Вечность на раздумье

- Я грешна, святой отец.
- Исповедуйся, дочь моя. Открой свое сердце Господу.
- Не могу, - прошептала она, - слишком страшную тайну оно хранит. Если Бог узнает, Он не простит меня.
- Господь прощает всех. Молись усердно, и Он услышит тебя.
- Я молюсь каждую ночь. Я молюсь, чтобы Он вспомнил обо мне. Но Бог отвернулся от меня в самую трудную минуту моей жизни. Он отдал меня в руки Сатаны.
- Не говори так, дочь моя. Ты берешь большой грех на душу, говоря о Господе нашем плохо. Не думай, что Он забыл о тебе. Если ты достойна его любви, Он будет любить те-бя. Если же на душе твоей и в самом деле лежит тяжкий грех, проси прощения, и ты вновь обретешь его любовь.
- Как можно любить Иуду?.. Мои руки обагрены кровью, и даже самые усердные мо-литвы ее не смоют.
- Перед Богом все равны, - продолжал без интонации священник, хотя слово «кровь» его насторожило, - каждому воздастся по заслугам его. Но если ты искренна в своих мо-литвах, Бог обратит к тебе свой взор. Господь милосерден. Он прощает нам очень многое.
- Но не это, - она тяжело вздохнула, - Я не знаю, как искупить свою вину. Мне больно говорить об этом, а думать – еще больнее. Я вынуждена нести столь мучительный груз в себе, зная, что никогда и никому не смогу его рассказать.
- Нельзя так истязать себя. Бог не отталкивает нас, но мы отталкиваем Его. Поведай, что гложет твою душу, дочь моя.
- Скажите, святой отец, вас когда-нибудь одолевали плотские желания?
- Даже святые грешили. Но в минуту слабости они обращались к Богу, и Он внимал их молитвам.
- Они терзали тело, чтобы очистить душу?
- Да. Ибо очищение достигается путем тяжких испытаний.
- Но будет ли награда за те горести и лишения?
- Конечно, дочь моя. После смерти Господь заберет тебя в райские сады и подарит веч-ность, полную радости и счастья.
- Вечность – это слишком долго, - она устало качнула головой и закрыла глаза.
Следующую фразу священник сказал в пустоту. В исповедальне кроме него никого не было.
Разговор со святым отцом дался ей с трудом. Она всегда по воскресеньям ходила в цер-ковь, благо ее двери были открыты и днем и ночью. Но с каждым разом говорить станови-лось все труднее. Она подолгу не могла подобрать подходящих слов, а речи священника облегчения не приносили. Ее вера становилась слабее день ото дня. В том не было ее ви-ны. Просто день ото дня борьба между светлой и темной половиной ее души становилась все жестче, яростнее, и темная половина побеждала.
Жить в постоянном страхе и ненависти к себе стало для нее привычкой. Раз в неделю, когда голод начинал сводить с ума, она выходила на охоту. Иногда, очень редко, она стал-кивалась с другими. Но они не принимали ее, считая вконец свихнувшейся, если она мог-ла морить себя голодом по своей же воле. Для них было чуждо человеколюбие. Они жили для себя, удовлетворяя собственные желания, оставаясь равнодушными к страданиям лю-дей.
Если им хотелось избить кого-нибудь, они избивали его. Если им хотелось поиздевать-ся над кем-нибудь, они это делали. Никогда не испытывая угрызений совести, потому что ее у них просто не было.
Он был одним из таких тварей. И в то же время – нет. Он всегда поражал ее своим сле-пым эгоизмом и приводил в трепет чувственной натурой. Она ненавидела его и любила. В нем сочетались две совершенно разные и одновременно такие одинаковые личности. Он всегда оставался для нее загадкой.
И сейчас, направляясь к нему, ее обуревали противоречивые эмоции. Никто не мог ска-зать, что она первым сделает при встрече: плюнет ему в лицо или нежно обнимет?

Эта натурщица была неистова в своем вожделении, ненасытна и горяча. Она обхватила длинными ногами его ягодицы, заманивая в самую пучину страсти. Ее гибкое, тонкое тело вновь и вновь соблазняло его, обжигая бесчисленными ласками и поцелуями. Ему давно не было так хорошо в объятиях женщины.
