Смерть инженера Василькова

“Природа не терпит пустоты”
Аристотель
 

Ах, что за радость это –
Беспечно лежать на спине
И слушать, как рядом где-то
Кузнечик трещит в траве,

Как полон от края до края
Пчелиным пением луг,
И слышится, замирая,
Счастливого сердца стук…

Ах, что за радость это –
Плывут надо мной облака,
И лето, счастливое лето
Кивает головкой цветка!

(А.Опалихин)



СМЕРТЬ ИНЖЕНЕРА ВАСИЛЬКОВА

история последняя


Солнечный луч, преломившись в случайной капле, потерял направление и на какой-то миг осветил неприглядное пятнышко разложившейся ряски. Но, быстро исправив допущенную оплошность, он снова засверкал на запотевшем от солнца листе кувшинки… Всего за миг до случившегося от столкновения с этим листом едва успела уклониться зазевавшаяся водомерка. Именно ее лапка вырвала из поверхности озера виновницу происшествия – незаметную каплю. Не успев удивиться ни собственному появлению на свет, ни радуге, мелькнувшей в ней от столкновения с лучом, капля шлепнулась на тот же самый лист. Она слегка замочила крыло букашке, севшей перевести дух. Та рванулась вверх, и, забыв о цели своего путешествия, полетела совсем в другую сторону… Ошалевшая букашка никак не могла сообразить, что случилось. В поисках выхода из неясного ей самой положения она шарила взглядом по кромке воды, таящей в себе опасность, по траве, недостаточно густой, чтобы спрятаться от безотчетного ужаса, по волосам Василькова, по зависшей в воздухе паутинке, по угрожающе покачивающейся листве… Наконец, бешеная энергия, непосильная для такого крошечного существа, иссякла, и букашка равнодушно опустилась на отслоившийся край древесной коры, где и попалась на глаза поползню. Конечно, букашка не могла представлять для него значительного интереса, но он все-таки выковырял ее из расщелины, сковырнув при этом и злополучный кусочек коры. Отщепок ударился о ветку и, отскочив в сторону, свалился на голову Василькову. Удар был довольно слаб, однако сумел ненадолго вывести инженера из охватившего его оцепенения...

Васильков тягуче и вяло, но все-таки мыслил, что служило единственным, хотя и скромным свидетельством его существования… Он никогда не предполагал, что пустота может быть такой тяжелой. А между тем, вот уже сколько времени прошло с тех пор, как она придавила его к земле и не дает подняться… А действительно, сколько он уже сидит вот так, в качестве мыслящего тростника? Час, месяц, год?.. Течение мысли Василькова вновь слилось в густой тягучий гул, из которого уже трудно было что-то вычленить…

Следующее просветление оказалось более продолжительным. Сначала Васильков тщетно пытался открыть глаза. Потом, наконец, понял, что просто наступила ночь, и это его успокоило… Крик какой-то птицы проваливался в сознание и отражался гулким рассыпающимся эхом, словно в пересохшем колодце… «Пустота…», - наткнулся Васильков на обрывок собственной мысли… «А ведь мне на голову что-то упало…», - почему-то вдруг вспомнил он… И тут произошло поразительное! Его рука пошарила в волосах, и ничего не обнаружив, опустилась в траву, где наткнулась на сколок древесной коры… Озадаченный Василь-ков долго осознавал происшедшее. Потом медленно поднял руку и поднес ее к глазам.
— Могу, - удивленно произнес он. Затем пошевелил пальцами левой ноги, согнул ее в колене и покачал из стороны в сторону. Это тоже далось ему без особого труда.
— Могу, - повторил Васильков, и вдруг испытал жгучее чувство стыда.
«Я должен подняться и… И что?.. И что-то сделать». Но что? зачем? и почему должен? - на это сознание отказывалось дать ответ… И снова липкая вязь окутала мысли Василькова…

Сквозь вязкое месиво мыслительного процесса в сознании инженера время от времени всплывали еле различимые видения. Кто-то пытался влить в него какую-то жидкость, кто-то запихивал куски чего-то сверкающего… Но что это было, Васильков не успевал разобрать – пустота без остатка поглощала и то и другое. От этого пожирания она разрасталась, и вскоре Васильков стал напоминать себе раздувшийся до предела воздушный шар. Он испытал нечто похожее на блаженство. Ведь еще немного, и переполняющая его пустота оторвет Василькова от надоевшей земли и унесет к неведомым чудесным мирам!.. И вдруг кто-то больно ткнул инженера ржавым гвоздем. А потом еще и еще… Сквозь нестерпимую боль Василь-кову почудилось, что он лопается, как мыльный пузырь… Но этого не произошло. Выходившая, точно пар из чайника, пустота просто заполнила пространство вокруг Василькова. Они поменялись местами, и теперь инженеру приходилось наполнять пустоту собой. Но ведь внутри него тоже была пустота! Васильков оказался в положении масла между сыром и куском хлеба, - размазанный и измятый… Но вскоре он оправился, и даже свыкся со своей ролью. Никогда он не чувствовал себя так уверенно и спокойно. Оболочка из пустоты надежно защищала от смутно доносившихся снаружи угроз, воплей о помощи, идиотского смеха, истеричных рыданий, размеренных стройных речей и циничного перешептывания…

