Месть

  рассказ

 Михаил Ефимович Извеков собрался умирать...
 Мысль о смерти пришла к нему ещё во время войны, когда он получил похоронку на своего последнего сына  Алёшку, погибшего почти в самом конце войны в Германии. До этого была похоронка и на среднего сына, похороненного в братской могиле на белорусской земле. Вот туда, в Гомельскую область, в деревню под названием Коневичи, мечтал когда-нибудь съездить на могилу сына Михаил Ефимович, да всё не собрался, а  теперь уже поздно -  смерть стоит у порога его дома.
 Не смогла тогда пережить это известие жена Михаила Ефимовича, не выдержало тогда сердце Прасковьи Федоровны, потерявшей второго сына на этой войне, самого любимого из трёх сыновей, из которых средний Петруша был особенно дорог её сердцу. Может быть, оттого, что очень много, куда больше всех болел он в  детском возрасте, и, выхаживая его, провела она над колыбелькой невысказанно  много бессонных ночей, ослабивших материнское сердце.
Любила она и своего старшего сына Ванюшку. До самой  смерти не хотела поверить Прасковья Федоровна, что нет в живых  её  Ванюшки, который пропал без вести еще в самом начале войны. Всё время ждала от него весточек  и, умирая,  жалела лишь об одном.
-Вот вернётся Ванюшка, а  меня  нету... - горько причитала она, с трудом шевеля потрескавшимися губами, - вот  вернётся... обязательно вернётся…
 Похоронив жену, Михаил Ефимович через три месяца проводил на фронт и последнего своего сына Алёшку с надеждой, что уж он то вернется живой, женится и будут у него внуки и внучки, о которых так мечтали они с Прасковьей Федоровной, глядя на подрастающих сыновей. Но не суждено было сбыться их мечтам и надеждам, полегли сыновья на полях сражений, а Михаилу Ефимовичу предстояло  доживать свой век одному...
Вот с этого момента и появилась у него мысль о смерти.
Но если раньше он только и думал о том, что совершенно нет никакого желания жить ему одному, то в последние годы неизбежный конец стало предсказывать и его сердце...
 И особенно длинными, бессонными ночами.
Словно тяжелый камень лежал на его израненном сердце, безжалостно сдавливая  своей тяжестью, и тогда Михаил Ефимович на какой-то момент, может быть даже и на считанные секунды уходил  из этой беспокойной жизни в иной, неизведанный для себя пока ещё  мир.
Приходя в себя после сердечного приступа и вытирая обильно выступивший пот на висках, он долго, а иногда и до самого утра не мог уснуть, вспоминая всю свою прожитую жизнь.
 Он не  видел за собой особых тяжких грехов. Как умел, так и любил свою жену, не обижал её и не был особенно придирчив, любил одинаково всех своих сыновей, радовался их трудолюбию и способностям. И была у него мечта: выучить их и дать специальность, о которой они мечтали ещё в  детстве.
Вот Ванюшка хотел стать непременно инженером-механиком, средний Петруша почему-то доктором. Может быть, из-за своего, не совсем крепкого здоровья. Ну, а Алёшка мечтал и видел себя в небе пилотом, обязательно совершающим беспосадочный перелет их Москвы в Америку, и непременно через Северный Полюс.
Эта мечта возникла у него и крепла с каждым годом  после того, как Валерий Чкалов вместе с пилотами Байдуковым и Беляковым совершили беспосадочный перелет через Северный полюс из Москвы в далёкий Ванкувер, находящийся в Америке.
В последнее время сердечные приступы стали мучить Михаила Ефимовича иногда и днём, но они не были столь продолжительными, как по ночам. По ночам они всё чаще и чаще одолевали его. Каждый раз, просыпаясь утром, он опасался, что следующая ночь будет его последней ночью на земле.
Он перестал закрывать на запор входную дверь и попросил соседку, если он утром не выйдет из дома, проверить , жив ли он.
В прошедшую ночь сердечные приступы не беспокоили Михаила Ефимовича , но сон долго не шёл к нему, и он опять обратился  к своим воспоминаниям , перебирая в памяти всех, кого знал, с кем встречался и  работал.
Михаил Ефимович всегда делил людей на плохих и хороших, но, будучи человеком порядочным, не сделавшим другим людям ничего плохого, он прощал многим людям их некоторые человеческие слабости, объясняя тем самым и житейские недоразумения.
