Консультация специалиста

Анна Ароновна Бескина в своей жизни страшно любила две вещи - свое тело и работу. Вот и сегодня она тщательно разгладив и похлопав свое слоноподобное тело по неимоверно разросшемуся, как груша, животу направилась на работу. Работала она врачом-психиатром в подростковом консультативном центре.
Усевшись за письменный столом Анна Ароновна с большим умилением погладила свой животик, в котором лежал еще не переваренный завтрак: половина курицы, чашка кофе и здоровенное пирожное. Чувство сытости порождало неимоверную, безграничную любовь к себе и к тому миру, куда она была погружена. Все окружающее, как и сама Аня, казалось большим и мягким, почти плюшевым, и сладость пребывания в таком окружении отзывалась в мозгу тихим звоном тысяч бубенчиков.
- Ну ладно, приступим, - пропела Анна Ароновна и нажала на кнопку, соединенную с лампочкой над дверями ее кабинета. Сейчас лампочка загорится и это непременно вызовет в ее очередном пациенте волну неизъяснимой тревоги и стыда перед ожидаемым душевным стриптизом.
Аннушка со смаком чмокнула языком. Сейчас отвориться дверь и к ней войдет очередное истерзанное комплексами молодое создание. Потом оно краснея и заикаясь начнет перед ней выкладывать свои комплексы, а кандидат медицинских наук Анна Ароновна Бескина будет их бережно принимать и наклеивать этикетки. К концу приема в сознании пациента останутся одни лишь этикетки, и жить с ними ему будет намного веселее и приятнее, чем со свирепствовавшими когда-то комплексами. Проблема только в том, как и что назвать, но ее Анна Ароновна давно для себя решила. Ведь известно, что все подростки крепко сексуально озабочены, вот и этикетки должны соответствовать именно этой области, короче говоря - только Фрейд, один Фрейд и ничего кроме Фрейда.
Дверь открылась и к ее столу направился беловолосый ангелоподобный паренек лет шестнадцати, вместе с ним - зареванная мамаша с размазанной по лицу ресничной тушью.
- Здравствуйте, меня зовут Анна Ароновна, а Вас как?
- Саша, - сказал паренек.
- Александр Иванович Гриценко, - поправила мамаша, - А я его мать, Ольга Петровна. 
- На что жалуетесь?
- Понимаете, он это... Своей жизнью не дорожит совсем, ни во что ее не ставит - начала мама, - Вот вчера его забрали в милицию за то, что он лежал на железной дороге между рельсов и ждал, когда над ним пройдет поезд. Друзья его сидели в канаве поблизости и смотрели на Сашку, видно спор у них был, - с сырыми глазами прохныкала она и обращаясь к сыну добавила, - Все перед девчонками позируешь! А скажи мне на милость, какой девчонке ты будешь нужен, если останешься калекой без рук и без ног!
- Ладно, Вы пока в коридоре подождите, мы немного с глазу на глаз поговорим, - попросила Анна Ароновна.
Ольга Петровна вышла, а Анна Ароновна подправила свои иссиня-черные волосы и снова занялась пациентом:
- Для знакомства совсем невинный вопрос - твой любимый цвет?
- Красный.
- Угу, - немного недоуменно пожала плечами Анна Ароновна.
- А что тут странного?
- Да просто обычно мальчики любят холодные цвета, синий например, но это ладно... И давно ты такие трюки устраиваешь, маму свою не жалеешь?
- Давно, - честно и с явным пренебрежением в голосе признался Александр, - Я то по перилам моста на носочках пройдусь, то по крыше своего дома на велике проеду, то на столб высоковольтки залезу, да всего и не упомнишь.
- И что, всегда при зрителях.
- Почему, совсем не обязательно. Вот когда домой иду, то надо проспект переходить, а там машины стальной рекой прут. Так я никогда ни светофором ни переходом не пользуюсь, напролом пру. Машины тормозят, шофера на всю округу матерятся, некоторые даже догонять пытаются, а мне весело, стою и хохочу. Однажды так “БМВ” в столб впилился, пассажира потом на “скорой” вперед ногами увозили, а меня и след простыл. Но больше я люблю, чтобы при зрителях, интереснее так.
Случай был самый что ни на есть типичный и в голове Анны Ароновны уже созрело готовое заключение, щедро завернутое в упаковку, предложенную незабываемым доктором Фрейдом. Однако правила психотерапевтического искусства требовали задания еще ряда вопросов, ответы на которые по мнению Бескиной должны были попасть точно “в яблочко”, полностью подтвердив Концепцию.
- А присутствие девушек как нибудь влияет на твое поведение?
- Практически нет, хотя их присутствие для меня очень приятно.
Язык уже чесался выговорить заключительную фразу консультации, Анна Ароновна чувствовала, что парень расколот и выпотрошен как орех, больше ему скрывать нечего. Вместе с языком зачесалось и белое толстое пузо, которое она незаметно расстегнув блузку с большим удовольствием и поскреблась наманикюринными ногтями по гладенькой как вишня коже.
