Сверловка парадокс

Тайга расступилась, обнажив склон усеянный глыбами серого мрачноватого камня. Наверху Склона в самое небо упираются высоченные лиственницы, внизу, подмывая берег, шумит ручей. Если магистраль провести по склону, она либо врежется в гору или повиснет над водой. В любом случае сотни кубометров насыпи, или выемки удорожающих проект.
- «Прижим» - коротко говорят изыскатели - трудное место, ошибешься - наплачешься. И обойти стороной нельзя.
С утра на прижиме работают инженер Володя и подсобный рабочий Петька. Инженеру не более двадцати четырех, он зарос традиционной, на его взгляд, таежной щетиной и сосредоточенно возится с теодолитом. Петька, четырнадцатилетний подросток карабкается по склону вверх, или - в грохоте осыпающихся камней скатывается вниз к воде - устанавливает полосатую геодезическую рейку. Прижим наносится на план.
Володя нервничает, кричит: «левее ... правее ... не туда ... черт ...» Но Петька уже бросил рейку, задрожал, как молодой сеттер и сжимая ружье крадется к заросли шиповника: там трепыхнулся рябчик.
- Матушки мои, наказал господь работничком! Петька! Злодей! Назад! - безнадежно кричит Володя.
Рябчик притих, Петька снова взял рейку, и едва он успел это сделать, внизу послышался шум осыпающихся камней: поднимается сам начальник партии Григорий Кирич Железников. За глаза его зовут Секирычем. Изыскатели, насмешливый остроумный народ, решили, что крутой характер Железникова как нельзя соответствует этому солидному отчеству. И, даже, в Министерстве путей сообщения «Секирыч» известен более, чем Железников.
Начальник подходит, облегченно снимает двустволку, смахивает со лба капли пота. Если он в хорошем настроении, - спрашивает «Ну как?» и потом рассказывает подвернувшийся к случаю анекдот: их у него бесчисленное множество. Но после веселого вступления все равно проверяется каждая цифра и зачастую съемка целого дня решительно перечеркивается. В заключение Секирыч рассказывает еще анекдот, хлопает инженера-съемщика по плечу, отправляется дальше. Инженер обескуражен. А дальше там, где работают другие съемщики повторяется дружелюбное: «Ну, как?» и веселый анекдот...
Сегодня, как и вообще последнее время, начальник не в духе. Откинув накомарник, он закурил и щурясь от едкого дыма сразу без анекдотного вступления просматривает геодезические вычисления. Для привычного глаза цифры ложатся тесной путаницей горизонталей - линий одинаковых высот. Где-то по ним и пройдет трасса. Подошел Петька, присел на корточки у ружья, аккуратно прислоненного к камню. Петькина одностволка - никак не сравнима с дорогой английской бескурковкой начальника.
- Фирма «Голанд-голанд», сверловка «парадокс» - восхищенно шепчет мальчишка.
Из Петькиных восторженных рассказов инженеру, совершенно безграмотному в вопросах охоты уже Известно, что ружья бывают марок: «Симеон», «Зауэр», «Ремингтон», «Винчестер», «ижевки», как у Петьки, «тулки» и так далее, что по сверловке ствола они разделяются на «цилиндры», «цилиндры с напором», «получоки», «чоки» и, что есть такая сверловка «парадокс» - хочешь дробью стреляй, хочешь - пулей, потому что особая нарезка.
- Вычисления верны - Секирыч со вздохом сожаления - не удалось придраться – возвращает тетрадку, опять вытирает пот и смотрит туда, где зелень тайги подергивается синеватой дымкой расстояния.
С косогора видно далеко: по синему горизонту теряясь в бескрайней тайге течет большая река и там же поднимается белоснежное нагромождение облаков. Оно растет с утра и упругая вершина его уже расплывается широкой наковальней.
- Дождь будет - убежденно заключает Секирыч - овод и гнус покою не дают. Володя согласно кивает: спасение лишь в густой волосяной сетке-накомарнике, но в нем душно как в противогазе. А снимешь - гнус заедает чуть ли не до смерти.
Секирыч берет ружье, каким-то непонятным взглядом окидывает Петьку, поворачиваясь к Володе, отрывисто спрашивает:
- Как работает?
- Ничего терпимо - хмуро отзывается Володя - Можно бы хуже, да некуда?
- Секирыч еще раз холодно с головы до ног осматривает потупившегося паренька и молча уходит.
Появление в экспедиции Петьки было загадочным. Сам он ничего не мог объяснить сколько его не выпытывали. Секирыч отбирал ребят в Иркутске собственноручно и по беспощадному конкурсу из трех десятков  претендентов  прошли трое здоровых  мускулистых парней - десятиклассников. Геодезическая рейка хоть и не тяжелая, но по тайге с ней натаскаешься.
