Шлюхин дом

Шлюхин дом (лирика)

Я смотрел, как он обсасывает ему пальцы. Во мне содрогнулось – ничего. Внутренний мир в который раз помножен на ноль, в голове тишина – слышен стук сердца. Он продолжает обсасывать пальцы убийце собственного сына. Гомер не писал сказок Маршака, он достойно закончил историю – в живых остались только подлецы, тем самым он фактически плюнул нам в душу, всем нам плюнул в душу, поставив человечество на планку мудаизма. Эра слабоумия продолжается, мне кажется она закончится только вместе с нами. Где та эволюция о которой так много говорили в девятнадцатом веке? Ни одного доказательства того, что мы движемся вперёд не обнаружилось. Промежуточные виды – отсутствует, как будто мы действительно вышли из райского сада, подаренного нам Господом, чтобы два человека наслаждались собой, а когда они действительно решили получить кайф по полной с ними обошлись не по Божески. Люди настолько исказили Господа Бога, выставив его таким, какие есть на самом деле только они сами в тех чертах, наиболее подходящие под слово «милосердие». Если нас и учили прощать, то не подали пример. А мы не актёры, чтобы сострадать каждому.
Я смотрю в экран гигантского полотна, слушаю чавкание людей на задних местах. Кто-то решил совокупиться в дальнем углу, я смотрю на спину мужчины, целующего женщину в шею, и улыбаюсь. Чему? Мне не кажется это чем-то странным, я просто вспоминаю своих девочек, всех по очереди: Соня, Кити, Лола – их ****ские имена по настоящему внушали презрение тех, у кого нет денег, чтобы произнести их в непосредственной близости. Готовые на любые жертвы, ради себя самих они стали заложницами половых сношений, скрещивая гениталии со всем что движется, будто завтра начнётся очередной обещанный аппакалипсис и не станет нас на белом свете. Они пытаются наверстать упущенное.
Меня подташнивает от происходящего. Ходить в кино на пустой желудок – это лучшее, что я могу сделать сейчас, когда Лола забавляется с кем-то там ещё.
Мы часто разговаривали с ней, сидя в баре за спиртным, она часто разговаривала со мной сидя в баре за спиртным, от неё несло перегаром, от потрескавшихся губ несло дешёвой помадой, но она была откровенна, чисто по человечески откровенна, рассказывая о прошлом.
- Я всегда мечтала встретить принца на белом коне, оказалось принцы ездиют на машинах и у них не так много времени на что-то ещё – она нервно смеётся – ты понимаешь о чём я?
- Да – курю, тупо уставившись на барную полку, где расставлены бутылки с цветными этикетками самого разного содержания. В первый раз можно глаза себе сломать, пытаясь разглядеть что каждая из них обозначает.
- Я однажды действительно встретила принца, который продал меня ораве подонков – опять нервный смешок. Я знал, что начнётся за этим – долгая история об обмане, предательстве, лжи и коварстве, о том, как это дико страшно чувствовать себя использованным по прямому назначению. Этот страх присущ только женщинам. Они действительно отчаянные, им больше не на что рассчитывать, как на улыбку.
Они допивала третий или четвёртый стакан коктейля и начинала безумно хотеть плясать, то чего я не переношу в духоте. Барная стойка – это как символ комфорта, когда ты сидишь дома, надев мягкие тапочки, или зарыв стопы ног в ковёр, на диване, рядом с тобой любовь, которая не раздражает постоянным присутствием рядом, в руках что-то, чего ты хочешь, прямо по курсу телевизор и маленький столик, на котором появляется всё необходимое в зависимости от необходимости. Сейчас я хотел бы получить пистолет, чтобы выстрелить в упор, размажжив лицо молодому человеку в компании с другими, который смеётся над обсасывающем руки старцем. Тот всего лишь просит убийцу вернуть ему тело собственного сына. Твою мать, я понимаю, там всего лишь актёры, сошедшие с ума, кто знает, может они никогда уже не вернуться к нам, а будут дома продолжать цартсовать или воевать во имя Трои, по ночам будут плохо спать, потому что командир когорты зазывает на битву и т.д. что они скажут своим жёнам или детям. Что вообще можно сказать своему ребёнку? Мне абсолютно не важно на это. Двадцать лет – это не так мало и не так много, чтобы заботиться о чём-то среднем – покое.
Покой приходит неожиданно, чаще в виде выстрела. Думаю парньку пора отдохнуть, он веселиться по полной. Просто представь, что это не актёры и тогда преобразиться сама картинка. Тогда обсасывание пальцев не покажется смешным, а скорее ужасным, скорее вообще не захочется смотреть. А вот если бы это был не художественный фильм, а документальный, думаю все баталии выглядели бы настолько убого и нелепо, что даже обсасывание пальцев показалось бы порнографией, тяготившим на самое дно самое-самое что ещё есть. Я выхожу из кинотеатра, возвращаясь к воспоминаниям о Лоле.
Она ёрзает на стуле. В этот вечер её улыбка странна и непонятно напряжённая, будто самолёт, который она ждала ещё никак не приземлиться.
- Просим прощения, лайнер такой-то такой-то столкнулся при посадке с птицами – все погибли. Я напряжённо однажды слушал такое сообщение, услышав взрыв за спиной стекла, выходящего прямо на взлётно-посадочную. Тогда я сдал билет и уехал домой.
- Я всегда была наивной маленькой девочкой, знаешь, как мне не хватало любви? Все только хотят или не хотят – сейчас она впадёт в пространственные рассуждения назначение которых навсегда останется загадкой и метафилосософия в который раз окажется бессильной чем-либо помочь – а ещё мне очень нравится, как люди говорят об эгоизме других, просто сучье дело какое-0то. Ты кстати слышал, цены повысились…
Украдена, изнасилована, ещё жива. В непосредственной связи с телом лежит судьба человека. Я бы хотел отрицать это, но глядя на неё сомневаться не приходиться. Сколько раз я хотел спасти её от унижения одним словом: 2иди сниматься перд камерой», но мне жаль терять деньги.
- И когда солнце потухнет, кто вырвет сердце…
когда душа становится выше тела, боль исчезает. Она давно стала выше тела, с пятнадцати лет, когда перестала его чувствовать, когда один вечер перечеркнул её сознание на отрицание и теперь она отдаётся мужчинам за деньги, считая, что унижает их тем самым.
- Раз они не способны получить любовь бесплатно, чего они стоют сами? Ничего, путсые люди
И я никогда не спал с ней, чтобы не стать ещё одним номером в её списке мудаков. Эта бытовуха меня доканает в конец, сейчас фильм играет перед глазами, но по настоящему они видят только её, умотавшую по ту сторону континента, где солнце садиться для нас. Она продолжает смеяться, а потом кричит, истошно кричит требуя выдачи кокса, а я держу её по рукм и ногам:
- Тебе нельзя
 И все эти истории про наркотики становятся абсолютно бредовым вымыслом, идиотизмом каким-то. Созда1ётся впечатлениЕ, счто те, кто их снимают сами ничего не смыслят в приходе. Постоянный побег от самого себя – как самоцель определяющая суть жизни: еда, сон, секс – помогают времени сжаться в комок и пролететь незаметно, будто если оно растягивается начинаешь ощущать болевые толчки в каждой клетке и становится до жути плохо – скучно. А один человек сказал, что убивает не смерть, а скука и безразличие – ему уже много лет и он действительно наркоман. Хотя мало ли кто, что сказал.
