Будущее образование Советов

Будущее образование Советов.

Школа вне жизни, вне политики – это ложь и лицемерие
В.И.Ленин

Школьный выпуск 2004 года уникален. Дети, начавшие свою учебу в пост-советской России, заканчивают школу в этом году. Выходят во взрослую жизнь молодые люди, лишенные советского детства; это новые люди, новой общественной системы. Чтобы серьезно говорить об учениках современности, требуется окунуться в прошлое; пускай и поверхностно, но в общих чертах рассмотреть историю образования в России.



История образования в России – это зеркало истории борьбы человека за свободу. Нас интересует в этой истории человек, с его интересами и духовными потребностями. Разумеется, российский царизм рассматривал систему образования лишь как атрибут общей системы подчинения человека государством, воспитания в нем раба. И не удивительно, что именно в студенческой среде развивалось свободомыслие. Начиная литературными кружками времен Николая Палкина, заканчивая расцветом народничества времен Александра «Освободителя» студенчество являло собой мощную общественно-политическую силу. Разумеется, говорить о широком движении более молодых учащихся в то время не приходится. Но параллельно тому, как политика проникала во все фибры общества в революционные года начала XX века, свое недовольство стали открыто проявлять и учащиеся, как бы сейчас сказали, средних или специальных учебных заведений. Известный литературный критик и одновременно большевик «ленинской гвардии» А.Воронский в своей автобиографической повести «За живой и мёртвой водой» рассказывал про символичный бунт бурсаков. Глава «Семинарский бунт» повествует о вспышке хаотического протеста молодых людей, наиболее политически грамотная и организованная часть которых предпочли жить коммуной – поступлению в другое учебное заведение. Или вспомнить хотя бы В. Маяковского, читавшего «Анти-Дюринг» «под партой». Такова была совокупная атмосфера первой Русской революции. Протест против реакционного режима был и протестом против отживших свое форм элитарного и – в первую очередь – религиозного образования; против нищеты и невежества отсталой культуры.

В ходе Февральской революции ненавистная царская Империя была свергнута; дух революционных преобразований не мог не проникнуть и сферу образования. Даже в условиях неуклонной угасающей эфемерной до-Октябрьской демократии, под властным напором исторической необходимости появлялись замечательные проекты реформирования старой школы. Так проект «Единой трудовой школы» Государственного комитета по народному образованию Временного правительства России (В.И. Чарнолуский) подразумевал одну из самых демократических моделей образования: свободный доступ к которому всех граждан соединялся с разными путями его получения, участием в школе всего общества (советы по народному образованию), большой самостоятельностью на местах в земствах, образовательных учреждениях. Однако, ввиду разумного банкротства так называемых «демократических сил», Россия скатывалась к диктатуре. Судьбоносным являлся вопросом о сущности этой диктатуры: или Корнилов (жесткая реакция, контрреволюция) или диктатура пролетариата, возглавляемая большевиками (и неуклонное продолжение социальной революции).

Большевики победили. Революция, даже в условиях кровавой гражданской войны, вступала в свои права на всех фронтах человечества. С первых же дней своего существования молодая Советская Россия объявила не только о начале ликвидации безграмотности, но и о введении конституционного права всех трудящихся граждан на бесплатное образование вплоть до высшего. В 1919 году Ленин написал декрет о ликвидации неграмотности; создавались школы ликбеза (ликвидации неграмотности). Обучение было объявлено обязательным для всего неграмотного взрослого населения; грамотные граждане привлекались к обучению неграмотных в порядке трудовой повинности (отнюдь не странно, что орды критиков системы военного коммунизма не критиковали данную форму принуждения). Расправляясь с ненавистным «старым миром», первым же документом советской педагогики "Основные принципы Единой трудовой школы" (1918 г.) «воспитательные» наказания решительно запрещались. Церковь отделялась от школы и от пагубного влияния на детей. Можно спорить, имело ли влияние письмо школьницы Жени Замощиной к Ленину, но оно было вполне символично:

Дорогой товарищ Ленин! <...> Я ученица Красноярской губернской гимназии в 3-ем нормальном классе. Вы большевик, и я тоже большевичка. Пожалуйста, я Вас прошу написать о нашей гимназии предписание, чтобы у нас не был обязателен Закон Божий. Так как наша гимназия буржуазная и потому не изволила с самого начала сделать Закон Божий необязательным. Я очень и очень Вас прошу написать мне хоть маленькое отдельное письмо. <...> короткий адрес: гимназия, Ж. Замощиной в 3 нормкласса. Остаюсь в ожидании Вашего письма...

Также показательны статьи и приказы председателя Революционного Военного Совета Республики Л. Д. Троцкого, второго человека в государстве и, стоит отметить, человека талантливого и образованного, хотя и не получившего высшего образования из-за ссылки в Сибирь.

КРАСНАЯ АРМИЯ - РАССАДНИЦА ПРОСВЕЩЕНИЯ

(Приказ председателя Революционного Военного Совета Республики по Красной Армии и Красному Флоту N 280 от 26 мая 1923 г.)

Состоявшийся на днях II Всероссийский съезд по ликвидации безграмотности очень сочувственно и горячо отметил работу Красной Армии в деле борьбы с безграмотностью. Привет работников-просветителей нам очень дорог, но не должен побуждать нас к самообольщению. Неграмотность в Красной Армии ликвидирована только вчерне. Большинство красноармейцев вернутся в безграмотную деревню, и там недоучившимся грозит неизбежная опасность разучиться вовсе. А нам необходимо достигнуть того, чтобы каждый красноармеец, вернувшись в свою деревню, стал активным борцом с безграмотностью. Для достижения этой цели, помимо правильной, организованной, плановой работы всего военного аппарата, необходимо еще постоянное воздействие более грамотных, более сознательных, более культурных красноармейцев на отсталых. Нужно, чтобы неграмотность и полуграмотность почитались в Красной Армии позором, от которого каждый стремился бы избавиться как можно скорее.

Борьба с неграмотностью лишь первый шаг в великой борьбе с нищетой, грязью, грубостью и всем прочим наследием рабства. Будем же об этом помнить каждый день и час!

Председатель Революционного Военного Совета Республики и Народный Комиссар по военным и морским делам Л. Троцкий.

"Правда" N 116,
27 мая 1923 г

Будет неверно назвать эти слова Троцкого простым канцелярским лицемерием, как и слова «Учиться, учиться и еще раз учиться!» Ленина простым популизмом. Установка на широкое просвещение народа была в арсенале марксистского гуманизма еще со времен самого Маркса: «…Наиболее передовые рабочие вполне сознают, что будущее их класса, и, следовательно, человечества, всецело зависит от воспитания подрастающего рабочего поколения». Такие глобальные и абстрактные понятия вполне перекликались и с вполне практическими предложениями Маркса: «…Ранее соединение производительного труда с обучением является одним из могущественнейших средств переустройства современного общества». Эта идея Маркса вполне созвучна и с мыслями «молодого» Ленина: «…Нельзя себе представить идеала будущего общества без соединения обучения с производительным трудом молодого поколения…». Все эти мысли были материализованы в рабфаки, в соединение труда и обучения («декрет о единой трудовой школе», 1919г.). Все эти новации осуществлялись в самый разгар гражданской войны: в условиях дефицита тетрадей и карандашей грамоте все же обучилось 7 млн. человек!