Вот почему почти все, с кем приходилось встречаться в прожитой жизни Михаилу Ефимовичу, относились к категории людей хороших и порядочных. И только Ерофеева, своего мастера, человека почти карликового роста, но коварного и подлого, под началом которого пришлось ему работать все последние годы - вплоть до самого выхода на пенсию, он ненавидел так, как можно ненавидеть лишь самого  лютого врага.
Вот и в прошедшую ночь вспомнил он этого человечка, который настрочил в тридцать седьмом ложный донос на своего мастера Конева Степана Федотовича. И только ради того, чтобы занять его место мастера.
-Подлец, душегуб, - как бы про себя, но, тем не менее очень громко, в ночной тишине  произнёс Извеков.
-И я почти такой же подлец, как и он, - вдруг обожгла, запульсировала, молотом забила по вискам  мысль.
Уже десять лет проклинал себя Михаил Ефимович. За тот свой поступок, за своё малодушие и трусость.
Ерофеев, написав ложный донос на Конева, попросил Извекова поставить и свою подпись на этом листке грязной и лживой бумаги, где уже красовалась подпись доносчика. Письмо было адресовано в органы НКВД.
Ерофеев не сомневался в том, что Извеков, испугавшись того, что в случае отказа, такая же бумага будет написана и на него, подпишет её. Не боялся он и того, что про этот донос он расскажет кому-то ещё.
«Конев пытался сорвать выборы в Верховный Совет СССР и агитировал голосовать против выдвинутого кандидата в депутаты и постоянно доказывает, что до Революции всем жилось лучше,» - вот под этими словами ложного доноса и просил Ерофеев поставить вторую подпись сослуживцев Конева.
Не подписал тогда этой бумаги Извеков, но и не смог  рассказать про этот донос Коневу. А сказал бы он тогда ему про это, может быть всё было бы иначе. Может быть, состоялся бы другой разговор - они и порешили бы между собой - и не пошла бы эта бумага в органы НКВД.
Но Извеков смалодушничал, побоялся и ничего не сказал Коневу. Он надеялся, что Ерофеев не пошлёт свою подлую бумагу по назначению.
Но он ошибся. Через неделю Конев не пришёл утром на работу, и стало известно, что он  - «враг народа»,  а мастером стал Ерофеев.
Многие, не высказывая этого во всеуслышание, потихоньку обмениваясь мнениями между собой, жалели Конева, часто сравнивали его с новым мастером, переживали за жену арестованного руководителя  и четырех его детей -  двух мальчиков и двух девочек.
Вот эту подлость и не мог простить себе  Извеков.  Десять лет носил невыносимо тяжелый груз в своем сердце, чувствуя свою вину перед осиротевшими детьми Степана Федотовича. Сотню раз проклинал себя за малодушие, а Ерофеева возненавидел как самого лютого врага.
«Неужели должен я так и дальше мучаться?» - этот вопрос не давал спокойно жить, разрывал душу на части, не отпускал ни днём, ни ночью.
 Чтобы не унести с собой в могилу эту ненависть и облегчить истерзанную душу, решил он, наконец, покаяться. Рассказать истинную причину ареста отца его сыну - Валерке Коневу.
Валерка закончил десять классов средней школы и ждал вызова из Ленинградского университета, куда собирался ехать и сдавать экзамены на юридический факультет этого учебного заведения.
Два его друга одноклассника  - Игорь Сергеев и Валерка Поморцев уже получили недавно  такой вызов. Первый из Кораблестроительного института, второй из Морского Арктического Училища, а бумаги из университета всё не было.
В тот  день, как обычно Валерка Конев, сидя на скамейке около своего дома, ожидал с нетерпением почтальона, надеясь получить этот долгожданный вызов с приглашением на конкурсные вступительные испытания.
Жаркая погода,  стоявшая весь июль и половину августа, наконец-то решила сделать передышку,  и в этот день было не так душно, как накануне. Почтальона всё ещё не было, а вместо него появился Михаил Ефимович  Извеков.
-Кого ждёшь, Валерка? - спросил подошедший дядя Миша, как будто бы зная, что он кого-то ждёт.
-Да вот, жду вызов из Ленинграда, пора уже ехать,  а вызова  нет,- ответил Валерка, соображая, зачем же пожаловал дядя Миша, который очень редко проходил по их тупиковой улочке.