Возвращаюсь к наркотикам, я не хотел бы погружаться в них на листе бумаги, потому что это бессмысленное погружение в состояние Вирта и полного тохода, а вернее наоборот – оборота к жизне, когда начинаешь проникаться каждым движением каждого и мельчайшие подроьбност истановятся куда важнее, нежели гигантские мочты в глазу, которых не замечаешь по трезвую голову. Может поэтому слово приход стало куда боле значимым, чем аффект – когда наркотик цепляет, сам ты становишься Миссией, который пришёл спасать мир. Именно так он чувствует себя, внутри разрастается дрожь, внешне – полный приход и отречение от стыда и совести.
- Живём один раз и никто не осудит – вопит в рупор ненормальный психопат, самый нормальный из всех миссионеров, которых я встречал. А чашще они простя «дайте денег для Бога» - наверное они решили сделать ему опдарок на день рождение, пока он окончательно не свихнулсяот бессонных ночей, которыми выслушивает молитвы, мольбы и прочее дерьмо. Мой погибший друг Филосос сказал: 2человек, пришедший к религии от боли – недостоин её, так же как Бог, пришедший от человека не достоин быть» Если он думал, что я понял что-нибдуь из его обдолбанных слов, то он действительно дурак, потому что был таким, сама его смерть тому подтверждение – подавился железной пробочкой, которую кинул в банку из под воды. Всё произошло настолько неожиданно, а тем более на улице – когда его начало ни с того, ни чс сего трясти и он рухнул – никто не спохватился, чтобы помочь: 2Наверное очередной наркоман» Кому охота трогать чужое незнакомое тело, ведь по телевизору так часто промывают мозги от бактерий о бактериях – мой руки после обеда, не вытирай их об соседа. Мне и вправду двадцать лет, а я сижу с шлюхой в баре, пью, курю и кажется всё было бы к лучшему, если бы по правде я не сидел в кино и не мотрел, как штурмуют неприступную крепость любви и ненависти.  Опять она возвращается ко мне.
Лола не изменится никогда. Если соня и С. – настоящие, какие есть от самого создателя с производственным номером производителя, то она всего лишь актриса, коорая продолажет играть бесчисленные множества ролей, которым никогда не сыщут конца, потому что ни один конец не удовлетворил её в полной мере – она любит сказки, а сказки не любят хороший конец, поэтому она вечно не довольна.

Это случилось одни вечером. Я ненавижу читать гороскоп – потом ждёшь чего-то самого худшего или наоборот – хорошего. Но я его прочитал. День выдался не самый удачный, звёзды сместились со своих орбит, вырвав глаза с корнем.
Машина подъехала незаметно, ошарашивший меня голос сзади тоже незаметно проник в самую глубь:
- Я хочу вон ту – трость из приоткрытого окна тычет в Соню. Я говорю одну цифру, деньги лежат уже в кармане, старик отворяет дверцу, и я удивляюсь – видимо он сидит на каких-то препаратах, раз ещ1ё способен на такое дело. С другой тсороны – не самый хороший конце, если его торкнет окончательно. Я всё же отправляю Соню в далёкий путь, не попращавшись, она укатывает.
Через полчаса я уже вижу её, вылезающей из такси, она смеётся, но не говорит почему.
На утро раздался телефонный звонок: 2Это Лола, Соню сегодня утром нашли мёртвой в канале, её сбросили с моста, вероятно дело рук маньяка»
Я сразу же срываюсь разрулить ситуацию, но по дороге происходит невероятная вещь – я попадаю в маленькую аварию и мне приходится час стоять и слушать скулёж какого-то сукина сына из-за мелкой царапины. Это до конца убедило меня внищите, с которой видимо бороться пока приходится лишь своими средствами. Час проходит, меня забирают на дознание – оказывается я не просто поцарапал чужую собственность но и нагрубил официальным лицам.
На утро следующего дня раздаётся звонок номер два: 2Это Лола, сегодня Сиси нашли… дело рук маньяка… ты абсолютно не умеешь вести дела, я ухожу, сегодня же улетаю в другой город, пока» - вешает трубку вместе с моим сердцем.
Я отправляюсь в бра, разобраться в самом себе, но там слишком громко – отправляюсь домой, но там слишком одиноко. Что за чёрт происходит? Мертвы все, телефонные линии лежат мёртвым грузом, друзья куда-то исчезли сами собой, я теперь знаю только пять номеров и надеюсь никогда не буду звонить по ним, даже если того потребует увиденное мной.
Лола машет рукой с другого острова, я сижу тут, полный галлюцинаций, возникающих из ночной темноты, борюсь с собственным языком, поражённым всем матерным набором слов, какие придумывает изощрённый… которые придумывают…

Кино медленно оканчивается. Завершающая сцена затягивается. Я умоляю актёров быстрее покончить друг с другом, потому что смотреть, как нечеловеческими усилиями преодолевается физика, и тела рубятся до умопомрачения, просто невозможно. Фильм медленно оканчивается, я думаю пойти пропустить кружку пива на последние деньги и подумать, что делать дальше. Прошли сутки, как Лола улетела и у меня больше вообще нет ни заработка ни желания работать. Я просто хотел купить тапочки… полная остановка, стоп, события переваливают за шкалу прошлого и начинается настоящее, которое я и собираюсь забить рюмкой.

Спускаюсь вниз, до начала титров и надписи зе энд. В фойе кроме меня только одна женщина, она стоит красится переди большим зеркалом, растянувшимся на всю стену. Посасывает губы, в глазах блеск, они выискивают изъяны кожи, когжда убеждаются, что преград к красоте больше нет, начинают блестеть ещё больше. Сажусь за стоилк кафе, не спускаю её с поводка.. Вот из сортира появляется её мужчина, он приветлив, тоже опдходит к зеркалу, одной рукой обнимает её за талию, другой прилизывает плешь на голое, тоже выискивает изъяны кожи, но быстро, не вдаваясь в подробности. Пока опдруга говорит – возьми меня – можно немного расслабиться.
Ко мне подошла ойициантка, я сказал что опка не хоче заказывать. Когда они ушли, я пошёл за ними. На улице льёт сильный дождь, зонта – нет, приходится мокнуть. Они садятся в машину и уезжают. Женщина продолжает разглаживать складки лица перед зеркалом заднего вида.
Твою мать, я не настолько красив, чтобы имеет ьпритензии к окружающему, поэтому когда мне отдавили ногу гигантской сумкой, даже не обращаю внимания – на вокзалах так всегда, бесконечный сток народу, движение без устали – не хочу никого видеть.

Мне не хватает денег на выпивку; хочется пить. Я заказываю третью кружку, улыбаюсь шире обычного, чтобы не показаться подозрительным – свои люди, сочтёмся.
Он шатаясь подошёл к моему столику:
- Рассказываю истории, за выпивку – ясно голубые глаза ушедшие в даль, на нём паршиво сшитый пиджак и запах землекопа.
- Давай – приглашаю его сесть рядом, так проще забыть о предательстве Лолы. – Начинай
И он начинает рассказывать мне историю о том, о чём я ничего не понимаю, несвязанный сюжет бьёт по ушам. Там было что-то про кровь и песок, только точно не разобрать – кажется полный ****ец наступил раз такое твориться. Косо смотрят официанты, бармену дана установка – больше не наливать. Глотаю колесо, установка становится распоряжением свыше. Сам создатель, к которому я обращаюсь сегодня говорит: «Пора прекращать каламбур на каламбуре» - стоп, или это слова моего друга, нового, старого? Новый день, старый друг лучше новых двух. Историю заканчивается ничем и я ставлю ему очередную кружку за следующую басню. Она оказывается куда более содержательной.