Когда они, обессиленные, раскинулись на широкой кровати в его мастерской, взгляд девушки приковало огромное полотно, укутанное темной материей.
- Что это? – спросила она и, не дожидаясь ответа, соскользнула с кровати.
Эрнест лениво повернул голову в ее сторону.
- Ты рисовал меня? – в радостном предвкушении она взялась за кончик покрывала.
- Размечталась, - хмыкнул он себе под нос. Ему не понравилось, что эта девчонка без разрешения лезет, куда ее не просят.
Девушка стащила покрывало с картины и уставилась на нее в недоумении.
- А где же рисунок? – надула она губки, - Где мой портрет?
Эрнест медленно сжал кулаки. Эта дурочка разозлила его. Ему было плевать на ее че-ресчур большое самомнение, но как она посмела смотреть на это полотно?! Он специаль-но поставил его в самый темный угол своей просторной мастерской, чтобы скрыть от по-сторонних глаз.
Полотно пустовало. Эрнест очень трепетно относился к этому белому листу бумаги – единственной вещи, которой он по-настоящему дорожил. В мечтах он видел картину уже законченной. В ярких красках, с запутанным сюжетом, в четких линиях. Но на деле пока не решался браться за столь кропотливый и ответственный труд. Эрнест боялся, что если первые мазки окажутся неудачными, они погубят его единственную мечту.
Это была картина всей его жизни. Как эта мерзавка могла покуситься на его святая свя-тых?! Он был зол. А когда он злился, он был голоден. А когда он был голоден, он  жаждал крови. Он хотел убивать.
В две секунды он оказался у нее за спиной. Девушка так и не поняла, что же произош-ло. Все случилось слишком быстро. Острыми как бритва клыками он впился ей в шею. Мышцы напряглись. Она хотела обернуться, но он когтями полоснул по ее лицу с такой силой, что порвал кожу до костей.
Капли багровой крови запачкали листы с эскизами, в беспорядке разбросанные по по-лу. Эрнест пришел в ярость. Даже мертвой она умудрилась насолить ему. Он резко раз-вернул ее обмякшее тело к себе и разорвал грудную клетку. Пальцы погрузились в теплое красное мясо. Это немного успокоило его. Он отбросил бессовестно растерзанный труп натурщицы и аккуратно утер кровь с подбородка. Потом также аккуратно накрыл бело-снежное полотно покрывалом и пошел в ванну, оставив зеркальный потолок молчаливо взирать на итог своей кровавой игры.
На следующий вечер мастерская опять приняла обычный вид. Ничто не напоминало ему об убийстве молоденькой натурщицы. Очередная коллекция была готова поразить умы простых смертных. Выставка продлится два дня, а потом он уедет за границу, где вновь будет наводить ужас и приносить великую радость людям.
Эрнест был невероятно талантливым художником. В кругах богемы его причисляли к верхушке элиты. Его выставки проходили крайне редко, но всегда имели оглушительный успех. Им восхищались, его обожали, его боготворили. Все знали, что каждая его картина – чудо из чудес. Все верили, что его кистью по полотну водит сам Господь Бог, но никто не знал, откуда он черпал вдохновение. Все преклонялись перед святой истиной и духов-ным очищением, которыми были наполнены его картины, но никто не догадывался, где он находил силы, чтобы создавать такой энергии и чистоты творения. Почти никто.
Он заметил ее сразу. Но она не приковала его внимания. Он перепробовал немало жгу-чих брюнеток. Все они были на один вкус. Девушка узнала его, но не поспешила протал-киваться сквозь толпу поклонников и репортеров. Она осталась в стороне, наслаждаясь результатами его творчества, как и следовало делать всем нормальным людям, а не окру-жать его плотным кольцом и не надоедать бессмысленными вопросами.
Все его картины всегда были выполнены в темных тонах. Они навевали Карине нехо-рошие воспоминания и, тем не менее, она любила его творчество. В полотнах этого ху-дожника, как и в нем самом, таилась неразгаданная тайна, что-то влекущее и одновремен-но отталкивающее. Что-то необъяснимое, непостижимое, потустороннее.
- Нашли какой-нибудь изъян?
- В ваших картинах нет изъяна. Они совершенны, - искренне сказала Карина.
Он улыбнулся в ответ. Он не сомневался, что она так скажет. Им восхищались все без исключения.
- Какая из них вам нравится больше всего?