-Ты что, уж школу закончил и собираешься учиться дальше. - Михаил Ефимович, не дожидаясь приглашения, опустился на лавочку, - это хорошо ... учиться надо. Вот только моим сыновьям не удалось это. Алёшка у меня ...тоже... погиб, слышал, наверно...
Валерка знал это. Ему очень нравились сыновья Извекова,  он искренне переживал за каждого из них и без боли в сердце не мог смотреть на дядю Мишу, когда приходилось встречаться с ним.
-Отец-то пишет или по-прежнему нет от него писем? - поинтересовался дядя Миша.
-Пишет, после войны  письма стали приходить... Правда, редко, но скоро он должен освободиться.
-Да... - раздумчиво произнёс Михаил Ефимович, - хорошим человеком был Степан Федотович . Слава Богу, что остался живым и скоро вернется к вам. Вот только мне не придется увидеть его, покаяться перед ним.
Последние слова удивили и насторожили Валерку. Доходили до него слухи о том, что кто-то из сослуживцев отца написал на него донос. Но чтобы это сделал дядя Миша? В это поверить Валерка не мог и не хотел. Слишком добрым человеком был ,  все соседи очень уважали его за  порядочность. И особенно ребятишки, которых тот постоянно подкармливал овощами и спелыми ягодами со своего огорода.
Про этого «странного дядю Мишу» узнали скоро и мальчишки  с соседних улиц, стали часто наведываться к нему в гости. Дядя Миша никогда не делил ребятишек на своих и чужих -  всех одинаково щедро угощал дарами своего огорода и маленького сада.
-«Неужели это сделал он?» - снова подумал Валерка.
Дядя Миша молчал. Он старался не смотреть в лицо Валерке, перевёл взгляд на тупиковую улицу, внимательно, будто впервые оглядел сработанные ещё до войны ворота.
-Брат-то твой Анатолий, где сейчас служит?
-В Германии, дядя Миша, его направили туда после окончания  танкового училища в Киеве.
-Служить сейчас можно, война кончилась, а вот мой Алёшка тоже в Германии ... только лежит он там ... в братской могиле - вздохнул дядя Миша.
 Валерка, взглянув на него, заметил, как две крупные, как спелые горошины, слезы  поползли по его щекам.
-В отпуск случайно не собирается приехать? - после длительного молчания  спросил дядя Миша и,  услышав ответ, что отпуск у него будет ещё не скоро, продолжал:
-Значит его уж не увижу... Помирать я собрался, Валерка. И вот пришёл к тебе ... пришёл ... покаяться, - голос Михаила Ефимовича задрожал, - не могу я унести с собой в могилу то, что мучило меня все эти десять лет.
Слёзы опять навернулись ему на глаза.
-Что ты, дядя Миша, я ж не священник, грехов не отпускаю, да разве есть они у тебя? - произнёс Валерка, всё ещё не желая верить, что в случившемся есть вина дяди Миши.
Он посмотрел на посеревшее лицо Извекова и добавил, желая хоть чем-то приободрить его:
-Да, сейчас ... сейчас только жить да жить. Три года, как кончилась война,  скоро жизнь наладится.. И будет всё хорошо!
-Война кончилась, это так, - выдавил из себя Извеков. - Значит, не будут больше гибнуть люди... такие молодые ребята ... такие как ты. А будете вы спокойно жить, учиться и радоваться, глядя на своих детушек.
Он всхлипнул, но быстро взял себя в руки, продолжив:
-Так вот, пришел я к тебе и всё, всё расскажу, как тогда было. Может и освобожусь от того, что терзает мою душу с того самого дня, как взяли твоего отца, а арестовали его по доносу Ерофеева, который уж очень хотел занять это место, место твоего отца. Я видел ту бумагу, которую отнес он в НКВД - ведь он хотел, чтобы я тоже подписал ее. Ерофеев - подлец и душегуб,  а я испугался в то время и ничего не сказал твоему отцу про эту бумагу, а потом все десять лет проклинал себя за это, да и сейчас не могу простить себе  этого.
-Но ты же, дядя Миша, не подписал ничего! Не ты виноват в том, что случилось! - воскликнул Валерка, обрадовавшийся, что не Извеков предал его отца.
 -Спасибо, тебе, Валерка. Спасибо за то, что не держишь зла на меня. А всё, что услышал, передай, пожалуйста, Федотовичу... когда вернется, - тихо, почти шепотом произнёс дядя Миша и низко-низко опустил свою седую голову, - пойду я, пожалуй... что-то опять сердце прихватило...
