Черная смерть

Черная смерть

На средневековый город спускалась ночь. Она уже вобрала в себя пик ратуши, крыши домов на холме и теперь ее иссиня-черные крылья неспешно опускались на серые улицы.
Тьма сползала все ниже и ниже, становясь неотвратимей в своей по-королевски величественной медлительности. Она струилась под мостами, превращая поверхность рек в бездонную пропасть, лилась вдоль узких переулков и кривых улочек, окутывала покрытые плесенью стены построек, заглядывала в черные прищуры наспех заколоченных окон, заползала в распахнутые двери осиротевших домов.
Город был пуст. Люди покинули его, оставив на тротуарах сломанные телеги, рассыпавшуюся домашнюю утварь, затруднявших бегство животных и пепелища костров, ставших последним приютом тем, кто не успел, кого забрала Смерть, прошедшаяся тягостной поступью по улицам, не щадя никого, попавшегося на пути. Смерть, унесшая судьбы тысяч. Смерть, провожаемая неизменной свитой одичавших собак и черных, любящих падаль птиц. Смерть,  опустившая шлейф тьмы на выжженный след. Ночь не принесла прохлады, казалось, она насквозь пропитана застывшими стонами, страхом и чувством тоски тонущими среди удушающей затхлости.
Среди вымершего города, на главной площади, горел костер. В стороне от яркого пламени, в черном, сливающимся с тьмой плаще, стоял инквизитор. Его неестественно прямая спина и бледное лицо придавали удивительное сходство с марионеткой. Взгляд, проходя сквозь костер, был устремлен куда-то вдаль. В прошлое. Всего на час в прошлое… Тогда Она еще была жива. Рыжие волосы мягко обрамляли лицо и будто отражали последние блики заходящего дня. Рука лежала на его руке, словно успокаивая. Говоря, что все так и было предрешено. Что его вины здесь нет. Глаза обнимали, наполняя лучащейся любовью. К нему. Объявившему приговор. К нему. Приведшего его в исполнение. К нему. Казнящему ее лишь потому, что обещал. К нему. Выполняющему обещание среди глухой невидящей пустоты мертвого города. Обернувшись в последний раз, Она улыбнулась. Мягко коснулась теплыми губами ледяной щеки. Взошла на костер. Его руки дрожали, поднося факел. А потом… Потом в одно мгновение огонь захватил весь хворост, перекинулся на платье, обнимая ее плечи… С карниза стоявшей неподалеку башни вспорхнул и стремительно исчез в душной тьме белый голубь.
Казалось, человек в плаще только сейчас заметил, что костер догорел, превратившись в мерцающее перемигивание хищных красных глаз. Сколько раз за прошедшие дни огонь утолял свой голод погибшими от чумы людьми? Сжигали всех. Стремясь избавиться от повторения участи. Оставляя потухшие кострища вместо могил. Сбегая из города в безнадежной попытке спастись. Эпидемия не коснулась лишь двоих: инквизитора и Ее, той, что была для него всем. Может унесшая тысячи жизней болезнь испугалась, отступила перед человеком, осудившим на смерть лишь немногим меньше людей, чем погубила она сама? Что если для смерти он такой же верный слуга, как и пронесшаяся беспощадным вихрем болезнь? Инквизитор вздрогнул, осознав …  Нет. Ведь он служил Вере. Вере в Бога. Осуждал неверных, неугодных. Еретиков. Был властителем судеб. Или все же марионеткой, не принадлежащей самой себе? Игрушкой, пешкой в руках вышестоящих лиц, в руках толпы, общественного мнения. В руках провидения. Инквизитор, являвшийся  для всего города властителем судеб, не сумел сохранить единственной важной для него жизни  - жизни любимой  женщины. Он знал, что воспоминание об этой казни останется в душе навсегда. Яркое. Четкое. Раз за разом выжигающее душу дотла. Если она еще есть. Душа.
Резко, будто желая навсегда разорвать незримую нить, инквизитор зашагал к городским воротам. Он шел резко, стремительно. Рассекая плотный, нагнетенный до предела воздух. Прочь от площади. Прочь от остывающих углей костра.
Человек в плаще шел к выходу из опостылевшего города. Кривая узкая улочка напоминала ему горло странного животного, поглотившего все, что только может быть у человека. Он смотрел на заколоченные окна домов и казалось вновь видел эти лица. Хитрых купцов, спившихся неудачников, продажных политиков, неверных жен, хилых, замученных бесконечными наставлениями детей. Почему-то одной из первых от эпидемии пострадала именно церковь. Ее служители. Поэтому провожать и отпускать грехи умирающих приходилось инквизитору. Он сотни раз сидел у кроватей больных, выслушивал когда фальшивые, а когда и искренние покаяния, прощал грехи данной кем-то властью. Перед ним мелькало множество судеб, наполненных болью, разочарованием, гневом. Он выслушивал покаяния в грехах, которые прощал только потому, что должен был произнести эту фразу перед умирающим, вновь и вновь сталкиваясь со всей глубиной  человеческих пороков, с обдуманностью и расчетливостью перехода за черту, установленную заповедями, с фальшью поверхностных покаяний на пороге смерти, которые произносят лишь из боязни ада. Каждый раз, отпуская грехи, инквизитор не мог отделаться от назойливого чувства соприкосновения с чем-то мерзким и грязным. И каждый раз пересиливал себя, идя к очередной постели безнадежного больного. И каждый раз за чередой признаний и отпущений следовала одна и та же фраза. Один и та же просьба – казнить ту, которую все считали виновной в приходе чумы. Ту, которая была единственной женщиной, которую любил он. И инквизитор обещал. Обещал по той же причине, по которой отпускал грехи, за которые сам не помиловал бы никогда. Как никогда бы не причинил боль Ей. Но обещанное нельзя нарушить. Слово инквизитора, пусть даже диктуемое исключительно долгом, является законом. Нерушимым никем. Даже им самим, даже если тот, кому давалось обещание, мертв.
По бледной щеке инквизитора скатилась капля дождя. Другая коснулась пыльной мостовой. Казалось, небо прорвало. Сплошная, непроглядная стена дождя обрушилась на город. Сметая душную затхлость, унося по мостовым пыль и мелкие обломки брошенной утвари. Непроглядной стеной ливень будто отсек одинокую фигуру от каменных стен.
 Инквизитор вышел из города. Не оглядываясь. Никуда не собираясь придти. Он просто шел прочь из чрева чудовища, поглотившего остатки души. Прочь от воспоминаний о череде опротивевших лиц, пославших на казнь Ее. Из-за предрассудков. Из-за нелепой случайности. Почему болезнь не коснулась Ее? Почему Она не умерла как остальные? Не дожидаясь ответа, человек в черном плаще ответил для себя на вопросы сам. Ответил, как подсказывало еще недавно любящее,  а теперь выжженное до абсолютной пустоты сердце. Потому, что Она была другой. И поставить Ее в один ряд с ними не могла даже смерть. Инквизитор поднялся на вершину холма. Оглянулся в последний раз на покинутый, теперь уже абсолютно пустой город. Он не заметил, как закончился дождь. Не заметил, как с другой стороны холма показалась стая ставших бродячими по вине чумы собак. Не видел их голодные, безжалостные взгляды. Не увидел в этих сливающихся с черной  бездонностью тьмы глазах лик пришедшей теперь уже за ним смерти.