Пьеса для однокомнатной квартиры

Действующие лица:
М и Ж. При желании можно называть их Он-Она или Миша-Жанна, или еще как-нибудь. Тахта. Подоконник. Письменный стол. Венский стул. Полки. На полуоткрытой дверце шкафа висит Шарф. Окно, на окне – синий свет фонаря и резная тень от дерева.

(Затемнение. Он лежит на тахте. Она появляется в свете фонаря, сидящей на подоконнике, руками обхватила коленку. Начинает говорить Она.)


Ж: Здравствуй.
M: Здравствуй.
Ж: Я посижу тут?
M: Сиди.
Ж: Ничего, что я прихожу?
M: Ничего.
Ж: Чего – ничего? Ты не рад даже?
M: Ну рад... Тебя же все равно нет.
Ж: Ну и что, что нет, я же здесь. Мог бы и чайник поставить вообще-то...
M: Лень.
Ж: ...или кофе сварить...
M: Не хочу.
Ж: Ну, знаешь... Мне тоже трудно. Приходить как ни в чем не бывало и делать вид, что ничего не произошло. (подбрасывает ключи)
M: Ключи все те же?
Ж: Те же. Надо было брать, пока давали.
M: Сейчас давай.
Ж: Не получится.
M: А вдруг?
Ж: Вдруг – даже кошка не друг.
M: А если я очень захочу... и все получится?..
Ж: Ну, лови! (ключи пролетели сквозь пальцы ловящего, ударились об стену и отлетели к двери.) Вот видишь. Теперь мне надо вставать.
M: Да ладно. Потом возьмешь. Кстати, а почему они отскочили от стены?
Ж: А стена – она и здесь есть. Как и подоконник.
M: А ты как же?
Ж: У меня тут все – как в Англии. Левостороннее движение. Короче, все наоборот. Три времени. Одно пространство. И ключи сейчас в углу, между тем временем, когда мы не были знакомы и тем временем, когда мы только что познакомились.
M: Не верю! Врешь ты все.
Ж: Не скажи... Это я фантазирую. Врут – это когда с работы возвращаются в полпервого ночи. А я так, по мелочи...
M: Кстати, а крылья где?
Ж: А мне не положено.
M: Вроде были? Или это я спал?
Ж: Были-сплыли... Зато видал, какие копыта? (крутит ногой в моднючем сапожке)
M: Это тебя так в виде порицания или копыта тоже заслужить нужно?
Ж: Да нет, в моду вошли... Ты меня знаешь, всегда хотелось быть поближе к космосу. Не крылья, так каблуки.

(пауза. Она смотрит в окно.)

M: Там зима?
Ж: Не знаю...
M: Ты же смотришь в окно?
Ж: Ты забыл, что у меня другое время.
M: И какое же у тебя время года?
Ж: Осень... Наш вяз осыпался. Шуршат листья.

(пауза. Она глухо кашлянула. Еще раз. Закашлялась, не может остановиться)

M: Простыла?
Ж: Ага-кха-кха...кхааа.....
M: Ну вот... Слушай, ты это брось, лечиться давно пора...
Ж: Я тебе и говорю – ставь чайник... Кто тут хозяин дома?
M: Шарф дать?
Ж: Сама возьму... (слезает с подоконника, снимает шарф с дверцы шкафа, два витка вокруг шеи – и обратно на подоконник)
M: Чашки старые возьми... Наши... Ухум-ухум-уххххуммм.... (сразу утонула в кашле)
Ж: Я быстро... Мухой.
M: Муха –ахам-аххххам – разносчик инфекции.... Ххххухххххмммм.....

(пауза. Он выходит на авансцену, заваривает чай, рассказывает зрителю за себя и за нее. Ее голос звучит не от окна, а ниоткуда, как в воспоминаниях.)

M: Наш вяз... Однажды ночью она встала и подошла к окну. Дерево, сплетение тонких ветвей, сквозь них – бело-синий свет фонаря. Она смотрит куда-то вниз. Спросила: «Что это?» - «Деревянный человек.» - «Где?» - «Вот, видишь, рука... затылок...одна рука на груди, а другая закрывает голову.» - «Он чего-то боится?» - «Нет, что ты... Он играет на струнах своего сердца.» - «Струнах сердца?» - «Давным-давно жил скрипач... И играл он так хорошо, что сердца плакали... и смеялись... Но однажды он полюбил и потерял – и скрипка только плакала... Он больше не выходил из своего дома, и только плакала и плакала скрипка... Скрипач постарел – потому что нельзя не постареть от горя – и руки его стали узловатыми как ветки, и скрипка по-прежнему пела и плакала в его руках.» - «А потом он умер?» - «Нет... Когда скрипка перестала плакать совсем, дома его не оказалось. Ни его, ни скрипки. Только под окном стояло дерево с узловатыми ветвями, на которых кто-то оставил смычок... Скоро его домик снесли и постоили наш дом, а дерево осталось... И росло, и укрывало зелеными листьями деревянную голову...» - «Он стережет нас?» - «Он бережет наш покой. И наше счастье...» - «Так будет всегда?» - «Конечно!.. Пока живет деревянный человек.»

