Настоящая любовь

Сегодня он вернулся домой раньше обычного. На работе давали деньги, и в три часа дня народ, отоварившись заветными бумажками, рассосался по ближайшим магазинам, рынкам, барам. Пятница, у всех и так нерабочее настроение, а тут еще зарплата под выходные подвалила. Людей можно понять. Начальство тоже умчалось и, своим отсутствием, фактически узаконило сокращенный рабочий день. Поэтому он аккуратно убрал все бумаги в сейф, более срочные положил сверху, чтобы в понедельник заняться ими в первую очередь, вымыл чашку и, кивнув охраннику на входе, вышел на залитую майским солнцем улицу.
Он выглядел, как и положено выглядеть госслужащему, с десятилетним стажем, занимающего не самую нижнюю ступеньку в иерархии учреждения. Тридцатилетний мужчина с невыразительным лицом, небольшие залысины на лбу, явственно намечавшееся брюшко. Мятые и потертые сзади брюки в сочетании с утяжеленными ягодицами свидетельствовали о сидячей работе и нелюбви к физическим упражнениям. Слегка присыпанный перхотью пиджак («ни фига не помогают эти заграничные шампуни»), блеклый галстук, дешевый дипломат из потрескавшегося кожзаменителя и стоптанные каблуками внутрь туфли завершали его облик.
Он не курил («здоровье надо смолоду беречь!»), из спиртных напитков предпочитал пиво, но не злоупотреблял им («избыток углеводов вреден»). На кофе он давно наложил табу («сердце, знаете ли»), а на работе слабенько заваривал зеленый чай, позволяя себе не больше трех маленьких кружек в день. Раз в полгода обязательно ходил к участковому врачу и добросовестно сдавал все анализы.
Пределом его мечтаний была должность замначальника. Начальником он быть не хотел: слишком хлопотно, опять же ответственность его никогда не прельщала. Другое дело заместитель: и власти достаточно, и уважения окружающих, а в случае чего начальник первым бросается под танки гнева высоких инстанций. Начальники меняются довольно часто, а хороший заместитель усидчив на своем месте. Если же начальник идет на повышение, то разве он забудет хорошего человечка, который всегда радел о его будущем? Нет, конечно, такой человек и на новом месте пригодиться.
К остановке подошел переполненный автобус. Чутьем заматеревшего в транспортных баталиях обывателя он точно определил, где остановятся средние двери, и первым ринулся в автобусную духоту. Это же чутье ему подсказало, что девушка в белой блузке и темно-синих джинсах, сидевшая с книгою у окна, выходит на следующей остановке. Ввинчиваясь всем корпусом в малейший просвет между человеческими телами, он постарался подобраться к ней поближе. Ага! Девушка спрятала книгу и, оглядываясь по сторонам, начала подниматься с сидения. Он ужом проскользнул между двумя плечистыми парнями, увлеченно обсуждающими вчерашний матч киевского «Динамо», и тяжело плюхнулся на освободившееся место. Его конкурент, пожилая тетка с двумя торбами в руках, опоздавшая буквально на долю секунды, неодобрительно посмотрела на него. Он демонстративно отвернулся («нечего на подобные пустяки нервные клетки растрачивать») и бездумно уставился в проплывающий мимо него пейзаж.
Когда он вошел во двор своего дома, было около пяти часов вечера. Жена так рано с работы не приходит, поэтому он настроился провести пару часиков на диване с газетой в руках и с работающим в углу комнаты телевизором. Поднявшись на лифте на второй этаж («лифты для того и сделали, чтобы люди пешком не ходили»), он ключом отомкнул дверь квартиры и вошел в полутемную прихожую.
Внезапно его внимание привлекли звуки, доносившееся из гостиной. Шорох, скрип, что-то упало, и глухо отозвался пол, покрытый пушистым ковром. Невнятное бормотание, должно быть по поводу лишнего шума. Его моментально бросило в пот – грабители! Ну, конечно они, кто же еще? Об этом, как раз, и пишут во всех газетах: пока честные люди честным трудом зарабатывают себе на жизнь, нечестные юнцы с дикими глазами и пустой душой грабят их квартиры. А если хозяева внезапно возвращались домой, то уже этим вечером их истерзанные тела показывали в «Магнолии-ТВ». Он представил, как его изуродованный труп показывают по телевизору под комментарии бездушного тележурналиста, и ему стало дурно. Бежать! Бежать без оглядки, поднимать на ноги соседей, милицию, в конце концов, это их работа! Вот пусть приезжают и ловят этих гадов!
