку, как дверцы лифта распахнулись сами собой, словно огромная жуткая пасть. Марина побледнела и вцепилась побелевшими пальцами в плечо Настюхи, устремившейся в этот голодный зев.
     – Мам, – канючила та, шлепая сандаликами по ступеням. – Давай поедем, мам, я устала…
     – А ну-ка, не капризничай, – Марина одернула дочь. – Пусть бабушки ездят, у них ножки старенькие, им пешком ходить тяжело.
     Настюха надула губы и насупилась.
     Двумя этажами ниже пожилая соседка остервенело лупила по желтой кнопке и шипела, как заведенная:
     – Это что ж такое! Нет, это что ж такое!..
     Лифт нагло проигнорировал настойчивые вызовы и проводил Марину с дочкой до самого низа, клацнув на прощание резиновыми челюстями.
     «Что делать? В милицию пожаловаться, в домоуправление: «Ко мне пристает лифт?» «Простите, а холодильник с телевизором к вам не пристают?» Паранойя какая-то!..»
     
     …Марина бросила взгляд на часы. «Заигралась, небось. Пойду, позову, – решила она. – А то картошка остынет».
     Ржавой зазубренной иглой кольнула тревога.
     «Нет, нет, не может быть!»
     …Под ногами летели ступени, как спицы в колесе мелькали прутья перил. Пятый, четвертый…
     «Только бы она была во дворе».
     Третий, второй…
     «Лишь бы только возилась в песочнице. Господи, ну, пожалуйста!»
     Тяжелая дверь отлетела в сторону…
     Пронзительно свистели стрижи, купаясь в теплых лучах, резвилась детвора под присмотром мамаш, подставляющих свои бледные лица вечернему солнцу.
     Качели, горка, гараж за домом.
     – Настя! Настя!
     Розового платьица не было нигде.
     – Домой пошла твоя Настя, – сообщила соседка, – Вы разминулись, наверное…
     Сердце оборвалось в бездонный колодец. Падало, падало вниз, мимо грубых кирпичных стен с ляпами застывшего раствора.
     – Да ты не заболела часом?..
     Марина не ответила, опрометью бросившись обратно в подъезд, птицей взлетела на девятый этаж, беспомощно остановилась, переводя дыхание. Выше был только чердак.
     – Отдай, отдай ее! Гад! – она что есть силы затарабанила кулаками в коричневый пластик раздвижных дверей, – Отдай!
     Заработал мотор, за разъехавшимися створками открылась пустая кабина. Ноги подкосились, и Марина без сил опустилась на колени, прислонившись к стене.
     – Мама! – снизу поднималась Настюха, прижимая обеими руками к груди огромную охапку тюльпанов. – Мама, не плачь!
     Марина вскочила, не веря глазам, подхватила дочку, прижала крепко-крепко к груди. Цветы выпали из детских ручонок, ковром рассыпались по кафельному полу.
      – Мы уедем отсюда, уедем, прочь, – шептала Марина в растрепанные кудряшки, пахнущие, почему-то, лугом и ветром. – К бабушке в деревню. Завтра же.
     – Нет, нет, мама! Он – хороший!
     – Никому тебя не отдам, ни за что, – твердила Марина, как заведенная.
     – Ты меня всю слезами закапала. Мама, ну, что же ты у меня такая трусиха?
     – Да. Я трусиха. Потому что боюсь и за себя, и за тебя, – Марина взглянула дочке в глаза.
     – Так и будешь реветь по ночам! – заявила Настюха.
     – А… как там?..
     – Там? Там… счастливо. Пойдем!..
     
     Лифт не торопил.
     Терпеливо ждал, пока люди, взявшись за руки, войдут в кабину. Потом аккуратно закрыл двери, качнулся, как перед прыжком, и, набирая скорость, устремился куда-то вверх.
     – Мам! – Настюха дернула за рукав, – Помнишь, я сказала, что сама клубнику насобирала?
     – Наврала?
     – Угу, – вздохнула Настюха, – Мне Игнат помогал… Но совсем капельку! Ты только ему не говори, ладно?..
     
     
     – Да, это что ж такое! Изо дня в день!..
     Пожилая соседка с досадой отняла от кнопки покрасневший палец, в сердцах пнула слипшиеся, казалось, навечно створки, и, отдуваясь, засеменила по лестнице.