Я не могу так. Ты – рядом... Почти рядом... Но тебя нет... Я не понимаю, что это. Как я живу... Если я – живу, то что же это за жизнь... Ты – мой черный человек. Мой человечек... Близкий мой человечек, который стал моим проклятием, болью моей... Я не могу ничего поделать... и все таки живу... Не уходи... Или не приходи... Нет, что это я – приходи и оставайся. Не отпускай меня – мне страшно... Если люди сходят с ума, то именно так... Ты же знаешь меня, я никогда не был таким... беззащитным? Я был слишком сильным, чтобы сойти с ума. Я бы слишком жив, чтобы сразу же уйти за тобой. Что же ты сделала со мной, милая?... Почему не отпустила меня – там? Как же ты любила меня, что не смогла оставить... Милая, не уходи, пожалуйста... Я прошу тебя... Не уходи....

(свет над Ним гаснет. Снова видно ее на подоконнике. Встала, забрала ключи и снова вернулась на подоконник.)

Ж: Милый, мне страшно... (закутываясь в шарф по уши). Ты вроде бы только что был рядом... И я уже где-то далеко. Совсем одна. Это вроде бы твой – родной и знакомый – дом, но я чувствую себя лишней... Твоя фотография смотрит на меня строго. Неодобрительно. Разве можно так смотреть в каких-то там шесть лет? Что я могла сделать такого страшного, что шестилетний мальчик прогоняет меня взглядом? Чего я НЕ сделала, если двадцатишестилетний взрослый смотрел сквозь меня? И не видел? Почему я все еще здесь?.. Твой шарф... Шарф с твоим дыханием. И твоим теплом... И твоими руками... Только твой шарф остался прежним. Ты говоришь, что из окна больше не виден деревянный человек. Что его долго пилили на куски и увезли в заляпанном цементом Камазе... И человек больше не играет на струнах своего сердца. Нет ни сердца, ни струн... Остался только фонарь. Светит голым синим светом. Бдит. Щупает каждый комочек грязи. Деревянный человек укрывал твое окно от этих нескромных взглядов. Укрывал тебя и меня. А теперь – чужой взгляд в упор. Неообрительный, как взгляд твоей детской фотографии. Они выталкивают меня из этой комнаты. И будут гнать вниз по лестнице, прочь из подъезда... И уже не пустят меня обратно. Если я уйду сейчас, то уже не вернусь... Не смогу... До свиданья... Хотя нет – прощай!.. Именно прощай... Тебя рядом нет, и я говорю «прощай» твоему шарфу. И еще – «спасибо», и еще «извини»... И когда ты вернешься, ты даже не заметишь, что я ушла. Что поделать, если приходит время. Бегут стрелки. Спасибо-прощай-извини. Я ухожу. Милый... Мой милый... Мой?..

(пауза. Он вернулся в комнату. Пытается дать ей кружку. Не получается. Он вспоминает, в чем дело и ставит кружку на подоконник. Она берет кружку обеими руками и начинает пить – эта кружка есть и в ее времени. А чай? Так ли это важно, есть ли в ее времени этот чай?)

M: Интересно, что же это все-таки было у нас...
Ж: Было так странно...
M: Странно, но хорошо...
Ж: Нам было так... так... Почему же все кончилось?
M: Прошло столько времени... Наверно, виновато время.
Ж: Время все убивает... Уходит... Уносит с собой...
M: Лечит...
Ж: Разве?..
M: Правда. Хотя... время – это как операция, показывает, что уже пора. Что дальше будет только хуже.
Ж: А у нас – могло быть хуже?
M: Не знаю. Лучше?
Ж: Тогда это было бы совсем не то...
M: Правда....
Ж: Ты все так же со мной соглашаешься.
M: А тебе все столько же лет...
Ж: Ну и сколько же?
M: ...знаешь ли...
Ж: Просто ты не помнишь. Ты ни-че-го не помнишь. Какая разница? Все забудется. Совсем, понимаешь?.. И ты меня отпустишь. Совсем...
M: Не надо... Ну не надо, не стоит... Ты всегда была – вот такой... Не надо хотя бы сейчас...
Ж: Не на-до хо-тя бы сей-час...
M: Ты обиделась... Ты злишься и снова подбрасываешь ключи. Знаешь, мне все равно хорошо с тобой. Даже с такой. Даже сейчас.

(пауза)

Ж: Прошло столько времени. Я уже ничего не знаю.
M: Разве? Разве для тебя все случилось так... давно?
Ж: Я устала. Это все... большая игра слов.
M: Ты уходишь?
Ж: Я ухожу.
M: Таймаут?
Ж: Цейтнот. Я правда не могу так больше. Извини. (садится на подоконник, сутулится, смотрит вниз, шарф свисает до полу. Слушает, как Он говорит, но на него не смотрит.)
M: Ты уходишь от меня... И мне становится страшно. Я боюсь, что ты можешь уйти уже совсем. И я останусь один. Ты оказываешься все дальше от меня, и не чувствуешь этого. А я как-то острее, что ли... чувствую все, что связано с тобой.... или с нами... Не уходи. Мне будет страшно без тебя. Как я буду жить без тебя? Но ты смеешься. Ты опять смеешься, запрокидывая голову – и уходишь. Уходишь пританцовывая, шурша листьями, поддевая их носком... Не думая, что им тоже больно... Не думая, кто ты... Не думая, сколько тебе лет... Ни о чем не думая... Смеясь и пританцовывая... Убегая от меня... Прощай.

(На подоконнике больше никого нет. То, что казалось женской фигуркой – просто длинный шарф, замотанный вокруг оконной ручки, который свисает почти до полу...)