- Вы неверно задаете вопрос, - сказала она, не отрывая взгляда от картины, перед кото-рой стояла. – Лучше было бы спросить, какая из них мне не нравится.
- И какая же? – разговор начинал его забавлять.
- Их нет. Они все прекрасны.
- Знаю.
- Зачем же тогда спрашивать? – Она несколько удивленно посмотрела на него.
- Хотел лишний раз убедиться в своей гениальности.
- Вы законченный эгоист, - улыбнулась она в ответ. Тоже не разжимая губ.
- Это я тоже знаю. Еще вина?
- С удовольствием.
От вина ее уже тошнило. Если б он только знал, сколько она его пила каждый раз, ко-гда хотела хоть как-то заглушить голод. Но в зале было столько дам в платьях с глубоким декольте, столько шикарных мужчин, столько открытых соблазнительных шей, что Кари-на едва сдерживала себя. Она не привыкла так долго находиться среди людей. Особенно ночью.
Они вышли на террасу, уютно обставленную декоративными пальмами. Холодный ночной воздух успокоил их обоих. Холод помогал мыслить здраво.
- Я всегда удивлялась вам, - Карина облокотилась на резные перила.
- Почему?
- У меня просто не укладывается в голове, как можно дарить людям жизнь и тут же ее отбирать.
Эрнест зло уставился на нее, но тут же взял себя в руки:
- Что за глупая шутка!
- Вовсе нет. Вы все правильно поняли. Я знаю, кто вы такой. Кто вы на самом деле. От меня вам не скрыть свою истинную натуру.
- Дура! Что ты мелишь? – прошипел он, схватив Карину за плечо.
- Отпусти! Мне больно.
- Что ты знаешь? А ну говори! – Эрнест неосознанно впился когтями ей в руку, как он поступал всегда, когда злился.
- Не надо строить из себя царя горы. Я тоже могу показать свой характер. Он у меня не хуже твоего, - отрывисто произнесла Карина.
Она уже готова была показать свои клыки, когда он разжал пальцы. Под ногами хруст-нул разбитый бокал. Темная лужица как в замедленной съемке растеклась по кафельному полу. С минуту они застыли в немой сцене, взирая друг на друга со страхом и ненавистью. Эрнест первым нарушил грозившее затянуться молчание.
- Откуда ты это знаешь? Тебе кто-то сказал?
- Нет, - она снова отвернулась.
- Тогда как?
- У тебя плохая память на лица. Ты никогда не запоминал своих жертв, - Карина маши-нально перешла на "ты".
Эрнест сощурил глаза, пытаясь в профиле собеседницы узнать одну из миллиона своих подруг и "случайных знакомых".
- Кажется, ты права, - нехотя признал он, - Может, напомнишь?
Его раздражало, что она так много знает про него. Он любил оставаться для всех загад-кой, удивлять своими поступками. С ней, похоже, этот фокус не пройдет, потому что под ее взглядом Эрнест чувствовал себя как под микроскопом, а он даже не знал ее имени.
- 80 лет назад. Сарагоса. Девочка-подросток из церковного хора… Вспомнил?
Эрнест медленно кивнул. Он вспомнил. Тогда он еще взял себе ее маленький золотой крестик. Тот до сих пор хранился у него где-то на полках в мастерской.
- Как тебя зовут?
- Неужели тебе это интересно?
- Весьма.
- Мое имя Карина.
- Послушай, Карина, - Эрнест развернул ее к себе и заставил посмотреть ему в глаза, - Я не хотел сделать тебя вампиром. Я хотел избавить тебя от страданий. И все 80 лет я был в этом абсолютно уверен.
Конечно же он лгал. Он никогда не заботился о тех, у кого пил кровь. Но почему-то он должен был ей сказать хоть пару слов, чтобы успокоить свою совесть. Слишком печаль-ными были ее карие глаза.
- Мне не нужны твои оправдания. И не нужна твоя жалость. Что сделано, то сделано.
Она попыталась вырваться из его крепких объятий, но не смогла.
- Отпусти.
- Нет. И не проси. На него вдруг нахлынули воспоминания. Она и тогда была красивой, а сейчас она была просто прекрасна. Если б он с самого начала знал, что Карина обретет новую жизнь, то не оставил бы ее. Наверное.
