Убежище

Действующие лица:

Главврач.
Ветер.
Александра.
Линкольн.
Дикий Ангел.
Фанни Каплан.
Медсестра.
Санитары.


ДЕЙСТВИЕ 1
Сцена 1
Кабинет главврача. Главврач сидит за столом и что-то пишет. Это маленький тщедушный человечек в очках в роговой оправе и с козлиной бородкой.
Главврач (проговаривая про себя): Ивановой Анастасии Юрьевне назначить серию промываний в виду плохого самочувствия… Вот уж эта Иванова, из-под земли, а достанет револьвер, пусть незаряженный, а все-таки… Да и для психики все же губительно. Такая вишневой косточкой застрелит. Не буйная, но оч-ч-ень вспыльчивая особа… Еще этого молодого человека привезли недавно, тоже случай весьма, весьма запущенный, болен от любви…
Стук в дверь
Входит молодая женщина
Женщина: Здравствуйте.
Главврач (живо): Здравствуйте-здравствуйте. С чем к нам пожаловали? Шизофрения? Легкое помешательство? Клептомания? Раздвоение личности?
Женщина (смущаясь): Я бы хотела проведать Барашкина Александра, его привезли к вам недавно, кажется, да, вот так…
Главврач: Да-да, конечно, только сейчас посидите пока минут 15, у них процедуры сейчас.
Женщина (рассеянно, оглядывая кабинет): Подождать?.. Да.. Да, подождать. Конечно. Я подожду.
Главврач: А вы кем, собственно, ему приходитесь?
Женщина: Я? Нет, я – нет. Я не прихожусь… никем.. ему, я его подруга.
Главврач (хитро): Любимая женщина?
Женщина (слегка краснея): Да, любимая, ну да, в некотором роде…
Главврач: Эх, любовь, да… Самое страшное из помешательств. И я ведь тоже когда-то любил. Мне было 20 лет, я учился на юриста, был молодым преуспевающим студентом, и вдруг появилась она. Ее звали Саша… Рыжая, стройная… Независимая, сильная. Мы любили друг друга страстно, безумно, сумасбродно. После ночи она стригла мне ногти на руках, а я целовал ее пальчики на ступнях. Указательные и мизинчики. Да, только их. Всегда их. Я дарил ей желтые цветы, она связала мне варежки. Но потом она уехала и сказала мне, что все кончено. Я не допытывался причин, я отпустил ее, когда она уходила, чтобы в последний раз хлопнуть дверью моей квартиры, я кинулся к ее еще не обутым ногам и со всей страстью и горечью припал губами к ее пальчикам. К указательному, а потом к мизинцу. Как сейчас помню. Она посмотрела на меня, провела рукой по моим волосам и ушла. В тот же день я слег с температурой, а назавтра меня привезли в психушку в тяжелом шоково-бредовом состоянии. Я провалялся там два месяца, а потом бросил институт и стал учиться на психиатра. Так что все мы немножечко помешанные… Но вы меня не слушаете?
Женщина (вздрогнув, словно очнувшись ото сна): А? Нет, что вы я очень внимательно слушала…
Главврач: Да, вот судьба психиатра: выслушивай, терпи, лечи, а самого выслушать и некому… Ну ладно, в общем уже вам можно идти  к нему. Я провожу вас.
Уходят.