После победы Рабоче-крестьянской армии и начала «мирного» восстановления разрушенного хозяйства, количество школ едва достигало дореволюционных размеров. Однако энтузиазм граждан Республики Советов брал свое. Революционный импульс еще не собирался утихать. Созидалась совершенно новая система, все было в первый раз. Сейчас крайне сложно достать какую-либо информацию о всех инициативах в сфере образования – в ее популяризации не заинтересован господствующий класс нынешний России, а в советских изданиях, как будет сказано позднее, все революционные преобразования 20-х будут стерты из памяти. Чем же так опасны эти реформы для тоталитарных и «демократических» систем? Смелые, радикальные эксперименты в школе были тогда воплощением несломленного еще бюрократией свободолюбия советского человека. Хватит и того, что осуществлялись попытки отказа от пятибалльной, поурочной систем; отменено раздельное воспитание и все атрибуты имперской системы; руководство школой осуществляли ученические комитеты (учкомы), под управлением комсомола. Разговоры о коммунистическом воспитании тогда еще не были ритуальным пустословием. Преобразовательские инициативы били из недр рядовых граждан. Для изображения этого, обращаемся к словам Троцкого, произнесенными на торжественном заседании по поводу первого учебного года Института имени Карла Либкнехта: «Будем помнить: нам придется пройти еще через величайшие трудности. Будем готовы встретить их грудью. А для этого нужно, чтобы каждый из вас, покидая стены этого учебного заведения, имел право сказать себе: Институт Карла Либкнехта сделал меня не только педагогом, но и революционным борцом!».

Однако, борец уступал позиции узурпирующей власть сталинистской бюрократии, паразитирующей на производительной отсталости и – следовательно – низкой культуре большинства все еще крестьянской страны (изгнанный Сталиным из СССР в 1927 году вождь оппозиционеров Л.Троцкий называл деревню «рассадником национального тупоумия»). Рабочее государство с «бюрократическим извращением» (Ленин) становилась все более и более противоречивым и неоднозначным. Это трагичное противоречие проявлялось также и в сфере образования. В 1927 году Луначарский докладывал XV съезду: "Наши города, в особенности Москва, буквально переполняются этими паломниками за знаниями, людьми в лаптях, людьми кое-как одетыми, людьми голодающими, проводящими ночи на улице; они осаждают экзаменационные комиссии и все места, через которые можно пролезть на рабфак. Происходят трагические сцены - слезы, угрозы самоубийства, заявления о том, что они не могут вернуться домой. Это совсем не поверхностное явление". В 1928-м рабфаки отказали в приеме половине всех, подавших заявления. Еще более тяжело воспринимаются документы из корреспонденции М. Калинина, председателя ВЦИК.

Д. Ларионов, «крестьянин и демобилизованный красноармеец, 1900 г.», писал:

«Желая сменить винтовку на более полезный общественный труд, то я должен был обратиться к завоеванной нами власти, т.е. к рабоче-крестьянской, которая защищает во всех отраслях интересы трудовика. Во всех заявлениях я просил сделать мне исключение для поступления в вуз без испытаний, но не просил правила для поступления в вуз, которые прислал мне Наркомпрос за №51911, а правила нам известны из газеты "Известия".

Эти сообщения Наркомпроса дали знать, что труды рядового, которые тогда ценились, когда советская власть опиралась на рядового, и вся власть существует благодаря рядового и хороших вождей, она якобы и не хотит считаться с таковыми явлениями, но я пока думаю, что ЦИК отдал мои заявления просто без оговорок в НКП, а Наркомпрос прислал мне общее правило для поступающих в вузы. Зачем мне было тогда обращаться в ЦИК за исключением, если правила известны из газеты "Известия". Обращаюсь к ЦИКу помочь мне и открыть ворота в вуз, и зачислить меня механически в вуз как стипендиата на медицинское отделение, где надеюсь на ЦИКомитет, что услуга рядового не забыта, где даст ЦИК возможность заменить винтовку на более полезный общественный труд. Прошу ЦИК выслать мне бумаги для механического зачисления в вуз как стипендиата на медицинское отделение, а в крайнем случае не оставить за дверями учебного заведения, вышлите мне тогда командировку для поступления на последний курс дневного рабфака».