-Лечиться тебе надо, дядя Миша, а умереть еще успеешь, - тоже тихо произнес Валерка и положил свою ладонь на вздрагивающее колено дяди Миши.
Извеков медленно поднялся и тяжелой походкой измученного человека направился в сторону своей улицы. Валерка поглядел ему вслед, а затем, вскочив со скамейки, догнал медленно идущего дядю Мишу, положил его руку на свое плечо и, так поддерживая, шёл вместе с ним до его дома.
Медленно и такой же тяжелой походкой, как у дяди Миши, шёл назад к своему дому и Валерка Конев. В первый момент, услышав фамилию Ерофеева, он как-то не отреагировал на это, обрадовавшись, что это не дядя Миша, но сейчас, по мере приближения к своему дому, где за углом улицы был и дом Ерофеева, в нем начинала бушевать лютая ненависть к этому человеку. Так вот кто он!  Тот подлец, по чьей вине более десяти лет назад на протяжении нескольких недель напряжённо всматривался Валерка по вечерам в тёмную даль улицы, напрасно ожидая и надеясь увидеть сквозь окно с морозными узорами своего отца.
Так вот  кто принёс столько горя и страданий в мой дом, вот кто виноват в том, что я так рано забыл о своём детстве и за всё  это время почти ни разу не видел улыбки на красивом лице своей мамы, вот из-за кого не разрешили учиться в Военно-морском училище старшему брату Анатолию, мечтавшему стать моряком.Вот из-за кого маме приходилось работать так много, для того, чтобы мы не умерли от голода. Вот по чьей вине мы все уже десять лет носим этот ярлык - «дети врага народа» -  это моментально пронеслось в мозгу Валерки, а в сердце закипела  ярость и стремление отомстить самым жестоким, самым бесчеловечным образом за все пережитое им.
Самое первое, что пришло в Валеркину голову - это поджечь сегодняшней ночью дом Ерофеева. Он живо вообразил, как глубокой ночью проберётся огородами к его дому, обольёт крыльцо керосином и бросит горящую спичку. А там?  Там огонь сделает своё дело, дождей давно не было, всё сухое.
Только надо суметь пройти из своего огорода, через огород соседа Ерофеева и не оставить следов... и хорошо бы случиться  проливному дождю сразу после пожара -  тогда и следов не останется.
Все эти детали прорабатывал Валерка в своем мозгу, а когда пришел домой, первым делом забрался на чердак и стал наблюдать оттуда за домом Ерофеева. Первое, что он увидел, была жена Ерофеева, которая выглядела намного старше своего мужа, и сейчас собирала ягоду с кустов смородины
На крыльцо вышел сам Ерофеев. Валерка видел, как он, накинув щеколду, закрывает на замок входную дверь. Неплохо, подумал он,  можно будет ночью накинуть эту щеколду и запереть его в горящем доме.
Ерофеев подошёл к жене и что-то громко начал говорить ей, размахивая руками, очевидно, ругая её. Может быть, за сломанные ветки смородины. О том, что они очень жадные, Валерка знал. Как знал и то, что всю ягоду, которую соберут, Ерофеевы сразу же понесут на вокзал к проходящим пассажирским поездам, где её можно продать намного дороже. И, разумеется, ни одной ягодки не получат ребятишки с их улицы -  всё должно быть продано.
Несколько раз до конца дня Валерка уточнял детали предстоящей карательной операции, поднимался на чердак своего дома, наблюдая со своего поста.
К наступлению темноты у Валерки всё было готово. В бидончике - керосин, кусочек березовой коры, которую он подожжёт и бросит на облитое керосином крыльцо. Надо только выждать... надо сделать это в глубокую ночь. Хорошо, что мама сегодня на ночном дежурстве, а сестрёнки будут крепко спать.
Проработав все детали акта возмездия и ещё раз проанализировав ужасные последствия этого, уже перед самым своим выходом  всё же решил Валерка осуществить поджог в ночь своего отъезда. Поезд «Владивосток-Москва» прибывал ночью. А «операцию» можно сделать за несколько минут до того, как они пойдут на вокзал, где будут ждать прибытия поезда. ... А дом Ерофеева пусть горит ярким пламенем.
Этот вариант показался Валерке самым надежным для его прикрытия. Тогда, казалось, никто не заподозрит его. Только бы побыстрее пришел этот вызов, без которого его не снимают с  учёта в городском военкомате.
