Я умер послезавтра...

Я УМЕР ПОСЛЕЗАВТРА

Почему-то мне нравятся железнодорожные вокзалы. Все мои знакомые лишний раз стараются избегать этого «злачного» места, а если вынуждены здесь оказаться, то стараются приехать поближе к отправлению или прибытию поезда. Я же отношусь спокойно к вечной сутолоке, разномастной толпе, постоянно грязным перронам и полам, к идущему отовсюду каменно-мраморному холоду, обдающему своим дыханием в любое время года. Аэропорт, к примеру, для меня нечто стерильное, напоминающее ледяной морг с белым люминесцентным освещением. Безжизненная больница с восковыми лицами медсестер-пассажиров. Вокзал же, несмотря на сходство с клоакой, выплескивает настоящую жизнь со всеми ее радостями, печалями, человеческими отношениями и уродством мира.
В этот злополучный вечер я опять провожал в Москву своего начальника. Обычно он выходит из машины на стоянке, сухо бросает «бывай» и уходит в здание вокзала в одиночку. На этот раз он вез с собой здоровую коробку, о содержимом которой мне по чину знать не велено. Тара была тяжелая, и мне пришлось тащить ее на своем горбу до вагона.
Помахав рукой с платформы шефу, я отправился на стоянку, купив по пути парочку «тошнотиков». Московский вокзал - настоящий заповедник для пирожков с мясом. Тех самых, что продавались по десять копеек при социализме. Тех, что ругали, но ели с удовольствием и некой опаской о дне грядущем. Идут годы, все меняется, многое бесследно исчезает. А здесь, в Питере, осталось, пожалуй, единственное место в стране, где можно всегда поностальгировать, почувствовав вкус навсегда ушедшей молодости.
На улице стоял бодрящий морозец, и я решил оттрапезничать в помещении вокзала. Встав в углу, чтобы не путаться под ногами у спешащих людей, я принялся не спеша жевать, глазея по сторонам. Давненько мне тут не доводилось быть. Внутри все изменилось. Какие-то приличные магазины, цветные вывески. Нет уж тех ларьков с бутербродами, лимонадом «Буратино», цветами и прессой в дорогу. Но прежний дух вокзала остался, несмотря на внешние перемены. Он въелся в каждую каменную щелочку, каждую мраморную крошку и сейчас продолжал витать вокруг, с усмешкой поглядывая на все нововведения.
- А позолоти ручку, касатик, - раздался голос сбоку.
Передо мной стояла старая представительница небольшого табора цыган, прорвавшихся на вокзал, пока доблестные стражи порядка ослабили бдительность.
- Все, как есть, про судьбу твою скажу. Что было, что ждет тебя, чем все закончится, - продолжила цыганка, шпаря по заученному тексту, словно экскурсовод, но при этом вкладывая в слова весь свой накопленный актерский опыт.
Обычно я предпочитаю держаться подальше от этих представителей человечества, но сейчас чудное настроение от четырех грядущих выходных не предрасполагало послать подальше эту старуху и быстрым шагом уйти восвояси.
- И сколько золота требует твоя ручка? - ехидно спросил я, доставая из кармана кошелек.
- Сколько не жалко, - с делано безразличным видом ответила цыганка, пытаясь просветить содержимое моего бумажника.
- Полтинника хватит? - протянул я купюру, с сожалением обнаружив, что десятки закончились.
Старуха молча засунула деньги в свои многочисленные юбки и сосредоточилась на моей руке. Она прищурила подслеповатый глаз, пошевелила что-то губами, после чего отскочила от меня в сторону, как ошпаренная.
- Возьми назад, - вернула цыганка купюру. - Не получится ничего у нас с гаданием. Иди своей дорогой.
- И что же ты такого увидела? - удивился я.
- Плохая у тебя рука. Нехорошая судьба. Не стану тебе ничего говорить, - жестко ответила старуха и быстрым шагом пошла прочь.
- Подожди, - нагнал я ее. - Мало денег, что ли? Чего заупрямилась?
- Отстань от меня, касатик, - устало попросила цыганка. - Не гадаю я на таких руках. Иди прочь.
- Рука, как рука, - с интересом осмотрел я свою конечность. - Слушай, ты лучше скажи, а то теперь спать не буду. Сначала заинтриговала, а потом в кусты? В конце концов, чего переполошилась, будто чумного встретила? Судьба-то моя, так и говори, как есть. Ну, хочешь, стольник дам, если полташки мало? Больше не дам, а стольник выделю.
- Не нужно мне от тебя ничего, - покачала цыганка головой и опять попыталась уйти.
- Да пойми ты, - схватил я старуху за руку. - Я ж без претензий. Что скажешь, то и скажешь. Что я, бить тебя буду за это или ментам сдам? Ты же сама виновата. Так не делается, сказать человеку гадость, а потом без объяснений бежать. Держи стоху, и продолжим.
Цыганка внимательно посмотрела мне в глаза и задумчиво сказала: - Ладно, если хочешь... Не нужно мне твоих денег, так скажу. Жить тебе осталось всего ничего. Умрешь ты послезавтра. А теперь прощай.
- Постой, - увязался я следом. - А от чего умру-то?.. Да ты не молчи, скажи и честно отстану от тебя.
- Сердце твое откажет, - прошипела старуха. - А теперь иди прочь...

- Ну и чего ты расстроился? - снова наполнил водкой обе стопки Витек.
Поставив машину на стоянку, я отзвонился жене и сказал, что забегу к Витьку. Мой лучший еще со школьной скамьи друг жил всего в квартале от меня, а мне требовалось с кем-то поделиться. И хотя о странном гадании я с самого начала не собирался никому рассказывать, Витьке почему-то решил довериться.
Друг встретил меня приветливо, тут же выставив на стол поллитровку и тарелку с квашеной капустой и огурцами, виновато обвинив в скудном меню жену Людку, что уже неделю торчит у матери под Псковом. Под первые сто грамм я поведал всю историю в лицах, а Витька изображал внимающего каждому слову слушателя.
- Не узнаю тебя сегодня, - осушил свою стопку хозяин и захрустел предварительно наколотым на вилку огурчиком. - Серега, ну в самом деле, чего ты на себя нагоняешь? Не бери в голову. Ты же атеист конченный, любого на смех поднимаешь, если о чем-то противонаучном толкует. А тут сопли распустил. Какая-то привокзальная цыганка ему смерть напророчила. В сорок лет сердце у него остановится. Курам на смех. Ты же здоровый, как лось.
- Да понимаешь, Витек, вот атеист, а тут поверил. Ну... как бы объяснить. Вот не верил никогда, а тут, бац, и поверил, - жалобно посмотрел я на него.
- Ну, мало ли во что люди верят, - попытался успокоить меня Витька. - Вот я, к примеру, до десяти лет в Деда Мороза верил.
- Сравнил, - фыркнул я. - Тут дело другое. Это вроде как в фильмах показывают. Когда старик смерть свою за несколько дней чувствует, готовится к ней. Вот так и у меня. Она сказала, а меня как водой ледяной окатили. Ты бы сказал, не поверил. А про цыган еще от бабки своей слышал, что не врут. Смех смехом, а вот такая, блин, мистика. Совершенно какие-то другие ощущения, никогда такого со мной не было.
- Ну и как ты эту самую смерть чувствуешь? - перестал жевать капусту Витек.
- Да не могу сказать, что чувствую, но как-то не по себе, - прислушался я к своим ощущениям.
- Так чего ты тогда паришься? Раз смерти не чувствуешь, значит, фигня это все полная. Мало ли что ты можешь ощущать. Может, грипп, к примеру, развиваться в тебе начинает. Ну, если чего боишься, сходи завтра к доктору. Он тебя выслушает и успокоит. На худой конец пилюльки какие-нибудь пропишет. У нас медицина хорошая и при своевременном обращении всегда можно все исправить. Не тот случай у тебя, чтобы судьбу не изменить. А сейчас давай для профилактики и улучшения настроения, - разлил Витька водку по стопкам.
Мы выпили и молча захрустели огурцами.
- Ты Кузьмича помнишь из семнадцатой? - неожиданно заржал хозяин. - Ну, у которого прошлой весной еще «Запорожец» вместе с гаражом затопило? Так вот, он тут на днях учудил. Решил вечером выпить культурно дома. Пошел в магазин и купил на заначку чекушку. А потом думает, дай еще пивком отлакирую. Ну, и взял три бутылки «Петровского». А помнишь, оттепель как раз была, а потом все заморозило? Он, значит, из магазина-то выходит, поскользнулся на ступеньках, а ручки у пакета и оторвались. Только повезло ему, успел подхватить груз перед самым падением. Идет домой гордый, пакет к груди прижимает. Вот, думает, какой я ловкий. А мог бы сейчас на радость супруге трезвым просидеть у телевизора. И тут пакет поправил, поскользнулся и хрясь об лед. Все вдребезги. Вот... Не уйдешь от судьбы. Коли на роду написано быть в этот вечер трезвым, так того не миновать.
- Ну, спасибо тебе, дружище! - вскочил я из-за стола, уронив табурет. - Повеселил, рассказал шутку, чтобы от дурных мыслей меня, несчастного, отвлечь. Лучше не придумаешь!
- Да, - почесал в затылке Витек. - Неудачный юмор, чего-то не подумал. Ну ты тоже не бегай тут, знаешь ли, нервного из себя не строй. Считай, что ничего не слышал. Сядь, давай еще выпьем, а я тебе про Толика из пятой расскажу случай.
- Наливай, - уселся я на табуретку. - Только давай больше без случаев, чтобы уж наверняка.
- Как хочешь, - буркнул обиженно Витька. - Его тут развеселить стараешься, а он еще и рожу воротит. Разбегался, мебелью расшвырялся.
Мы выпили и опять замолчали. Витек дулся, а я стал уверять себя в том, что не верю в бредни цыганки.
- Вот странная вещь получается, - закурил я. - Часто об этом думал... Вот ты представь, едет человек на машине. Например, по трассе шпарит. Какие-то планы в голове вынашивает. Приеду, думает сейчас домой, футбол посмотрю. Завтра с детьми в кино схожу или зоопарк. Через месяц зарплату обещали прибавить, тогда жене что-нибудь прикуплю. И вдруг, бац, дерево, или кювет. В общем, вдребезги. Вот как это понять? Еще секунду назад он свою жизнь расписывал, а потом все. Словно кто-то вилку из розетки. И на хрен все его планы. Но тут легче, потому, что он, может, даже и не понял ничего. Расписывал все по жизненным страничкам и кирдык. А как бы ему пришлось, если кто-то предупредил хотя бы за минуту, что скоро дерево и его никак не миновать? О чем бы он тогда думал? Вот и я не знаю, о чем мне думать сейчас.
- Ну, бля, философ, опять за свое, - протянул Витек. - Давай выпьем за то...
- Да что ты заладил, выпьем, да выпьем! - вновь вскочил я. - К нему в предсмертных муках приходит лучший друг за советом и соболезнованиями, а тут только выпивка на уме! Ни капли сочувствия, зато море водки!
- А тебе что, чего-то не нравится? - набычился хозяин. - Какого тебе еще надо сочувствия? Я и так вокруг него, и этак. Не расстраивайся, Сереженька. А он как с цепи сорвался. Бегает, орет. Знаешь, к какому тебе завтра доктору сходить надо? К психу в дурку обращайся. А не хочешь пить, так бы и сказал. А то выхлестал сначала почти всю бутылку, а теперь все вокруг виноваты.
- Да пошел ты! - в сердцах пнул я снова упавший табурет и вылетел в коридор.