«Нужно купить билет и лететь к ней, ты ведь её любишь! Что за чушь в голву лезет? Что за херня!» Сучька собатирует мозг, полностью отключаются самые важные функции, полушария готовы взорваться к такой-то матери, один на один с дымом сигареты в поисках утраченного тела выбиват из сил. Никакой грусти по прошедшему, время близится к четырём, история продолжается, я её не слушаю.
«Если бы ты полетел к ней, у вас могли бы быть деньги, бля, то есть дети»
Дети играют в песочнице, камера проникает в глубь мозга, ищет корень счастья – остановка сердца. Саботаж продолжается. Она корчится перед зеркалом, мы танцуем вальс под военный марш, звуки соединяются в музыку и всё прекрасно… единственное, чего я сейчас босюсь – это обделать шатны в очереди в сортир. Иду туда, новый друг продолжает рассказывать сам себе под нос какие-то флейт мотивы и мы оба понимаем, а так же это понимает официантка и бармен, что это так важно, настолько важно, что без этих мелочей жизни жизнь не представляет ничего ценного. Маленькая мелочь жизни – спустить крючок в направлении писсуара и никаких проблем, главное не промахнутся, а то попадёшь на лицо соседа. Сосед?
Выхожу из туалета, хватаю вещи и сматываюсь. Интересно, какую историю он расскажет, когда счёт упадёт на стол.
Бреду по улицам. Метро мертво. Холод пробирает, но не ощутим. Блеклые тени рассвета маячат до боли в глазах, до стука в висках, опукаюсь на асфальт, всё, я устал, в конец устал, что имеет значение, когда так сильно хочется спать.
Тошнота подступает к горлу не от алкоголя, а от того, что я знаю только то, что знаю сам – ровно ничего о курсе самолёта, унёсшего женщину с ****ским именем Лола, подальше от моих теперь грязных рук, смоченных лужой, в которую приятно погружается лицо восставшего из-за горизонта солнца. Ночь я уже видел, осталось уснуть.

Небо светло и чисто, как никогда. Кажется вчера лил сильный дождь, поэтому я мокр на сквозь. Надо мной возвышаются стены земли, загораживающие большую часть обзора. Отвратительно пахнет, кто-то лежит рядом.
Поворачиваю лицо и вижу чужое, изуродованное червями, уже оскаблившее зубы – сгнившие губы. Она улыбается. Её волосы, как мочалка покрыли левое плечо, я глажу её по щеке, чтобы убедиться, что ёб твою.
- помогите! – омерзительно черви копошаться внутри неё. Сколько тебе лет крошка? Пласты жира выцвели, эпидермис слез, как плохо приклеенные обои. Что это такое? Она хотела и не хотела, она была частью чьих-то чувств, ведь был такой человек
- Спасите! – кричу ещё сильнее. Мандраж и дрожь до полного онемения. Чувствую её холодные кости на лодышке, кажется она гладит меня, ласкает. Блевота находит путь по узким проходам во всех направлениях
- помогите – вскакиваю на ноги, топчу её ногами, чтобы она убрала от меня руки. Кровь стекает по руке – она оцарапала меня когтями. Не могу выбраться на ружу, слабость даёт о себе знать. Подтягиваюсь дыхлой к краю, на коленях выбираюсь из могилы. Новый друг сидит рядом, на соседнем надгробье курит сигарету
- Наконец-то, я думал ты уже умер
- Что тебе надо, твою мать? – ножа с собой нет.
- Мне? – смотрю на его побитое лицо – Долг, я подумал ты мне что-то задолжал
Как он мог выбраться? Его должен был уложить шеф повар своим самым излюбленным тесаком, каким он нарезает грудинку для особо важных гостей.
- Ты о чём?
- Заткнись – вскакивает с места, подходя ко мне ближе, кулаки угрожающе сжимаются – Дурак - я увидел как он смеётся, грязь под ногтями, сухая грязь, под ногами лопата – Она тебе понравилась?
Я стою на самом обрыве, один толчок и я сольюсь с ней.
- Мне лично не очень, а как тебе история о подлости и лжи.
- я…
- ты, давай деньги
А ведь он прав, чёртово дерьмо, нож в его руке, значит он прав, но денег нет, они исчезли из кармана – их украли
- Меня обваривали
- Ничего не знаю, понимаешь? – садиться на место, закуривает новую сигарету – ничего не знаю, просто у меня всё тело ноет и я хотел бы привести себя в порядок. Ладно, расслабься – швыряет в меня пачкой, я ловлю её цепкостью пальцев – кури и слушай, ты ведь серьёзно погряз в дерьме, столько убийств вокруг, а ты один – пристально смотрит в меня. Левый глаз – стеклянный, правый прыгает с места на место, как хичхакер, кто это? Свобода дорог, свобода выбора… Нож
Я действительно закуриваю.
- Один на один, ты и я, вместе мы сможем сделать всё, как надо и ты вернёшь мне долг, а я верну тебе покой. Вчера вечером мне пришла в голову гениальная мысль – ты мой настоящий друг, такой, какого я хотел
Голова беспредельно сильно раскалывается, во рту пересохло. Мы идём плечом к плечу рядом друг с другом по кладбищу, залёгшим на самой окраине города. Местами, деревья вросли корнями в землю, образуют потолок, сквозь который пробивается мандраж солнца в виде слабых лучей света; сырой запах земли и покоя. И тогда мне становится легче дышать в прохладе вечера. Лола саботирует мозг. Боль разливается по телу, приятно пульсирует страх за самого себя. Ты веришь, что сегодня закроешь глаза навсегда? Ты веришь, что сидя в безопасности можешь вдруг оказаться в эпицентре разрушения; ты веришь, что тот, кто сегодня улыбается тебе в троллейбусе, завтра изобьет тебя в подворотне, чтобы отобрать сумку. Я не верю, но знаю – верить нельзя. Я ощущаю пустоту без друзей, они остались далеко и я не знаю, как так вышло. В один момент, будто вокруг меня образовался тайный заговор и только этот человек ещё разговаривал со мной.
- Вот, посмотри – тычет в надгробие, там красивое лицо красивой девушки совсем красивого возраста не больше 16 лет. В своём дневнике, не найденном никем она записала: «Я начала мастурбировать как только у меня появился сотовый телефон» - издержки поколения, приученного общаться – как думаешь, на сколько она потянет?
Из под камня вылезают её обглоданные пальцы, меня рвёт пустым желудком.
- Она уже ничего не стоит.
- Думаешь? А мне кажется стоит. Посмотри, сколько их вокруг тебя, мертвецам отдано столько земли, чтобы они просто валялись и занимались своим мёртвым делом – воняли, когда в мире есть люди, которым негде жить и нечем питаться
- Тебе до них какое дело?
- Никакого. Я сейчас думаю о нас и понимаю что встретились два человека у которых  жизни тоже самое. Куда нам идти с пустыми карманами? – я же просто удача в твоей беспутной судьбе
- Что ты можешь о ней знать?
- То, что ты сам рассказал – он ухмыльнулся и сигарета к который раз затлела во рту до горлового столбняка, полил дождь, волосы смокли, прилипли ко лбу, камешек, отнятый у мертвечины играется в пальцам, холодным дыханием обжигает, внутри него свечение лучей, швыряю его и попадаю в крест, руки опускаются сами собой
- ****ь, чёрт подери
- Ха-ха. Видишь, как всё просто. Мы будем торговать ими, ты сможешь купить билет и полететь к Лоле
- А ты?