Но только он взялся за ручку входной двери, как из гостиной простонал голос жены: «О, Боже!». Неужели они… Господи! они схватили его жену! И сейчас, наверное, пытают, спрашивают, где драгоценности и деньги. Им ведь только это и нужно! Подонки! Хотя, они могут не пытать, а насиловать ее. Прекрасно зная, что для порядочной замужней женщины это хуже пытки. Сволочи! Негодяи!! Но что же он стоит?! Тем более нужно бежать, звать на помощь! Спасать жену! Ведь, кроме него, ее никто не в состоянии спасти! Скорее к двери!
Но что-то его держало. Он не мог разумно объяснить, почему стоит на мести и слушает эти ужасные звуки – ведь входная дверь открыта, о его присутствии никто не подозревает, вперед в подъезд, а там люди, там спасение, защита. Скорее всего, его держало то, что держит людей у экранов телевизоров и заставляет смотреть различные видеоужасы. Это то, что собирает толпу зевак на несчастные случаи и кровавые ДТП. И чем больше крови, тем больше толпа. Не зря публичные казни в свое время собирали в просвещенной Европе такие аншлаги, какие и не снились нынешним поп-звездам и метрам театра. Ему вдруг захотелось посмотреть: как это происходит! Секундное колебание и, успокаивая свою совесть мыслью, что прежде чем звать на помощь нужно разведать обстановку, вдруг там преступник один, слабо развит физически, не вооружен, он на цыпочках («не дай Бог меня услышат») прокрался к приоткрытой двери, ведущей в гостиную.
Его обнаженная жена сидела на голом соседе, который, лежа на диване, мял ее маленькие крепкие груди. Ее распущенные волосы ласкали слегка небритое лицо соседа. Тело жены ритмично поднималось и опускалось, воздух со свистом прорывался сквозь стиснутые зубы. «О, Боже!» – вновь простонала она и, резко опустившись, прогнулась, запрокидывая голову назад, напряглась, замерла. Краснота побежала по коже от шеи к сведенным в судороге оргазма лопаткам. Она была прекрасна в этот момент!
Сглотнув слюну, он почему-то отвел взгляд в сторону. Все было неправильно, так не должно было быть! Он не мог выразить это словами, его захлестывала невиданная волна чувств, но так не должно быть! Что-то надо делать, он должен как-то поступить, но как? Как поступить в такой ситуации, чтобы не оказаться в анекдотичном положении мужа, вернувшегося домой раньше времени? Как выйти с честью и с достоинством  из этого дурацкого положения?! В мыслях полный разброд и шатание, ни одной стоящей идей. Так и не придя к какому-либо решению, он тихонечко вышел из квартиры. Постоял немного у подъезда и пошел, не утруждая себя выбором дороги.
Ноги сами принесли его к озерцу, которое лениво блестело в небольшой ложбинке за его домом. Озерцо было излюбленным местом отдыха всех жителей ближайших домов. И в этот пятничный вечер его песчаный берег был уже густо усыпан телами. Зато другой берег, более топкий, использовался горожанами в основном по субботам и воскресеньям для пикников с шашлыками. Сейчас развеселые компании в прибрежных кустах практически не проглядывались, и он отправился туда.
Зеленоватая вода успокаивающе блестела у его ног. Не хотелось ни о чем думать, но мысли с каким-то мазохистским упорством возвращались к увиденному в гостиной. Обнаженное тело жены, ее волосы, ноги, движения. Почему? Зачем? Чего ей не хватало?! Он чувствовал себя вывернутым наизнанку и вывалянным в грязи. Некстати вспомнились перешептывания за его спиною, на которые он никогда не обращал внимания. Все эти соседки, бабушки на лавке перед подъездом, сослуживцы, их жены. Они что, все знали?! Но откуда?! Почему он не знал, не видел, не замечал? Ведь были же какие-то мелочи, детали, обрывки разговоров, непонятные телефонные звонки. Если бы он смотрел про свою жизнь кино, то, наверняка бы, все понял с первого кадра. Но это не кино, это его жизнь, и он никогда не думал, что это может случиться именно с ним. Никто никогда об этом не думает. Но почему с ним? Что он такого сделал? Он всегда любил свою жену, он никогда не изменял ей и никогда не отказывал. Он не виноват в случившемся!  Это жена! Это она гуляет с мужчинами за его спиной, это она их соблазняет! Или… или они ее. Да! Скорее всего, так оно и есть! Она такая ласковая, добрая! И мужики-самцы нагло этим пользуются. Но что их тянет к ней? Что дает им знак, повод, надежду на более тесные отношения? Бр-р-р! Его аж передернуло от этого словосочетания – "более близкие отношения". Это что-то заставляет жену изменять ему. Это что-то опускает ее до уровня шлюхи, не дает быть порядочной женщиной. И это что-то, в конце концов, погубит его жену. Надо спасать, надо срочно ее спасать! Но сначала нужно найти причину, найти это что-то, и спасать от него жену.