Сцена 2
Больничная мужская палата.
Дикий Ангел и Линкольн сидят на больничной койке и играют в подкидного. Дикий Ангел – молодой худосочный юноша лет 25, Линкольн – худощавый мужчина лет под сорок в очках. Сбоку, в левом дальнем углу сцены у окошка стоит Ветер, что-то громко бормоча и заламывая руки.
Дикий Ангел: У тебя шестерка? Ходи.
Линкольн: Да, сейчас похожу. Я думаю… Да, кстати, как тебе наш новенький?
Дикий Ангел: Это тот, который Ветер-то? Да не знаю, в общем… Но я почему-то подозреваю, что у него не все дома, странно ведет себя как-то. Сегодня, пока ты спал, он из окна выкинуться хотел, полетать видите ли ему захотелось… Бито!
Линкольн: Ишь ты! Ну ты следи за ним, а то вдруг, знаешь ли…(понижая голос, что-то шепчет Дикому Ангелу на ухо, заглядывая попутно тому в карты)… нам потом вставят еще по полной, что не усмотрели.
Дикий Ангел: Что-то ты страсти какие-то говоришь, придет же такое в голову… Ах, ты подлец, ты мне в карты подсматриваешь, мерзавец! Ублюдком был, ублюдком остался! Не буду никогда, никогда с тобой играть! (вскакивает, лихорадочно собирая карты и засовывая их под матрас). Пусть тебя застрелит эта террористка, пусть, пусть! Не помогу, и в туалет с тобой больше ходить не буду, не проси! Пусть подкараулит у сортира и застрелит!
Линкольн: Да успокойся, Милагрос!
Дикий Ангел: Нет, нет! Нечего, понял? Нечего!
Линкольн: Что нечего-то, истерик?
Дикий Ангел: Ах он еще не знает?!! Не знает! (бьется в истерике, бегает по сцене, размахивает руками, шумит) Так поступать нечего! В карты! Заглядывать! Нельзя! Нечего, нечего! Ки пасса? Баста, пор фавор! Буэнос диас, буэнос ночес! Аста ла виста! Но пасаран! Иво, где ты, где ты? Не слушай эту стерву Пилар, она твои деньги хочет, а я ничего не хочу от тебя, мой милый, мой дорогой!
Ветер испуганно глядит на Дикого Ангела, вздрагивает при каждом выкрике, медленно пятится и прячется за шторой.

Открывается дверь, заходят главврач и женщина. Дикий Ангел мгновенно замолкает, уставляется подобострастным взглядом на главврача.
Главврач: Кто тут шумел?
Линкольн: (указывая на Дикого Ангела) Он, он шумел, мистер доктор! Заберите его сейчас же! Я вам по секрету скажу (наклоняется к доктору) – он буйный! Чрезвычайно! Полечите немного и назад к нам, плиз! Так уж я привязался к этому рыжеволосому искусителю, что мочи нет!
Главврач: Санитары!
Вбегают двое санитар.
Уведите в процедурный кабинет, и пусть сестра ко мне зайдет.
Санитары берут Дикого Ангела под руки и уводят. Тот кричит, стонет и брыкается.

Главврач: Ну, где тут Барашкин?
Линкольн: Там, вот там, у окна за шторой.
Ветер выходит из укрытия.

Женщина: (сдавленно) Ах! (кидается к нему на колени, целует руки): Александр! Милый мой, единственный, любовь моя! Дай я тебя обниму! (Плачет).
Ветер: Да, я любил тебя, Александра, любил… Здравствуй, посиди немного и уходи, ладно? Уходи.
Александра: Почему, почему? (поднимается, обнимает его, но он стоит руки по швам). Почему, скажи, Саша, скажи. Что с тобой стало? У нас все было так хорошо…
Ветер: Хорошо? Да… Было хорошо. Было.
Александра: Ну почему же «было»? Неужели нельзя все вернуть?
Ветер: Потому что у ветра не может быть любви… Ветер – самое одинокое существо в природе, вечный скиталец, все видит, все знает. Каждой твари в мире по паре – у оленя есть олениха, у елки – сосна, у солнца – месяц. И только у ветра никого нет. Только ветер один. Всегда один. Он видел сотни, тысячи, миллионы любящих пар, но ему самому никогда не суждено обрести счастье. Он так и будет годами носить свое незримое тело по полям, лесам, горам, морям, подхватывая для забавы с собой разных невольных спутников: мачтовые парусные корабли, разноцветные воздушные шарики, сухие и колючие перекати-поля. Но ни от кого он не видит сочувствия: шарики и колючки глухи к его стенаниям, а люди на кораблях, слушая, как он воет от тоски, проклинают его. И так будет всегда. Вечно.
Александра (отвернувшись, лежа лицом на подушке на койке, захлебываясь от рыданий): Хватит, …. Саша, хватит! Про…шу! У…мо…ля…ю! Прекрати, пере…стань!
Входит медсестра.
Медсестра: Доктор, я пришла, вы меня звали!
Главврач: Да, у Худова припадок, он в процедурной, морфий вколоть надо. Сейчас пойдем. (Александре и Ветру): Эй вы, давайте я проведу вас к себе в кабинет, вы там объяснитесь, только санитаров за дверь поставлю. На всякий случай. Хи-хи.
Все уходят. Александра поддерживает Ветра под руку.