- А я наконец-то кремирую себя

В душном кинозале много народа, задние места курят. На сцену выходит человек, он ставит стул, садиться на него. В одной руке – стакан, в другой безжизненно-вяло болтается бутылка. Разбивает стакан, он резко поднимает лицо, делает большой глоток из бутыли:
- Все тут?
- Да – вяло шепчет зал
- Все?
- Да
- Тогда представление можно начинать. Представление можно начинать – ещё раз повторил он
- Да
- Вы сейчас смотрите в глубь себя и вам приходят в голову всякие глупости, вы ищете в себе корень счастья, познания, любви и ненависти, вы говорите – сердце вприпрыжку, или сердце любит, вы говорите, что внутри себя можно постичь больше, чем с наружи. Это – чушь! Мир от первого лица заебал меня, мир от первого лица утомляет, мир от первого лица – это не тот мир, в котором стоило бы жить, мир от первого лица – это пустой мир, в нём есть только наркотик и нет вас самих, а вы хотите продолжать эту пакостную игру? – крупный глоток, кашляет – вы всё ещё хотите этого? Хотите продолжить три-дэ движение в пространстве, ощущая лишь свою собственную боль; - мне показалось он смотрит на меня – Я сделаю вас свободными, вы должны закрыть глаза и увидеть темноту, ничего не увидеть, увидеть белые круги, почувствовать дискомфорт от лёгкого страха, что ваш сосед может порешить вас, чувствуете ли вы это? Да? А если бы вы знали его лучше, вы бы не чувствовали, а знали – что он сейчас не способен ни на что. Полный ноль этот ваш сосед, у него в кармане лежит карта местности, по которой он движется, следуя за каждым удовольствием, потому что уже не ощущает их. Сиденье во дворе, с кружкой в руках, он променял на шумный бар, движение бок о бок, он променял на движение при помощи машины – он потерял ту изюминку, которая может быть отличала его от других, про него скажут: кажется был такой человек, да их много было. А про вас скажут: Был такой человек – и больше ничего не смогут добавить. Про вас так скажут, но лишь в одном случае, если вы избавитесь от всех материальных благ, которые лишают вас фантазии, вдохновения, просто отдайте их кому-нибудь, подарите, кого вы сейчас видите, тому и отдайте.
Я вылетел из зала, услышав за спиной:
- Он не справился с собой.
Дверь с грохотом захлопнулась, в фойе тишина – никого. Присев на диванчик, я решил подождать проповедника тут, чтобы перейти сразу к делу, как только окончится эта вакханалия настроений. Но она казалось не закончится никогда – из зала продолжал доноситься его голос: «Моё имя – правда…», и какие-то всхлипывания, хрюпы, потом толпа требовала чуда, чудо кажется предстало перед ними и мне действительно стало страшно быть тут, среди этих сумасшедших. Заебал его мир от первого лица? Кретин какой-то.
Раздался женский визг: 2исцели меня спаситель!» Приоткрыв дверь я обнаружил показ фильма о Спасителе на большом экране. Заняв свободный стул, позади ревущей толпы, закурил сигарету.
Спаситель повис на кресте, его лицо было изуродовано римскими сапогами, руки налились багровым румянцем, глаза вылезли из орбит, шея вздулась от напряжения – тошнотворная сцена растянулась на целую вечность. Режиссёр фильма хотел показать саму суть учения Христа – главное выстрадать, иначе – бесполезная трата времени. Если бы его не распяли, думаю никто не узнал бы ровным счётом ничего об учители. Почему тогда Иуда не причислен к лику святых?
Откуда-то в зале появились убогие калеки, они пробивались, кто как мог, в направлении экрана – выстроилась целая очередь страждущих докоснуться до полотна, где так живо актёр разыгрывал великую комедию всех времён и народов – бесоплезную жертву, ражди безполезного общества. Твою мать, они бросали костыли в сторону, и орали хором: «исцели», откуда-то разносились вопли: «Вы заняли не своё место, я тут стоял, я за этой женщиной» Кажется завязалась драка, я только увидел, как кровь брызнула на экран. Некто воспринял данное зрелище словно знак: «Смотрите, чудо явилось нам!» И действительно, чудо явилось им по вполне понятной причине наркотического опьянения, посреди зала умирал человек с пробитой головой, но его казалось никто не замечает, все с шумом бросились испить крови спасителя, топча поверженного ногами, слышен был только его скулеж.
Калека откидывает палку, попадает в лицо вполне здоровому молодому человеку, он становится бледным от злости, забывает учение, хватает её за волосы и швыряет под ноги: «Если тебя ударили по одной щеке, подставь другую, в третий раз подставь задницу! Я уже сделал всё возможное» - объяснил он своё проявление агрессии.
Они хотели разорвать на части святой дух, но разорвали экран. Атмосфера накалилась до убийства, срываюсь с места, меня рвёт в который раз – нужно найти проповедника, думаю он где-то в задней комнате, или смотрит с балкона на плоды своих деяний. Интересно, сколько у него машин?
Страждующие где-то за спиной, я прорываюсь сквозь плотные ряды, меня пихают со всех сторон, укрываюсь от ударов – это действительно то, чего им не хватает – груш для битья. Им так хотчеся растоптать всё что движется и они просят силу, чтобы сделать этого.
-Господь простит! – раздаётся громовой голос над толпой из динамиков. Видимо это пошутил видеопрокрутчик из своей уютной кабинки. Он сейчас сидит наверху с камерой, меняет плёнку за плёнкой, пьёт пиано колладу, курит папиросы и может развлекается с женщинами, но на повестке дня развлечения для проповедника, старого клиента всех городских моргов. Я выложил круглую сумму, чтобы разузнать о нём. Что мы можем ему предложить? Неизувеченное аварией тело со скидкой.
За экраном обнаруживаю дверь, она закрыта – стучу сначала один раз, потом громче и громче. Бесполезно. Вышибая старый замок ногой. Сзади надавливают, чувствую смерть где-то рядом. Меня хватает за шею кто-то слева:
- Стой падаль!
- Спокойно, я по делу к господину – хватка слабнет, проповедник вырастает передо мной во всей красоте своих обличий. Я заметил он одел пару золотых колец после проповеди на пальцы, теперь сият как рождественская ёлка.
- Пройдёмте в соседнюю комнату – произносит он мягко, долго всматриваясь в моё лицо в поисках сумасшествия собственных клиентов, не обнаружив ничего снимает напряжение с плеч. Мы идём по длинному коридору:
- Вы в первый раз? – спрашивает он
- Да
- Как вам наша миссия?
- Замечательно
Он смотрит на запёкшуюся кровь на моих одеждах:
- Это ничего, страждующие слишком сильно верят и хотят приблизиться к Богу, не будем же мы упрекать их в этом
- Конечно нет
- А вы собственно по какому делу?
- пройдёмте в комнату, я вам объясню наедине
Недоверчиво сверкнув глазами, кивает охране не отставать. Проходим в комнату-кабинет: стол, графин воды, два стула и диван у стены – скромно и со вкусом.
- Присаживайтесь – указывает на самое мягкое место
- Спасибо, я постою
- охрана примостилась у двери. Я не знаю, стоит ли начинать подобные разговоры в присутствии чужих ушей, поэтому мнусь с ноги на ногу давая ему понять – дело не так просто.