- Ну и вали, смертник хренов! - крикнул мне вслед Витька. - Планы у него жизненные! О чем ему думать?! Культурные мы стали! Да какие у тебя планы, на фиг? У тебя их отродясь не было!
- Зато у тебя их до хрена! Просто фонтаном бьют! - сказал я последнее слово и, нахлобучив шапку, выскочил на лестницу, хлопнув дверью... 

Ночью мне не спалось. Я лежал и думал о словах Витьки. В самом деле, а какие у меня, к черту, планы? Странно, скоро умру, а страха перед этим нет. А еще пишут, показывают, как, мол, страшно умирать. Ерунда все это и сопли. Лично я ничего такого не ощущаю. Наверное, умереть - это как уснуть. Лег, погасил свет, и никогда больше его не включил... Лишь бы не мучаться. Интересно, а как я умру? Нет, наверное, просто свет погашу. Во всяком случае, надеюсь. Хоть бы без приступов и докторов, чтобы не больно...
Говорят, что перед смертью человек видит самые яркие картины его жизни. А мне и вспомнить нечего. Может, конечно, это в последнюю минуту всплывет... Да нет, навряд ли. Сколько не силюсь, а ничего выдающегося на ум не приходит.
Родился... Ну и что с того? Все рождаются. Может, что-то сногсшибательное и было, да только я не помню по младенчеству, а родители не рассказывали.
Ну, потом детский сад... Сад, как сад. И я как все: ел кашу, читал стишки и пел песенки на утренниках, гулял за ручку с кем-то... А с кем? Да какая разница, сейчас и не вспомнишь. Нет, ничего особенного.
Школа... Учился посредственно, до комсомола дошел, дрался... А кто не дрался?.. Ленка Чупикова - первая любовь? А у кого такой Чупиковой не было? Я ее лет через десять встретил, так и не понял из-за чего сыр-бор весь. Нет, тоже ничего яркого.
Потом армия. Дальше работать начал, всякую ерунду на микроавтобусе по городу развозил. Ну, годы беззаботной молодости... Нет, кроме «Портвейна» во дворике, да гулянок с девками ничего и не было особенного. А разве это выдающееся? Кто, интересно, этим не занимался?
Потом женился, через год развелся... Вот! Развод!.. Хотя, чего в нем интересного? Малоприятная процедура, да и та не как у людей. Через полгода после свадьбы я понял, что Катька далеко не моя спутница жизни. Еще помучился и развелся. Даже скандалов не было и дележки имущества. Как сошлись тихо, так и разбежались. Тьфу, даже здесь вспомнить не о чем.
Снова женился на Наташке. Сын Кирюха родился. Приятно, конечно, но что тут необычного? У всех дети. Да и некогда мне было особо им заниматься тогда. Я пахал, как папа Карло, чтобы семье на пропитание заработать, быт обустроить. Чтоб не хуже, чем у других. Перестройки опять же всякие начались. Теперь в фирме шоферю, босса вожу. Платит неплохо, работа не пыльная. В свободное время с одобрения начальства еще и подкалымливаю. Но не об этом же вспоминать перед смертью?..
Любовница Светка? Так тоже яркостью не блещет. Ну, любовница. Как будто только я налево бегаю? Четвертый год пошел, уже и приелась, вроде. Бросать жалко, где еще такую найдешь, чтобы замуж не просилась? Да и обязательств перед ней никаких. Забежишь разок в неделю, она и счастлива. Нет, тут яркими впечатлениями не пахнет. Да и жена уже, похоже, давно обо всем знает, только молчит. Стерва тоже! Знает, а умную из себя строит. Нет, чтобы скандал закатить от души, с битой посудой, с мордобоем. Сейчас бы было чего вспомнить. Да ладно, шучу.
Вот такая у меня жизнь и вкратце, и во всей ее полноте. Какие тут планы, когда изо дня в день одно и то же? Господи, только сейчас понял, что и мечтать-то мне не о чем, потому что не о чем. Если только «мерс» куплю когда-нибудь... Так уже не куплю. Да-а-а...
Хотя, стоп! Меня в семь лет собака укусила! Точно, здоровая такая, черная. Не сильно, но я потом месяца три заикался. Родители боялись, что навсегда, а врачи только руками разводили. Ну, вот! Уже лучше. Чем не яркое воспоминание? Иной в могилу с оркестром сыграет, а за всю жизнь так непокусанным и останется. Ай, бля, фигня все это. Тужусь, как на горшке при запоре. Нет, жизнь у меня получилась какая-то серая, даже без малюсенького светлого пятнышка.
А интересно, когда я умру, по мне хотя бы родные горевать будут? Мать с отцом - дело понятное, плакали бы, но их нет. Неужели все-таки правду говорили, что мать по отцу скучала? Он ведь как пять лет назад умер, а она, и года не прошло, за ним. Да нет, наверное, врут, такое только в кино бывает. А если, действительно, правда? Допустим, любила и не пережила. Хотелось бы знать, как в случае моей смерти поведут себя Наташка с Кириллом? Ну, Кирюха понятно, плакать будет по отцу. Украдкой так, как я его учил, вбивая с детства, что мужик нюни не распускает. А если не будет? Нет, должен, отец все-таки. Плохого я ему никогда ничего не делал, чтобы меня не пожалеть. А вот будет ли моя драгоценная жена таять на глазах от тоски по мне? Или покоптил муженек небо, сдох, да и хрен с ним? Нет, ну должен же я хотя бы для нее чем-то значимым быть?
- Наташ, - толкнул я в бок спящую жену.
- Ну, чего тебе? - недовольно заворчала супруга сквозь сон.
- А скажи... Только честно. Я для тебя, как мужчина, авторитет? Ну, ты можешь сказать, что я самый лучший среди других мужиков? Что ты гордишься мной...
- Угу, - промычала Наташка. - Самый замечательный, только дай поспать. Это тебе завтра отдыхать.
- Да подожди ты спать! - развернулся я к ней. - Лучше скажи, ты меня любишь? Вот, если я умру послезавтра, ты по мне страдать станешь или нет?
- Да ты что, совсем с катушек съехал?! - села на кровати Наташка. - Четвертый час, а он в девицу решил поиграть, любит - не любит устроил! И почему вдруг ты послезавтра умирать собрался? Пить надо меньше!
- Понятно, - обиженно вздохнул я. - Ладно, спи.
Пламенная любовь со стороны Наташки, если и была, то уже явно угасла. Эту соломинку из светлых воспоминаний тоже сжигаем. А интересно, она мне вообще изменяла? Спросить, что ли? Да ну ее, только разругаемся. Если и изменяла, разве она скажет. Умную из себя строит и мудрую. Мне с ней говорить-то всего ничего осталось, а она, дура, шипит. Один с водкой пристал, другая злится. Никакого понимания, душу некому излить. Эх, и что же за жизнь у меня такая приключилась?..
И не дав ответа на данный горестный вопрос, я все-таки отключился...
 
Утром, дождавшись, когда Наташка уйдет на работу, а Кирилл в школу, я быстро собрался и рванул к кардиологу в больничку неподалеку. Заплатив стольник, чтобы не сидеть в печальной очереди среди старушек, напоминающую репетицию процессии на кладбище, я быстро сделал кардиограмму и присел у врача в ожидании вердикта. Тот, подперев лоб одной рукой, долго водил пальцем по моей «летописи сердца», что-то прикидывал в уме и иногда, казалось, уходил в другой, известный лишь ему, мир, где нет опостылевших больных.
- Пили вчера? - спросил неожиданно он, протерев очки и дыхнув на меня чесноком с еле уловимым запахом перегара.
- Чуть-чуть, - виновато пожал плечами я.
- Угу, оно и видно, - с удовлетворением и явным одобрением кивнул кардиолог и погрузился вновь в глубины моих тайн.
Я сидел, вжавшись в протертое сидение стула, и периодически вздрагивал, когда врач хмыкал: - Угу, вот оно, чудненько... А собственно... Ничего, норма.
Наконец он устало отложил кардиограмму в сторону и развел руками: - Ну, с и на что жалуемся? К сожалению, медицина в моем лице ничего страшного не видит. А вот пить надобно завязывать, иначе годика через три - четыре есть шанс вступить в ряды моих пациентов. Так что пока пользуйтесь моментом и начинайте вести здоровый образ жизни.
- Нет, этого не может быть, - пробормотал я. - Вы посмотрите внимательно.
- Кроме маленькой проблемы с желудочком я ничего не наблюдаю. Но это, видимо, еще врожденное и на вашу жизнь в обозримом будущем не повлияет, - протер еще раз очки доктор. - А что бы вы хотели здесь увидеть?
- Понимаете, до меня дошли некие сведения, что возможно я пребываю в предынфарктном состоянии, - последовало мое туманное объяснение.
- Жалобы на сердце есть? - удивленно посмотрел на меня кардиолог.
- Нет, - покачал я головой.
- Ну так что же вы мне голову морочите?
- Понимаете... Не знаю как сказать, - замялся я. -  В общем, вчера мне одна цыганка предсказала скорую смерть от сердечной недостаточности. Может, мы еще раз проверим?
- Цыганка, значит? - переспросил врач. - Идите отсюда, уважаемый, да побыстрее. Вам что, больничный нужен? Не дам.
- Да не нужен мне ваш больничный! - примирительно замахал я руками. - Я о себе забочусь. Как-то завтра умирать не хочется. Вот и пришел в заботливые руки медицины.
- Так, уходите отсюда по-хорошему, - начал распаляться врач. - Иначе я сейчас охранника снизу вызову. Совсем народ одурел. Здесь, уважаемый, святилище науки, а не гадальный дом. Вот идите к своей цыганке, которая вам диагнозы ставит, пусть она вас и лечит. А по пути зайдите к психологу. У меня же с вами разговор окончен. Там очередь, между прочим. Других бы пожалели. Пока вы тут мне голову морочили, я кому-нибудь, может, действительно бы помог. Всего доброго...

Хорошие новости от врача почему-то принесли обратный эффект. Я еще больше расстроился. Уверенность в правдивости слов цыганки лишь окрепла, а надежда на то, что медицина развеет злые чары проклятия, угасла.
С горя я отправился к Светке, которая сегодня отдыхала дома от своей торговой деятельности в ларьке у «Озерков». Иногда я задумывался, а зачем мне нужна любовница, и тут же давал ответ, потому что настоящий мужик всегда должен ее иметь. Глупо прожить всю жизнь с одной женщиной, не вкусив запретного плода, когда вокруг настоящий бордель. Да и со временем жена становится книгой, прочитанной до дыр. А здесь все-таки разнообразие. По бабам бегать, как кобель, чревато. Можно подцепить что-нибудь, или приключений каких-нибудь на задницу собрать, тратиться опять же. А одна в самый раз: и проверена, и всегда под боком. Правда, нет уже той новизны, что была поначалу, но ничего, сойдет.