Линкольн: Ушли. Слава богу. А то так и государством некогда заняться… Юг бунтует… Рабовладельцы несчастные! Не думают ни о правах, ни о свободе! Демократия называется! Половина населения живет хуже собак! Но я… боюсь! Я, президент великой, свободной страны и… боюсь! Мне страшно. Я великий президент, реформатор, объединитель страны, освободитель! Мой портрет будет на долларах печататься! И так нелепо погибнуть! 14 апреля, 14 апреля, 14 апреля, oh, my god! Голова пухнет… Театр, театр Форда... Лицедейство. Из-за рядов внизу, вдруг… вот... вот… блестят глаза фанатика. Страшно блестят. Зло… Револьвер, дуло холодное металлическое, равнодушное. Господи, как холодно! Холодно… Джон Бутс… Кто он, не знаю, фанатичный сторонник южан… Плебей, неуч, недостоин звания человека, феодал проклятый. Но самое ужасное, самое страшное – то, что сейчас он надо мной хозяин, он царь, он властелин! Вот прицел… Бац! И все… темнота. В висок, на месте. Маленький тщедушный человечек на сцене: «Так погибают тираны! Юг отомщен!». Что он кричит? Зачем? Зачем все? Для меня ничего нет, ни войны, ни Америки, только дырка в черепе, лужа крови и этот…этот револьвер!
Дверь распахивается со свистом, врывается Фанни Каплан. Это сутулая немолодая женщина в толстых очках. В руке у нее браунинг.
Линкольн: Ах! (сползает со стула). Нет, господи, нет!
Фанни Каплан: Да, черт возьми, да! Ильич проклятый, нет тебе жизни, нет правды, нет любви! Нет власти!
Линкольн: Какой Ильич? What does it mean – Ilyich? Я не есть Ильич, я есть американский президент!
Фанни Каплан: Тем хуже для тебя, империалистическая собака! (взводит курок). Готовься умереть, тварь дрожащая! Нет для тебя места в светлом мире будущего! Да здравствуют идеи социализма!
Линкольн: (сквозь слезы) А как же я умру? Прямо сейчас? Я же Авраам Линкольн, Эйб, понимаешь?
Фанни Каплан: (недоверчиво) Авраам, говоришь?
Линкольн: Авраам, Авраам.
Фанни Каплан (опуская браунинг): Прости, дорогой Абрам, не признала! Ведь и я в общем-то, в некотором роде Фейга Ройдман… Ладно, забудем и разойдемся полюбовно, как говорится… Пойдем, чаю попьем.
Уходят.

Сцена 3
Там же.
Вбегает легко, как мальчик, Ветер. За ним идет, опустив голову и руки Александра.
Ветер: Саша, любить я никого не могу, это так, но почему же не… Пускай ты моя сухая листва, и я тебя возьму, подхвачу, заверчу, закружу! (Подхватывает ее на руки и кружит по комнате) Милая, милая, любимая! (Обнимает и целует ее, поцелуй длится секунд 10, потом он резко отстраняется и смотрит пристально ей в глаза) Как хорошо, как просто замечательно! Самые лучшие секунды моей жизни – это сейчас!
Александра (шепчет): Саша, Саша, я тебя боготворю, люблю! Пусть все всегда будет так, как сейчас!
Ветер (вздрагивая, резко): Нет.
Александра: Что нет, мой любимый?
Ветер: Всегда не будет так, как сейчас! Более того, НИКОГДА не будет так, как сейчас. Потому что это… это – один раз в жизни, знаешь? Помнишь: «У счастья нет завтрашнего дня, оно не помнит прошедшего, не думает о будущем; у него есть настоящее – и то не день, а мгновение!» Вот эти мгновения, а теперь вперед, скитаться и никогда не смотреть назад и не вспоминать о тебе! Прощай, Саша, прощай! (прижимается губами к ее лбу, вскакивает на подоконник, выбивает стекло и выпрыгивает) Прощай, любовь!
Александра (срывающимся голосом): Саша!
Занавес