- Ну что же вы молчите, рассказывайте
- У меня к вам личное дело
- Личное? Мы с вами едва знакомы. Хоть мы все и братья и сёстры, некоторые отступники пользуются этим. Конечно я нисколько не хочу вс обидеть – он пидор, это видно сразу – но вы сами понимаете
- Понимаю, но дело требует уединенности, это касает своего рода особых услуг
Опять напрягается
- Услуг?
- Морг – шепчу на ухо
Тут он тает и напрягается снова.
- прошу вас, подождите за дверью – говорит охране, они уходят
- О чём вы говорите? – начал он, как только две фигуры, накаченные шариком удалились
- Я говорю о сексуальных услугах – глупо звучит
- Хм… Я понял и что вы хотите, что-то изменилось в условиях, инфляция?
- Нет, я вообще-то не совсем от старого предприятия, а скорее от нового. Мы предлагаем свежатину, по недорогим ценам
- Простите, - вдруг сказал он – я не понимаю, о чём вы говорите – пристально смотрит в глаза
- Вы понимаете
- Нет! Кто вас послала?
- Я сам пришёл
- Сами? Откуда вы узнали обо мне?
- Неважно
- Что? – он уже хотел позвать охрану
- В морге, в морге и узнал. Понимаете, мы предлагаем несколько качественней продукцию, чем они, поэтому я решил сразу напрямую обращаться с клиентами, своего рода рекламная акция, потому что уверен – кашель – что вы не огорчитесь
- Дайте свой номер
- Не могу, это не в правилах
- Как же вы намерены связываться со мной7
- Вы дадите свой
- Ха, я опять не понимаю, о чём вы. Не шутите со мной, молодой человек. Страждущие не из тех, кто перед чем-то остановится, чтобы просветиться
- Да, я понимаю – ком в горле
- поэтому давайте номер, либо уходите отсюда, я как вижу вы весь погрязли в распутстве и грехах, да спасёт вашу душу создатель
Он поднял со стола маленькую библию, на ней была пометка: «под редакцией ….» Переработанный вариант апоклифа.
- Хорошо, давайте уговоримся так, если вы согласны, чтобы мы обслужили вас, тогда завтра, в кафе А. я буду ждать в два часа вас либо кого-то от вас и тогда вы скажите свой ответ и мы сможем договориться уже наверняка.
Разворачиваюсь и собираюсь уходить
- Стойте – он вдруг стал добр – возьмите это на память, я каждому даю возможность встать на ноги и пойти по дороге света, возьмите эту библию в знак благодарности, что ещё есть такие люди, как вы
- Спасибо – выхватываю из рук книгу – До свидания
- Всего доброго, я прикажу вас проводить

Стоит только задуматься над своими действиями, как ничего не выходит. Движение упирается в стенку, абсолютное раздражение. Дело сделано, назад дороги нет, только вперёд, либо продолжать, либо бежать. Никогда не знаешь, кто висит у тебя на хвосте, никогда не знаешь, кто разыскивает тебя и для чего, и никогда не знаешь с какого угла подкатят ищейки.
Прошлый день мы провели в беспробудном пьянстве, я помню отрывками лица тех, кого может быть видел каждый день, но никогда не пожму никому из них руку. Это мужчины и женщины, за спинами которых хранятся секреты и тайны, о существовании которых даже порою не задумываешься. Вглядываюсь в кого-нибудь и не могу представить – он способен убить. И могут ли они узнать обо мне больше, чем я сам того позволю. Новый друг и рад и весел. Он напряжён. Я рассказываю ему о проповеди – он улыбается.
- Как ты думаешь, может лучше снять с него денег просто так?
Он отмалчивается на бесполезное предложение.
- Может мы ошиблись?
- Нет. Если он придёт завтра, тогда я всё обустрою
- Как?
- Через три дня будет доставлен товар
На этом наш разговор обрывается бешенным рёвом музыки, а сейчас я тут, сижу в кафе, уже почти два часа, на голове шляпа, воротник поднят, за окном холодный дождь и моросящий дождь, пробирает до костей. Новый друг сидит за соседним стоилком, читает газету. Там сводки за прошедшую неделю, одна ничем не отличается от другой, но каждый раз форма содержания – разная. Какой-то психолог говорит: «Сумасшествие – это разногласия между внешним и внутренним» Я соглашаюсь с ним ровно на четверть минуты, пока не оглянулся вокруг – они сидят, пьют кофе с коньком, они понимают здесь и сейчас, а где-то в другом месте рыщут нож в кармане, чтобы спустить злобу на чужом теле. Нет, этот психолог в погоне за красивыми словами – мой враг.
Стрелки часов на стене медленно ползут. Внутри разливается адреналин в предвкушении. Я уже вижу себя, стоящим у кассы, отчеканивающим каждое слово: «мне билет, рейс… и т.д.», биллитёрша ласково улыбается, чёрт знает что думая про себя, она желает мне и приятного полёта и взлёта и приземления и чтобы в самолёте подовали только отменные напитки, и чтобы мне понравились стюардессы, и чтобы я не оказался подонком и не решил угробить всех, и чтобы вообще мне всё вокруг нравилось. И она попадёт в точку, чёрт возьми. Последние ночи показали на что я способен – любить продажное тело, да, Лола, это послание тебе, где бы ты не была, я ещё вернусь и тогда мы заведём детей, заведём детей, чтобы отправить их учиться, так и будет.
Новый друг игнорирует меня, будто я пустое место в целях безопасности, он кажется тоже слегка напряжён. Кого нам бояться? Что мы сделали? Арестуйте меня, я чист до тошноты, будто душу выстирали стиральным порошком с отбеливателем, а где-то человек падает на колени… возьми столько греха, сколько сможешь вынести.
Без четверти два. Пью вторую кружку кофе, во рту пересохло. Достаю газету. Крупными буквами на первой полосе: «Коррупция или «оборотни в погонах» - государство наделяет властью людей, которые пользуются властью, как своей собакой. Что за херня? Хочется отшвырнуть газету прочь, куда катится чёртов мир? «Оборотни в погонах» бьют по морде и их гладят за это по голове» - пишет журналист – «Беспринципиально качественно новая операция спец служб, против спец служб» Честные, против поганцев. Вот так заявление. Вся структура коррумпирована, я хочу просто выпить.
Газету прочь под локоть. Уверен завтра на первой полосе будет: «Скандал!» У них всегда одни скандалы и сенсации, меняются только действующие лица: «как же так, мы не ожидали такого от него!» или что-то в этом духе.
Душный зал кинозала собрал множество гостей. Это ночной притон, где крутят порнографию. Неуверен, что здесь самое подходящее место для ночлега, но другого нет.  – пишет журналист со второй полосы.
- Эй – окликиваю нового друга – он не смотрит в мою сторону.
Двери распахиваются. На часах без пяти. Входит человек пожилых лет. Без особых раздумий подходит ко мне:
- Тут свободно?
Внутри всё сжимается, может облава.
- Да.
Его вопрос звучит тупо, потмоу что кафетерий на половину пустой. Но его это нисколько не смущает. Он зовёт официантку, она принимает не маленький по размерам заказ. Кажется он собрался засесть тут на долго.
- Как поживаете? – спрашивает меня
- Нормально
- Погода не лётная – закуривает сигарету – вы не против я покурю?