Со Светкой я встречался на ее квартире один раз в неделю, по воскресеньям или на худой конец по субботам. Все зависело от технических причин: будет ли у нее дома мамаша, не идет ли она сама в гости, наконец, смог ли я вырваться от семьи, придумав правдоподобный повод. Я считаю, что мой выбор являлся практически эталоном любовницы. Светка не была замужем, не имела детей, но и не претендовала на Наташкино место. Она всегда была мне рада, никогда не просила на себя тратиться, а если иногда, к примеру на 8 марта, я дарил ей цветы, то буквально летала по квартире от счастья. Светку не требовалось выводить в свет, поскольку  она вполне удовлетворялась прогулками вокруг ее дома. Дальше мы не заходили, чтобы не нарваться на кого-нибудь из знакомых или на жену. И главное, Светка никогда не лезла в мою жизнь. Выслушивала и сочувствовала в меру своего ума только тому, что я считал должным ей рассказывать. Да и своими проблемами она меня не заморачивала. Я знал про нее только то, что хотел знать. Из вышеизложенных причин мы и встречались вот уже четыре года. Отсутствие каких-либо обязательств меня вполне устраивало, да ее, думаю, тоже. И несмотря на то, что Светка уже начала приедаться, менять ее не хотелось. К чему лишний геморрой? Вот и сейчас опять же пригодилась. Чем плохой вариант, чтобы излить душу? Да и попрощаюсь заодно. Все-таки прожили близко довольно долго, не на курорте перепихнулись и разбежались.
- Ой, а я тебя не ждала! - радостно чмокнула Светка меня в щеку, открыв дверь. - Проходи на кухню, я чай пью.
Я сел и с трагическим лицом уставился в окно. Светка села напротив и открыла рот в ожидании. Она вообще говорила мало, поскольку утверждала, что мой интеллект ее подавляет. Зачастую, когда мы не занимались любовью, говорил я, а она с трепетом вкушала каждое мое слово. Конечно, с одной стороны, это раздражало, а с другой... Мне с ней не по музеям или театрам ходить. Меньше слов от нее, больше я расту в собственных глазах. Да и она не кажется при этом полной дурой. Наоборот, внимательный, чуткий собеседник. Не то что Наташка, которая и не дослушивает порой, поскольку почему-то знает все наперед. Хотя понятно почему, своим высшим образованием унижает.
- Трахаться будем? - неуверенно хихикнула Светка, не дождавшись от меня ни звука.
- Сегодня нет настроения, - вяло ответил я. - Наверное, потому что вне расписания.
- А-а-а, - растроено протянула она. - У тебя что-то случилось?
- Я умру завтра, - хрипло ответил я, придав фразе побольше драматизма.
Светка не разрыдалась, не бросилась с ужасом в глазах мне на шею, даже не ойкнула. Вместо этого она удивленно спросила: - Совсем умрешь? А почему?
- Ты что, того? - раздраженно повертел я у виска. - Нет, понарошку умру. Ясен перец, что совсем. Понимаешь?
- Значит, в воскресенье не придешь? - с задрожавшей губой поинтересовалась Светка. - А у меня матери не будет. Я даже с подругами в кафе отказалась идти.
- Слушай, извини, конечно, но ты дура или как?! - взорвался я. - Завтра я буду лежать в гробу и весь в цветах! А рядом будет играть грустную музыку оркестр! И я не приду к тебе ни в это воскресенье, ни в другое! Я к тебе вообще больше никогда не приду! Потому что из могилы не встают! Если только во снах являются! Ты это понимаешь?!
- Угу, - расплакалась Светка. - Понимаю. Все, значит? Бросаешь?.. Неужели я заслужила, чтобы меня вот так бросали, принимая за полную дуру? Хоть бы что умнее придумал, а то про могилки какие-то чушь несет.
- Да пойми, что ничего я не придумывал! - присел я рядом на корточки. - Мне действительно осталось жить один день. Вчера цыганка нагадала на вокзале. И я в это верю. И к тебе пришел попрощаться.
- А я верю в другое! Убирайся отсюда, сволочь! - зарыдала Светка.
- Да пошла ты! - в сердцах сплюнул я и хлопнул входной дверью.
- Вали, сука! - донеслось до меня сверху. - Чтобы я тебя никогда не видела, мудака! Подожди, я тебе, гадине, еще устрою! Будут у тебя настоящие похороны, скотина!
Вот и попрощался, и в очередной раз получил сочувствие...

В подавленном состоянии я приближался к дому. Жалость к себе усилилась до такой степени, что казалось еще немного и меня прорвет на слезный водопад, как ребенка, потерявшего любимую игрушку. С одной стороны хотелось нажраться и забыться. С другой же глупо было тратить неумолимо утекающее время на беспамятство. В бессознательном состоянии я вскоре еще успею побыть вволю.
Недалеко от дома я повстречал Кирюху, который возвращался из школы. Он брел не один, а с довольной милой девушкой. Наверное, одноклассницей, хотя, может, и нет. Точно я сказать не мог, поскольку за всю его девятилетнюю учебу побывал в школе три раза, причем последний, когда Кирилл учился еще в пятом классе. Тогда у них проходил осенний массовый субботник, и каждый ученик должен был явиться с родителем. Наташка заболела, и пришлось тащиться мне, несмотря на все мои возражения. Тогда я прибивал какую-то наглядную агитацию, заинтересованно взирая с высоты на Киркиных одноклассников, хотя мамаши, занимающиеся мойкой стекол и столов, привлекали меня больше. В общем, в связи с нечастым посещением храма, где получал знания мой сын, я плохо знал его приятелей и подружек, за исключением парочки друзей.
Сейчас Кирилл с девушкой неспешно брели по заснеженному маленькому садику. Сын что-то бурно рассказывал, а его слушательница хихикала.
- Кирилл! - окликнул я. - Можно тебя на минуточку?
Сын замолчал, огляделся по сторонам, словно не понимая в какой мир он попал, и, увидев меня, подбежал с явно недовольным видом.
- Привет, пап, - с ходу бросил Кирилл. - Чего тебе?
- Послушай, сынок, - затянул я свою песню. - Можно с тобой поговорить по-мужски?
- А дома никак? - закатил глаза сын. - Мне сейчас некогда.
- Ты глаза-то не закатывай, - жестко сказал я и ворчливо добавил. - Некогда ему с отцом поговорить. Я тебя долго не задержу.
- Маш, я сейчас! - крикнул Кирилл своей спутнице и нетерпеливо затоптался на месте.
- Твоя любовь? - заговорщически подмигнул я ему.
- Ну, допустим, - вспыхнул сын. - Ты что, это хотел узнать?
- Она ничего, - одобрительно кивнул я. - Скажи, Кирилл, а ты меня любишь?
- Чего?! - округлились глаза сына.
- Ну чего, чего... Любишь ты меня, как отца?
- Люблю, конечно, - промямлил Кирилл.
- Люблю, конечно, - передразнил его я. - Ладно, с этим понятно. Постой, я еще тебя не отпускал. А хотя бы ты как отца меня уважаешь? Гордишься мной? Может, перед друзьями хвастаешься, дескать, папка у меня такой?
- А чем там хвастаться-то? - искренне спросил Кирилл, и тут же осознав, что ляпнул явно что-то не то, поспешно попытался исправиться. - То есть, пап, не пойми меня неправильно... Я имел в виду, что... В общем, я просто не люблю хвастаться. А так, конечно, я тебя уважаю. И даже очень.
- Понятно, - мрачно произнес я. - А скажи, только честно, ты бы на меня хотел быть похожим? Не в плане внешности, а чтобы с меня пример брать.
- Честно?
- Только прошу, не ври. Мне очень важно услышать правду.
- Я не вижу с чего брать пример, - тихо ответил сын. - Это если честно... Извини, но ты сам просил.
- Спасибо, что не соврал, - вздохнул я.
- Пожалуйста, - пожал плечами Кирилл. - Пап, у тебя сегодня лирическое настроение? Наверное, я зря сейчас все это сказал... Можно я сейчас пойду, а вечером, если хочешь, договорим?
- Шуруй, - выдавил я подобие улыбки и, посмотрев с полминуты в спину убегающему сыну, развернулся и быстро пошел в противоположную от дома сторону...
 

Я не нашел ничего лучшего, как сменить пейзаж, и уехал в центр. По дороге мне казалось, что не хватает воздуха. Многократно проигрываемый в записи разговор с Кириллом душил меня, но я вновь и вновь, подобно какому-то плюгавому мазохисту, вспоминал его слова. МОЙ СЫН меня не любит!!! Я тут насочинял себе про безутешные рыдания над гробом, а он просто плевал на отца. Нет, не может этого быть. Как же так? Конечно, Кирилл просто торопился, впопыхах не осознавая, что несет. Ляпнул, не подумав, а теперь раскаивается. А если нет? Это все Наташкины штучки. Точно, ее агитация. Что я такого мог сделать сыну, чтобы со мной вот так? Он же ничего не видел от меня ничего плохого. Понятно, маленький еще, неразумный. Пошел на поводу у матери, теперь и считает, что понял эту жизнь. Можно поумничать, а отец-то что, простит, потому что отец. Все, все, хватит об этом. Глупый мой ребенок сам не ведает, что говорит. Не надо на него обижаться, потому что не так он думает. Кирилл любит меня, гордится мной, и я ему нужен. А все-таки больно и обидно...
Добравшись до центра, я в какой-то забегаловке выпил залпом стакан водки и отправился бродить вдоль рек и каналов, размышляя о своей скорой кончине. И чем больше я думал, тем больше жалел себя, понимая, что никому в этой жизни не нужен. Всем наплевать на меня, относятся, как к пустому месту. С другой стороны, если быть честным, я тоже большим вниманием к окружающим и близким похвастаться не мог. Но вот умри, к примеру, Витек, разве бы я не стал горевать? Стал бы. Или... Да нет, конечно, было бы его жалко. Может, кому-то моя жалость покажется и не жалостью вовсе, но по моим жизненным меркам это точно была бы глубокая скорбь. А уж про Наташку с Кириллом, не дай бог, я вообще молчу. А вот меня никто не жалеет. Потому что я никому не нужен. Жил, старался для других, как мог, а оказалось, что все зря. Сгорел фитилек, да и черт с ним, не фитилек и был.
Так я прожалел себя около получаса, пока выветрившаяся на холоде водка не ослабила свое действие. И тут сопли по мне сменились страхом. Внутри все похолодело, словно кто-то набил меня кубиками льда. Я даже остановился от ужаса и вцепился в перила. Наконец-то мой мозг окончательно осознал, что жить мне осталось, возможно, меньше суток. Я понял, что завтра эти машины будт ездить, эти люди будут ходить и дышать этим же воздухом, и ничего не изменится. Только МЕНЯ НЕ БУДЕТ!!! Я уже не буду слышать эти звуки, не увижу этой набережной. Но кроме меня никому от этого не станет ни холодно, ни жарко! И никто об этом даже не задумается, поскольку исчезнет лишь одна маленькая песчинка из огромной кучи. Все останется по-прежнему, только без меня, о котором никто и не вспомнит, потому что от моего ухода не зависит ровным счетом НИЧЕГО в общей жизни этого шарика! Господи, как страшно!!! Нет, что-то нужно сделать за это время... Как себя вести? Наверное, бесцельное блуждание по городу с выдавливанием слез есть далеко не лучший вариант последнего дня в жизни. А что тогда лучше? Как прожить оставшееся время, чтобы было что вспомнить? Тьфу, мне-то уже вспоминать будет нечего.
Я испуганно огляделся по сторонам. На меня с укором смотрели два каменных льва. Я неожиданно осознал, что эти львы стоят здесь уже столетия. Это то, что оставил после себя их создатель. Его уже нет в живых, а они стоят, как вечное напоминание. И мы продолжаем ими любоваться. И сейчас они смотрят на меня, как мужик с плаката «А ты записался добровольцем?». Потому что я со своей никчемной жизнью ничего после себя не оставлю. И обо мне вообще через сто лет никто не вспомнит. Если только какой-нибудь Кирюхин внук. Был, мол, такой у меня прадед, Сергей Николаевич, да только не знаю я ничего про него.
