Дуся и поэты

Дуся была худенькой с детства, мама и бабушка все переживали: да кто же тебя такую замуж возьмет? К тридцати годам она имела осиную талию, тонкие запястья, стройные ноги и сухие, поджатые губы ниточкой.

Молодая женщина старалась следовать моде: приобрела специальные линзы, делавшие взгляд особенным, как будто с поволокой, волосы укладывала каскадом темно-лиловых локонов, носила классические костюмы почти на голое тело. Но главным украшением служила татуировка над левой грудью с изображением маленькой змейки. Ну чем не демоническая женщина? А женихов все равно не было. Наверное, боялись Дусю, в которой причудливо сочетались надменность и закомлексованность, сухость и внутренний жар, эффектность и провинциальная простота.

Уверенность чувствовалась в спокойной походке, в манере говорить, растягивая слова. Дуся лениво покачивала ногой в узкой туфельке, сидя в кафе и попивая кофе без молока. Мужчины обращали внимание, даже подсаживались, заводили беседу, но как-то безрезультатно. Дусе вдруг становилось скучно, она замолкала на полуслове и смотрела сквозь собеседника.

Больше всего на свете Дуся любила деньги, и они отвечали взаимностью. От родителей досталась прекрасная квартира почти в центре города, от бабушки сохраненный в чулке  капиталец, синее Пежо красовалось на престижной стоянке. Дуся работала в банке, в отделе иностранной валюты. Тонкие пальцы в золотых кольцах ласкали купюры, которые рассказывали ей о далеких странах, морских разбойниках и яхтах с лакированной мебелью. Тайнопись водяного знака  возбуждала  видением таинственного берега с джентльменом  в белой тройке, несколько поседевшим, но опытным любовником, способным исполнить любое желание.

Однажды жизнь столкнула Дусю с молодым человеком, поэтом и коммерческим литератором Денисом. Когда-то он писал о бессознательном, трагическом, о вечном служении Прекрасной Даме. Друзья не воспринимали всерьез непризнанного гения, родственники просили писать по-нормальному, то есть на общедоступные темы. Мама мечтала, чтобы сын стал тамадой на свадьбах, ведь он умел так красиво говорить. Но Дениса влекли закаты и наложницы, фонтаны слез и мечты о колдунье. Называя себя попрошайкой любви, он искал ее в жизни, менял партнерш, оставаясь всегда в выигрыше, по крайней мере материальном. Он льстил предметам обожания и увековечивал их образы. Стихи были популярны, сначала кочевали в перепечатанном  виде по московским салонам, с появлением интернета Денис стал модным сетевым  автором, очень смелым в выражениях и в описании любовных сцен. Некоторые газеты даже выплачивали гонорары за бойкую эротику, которую он сочинял от женского лица. Денис подражал Хафизу и прожигал жизнь весело, думая о счастье сегодняшнего дня. Однако томился в ожидании Дульсинеи – загадочной, стройной, как кипарис, с глазами-реками и узлами на поясе, который развяжет только он.   


И поэт увидел  в офисе одного приличного банка этот высокий, тонкостанный силуэт в лиловом. Работающие кондиционеры, черный мрамор пола с белыми разводами, немые фигуры охранников-атлантов и веяние океана, все это погрузило поэта в лирическое сновидение. Он закрыл глаза и представил мост, искристый снег, золото падающей  звезды. Очнулся, а перед ним была она, его мечта! Незнакомка замедленным движением повернула лицо к вошедшему посетителю, улыбнулась совсем просто, мол, присаживайтесь. «Рабство. Навсегда. Найди. Возьми. Люби», - сочинял он стихотворение в прозе на тысячу знаков и рублей так на пятьсот...

Дусина спальня была отгорожена прозрачным тюлем от остальной части большой комнаты с широким окном и видом на соседние многоэтажки. На стене фотообои с каплями дождя, японским садиком в сиреневой дымке цветущей вишни. «Включить тебе приятную музыку?» - спросила, раздеваясь. «Некоторые предпочитают тишину», - смущенно ответил. Холодные атласные дусины простыни его насторожили. Но вдруг увидел тело – молодое, тугое, молочное. И улыбалась она особенно, не стесняясь и не кокетничая. Как будто собралась купаться в яркий солнечный день, ей хорошо от предвкушения встречи с водой, с невесомостью. Мужчина неожиданно для себя задрожал, но не мог и сдвинуться с места. Смотрел на цветущую вишню на стене и прекрасную купальщицу рядом, на расстоянии вытянутой руки. Надо наконец сделать шаг, думал лихорадочно. Закинув голову, она сама легла перед ним. Почему-то вспомнил Хафиза и громко продекламировал: «Ошибка и великий грех – доверить жизнь свою часам».

