Р И М, или превратности судьбы

Вот.
Вот так оно всё и было.
Иван  Никифорович Балагуров маячил на пустой арене, в недоумении чеша репу. Он отчётливо помнил, что ещё час назад в лёгких воздуха куролесил февраль, и трясла за форточки окна зубастая вьюга – а теперь явно не февральская жара бороздила песок под ногами… Но что-то ещё было здесь не так, Иван Никифорович никак не мог уловить, что именно и страшно злился по данной причине. И чесал репу, воткнув невидящий взор в песок. Кккк…
Да!
А как же… взгляд Ивана Никифоровича пополз вверх… и наткнулся на серую твёрдую массу, уложенную в знакомые формы. Смутная мыслишка зашевелилась под черепной коробкой, но Балагуров ни в какую не мог ухватить её за хвост.
Тут.
Тут в хребет Ивана Никифоровича упёрся чей-то палец. Балагуров вздрогнул и круто развернулся, и… окостенел, но почему-то только частями. Пред очами Иванки стоял человек, обёрнутый в простыню. 
- Salutam! – сказало чудо в простыне, нисколько не удивившись присутствию (и молчанию) Ивана Никифоровича, - Salutam te, honestus vir! – чудо начало раздражаться. Балагуров по-бараньи молчал.
А-а!
Мысль приблизилась к поверхности. В сознание стали мучительно пробиваться  картинки из учебника по истории, каким бабка неоднократно пыталась топить печь, а дед каждый раз заходился криком и вытаскивал книгу из пекла. Ну! Точно!  Рррр…
Чёрт!
«Чёрт!» - выругался Иван Никифорович по-простецки и пнул убегающую мысль с силой, достойной русского мужика. Чудо в простыне покачнулось и медленно взяло Ивана Никифоровича за грудки. Молчание явно перестало его устраивать. “Prō dī immortālēs!” – отпустив болтавшегося из стороны в сторону, будто старый мешок, Балагурова, воскликнул незнакомец и воздел руци к небу. Затем чудо бросило палку с железным наконечником и убежало, поднимая песочную пыль. Иван Никифорович поднял палку и подумал, что такою неудобно картошку окучивать-то поди, а уж пахать и подавно.
Рим!
«Р И М» - вонзилось в сознание искомое слово. Рррим! Ну! Точно! И палка как на картинке, и серое – этот… Кккк…
Но.
Но как оказался этот самый Р И М в усадьбе потомственного купца Балагурова, купца в третьем поколении, человека с почти завершённым начальным земским образованием? Балагуров точно знал, что в пятницу, 15-го февраля 1889 года он, потомственный купец, уважаемый в деревне Хохловке муж – никуда из своей усадьбы не уезжал! КАК? Как такая оказия могла приключиться?
А тем временем…
А тем временем откуда-то из-под песочного покрова само собою явилось ещё одно чудо, только при виде его Ивану Никифоровичу возжелалось к матушке на Небо, а не к воспоминаниям о бабке с дедом, сражающихся из-за учебника по истории Древнего Рима. «Чудо» было с ног до головы (или наоборот?) обёрнуто листами железа, из макушки торчали перья, в руках поблёскивала на ярком италийском солнце палочка посильнее той, что держал Балагуров – эта была вся из железа, она слепила глаза, она внушала благородный ужас. Такими предметами в деревне Хохловке резали свиней к празднику. А оказаться на месте свиньи Балагурову вовсе не улыбалось.
Дзыннь, бухх…
«Чудо» громыхало к Ивану Никифоровичу. Захотелось провалиться сквозь землю, что, отступая, Иван Никифорович незамедлительно и совершил. А под землёй стоял шум, слышались речи – явно не русские, и даже не французские, хотя французскую мову Балагуров почти что знал – его лексический запас, пожалуй, слов двадцать пять насчитывал… Но некогда было считати количество выученных встарь французских изречений, так как внимание отвлекло происходящее под землёй. Множество человек в разных простынях, либо в железках, точили свинорезы, палки с наконечниками; залечивали раны, ругались, веселились… До Балагурова им не было никакого дела: они разговаривали между собою, иногда гоготали. Пройдя по коридорам, Иван Никифорович неожиданно наткнулся на клетку с тиграми.
