Он говорил, я говорила

Он говорил про себя: «Я скучный». Я же слушала его, раскрыв рот, ловила каждое слово. Он умел гнуть свою линию. Я училась гнуть свою. Он проявлял слишком много внимания, чем заставлял мой голос терять уверенность. Я глупо пялилась на прилавок, выбирала, но не могла выбрать, прикидывала, но не хотела говорить. «А он любит клубнику», – думала я после покупки третьего килограмма. Но что было думать, когда через три часа он так и не притронулся к ней. Шли к переходу. Он медленно, но уверенно. Я уверенно, но медленно. «Давай я куплю тебе цветы», – предложил он. «Они завянут», – отказалась я. Главное, что помнит женские слабости. Главное, что проявила вежливость. Молчание. Вопрос не в тему. Молчание. «Подъедем?» Кивок. «Здесь я учился». Кивок. «Я всегда засыпаю в машине». Улыбка. Ладонь грубая, но теплая. Зелень пыльная, но летняя. «Искупаемся в фонтане?» Нет, просто кормим голубей. Тихо. Очень тихо. Мне этого не хватало. Каменные ступеньки вверх. Каменная лавочка, накаленная солнцем. Глоток вина. Глоток предзакатного тепла. Лучи путаются в моих ресницах. «Ничего, что я в солнечных очках?» Пусть будет ничего, но хотелось бы видеть твои глаза. «Травма?» «Доской по голове. С тех пор правый глаз слезится». Мое откровенное беспокойство потешило его. Мой взгляд в его сторону зацепил другой, направленный в небо. Он восхищался соловьиными трелями. Мечтал уехать из города и купить домик в деревне. Познать единение с природой, читать А. Чехова в гамаке, пить белое вино у камина. Я отталкивалась от земли и парила в воздухе, а в нем – ароматы сирени и елей. «Холодно? Пройдемся. Осторожно! Держи меня за руку». Вцепилась. Крепко. «Обувь не удобная». Легко. Свободно. Суетится только мошкара. Румянится только небо. На горе по-другому дышится. И дождь не нужен для счастья. И глаза у него серые. «Не пропусти закат». Не отпусти мою руку.
Его называли мастером на кухне. Он был мастером на кухне и в постели. Я называлась мастерицей пера. И была таковой. Он любил старые русские песни, грибные блюда и не верил в черную кошку. Я слушала «Арию», рисовала грибные поляны и сплевывала через левое плечо. Он говорил: «Я часто гуляю здесь с сыном. Он катается на роликах». Я говорила: «Ролики – моя страсть, а еще я дую огромные пузыри из жвачки». Он хотел казаться сильным, а зря – таким и был. Говорил низким голосом, спокойно и выдержанно. И безумно напоминал мне Дельфина. Он был падким на женщин, потому сторонился их. Я говорила: «Одному быть нельзя». Он говорил: «Поэтому я и не один». Я знала, что вспомню это через неделю бесполезного ожидания. Он был уверен: есть то, что нравится, а все остальное – мусор. Я знала: новое всегда интересно. И еще: все надо попробовать. Он понимал, что мир не так уж прекрасен, что зверье свирепо и опасно, но при этом сберег в себе человека. Я носила розовые очки и берегла в себе ребенка. Он подарил мне один вечер, который я назвала совершенным. Я не смотрела ему вслед – хотелось видеть, как он идет мне навстречу. Он говорил немного устало. Я говорила о любви.