- Ну а о том, что можешь погибнуть, что тебя просто не будет - не думаешь? - напоследок спросила она. И тут начался неизвестно откуда взявшийся, невиданный отпор, подобного которому Анна Ароновна в своей практике еще не встречала. Случаев глухой обороны, когда взломать запершуюся на все засовы душу не удавалось даже ей, было не мало, но чтобы такое! Это было настоящим решительным контрнаступлением.
- Допустим я отвечу на этот вопрос “да”, и что из этого? Будете говорить про танатос, про тягу к саморазрушению, или что я скрытый педераст, да при том еще любитель именно орального секса?
- Я такого не говорила! - взвизгнула Анечка, и ее голос мигом утратил столь необходимый для ее профессии строго-командный тембр. Подобные познания школьника в области ее специальности взорвались в мозгу Бескиной глухим ударом картечи. Совершенно опешив она не сдержала этого удара и на нее тут же обрушился следующий:
- А скажу нет - что это изменит? Последует такой же набор фраз, а смысл останется тем же. Давайте лучше я расскажу Вам о том, как понимаю самого себя, а Вы уже делайте выводы!
Поставленной в самое что ни на есть неловкое положение и готовой от стыда провалиться сквозь Землю, Анне Ароновне осталось только молча кивнуть головой, все ее нутро тем временем неистово напряглось, и ей показалось, что она стала паровым котлом с закрытым предохранительным клапаном.
- Есть жизнь, есть смерть, - задумчиво промолвил Сашка, - Что все вы знаете о смерти, о том месте, где все мы когда-нибудь будем?
К своему несчастию Анна Ароновна согласилось, что ничего, хотя в исчезновение своего пышного вкусного тела она, сказать по совести, никогда не верила. 
- Мертвые там, их не видно, оттуда нас тоже не видно. Все тут вертятся, крутятся, и сами себе бояться признаться в том, что когда-нибудь это закончится. Но когда-то признаваться надо, и ледяная рука чугунного страха пробирает все бытие. Нет и не может быть счастья, если большая часть того, что есть скрыта от наших глаз и прочих органов чувств, если скрыто все то, что неминуемо ждет каждого из нас перед этой мгновенной вспышкой, именуемой почему-то жизнью.
Анна Ароновна начала потихонечку приходить в себя, но изо всех сил старалась не выдать этого. Как солдат, который из нежелания идти в атаку притворился убитым и искренне поверил, что эта фальшивая смерть убережет его от смерти настоящей.
- Но кто-то должен положить конец разделению этих миров, которое не может быть естественным, ибо неестественно всякое деление. Не устоит дом, разделившийся в себе!
- Не устоит... - вслед за Александром повторила Анна Ароновна.
- И я стал тем самым, именно им. Каждый мой “трюк” - это вопрос, заданный Тому Свету, на который я получаю ответ. Ответ уходит в глубину меня, и раскрыть его в виде здешних слов очень и очень трудно, проще в виде символов, хотя и это тоже нелегко. Однако все те, кто видит меня в момент контакта с Потусторонним как будто улавливают его смысл прямо от меня, я становлюсь чем-то вроде антенны. Потом еще дня два или три что-то продолжает исходить от меня, но только слабее и слабее, однако при созерцании меня в это время каждый человек ощущает свою причастность к чему-то очень большому, к потаенному от нас Целому, неблагодарными частями которого мы пока и являемся. Сделайте милость, придите на одну из моих “акций”, и вас пронзит тот же луч.
- Но как же циркачи, они ведь тоже... - пробормотала Анечка.
- Это подделка, фальшивка, они на самом деле страшно пекутся за свою безопасность и каждый свой трюк проделывают с десятками невидимых для нас уловок и перестраховок. Мне же идея действа приходит перед ним самим, и приходит она словно извне, откуда-то свыше.
“Похоже на синдром Кандинского-Клерамбо”, - внутри Анны Ароновны проснулся было психиатр, но тут же спрятался обратно в глубины ее сознания.
- Вокруг меня, но помимо моей воли, собралась тьма народа, и идет ко мне его все больше и больше, видать то, что исходит от меня, обладает какой-то чудовищной силой, сильнее всякого из существующих на Земле магнитов. Для девочек я представляю мощнейшую силу, организующую их ртутные женские души, пресекающую напрасные и никуда не ведущие метания. Может, за это они меня и любят, я для них - символ мужа, сама его идея.
Анна Ароновна сама прониклась словам пациента. Ей показалось, что в глазах Сашки таится неисчерпаемая мужская сила, которая захватывает ее все больше и больше. “Ну возьми меня, я хочу быть с тобой!” - такая мысль постоянно высвечивалась неожиданно для нее самой. Совершенно автоматически она задрала подол юбки и принялась спускать свои кружевные трусики, а гигантские дынеподобные сиси выпустила на полную свободу из третьеразмерного лифчика. Однако на пациента все это не произвело ни малейшего действия, не изменило его состояния и обнажение черного треугольника, упрятанного между Аниных слоноподобных ног.