Господи, что же мне после себя оставить? Завещание написать? Ай, блин, кому оно на хрен надо? Все равно нажитое непосильным трудом в семье останется. Не Светке же что-то завещать? Еще и сукой назвала. Сама такая. Витька тоже обойдется, утешитель хренов. Более мягким и чувственным к проблемам друга надо быть, а не хаханьки разводить. Да и дать-то ему все равно нечего.
Нет, завещание - полная чепуха. Надо бы что-то типа львов, чтобы в памяти народной остаться. Блин, а я ведь даже дерева не посадил. Вернее в школе сажал со всеми на субботнике в садике. Только, помню, тогда очень торопился куда-то и воткнул саженец березки кое-как. Корни поломал, полить забыл. Короче, гикнулась тогда моя березка. Год простояла устремленным ввысь сухим напоминанием о халтуре, а потом ее выкорчевали, чтобы вид не портила. Ладно, будем считать, что вместо дерева сына замечательного вырастил. Пусть общество и на этом спасибо скажет.
А что я вообще успею сделать за это время? Картину нарисовать, песню сочинить? Не смешите меня. Если какой талант и есть, то прячется он во мне так глубоко, что даже я о его существовании не догадываюсь...
Нет, но все-таки нужно что-то делать. Идет время, ид-е-ет! Мама дорогая. Блин, не старушку же через дорогу переводить или ребенка из пожара спасать? Как сейчас можно в нашем обществе отметиться в кратчайшие сроки?.. Черт, ну не идти же кого-нибудь убивать или насиловать? К тому же это все равно мимолетная слава. Тут по мне плакать не будут, скорее перекрестятся...
Стоп! Хрен с ним, с обществом. Оно для меня ничего не делало, и от меня поступка не дождется. Живите без меня в тайном неведении какого члена потеряли. А, может, просто поменять свою дурацкую жизнь? Изменить все на хрен, стать на этот день другим человеком для Наташки и Кирилла. Пусть они удивятся, запомнят меня совершенно другим. Произвести эффект неожиданности. Раз такого меня не любят, стану таким, какой по нраву, в соответствии с пожеланиями трудящихся. Чтобы поняли, какого человека они потеряли. Не мямлили «кажется люблю», а рыдали на могиле. Точно! Так и сделаю!..
И как я это сделаю? Понятия не имею. Я все время считал, что живу правильно, как настоящий мужик. Готов был свои принципы отстаивать вплоть до кулаков. И сейчас совершенно не могу ума приложить, почему не стал примером для сына и лучшим мужиком на свете для жены. Что им надо-то?.. Ладно, попробуем от обратного. Пусть это противоречит моим убеждениям, но сейчас повод не такой, чтобы принципы показывать. Будем делать так, как принято в книжках и фильмах. Допустим, как мне не раз утверждала Наташка, я им уделяю слишком мало времени. Ладно, побуду дамским угодником, примерным семьянином. Со Светкой я уже отношения порвал, что является огромным плюсом. Теперь, как там принято, бабе цветы, детям мороженое. Поехали!..

Первым шагом, который я предпринял, стало поднятие своего статуса в глазах Кирилла. Безусловно, я любил сына и гордился им. Допустим, мое участие в его воспитании было чрезвычайно мало, как говорила Наташка, хотя я так не считаю. Просто некогда было. Я пахал на семью шесть дней в неделю, а в последние годы по воскресеньям еще нужно было лавировать между домом и Светкой. Тем не менее, в кино его два раза водил, уроки иногда с ним делал, в секцию дзюдо опять же отдал. Пытался привить любовь к футболу, но не сложилось. Не нравится, зачем ребенка насиловать? Зато в машинах научил понимать. Он много про них знает. Было время, только и бредил ими. Я частенько по воскресеньям его водил по авторынкам, автосалонам или на автогонки на местном треке. Показывал, рассказывал. Все лучше, чем на какую-нибудь мазню пялиться или глупые спектакли смотреть. Вечерами часто читал с ним «За рулем», о разных случаях на работе рассказывал. А в остальном, я же не виноват, что он предпочел с детства за Наташкину юбку держаться. С ней везде и таскался: по музеям, по зоопаркам, по театрам каким-то, книжками всякими идиотскими голову забивал. Я-то, дурак, тогда не настаивал и от матери его не отдирал. Мне и так особо отдохнуть было некогда, а тут еще ходить везде. Да и куда с ним лишний раз пойдешь? О любом шаге в сторону доложит мамаше, пусть и случайно. Ну, вот, и не донастаивался. Ай, ладно, что выросло, то выросло. Сейчас требуется в кратчайшие сроки попытаться наверстать упущенное. Наверное, надо продемонстрировать заботу, чтобы он проникся и доверительно пустил меня в свой мир. А там разберемся, кем он хочет гордиться. Наверняка должна быть какая-то кнопка или рычажок. Он, дурачок, просто мамашу наслушался и не понимает, что для него я значу...
Я не нашел ничего лучшего, как зайти в магазинчик и купить Кириллу какие-нибудь компьютерные диски. Хотя, в отличие от сына, в этом ничего не соображал, но понадеялся на продавца.
Юноша, дремавший в полумраке помещения, оживился при звоне колокольчика над входной дверью. Просветив вошедшую жертву наметанным взглядом и вычислив во мне полного лоха, он стал долго и не очень доходчиво пытаться продать все содержимое своих полок. При этом часть незнакомых слов, которыми сопровождалась его речь, я воспринял вообще как глумление профи над фантиком. В итоге я купил какую-то новую «убойную игрушку - стрелялку», а также два музыкальных диска, способных, по словам продавца, доставить моему сыну массу приятных минут, поскольку «все вокруг прутся от этого». И напоследок, удрученный моей денежной квотой на покупку, юноша все-таки впарил мне по сходной цене каталог мировых автомобилей за прошлый год, утверждая, что в этом году ничего в автопроме не изменилось.
Теперь оставался второй шаг, устроить незабываемый вечер жене. По сравнению с Кириллом это было проще, и в то же время для меня сложнее. Здесь я как раз догадывался о том, что требовалось, но трудно было пересилить свои устоявшиеся принципы в женском вопросе. Говорят, что женщину нужно брать свежестью отношений, своего рода неожиданностью. Наверное, следовало все это преподать с налетом этой гребаной романтики, как бабы любят. Свечи, шампанское, цветы. А лучше ее куда-нибудь сводить, в ресторан, к примеру. Последний раз мы были там семь лет назад, когда Наташкина младшая сестра справляла тридцатилетие. Нет, в ресторан дороговато будет. В кафе, пожалуй, а еще лучше выпить и поесть дома, так дешевле.
Я получал неплохо, и в деньгах не нуждался. Тем не менее, всегда считал, что все эти походы с оплатой диких накруток, цветы без повода, всякие финтифлюшки в подарок, есть не что иное, как пускание рублей по ветру. И я вовсе не был скрягой, как могло показаться со стороны. Просто в моих действиях присутствовала нормальная экономия. Цветы все равно скоро завянут, в кабаке съел фигню всякую, выпил шампанского втридорога, а через пару часов уже и забыл. Лучше было эти переплаченные деньги отложить на что-нибудь нужное для меня или семьи, чем разбрасываться. А шампанское с деликатесами можно и в магазине купить.
Нет, стать в одно мгновение каким-то придурком не могу. Все-таки поступаться принципами буду в меру. Хочет ужин, будет ей ужин, только дома. Зайду по дороге в магазин, куплю что нужно и даже все приготовлю. Цветы тоже возле дома присмотрю, чтобы не замерзли по дороге. Куда я из центра с букетом попрусь? Да и дороже здесь цветочки раза в полтора. Главное, свечи не забыть прикупить. А до этого можно Наташку сводить в театр. Точно, вот удивится. Мы с ней в театре вообще никогда не были. Она куда-то ходила с подругами, а мне это кривляние на сцене до лампочки. В детстве насмотрелся: ТЮЗы всякие, шмузы, театры кукол. До сих пор тошнит от всей этой культурки.
- Здравствуйте, - засунул я голову в окошечко театральной кассы. - Вы не посоветуете, куда бы можно сходить сегодня с женой? Чтобы запомнилось на всю жизнь.
- А куда бы вы хотели? - участливо спросила интеллигентная старушка в ларечке. - Опера, балет, драматический спектакль, комедия или обычный концерт?
- Только не оперы с балетами, - поморщился я. - Лучше на спектакль, и чтобы очень хороший.
- В таком случае могу посоветовать вот это, - порылась у себя в ветхой папке кассирша, выложив у меня перед носом маленькую афишку. - Трагикомедия, хороший актерский ансамбль из Москвы. Я смотрела в прошлом году с приятельницей, нам очень понравилось. Правда, билеты остались по семьсот рублей, но зато в первом ряду.
- А чего-нибудь такого же интересного, но подешевле нет? - прикинул я, что на двоих это обойдется почти в полторы тысячи.
- Сегодня из спектаклей ничего выдающегося, к сожалению, - виновато ответила старушка. - Концерт в филармонии неплохой. Музыканты из Австрии играют. Хорошая подборка известных классических вещей. Такой репертуар  - большая редкость. Обычно нужно раза три сходить, как минимум, чтобы все это услышать. И билеты всего по двести рублей.
- Это что, на скрипках играть будут?
- Ну, и на скрипке тоже.
- Э, нет, не пойдет, - категорически отказался я, вспомнив, свое неудачное знакомство в молодости. Предмет моего вожделения, который я приметил на дискотеке, оказалась повернута на классической музыке. А на танцульки ее абсолютно случайно затащила подруга. Ну и через пару дней в порыве подготовки взятия Бастилии, мне пришлось выводить ее в консерваторию на какую-то хрень, симфонию, вроде бы. Сидя в первом ряду, я благополучно уснул под тихую заунывную песнь скрипки, а через пять минут свалился с кресла, когда какой-то дурак гряхнул в тарелки. В итоге и оконфузился, и с музыкантшей своей разбежался.
- Жена не любит у меня, - начал оправдываться я, вернувшись из краткосрочного воспоминания. - Вот если бы на пианине, то она бы с радостью. А скрипку она не переносит. Зубы болеть начинают. Угу. Стыдно ей, конечно, но аллергия какая-то, наверное. Может у вас какой-нибудь обычный концерт сегодня есть? Песни чтобы веселые...
- Вот, в Ледовом, в семь вечера, - выложила еще одну афишку старушка. - Все современные звезды участвуют. Восемьсот рублей в девятом секторе, пятьдесят входные, у сцены.
- Это стоять, что ли, за полтинник? - уточнил я.
- Ну, да.
- Вот тоже, придумают! Еще и стоять за свои кровно заработанные, - возмутился я и неожиданно прикинул, что пока Наташка вернется с работы, мы все равно никуда не успеем. - Ладно, на нет и суда нет. Сходим тогда в кино. Спасибо.
Расценки в ближайшем кинотеатре меня вполне устроили. Шел какой-то «Властелин колец», причем третья часть. Первых двух я не смотрел, но очередь за билетами стояла, да и народ на ближайший сеанс ломился. Значит, фильм хороший. Хотя не в нем счастье, главное внимание проявить. Я взял билеты на последний сеанс в 23-30 и удовлетворенно пересчитал оставшуюся наличность. Полторы тысячи, по-моему разумению, вполне хватало на последнюю часть плана по вписанию моего имени в анналы семейной памяти.
Недалеко от Гостинки томились вольные художники. Я прошел мимо рядов с портретами и выбрал наиболее, на мой взгляд, монументального живописца.
- Что угодно? - осклабился нечесаный бородач в грязной куртке.
