Мартовский снег

Выпал снег. Не удивительно, мы ведь живем не в Африке. Странно то, что снег выпал в конце марта, когда уже тронулась река и сырая земля запахла весной.
Вере хорошо было видно с 4 этажа, как метель подло вихрила над плывущими льдинами легкие белые хлопья. Обидно не было, просто слезы текли сами собой. Вера пропустила свою очередь в процедурный кабинет, пошла в палату прилечь. Заскрипела соседняя кровать, перед глазами возникла Оксанкина рука с пузырьком-погремушкой, внутри трепыхались желтые таблетки валерьянки.
- А вчера прилетали чайки беленькие, - всхлипнула Вера. – Две катались на льдинах, даже на таких крохотных, где убирались только две их лапки. А за ними еще увязалась галка ненормальная, черная, орала, подлая стерва. Видать, в помойке вместе рылась с чайками-потаскухами…
Верка рыдала, Оксана тихо гладила соседку по голове:
- Вер, поспи, ты просто ночью не выспалась.
Еще бы она выспалась, когда всю ночь Надя из соседней палаты орала в малой операционной напротив. И все лежали с открытыми глазами и думали, как это жутко: рожать и знать, что ребенок твой жить не будет. И все молились, чтобы их минула та же участь. И гадали, кто же следующий пойдет в кабинет напротив: не я? Как слепой на минном поле: от тебя тут мало что зависит. Из шести больных в пятой палате сохраняли беременность уже только трем.
Хуже всего прошлой ночью пришлось Татьяне, она уже дважды была на Надином месте и знала, что такое преждевременные роды, когда схватки крутят и нет сил тужиться, потому что ребенка в 27 недель спасти невозможно, и нет никакой надежды. Татьяна долго лечилась после первой беременности, причем вместе с мужем, в частной клинике. Потом, как положено, предохранялась. Наконец… и опять неудачно. Врачи шутили, что Таня перекрыла на три недели свой прежний результат, и в следующий раз ребенка должны спасти, судя по заданной арифметической прогрессии. А ничего и не оставалось делать, как надеяться на третий раз.
- Девчонки, - в палату залетела  сорокалетняя, беременная первенцем, Нинка , - девчонки, Наташа очнулась! Пошли в бокс, хоть помашем ей. Чего это тут, сырость опять развели? Рота, подъем! Оксана, захвати Наташкину кружку.
Верка неровными глотками выпила полстакана воды, одной рукой вытерла свое веснушчатое лицо, а второй погладила кругленький животик.
Заспанная Танюша хмуро прилизала легкие вьющиеся волосы в конский хвост, потерла розовый рубец на щеке от наволочки.
Оксана потуже перевязала халат с изумительно вышитыми небесными лилиями.
Лена нехотя скрипнула кроватью, цепляя шлепанцы.
И они пошли под предводительством разбитной деревенской Нины Палны (да попросту, Нинки, потому что несмотря на шумный темперамент, у нее легкий характер и такие же проблемы, как у девчонок).
В послеоперационном аквариуме лежала бледная Наташка и слабо улыбалась. Девчонки всей палатой корчили рожи, смеялись, показывали что-то руками. А обратно возвращались молча, вспоминали, как счастливая Наташа в день по несколько раз задирала рубашку и спрашивала: «Девчата, а что, вырос у меня живот? А? На полсантиметрика, думаю… или как?» Все хохотали, глядя на ее плоский живот. Наташе 31 год, с мужем они уже 12 лет хотели ребенка (даже разбегались не раз из-за этого). И все-таки Наташа сдавала в очередной раз анализы, в очередной раз обнаруживали какую-нибудь новую инфекцию, и она продолжала упорно лечиться, у разных врачей и всеми возможными способами. Она, наверное, знала о женском здоровье все, просто ходячая энциклопедия. И вот счастье пришло в дом! Правда, врачи сразу запичужили в больницу, мол, под наблюдение. Но Наташа не унывала, она даже бросила курить и чувствовала себя отлично, несмотря на токсикоз. На выходные она отпросилась домой. А через 2 часа испуганно прибежала обратно. Ничего тяжелого она не поднимала, а просто хотела помыть плиту, когда невыносимо заныло в боку.
В палате она пробовала отлежаться и перетерпеть, но когда стало мазать кровью, Нинка побежала за дежурным врачом. И представляете, какой для Наташи был шок, когда ее тут же повезли на операцию, на ходу объясняя, что эта беременность, к сожалению, внематочная, и придется удалить трубу с одной стороны. То есть теперь и без того маленькая вероятность забеременеть уменьшилась на 50%. Наташка держалась молодцом, а что было у нее на душе, легко догадаться.
И девочки, случайные соседки по больничной палате, жалели Наташку и понимали, как никто другой, потому что их истории болезни еще были не закончены.