ДЕЙСТВИЕ 2

Сцена 1
Больничная женская палата. Александра, одетая в больничную пижаму, похудевшая, осунувшаяся и постаревшая, сидит на полу на одеяле посередине комнаты и бессмысленным взглядом рассматривает его складки. Чуть сбоку на кровати Фанни Каплан, поджав под себя ноги, чистит браунинг.
Фанни Каплан: Да успокойся ты, странная девушка! Что ты себя-то изводишь?
Александра: Пуленепробиваемые…
Фанни Каплан: Ну что ты заладила свое! Ну да, пуленепробиваемые, и что с этого?
Александра: Пу-ле-не-про-би-ва-е-мы-е!
Фанни Каплан: Ну да, ну да… Бу-ра-ти-но! (Прячет браунинг) Все, хватит уже дурью маяться, ну убился любимый, ну что теперь, повеситься? И к тому же, что значит пуленепробиваемость для любви? Ничего! Ноль, миф! Послушай лучше, что расскажу. Сегодня когда ты в процедурку ходила, Милагрос опять приходил. «Не могу обитать в мужской палате, - говорит. – Чувствую себя женщиной и все тут!» Ну главврач, конечно, запретил. Он сейчас злой такой, ему из-за твоего хахаля теперь судебное разбирательство проходить. А вообще так ему и надо, каззел! А лучше расстрелять, без суда, с-с-с-уку!
Дверь распахивается, входит главврач, уставший, с всклокоченной бородкой. С ним два санитара.

Главврач: Что ты тут говоришь, Иванова? Без суда, расстрелять? Да я тебя… Тьфу ты, дура! В одиночку ее на пять суток, будет знать, как тут речи разводить! Но не сейчас, пусть пока посидит, а вы, санитары, пока со мной пойдемте. А ты пойдем со мной, Саша. Саша? Как давно не произносил я этого имени! Теперь я тебя нескоро отсюда отпущу, хи-хи-хи! Хоть и выздоровеешь,  а с тобой я не сразу расстанусь, крошка!
Все уходят. Санитары уводят Фанни Каплан под руки.

Сцена 2
Кабинет главврача. Входят главврач, и Александра с двумя санитарами. Санитары сажают Александру на стул и удаляются.

Главврач (садится на стул напротив нее): Ну что, дорогушенька, как у тебя делишки? Хи-хи!
Молчание.
Главврач: Что молчишь-то? Ты должна отвечать на вопросы, отвечай!
Александра (безжизненно глядя куда-то в сторону): Я сухая, желтая листва, во мне нет жизни, я мертва, я нема… Отстаньте от меня, умоляю вас.
Главврач: Не говори глупости, я не могу отстать от тебя, это моя работа, ну-ка, ну-ка, может расскажешь. Неужели дело все в этом Барашкине? Все будет хорошо, я тебя вылечу, ты опять будешь красивая, сильная, умная, здоровая! Если ты конечно, будешь содействовать выздоровлению. (Придвигает стул вплотную к Александре) А? Ну что? Будешь? (Обнимает ее и лапает за задницу)
Александра: Нет! Нет, отстаньте, пустите, пускай все будет так, как есть! (Вырывается и бежит к двери)
Главврач: Санитары!
Двое санитар высовываются из двери, глядят на главврача, и Александра беспрепятственно пробегает между ними.