Он был очень непостоянным и очень агрессивным. Скорее всего, они не ужились бы вместе. Тем более что к церкви он питал полное отвращение.
- Ты, что, хочешь меня убить?
Ее вопрос спустил Эрнеста на землю.
- Напротив. Я хочу любить тебя.
- Ты с ума сошел, - выдохнула она в негодовании, - Отпусти.
- Я же сказал – нет.
- Отпусти сейчас же!
Он засмеялся и покачал головой. Он привык получать то, что хотел. Карина оскалилась и умудрилась ногтями оцарапать ему грудь. На белой рубашке в одну секунду появились четыре ровных тонких пореза. От неожиданности Эрнест ослабил хватку, и она тут же сбежала.
Он побарабанил пальцами по перилам, усмехаясь про себя. Она придет к нему сама. Когда он обнимал ее, то чувствовал ее ответное желание. Пусть он немного отступил от своих принципов – начал действовать первым, но ведь нужно как-то разнообразить свои серые будни.
С другой стороны, это был совсем не его тип женщин. Не то, чтобы он ее боялся – правду о нем она никому не скажет, сама в этом увязла, - но и не то, чтобы она ему нрави-лась. Она была слишком правильной. Он слышал о ней от других. Морить себя голодом?! Когда вокруг столько ходячих деликатесов? На любой вкус и цвет? Это же смешно. Ну, какому нормальному вампиру придет в голову издеваться над собой?
Она не была ему нужна. Он просто хотел уложить ее в постель. Зачем? Он и сам не знал. Просто ему так захотелось. В ту ночь он впервые решился притронуться к полотну своей мечты. Сделав несколько едва заметных набросков, он не стал их стирать. У него в воображении начала прорисовываться идея создания венца своих шедевров.
На следующий вечер она подошла к нему сама. Он довольно улыбнулся.
- Не сомневался, что ты придешь.
- Не сомневалась, что оправдаю твои надежды, - ответила она ему в тон.
- Я не настаивал.
- Помню. Но…ты ведь завтра уезжаешь…хотелось взглянуть на твои картины еще ра-зок. Может быть, в последний.
- Риторическая реплика?
- Нет. Но ты ведь можешь и не вернуться.
Он не знал, что было у нее на уме. Не знал, как давно она следила за ним и мучилась одним и тем же вопросом: убить или оставить в живых? Если она убьет его, то избавит мир от одного из самых опасных паразитов, а заодно облегчит свои страдания – он ее об-ратил, и по закону природы, убив его, она убьет и себя. Но, с другой стороны, если она его убьет, то лишит людей духовного наставника, отберет у них самое дорогое – возможность погрузиться в мир грез, почувствовать гармонию и наслаждение, которое несут с собой его картины. Она не простит себе такое жестокое предательство по отношению к ним.
Эрнест пропустил мимо ушей ее последнюю фразу.
Любители искусства уже разошлись, они стояли вдвоем в большой пустой зале, стены которой были увешаны самыми прекрасными полотнами, которые когда-либо видел мир.
- Не хочешь подняться ко мне в мастерскую? – спросил Эрнест.
- Это прозвучало как: не хочешь лечь со мной в постель?
- Не сомневайся, что так и будет, - он развратно улыбнулся и, приблизившись вплот-ную, погладил по щеке. Когда он хотел, он мог быть нежным.
- И не пытаюсь.
Карина позволила увести себя наверх, зная, что не сможет устоять перед его ласками. Это было сильнее ее. Этому она не могла сопротивляться. Он сделал ее своей. Она при-надлежала ему без остатка и в тот краткий миг желала, чтобы сладкая мука длилась целую вечность.
После ее ухода, Эрнест откинул покрывало с пока еще пустого полотна, если не счи-тать несмелых набросков угольком. Он долго стоял, пристально всматриваясь в огромное белоснежное ничто, и первый раз за много лет по-настоящему мечтал…

Следующие две недели он провел во Франции. Блистал на очередной выставке, насла-ждался обществом самых изысканных женщин Парижа, тратил огромные деньги на удо-вольствия, сомнительные и не очень, дышал ароматным ночным воздухом столицы мод, угощался свежей кровью юных дев. В общем, вкушал все удовольствия жизни.
