Бело-черное восприятие

Вечер. Спальня. Раскачиваются фонари за окном, лампочка под потолком. Два слипшихся пельменя тел. Пружинная кровать с деревянными спинками покачивается в такт. Фоном служат красные и белые пятна, хаотично перемещающиеся по зеленой выпуклости телевизионного экрана. Футбольный матч Россия-Испания.

Он – Алмаз, огромный одноногий мужчина, цыган, бывший опер, ныне адвокат с клиентурой. Она – пятнадцатилетняя девушка Снежана с признаками аномально-быстрого созревания. Два года назад он ее изнасиловал. С тех пор они встречаются.

Квартира принадлежит Снежане. Ее отец, старший лейтенант ГИБДД, переписал эту квартиру на дочь, когда купил себе новую семикомнатную на бульваре Луначарского.

Снежана, придавленная стадвухкилограммовым цыганским телом, глубоким постаныванием отзывается на могучие толчки одноногого любовника.
- Ну-у-у! Пас! Чего тянешь? – Алмазу в процессе удается следить за игрой.
Рой футболистов перекатывается от одного края поля к другому.
- А-а-а-ах! – кричит Алмаз скорее от острой ситуации у ворот испанцев, чем от оргазма.
Под напором мощной струи Алмаза голова девушки впечатывается в деревянную спинку кровати. Кровать подарил любимой Алмаз. Кровать досталась ему от деда, оседлого цыгана, который был штатным консультантом Бийского, Его Императорского Величества театра драмы и комедии.
Алмаз болеет за россиян.

Столкнув с себя семипудовое тело, Снежана перевернулась на живот и посмотрела в экран.

- Обводи! обводи! Удар! А-а-а! – Алмаз сжал кулаки, смуглое заросшее лицо налилось кровью.
- Где стоишь? Куда бежишь? Ослеп? – атака россиян снова захлебнулась и разноцветной стайкой откатилась от ворот испанцев.
- Брось херней заниматься, приятель, у них все куплено. Ты же видишь их бестолковую беганину. Они только создают видимость игры. Никакой тактики, рисунка игры. Аленичев, как Стенька Разин на поле. 
- Что ты можешь понимать своим детским умом. Посмотри, какой темп, накал игры, экспрессия. Видишь – Роман Абрамович на трибунах. Лучшие люди болеют за Россию.
Пятно телекамеры выхватило из толпы Романа Абрамовича, что-то эмоционально обсуждавшего с другим олигархом.
- Вот именно, Абрамович, тоже деньги вложил, небось.
- Не смыслишь ничего в футболе, так лучше молчи.
- Ну ты, Алмаз, даешь. Прямо микрософт офис какой-то. Вот ты, когда жуликов защищаешь, платишь следователю? А Судье? А заседателям? А когда не жуликов?
Алмаз помрачнел. Зашевелившееся, было, возбуждение в его чреслах, растаяло. 
- Скажешь тоже. Там жулье поголовное, а тут футбол, благородный спорт. Нет, не будет элита человечества пачкаться низменным.
- Это кто – элита? Ходорковский с Абрамовичем – элита? Или, может, спортивная верхушка – элита? Они - как гиены – смеющиеся, хитрые и безжалостные.

Вместо ответа Алмаз вздохнул. Другими глазами стал смотреть на сумбур игры и частые грубые нарушения правил. На бездействие судьи.
Сознание буравила упрямая мысль, посеянная Снежаной. «Все продается, все покупается». Не было основания полагать, что именно в этом матче все происходит по-честному.

Игра потеряла для него интерес. В душе опустело. И в эту пустоту из глубин подсознания всплыла злоба. Заныла фантомная нога. Он перевернулся, свинцово придавил Снежану, и стальными пальцами впился девушке в шею. Ее шея хрустнула, взгляд потускнел и стал неподвижным.
Алмаз пристегнул протез, оделся и вышел в дождливый вечер.
- Это – пожизненное, - безразличная уверенность не предполагала вариантов. 

В одинокой постели на молочно-белом барельефе лица фиолетовой лепешкой покоился вывалившийся язык.
Равнодушный телевизор продолжал трансляцию.