Главврач: Олухи! Олухи! Идиоты!
Санитары (хором): В чем дело?
Главврач: Да ним чем, болваны! (С досады со злостью швыряет со стола лампу.) Ладно… Хоть медсестру позовите что ли!
Санитары скрываются, через минуту входит медсестра. Верхние пуговицы ее халатика в обтяжку расстегнуты.

Главврач (флиртуя): Ох, Анна Сергеевна, вы чертовски хорошо сегодня выглядите, позвольте поцеловать вам руку. (Целует руку, потом локоть, шею).
Медсестра (томно): Ох, баловник, вам бы все шалить…
Они поворачиваются, он держит руку у нее на заднице, уходят.

Сцена 3
Больничная мужская палата. Дикий Ангел стоит у окна и смотрит вниз. Линкольн лежит на кровати и плюет в потолок. Молчат.
Дикий Ангел (противным, ноющим голосом): Никто меня не любит, никто не понимает… Никому я не нужен, никому до меня нет дела.
Линкольн: Заткнись!
Дикий Ангел: Нет, ты послушай! Ну вот, я умру – никто не заметит. Вон этот чудак выкинулся из окна – так всех на уши поднял, вся больница на головах ходила, хотя казалось бы – чего особенного? Ничего! Так, неврастеник какой-то. А я, хоть прилюдное самочетвертование устрою – никто и не заметит, никто и глазом не моргнет!
Линкольн: Заткнись, fucking asshole!
Дикий Ангел: (резко и пронзительно взвизгивая) А ты меня не затыкай! Эгоист! Зажравшийся каззел! Ты только о себе и думаешь! Нет, чтоб другим помочь! Мудила!
Линкольн: Заткнись, последний раз говорю!
Дикий Ангел: Ах так! (хватает с прикроватного столика свою пилочку для ногтей и с силой швыряет в лицо Линкольну)
Линкольн уклоняется, пилочка пролетает мимо. Он встает, засучивает рукава и угрожающе приближается к Дикому Ангелу.

Линкольн: Ну вот, а сейчас кое-кого будут бить и, может быть, даже ногами. (Ударяет кулаком Дикого Ангела в лицо, тот пошатывается и верещит).
Дикий Ангел: Вы делаете мне больно! Это не то, что ты думаешь! Ты еще заплатишь за это! Мы еще посмотрим, кто здесь прав! Хорошо смеется тот, кто смеется последний! Mouerto les dictatoros!
Линкольн: Санитары, на помощь!
Вбегают двое санитар.

Линкольн: Уведите его, у него припадок!
Санитары уводят Дикого Ангела.
Линкольн: Слава тебе, великий господи. Как же надоело жить с припадочным! Нервотрепка одна! Однако мне нельзя нервничать, глава государства, как-никак! Кстати, неплохо бы устроить встречу с преданным народом. Где опять мой пресс-секретарь? Куда-то запропастился, никогда его на месте нет. Придется нарушать регламент… (Пытается растворить окно, но оно плотно закрыто). О нет, о нет! Что же делать, окно закрыто! Все словно сговорились держать меня в золотой клетке! А все… все… все за моей спиной, власть уже не в моих руках! Измена! Предательство! (Садится на пол и плачет)
Тихо отворяется дверь и входит Фанни Каплан.
Фанни Каплан (вполголоса): Абрам, эй, Абрам!
Линкольн (оборачиваясь): А, Фанничка, здравствуй, я скучал, я так скучал, садиьс со мной рядышком, я тебя обниму.
Фанни Каплан (садится): Ты хороший, большой и теплый.
На заднем плане осторожно и тихо входит Александра.
Линкольн (обнимая ее и кладя голову ей на плечо): Вот так, сиди, сиди, дорогая! Мы так сядем и будем сидеть вместе, всегда! И нам будет тепло, спокойно и уютно, и стрелять в нас никто не будет никогда… Никто нас не ударит, никто не обидит. (тихо) Ничего не случится. Ничего.
На заднем плане танцует сама с собой Александра.

Занавес