Или письмо от 1926 года:

«Мы два крестьянина прибыли в Москву из самых медвежьих берлог, один из Приморской области Дальневосточного края, другой из Брянской губ. Мы были верны завету Ильича - учиться, но по приезде действительность разбила все наши надежды

С таким трудом добравшись до Москвы надеялись, что мы поучимся и свои знания обратим на строительство социализма, а также надеялись, что центр нам поможет, но этого не случилось, в результате мы без копейки денег остались в столице среди миллионов бездушных людей.

И у нас осталось три выхода: стать преступниками, покончить с собой или итти пешком, надеясь на помощь крестьян.

Скажите, что мы можем сказать дома о советской власти, которая стала лицом к деревне?..».

В 1930 году общество "Долой неграмотность" объединило в своих рядах пять миллионов человек. В 30-е годы в СССР действительно была побеждена неграмотность (к 1939 году свыше 90% мужчин и 72% женщин умели читать и писать), создана массовая и общедоступная начальная школа, развивалось высшее и среднее специальное образование.

Но одновременно были репрессированы десятки тысяч лучших представителей научной интеллигенции, преподавателей вузов, техникумов, директоров школ, учителей. Только по сфальсифицированному «делу Наркомпроса» в 1938 году было расстреляно 2,5 тысячи педагогов.

Летом 1929 года было вынуждено подать в отставку в полном составе руководство Наркомпроса во главе с А.В. Луначарским. Вместо него наркомом был назначен руководитель Главного политического управления Красной Армии А.С. Бубнов – личность самобытная, неординарная, твердая, волевая (но злоупотребляющая алкоголем). Именно ему, как исполнительному и послушному – лучший тип сталинского бюрократа – выпадет задача осуществления нового курса в образовании. В 1930–31 годах еще оголтело продолжался прежняя установка на вовлечение школьников в производительный труд, общественно-политическую деятельность в ущерб учебе. И Бубнов всецело отдавался «борьбе школьников за выполнение промфинплана».Возникали школьные колхозы, школьные цеха на предприятиях.

Однако с осени 1931 года ситуация кардинально меняется. Маховик контрреволюции набирал обороты и в сфере образования. «Трудовая школа» 20-х годов отступила – «школа учебы», до этого подвергавшаяся сокрушительной критике, восторжествовала. Началось последовательное возвращение дореволюционной казенной школы, причем в наиболее ортодоксальных и консервативных ее образцах. Уже во второй половине 30-х годов был полностью восстановлен прежний тип средней школы, получивший впоследствии ироничное название «сталинская гимназия». Вновь были возвращены единые учебные планы и программы, учебники, установлены ежегодные переводные экзамены. Вернулись классные руководители. В школах доминировала зубрежка, строгая дисциплина. Разумеется, не во всех, но в большинстве. В конце десятилетия была введена плата за обучение в старших классах и высших учебных заведениях, которая отсекала от образования и направляла в систему ремесленных училищ детей рабочих и крестьян, части служащих. В 1937 году было отменено трудовое обучение. А годом раньше специальным партийным постановлением была уничтожена целостная наука о детях – педология. На многие десятилетия педагогика стала «бездетной».

Троцкий так отзывался об этих мрачных реалиях сталинского «социализма»:

«Школа и общественная жизнь учащихся насквозь проникнуты формализмом и лицемерием. Дети научились проводить бесчисленные удушливо скучные собрания, с неизбежным почетным президиумом, со славословием в честь дорогих вождей и заранее размеченными благоправными прениями, в которых, совершенно как и у взрослых, говорится одно, а думается другое. Самые невинные кружки школьников, пытающихся создать оазисы в пустыне казенщины, вызывают свирепые репрессии. Через свою агентуру ГПУ вносит ужасающий разврат доносов и предательств в так называемую "социалистическую" школу. Более вдумчивые педагоги и детские писатели, несмотря на принудительный оптимизм, не могут подчас скрыть своего ужаса пред лицом этого мертвящего школьную среду духа принуждения, фальши и скуки»

В. Райх, психолог – нео-фрейдист (считавший себя марксистом), в работе «Сексуальная революция» (1935 г.) писал:

«Методы обучения приобретают все более авторитарный характер. Мы давно уже не можем опираться на советский опыт в борьбе, которую вдем в сфере педагогики за самоуправление детей и уничтожение авторитарной формы школы.