- Нет
пододвигает к себе пепельницу, пытается угостить дымком и меня
- Спасибо, не буду
- Как знаете.
Костяшки пальцев тарабанят по столу. Я жду его ответа на вчерашний вопрос, он тянет время – выслеживает, кто пришёл со мной, но новый друг как ни в чём не бывало сидит в гордой позе одиночки-клиента, читает газету, поглощает эклер, запивая его кофе. Медленно крутится вентилятор под потолком
- Сейчас при мне человека машина сбила – говорит подсевший – даже не знаю, что и чувствую по этому поводу
- Да, интересно
- Нет, правда. Очень странная история. Как в фильмах. Он стол и вдруг ни с того, ни  сего сеганул под колёса, будто что-то его напугало, или он увидел давно желанное лицо на другой стороне дороги
- Может быть и так
- А может и нет, вот вы как думаете?
Думаю он просто покончил с собой
- Наврядли, вид у него хлиплый был
Он что втягивает меня в какой-то безмазовый разговор? Но я продолжаю ждать.
- Главное, это реакция прохожих – полный ноль.
Приносят заказ – жаренный картофель с котлетой, чашку чая, вилку-ложку и больше ничего.
- У них даже соли нет. Эй, принесите соль
- Возьмите с соседнего столика – отвечает официантка, исчезая в проёме двери на кухню
- Побрал бы их с таким сервисом, никакого уважения. Так и будут заведовать этой жалкой забегаловкой, пока не научаться обращаться с людьми подобающим образом.
Он принялся уминать картошку, разбавляя её мясом.
- Я просто подумал, этот «он», ведь не мог просто так прыгнуть под машину, были какие-то причины, была польза от него, пусть небольшая, но была. Хотя сейчас не разберёшь, так много людей, а я всё ещё один – он усмехнулся, в нём играла странная музыка, человека, видевшего белые стены вокруг себя, даже тогда, когда обои были цветными. – Вы наверное сейчас подумали, что я сумасшедший? Просто никому нет дела до других
- Наверное
- ладно, перейду к делу
«Наконец-то…»
- Вы кого-то ждёте?
- Что?
- Я имею ввиду, вы свободны ближайшие несколько часов?
- Что такое?
- Я хотел пригласить вас прогуляться по парку
Кофе допито одним взалпом.
- Думаю нет, давайте всё обсудим здесь
- Обсудим что?
- Дело
- Я рад встретить действительно делового человека, давайте обсудим. А какое?
- прямое и конкретное
- Ну вы начинайте
- Что говорит хозяин?
- Какой хозяин?
Новый друг отвлекается от чтения. Он смотрит в затылок старику прстально и упорно.
- Я вчера встречался с ним и мы договорились…
- Стой – новый друг подходит к столику – Ты кто такой? – обращается к подошедшему
- Что значит кто я такой?
- Тебе чего надо? – он берёт его за шиворот
- Я…я.. просто хотел с кем-нибудь поговорить
- Вали отсюда, папаша!
В дверях уже стоит проповедник в сопровождении двух охранников. Становится ясно – мы ошиблись номером.
- Давай, иди – старик встает, кряхтя, уходит прочь. Я смотрю вслед его жалко-сутулой спине и мурашки бегут по телу: «Я хотел просто поговорить…»
- Здравствуйте – произносит проповедник. Новый друг не успел ретироваться на своё место. Он забыл там газету.
- Добрый день
- Я пришёл, как и договаривались, чуть-чуть опоздал – садиться на стул – подождите на улице – охрана утекла
- Ничего страшного – вступает в разговор друг – приступим к делу?
- Давайте, я хотел бы знать все подробности.
Они обмениваются рядом информации, где, когда, зачем и почему. Я тут уже лишний. Просто смотрю на похоть, стекающую слюной у проповедника. Время пролетело быстро и незаметно, до того, как новый друг выдал мой адрес. Когда клиент ушёл…
- Твою мать, ты что творишь7
- Всё сделано правильно, где ещё нам разместиться, только у тебя
- Ты гнилой мудак, меня посадят
- Заткнись, чего ты боишься? Он не сдаст
- Откуда ты знаешь
- Ты сам привёл его, значит ты уверен в этом извращенце на все сто
- Сучье отродье, ****ь, я убью тебя! – он останавливает меня рукой:
- Знаешь, что самое обидное? Бросив друга, пожалеть о своей трусости, когда он выиграет

Пути проложены лыжниками-кроссовцами, они пыхтят на снегу, как старые бабки в постелях, пот капает с изнурённых лиц, они продолжают марш бросок – им уже ничего не страшно, их не волнует курс валюты, им похую, они просто бегут, не останавливаясь. Я хотел купить себе лыжи и точно так же как они бегать по горам в поисках большего счастья, чем оно есть.
Процессия методично прёт на пролом, сшибая машины, которые никак не хотят уступать ей место, прижимая к самому бордюру.
- Эй ты, козёл, куда прёшь, съезжай с дороги! – кричат владельцы быстроты, проносясь мимо с визгом и шумом двигателей. Неважно на мертвеца, который застрял в деревянном гробу; между небом и землёй продолжает кружить его душа над телом.
«Куда им спешить, всё равно уже…» - думает девочка, сидя на заднем сиденье легковушки, когда она поравнялась с процессией, пытающуюся шумом оповестить о том, что самое время задуматься о чём-то там таком.
Водитель привычно курит, держа сигарету грязными пальцами, он давно привык не объезжать кочки, медленно давить на газ, круто поворачивать. Он давно привык и к нему привыкли. По каждой улице проносится кто-то чтобы помочь другим, будь то пожарные или иные силы, они всегда несут на себе печать страха и ненависти.
«Мы делаем добро» - возглашает рекламный щит, повествуя о новом телефоне спасения.  А на заголовки газет продолжают удивлять всех удивлённым: «Мёртвая женщина родила ребёнка» - фактически это философское утверждение, стоит лишь обернуться.
Как быстро женщина забывает боль при родах, как быстро она разжимает пальцы, скомкавшие простынь, как быстро выветривается из головы обещание высшим силам, лишь бы утихла боль, как быстро они забывают о своих детях, котрые ночами ходят с палками в поисках добычи, чтобы спустить крючок ненависти на кого-то из более благополучной семьи, или поделить-пометить территорию, как собаки, озверевшие от хозяина, пользующегося большими размерами гениталий. Будет время вспомнить о забытых, когда гроб медленно проползёт по шумным местам в лоно покоя и царствия, опять чего-то там такого.
Внутри машины, рядом с телом сидело трое людей: мать, отец и молодой человек лет двадцати, видимо мой ровесник. Он был бледен, нервно тянулся за сигаретой, каждый раз его грубо окликивал водитель: «Запрещено». Ни тот, ни другой родитель казалось не обращали ни малейшего внимания на неврастеника, в руках которого снова и снова появлялось запрещённое и ему снова приходилось испытывать нервное потрясение «как можно кричать, когда все тихо плачут».
По лицам некоторых проезжающих было видно – они размышляют о том, какие похороны хотели бы закатить себе. Они представляли себя стоящими на вершине горы, где ветер сдирает одежду, оставляя кожу прогреваться холодным солнцем, где свобода так же легка, как и путь к ней – три лишних шага вперёд. Они велики и гениальны, поэтому похороны у них тоже должны быть соответствующие, и я сразу вспоминаю друга своего детства: он приказал установить на машину гигантский экран, на котором показывалось, как он идёт – бесконечным репитом, а на фоне играла Кармина Бурана. В конце процессии, когда священник должен был читать-петь отпевальню, появилась надпись: «Бога нет…» И человек в чёрном отказался исполнить свой долг. Произошла ссора, гроб рухнуло крышкой вниз, бесполезная трата времени, а ведь он просто шутил так в своём дневнике, который всегда лежал на столе, так, на всякий случай.