Худенького и слабосильного на вид Петьку начальник привел сам. Замкнутый, молчаливый Петька все же рассказал Володе: «... Едем с мамкой в трамвае ... Он подошел ... «Варя ты?» -спрашивает. Мамка побледнела, он тоже побледнел. Потом у нас пили чай и они долго тихо разговаривали ... Мамка позвала меня, спрашивает «Поедешь с Григорием Кирычем в экспедицию?» А вечером пошли мы с ней в магазин, купили ружье дешевуую «берданку». Мамка хотела деньга на туфли истратить, а потом говорит: «Ничего, в старых прохожу, еще крепкие». Вдвоем мы с мамой живем. Заработаю в экспедиции денег, сам ей куплю».
Вечер. Сумерки. Туча заволокла пол неба и неотвратимо плывет к закату. На оранжевом его фоне, как врезанные застыли силуэты кедров. Чуть потрескивает костер. Отблески пламени уже видны на лицах. Из-под тучи тянет прохладой.
Костер - изыскательский клуб. Разбросанные днем по тайге, вечером все собираются к огоньку. Поужинав, занимаются кто во что горазд. Петька до зеркального блеска начищает ружье: в конце дня он таки скараулил рябчика и повариха кинула его для навару в общий котел. Петькины сверстники режутся в подкидного. Секирыч допивает десятый, по меньшей мере, стакан густого, как колесная мазь чая и одновременно контролирует инженеров, сводящих на единый кусок ватмана итоги дня, -дает советы картежникам и одним глазом наблюдает за Петькиной ювелирной работой.
Погасли последние отблески заката, в непроницаемой темноте утонула притихшая тайга.
Потом послышался едва уловимый шум, вот он усилился - по вершинам катился ветер. Заскрипели, закачались деревья, упали первые крупные капли и тайга зарокотала раскатисто и глухо, как океан. Люди укрылись в палатках.
Ветер стих. По полотняным крышам палаток монотонно зашуршал дождь. У рабочих прекратилась всякая возня - намаявшись за день, ребята заснули. У костра мокнет забытый бубновый валет и смотрит на шипящие головешки. Но в инженерной палатке долго еще тлеют папиросы. При затяжках они вспыхивают яркими звездочками, освещая то небритую щеку Володи, то - суховатое, тщательно выбритое лицо Секирыча, то - лица других обитателей, молодых и старых инженеров. Говорят вполголоса и конечно же о женщинах, говорят откровенно по мужски. Пожилые вспоминают разные случаи таежной мимолетной любви. Володя и другие инженеры - первогодки жадно вбирают волнующие подробности и они запоминаются, как долго помнятся неясные запахи тайги - то нанесет аромат цветущей ветреницы, то дохнет гнилью застойной воды.
Да кто, спрашивается, осудит. Месяцами человек шатается по тайге неприкаянный. Как не закружится голова, если девчата, по рассказам бывалых изыскателей в сибирских деревнях довольно доступные... Живем один раз и молодость менять на монашество глупо.
Невероятные истории следуют одна за другой; уже выходит, что изыскатели шею жизнь и
занимались только любовью, а не работой. И хотя это лишь обычное мужское бахвальство,
хвастовство, сомнительной вероятности, - молодые верят; неизвестно, чем их биографии обогатятся
годам к сорока. .
Только Секирыч, этот неисчерпаемый кладезь анекдотов почему-то молчит, курит и морщится,
когда рассказывается особенно скабрезная история. А старики поговаривают, что много лет назад у Железникова  было   какое-то   непонятное  любовное  приключение   и  что  считать  Железникова *
безгрешным рискованно, хотя в Ленинграде у него жена, двое детей и на денежных переводах он пишет стандартное: «Целую, ваш папа».
Утром, поеживаясь от сырости изыскатели свертывают лагерь. В искрах капель ночного дождя, осевших на траве, палатках, деревьях начинается яркий день. Предстоит утомительный переход. В этом районе работу закончили.
К новой стоянке вышли в конце дня, а сделали какие-то двадцать километров. Правильно говорят охотники: «По тайге версты узкие, да длинные».
И вот при разбивке нового лагеря выяснилось неприятное обстоятельство - исчез топор, по-видимому забытый при сборах. Без топора в тайге - беда. Отвечает за него Петька - растерянный стоит он перед Секирычем. Тот смотрит в упор тяжелым взглядом и холодно с расстановкой говорит:
- Бери патроны, спички, хлеб. Топор принеси.
Петька торопливо ломает хлеб, потуже перетягивается ремнем, вскидывает за плечо ружье. Секирыч расстегивает патронташ, вынимает два патрона.
- Это пулевые, пригодятся.
Изыскатели - старики смотрят вслед. Конечно - дисциплина вещь необходимая, потерял - найди, но все же Секирыч того ... крутоват. Куда на ночь глядя гнать парнишку. Да, впрочем, распусти вожжи - и теодалит эти молодые ротозеи потеряют.
Володя тоже испытывает двойственное чувство. С одной стороны - самоуверенный начальник наконец то убедился, что Петька работник негодный. А с другой ...