- Мне бы портрет, мой, - прокашлялся я. - И чтобы в рамочке, золоченой если можно. Вот сколько такой будет стоить?
Художник проследил за моим пальцем, указующим в довольно большое полотнище с изображением какого-то мужика в костюме, и нерешительно ответил: - Это маслом, тысячи три рублей.
- Дорого, - нахмурился я.
- Можно договориться, - пошел на попятную творец прекрасного.
- А вот этот, поменьше? - ткнул я в портрет, уступающий в размерах раза в два предыдущему, с головой какой-то девушки. - Мне и головы достаточно. Зачем еще в полный рост? Нескромно, в конце концов. 
- Этот за тысячу двести, - поспешно выпалил художник и виновато добавил: - Уже со скидкой, дешевле не могу.
- С рамочкой?
- Само собой.
- Годится, приступаем, только чтобы помонументальнее, мужественности побольше, - согласился я. - Чтобы знаете, как на памятниках лицо было. И побыстрее, пожалуйста.
- Простите, что значит побыстрее? - испуганно поинтересовался художник. - Я вас здесь сейчас не смогу нарисовать. Холодно, да и на хороший портрет несколько минут мало. Вы, если хотите, приходите завтра ко мне в студию, а лучше оставьте свою фотографию. Сфотографируйтесь с каким хотите лицом, а я перерисую в любом стиле: по старинке или как сейчас принято. А побыстрее могу только шарж карандашом. Двести рублей на формате А три и минут десять терпения. Или обычный портрет карандашом того же формата, но за пятьсот и без рамки.
- А маслом совсем никак? - огорченно спросил я.
- Совсем, - вздохнул мужик. - Даже халтурно совсем. И боюсь, что здесь в этом вопросе вам никто не поможет.
- Ай, карандашом, так карандашом, - махнул я рукой и протянул пять стольников. -Только посерьезнее подойдите к этому вопросу. Учтите мои пожелания... 

По дороге я за двести рублей купил рамку с пластиковой позолоченной окантовкой. На цветах в этот раз решил не экономить и за четыреста рублей выбрал довольно большой приличный букет. На оставшиеся я затарился бутылкой шампанского, банкой красной икры и коробкой конфет, а на завалявшиеся в кармане два червонца приобрел пару небольших персиков. Удовлетворенный проделанной работой, я наконец-то пришел домой оставлять о себе добрую память среди близких.
В первую очередь я написал в нижнем правом углу рисунка «На добрую память обо мне» и вставил его в рамку. Не могу сказать, что портрет мне очень нравился. К сходству претензий я не имел, но художник явно перестарался с серьезностью. В итоге мое лицо своей суровостью сильно напоминало какого-то члена Политбюро с плаката на демонстрации. А вот глаза вышли, к сожалению, испуганными и не очень, на мой взгляд, сочетались с насупленными бровями.
Закончив работу, я проследовал в комнату сына. Тот оторвался от компьютера и удивленно посмотрел на меня.
Я подошел к его столу, снял с гвоздя в стене горшок с цветком, а на его место повесил на веревочке приобретенный шедевр.
- Что это? - вопросительно перевел взгляд с меня на рамку Кирилл.
- Мой портрет.
- А зачем?
- Понимаешь, шел сегодня по Невскому, дай, думаю, запечатлеюсь для потомков... Вот, значит, - скомкано пояснил я. - Пусть у тебя висит, как память.
- Жуткий портрет, - выдал рецензию сын. - Цветок здесь, по-моему, больше в тему был. Ну, если хочешь, то пусть висит. Вообще странный ты какой-то сегодня.
- Да! - хлопнул я себя по лбу и принес компакт-диски. - Это тебе, сынок.
Повисла немая сцена, почему-то напомнившая мне сцену из детства, когда мой отец пьяным приходил с работы и доставал из кармана пиджака горсть слипшихся карамелек.
- Спасибо, - наконец выдавил Кирилл и стал рассматривать подарок.
- Ну, как, нравится? - затаив дыхание, спросил я.
- За каталог спасибо, хотя мне это сейчас уже не особо интересно, в игрушку поиграю, хотя стрелялки и не люблю, а музыка, извини, но полный отстой, - отложил сын диски.
- Отстой? - огорчился я. - А мне сказали...
- Пап, а зачем ты их вообще купил? - с подозрением спросил Кирилл. - Насколько помню, раньше за тобой такой заботы не наблюдалось.
- Просто хотел сделать тебе приятное, - пожал я плечами. - Что здесь такого, если отец делает сыну подарок?
- Да нет, ничего, - пробормотал Кирилл. - Извини, у тебя ничего не болит?
- Нет, все в порядке, - поспешно ответил я. - А можно я здесь посижу? Я не буду мешать.
- Пожалуйста, - странно посмотрел на меня сын и отвернулся к компьютеру.
Поначалу я почувствовал обиду. Старался, а опять никакой благодарности. Портрет опять же обгадил. Хотя бы здесь мог соврать, чтобы отца потешить. Пусть я для него пустое место, но все равно отец. Но вскоре в голову откуда-то заползли другие мысли, в какой-то степени испугавшие меня своей сущностью. Сижу здесь, как дурак, дуюсь. А что я хотел? Купить сына какими-то дешевыми дисками? Чего я ждал? Что он запрыгает от счастья, захлопает в ладоши и кинется мне на шею, вычеркнув из памяти предыдущие годы? Если он не видел во мне отца, то наивно было надеяться на завоевание авторитета таким способом. Тем более за один день. Да, пойми эту жизнь. Вроде бы живешь по каким-то законам, считая их правильными, а на самом деле они подходят только для твоего мирка. Вдруг все оборачивается каким-то беспределом. Неожиданно узнаешь, что эти законы писаны только для твоей глупой головы, что окружающие тебя люди живут иначе, по другому своду. И вся твоя размеренная жизнь становится на уши. Ты понимаешь, что ничего ты не понимаешь. Твой мирок находится в совершенно другом измерении. Ты какой-то космический мусор, булыжник, который плавает себе в черной пустоте, считая себя пупом Земли. А на Земле-то о тебе и не услышат, если не вмажешь по шарику со всей дури. Так и пролетаешь, пока не расколешься или не сгоришь где-нибудь...
- А мы с матерью сегодня в кино пойдем, - неожиданно ляпнул я.
- Уг-м, - буркнул Кирилл. - Рад за вас.
- На «Властелина колец». Не знаешь, хороший фильм?
- Пап, ты же обещал не мешать, - развернулся ко мне сын.
- Молчу, - виновато развел я руками.
Я посидел еще немного молча. За окном пошел крупный снег, стало темнеть...
- Кирилл, а помнишь, когда тебе было три годика, у тебя неожиданно сильно заболел живот? Ты стал плакать. Я спрашиваю, что болит. А ты только на живот показываешь и ревешь. Сильно так, можно сказать даже орешь. А мама наша на каких-то курсах как раз была. Я в поликлинику звоню, чтобы врача вызвать, а там говорят, что сегодня уже вызов сделать нельзя. Только на завтра. Я в «скорую», они не едут. Вызывайте, мол, детского врача. А дело зимой было. Ну, я тебя одел потеплее, на санки посадил и в больничку повез. Она через две остановки была. Как раз снег такой же шел. Еще помню везу, ты орешь, а я думаю,  только бы снежинок не наглотался и ангину не подцепил. А мать минут через десять пришла домой. За окном уже темнеет, а нас нет...
- Пап, это, конечно, интересно, - попытался выдавить улыбку Кирилл. - Но я правда очень занят. А ты меня отвлекаешь своими воспоминаниями.
- Ладно, пойду, - вздохнул я. - Ты, если что... Это... Я на кухне буду. Матери ужин готовить...
- Хорошо, - поморщился, как от зубной боли, сын.

Стол я накрыл быстро, вот только никак не мог гармонично вписать в его убранство два хилых персика. Мне хотелось, чтобы они выделялись, но не своей, как оказалось при внимательном рассмотрении, убогостью, а чем-то экзотическим, чтобы сразу подчеркивалась необычность этого вечера. За этими раздумьями меня и застал телефонный звонок.
- Привет, - услышал я голос Витька. - Ты еще жив?
- Как видишь, - мрачно буркнул я. - Завтра еще не настало. А ты уже хотел с венком придти?
- Угу, и нажраться на поминках. А звоню, чтобы узнать, какой стол будет, чтобы с венком не переборщить. А то потом обидно будет, потратишься, а на столько и не наешь, - злобно ответил Витька. - Ты там совсем крышей поехал? Я вообще-то хотел узнать, как с врачом дела.
- Плохо, - обнадежил я друга. - Медицина бессильна, ничего не нашли.
- А чего же тут плохого? - удивился Витек. - Тут радоваться нужно. Я же тебе говорил, что все это бредни. А ты вчера бегал, табуретками швырялся. Давай, заходи ко мне, отметим по чуть-чуть твое второе рождение. Сегодня пятница все-таки.
- Извини, но не пойду, - отказался я. - Понимаешь, как-то все... Ну... Не объяснить мне. Умру я завтра. Бля буду, умру. А оказалось у меня столько сложностей накопилось. Спасибо, но не пойду.
- Понятно, обиделся за вчерашнее. Ну, прости, сорвался, свои же люди, - засопел Витька. - А хочешь, я к тебе зайду?
- Нет, - категорично отрезал я. - Я вчера не обиделся, честно. Сам хорош был. Но не до тебя. Ты лучше ко мне на похороны приходи.
- Да ты там совсем охренел?! - заорал Витька. - Слушай, у моего подельщика на работе есть одноклассник, классный психиатр. Давай я ему сейчас позвоню, обговорю все. Может, даже сегодня к тебе подъедем.
- Витек, ты действительно мне не веришь?
- Да чему верить?! Дурке твоей?! Ты понимаешь, что у тебя мозги переклинило?! Так, подожди минут десять, я все выясню...
- Извини, Вить. Хватит. Не будем напоследок ссориться, чтобы остаться друзьями. Если не веришь, значит, завтра приходи, когда все уже случится, а сегодня отстань, - положил я трубку.
Вот и попрощались. Как-то неправильно у меня все это выходит. Сколько лет дружили, а он меня так и не понял до конца. Или я его? Друг, тоже мне. Я понимаю, что выгляжу, как истеричная баба, но повод особенный. Раньше со мной подобного не случалось. А всего-то мне нужно было обычного сочувствия, каплю соболезнования, доброго слова, а не каких-то хиханек про поминки за бутылкой. Хотелось бы посмотреть на Витька завтра. Как вытянется его физиономия, когда меня уже не будет.
Я ярко представил Витьку, сидящего возле моего гроба с большим венком. Он плачет скупыми мужскими слезами, вцепившись пятерней в свои волосы, и причитает: «Как же так, Серега?! Я же не верил! Господи, знать бы раньше! А я-то, дурак, смеялся! Выпьем, мол. А тут такая беда!»
Настроения искать выгодное место персикам уже не было, и я просто положил их на блюдце возле коробки с конфетами. Тут же в дверном замке заклацал ключ, и вошла Наташка.
- Здравствуй, - поцеловал я жену в щеку, не ощущая при этом никакой, даже щенячьей радости, вообще никаких эмоций. Видимо, все зашло у нас уже слишком далеко. Даже в такой момент я почему-то вообще не испытываю горечи от предстоящего расставания. Привыкли мы друг к другу. Привыкли до такой степени, когда половинки надоели, и уже не боятся остаться по отдельности. А ведь надо испытывать.
- Проходи на кухню ужинать, - скромно потупил я взор. - Стол накрыт.
