Навеки твоя Шура Борисова

     Не так давно Афалине Игнатьевне довелось побывать в неком благородном собрании. Вела она себя, по обыкновению, тихо. Речей пламенных не заводила. Не курила. Пила – много ли, мало ли, никто и не проведал, потому что пила незаметно. К концу вечера собрание постановило: идеал. Жены.
     Афалина Игнатьевна подивилась: вывод-то скоропалительный. Чтобы точно судить о ее квалификации, надо было проверить, как минимум, еще одно умение, а никто не посягал. Спорить не стала. Идеал так идеал. Приятно.
     
     Подумалось нашей героине, что явись она в собрание двадцать лет назад, мнение сложилось бы иное. Не идеал была она тогда, а весьма истеричная особа. Не верите? Мужа спросите. Хотя нет, он о давностях мало что помнит. Да и не было у Афалины двадцать лет назад никакого мужа, только возлюбленный юноша, прекрасный во всех отношениях. На нем она и отрабатывала искусство истерики.
     
     Однажды Афалина уговорила юношу сходить в театр.
     «Такой спектакль... ах... – пальцы обеих рук сплела, глазки завела, ресницами трижды хлопнула. – Каждый интеллигент...» – «Не, Фаля, давай обойдемся без кружавчиков. Сказал – пойду. Чего еще?»
     Договорились в 18.15 на Пушкинской площади.
     Афалина мчится-тревожится – не опоздать бы. И грезится ей: стоит  возлюбленный под Пушкиным – красивый, тонкий, блондин, с букетом роз. Роз? – преувеличила. С букетом гвоздик... с одной гвоздикой. Катает стебель между пальцев, напряженно всматривается в выныривающих из перехода людей. Ждет. Нервничает...
     Но нет возлюбленного. Встала сама под Пушкиным. Катает между пальцев тонкий ремешок сумочки. Ждет. Нервничает. Через двадцать минут спустилась в метро – звонить.
     «Чего?! Театр?! Да я из гаража только что, в ванную собрался» – «Но мы...» – «Не было часов. Может, ну его?»
     Притопнула ногой: все равно приезжай! «А надо?» Надула губы: ты еще спрашиваешь! «Ну жди!»
     
     Кружит Афалина по площади, места не находит. На лавочку сядет – не сидится, к памятнику подойдет – а стих-то уж сколько лет назад выучен. Театральные билеты то достанет из сумочки – порвать! – то обратно положит. В 19.55 возлюбленный прибыл. Красив, тонок, блондин, чист. Сорок минут, как из ванной.
     «Ну, пошли!» – «Куда?» – «Что за вопрос?! На спектакль» – «Заканчивается уже!» – «И что, браво-браво не покричим?» – «!!!» – «А на фига я сюда ехал?!»
     Героиня в истерике.
     
     Через короткое время. Звонит юноша Афалине в день ее рождения: буду через час, только в магазин галантерейный заеду, сумку хочу купить. Та, что холодец в тепле, тут же размякла: возлюбленный о подарке беспокоится. Кухня превратилась в райский остров, и все здесь само собой происходит: посуда моется, кушанья готовятся... «А ведь если повезет, еще и цветок подарит!» Через два с половиной часа пробренчал дверной звонок. Врывается – абсолютно счастливый, но без цветка:
     «Фалька, зацени, что я себе прикупил!..» – «Себе-е-е?!» – «Ну да! А кому?» – «Мне» – «С чего это?» – «День рождения» – «Ты меня предупреждала?! Если не предупреждать, то дохлый номер! Я ничего не помню!» – «Предупреждала. С утра».
     Героиня в истерике.
     
     Ну и наконец.
     «Новость дня» – «Ну?» – «У нас будет ребенок» – «Нет!!!» – «Да» – «Неправда!!!» – «Правда» – «Ну?! И?! Что?!» – «Пора жениться...»
     Взгляд юноши стал прозрачным и бессмысленным. И пошел, пошел – жених теперь уже – пошел мимо Афалины, не разбирая дороги. Сгорбил плечи. Не оборачивается. В истерике оба.
     
     Чем ближе свадьба, тем обстановка напряженнее. То и дело выводят друг друга из себя. «Может, ну его?!» – Афалина вспоминает гениальные по простоте и емкости слова жениха, сказанные им в бытность возлюбленным юношей.
     
     А «ну» не получается. Маховое колесо свадьбы уже не остановишь: кольца куплены, родственники приглашены, сотни рыбьих тушек выпотрошены – икры для праздничного стола много надо.
     И белое платье из японского шелка с жемчужным отливом шьется. Платьице простенькое: в талию, в пол, чуть расклешенное, вырез под горлышко, рукава не широкие, не узкие. Но поверх него накидка из того же материала. Волшебная. При ходьбе развевается... Завершается наряд белым венчиком из роз. Невеста ли перед нами? Фея, настоящая фея... Фаля уже не могла отказаться.
     