Володя мысленно идет следом за Петькой. Один в тайге. Даже у взрослого под вечер появляется какое-то неприятное чувство. За каждым деревом чудится непонятная тень. Темнеют предательские болотца. Позднее в наступившей ночи, то бесшумно промелькнет сова, блеснув зелеными глазами, то жутко ухнет филин и рука сама тянется к ружью.
А через час Секирыч громко и зло выругался. Топор, заваленный в суматохе разбивки лагеря нашелся, когда стали разбирать кучу спальных мешков.
Беседа вечером у костра не клеилась. Железников угрюмо молчал, поглядывал на часы. Молчали инженеры. Притихли рабочие - реечники. Так без лишних разговоров и разбрелись по палаткам.
Петька ушел налегке и должен был к полуночи возвращаться. Много раз Секирыч выходит в темноту, слушает ночные таежные шорохи, пытаясь различить шаги. Потом садится у потухшего костра, закуривает и подперев голову долго смотрит в темноту. Думает. Перебирает в памяти жизнь. Словно автобиографию пишет, но не для отдела кадров - для себя. Ведь в этом жизнеописании все Наоборот; мелочи становятся событиями главными и отступают, тускнеют вехи официальные: всякие там - поступление в институт и окончание, служебные перемещения, выговоры и благодарности.
Да, считал, все забылось. И - то давнее сибирское лето. И - почти девочка колхозный библиотекарь. И чистые поцелуи, и размолвка из-за пустяка. И она, закусив губу, пошла танцевать с Другим.
Ах, как отчетливо помнит от то ненавистное лицо! Есть же такие до наглости самоуверенные люди, полагающие, что в жизни им все дозволено. И получается у них все как-то легко, черт возьми! Работа полегче. Карьера. Увлечение женщинами.
А он, Железников, какой-то тяжеловесный. И танцевать толком не выучился. И каких-то важных слов Вареньке сказать не успел. После ссоры вообще подойти не отважился. Лишь много лет спустя понял, что любил то по-настоящему. Вот в трамвае встретил и сердце зашлось.
А надо было рвануться. Расшвырять все нагромождение условностей. Оттолкнуть наглеца. Ведь по глазам видел - не люб он ей.
И даже потом, когда он не прижился на изысканиях, выпорхнул из тайги куда-то в главк, надо было наступить на, так называемую, мужскую гордость, подойти к Вареньке, уже беременной. Кому какое дело, чей ребенок. А воспитать бы он сумел. Не таким стал бы Петька. И вот теперь вот, Железников, послал мальчишку сдавать нелегкий экзамен на мужчину. Словно мстил тому... А погибнет? Еще удар Вареньке, теперь уже непоправимый...
Утром было решено, если через сутки мальчик не вернется - искать! А сегодня объявляется за много недель отдых. Да был он каким-то невеселым этот выходной.
Днем люди бесцельно бродили по лагерю, прислушивались, в надежде уловить треск сучьев под ногой, но подул ветер, тайга зашумела, и посторонние звуки потонули в однообразном, нагоняющем тоску рокоте.
К вечеру, когда солнце коснулось вершин деревьев, и длинные тени палаток пересекли поляну, раздался крик: «Петька».
Все засуетились, из палатки быстро вышел Секирыч.
Действительно, через поляну брел утомленный Петька. И почему-то без ружья. Он подошел, молча подал Секирычу легкий таежный топор с потемневшей от времени блестящей рукояткой.
- Да ведь... нерешительно начал Володя.
- Подожди - остановил его Секирыч, рассматривая топор.
- Где ружье?
- Сменял, - тихо проговорил Петька и отвернулся.
Секирыч как будто целую вечность смотрит на Петькин профиль, так сильно похожий на тот... и на Варин одновременно. «Вот почему ходил сутки. Ближняя деревня в сорока километрах» - машинально думает Секирыч и мысленно Себе же противоречит «Не топор, а что-то другое погнало Петьку вдаль. В общем победил его мальчишка. А в чем он, Железников, и сам еще не знает».
Изыскатели, тем временем, внимательно рассматривают топор. Петька лезет за пазуху, достает пулевые патроны, протягивает Секирычу.
- Вот. Не пригодились.
Секирыч отводит Петькину руку, круто повернувшись, скрывается в палатке. Через мгновенье выходит со своим ружьем.
- Владей, - передает двустволку ошеломленному Петьке. - И патроны береги. Мужчине всегда
надо иметь пулевой выстрел в запасе.
- Сверловка парадокс, - растерянно шепчет мальчишка. Вокруг молча стоят изумленные и озадаченные изыскатели, не зная еще как оценить поступок начальника.
Вечером в инженерской палатке снова тлели искры папирос. Разговор шел какой-то отвлеченный. Ждали, - Секирыч расскажет что-то. Но Железников по-прежнему молчал. Лишь когда все уснули, он жадно затянулся, отчего, в последний раз, выпыхнув, погасла и его папироса.
В тайге, потревоженная на гнезде, жалобно с надрывом прокричала птица.
В соседней палатке во сне быстро-быстро заговорил Петька.

Павел НОВОКШОНОВ.