Наташка сняла шубу и сапоги и с интересом прошла к «заказанному столику».
- Что это с нами случилось? - удивленно подняла она брови.
- Ничего, - прокашлялся я. - Просто решил поужинать вдвоем... При свечах, так сказать. Да ты садись.
- Как это мило, - хмыкнула Наташка. - Только странно, у тебя просто так ничего не бывает.
«Думай, думай, все равно даже с твоими мозгами не докопаешься»,  - хихикнул я в душе, зажигая свечи и открывая шампанское. - Ну, за нас.
Мой бокал повис в воздухе. Жена сложила руки на груди и с ехидной улыбочкой смотрела мне в глаза.
- Что-то не так? - обеспокоено спросил я. - Давай выпьем. Нам засиживаться некогда. Мы еще в кино в центр успеть должны, я на последний сеанс билеты взял. «Властелин колец», хороший фильм говорят...
- А что, ****ь твоя с тобой не пошла? - неожиданно с каменным лицом выдала Наташка. - Или ты ее в свет боишься вывести? Конечно, с такой рожей не грех и бояться. В свет выводить нужно меня, а таких шмар только трахать за бесплатно, они и тому рады будут.
- Подожди, что ты несешь? - похолодел я.
- Да ничего, - потянулась жена, как кошка, проверяющая выпуск когтей перед охотой. - Понимаешь, я уже давно знаю про твою сучку. Но я терпела, думала, что все обойдется. По крайней мере, ничего уже не изменится. Не в том мы возрасте, чтобы в разводы играть. Ты, милый, меня расстраивать не хотел, прятался, шухарился, басни всякие выдумывал. Спасибо тебе, хоть так заботу проявляешь. А сегодня все, терпение мое лопнуло.
- Да что случилось - то? - опешил я.
- Уж не знаю, что у тебя случилось. Только твоя крокодилица вся в соплях встретила меня у дома. Наговорила кучу гадостей, половину из которых я не поняла, поскольку она ревела, как белуга. Причем, что было ей нужно, так и не выяснила. То она просто угрожала, то неизвестно за какие прегрешения обзывала меня, как базарная торговка, хотя почему как, а то требовала твоего возвращения куда-то. Ты, кстати, что, разбежался с ней наконец-то?
- Ддда, - выдохнул я с каким-то заиканием.
- У-у-у, сочувствую, - съерничала Наташка. - Надеюсь, что это была твоя инициатива. Это не может не радовать, поскольку означает, что у вас, Сергей Николаевич, вкус еще не отрафирован. Вы все-таки способны, пусть и с большим опозданием, отличать уродство от красоты и совершать поступки в сторону нормальной гармонии.
- Послушай, давай сейчас не будем устраивать разборки, - поморщился я. - Честно, не тот повод.
- Да, милый, извини, - наигранно поцокала жена. - У нас же горе, развод с любимой женщиной. А я черствый человек этого понять не могу. Конечно, какие же тут могут быть разборки, когда у мужа такая беда? Давай выпьем шампанского при свечах, сходим в кино, потом в койку ляжем, трахнемся, если ты еще не забыл, как это со мной делается. Надо же отвлечься. А у меня-то вообще праздник, мужик в дом вернулся...
- Да не в этом дело, - стукнул я кулаком по своей ладони. - Что ты тут выпендриваешься? Да я ушел, но сознательно. Ушел к тебе, а не к ней. Да, ты у нас такая умная, а я дурак с яйцами! Только каким бы дураком не был, а уж не стал бы устраивать по этому поводу торжественный вечер. Здесь повод совершенно другой и серьезный. Я умру завтра! Все, это последний день в нашей совместной жизни... И я... Я просто хотел быть в этот момент с действительно любимым человеком... Чтобы не оставить после себя никакого дерьма... Потому что ты мне действительно дорога, как и Кирюха... Вот только вижу, что для вас я уже ничего не значу. Давай, добивай. Я сволочь, кобель... Что можно лучшего услышать в последние минуты жизни?
- Вау! - всплеснула руками Наташка. - Мы завтра умираем! Прелестно! Это что-то новенькое. Как драматично! Все-таки с годами, Сергей Николаевич, фантазия у вас еще не ослабла. Ты не стал оправдываться, не пошел в контратаку, не стал врать. Ты просто решил завтра умереть! Раз, и все! А я, стало быть, должна тут же все забыть и со слезами броситься тебе на шею, крича «Сереженька, не оставляй меня». Ты меня за дуру считаешь?
- Да ни за кого я тебя не считаю, - взвился я. - Просто правду говорю.
- Хорошо, пусть правду. Завтра я стану вдовой. И что дальше? Чего ты от меня сейчас хочешь?
- Ты что, дура?
- До этого, по-моему, ты утверждал обратное, - фыркнула Наташка.
- Но я действительно умру...
- Вот когда умрешь, тогда я, возможно, и начну биться лбом о стену и в рыданиях рвать на голове волосы, коря себя за бесчувственность. А сегодня, извини. Признаваться в безграничной любви и преданности после такого не хочется! Так что подождем завтрашней кончины. А сейчас иди в кино. А я с тобой общаться не хочу. Мне нужно переварить одной устроенную встречу с интересными ****ьми. Спасибо за героические старания с ужином, но что-то ничего в горло не лезет. Бывай!
Какое-то время я, не шевелясь, просидел в одиночестве за весело мерцающими свечами. Они будто знали, что вскоре станут одним из украшений на моем последнем «празднике жизни». Наконец я вмазал со всей силы кулаком по столу и, громко послав весь этот мир по матушке, набрал номер своих друзей.
В отличие от Витька это были не лучшие друзья. Даже, наверное, совсем и не друзья, а очень хорошие знакомые. С одним из них, Мишкой, я когда-то работал вместе. Потом он ушел, но мы продолжали иногда встречаться. Постепенно я познакомился с его компанией. Все они оказались хоккеистами - любителями. Не просто пацанами с клюшками во дворе, а увлеченными людьми. У них была своя команда, форма и частенько они играли в местном Дворце спорта, принимая участие даже в официальных турнирах с подобными им любителями. А потом все вместе ездили в кабак неподалеку под названием «Последний приют», где за водкой разбирали полеты. Наверное, пили они больше, чем играли, что не могло не сказываться на отсутствии даже малых творческих успехов. Но мне все члены этой компании казались настоящими мужиками. Суровыми, потными и живущими без разведения соплей по какому-либо поводу. И порой мне нравилось проводить время среди этой бесшабашной команды потому, что я чувствовал в них что-то свое, потому, что там меня либо понимали, либо нет, но никогда не глумились и не задавали глупых вопросов. Не знаю, поехал бы я к ним сейчас, но теперь мне податься было совсем некуда. Палец набрал Мишкин номер трубы...

- Да, мужик, плохи твои дела, - посочувствовал мне подвыпивший Мишка, выслушав мой рассказ, перекрываемый звуками шалманной попсы. - И что ты теперь делать будешь?
- А я знаю? - пожал я плечами, начиная умиляться в душе, что хотя бы здесь нашел понимание. - Наверное, умирать.
- Ну, умирать, это еще завтра, - хлопнул меня Мишка по плечу. - Я думаю, что этот вечер ты должен прожить так, чтобы, как говорится, не было в могиле мучительно больно. Молоток, что сюда пришел. Пойдем к пацанам, объясним им все, выпьем. У нас столик вон в том углу, как обычно. Чего-нибудь придумаем.
Мы подошли и я, уже явно войдя в роль мученика перед смертным одром, вяло поздоровался со всеми присутствующими. Мишка вкратце пересказал мою горькую историю, причем не вызвал своим рассказом даже доли сомнения в глазах собравшихся. Повисло скупое мужское молчание, разбавляемое из колонок безысходностью «Владимирского централа».
- Бля, - наконец протянул Вадик, которого все звали Монголом за раскосые глаза и бритую башку, похожую, по его словам, на череп Батыя. - Вот так жизнь эта устроена. Топчешь эту землю, а потом бац, и все. Ток кончился. И ничего не сделаешь... А как это, чувствовать свою смерть? А, Серега?
- Херово, - объяснил я. - Тому, кто ее не чувствует, не понять. А поймет только тогда, когда она придет.
- Понятно, - хрипло и с пониманием кивнул Вадик. - Ну, выпьем. За тебя, Серега.
Остальные мужики одобрительно загудели и наполнили рюмки.
- Куда чокаться?! На поминках не чокаются! - осадил особо ретивых Монгол и тихо добавил: - Пусть, Серега, земля тебе будет пухом.
Мы выпили. Пить за свой пух в живом состоянии было не совсем приятно, но, видимо, так и должно было быть. Не на свадьбу меня провожали.
-Слушай, Вадик, - сказал Мишка, после того, как мужики, закусив, еще немного помолчали. - Ты говорил у Пашки какие-то девки новые появились. Может, Сереге сделаешь? Давайте скинемся, заплатим. Пусть он запомнит нас.
- Точно! - кивнул Монгол и полез в карман за мобильником. - Для хорошего человека ничего не жалко. Тебе, Серега, сколько вызвать? Двух или трех? Ты не стесняйся, говори. Сегодня все для тебя оплачено. Такое не каждый день случается, да и вряд ли еще когда-нибудь случится.
- Да не до этого мне, - робко возразил я.
- Нет уж, если пришел, то мы тебе сегодня вечер обеспечим, - выставил перед моим носом пятерню Мишка. - Что мы, фраера какие-то? К нам человек с бедой, а мы наплюем на него? Друга в последний путь не проводим? Базара нет. Звони, Вадик.
Дальше все как-то закружилось и понеслось. Мужики пили за меня, и каждый произносил добрые слова в мой адрес. Когда все выговорились, пошли по второму кругу. К тому времени, когда их речи пробили у меня слезу, а тостующие выдохлись, появились наконец-то три девки. Это были представительницы далеко не элитного мира, а скорее честные давалки, но под звуки пьяного одобрения вокруг, я сумел разглядеть изюминки в каждой. И от такого внимания и заботы обо мне, я все-таки разрыдался. Девки начали меня успокаивать, одна присев на мои колени, а две другие, прижавшись по бокам. Причем все трое одновременно ласково поглаживали мою голову. Монгол налил еще. Потом я уже плохо помню. На моменте, когда меня переклинило и я вспомнил о родителях, пытаясь позвонить им, чтобы попрощаться, а Мишка при этом доказывал мне, что на том свете абоненты пока еще недоступны, память вышибло окончательно... 

Я открыл глаза... В первую очередь прислушался к своим ощущениям... Обычно после глубокого сна вначале пытаюсь понять: где я, кто я, что было перед тем, как заснул. На этот раз первая мысль, присутствовавшая у ложа сознания при пробуждении, была мысль о смерти. Умер или нет?..
Я ощупал себя, ущипнул, подвигал руками... Ногами... Пошевелил головой, осмотревшись по сторонам... Окружающая обстановка ничем не отличалась от моей гостиной, где я сейчас возлежал под пледом на диванчике в полном одеянии. Похоже, жив, хотя из-за подкатывающей из глубин живота тошноте, жгучей сухости во рту и состояния общей разбитости хотелось обратного. Попытался встать и тут же упал на подушку от дикой головной боли. Точно жив. Навряд ли покойники в царстве спокойствия и вечного сна испытывают такие мучения. Цыганка, похоже, обманула. Сволочь...