     А крикливые спирали ссор раскручивались все чаще и чаще.
     
     За день до свадьбы жених попал в больницу. Увезли прямо с работы. Дискинезия чего-то там внутри. Это по-медицинскому. А по-простому – нервы.
     
     Афалине сообщили о болезни, когда она платье наглаживала. «Ну уж, судьба, – сорвала платье с гладильной доски, смотала в бесформенный ком, закинула на антресоли. – Так тому и быть».
     Но в утро свадьбы жениха поставили на ноги, облачили в соответствующий событию костюм, потуже затянули шею галстуком, чтоб дышал не слишком глубоко, – от кислородного избытка у больных всякие непредвиденности случаются, и с пакетиком паровых котлет, которые он будет есть в ресторане (другого ничего нельзя) привезли к Афалине.
     Исхудавший, бледный, черные тени под глазами... «Ну, жених, делать нечего, поехали».
     
     Сами понимаете, никакого ношения тела ни в ЗАГС, ни из ЗАГСа, как это бывает на других свадьбах, не было. Подруги рассказывали когда-то, что «ощущения не-пе-ре-да-ваемые». Но Афалина к окончанию регистрации и без того полна была всевозможных ощущений.
     
     Ресторан занимал нижний этаж элитной гостиницы и потому был роскошен: фонтан, зимний сад, безупречная сервировка.
     
     Пока гости рассаживались, Афалина с матерью поднялись на несколько этажей – во время езды по семи мостам, да памятным местам накидка измялась. Надо было вернуть ей первоначальную красоту. Дежурная по этажу, увидев гостей, радостно запричитала: «Ах ты моя красавица!». Почему-то невесты, каковы бы ни были, всегда вызывают умиление у окружающих. Их проводили в хозяйственную комнату.
     
     Через пятнадцать минут вернулись в холл. Лифт вскоре подъехал, но место в нем было только для одного человека. «Ты на шпильках, так что поезжай, я пешком спущусь. Не старуха еще, хотя вот и дочь замуж отдала», – Фалина мать уже который раз за день принялась плакать. «Ма, опять? – Афалина шагнула в кабину. – Неужели это не радость? Радуйся...» Двери закрылись. «Так я что? Радуюсь, радуюсь», – пробормотала «еще не старуха» и шустро побежала вниз. Действительно, была вполне молода.
     
     В лифте Афалина ехала, опустив глаза долу – боялась неумеренных восторгов. С помощью ноздрей определила, что оказалась в чисто мужской компании. И уж совсем засмущалась.
     
     А лифт спускался-спускался и вдруг стал. Невеста испуганно заозиралась. Спутники ее, увидев милое личико, воодушевились, зашевелились, начали гудеть: «Гы-ы-ы! Ну и повезло же – с такой красуней в лифте застрять!»
     Ну что же, взгляд от полу оторвала, смотри теперь на людей. Боже мой, сколько их! По головам прикинула – человек восемь. И здоровые все, просто огромные – что племянники Черномора. Лиц Фаля различить не смогла – волновалась очень. Увидела только в полуметре от себя огромные, в рыжину, усы.
     Усы зашевелились:
     – Да не переживай ты, ишь глазки мечутся, как жаворонки в клетке – швырк-швырк, швырк-швырк. Сейчас красную кнопку нада-а-авим...
     Афалина проследила, как потянулся к кнопочной панели в меру волосатый, с неровно обрезанным ногтем палец. Он был в два раза толще и в полтора длиннее, чем у нее! Снова сосредоточилась на усах.
     – И нас почи-и-инят. Дальше поедем. Замуж выходишь?
     – Д-да...
     – Жених-то не подкачал? Хороший?
     – Хо... Хоро-о-оший...
     – А то гляди. У нас парни еще лучше. Молодец к молодцу. С Донбасса мы. Шахтеры. Да не бойся, гляди...
     Фаля быстро скользнула глазами по лицам – и вновь уставилась на усы. Уже сроднилась с ними.
     – Ну, выбрала кого?
     – Н-нет...
     – Напрасно. Всякое может случиться. Вдруг мы в этом лифте сто лет просидим. Твой жених...
     – Муж он мне, – Афалина и сама едва слышала собственный голос.
     – Муж он тебе завтра будет. Или что, уже успели? По нынешним временам свадьбы-то не особо ждут... – усы довольно затопорщились.
     Афалина не отвечала.
     – Так вот, сокол твой за сто лет состарится и умрет...
     – И вы состаритесь. А он не умрет.
     – И-и-и, нет, коханочка, в застрявшем лифте время отсчитывается по другой шкале. Так что на случай столетнего сидения выбирай суженого из наших. Даром ли белый наряд надевала? – и тот же палец, что давил на кнопку, осторожно погладил жемчужный рукав.
     Внутри платья Афалина стала жестка, как косточка. Сто лет?! Не может быть! Да скорее она сама умрет, чем...
     