— Мама, смотри - кузнечик! – восторженный детский голос разрушил иллюзорное равновесие и заставил Василькова очнуться.
— Пойдем, пойдем скорее, Данилка! – встревоженная мать уводила своего ребенка от странного мужика, неподвижно застывшего в траве. Данилка же, вероятно, так и не заметил Василькова, увлеченный уже известным, но все еще удивительным для него насекомым.
— Мама, когда ты мне купишь сачок, ты же обещала!
— Куплю, куплю, пойдем! Обещала – куплю…

— Мысли Василькова вновь приняли на какое-то время разборчивый вид.
— Нет, больше так нельзя.
— Почему?
— Потому что мне плохо.
— А как тебе будет хорошо?
— Не знаю… Но ведь это – не жизнь. Надо что-то делать…
— Чтобы убить отпущенное время? А потом спохватиться и обнаружить, что всю жизнь гонялся за миражом? А твоя единственная добыча – маленькая хрупкая бабочка – сдохла от первого прикосновения, так и не став твоей?
— Заткнись, литератор! Я встаю.
Чтобы приподнять затекшее тело Василькову пришлось сначала перекатиться на бок (что ему удалось почти сразу), затем, перекинув левую ногу вперед, упереться коленями в землю и оттолкнуть ее от себя руками… Уже стоя на четвереньках Васильков понял всю безнадежность своей затеи. Он встанет – и что дальше? Ответа не было…
Васильков простоял так довольно долго, пока вдруг не ощутил на своем бедре что-то влажное. Опустившись на другой бок, инженер протянул руку и нащупал липкую густую кляксу, к которой пристали какие-то продолговатые щепочки. Поднеся их к лицу, Васильков с трудом смог понять, что перед ним. Это был расплющенный панцирь небольшого кузнечика, который, по-видимому, погиб при неудачной попытке Василькова подняться.
— Ну вот, ты и приобщился к настоящей жизни. Так сказать, оставил на земле свой след.
Васильков вытер перепачканную внутренностями кузнечика руку о траву и упал на спину…
Видимо от непривычного перенапряжения у него учащенно билось сердце. «Неужели там еще что-то есть?», - с удивлением прислушался Васильков к происходящему внутри. Но услышал лишь гул пустого ведра, к которому вскоре присоединился и гул его собственных мыслей…

***

Васильков лежал, прислонившись спиной к земному шару, и сверху вниз смотрел на, казалось, застывшие в черном провале неба звезды. Однако его собственная неподвижность позволяла инженеру разглядеть медленный и неуклонный ход каждой из них. Суетливое моргание самолета, с прямолинейной тупостью разрезавшего небосклон, лишь подчеркивало строгое, гармоничное движение неторопливых гигантов.
Это явление вытолкнуло на поверхность сознания Василькова вопрос. Вот только какой? «Где?», «Кому?», - нет, не то. «Откуда?», «Сколько?», «Кто?», - опять промах. Ах да, вот оно: «Зачем?»… Васильков давно перестал дожидаться ответов на свои, ставшие уже равнодушными, вопли. И если бы ему даже принесли их на золоченом подносе, из его уст выскочило бы то же неизбывное «зачем?». Но теперь Васильков был слишком утомлен непрерывным бдением. Ведь то, что мысли инженера очень редко выкристаллизовывались в слова и фразы, не означает, что он был без сознания или спал. Напротив, никогда еще он не испытывал такого напряжения сил и желания быть. Вот только что это значит?.. Что-то громадное и тяжелое внутри Василькова не давало ему нет, не осознать, а ощутить, почувствовать хоть что-нибудь, как насущную, неизбежную потребность своего существования… Сил уже почти не оставалось, а между тем, победить пустоту так и не удалось. Да полно, хотел ли он этой победы? Не была ли пустота единственным, что удерживало от распада совокупность атомов, именуемую Васильковым?..
Как бы то ни было, но на этот раз инженеру не удалось уклониться от получения ответа на заданный им самим вопрос. Его вдруг охватила ясность. Она прожгла сознание Василькова, и, осветив на миг пространство Вселенной, исчезла где-то за ее пределами…
С этого мгновения Васильков окончательно перестал воспринимать происходящее. Обожженным мыслям никак не удавалось сложиться в форму, способную выразить состояние, поглотившее инженера. Неохватная простота его положения, ставшая теперь очевидной, никак не хотела поддаваться формулировке. Но неожиданно разрозненные куски мозаики сложились.
— Дважды два – четыре, - произнес Васильков и заплакал…
Но пустота не бывает влажной. Ни одна слезинка не смогла скатиться по его щеке. Инженер напрасно морщил лицо, строя прекомичнейшие рожи. Даже он сам, представив себя со стороны, не выдержал и рассмеялся. Но и из этого вышла лишь очередная гримаса…
Последнее, что ощутил Васильков, было чувство огромного облегчения. Тяжесть покидала его, унося с собой изможденное сознание…