Ответ на свой вопрос он нашел быстро. Ее ноги. У жены были очень красивые ноги. Чертовски красивые ноги! Дьявольски красивые ноги! И она знала об этом. Не только знала, но и никогда не стеснялась их показывать. Она гордилась ими, не понимая, глупышка, что они ведут ее к погибели. Мужчины замирали и теряли дар речи, когда видели ее ноги. Он тоже вначале обратил внимание на ее красивые ноги, но потом он, единственный, разглядел за этими ногами человека, женщину! Не только разглядел, но и сделал своей женой. А другие выше бедер свои глаза никогда не поднимали. Они осыпали ее комплиментами, и она, наивная, принимала их за чистую монету, не догадываясь, что эти комплименты предназначены не ей, а ногам. Ее злейшим врагам, которые уже завели не одну женщину в западню супружеской измены. Может, она даже и пыталась выбраться из нее, но дьявол-искуситель так просто не отпускает свои жертвы. Помочь ей в состоянии только он, муж, единственный близкий для нее человек. Только он сможет вытащить ее из этого капкана. И он должен сделать это!
Вечером жена была по-обычному ласкова и приветлива. Он смотрел на нее с нежностью и затаенной грустью. Ему придется сделать все возможное, чтобы избавить ее от кошмара двойной жизни. Ведь он любит ее. Жена, конечно, причинила ему боль. Но он – мужчина! И поэтому справиться с этой болью. Он все сумеет перенести: и косые взгляды коллег, и смешки за спиною, и свое нелегкое решение. О-о-о, жена не знает, как ему трудно далось это решение. Ведь теперь, он(!) ей должен причинить боль, для ее же блага. Видит Бог, как он не хочет этого делать, но он мужчина! И он должен! Кроме него, помочь ей больше некому, никто не сможет взвалить эту тяжесть на свои плечи.
За ужином, отвечая односложно, он украдкой разглядывал ее такие красивые и такие ненавистные ему ноги. И чем больше он смотрел, тем сильнее убеждался: да, вот он источник их общих бед. Теперь он, как никогда, понимал средневековых служителей церкви, которые стремились держать греховную красоту под надежной охраной монастырских стен. Нельзя ее выпускать в мир, нельзя, слишком много людей возжелают обладать ею. Пойдут ссоры, раздоры, измены, и, в конце концов, прольется кровь. Вот такие вот дочери Евы когда-то сталкивали в братоубийственных войнах целые народы. Одна Елена Троянская чего стоит! Завтра. Завтра решающий день, так он решил, и завтра он сделает это.
На следующий день жена затеяла варить борщ. Фактически, за годы супружеской жизни многое стало уже традицией. Каждую субботу жена вставала, приводила себя в порядок и около одиннадцати утра начинала варить борщ. А попутно, пока борщ вариться, убирала квартиру. Как он любил эти дни! В его представлении именно так и должна жить счастливая супружеская пара. Детей еще нет, а, значит, и нет этого раздражающего гомона. Жена варит борщ, убирает, моет, пылесосит квартиру. Он, стараясь не мешать, сидит в кресле в уголочке возле раскрытого окна ("при уборке поднимаются в воздух мельчайшие частицы пыли, что является вредным для легких"), читает книгу и наслаждается тихим семейным счастьем. Изредка жена просит передвинуть что-либо из мебели, и он с радостью ей помогает. А потом они вместе садятся обедать и едят такой вкусный наваристый борщ. Конец субботнего дня варьируется: иногда они ходят в гости, иногда ходят на озерцо купаться, но чаще всего они остаются дома, в тишине и покое. Тихо работает телевизор, шелестят над тахтою страницы спортивного еженедельника, жена, подобрав под себя ноги, сидит в мягком уютном кресле. и читает бесчисленные женские романы, которые он ежемесячно покупает ей на книжном рынке, что возле станции метро "Петровка".
Но сегодня все по-другому. В кладовке незаметно от жены он взял кусачки и отвертку. Выглянул в гостиную – жена увлеченно пылесосила палас. Та-а-ак, у него есть десять минут. Именно столько она обычно возиться с паласом. А потом идет в ванную набирать воду для мытья полов. К этому моменту у него уже должно быть все готово. Что ж, времени более, чем достаточно, но терять его зря все же не стоит.