Он не разу не вспомнил о Карине. И не разу не притронулся к полотну своей мечты. Про-пало вдохновение. Хотя еще несколько дней назад он был полон идей, и уже начинал на-носить контур пейзажа.
Эрнест боялся даже подойти к той картине, тщательно накрытой покрывалом. Мысли о ней не давали ему покоя. Казалось, что все осталось по-прежнему. Он хорошо представ-лял себе общий фон, во всех деталях помнил сюжет. Но чего-то не хватало. Чего-то кро-шечного, совсем незначительного. Но в этом крошечном и таилась вся суть. Все радужные мысли испарились, грандиозные задумки растаяли, оставив после себя лишь раздражение и злобу. Сначала он списывал плохое настроение на перемену обстановки. Но когда его агрессивность достигла предела, он решил вернуться домой. Он всегда так делал, когда ему было плохо.
Решение пришло спонтанно. Он просто собрал чемодан и уехал в аэропорт прямо по-среди очередной выставки, повергнув всех в легкий шок. В самолете Эрнест, листая све-жий выпуск английской газеты, наткнулся на статью о своих выставках в Париже. Внизу страницы помещалась фотография одной из его картин. Не самой удачной, на его взгляд. Но именно ей любовалась та брюнетка. Тогда он впервые вспомнил Карину.

В старой мастерской все было по-старому. Наглухо зашторенные окна, пыль на моль-бертах, смятая постель. Чертовски приятно было погрузиться в этот маленький чудесный мирок. Здесь он проводил лучшие часы своей жизни…
Его надежды быстро угасли. Картину он не взялся писать и теперь. Чего-то все-таки не доставало. И он никак не мог понять – чего. Что было не так? Неужели его талант иссяк?
Нет, он писал великолепнейшие картины, и очень скоро его огромная коллекция по-полнится двумя новыми шедеврами. Тогда в чем же дело? Почему он не может воплотить в жизнь свою самую сокровенную мечту, если уже сделал первые шаги к ее исполнению?
- Господь всемогущий, да простит мне грехи мои и злодеяния, что делала не по своей воле, но по принуждению. И да простит Он сестер и братьев моих по крови, ибо утратили они силу разума, обретя силу плоти, - бормотала она, подходя к его дому.
Карина каждую ночь приходила сюда. Она ждала, что он когда-нибудь вернется, и то-гда она примет окончательное решение. «Казнить нельзя помиловать» – где поставить за-пятую? Решится ли она? Что победит: сердце или рассудок? От этого роя мыслей у нее жутко болела голова.
Она брела по пустой улице, уткнувшись взглядом в тротуар, машинально обходя круги электрического света от редких фонарей. Капюшон полностью скрывал ее лицо, хотя в густом тумане вряд ли можно разглядеть что-нибудь дальше вытянутой руки.
- Не самое лучшее время для прогулок.
От неожиданности Карина чуть не подпрыгнула. Она хоть и была вампиром, но вам-пирских привычек не имела.
- Мне это не снится? Это и вправду ты?
- Собственной персоной, - Эрнест, возникший из ниоткуда, преградил ей путь.
- Я не думала, что еще увижу тебя. Почему ты вернулся?
- Сам не знаю. Просто захотелось.
Он стоял и смотрел на нее. Абсолютно ни о чем не думая. Она первая к нему потяну-лась. К несчастью, это было сильнее ее. Она презирала его и… любила. Любила настолько сильно, что это чувство порой превращалось в ненависть.
…В ту туманную ночь они любили друг друга, словно изголодавшиеся звери. В ту ночь оба они были ненасытны. Их страсть была обжигающей и безумной. Она снедала их из-нутри, поглощала, пила до последней капли, и все же они были живы. Потому что хотели любить еще и еще…
Постель впитала аромат ее духов. И, когда Карина ушла, он еще долго лежал, укутан-ный этим сладким запахом, и всматривался в зеркальный потолок, который хранил самые сокровенные тайны его души. Немой свидетель всех его взлетов и падений.
Он редко проводил две ночи в постели с одной женщиной. А с ней было по-другому. Впервые он не мог разобраться в себе. Что в ней его так влекло? Чем она эта брюнетка его прельстила? Ответа он найти не мог.