Дуся подпрыгнула на широкой кровати и захохотала: «Ну ты клоун!» Он не ожидал такой реакции, отвернулся. Тогда ее пальцы в кольцах стали расстегивать сначала пуговицы на рубашке, потом молнию на брюках. Так проворно, обеими руками, как будто она печатала на компьютере или играла на пианино. В глазах поэта потемнело, он уже не видел ни вишен, ни Японии, ни крыш домов за окном. Он вдруг поверил в мгновение счастья и замер от удивления, что его сны сбываются. Дуся делала именно то, о чем он грезил. Сердце его обрывалось от восторга, во время замедления он умирал от нетерпения, валялся на отмели перед волнами и слышал ее зов. Теперь он уже лежал рядом с ней. Они иногда плыли вместе, иногда отталкивались, чтобы с новой силой броситься друг к другу. Поэт не сводил глаз с ее искаженного желанием лица, ловил каждое его изменение, читал, как открытую книгу. Розовые лепестки губ расплывались в блаженной улыбке или сжимались в бутон, зубы белели в полумраке, язык соблазнял, вытягиваясь трубочкой. Веки почти все время были опущены, но вот она вцепилась в спину любовника, распахнула глаза, и ее зрачки увеличились, замерли. Колени обожгло от прикосновения к шелковым дусиным бедрам, слепая страсть довела обоих до изнеможения.
В комнате не было сквозняка, теплый и чистый воздух струился на обнаженные тела. «Как на пляже!» - зевнула Дуся.
Он бродил ночами вокруг ее дома, сочинял.
* * *
Под ногами клочки гофрированной бумаги – цветной, золотой, серебряной.

Разморенные гости прячутся в дореволюционной пыли диванов.

В воздухе парафин сгоревших свечей, дымка прокуренной комнаты с остатками салатов под майонезом, запах пота и очень дорогих духов.

Разостланная перед камином шкура дикого барса покрылась пятнами то ли крови, то ли вина.

Кошка продолжает скалиться и говорит мне:
- Бумажные дамы уже улетели.

А зачем мне такие, если я в картонном домике? Зачем мне эта любовь и не пойму: мне больно ступать голыми ногами по стальной бумаге, подбородок прирастает к груди, в которой увеличивается сердце с каждым шагом.

Что она сделала со мною? Я готов покончить счеты с жизнью, и черчу, черчу сердечки...

Среди цветных фонариков я видел только ее длинное, со шлейфом светло-лиловое платье.

Я шел за своей госпожой, догонял, заглядывал в глаза и останавливался.

Ее платье и туфли были украшены пряжками, изображающими змеек.

Когда она скинула при всех свой бутафорский наряд и показала натренированные мускулы глянцевого тела, я увидел, что такая же змея дремлет над ее сердцем.

Денис писал пронзительно, смущая и восхищая возлюбленную. В конце концов Дуся даже испугалась дионисовской страсти. Дама не была поэтессой в душе до такой степени, чтобы забыть о реальном мире и банковских операциях. Поэт говорил о сердце, не забывая просить у Дуси купюры. Она отдавалась ему, вытягивая лебединую шею и жмурясь от лирического экстаза. Огонь и мгла его мира мерцали фейерверками оргазмов, но каких-то слишком мистических. А Дуся хотела теплоты и нежных прикосновений, а также хозяина в доме. Он называл ее синей грозой, а женщина всегда боялась стихийных бедствий. В конце концов Дуся прекратила выделять средства на творчество и отпустила поэта  в лиловый туман. Немного удивилась, когда узнала, что за цикл стихов о Прекрасной Даме, написанных после Дусиной постели, он получил вознаграждение от издательства.

Поэт исчез так же внезапно, как и появился. Трудовые будни, одинокие праздники, тоска охватили Дусю. В такой момент она всегда брала Данте. Открывала «Новую жизнь» и наслаждалась историей любви к «дарующей блаженство» Даме. И в этот осенний вечер уснула легко, обронив на ковер заветную книгу в сиреневой обложке. Дуся видела облаченную в кроваво-красный цвет девушку, склонившуюся над ней. Жаркие слова, трепетные вздохи будоражили спящую Дусю. Дух жизни, обитающий в самой сокровенной глубине сердца, темные сладостные силы подсознания овладевали ею так, как ни один мужчина не мог во время самого пылкого романа.

Утром Дуся проснулась с предчувствием новой встречи. Сварила кофе, тщательно вымыла купленный на базаре крымский персик. В этот момент позвонил телефон. Дуся слушала незнакомый взволнованный голос, не отрывая глаз от влажного, с торчащими в разные стороны ворсинками персика. Он был, как живой: недовольный, пухлый, смешной. «Пьяный ежик!» - «Простите?» - «Да нет, я не Вам, я персику говорю» ... Небольшая пауза, во время которой Дуся успела вонзиться зубками в мякоть и залить соком белую офисную блузку. «Черт... Ну конечно, я приеду... Да, я знаю. До встречи!»
Дуся поняла, что сегодня она будет сумасшедше-счастливой. Поэтому металась по квартире, переодевалась, красилась, собиралась на работу, как на свидание. Бросала  в сумочку нужные и бесполезные предметы. Уже одетая заскочила на кухню. Торопливый взгляд на газовую плиту, утюг, стол. На мраморном ламинате красовалась подсохшая, почти гладкая, как костяшка на бабушкиных счетах, персиковая косточка, побывавшая в Дусином ротике и не желавшая отправляться в мусорное ведро. «Ну иди, прыгай! Будешь амулетом весь вечер», - решила Дуся и засмеялась от собственного легкомыслия.