АААА!
Балагуров побежал вскачь, высоко поднимая пятки и обливаясь солёным потом. Тигр – наглая рыжая морда – совершенно обнаглел и хотел сквозь прутья цапнуть Ивана Никифоровича! Ну как было честному, благородному человеку выжить в таких непростых условиях?! Пробегая по тёмным кальсонам бесконечных коридоров не в силах остановиться – хотя опасность в виде тигра давно миновала – Иван Никифорович успел заметить невысокого щуплого человечка с красным некрасивым лицом и с хлыстом в тоненькой ручке. Этот откровенный гном густым басом покрывал около двух десятков солдат, собравшихся вокруг него в трясущуюся кучку, побряцивавшую латами. «Видать, ихний Суворов», - подумал Иван Никифорович и оказался на вершине холма рядом с белоколонным зданием, совершенно непохожим на московскую архитектуру.
КОЛИЗЕЙ !
То, первое, с песком внутри было Колизеем! Балагуров поймал наконец вторую шуршащую мысль. Ну конечно! Он ещё помнил, что слово было какое-то странное, начинающееся с союза… «Чудеса!» - решил про себя Иван Никифорович. Однако, холм-то вот он, под ногами стоял и никуда не девался. И белоколонное сооружение угрожающе молчало за спиной. Тем временем начинало темнеть. Балагуров забеспокоился: а вот Марфа Алексевна как хватится муженька своего да как поднимет визг пронзительный во всём родовом тереме, да как напужает слуг всех четверых, да собак всех девятерых, да кур, да иную птицу, в деревне Хохловке проживающую… А муженёк тут Колизей с холма безымянного созерцает и об жёнушке своей единственной не думает ни проха.
И вдруг…
И вдруг из тени колон выплывает нечто – беспросветной красоты, в одной полупростыне, с распущенными по пояс волосами, с улыбкой Венеры, с цветком возле уха. Ивашка тихо присвистнул и немного покраснел при виде такого бесстыдства. Прекрасная римлянка подошла к замершему Балагурову и на чистейшем руссом языке завопила:
«А ну вставай, паразит, алкоголик бешаный! Опять надрался вчера с соседом до ухрюкивания, где твоя совесть, старый болван?! Все мозги пропил, какие были! А ну поднимайся, кому говорю! Ишь разлёгся!»
Блюм, блюм!
Раздались хлопки по щекам. Ничего не понимающий Иван Никифорович Балагуров с трудом продрал глаза и заморгал ими во все стороны. Весь сколько-нибудь удовлетворительный  обзор заслоняло лицо Марфы Алексевны – не слишком располагающее к добрым настроениям. Иван в страхе упал ниц, распластался перед женою и стал сбивчиво бормотать про Рим, Колизей и бесстыдную римлянку; про то, что он только всё время и думал о своей суженой Марфушке Алексевнушке и ещё что-то, казавшееся Марфушке совершеннейшим пьяным бредом, тем паче, что ни про какой Рим и ни про какого Колю, которого надо сеять, она и слыхом не слыхивала, и духом не чуяла. Она настойчиво требовала от мужа переезда в Петенбург, в светские круги, и древние римлянки её мало интересовали. А муж усердно пил вместо того, чтобы работать – как нормальный обычный русский человек.
Вот.
Вот так и закончилась эта трагическая история о несостоявшемся романе antiquae Romanae и потомственного русского купца в третьем поколении, с почти завершённым начальным земским образованием Ивана Никифоровича Балагурова.
Вот так всё и было.

___________________________________________________________
               
Salutam te, honestus vir! - Приветствую тебя, доблестный муж!
Prō dī immortālēs! - О бессмертные боги!
Antiqua Romana - Древняя римлянка