Карина была ему, в общем-то, безразлична. Когда ее не было, он не вспоминал о ней, но когда она вновь появлялась, он удивлялся, как жил без нее все эти дни. Он не испыты-вал к ней влечения, но когда касался ее, в нем тут же разгоралась страсть. Она была для него никем и в то же время всем. Эрнест никогда не искал с ней встреч, но, когда она была далеко, он чувствовал себя покинутым. Карина рождала в его сердце бурю эмоций. Он превратился в вампира с холодным рассудком и горячим сердцем. Но горячим оно стано-вилось лишь тогда, когда она была рядом.
Вдохновение нахлынуло волной. Вдруг, само по себе, возникло желание взяться рисо-вать полотно своей мечты. Сейчас Эрнест не боялся его испортить. Он точно знал, что бу-дет изображено на самом совершенном из его творений. То прекрасное, величественное, завораживающее, что не поддается простому описанию. То, что способно растопить серд-це любого человека. И то, что может его, Эрнеста, убить.

Месяц они виделись в конце каждой недели. Этого времени им хватило, чтобы доско-нально изучить друг друга. Но их сердца никак не могли пресытиться противоречием чувств, как их тела – горячими ласками. Они не хотели быть вместе…и не могли друг без друга. Всю неделю каждый жил по-своему, но в последний день грани стирались, и их те-ла сплетались в тесных объятиях, а души – в огненном танце.
Каждую ночь Эрнест брался за кисти и краски. Подчас он забывал обо всем на свете. Кроме голода. Тогда он шел убивать. Его зверства не знали границ, он мог издеваться над жертвой часами, причиняя ей невыносимую физическую боль, и оставаться при этом тон-кой души художником. Это его очень забавляло.
Он никак не мог решить, как ему быть с Кариной. Эрнест пытался прекратить эти встречи, но стоило ему принять такое решение, как картина его мечты становилась всего лишь беспорядочным набором линий и штрихов. Это выводило его из себя. Он начинал ненавидеть Карину. И от этого обострялись противоположные чувства.
Он знал, - только когда любви и ненависти в его сердце было поровну, появлялось вдохновение.
Карине не давало покоя другое: она не могла изменить свою природу, и это постоянно мучило ее. Был только один способ избавиться от страданий – убить Эрнеста. А этого она сделать не могла. Она бы никогда не осмелилась отнять у людей их идола, и потому вы-нуждена была смотреть, как этот идол сеет в их сердцах ужас, безнаказанно проливая кровь.
Ни один из них не знал, что делать, как ему поступить с другим. Иногда как будто ста-новилось очевидным, что решение принято, но потом одна встреча перечеркивала всю их решимость. И снова тянулись бесконечные серые дни…

Ночь выдалась на редкость ясная. Круглая желтая луна свисала с неба, тянулась рассе-янными лучами к большому, во всю стену, окну в мастерской Эрнеста. Зорко следила за ними двоими, не оставляя в комнате ни одного темного уголка.
Они лежали, обнявшись, на постели, хранившей недавний жар их любовной игры. В такие краткие моменты они были счастливы. Они не знали ничего лучше, чем лежать вот так, не говоря ни слова, и мечтать, что этот миг будет длиться вечность.
Вдруг взгляд Карины упал на огромное закрытое полотно, стоявшее в глубине мастер-ской. Эрнест заметил это и, улыбнувшись, погладил ее по щеке.
- Я закончил ее перед твоим приходом.
- Это она? – также тихо спросила Карина.
- Да. Та самая.
- Я могу взглянуть?
Он кивнул. Никому другому он не позволил бы смотреть на картину своей мечты. Ка-рину эти правила не касались.
Она мягко, совсем как кошка, ступила на пол. Одетая лишь в лунный свет, подошла к картине, осторожно скинула покрывало и…замерла в изумлении. Долгую минуту она молчала, не зная, как выразить свои эмоции. У нее не хватало слов. Все они казались ей сейчас пустыми и лживыми.
- Боже…Она прекрасна.
- Картина моей жизни. Моей мечты. Венец моего творчества, - он, встав рядом с Кари-ной, тоже любовался полотном.
Не было ничего. Весь мир будто исчез. Осталась только луна, ласкавшая лучами их обнаженные тела, и картина сказочной красоты, - то единственное, что их объединяло. Все терзавшие их мысли были забыты, сомнения отброшены. Ничего не имело значения.
Какое решение принять – они подумают об этом завтра, ведь у них есть целая вечность на раздумье…