     – Ну что, ребяты, взяли бы вы в жены таку дивчину?
     – Я бы взял, – откуда-то из-за угла слева загудел бас.
     Афалина метнула туда тревожный взгляд, но ничего не рассмотрела.
     – Она хоть и худа, а видно, что жилистая. Мне такая и нужна. У нас уж сколько поколений семейная традиция: мужик в забое рубится, а жинка тележки с углем откатывает. Общие интересы – раз. Девка всегда под присмотром – два. Ну и за экономию электроэнергии ежемесячные премии – три. Иди за меня.
     – Гы-ы-ы! Гы-ы-ы! – шахтеры одобрили предложение.
     
     – Ты придумал, Микола, не то она тебе ломовая лошадь? – раздался из другого угла голос пожиже. – В поселке лошадь себе ищи, неча из столицы-то везти. Слышь, лучше за меня. Мамаша у меня с борщецом халтурить стала. Раньше поровну ложила сала и чеснока, а теперь сала лишку, а чеснок экономит. И никак старухе не втолкуешь. Бить-то не положено, мать все-таки. А тебя, девонька, я бы научил, сколько чего надо. За неаккуратность шибко бы не наказывал – парочку раз дрыном по заднице, да и хватит...
     – Гы-ы-ы! Гы-ы-ы! – шахтеры развеселились.
     Фаля замерла.
     
     – Брось, Петро, для таких дел девку попроще надо брать, – голос был обычный, ни то, ни се. – А у нашей-то, смотри, какие ловкие пальчики...
     Откуда-то из-за спин потянулась к Фалиным пальчикам ладонь. Ничего особенного, нормальная такая, тот волосатый палец не от нее. Но Фаля руки на всякий случай заложила за спину. Ладонь исчезла.
     – Много отдам за то, чтобы эти пальчики выколупывали у меня из носа и спины угольную пыль. Забивается, зараза, в кожу, и становлюсь урод уродом...
     – Гы-ы-ы! На негра похожий! И поселковые поповертки от тебя попу воротят! Гы-ы-ы!
     – Врете, еще ни одна не отвертелась...
     
     Афалина вжалась, насколько могла, в сомкнутые двери, стиснула зубы и веки. «Спаси-и-ите», – сорвался где-то внутри, в самой глубине, в подвздошье, тоненький голосок. Неужели это ее?
     
     «Внимание, сейчас поедете», – бесстрастно проговорил динамичек, и лифт двинулся. На первом этаже, двери еще не успели до конца раскрыться, а уж Фаля выскочила наружу и побежала быстро, на самых мысочках, едва пристукивая шпильками по каменному полу. Отглаженная накидка волшебно развевалась за спиной.
     
     Грустный муж сидел во главе стола, обреченно уставившись перед собой. Справа и слева от него склонились мать с тещей. У каждой в руках большая ресторанная тарелка с одинокой паровой котлеткой в центре.
     Афалина отпихнула обеих: идите-идите, веселитесь, я сама... Те вскинулись: ты где так долго?! Да-а-а, в лифте чуть-чуть задержалась. Застряла? Ну да-да, застряла, идите же...
     
     Ей хотелось встать на колени возле его стула и положить голову ему на колени. Но стало жалко платья. Она присела на соседний стул.
      – Милый...
     Он обернул к ней измученное лицо.
     – Все будет хорошо. Я постараюсь. Веришь мне?
     Он с минуту что-то высматривал в ней. Медленно, как будто преодолевая невидимое сопротивление, кивнул.
     – Я поняла, ты самый лучший. Буду учиться любить тебя.
     Он все так же молча сомкнул у нее на затылке пальцы и притянул к себе: «Поцелуй меня».
     «Горько-горько!» – всполошились гости и застучали вилками по фужерам.
     
     Весь вечер юный муж с аппетитом поедал паровые котлетки – мать с тещей не успевали подносить. Когда же никто не видел, намазывал икрой один кусок хлеба за другим. Тени у него под глазами как будто посветлели. А юная жена Афалина танцевала цыганочку со всеми мужниными дядьями подряд. Сколько их было? Со счета сбилась.
     
     Вы прочитали эту историю и думаете, что поняли мораль. Мол, кузница идеальных жен – застрявший лифт. И не просто застрявший, а нашпигованный при этом разнузданными донецкими шахтерами.
     Не-е-ет, мои друзья, все гораздо сложнее.