- А что, девчонки, слабо признаться в любви Димочке Александровичу, - пробовала пошутить Нина.
- Перестань чудить, Нинка, все равно тошно.
Мимо прошел молодой анестезиолог и покраснел, потому что Нина все-таки стрельнула глазами и с наигранным вздохом поздоровалась. Девчонки не выдержали и расхохотались, наблюдая, как Дима пытался открыть дверь не с той стороны.

Подошло время обхода, особое время, когда заключенные в палатах  ждут своего приговора. Ждут, куда поставит врач запятую в предложении: «Лечить нельзя выписывать».
Наконец, без стука в палату вошла  горбатая старушечка с красивыми сильными руками. Это и была профессор Ергольская. Из кармашка ее халатика, как в 19 веке, торчала дудочкой слушалка. Она юрко ныряла между кроватями, поблескивая своими черными глазищами, и говорила что-то вроде: «Давай послушаем твоего мальчонка». Доставала свой старинный инструмент, приставляла раструб к животу и слушала, как будто понарошку, только играя в доктора. Даже самые страшные вещи она сообщала играючи, не отнимая сразу надежду, так что думали сначала, может, это и невсерьез. Так Лене она объявила: «Температурка-то все есть…да… Ну, что ж, не в этот раз – в другой, более счастливый. Да… А сегодня, пожалуйста, после обхода ко мне, в операционную. Готовьтесь».
Но сегодня приговоров не было. Ергольская только покосилась на стопку журналов «Плейбой»: «Может, поэтому я вас не могу выписать?.. Нужен полный покой, девочки».
- Полный покой, девочки, - иронично передразнила Вера, когда дверь за Ергольской закрылась. – Тут такие шикарные условия для покоя, что можно упокоиться навечно. Без валерьянки дня не прожить, сама бы полежала вот здесь, потом бы говорила…
- Не смей так о Ергольской! – вспылила Таня. – Она мою маму лечила, я благодаря ей на свет появилась. А на твоем месте она была, не беспокойся. Чужим детям помогает родиться, а своих она иметь не может… и мужа теперь у нее нет. Вся ее жизнь здесь, в работе, и врач она первоклассный, не смей так говорить, если не знаешь.