Ладно, а что было вчера? Светка - сучка пришла к Наташке, потом я с женой поссорился... Ой-е, пакость какая... Лучше бы все это приснилось. Потом мужики... Девки... Не помню... Нет, дальше не помню. Могу сказать точно, что напился и что-то было. А вот что? Прожил, блин, вечер так, чтобы было что вспомнить, ничего не скажешь. Достойное окончание последнего дня моего существования. Хотя какой последний день? Вот он я, лежу как ни в чем не бывало, никем не оплакиваемый и без цветов. Лежу и хочу пить, но не могу из-за своего кочана подняться...
Прислушался. В квартире тишина. Нет, у Кирилла кто-то шуршит...
- Сынок, - слабо позвал я. - Слышь, сынок!
В дверном проеме показалось ехидное молодое лицо и вопросительно уставилось на меня.
- Кирюша, принеси водички хлебнуть, - умирающим голосом попросил я. - Только холодненькой.
Вскоре сын появился с живительной влагой и сел рядом.
Я выпил весь стакан залпом и опять упал на подушку подобно раненому комиссару в фильмах про войнуху: - Сынок, а ты не знаешь, что вчера было?
- Понятия не имею, - пожал плечами Кирилл. - Тебя под утро дядя Миша с каким-то мужиком принесли. Я проснулся, когда тебя уронили в коридоре. Ты от этого материться стал, пытался песни петь и орал, что имеешь право на своих поминках. Потом угомонился, и тебя здесь положили.
- А мужики?
- Домой пошли. Они с матерью еще какое-то время на кухне о чем-то говорили, а потом ушли. Да ты спроси у нее, когда она из магазина вернется, - закончились познания моего сына. - Ну, я пойду к себе?
- Угу, - тупо промычал я и прикрыл глаза.
Ну вот, что-то еще прояснилось. Погулял, значит, не плохо, раз под утро внесли. Еще бы знать всю программу. Наверняка, допили, а потом с девками в спецбаню к хоккеистам поехали. Поэтому и вернулся домой под утро. Так-то обычно они  к полуночи разбредаются, когда кабак закрывают. Могли еще, конечно, пива попить на улице, но сейчас зима, какая, к черту, улица. Значит, в баню. Интересно, а я с девками был? Они, вроде бы, ничего себе. Да был, наверное. Вряд ли меня обделили. Только бы не подцепить ничего. Ну что же, тогда все-таки время провели неплохо, есть что вспомнить. Или это все же не лучший вариант для последнего вечера?.. Да, нет. Что еще лучше придумать? Хоть с удалью погулял, оторвался, чем сопли по себе пускать на пару с женой. Да и какие сопли, если она меня вообще вчера откровенно послала?
Ай, на хрен эту семейную идиллию! И хорошо, что так вышло. По крайней мере, хотя бы сдохну без вранья. Да, режьте меня и ешьте! Вот такой я человек! Хотите плачьте по мне, хотите нет. Мне уже все равно будет. Как мог, так и жил. А еще, идиот, вчера мучался: что после себя оставить. Да ничего! Был Серега, и нет. Мне, думаю, уже все равно будет. Каким в памяти народной буду, таким и пусть буду. Буду, есть и буду есть... Стоп! А цыганка-то наврала. Вот оно послезавтра, а я живой. Тьфу, черт бы ее побрал! М-да, неудобно получилось. Бегал тут, руки заламывал... И что? Ко мне мужики, как к человеку, а я... Трепло! Раззвонил всем, а сам и не думал в ящик играть. Ну со Светкой, фиг с ней. Хотя бы разбежался. Сволочь какая! А как теперь в глаза тому же Витьке смотреть? Он меня утешал, а я тут драму делал... Мужиков опять же кинул. Жрал, пил, баб, наверное, трахал на их кровные. А сейчас извините, но не вышло с отходом в мир иной. В другой раз зайду. Блин, стыд-то какой...
И с этими мыслями я отключился еще на какое-то время.
Разбудила меня вернувшаяся Наташка. За окном уже темнело.
- Живой еще? - ехидно поинтересовалась она, расставляя в серванте не то стопки, не то бокалы.
- Как видишь, - мрачно буркнул я, ощутив себя по-прежнему живым и уже в гораздо лучшем состоянии, нежели при предыдущем пробуждении.
- Рада видеть тебя целым и невредимым, особенно после бурной ночи, - холодно сказала жена.
- Могу и погулять, имею право, - попытался защититься я, хотя и понимал, что это явно бесполезно.
- Гуляй на здоровье, - безразлично пожала плечами Наташка. - Только на будущее убедительная просьба: либо возвращаешься домой, как мышка, либо шуми на стороне, пока дурь из головы не выйдет. И еще, передай своему другу Мише, что если его пламенные изъяснения в любви повторятся, спущу с лестницы вас всех. Ромео, блин.
- Он что, приставал?
- Не особо. Просто пять часов утра - не лучшее время для выслушивания пьяного базара. В другое время я бы посмеялась, но утром хочется спать.
- А что он говорил? - неожиданно для себя почувствовал я внутри уколы ревности, но скорее не любящего мужа, а собственника.
- Да ничего. Замуж предлагал, - удовлетворенно осмотрела свою работу Наташка. - Мол, любит меня с момента знакомства, но поскольку он твой друг, то мечтал обо мне только во снах. В эротических, наверное, другие-то этот придурок, вряд ли, видит. А теперь, дескать, решился сделать мне официальное предложение, потому что ты все равно покойник. И  дальше все в таком духе. Ну а когда, истекая слюнями, попытался мне ручку облобызать, то получил по мордам. На этом наше выяснение отношений закончилось.
- Вот, сука! - крякнул я. - Еще друг его не остыл, а он уже... Нет, ну какая скотина!
С одной стороны мне даже в чем-то было приятно, что я являюсь обладателем женщины, которая нравится Мишке. Но с другой, было обидно. Таился, а теперь, на моих костях, слюни побежал распускать. Закопал живьем и пакостить. Наташка не стала комментировать мою характеристику, а вышла в коридор и стала застегивать сапоги.
- Да, и верни мне, пожалуйста, две тысячи, - крикнула она. - Мне вчера пришлось их твоему Мишеньке отдать. Он, конечно, долго извинялся, но сказал, что мужики не подрасчитали. Слишком много ты напил и наел, помимо того, что они планировали. А потом, говорит, он умрет, так неудобно будет требовать. Ну, я ему в рожу и кинула. И ничего, главное. Утерся, подобрал с пола и на прощание еще раз рекомендовал подумать над его предложением.
- Правильно сделала, что в рожу, - одобрил я.
Нет, ну какая все-таки Мишка мелочная гнида оказался. Такой паскудник малорослый. Мы тебе все оплатим. Организовали, бля, поминки. Жаба задушила, что их друг выпил много. Козлы! Еще и к Наташке домогался, падла. Я-то их за друзей считал, а эти гниды... Блин, вспомнить бы, что было вчера. Уверен, что еще я и баб им оплатил. Как же, все для тебя оплачено, дорогой друг, спи спокойно. Уроды! А я сопли развесил, чуть на плече у Мишки не разрыдался. Никому верить нельзя!
- Деньги возьми в куртке, - крикнул я. - А ты куда-то уходишь?
- А тебе какое дело? - удивленно заглянула в комнату жена. - Или это только тебе положено веселиться? Я тоже имею право на частную жизнь.
- Нет, ну я пока муж и должен знать куда ты идешь.., - пробормотал я.
- Муж, говоришь.., - медленно, будто о чем-то размышляя, протянула Наташка, а затем неожиданно прошла в комнату, взяла стул и села возле дивана. - Знаешь, вчера ты ушел, а я задумалась... А вдруг ты правду про свою смерть сказал? Представила себе, а как оно будет... Без тебя... Через неделю, через год... И вдруг я поняла, что ты для меня уже давно умер. Умер, как мужчина, как близкий человек. Тебя просто уже не существует. Есть только домашние тапочки. Какая-то физическая оболочка, от исчезновения которой в этой жизни, наверное, для нашей семьи ничего не изменится. Разве что в финансовом плане. Ты не поверишь, но я поняла, что вот уже несколько лет живу в каком-то сомнамбулическом сне, утешая себя иллюзиями, что ничего, все обойдется. Пусть делает, что хочет. Потому что это отец моего ребенка, это человек, лучше которого я вряд ли смогу найти. От добра добра не ищут. Нужно спрятать свою бабскую гордость и молчать. Только вот вчерашней встречи с твоей шалавой, извини, не стерпела. Это оказалось последней каплей, давшей толчок к какому-то пробуждению. Понимаю, что это звучит, как в каких-то глупых фильмах или книжках, но я действительно проснулась. Как после наркоза в реанимации. Страшно, больно где-то внутри, но хочется жить. И вчера я поняла, что могу все изменить, что должны быть нормальные мужики. И спасибо в чем-то за это Вите.
- Это в каком смысле? - открыв рот, приподнялся я на локте.
- Нет, не в том, о чем ты привык думать, - поправилась Наташка. - Я не питаю к нему ничего, кроме дружеской симпатии. Просто я с его помощью поняла, что нужно хотя бы иногда общаться с мужиками. Можно сидеть с подругами или знакомыми бабами и утверждать, что все мужики - козлы, считая, что мы знаем о вас все. Можно слушать их заверения, что ничего не изменится, перезнакомься я или перетрахайся хоть со всей мужской частью этого города. Мне трудно объяснить, но вчера я увидела этот мир как бы со стороны. Нет, вовсе не вашими мужскими глазами, но и не со стандартной женской точки зрения. Я посмотрела на того же Витьку, и увидела, что он другой, не как ты. А, значит, вы не все одинаковые. Понимаешь? Просто за столько лет нашей совместной жизни я уже забыла те чувства, что испытывает молоденькая девочка на пороге своего серьезного выбора. Когда она уже слышит о мужиках-клонах от той же матери, но еще не верит в это. Она ищет своего принца и верит, что найдет его в таком многообразии молодых людей. Плохих или хороших людей, но абсолютно разных... Ай, не о том я, тебе все равно не понять...
- Подожди, хватит о принцах, - воспользовался я возникшей паузой. - А что здесь Витька-то делал?
- Пришел, дурак, тебя спасать. Примерно через полчаса, после твоего ухода. Хотел зайти с каким-то знакомым психиатром, но тот в такое позднее время отказался. Ну, он тогда один пришел. А оказалось, что спасать нужно меня, - невесело ухмыльнулась Наташка. - И часа три мы сидели с ним на кухне, и он меня успокаивал, как мог.
- И что же наговорил этот успокоитель? - поигрывая желваками, спросил я.