Автобус медленно въезжает в ворота кладбища, я стою у края дороги и наблюдаю цинизм и равнодушие, а ещё свёрток в руках матери. Она решит что-нибудь оставить дочери, чтобы завтра это забрали нищие, которые обворовывают могилы, но она так никогда и не узаает, что по-настоящему случится с телом её дочери. Пальцы дрожат, бутылка виски, которое я терпеть не могу, присасывается к губам, мне страшно и тошно от того, что существуют такие люди, как я сам. Захотелось бросить гвозди под колёса и крикнуть: «Лучше сожгите её!» интересно, она девственница? Тебе неприятно? Но ведь это просто мысли, которые непроизвольно скользят в голове, это даже не художественная литература. Даже когда кровь расстилается ковром, невозможно забыть о размножении, когда видишь смерть думаешь об этом усилиней – так требует что-то внутри. И этот мальчик у её ног тоже сидит и думает о том, как бы украсть невинность у холодной при жизни, холоднее после смерти девочки, которая смотрела в его сторону, чтобы поиграть, а он смотрел в горло бутылки, чтобы расшевелить печаль и она не рухнула камнем вниз, придавив последние остатки эго навсегда. Он носил цветы, чтобы увидеть, как она отвергает их или знать, что она вышвырнет их в мусорный бак, как только закроется дверь. Он говорил ей о бессилии и боли, он слабый, но он – есть, о чувствах, поглощающих и описанных у каждого в самых банальных фразах, как у меня, чтобы увидеть блеск амбициозных глаз, услышать лёгкий шорох внутренней части её бёдер, когда повернётся спиной и скроется опять же за чёртовой дверью. Ему не хватило сил –отмочить на неё шутку! Меланхолия подкатывается к горлу, больше нет новых слов и нет рядом тебя.
Если бы Лола видела меня сейчас, она навряд ли оценила бы мою жертву, это самое отвратительное, что может быть в человеке, когда он не понимает всю серьёзность отношения к нему другого – это смертельно опасно, и я нисколько не буду удивлён, если мальчик сам убил свою девочку. Теперь он хотя бы сможет подарить ей цветы.
Новый друг и его старые стоят воткнув лопаты в землю. Каменные и неприступные сохраняют все приличия, хотя в уголках губ одного из них вырисовывается лёгкая усмешка: «Ну что ты расканючился приятель, я на войне потерял стольких друзей, жизней которых хватило бы на десяток нирван»
Похоже они обо всём знают. Мне показалось они знают даже больше чем я, потому что стоило мне встретится взглядом с кем-нибудь из них, как улыбки переставали скрываться. Сучий мудак…
Вы наверняка знаете этот текст, который нужно бормотать, пока душа отходит к небесам. Это своего рода путеводитель на тот свет, правда дороговато что-то получается, но другого нет; это издание от начала нашей эры под редакцией, даже не знаю чьей. Тот мир – неизменен, он вечен, ****ь, о чём ты думаешь, когда писаешь в сортире? О самом светлом.
Пламенем звучат проклятия. Мальчик бледен, как небо, затянутое дымкой. Он курил, оторвав фильтр.
Когда душа становится выше тела – перестаёшь чувствовать боль.
Бормотание продолжается. Из-за дерева мне видно только спины томящихся. Их не так много, их совсем мало – сегодня понедельник, день тяжёлый, рабочий. Родитель и его родитель – кому ещё есть дело, кроме мальчика. Где твои любовники детка? Пьют в подъезде сгоряча. Вырванная из когтей безумия, ты перестаёшь быть безумной. Я чувствую тебя сквозь сантиметры деревянных стен, и становится холодно-страшно, как это может жить внутри? Оно живёт, шевелится, просит или заставляет, расползается по венам что-то инородное – отсутствие одного замещено другим. Отрежьте мне правое полушарие мозга, каким станет левое.
«Зачем лечить, когда можно удалить!» - лозунг культа личности. Но личность мертва, остались индивиды.
Ногами чертит круг подле себя. Не смотрит в гроб, приплывший по Иордану из самого сердца пекла. А вдалеке стояла женщина, она отвлеклась от выдирания сорняка, чтобы посмотреть на печаль другого и успокоиться. Тут люди разговаривают не часто, но если утрата невосполнима, ты можешь найти достойного собеседника, нового друга, и вместе вы будете съезжаться в своём центре земли и будет вам хорошо. Клуб знакомств всех печальных открыт, тысячи километров неразделённых желаний – открыты, откройте мне двери, я иду, чтобы стрельнуть у вас папиросу, безумно хочется курить. «Ты умрёшь от рака лёгких – говорит доктор; - Завтра война» - Сара оказалась права с ошибкой на несколько лет, даже больше.
Мать рыдает. Она просит продолжать отпевальню, ей непривычно закапывать своё чадо, с большей лёгкостью она отвезла кошку для усыпления в клинику, посадив её в сумку, погладив по голове и произнеся: «Всё будет хорошо…» Кошка тупо уставилась вдаль, понимала ли она куда и зачем, или беспрекословно доверяла тому, с чьей лёгкой на смерть руки ей подавался корм.
«смерти дети не бойтесь…» - Владимир Мономах в своём завещание, в конце приписка: «Без ****ы»
Он не может продолжать, редакция – коротка, пора сворачиваться, у него слишком много дел.
Я смотрю на эти лица и не знаю плакать или смеяться, я смотрю, как мой новый друг невозмутимо занимается бессмыслицей – закапывает, чтобы откапать. Он делает работу энергично. Если бы не принципы и упёртость, можно было бы избежать лишнего труда. Работу прерывает отец, он просит минуты молчания-ожидания. Ему дают её на размышления, и он свисает над ямой, будто придерживаемый лямками за подмышки. Голова висит на телефонном проводе, полном звонков и дел, теперь она абсурдна и пуста, просто висит над ямой.
Колено соскальзывает. Он падает вниз, мать безумно визжит, её успокаивают, отца достают, он грязен и неопрятен, он мужественен, ни капли слёз, ни капли подачи, котёл кипит внутри, мясо – снаружи.
- Вперёд – даёт знак. Монеты брошены, пора уходить. Мальчик придерживаемый стволом дуба, отшатывается и падает назад, просто сидит – курит, я почти дышу ему в затылок. Он ждёт, когда разойдутся абсолютно все, чтобы выплакаться, пока слёзы не повредили мозг, они накапливаются под щеками, прорывают каналы в черепе, повреждая внутренние ткани. Мать бьёт яйцо, зачем? Новый друг продолжает раскидывать землю, сложенную мешками, пока яма не обросла холмом.
Есть такая детская игра – прыгать ногами в песок, кто глубже улетит, у того приход крепче. Но он решил сделать всё наоборот. Публика только и видела, как лицо погружается в безмолвную тишину, ноги мальчика бьются в конвульсиях, его вынимают из пекла – решившему задохнуться бьёт пощёчину отец виновницы торжества; убегает, видны зигзагообразные движения.

Он исчез. Сутки приближались к концу, у меня нет денег, только она в голове, промозглый город, от которого меня тошнит. Всё надоело! Каждой твари по паре, а у меня нет моей твари, которая согреет у камина холодной зимой, но пока ещё лето, беспокоиться не о чем.