Аня покрылась холодным потом и все ее тело беспощадно трясло. “Возьми меня, только возьми меня!” - шептала она. Только сейчас ей стало понятно, что все годы своей психотерапевтической практики она ждала именно прихода Александра. Слишком рыхлая, слишком водянистая Аня, безусловно, ждала железных тисков и ежовых рукавиц для своей души, и вот она наконец-то их может получить. Вся напускная строгость мигом улетучилась, уступив место тихим дрожаниям ее необъятных телес.
Однако Саша по-прежнему спокойно продолжал рассказывать о смысле своей жизни. У него сформировалось большое окружение, которое  надеется многое переделать в этом мире, разорвать его проклятое разделение, вернуть людям полноту бытия. Опыт встреч с потусторонним он излагает в рассказах и в рисунках, которые вызвали большой интерес уже у многих... Но почему он не смотрит на нее, на Анну, не любуется ее телесами, не хочет их помять, пощупать, потискать?! Не нужна она ему? Или считает, что не готова еще для такой чести? Это я-то? Ах так!
Наваждение прошло и перед глазами Анны Ароновны потряхивая бородкой снова всплыл козлоподобный доктор Фрейд. Не оправдала она его надежд, сдалась, не удержались прописанные ярлыки на сознании ангелоподобного юноши! Или, быть может, у него вообще нет подсознания, да и вообще индивидуального сознания, все заполнено сплошным сверхсознанием, и сам он не совсем человек?! Да нет, так не бывает! Так не должно быть, ибо мудр был великий доктор и знал про человека совершенно все! А этот юноша - все-таки человек, ведь у него же две руки, две ноги, одна голова... Нет в этом мире другого венца природы кроме человека, и не должно быть, ибо неизвестно что тогда сделается с самим миром. Происшедшее - простая случайность, свидетельство недостаточного опыта и знаний. Ну ничего, возраст всего-то тридцать лет, опыта еще можно поднабраться. А знания - почитаем еще Фрейда, а заодно - Фромма, Адлера. Не зря же ее зовут Аней, совсем как дочку и продолжательницу дела ее Учителя!
 Но что делать сейчас? Ведь паренька так просто отпускать нельзя, это ясно. Во-первых, он надругался над ее авторитетом и авторитетом ее Учения, а за это следовало бы банально отомстить. Ну а во-вторых он явно опасен для общества, уже какую-то организацию вокруг себя сколотил, а с их мировоззрением они способны на что угодно. Да что там для общества, он всему видимому бытию угрожает, а ведь частью этого видимого является и ее, Аннушкин, милый пухленький животик. Нет, пусть Саша живет и дальше, но живет тупо глядя себе под ноги и капая слюной изо рта, учится быть просто нормальным человеком, а уже потом, быть может, научится и зарабатывать деньги, а не писать рассказики, которые все равно никто и никогда не издаст. Когда-нибудь, лет через пять сам ее благодарить будет, а мама отблагодарит уже вскоре, это несомненно, она ведь самая что ни на есть нормальная, даже ревет как самая простая деревенская баба.
- Достаточно, - рявкнула она Сашке, мигом поправив одежду и приняла свой прежний командирский вид, который стал еще злобнее чем раньше, - Все ясно. Подожди здесь, я должна маму позвать.
Вскоре из коридора пришла вся дрожащая Ольга Петровна. По-видимому, все последнее время она упорно защищалась от влияния сына, ибо всегда мечтала о его счастливом будущим - раньше желала видеть его директором гастронома, теперь - менеджером крупной торговой фирмы. От Анны Ароновны она ждала лишь одного - возвращения сыночка на тот путь, который она считала единственно нормальным, ведущим его к совершенно правильному принудительному осчастливливанию.
“Я все делаю правильно. Если в цирке какой-либо зверь бросается на своего дрессировщика, его немедленно волокут за кулисы (чтобы не портить настроение публике) и там убивают. Все равно от него толка уже никакого, только своих собратьев смущать начнет, это уже доказано на многолетнем опыте”, - Анна Ароновна старательно убеждала саму себя в правильности и неизбежности своих действий.
- Ольга Петровна, - обратилась она к маме, - Ваш сын серьезно болен, у него выраженный разрушительный комплекс, и он представляет большую опасность как для самого себя, так и для окружающих. У него выраженное отвращение ко всему живому, и поэтому он может запросто убить как себя, так и Вас и своего отца. О других людях я уже не говорю, все маньяки, которых показывают по телевидению и о которых пишут в газетах страдают тем же самым, что и Ваш Саша. Поэтому лучше всего для Вас и для самого Саши провести ему курс лечения галоперидолом в стационаре. Вы со мной согласны?
- Да, - ответила заботливая мамаша, ибо с детства была уверена в том, что доктора плохого не посоветуют.
По коридору уже гремели шаги двух санитаров.
Когда кабинет опустел, Анна Ароновна сняла очки со своих не в меру выпученных глаз и вытерла пот со лба.
- Эх ты, мое бытие, - ласково сказала она самой себе, нежно погладив любимый животик.
 Ну и трудный выдался денек! Однако держалась она стойко и с честью выполнила свою миссию, теперь можно и пойти домой, лечь в постель с маленьким бюстиком Фрейда, засунуть его себе в известное место.

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2004 год