Долго еще не спал в эту ночь Валерка и, наверное, так же как и дядю Мишу, в эту ночь его волновали события того памятного декабря 37-го года.
Не получив вызова и на следующий день, твердо решил Валерка махнуть рукой на этот самый вызов и уехать, не снявшись с учета в военкомате. Друзья  торопили , уже было 18 августа 1948 года.
Так и не дождавшись долгожданной бумаги, Валерка решился ехать. Ближайшим же поездом!  Но ... Надо приводить в действие план мести. Он присел на лавочку, чтобы ещё раз всё основательно продумать, всё взвесить...
Мимо, волоча тяжёлые сумки прошла, робко поздоровавшись,  жена Ерофеева - забитая и затюканная постоянными попрёками мужа женщина. Валерка живо представил как мечется она в горящей одежде по пылающему дому, не в силах выбраться из него. Она-то чем виновата?
Нет, так не годится! Я не должен уподобляться этому подлецу! Да и смерть во время пожара от огня, а скорее всего от удушья, будет слишком легкой для такого человека, как Ерофеев!
Валерка решил действовать по-другому, он теперь будет постоянно напоминать этому человеку, кто он на самом деле и будет делать это всегда, постоянно!.
Ерофеев любил днем сидеть в тени своего высокого забора на скамейке и Валерка, когда проходил мимо него, улавливал какие-то не совсем понятные ему взгляды. Совсем не добрыми глазами смотрел сосед  на проходящего мимо него сына человека, с которым он так долго работал и которого предал.
Вот только сейчас, приближаясь к сидящему на своем месте Ерофееву, Валерка вспомнил про его глаза и недобрый взгляд. Он теперь понял их смысл.
Валерка подошёл поближе. Еле сдерживая ярость, чтобы не броситься с кулаками.
-Сидишь, Ерофеев, и, наверное, думаешь, на кого настрочить еще донос, чтобы снова отнести  в НКВД . Может, ты забыл как пишутся доносы? Забыл то, о чём писал в своей грязной бумаге в 37-м году?  Так я могу тебе напомнить! - необычайно громко, но отчетливо, печатая одно слово за другим, как будто бы рассказывая хорошо заученное стихотворение, говорил Валерка. А сам смотрел немигающими глазами в лицо этого отвратительного и мерзкого  человека.
Ужасной гримасой, похожей больше на звериный оскал загнанного волка, волка, ощущающего свою близкую гибель, мгновенно исказилось  лицо Ерофеева. Глаза его забегали, в них возник  нечеловеческий, какой-то животный страх...
-Я о тебе буду всегда напоминать. Ты будешь всегда рядом со мной … пока .. не сдохнешь!  - были последние слова Валерки.
Он поспешил, как можно быстрее уйти от Ерофеева, чувствуя, что эмоции, рвущиеся наружу, остановить будет скоро невозможно. Останься он хоть на минуту на этом месте, они могут взять верх над здравым рассудком . И тогда ... Тогда, потеряв контроль над собой и своими собственными руками, он запросто задушит этого тщедушного человечка.
Ночью Валерка с друзьями уехал в далекий, незнакомый ему Ленинград, так и не дождавшись вызова. Впереди была длинная дорога до Москвы, а затем до Ленинграда.
Днем с друзьями и с новыми знакомыми, с такими же, как и он абитуриентами, Валерка не думал о Ерофееве. Но ночью, лежа на жесткой багажной полке вагона, он видел перед собой его звериный оскал, и ненависть к этому человеку возникала и бушевала в нем с новой силой... Уже подъезжая к Москве он решил:
-Ладно, пускай пока живет! Но как только я буду возвращаться в свой город - буду преследовать его, напоминая о гнусной подлости. Смерть для него была бы слишком легким наказанием. Валерка верил:  настанет время, когда всё встанет на свои места, и люди разберутся, кто был невинной жертвой, а кто предавал. По справедливости  все должны получить то, что заслужили.
Михаил Ефимович умер через три дня после Валеркиного отъезда. Утром соседка, не дождавшись, когда он выйдет на крыльцо, обнаружила его мёртвым.
Михаил Ефимович лежал на кровати, а на  лице  не было заметно  ни следов предсмертных мук, ни следов нестерпимой боли. Видно, уставшее от страданий сердце этого человека остановилось мгновенно...