Борясь за рациональное половое просвещение детей и юношества, мы всегда ссылались на успехи Советского Союза в этой сфере. Но вот уже который год мы ничего не слышим о каких-либо новых достижениях, кроме того разве, что идеология аскетизма принимает все более жесткие формы».

Были запрещены славные когда-то опытные, показательные, образцовые школы, которым до этого все же давалась некоторая свобода творчества. Теперь таковыми считались школы, олицетворявшие в себе в наибольшей мере все «прелести» классно-урочной системы. Те, где дети лучше читали, писали, считали и показывали «твердые знания, умения и навыки». Конечно, начала формироваться и группа элитарных школ, где обучались дети партийной советской номенклатуры. В целом образование становилось сословным: для детей чиновничества и привилегированной интеллигенции – средние школы, ориентированные на высшие учебные заведения, для детей низшей категории служащих – техникумы и военные училища. Детей же рабочих и крестьян ждала система трудовых резервов – ремесленные училища, по сути тупиковые учебные заведения, не дававшие права дальнейшего продолжения образования.

Это время оставило нам модель крепкой, внутренне непротиворечивой, вписанной в политическую и социально-экономическую жизнь страны школы. Она имела жесткий конкретный социальный заказ, а фактически – социальный приказ. Обеспечивала достаточно высокий уровень обучения и воспитания. Ее выпускники доказали определенную эффективность такой школы в годы Великой Отечественной войны. Стоит также отметить, что школа 30-х воспитала будущих «шестидесятников»-диссидентов, ненавистников не только тоталитаризма, но идею коммунизма, опороченную сталинистской бюрократией.

Вектор контрреволюции в системе образования оставался неизменным и после Великой Отечественной войны. В крупных городах происходило разделение школ на мужские и женские; вводилась жесткие дисциплинарные меры наказания. В то же самое время выдвинутые на первый план детские дома сыграли великую роль в воспитании поколения «детей войны».

Хрущевское «экспериментаторство» в условиях диктатуры бюрократии сводило на нет все пародии на возвращение к идеям «трудовой школы». «Закон о связи школы с жизнью» 1958 года подразумевал приписку школ к предприятиям; новации и творчество, порожденные «оттепели» как будто обрели второе дыхание. Но, к сожалению, из всего наследия школы и педагогики 20-х годов оказались в наибольшей степени востребованы ее наименее плодотворные годы – с 1929 по 1931 – с их идеями втягивания школьников в непрерывный общественно-производительный труд. Это во многом и обусловило неприятие «хрущевской реформы образования» со стороны педагогической общественности.

Атмосфера брежневского «застоя» и стабильности порождала противоречивые явления. С одной стороны, в условиях научно-технического прогресса, содержание школьного образования было существенно обновлено, модернизировано, усилены научные основы; с другой – педагогика была как никогда консервативной, СССР стал расходовать на образование меньше средств, чем крупнейшие страны Запада.

Но в целом, даже с обывательской точки зрения, общепринято мнение, что «образование в СССР было самым качественным», что советские люди – самые образованные в мире. Это «жизненная правда» и, несомненно, гигантская заслуга тех героических людей, которые стояли у истоков рабочего государства и заложили фундамент, для разрушения которого бюрократии потребовалось 70 с лишним лет.