***

Преисполненная чувства собственного достоинства туча снисходительно позволяла легкому ветерку подталкивать и щекотать себя. Это даже доставляло ей некоторое удовольствие. Куда лететь ей было все равно. Думать ни о чем не хотелось. Она в полудреме следила за собственной тенью, и ей было приятно ощущать себя такой большой и значительной. Еще бы! Ведь даже солнечные лучи, эти пронырливые вездесущные упрямцы, вынуждены были считаться с ней, и терпеливо ждали, когда она соблаговолит уступить им дорогу. Она была скроена на славу – ни одного изъяна, даже самой маленькой трещинки невозможно было отыскать на протяжении всего ее могучего существа… Но этот монолитный покой был нарушен, когда туча заволокла своей тенью маленькое лесное озерцо недалеко от дороги.
Сначала она ощутила какое-то смутное беспокойство. Потом заметила… нет, не заметила (ведь заметить, значит увидеть, а увидеть это было невозможно), скорее, она почувствовала, как из травы поднялось нечто и направилось прямо к ней. Что это было за нечто, трудно сказать. Вернее всего было бы определить его, как небольшой сгусток пустоты. Почему пустое место вызвало в ней такую тревогу, туча и сама не могла понять. Впрочем, у нее не было на это времени… Пустота, совершенно игнорируя все величие и могущество тучи, самым циничным образом пробило в ней дырку и, как ни в чем ни бывало, продолжила свой путь. Еще мгновение, и богатое внутреннее содержание небесного великана хлынуло неудержимым потоком в образовавшуюся прореху…
Через десять минут все было кончено – туча растаяла без следа. Мириады брызг, в бездумном озорстве уцепившись за солнечные лучи, затеяли свою радостную игру. И вскоре, как неопровержимое свидетельство совершенства мироздания и полноты бытия, через весь небосклон протянулась чуждая всякого смысла радуга…

Пустота в упоении предвкушаемой свободы даже не заметила своего столкновения с тучей. Она, словно пузырик со дна стакана с минеральной водой, спешила вырваться из раздражавшей ее наполненности мира. Надо сказать, что Вселенная тоже всей силой своей плотности стремилась вытеснить заблудившуюся частичку небытия. Но прежде чем, наконец, слиться с вожделенным Ничто, пустота еще раз невольно вмешалась в причинно-следственную цепь мировых событий. Видимо потеснив собой какие-то частички материи, она на мгновенье ускорила очередной взрыв на поверхности Солнца. Правда, последствия этого были ничтожны. Всего лишь один маленький солнечный лучик ненадолго сменил траекторию, и вместо листа кувшинки высветил неприглядное пятнышко разложившейся ряски…

…В траве, на берегу озера, невдалеке от дачного поселка, лежал, тихо вытянув руки, Васильков. Напряжение наконец-то спало с его лица. И хотя он не выглядел счастливым, выражение опустошенности исчезло, уступив место какой-то спокойной открытости, почти беспечности, свойственной растениям и птицам. Он настолько вписался в мир, что взгляд случайного прохожего вряд ли выделил бы его из окружающего пейзажа…
Сосредоточенно погудев над ухом Василькова, пчела запустила хоботок в сердцевину цветка, который, склонившись, ласково поглаживал лепестками волосы инженера. Из-под приспущенного века выскочил муравей и торопливо засеменил к левой ноздре, откуда только что выбрались несколько его собратьев…
Внутри Василькова теперь бурлила настоящая жизнь…

…Мальчик, по имени Даниил, бежал навстречу радуге, размахивая новым чудесным сачком. Не удержавшись, он выплеснул свой восторг в первобытном вопле, и резко сменив направление, помчался, раскинув руки, словно пытался схватить собственный крик, разлетевшийся по лугу. Поскользнувшись на мокрой траве, он упал и, не выпуская из рук сачка, перекатился сначала в одну, а потом в другую сторону. От такого купания в траве рубашка и штаны Даниила безнадежно промокли, и это доставило ему огромную радость. Он лежал на спине и ненасытно вдыхал распахнувшееся перед ним небо…
Минуту спустя, Даниил, дрожа от азарта, тихо подкрадывался к огромной сверкающей бабочке. Он непременно должен был подержать ее в руках, рассмотреть каждое пятнышко на ее крыле. И, кто знает, может быть, ухватившись за ее лапки, он улетит далеко – туда, в ее домик, на радугу… Сачок обрушился на траву, примяв несколько молодых васильков. Мальчик, сдерживая нетерпение, осторожно заглянул внутрь… Сейчас! Сейчас в его руках окажется целый мир!..
Не веря своим глазам, Даниил пошарил в сачке рукой, но так ничего и не обнаружил.
— Пусто, - удивленно произнес он и растерянно посмотрел вокруг…