А. К. С

Аполлон Корнеплодович Свинарник стал дважды счастливым землевладельцем. Узнав о смерти своего дяди, он, нимало не огорчившись, весело воскликнул:
- Я и так счастливый был, а теперь вдвое счастливей стану!
Доставшаяся ему по наследству земельная собственность была засушлива, малоурожайна и убыточна. Четыреста душ крепостных, населявшие деревеньки Горелово, Неелово и Неурожайку то ж, были все сплошь пьяницы, ворюги и матершинники, разрывающиеся между питьем, руганью и битьем собственных жен. Все имение Некрасово было заложено – перезаложено десятки раз, десятки раз дарилось дядей своим любовницам и отсуживалось обратно, и, по крайней мере, три раза подозрительно самовозгоралось, сгорая дотла.
Но Свинарник был счастлив. Он желал затеять громадные перемены, он хотел ремонтировать, строить, перевоспитывать, он хотел пропадать в своем новом имении целыми неделями, а по возможности годами.
Беспримерный характер его супруги Галеры Ивановны не располагал к длительному пребыванию в родных Свинюках. Галера Ивановна считала своего супруга непроходимым дурнем и опасным мотом, а ее врожденная жадность протестовала каждый раз, когда Аполлон Корнеплодович пытался купить себе новый галстук или попросить добавки за обедом.
Дворня их отличалась набожностью и скудоумием. Вымуштрованные Галерой девки песен не пели, детей не делали, а с утра до вечера только молились и работали, как проклятые.
Собак для охоты в имении не держали, карты и выпивка были строго воспрещены, гости изводились нравоучениями, только всякие странники, кликуши и дикие монахи привечались и кормились на кухне пареной репой.
Аполлон Корнеплодович тосковал. Его горячая натура не могла вынести подобных ограничений. Сначала он молча страдал и тихо ненавидел свою Галеру Ивановну, а потом неожиданно влюбился, будучи в Англии проездом по делам.
Его неожиданная возлюбленная тоже была чьей-то женой, тоже была красива и романтична, как и сам Свинарник, и вообще они были очень похожи. Ее некрасивый муж не знал и не ценил цветка, распустившегося в его саду, равно как и Галера Ивановна, вечно вопящая и попрекающая своего благородного супруга.
Теперь Аполлон Корнеплодович мечтал тихо жить в Некрасове со своей возлюбленной Виолой, которую он уведет от мужа и перевезет к себе, не зная забот, преград, неудовольствий, и при этом, не разводясь с женой.
«Если делать все с умом, - думал он. – То до Галеры никогда ничего не дойдет. Я буду официально заниматься перестройкой Некрасова, а в Свинюки наезжать на Рождество и Пасху, так и будем жить – поживать, и всем будет хорошо».
Что будет, если каким-нибудь образом Вайолет узнает о существовании Галеры Ивановны, он предпочитал не думать вообще. Он, лишь смиренно надеялся, что, уйдя от своего мужа и переехав в Россию, Вайолет придется стать покладистой и сговорчивой, ибо денег на дорогу обратно в Германию он ей давать не собирался. Эту невинную подлость он прощал себе, извиняя ее огромностью поразившей его любви.
Аполлон Корнеплодович мчался по широкому Каргинскому тракту, укрытый двумя теплыми шубами и припорошенный колючим снежком. Беспробудно пьяный мужик, тоже часть дядюшкиного наследства, заунывно тянул какую-то глупую песню:
-Я сижу на вишенке,
Не могу накушаться…
Лошадь мчалась, как угорелая, видно боялась, чтоб не могущий насытиться вишнями мужик, не принялся невзначай за бегущее впереди мясо.
Нозинск ждал Аполлона, призывно сверкая газовыми фонарями в его истомившемся воображении, приветливо зевая парадными и витринами цветочных магазинов. Баронесса Гоменко, радушно улыбаясь, встречала крестника, надев ради его приезда свое новое пончо.… А на ночном столике его голубой комнаты уже давно поджидает его письмо из далекой Англии. «Я люблю Вас, дорогой Аполлоша, - умильно читает Свинарник. – Я сижу на вишенке, не могу накушаться…»
- Да заткнешься ли ты, чертов чухонец?! – раздраженно закричал очнувшийся Аполлон Корнеплодович. – Темнеет. Далеко ли до города?
- Не извольте беспокоиться,  барин, уж Сырые Борова проезжаем, скоро будем на месте, - ответил «чертов чухонец»  и опять затянул:
 - Я сижу на вишенке,
Не могу накушаться…
- Дурак ты, ой, дурак, - беззлобно зевнул Свинарник, поглядел на далекие крыши Сырых Боровов и снова благополучно уснул.