Проскользнув в кухню, он уставился на кастрюлю с борщом, который лениво кипел на медленном огне. Эх, если бы ты знала, дорогая жена, какое мучительное решение пришлось принимать ради спасения нашего счастья. Но другого выхода просто нет. Он аккуратно отвинтил одну из ручек кастрюли. Затем кусачками зажал винт примерно посередине и надавил. Здесь, главное, не перестараться. Винт должен быть почти перекушен, но не до конца. Иначе вся задумка летит к чертям собачим. В какое-то момент он даже испугался: слишком легко и мягко зубья кусачки вошли в тело винта. Ему еле удалось остановить усилие. Затаив дыхание, он разжал кусачки – получилось! Теперь достаточно малейшего усилия, что бы винт переломился. Осторожно ("главное – не спешить, спешкой можно запороть любую работу") он ввинтил его обратно. Придирчиво осмотрел кастрюлю со всех сторон: все отлично, никаких следов. Вернув инструменты на место, прошел в комнату и, как ни в чем ни бывало, уселся у раскрытого окна с книгою в руках.
Время тянулось нестерпимо медленно. Минутная стрелка двигалась с быстротою черепахи, часовая вообще застыла на месте. Борщ издевательски булькал и не торопился заявить о своей готовности к употреблению. А солнце так нещадно палило его затылок!
Наконец жена протяжно крикнула из кухни: "Милый, иди кушать!". Он буквально выпрыгнул из кресла, но на середине комнаты усилием воли заставил себя остановиться, успокоиться и уже своей обычной неторопливой походкой пойти к столу. Внешне он был спокоен, но внутри у него все бушевало. Сердце разрывало грудную клетку, голова от прилива крови, казалось, разбухла и вот-вот лопнет ("мне нельзя так волноваться"). Это должно случиться сейчас. Сейчас!
Войдя в кухню, он остановился в дверном проеме. Остановившимся взглядом он смотрел, как жена, повернувшись спиной к нему, шла, шла, шла к плите! Вот она взялась за ручки кастрюли, вот, поднатужившись, оторвала ее от плиты ("большая кастрюля, огромная, литров семь, не меньше"), вот, держа кастрюлю в руках, практически прижимая к себе, поворачивается к нему с улыбкой и…
А-а-ах! Кастрюля как бы провалилась левым боком вниз и, удерживаемая женой только за правую ручку, жирной красной волной плеснула на низ живота и обнаженные ноги жены. Завороженный, он стоял и смотрел, как, буквально на глазах, распухала и корежилась плоть, закручивались в узлы вены, заворачивалась лохмотьями кожа. Поднял глаза вверх, …и покачнулся, как боксер, пропустивший удар: жена стояла молча и смотрела на него расширившимися от ужаса глазами. Тишину нарушал лишь скрип кастрюли, покачивающейся на уцелевшей ручке. На какое-то мгновение его обуял ужас: она все поняла! Но тут по ушам резанул крик. Долгий, протяжный крик смертельно раненого животного. Крик на одной ноте, длинный, нескончаемый, похожий на вой. Крик, подымающий из глубины души волну первобытного животного страха. Крик, услышав который хочется бежать, упасть, зарыться, заткнуть уши, только бы его не слышать.
Этот крик вырвал его из оцепенения. Он подбежал к жене, выбил кастрюлю из ее рук. Попытался поднять жену на руки, но, дотронувшись до ее ног, тут же отдернул руку. Ноги были покрыты кипящим жиром, который все еще жег. Он крутанулся, ища взглядом, чем бы таким можно было прикрыть руки; обжигать их за грехи жены ему не хотелось. На глаза попалось замызганное кухонное полотенце, которое он тут же сорвал с вешалки и набросил на предплечье левой руки. Этой же рукой подхватил жену под распухшие багровые ляжки, поднял и понес в ванную.
Все это время жена кричала, не переставая. Лишь когда он опустил ее в ванную под струю прохладной воды, она умолкла, потеряв сознание. Вода скользила по ляжкам, залитым жиром, и он прекрасно понимал, что пользу такая первая помощь не принесет. Так, временное облегчение. Холодной водой не смоешь жир, который сейчас держал внутри тела губительный жар, заставляя глубоко провариваться мягкие ткани. Но никто никогда не сможет упрекнуть его, что он не оказал жене первую помощь. Другое дело, что он может и не знать таких нюансов.
Вызванная "скорая помощь", приехала довольно быстро, всего каких-то полчаса прошло после телефонного звонка. Быстро оттеснив мужа в сторону, врачи деловито погрузили так и не пришедшую в себя жену на носилки и укатили в больницу. Ему же сказали прийти вечером. Попытки прямо сейчас проехать в карете "скорой помощи" в больницу, врачи мягко пресекли, сославшись на то, что он будет им мешать.