- А что мы так занервничали? - сделала обеспокоено-удивленную гримасу жена. - Успокойся, о тебе он говорил исключительно хорошее. Ты в его глазах просто святой, пример для всех октябрят и пионеров. Просто он пытался объяснить мне твое поведение, пытался поставить меня на твое место, показав, откуда все идет. И это говорила не моя подружка, прочитавшая что-то где-то, а человек живущий мужской жизнью. Самый убедительный пример, не требующий доказательств. И я ему даже начала верить, хотя и ощущала, что где-то его искренность превращается в ложь мужской солидарности.  А потом вдруг, глядя на него, поняла, что это совсем другой мужик. В нем есть много того, чего нет в тебе. Например, ты постоянно ратуешь за дружбу, а дружить не умеешь. Я точно знаю, что ты никогда не сделаешь так, как вчера поступил Виктор. Ты не можешь смотреть на женщину так, как смотрит он, не можешь ее успокаивать, пусть и неуклюже, у тебя не получается даже сказать комплимента или доброго слова... И это прозрение произошло именно вчера, потому что раньше я боготворила только тебя. Ну есть другой мужик, и есть. Зачем за ним наблюдать, если рядом дорогой и единственный?.. А вчера я убедилась, что дурой была... Стоит только сказать себе, к черту эту жизнь, наплевать, что в таком возрасте поздно что-то менять... И тогда еще не поздно снова стать той, ищущей принца, девочкой, только уже поднабравшейся жизненного опыта. Не всех так плохо. И тут я увидела, что слишком долго терпела, играя роль вдовы при живом теле мужа, которое хочет жрать, пить, требует ухода за собой, но ничего не дает взамен. Как Тамагочи. Только игрушка эта уже надоела. Я сама себе врала, создавая образ принца, который так и не стал моим королем. Который экономил на мне, считал, что ласковые слова не что иное, как телячьи нежности, а букет цветов не по праздничному графику называл выброшенными на разведение слюней и соплей деньгами. Который утверждал, что называл походы в театр или музей с женой бесполезным выгуливанием, а любую уступку или проявление мягкости к женщине обзывал дамским угодничеством и клеймил несмываемым позором, потому что баба должна знать свое место у горшка и почитать мужа своего. А я просто хотела, чтобы мой принц продолжал мной восхищаться всегда. Не обязательно ему было слагать песни в мой адрес. Просто нужно было иногда дарить мне тепло и заботу. Но все последние годы я продолжала терпеть, надеясь, что чудо все-таки случится, и ты завтра утром проснешься другим человеком, хотя уже сама мало в это верила. И ради кого я это терпела? Ради Кирюхи? Так он уже вырос. К тому же, честно сказать, в последние два-три года ты стал для него таким же ходячим трупом. Только ты был всегда рядом и не получалось придумать сказку про хорошего отца-летчика, который погиб на испытаниях. Проще было отгородиться от тебя и лишний раз не встречаться. И теперь, умри ты по-настоящему, навряд ли Кирилл станет убиваться. Ничего, слушай. Правда неприятная, но ты ее хотел. Ты много лет делал эту правду. Только не надо говорить, что ты пахал, как проклятый, обустраивал дом, содержал семью, что у тебя не оставалось времени на меня и сына. Не нужно врать хотя бы сейчас и в первую очередь самому себе. Ты даже работу старался всегда находить с одним выходным. Вечером приходил с работы и заваливался спать, а в этот выходной бежал из дома то к машине, то к шлюхе своей, то просто куда глаза глядят. Потому что ты со своей позиции просто не понимал, что можно делать дома. На тебя давили эти стены, а там был простор. Ну а теперь, узник семьи, ты добился чего хотел.
- Понятно... И что дальше? - сухо спросил я.
- Я думала об этом и вчера, когда ушел Витя, и сегодня, - вздохнула Наташка. - Пусть пока остается все как было. Это теперь не обременительно ни для кого, поскольку мы, трое, привыкли к такой жизни. Ну, а дальше увидим. Может, я вчера не ошиблась в своих догадках, и скоро эта жизнь изменится. Во всяком случае, моя. А сейчас я пойду. Извини, мне пора. И давай больше не станем выдвигать друг перед другом каких-либо обязательств, и не будем возвращаться к выяснению отношений. Просто считаем, что тема навсегда закрыта и новые условия игры приняты.
И она вышла из комнаты, а вскоре хлопнула входная дверь.
Какое-то время я продолжал лежать, чувствуя себя каким-то кобельком, влезшим на сучку, которого окатили ведром ледяной воды. Но закипающая внутри ярость вскоре стала приближаться к планке бешенства. Я вскочил и заходил по комнате. Испугавшийся такого разогрева организма бодун испуганно забился где-то в укромном уголке печени. Нет, после такого я ни минуты не могу оставаться в этом доме! Это просто плевок в душу, об меня вытерли ноги! И кто? Самый близкий человек, с которым мы прожили столько лет рядом, спали в одной кровати! Посмотрела она на мужика по-другому! Да чтобы ты, дура, понимала в мужиках! Сидела со своими подружками-шлюшками и продолжала бы сидеть. Нежности ей захотелось, ласки! А я что делал? Просто я мужик и не могу по природе слюни пускать. Сволочь неблагодарная. Условия игры приняты. Ладно, принимаю...
Я еще не знал, что делать дальше, но решительно оделся, взял ключи от машины, прихватив пару тысяч из семейного бюджета, и собрался уходить. За рулем машины я всегда успокаивался и сосредотачивался. Поэтому просто буду куда-нибудь ехать, пока скачущие сейчас в каком-то адском огне беспорядочные мысли не остановятся, пока не разработаю четкий дальнейший план.
- Кирилл, - заглянул я напоследок к сыну. - Я ушел. Меня не ищите.
- Угу, - равнодушно промычал Кирилл. - Надолго?
- Навсегда, - картинно выдавил я из себя и неожиданно увидел, что на месте моего портрета опять висит цветочный горшок. - А кто снял рисунок?
- Мать, - не поворачиваясь ко мне, продолжил тыкать в кнопки клавиатуры Кирилл. - Она сказала, что портрет ужасный и производит неприятное воздействие на психику. А если мне очень хочется, то она сама выберет в альбоме твою хорошую фотографию, чтобы я ее отсканировал, увеличил и повесил.
- А тебе хочется? - с надеждой спросил я.
- А зачем? - искренне удивился сын. - Я тебя и так вижу.
- Ну так больше не увидишь! - со всей дури хлопнул я дверью.

Недалеко от стоянки меня окликнули. Я обернулся и увидел мащущего рукой Витька.
- Серега, ты жив?! - с улыбкой радостного идиота подбежал он ко мне, протягивая на ходу ладонь. - А говорил-то, цыгане не врут! Я вообще уже Наташке звонил сегодня, собирался к тебе через час зайти. Хотел раньше, но Людка вернулась. А ты куда-то собрался?..
- А, настоящий мужик прибежал! - сквозь зубы процедил я и со всей силы заехал дружку в челюсть. - Сука, ты, последняя. Жополиз бабский.
- Не понял, - ошарашенно поднялся из сугроба Витек, потирая скулу. - Совсем крышей съехал?
- А тут и понимать нечего, - тяжело дыша, ответил я. - А ну вали отсюда, урод! Принц гребаный! Знать тебя не хочу! Добренький, да? Ходишь баб успокаивать? Дамский угодник, хренов! Правильно, надо мной смеешься, да еще и всякую пакость Наташке внушаешь! Ты меня просто предал! Нож в спину саданул! 
- Да пошел ты, - буркнул Витька, не спеша отряхнулся и побрел в обратном направлении, даже не оглядываясь.
Своим спокойствием он разозлил меня еще больше. Поначалу было желание догнать его и отметелить от души. Но потом я решил не связываться, друг бывший все-таки, и лишь крикнул вслед: - Умный, хороший, да?! Гнида ты хорошая!
В мрачном расположении духа я завел машину и вскоре уже втапливал газ по Выборгскому шоссе. Казалось, что внутри меня происходит какая-то душевная война. Как в американских фильмах, когда какой-нибудь демон бьется с порождением добра, периодически трансформируясь при этом, а все вокруг объято пламенем от непонятных взрывов. Вскоре я поймал себя на мысли, что абсолютно не слежу за дорогой, а лечу на автопилоте со скоростью больше стольника, поэтому от греха подальше свернул с трассы и выехал на заснеженное поле.
Здесь мои эмоции получили волю. Машина летала по полю, поднимая снежные брызги выше крыши. Казалось, что с этим взорванным от рева мотора снегом из меня выходил пар, обжигающий изнутри. Через какое-то время, когда я почувствовал, что сознание наконец-то начинает отвоевывать у подсознания позиции на управление мной, машина села на повороте в сугроб. Несколько раз я рыкнул, разбрасывая из-под передних колес во все стороны мягкий и липкий снег, и, наконец, заглушил машину.
Я сидел в полной тишине посреди огромного поля и видел перед собой лишь небольшое снежное пятно, которое освещали фары. Вот и все. Подведем итоги. Я по-прежнему в здравии, только вот вокруг изменилось все. Мой мир перевернулся и слетел под откос. Он укатился, подпрыгивая на камушках, и теперь валяется вдали от дороги. И никто его не собирается поднимать наверх, поскольку оказалось, что такой мир не нужен никому кроме персонального создателя. За эти два дня у меня ничего и никого не осталось, кроме этой машины. Получается, что эта железка, стала единственным местом, куда я мог пойти. Хотя она тоже воспротивилась и встала. Я больше никому не нужен на этом свете и только сейчас начинаю осознавать, насколько страшно чувствовать себя одиноким. Все мои ощущения смерти, которые возникали в башке за прошедшие сутки, теперь представлялись наигранными сценками из детской самодеятельности. Теперь я действительно испугался, поскольку нахлынувшая на меня тоска от окружавшей пустоты оказалась несравнимо страшнее. Страшнее смерти. Когда ты продолжаешь дышать, видеть этот мир, но не понимаешь для чего это делаешь.
Какой я после этого мужик, когда даже не смог встретить смерть достойно? Испугался, слезу пустил по себе, любимому, памяти народной захотел. Зачем, зачем я полез ко всем со своей идиотской жалостью к себе, а в итоге за несколько часов умудрился перепахать все поле своей жизни, не оставив на нем живого места? Перепахал и вытащил на свет все болячки в виде лежавших спокойно в земле снарядов, но способных при толчке взорваться в любую минуту. И вот они ахнули разом. Все, что я ценил, рухнуло. Вся правда, в которую я верил, обернулась сказкой, у которой не нашлось благодарных ценителей, кроме одного взрослого дурака. Оказалось, что у меня больше нет семьи, нет друзей, нет никого, кто может протянуть руку, и кому я могу ответить рукопожатием. 
И ради чего я коптил это небо? Чтобы все эти годы своими руками,  уверенностью в реальности собственной наивности создавать такой финал? Если бы только можно было все переиграть. Вести себя, как вел, наплевав на бред выжившей из ума цыганки. Но уже не получается так. Господи, уж лучше бы старуха была права и я сдох! Сейчас я хочу только этого. И странно, но теперь я жалею себя именно потому, что до сих пор дышу. А впереди нет ничего, поскольку мой шарик разрушен до степени «восстановлению не подлежит». И начинать что-то заново бессмысленно, да и не смогу я это сделать, поскольку все равно не понимаю почему? Почему никто не считается со мной, а я должен с ними считаться. Почему моя мелодия вызывает у них зубную боль, а мне их песни должны нравиться? Я думаю только о себе, а они? Я не понимаю, и мне уже это никто не объяснит, потому что некому объяснять. Есть ли у меня план? Нет никакого плана. Будущее превратилось в это светлое пятно от фар. Шаг в сторону и полная темнота.
Я, вышел из машины, отошел по рыхлому снегу метров двести в сторону, где уже перестал видеть  очертания машины, и огляделся по сторонам. Вокруг не было ничего, кроме тьмы, дышавшей липким от предстоящей оттепели снегом. Даже на небе не мерцало ни одной звезды из-за плотных облаков. Один большой темный душный шар, внутри которого растворяется моя сущность. Хотя нет, еще есть видимое отсюда световое пятно от фар, превратившееся в мягкий желтый треугольник. Странно, в темноте зимой кажется, что возле любого источника света теплее. Некоторое время я зачем-то вглядывался в него, пытаясь понять, притягивает ли оно меня, чувствую ли я от него несуществующее тепло. Это напоминало кинозал, в котором горящие буквы «Выход» притягивают внимание зрителя на плохом фильме. Затем я отвел взгляд, поднял голову в небо и заорал... 
январь-февраль 2004