Так называемая «перестройка» ознаменовала собой начало конца Советского Союза и советского образования. Возрождение капитализма – тем более в такой бандитской форме – в России означало превращение ученика в товар. В эпоху первоначального накопления капитала – эпоху неслыханного грабежа и разрухи – буржуазное государство была не заинтересовано в массовом образовании. В то же время популистские обещания времен «перестройки» спровоцировали «бэби-бум». Таким образом, расцвело с одной стороны элитарное образование, а с другой – нищее. История 90-х годов создает впечатление сплошных стенаний старого педагогического состава о «светлых советских временах» и пассивное сопротивление рыночным реалиям. Если бы не героизм преподавателей «старой закалки», основанный на традициях социальной ответственности, сложно даже представить себе, что было бы с новым поколением. Одно время, со стороны власти предлагался проект документа под названием «О разгосударствлении и демонополизации системы образования». Его авторы пытались разгрузить федеральный бюджет, найдя новых учредителей среди региональных органов власти, заинтересованных коммерческих структур, пойти по пути широкомасштабной приватизации государственных вузов. Прецедентов таких преобразований не было в мире (исключение составляли, пожалуй, только некоторые страны СНГ), поэтому вузовская общественность резко выступила против проекта документа и возможной приватизации.

Однако бытие определяет сознание. Сейчас уже не в новинку обнаружить в уважаемых педагогических изданиях такие, например, идеи: «Возрождение благотворительности в отечественном образовании – объективное веление времени». Удивительней всего, что люди умудряются унизительную саму по себе идею выспрашивания денег у богачей пытаются представить под благочестивыми вывесками «возрождения духовного богатства дореволюционной России» и пр. Тесное переплетенное со взяточничеством репетиторство приобрело колоссальные размеры: счет идет на сотни миллионов долларов США в год! Более того, преподаватели, «идя в ногу со временем» стали не гнушаться самой по себе отвратительной идее продажности. «Да здравствует свобода маневра!» – пишет "Учительская газета".

Тема досуга учащихся является наиболее печальной темой общей трагедии России. Яркий пример – наркомания. Если число смертных случаев от употребления наркотиков за последние десять лет увеличилось в России в 12 раз, то среди детей – в 42 раза. Министерство образования подсчитало, что российские школьники ежегодно тратят на наркотики около 215 миллиардов рублей, тогда как расходы на высшее образование в стране не превышают 40 миллиардов. В целом в России, по оценкам экспертов, среди школьников наркомания охватила от 15 до 30%.



Впрочем, печальную констатацию таких фактов легко найти в любом умеренно-гуманном журнальчике для педагогов. Что же стало с учеником? Идея отчуждения – философский лейтмотив марксизма – легко прослеживается и в образовательной деятельности школьника.

В чем же заключается отчуждение ученической деятельности?

Перефразируя Маркса, во-первых, в том, что учеба является для ученика чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому ученик только вне учебы чувствует себя самим собой, а в процессе учебы он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не учится; а когда он учится, он уже не у себя. В силу этого учеба его не добровольная, а вынужденная; это — принудительная учеба. Это не удовлетворение потребности в учебе, а только средство для удовлетворения всяких других потребностей, но не потребности в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к учебе, от учебы бегут, как от чумы. Учебная деятельность, в процессе которой человек себя отчуждает, есть принесение себя в жертву, самоистязание.

Как же эти слова Маркса о труде, схожи с современной сущностью учебы. И тот, кто становится «богатым», – получившим хорошее образование, – становится рабом уже трудовой деятельности после длительного рабства процесса образования.

Школьники и другие учащиеся активно включаются в революционную борьбу с ненавистной системой. В некоторых городах именно старшеклассники составляют большинство в организациях левого толка. «Всякая революционная партия прежде всего находит опору в молодом поколении восходящего класса» – писал Троцкий. Сложно сказать, будет ли могильщиком капитализма это первое, «потерянное», как часто говорят педагоги, поколение. Но то, что ему придется яростно бороться за свои стремительно редеющие права в предстоящей будущности, – суровый факт.

Будущее образования, действительно общечеловеческого, свободного образования, неразлучно с коммунистическим будущим нашего общества. Все больше молодых людей сознают это; и все больше молодых людей вступают в коммунистическое движение.

Алекс Кинзер




Вернуться назад