И вот он один в опустевшей квартире. Задумчиво убрал следы трагедии ("жалко, борщ был наваристый") и пожарил себе яичницу. Надо придумать наказание для соседа, ведь в том, что случилось большая доля его вины. Впрочем, это дело будущего: как бы ни хотелось, но соседа сейчас наказывать нельзя. Могут заподозрить связь между двумя подряд случившимися несчастными случаями. И еще, его беспокоил взгляд жены, тот самый, из-за которого едва не потерял над собою контроль. Теперь, когда все страшное уже позади, он спокойно мог проанализировать всю цепочку событий. Навряд ли она о чем-либо догадалась. Скорее всего, ужас в ее глазах был вызван происшедшим с ней, а не знанием причин. Впрочем, вечером он все узнает.
Палата, освещенная закатным багровым солнцем, была наполнена стонами изувеченных женщин. И это сразу вызвало у него ассоциацию с чистилищем. Жена лежала бледная, до пояса замотанная в дурнопахнущие бинты. А может это был запах палаты: человеку, только пришедшему со свежего воздуха, это трудно определить. Он неловко присел на краешек палаты и положил кулечек с тремя апельсинами на прикроватную тумбочку. "Как ты, милая?" – спросил, участливо наклонившись к ней.
Она не отвечала. Врач уже сказал ей, что ожог очень тяжелый. И ноги останутся изуродованными на всю оставшуюся жизнь. Как она будет выглядеть, ей полдня наглядно демонстрировали две женщины, подруги по несчастью, с которых уже сняли бинты. Зрелище было ужасно. Ей придется теперь постоянно носить брюки, потому что такое уродство ни чулками, ни колготами не скроешь. Но самое страшное, что одну женщину уже бросил муж, и та находилась на грани самоубийства. За ней теперь следили все: и медперсонал, и их палата, и из других палат тоже заглядывали, стараясь ни на минуту не оставить ее наедине с собственными мыслями. У второй муж еще был, но было видно по его бегающим глазкам, что новое тело жены его тяготит. Сколько он протянет с ней наедине в однокомнатной квартире, никто не знал. Но все сходились на том, что недолго.
И теперь она страшилась услышать такой же приговор из уст собственного мужа. Вся палата замерла с ней в ожидании.
Она не была образцовой женой. Она изменяла ему, но в своих изменах она пыталась найти то, что ей так не хватало в муже. А не хватало ей чувства, что ее тоже любят. Муж всегда был ласков с ней, добр, заботлив, но в этом чувствовалась какая-то механичность, словно у запрограммированной машины. И временами ей казалось, что у них все уже давно в прошлом. Что их супружеская жизнь просто превратилась в привычку, приятную, необременительную привычку. Но, как в противовес всегда сдержанному мужу были страстны ее любовники! Как они искренне восхищались ее телом, ее грацией, пылкостью! В этих коротких встречах она находила забвение от мучавших ее вопросов. На несколько часов она чувствовала себя действительно любимой женщиной, которой восторгаются и о которой заботятся. Но никогда ее не посещала мысль, чтобы бросить своего мужа. И теперь она со страхом и с надеждой смотрела на него, пытаясь прочитать в его глазах свое будущее. Про себя она давно решила, что если он бросит ее, то жить она не будет. Незачем.
Он правильно понял ее взгляд. Внутри полыхнуло дикой радостью. Все-таки она любит его. Как же он был прав, что не стал устраивать банальный скандал и затевать не менее банальный развод. Как настоящий мужчина, а не истеричный слюнтяй, он смог найти в себе силы трезво проанализировать сложившуюся ситуацию и найти истинную причину случившегося. И теперь ничто не мешает им жить так, как и положено добропорядочной семейной паре. Жить в радости, любви и согласии. Он никогда еще не ощущал себя таким счастливым, как сейчас. Его просто распирало от радости и от гордости за себя.
Стремясь удержать брызжущую из него радость, он ласково положил свою ладонь ей на щеку: "Милая, не волнуйся, я никогда тебя не брошу. Мы всегда будем вместе, потому что я люблю тебя. И ничто не в силах разлучить нас!".
Вся палата, как один человек, с облегчением выдохнула. Жена схватила его руку и изо всех сил прижала к своей щеке. Из ее глаз покатились тихие слезы счастья. Женщина, которую бросил муж, стремясь удержать комок в горле, отвернулась к окну: "Господи! Что за мужчина! Но почему такие встречаются так редко?!"