Слова, опять слова

Жизнь — неразрешимая путаница случайных обстоятельств. Мелькают день за днем, дела секундной важности пьянят как наркотик. Суета утешает. Нет прошлого и будущее далеко. День — звено без цепи. Неделя — цепь без якоря. Переключай каналы — кушай лотос. Нет Бога кроме телевизора. Нет правды кроме новостей.
Проснись, терпи, работай, спи.
Плати, мечтай, еби, бухай.

Смотри в окно — мелькают провода, колёса — тра-та-та.
Да, эскалатор едет в никуда, и девочка с рекламы так доступна.

Подлость не порок, а данность. Дают — бери и побежал. Догнали — отдавай и не стыдись. Твоих героев придумал сценарист, я знал его. Он был талантлив, пил и умер в нищете.

Женское тело — плохая валюта. Женщину не продать дороже, чем купил. Женщин покупают, чтобы мучить. Мучить женщин — забава для взрослых. Кайф для тех, кто понимает. Женщина грязна — её очищает страдание. Ты не хочешь мучить женщин — значит, они будут мучить тебя. Мучает тот, чей вкус тоньше.

Вот записная книжка. Сколько мертвецов! Ударили бутылкой и положили под скамейку в парке с тополями. ****овала, укололась, сбросили в лестничный проем. Машина сбила — ****ят наверно, что-то стыдное… Чечня, опять Чечня. Денег хотели, я бы им заплатил, но сам без гроша. Повесился, был поэт — поэт, одно слово.

Однажды шел из метро — вдруг драка. Ударили парня молодого, «Последний звонок» — известный день. Упал затылком об асфальт, дыханья нет. Толпа. Я подошел, врач — говорю. Зрачки в точку, дыханья нет. Сердце качает. Хуле ему не качать? Так и будет, пока гипоксия не нарастёт. Открыл его губки семнадцатилетние — сеанс. *** не встал, врать не буду. Подышал рот-в-рот пару минут, и он воскрес. Скорая подъехала. Доктор прыснул шприцом и посмотрел мне в глаза. Вы часто смотрите в глаза мертвецам? Этот со «скорой» смотрит часто . Его взгляд — честь для живого. Я пошел на ****ки, слизывая с губ вкус жизни и смерти.

Некоторые умирают очень плохо. Некоторые не боятся смерти. Я водил одну в онкоцентр. Молодая была. Позвонила — ты врач, говорит, помоги. Я её повёл. Большой сканер Сименс — девальвация надежды. Пока стол двигался, она смотрела мне в глаза. Чистый взгляд без страха. Буду умирать — вспомню её глаза.

Сострадание — капкан для многих. Когда результаты сканера принесли онкологу, я пошел в кабинет. Она проводила меня этим благодатным взглядом. Между нами ничего не было, просто я пошел с ней, потому что не мог отказаться. Саркома. Два месяца максимум.

Она умерла плохо. Очень плохо. А я листаю записную книжку. Вспоминаю её и Шекспира:
Ничто на свете не боится смерти.
Так, замерзая, птица падает с небес,
Ничуть о гибели своей не сожалея.

Когда тупой негодяй угрожает мне ножом — я улыбаюсь. Я могу взять нож за лезвие, сломать его и засунуть обломок в его горло. Когда мент бьёт меня палкой и требует подписать протокол — он наивен. Моя боль — моя ласка. Мука — нега, угроза — радость.

Сломайте меня, уничтожьте. Порвите цепь. Испугайте. Раздавите. Возобладайте! У вас нет сил. Вы трусы, вам не перейти грань, за которой мякоть моей души.

Возьмите, но не берут! Трахните, но не стоит! Утвердитесь, но сами мягки. Лгите, но не умеете! Тогда отступитесь и увяньте, потому что жизнь — это цепь взаимных поеданий. И её подлинный итог подводит тот, кто будет срать последним.