 В обед после казенных харчей решили продолжить банкет за свой счет: расселись на двух соседних кроватях. Нина достала из-под скрипучей койки 3-литровую банку соленых огурцов. Оксана принесла умопомрачительно пахнущую копченую скумбрию, Лена пришла с большим пластиковым контейнером.
- Винегрет. Муж принес, сам готовил, - открыла крышку, - по поваренной книге.
Последние ее слова потонули в сумасшедшем хохоте: верхний слой так называемого винегрета состоял из достаточно ровных кубиков свеклы, размер которых колебался от сантиметра до полутора. При желании ими можно было играть в кости.
- Посмотрите, как мужик расстарался!
- Художественная вырезка по овощам.
- А он у тебя, случаем, не военный?
- Это еще что, мой еще лучше отличился. Я ему говорю, принеси шампунь, голову хочу помыть. Он и принес. Это ничего, что в крышке от пузырька дырочки были проделаны, а внутри вода, потому что моя бабушка уже лет 5 из старого шампуневого флакона поливает цветы. Так и принес, с водой, просто замечательная сообразительность.
- Ой, девочки, давайте кушать, слюнки текут от этой вкуснотищи, - сказала Оксана. – А на завтра я закажу селедку под шубой у маминой домработницы. Люся ее обалденно готовит, вот увидите.
Дело в том, что Оксана была из торговой династии. Бабушка у нее еще в советские времена была директором большого магазина, ну, и сами понимаете, пристроила всех своих. Но Оксанка ничем не отличалась от обычных девчонок, даже, может, наоборот, было в ней больше порядочности и тихой уверенности в себе, без истерик. Да, она пользовалась дорогими вещами, знала толк в шикарный машинах и эксклюзивных духах, а муж приносил через день ей розы. Но при этом Оксана совершенно не была снобом и поэтому никто ей не завидовал по-черному. Все пользовались ее вещами, смотрели ее телевизор, а Оксана не брезговала угоститься чем-нибудь нехитрым за общим столом. Она отказалась от платной отдельной палаты и здорово вписалась в коммунальную тесноту.
В тот злополучный день, когда выпал мартовский снег, именно Оксанка первой узнала ужасную новость.
В тихий час ей совершенно не хотелось спать, Оксана вышла побродить по коридору. Медперсонал всполошился не на шутку, все шныряли, как в муравейнике, озабоченные и угрюмые. Потом на  каталке вывезли Наташку, колесики заунывно скрипели, хлопали двери, урчал лифт и только. Люди молчали.
Процедурная медсестра сердито гремела инструментами, что-то сортируя и перекладывая и, не оборачиваясь, рублено  рассказывала:
- Разрезали, а там… яичники все кистами обросли… А что было делать? Какой смысл оставлять? Оба удалили, с двух сторон… Все, детей не рожать… Сложно… Ергольская еле-еле… Кишки что ли неправильно уложили! В другую больницу… Не наш профиль... Иди, мне некогда.
- Она знала, что детей не сможет иметь, ей сказали? – тихо спросила Оксана.
- Да! Успели сказать! – зло закричала медсестра и резко развернулась. – Да, нашлись добрые люди, которые нос свой суют, куда не надо! Тут ей и стало плохо… - закончила она почти шепотом.
«Держись, держись, Оксанка. Выпей валерьянки. Это не с тобой, это не ты, у тебя еще есть надежда, думай о себе, думай о своем ребенке, думай!» А перед глазами – каштановым пятном челка набок, курносое лицо смеющейся Наташки, счастливо мечтающей о будущем сынишке.
Вместо Наташки под вечер привели новенькую. Палата как раз кварцевалась, девочки сидели на длинной кушетке и в гробовом молчании смотрели, как медленно и настойчиво падает за окном снег, землю опять замело. Зима возвращалась. В холл зачем-то занесло Ергольскую, и странно было смотреть на эту женщину-ртуть, застывшую у окна и отрешенно наблюдающую за  снежным безобразием.
Новенькой явно было не по себе, она скорчилась на кровати, воспалились и болели придатки. Несколько раз заходила медсестра и хлопотала около нее, остро и тревожно пахло лекарством.
Потрескивала лампа дневного света, подмигивая с перебоями. От этого на пододеяльнике смещались тибетские тени, за которыми можно было часами наблюдать, лежа на больничной койке и воображая горы, поверх приподнятых коленей. Можно даже самой менять высоту, масштаб, да и весь рельеф мизерной горной страны. Воображать в ней стройного всадника, тенью мелькнувшего в ущелье спасать кого-то, если хочешь – тебя. Можно сделать стремительную ситцевую речку у подножия байкового вулкана. Можно…
Пытались смотреть телевизор. О Наташе, как по договоренности, никто вслух не вспоминал.
- Неужели еще 6 месяцев мне придется провести здесь, - Оксана приглушенно бродила ложечкой в густом кефире.
- Почему здесь, потом тебя переведут на 2 этаж. А там вообще тюремный режим. Никого не впускают и не выпускают. Забудешь, как мужики выглядят. Будешь думать, что мир состоит исключительно из баб, да и те – все беременные, - ворчала Нина, потирая ногу после инъекции магнезии (название красивое, а суть самая пакостная: если колоть по 3 раза в день месяцами, то, извините, шишки на попе обеспечены на годы ).
- Господи, я не выдержу, - вздохнула Оксана.
- Выдержишь, ты – баба. Думай о ребенке.
- Вот и врачи все заклинают именем неродившегося ребенка, а может, я дома гораздо лучше себя чувствовала, не видя ваших трагедий и не слыша всех этих истерик, стонов, слез. Может, у меня дома температура бы не держалась, и не выпотрошили бы меня, как курицу, - Ленка привстала со своих подушек и, почти задыхаясь, сжимала в руке книжку так, что пальцы побелели.
- Вот и Ленка даже заговорила, а то все читала, читала целыми днями, - сухо констатировала Таня, глядя в потолок.
- Я знаю, девочки, почему сегодня такой неудачный день, - вдруг проговорила Вера. – Просто все уже обрадовались, что наступила весна, наверное, там, на свободе, уже спрятали в шкафы шубы и сапоги, выгладили плащики, сделали модные стрижки, купили новые духи, а тут вдруг взял и выпал снег…
- Ну у тебя и фантазия, ты случайно стихи писать не пробовала? – ехидно заметила Нина.
- Да, я пишу стихи, - совершенно серьезно продолжила Вера. – Хотите, прочитаю?

Пройдя под ливнем неудач,
Ты испытаешь шок.
Но (хочешь – верь, а хочешь – плачь)
Все будет хорошо.

Среди лихой такой весны
Колючий снег пошел.
Но страшные проходят сны,
Все будет хорошо.

Снежинку с запахом травы
Встречал? Что, поражен?
Уже ты счастлив здесь, сейчас.
И это хорошо.