Чудо

  1.
     6:30. А самолёт в 7:58. Как будто нельзя уже было написать в 8:00, взлетит ведь всё равно только в 8:15. Всегда у них так: «попробуйте наш огромный бургер, всего лишь 2,99. Ни хрена, с таксой все 3,60, а это уже почти 4 доллара, а 2 и 4 – это две большие разницы.
     6:30, и делать абсолютно нечего. Настолько нечего, что начинает сводить челюсти. Чей-то равнодушный голос громко говорит в микрофон и чьи-то уши внимательно прислушиваются к сказанному. Мне прислушиваться нечего - мой самолёт в 7:58, поэтому мои уши атрофированы, и я вообще забыла об их существовании. Зато я помню о своём бывшем муже и у меня начинают болеть зубы. Я провожу языком по зубам, приводя себя в чувство. Тупо смотрю на билет и начинаю чего-то ждать.
      Я всё время чего-то жду. Если бы я знала, что чудес нет, то наверное ждала бы чуда. А так просто жду. Когда мне было семь лет, мой отец сказал, что чудес нет. Деда Мороза нет, всяких там принцев на белом коне, фей и тому подобной чепухи – нет. И ещё люди умирают. Просто так сказал, простыми русскими словами – у-ми-ра-ют. И всё, точка. Сначала чудес нет, а потом... Короче абзац. С тех пор я чудес не жду. Лет через десять я сказала: папа, я хочу быть переводчиком и буду поступать на романо-германский факультет. Это не профессия, сказал отец. Понятно, сказала я. Чудес нет. И поступила в торговый. Лет через пять реплика – папа, вот мой принц. Принцев нет, напомнил папа. Как и чудес, добавила я и пошла работать в универмаг. Ну и ладно, всё хорошо, жизнь продолжается.
     И вот теперь я снова жду. Смотрю на свой билет и думаю о том, какой ерундой я всё время занимаюсь. Ищу, жду, опять ищу, как будто не осталось мне на свете другого занятия. Глупо, конечно, надо было слушать папу. «Не занимайся ерундой», говорил папа и аккуратно убирал со стола ручки и блокнот со всякой ерундой. Что там у нас с математикой? Хорошо, говорила я, широко раскрывая глаза в манере преданной своему слову болонки. Врать нехорошо, тем более отцу, угадывал моё истинное отношение к математике папа, и я кивала головой.
     «Не занимайся ерундой», точно так же повторял мой муж, и я в который раз понимала, что чудес нет.
      
     2.
     Зато начиналось всё очень чудесно.
     Метро. Стою, смотрю под ноги. Точнее делаю вид, что смотрю, потому как в метро я глаза отключаю. Зачем мне в метро глаза? Я ведь знаю, мне до Петровки. Громкий голос так и скажет: «Петровка». А смотреть некуда – за окнами тьма. Поэтому я часто втыкаю глаза в пол и отключаюсь. И вдруг вместо громкой Петровки возле уха шелестит тихое «Привет». Глаза непривычно напрягаются и останавливаются на лице. Хорошее лицо, отмечают глаза. И ползут к губам. И тут я говорю сама себе, что эти губы просто чудо и шепчу в ответ «Здравствуй».
      
     3.
     Потом моя квартира. На кухне жарко и душно, как и положено быть в середине июля. Я стою, облокотившись на холодильник, смотрю на его губы и продолжаю думать, какое они чудо. Потом я перестаю думать, сажусь к нему на колени и начинаю целовать. Он, видно, тоже перестаёт думать и начинает нежно обволакивать мой язык. Потом становится странно, потому что июль, на кухне жарко и душно и потому что хорошо и хорошо долго.
     Ещё странно, потому что наступает сентябрь. Папа говорит, что со мной что-то случилось и зачем я его огорчаю. Тебе уже почти тридцать, напоминает он мне. Добрый, думаю я и пожимаю плечьми. У него ведь и профессии нет нормальной, он же ничем не сможет тебя обеспечить или ты думаешь, что что-то упадёт с неба? Не упадёт, думаю я, чудес нет, и опять жму плечьми. И отец пожимает в ответ плечьми и уходит. А вечером я целую губы. На кухне уже не жарко и за окном не июль, но всё равно хорошо и он говорит давай поженимся. Давай, говорю я и жду чуда.

     4.
     Воздушные шары взмывают в небо, как будто там их ждёт светлое будущее. Наивные. Там, наверху, нет ничего хорошего. Всем понятно, что произойдёт потом, а пока шары летят и всем хочется летать вместе с ними. Я стою и пытаюсь удержать фату, которой, похоже, тоже захотелось улететь с шарами. Я слушаю ушами и смотрю глазами, потому что приятно слышать и видеть, как губы говорят мне хорошие слова и размазывают помаду. В апреле почти тепло и мой папа почти счастлив. Он поднимает бокал с шампанским и зачем-то вдруг прослезившись кричит «горько» и мне приходится делить свой поцелуй со всеми моими и не моими родственниками.

     5.
     В декабре моя сестра выходит замуж за американца и улетает к нему на родину. Папа тоже женится и я понимаю, что он стареет.
     А у меня на кухне не горит свет. Смени лампочку, говорю я. Не видишь, я занят, говорят губы и уходят в другую комнату. Там, в комнате, телевизор и мягкий диванчик, который мой папа притащил к нам на новоселье, а на кухне истеричная женщина и темно. То есть всё понятно по определению. Я долго ищу на полках лампочку и понимаю, что мне нахрен всё это не нужно и я полная дура. Дура, говорю я и нахожу лампочку. На кухне становится светло и я ставлю чайник и начинаю сооружать бутерброд. Мне тоже, кричит голос из комнаты. Но я не слышу. Зачем? Мне сейчас нужны только глаза, чтобы аккуратно нарезать колбасу и не порезать пальцы. Ничего нового я всё равно не услышу, всё давно уже переслушано. Ты что, читаю я по губам. Ничего, отвечаю я и вижу, как губы сжимаются в тонкую полоску. Ничего, повторяю я и иду звонить папе.

     6.
     Разговор с папой длится долго, почти полгода. За это время я регулярно посещаю адвокатов и длю бракоразводный процесс. Этот процесс конкретно бьёт по моим нервам и по моему кошельку. Но деньги это пыль поэтому я так же исправно посещаю мудрого психолога, который ни фига мне не помогает, но папа говорит, что я уже выгляжу гораздо лучше. Чего нельзя сказать о моём бедном родителе. Поэтому когда моя сестра высылает мне приглашение, я любезно соглашаюсь.

     7.
     А теперь я сижу в аэропорту и жду самолёт рейсом Нью-Йорк-Киев. Делаю вид, что мне всё всё равно, но это, конечно, неправда. Я страшно соскучилась по своему городу, по своей маленькой квартирке с диванчиком и конечно (О Боже!) по папе. Я представляю, как он встретит меня в Борисполе и молча потащит мой чемодан в машину, а я буду без умолку трещать о том, какая Америка на самом деле деревня, но что в этой деревне по какой-то немыслимой случайности проложены прекрасные дороги, очень чисто и везде есть банки. Что американки страшные уродки, но у многих на безымянном пальце красуются кольца с огромными бриллиантами, и они ездят в больших машинах и живут в очень больших домах. Ещё я скажу, представляешь, пап, они рожают кучу детей и каждое воскресенье ходят в церковь. И всё там хорошо, только, знаешь, папа, классно, что ты меня ждал и знаешь, скажу я ему, знаешь, пап, а ведь ты у меня настоящее чудо.