Лильки больше нет

Здесь коридоры пугают гулкостью и темнотой, а в каждом уголке притаились страх и боль; здесь никто не считается с твоими желаниями, и со всех сторон к тебе тянутся длинные, холодные, пальцы, как щупальца, с острыми розовыми ногтями. Сюда тебя приносят, когда тебе еще хорошо, а забирают, когда тебе уже плохо и больно. Здесь тебя могут оторвать от мамы и мучить, мучить, мучить, а она ничего не сможет сделать. Всесильная мама – бессильная и растерянная перед тетями в халатах, с высокими прическами и ярко-красными губами. Здесь белый цвет, цвет первого снежка, любимого мягкого зайца и мороженого становится устрашающим, омерзительным  противным. Это – областная поликлиника.
…Одной рукой она пыталась открыть тяжелую дверь, а другой прижимала к себе большой мягкий сверток. Дверь никак не поддавалась, а сверток уже был готов выскользнуть из рук, когда кто-то открыл дверь изнутри, и она смогла наконец войти.
Маленькая, тоненькая, хрупкая девушка с детским лицом и жестким взглядом решительно идет по коридору к гардеробу, сгибаясь под тяжестью своей ноши. Сегодня в поликлинике день младенцев. По лестницам носятся взволнованные мамы, слышится надрывный отчаянный плач, и витает в спертом больничном воздухе беда и беспомощность…
Она бережно ложит ребенка на старый стол. Из складок байкового одеялка, пеленок и платков виднеются чуть припухшие глазки-щелочки – единственные окошки, сквозь которые свет может проникнуть в это крохотное создание. И так хочется спрятать его, спрятать от всего мира, защитить от всех и всего, от ветра, солнца, болезней, чужих недобрых взглядов… Пусть живет в своей теплой норке, как маленький зверек. Девушка накрывает сверточек своим телом, обнимает руками, и так нелепо выглядят эта узкая спина, скромные джинсы, крашенный, небрежно завязанный хвостик на затылке. Мать… А она смотрит и смотрит в личико ребенка, и время для нее останавливается. Вот мы какие: щечки-пампушки, носик-пельмешек, губки-цветочек, ручки пухленькие, глазки – две звездочки…
- Девушка! Вы здесь не одна! Поскорее нельзя? - возмущенно говорит какая-то женщина.
- Нельзя, - резко выпрямившись, отвечает она.
Девушка принимается разворачивать свою капусточку. Аккуратно складывает все в пакет, оставляя только белые кружевные пеленочки. Она берет свою куртку, чтобы сдать в гардероб, но не может отойти от крохи. Смотрит, колеблется, настраивается – наконец делает шаг, но голова ее по-прежнему повернута к ребенку, как подсолнух к солнцу, а тревожный нежный взгляд все следит за ним, и невидимая нить тянется, тянется к маленькому существу, к стянутой в пеленки куколки, из которой еще так нескоро появится бабочка…
Девушка идет, глядя назад, и вдруг натыкается на высокую, полную женщину с властным лицом.
- Девочка, смотри, куда идешь, - цедит она сквозь зубы.
Маленькая мама вскидывает голову, как норовистая лошадка, смотрит дерзко и колюче.
- Простите, но вы занимаете весь коридор, и вас просто невозможно обойти!
Женщина возмущенно ахает, но не находит, что ответить.
А девушка словно пружиной связана с ребенком: отходит от него она медленно, напрягая все силы, чтобы преодолеть нужное расстояние, а возвращается мигом, летит, спешит, протягивает руки…
- Ну, чего мы кричим, а? Что у нас случилось? Кто нас обидел? – любовно воркочет она над своим малышом и осторожно дает ему пустышку в мягенькие пухлые губки…
Она выглядит усталой и раздраженной, злой и настороженной. Все вокруг – враги, все угрожают ее солнышку, ее птичке, рыбке, зайчику.
Девушка поднимается на нужный этаж и подходит к нужному кабинету.
- Кто последний? – сдавленно, враждебно спрашивает она. Все стулья заняты, приходится стоять у стенки, прижимая к себе дитя, смотреть острым воспаленным взгядом на все вокруг.
Молодые мамы щебечут между собой, обсуждая своих деток, ведь у всех – общие проблемы, нужно поделиться своими опасениями, приобретенным опытом, похвастаться, гордо глядя на младенца, который, несомненно, самый симпатичный, самый умненький, самый-самый-самый…
- Ой, - обращается вдруг к ней молодая, высокая золотоволосая девушка, приветливо и открыто улыбаясь, - а у вашего глазки не голубые,  как у всех, а зеленые! Ну надо же, какая редкость!
Маленькая мама недоверчиво смотрит на ту, которая все же заметила удивительный, необычный цвет глазок ее чуда. Она сдается.
- Да, у нас глазоньки – как два листика, правда, солнышко? Мы этим гордимся, мы не такие, как все…
Вот, наконец-то, дверь пропускает их в кабинет. Боже, как страшно!.. Ноги подкашиваются, язык заплетается…
- Мамаша, вы пальчики ребенку растирали?
- Я… да. То есть, кажется, нет…
- О Господи, беда с этими молодыми мамочками! Вы что, первый раз, что ли, кровь сдаете? – устало и укоризненнно говорит большая, грозная медсестра.
- Мы… да. То есть, наверное, нет…
- Так, давайте сюда ребенка, что вы стоите?
Она не может заставить себя протянуть руки и отдать дитя. Все в ней просто противится этому.
- Да не смотрите вы на меня, как Ленин на буржуазию! – видимо, медсестре нравится эта фраза. – Я же его не съем! А там, между прочим, очередь ждет. Так, мамаша, я с вами по-хорошему говорю…
Она отдает малыша в сильные руки медсестры. Та берет ватку со спиртом и крохотную, но колючую, жуткую иголочку. Как она боялась в детстве этого момента! Знаешь, что это не больно, а предательский страх все равно сковывает сердце, и ожидание это ужасно. Она сжимает кулаки и с отчаяньем смотрит на нежный, почти прозрачный пальчик. Сейчас… Сейчас…
Беспомощный, жалобный, болезненный крик ребенка взрывает кабинет. А по лицу матери катятся слезы, она бессильно опускается на стул и как зачарованная смотрит на маленькую алую капельку крови. Она знает: это и ее кровь тоже, ее боль, ее крик. Это она сейчас с ужасом глядит в равнодушное, чужое лицо, это ее сжимают незнакомые холодные руки, это из нее выдавливают по капельке кровь…
Девушка идет по улице и катит перед собой коляску. Она не помнит, как схватила ребенка, как завернула его опять в одеяло, как вырвалась из этого дурдома.
Нежный весенний ветер обдувает ее, обкатывает, как волны гальку, и она теряет свою броню, колючки, становится снова живой.
Девушка видит на другой стороне улицы групку старшеклассников, возвращающихся из школы. «Нет, нет, нет!» - кричит ее душа, глаза ищут щель, куда спрятаться. Куда бежать, где скрыться? Поздно. Уже слишком поздно.
- Лилька-а! Эй, Лилька! Привет! Ну, ты куда?! Лилька-а!
  «Они не знают, - подумала она, - они не знают, что Лильки больше нет. Есть только мы – я и мой сын. А Лилька умерла очень давно, далекой темной ночью…»