Я пытался представить, как выглядит секс с мертвецом. Наверное так же, как и с резиновой куклой. Мне всё казалось – за мной следят. На самом деле – следил я, произвольно следуя за каждым прохожим, превлекающей внешности цветных одежд. Зачем они делают это? Попытка подчеркнуть индивидуальность, вернуться к далёкому прошлому, когда каждый житель знал по именам своих героев, которые в свою очередь чувствовали себя частью города, каждый чувствовал себя в деле, каждый чувствовал себя необходимым, важным, каждый голосовал на собраниях, каждый думал о насущных проблемах – сейчас я не знаю о чём думает каждый, так же как не каждый на самом деле чувствовал и думал, но возможность была. Эй, я тут! Я тут, твою, куда ты смотришь детка, вот он я, стою перед тобой, не коси глазами – зрение испортится.
Бесполезная трата времени у таксофона – Лола не намерена возвращаться. Решив однажды сбежать, закрыла все пути назад. Соня – дура, чёртова чикса, навлекла проблем на свою помятую задницу, отпугнув мою детку.
«Ты не умеешь вести дела» - режет ножом по сердцу. Если она не доверяет мне, кто ещё остался на этой планете в доверии. Новый друг, который исчез? Он вернётся, обязательно вернётся – у него нет квартиры, но зачем он вернётся? Мне вспоминаются лица пострадавшей. Они так и не узнают ничего. Они будут приходить к ней, будут просто приходить и уходить, о чём-то шептать под нос. Мне не спокойно, я отправляюсь на кладбище, лёгкий дождик накрыл:
На улице сыро и пасмурно. Клубы пара валят из труб, и ртов - заворачиваясь в причудливые картины, тут же исчезают. Я стою посреди кладбища, рядом со мной мужчина - он говорит:
- Я был ещё совсем маленьким, когда отец покинул дом. - Он курит сигарету, и пиво струится в его горло - Просто взял и ушёл. Как так?! У меня в голове не увязывалось - разводит руками - а что делать, дети всегда становятся жертвами недопонимания между мужчиной и женщиной...
Остался с матерю, а она всё зудила про деньги, нищету! - он многозначительно посмотрел на меня - Вы ведь понимаете о чём я.
- Да...
- Всю душу из меня выколотила. Учёбу я естественно бросил, пошёл работать. Вот сейчас вроде нормально живу. Есть всё что надо, в смысле с деньгами нет проблем - затяжка, глоток - но чего-то не хвататает. Даже не знаю, как сказать - духовности что ли. Или радости какой-то. Всё женится, хотел - но никого не нашёл. Одиночество - вирус мегаполиса. Нас всё больше и больше, и мы всё дальше и дальше друг от друга! Будто увеличивается расстояние между нами... ну вы понимаете
Мотаю головой в знак согласия.
- Работу бросил, теперь хочу чем-нибудь заняться. Но тут то меня и постиг страшный удар - я просто не знаю, чем! просто не знаю! Такое впечатление - он начал раздражаться - будто ничего не хочу! Как будто кроме этой работы - ничего и не хотел! Но она никогда мне не нравилась - просто всё на автоматизме. А теперь ощущаю бесцельной, беспомощность - стою посреди пустыни! - затяжка, он продолжает спокойным голосом - Хочешь, есть - работай! Так она мне твердила. И я свою мать - крестится - возненавидел, а теперь вот - указывает на могилу - хожу суда, цветы ей кладу, прощения прошу. А всё почему? Почему? - пауза - Умерла мать-то в одиночестве, безумии в "приходном доме" - а я был там - махает рукой - за горизонтом, где-то далеко. А теперь тут... Живу неподалёку. Просто цветы ношу... Хочешь? - протягивает мне бутылку
- Нет, спасибо...
- Верно, это плохо, но и без этого не лучше - улыбается - Ты видно себе дорогу выбрал, а на вид такой молодой...
На этом наш разговор окончился. Я ещё долго бродил среди надгробных плит, вглядывался в эти высеченные на камне лица. Никак не увязывалось во мне, что эти улыбающиеся "люди" - уже давно сгнили и их не вернуть. Сколько они дел сделали, сколько добра и зла - прежде чем оказаться тут, в этом воронами охраняемом месте.
Особенно мне запомнилось лицо-изображение одной девушки. На меня смотрело нечто идеально красивое, притягательное - на секунду мне показалось, что я влюбился в этот образ - как жаль, но она была мертва уже как пол года, не дожив и до 17 лет. Я провёл рукой по каменному изваянию, с надписью: "Ты - вечна в нас! И вечны мы в тебе!"
Подпись: "Мать. Отец."
Меня тронула эта надпись, а могильщики продолжали своё дело. Так вот какая она, завтра я увижу её лицо вблизи.
Опуская руку в сырую землю - ощущаю её зловонное дыхание. Сколько гадости решили мы сокрыть от собственных глаз, работая лопатами. И сколько тёплых чувств закопали.
Из трубы крематория виден дым, слышны женские стенания. Огонь охватывает отжившую материю, чёрная смола рвётся к небу, а прах тянет к земле. Скорбящим дадут урну - то, чем стал покойник. А кто из них догадается действительно отправится на его поиски - найти то, что было ему дороже всего остального, то, о чём он когда-то может быть сказал: "Пока существует - я жив! Если это отнять у меня - я уже не я!"
Нет, они будут плакать над урной, будут приходить к месту заточения праха, распивать и есть, разговаривать с пустотой, будто сами с собой, ухаживать за могилой - как будто покойному от этого что-то будет, как будто целью всей его жизни было заставить людей вырывать сорняк из "мёртвой земли", доставшейся ему по праву...

- Обнаружен неизлечимый вирус, количество заражённых постоянно увеличивается – страх. Они боятся потому что им есть чего бояться, потому что каждый знает про себя больше, чем сам Господь может знать, ибо нет ему дела только до нас, а потому мы должны быть честны с ним, если хотим, чтобы его благословление снизошло на нас. Поймите, Господь знает о вас ровно столько, сколько вы сами сказали и подумали – я слушал кассету проповедника в плеере, ожидая появления нового друга. Он опаздывал.
У нас с ним особая миссия – раскопки. Я никогда не выкапывал ямы глубже полумерта, тут же придётся копать на все три и ещё чёрт его знает, какие препятствия встанут на этом нашем пути. Вообще я не люблю копать, лучше разжигать костёр или на дурной случай – зашивать походные рюкзак, но не копать. Когда копаешь быстро выматываешься и сапоги грязные, когда зашиваешь – глаза лопаются. Тем более кто копает под наркотиками? Я сейчас сижу, переплавляюсь в речи об Иисусе, а мне предстоит тяжёлая физическая работа, когда по венам растекаются ядохимикаты лёгких веществ, чтобы заполнить голову своей щекочущей нервы болтовнёй.
У горла встаёт комок ожидания, где-то в груди у него корни, я просто чувствую, как они врастают глубже и глубже – что будет дальше. Мне приятно сейчас сесть в машину и прокатить по вечернему городу, как бы он ни надоел мне, как бы всё мне не надоело, всегда есть маленькие радости, без которых немыслима сама жизнь. Даже завязывать шнурки я нахожу интересным. Но по настоящему интересным я нахожу сейчас самого себя и Лолу. Половина пути сделана, даже больше, почти всё сделано – мне осталось только раскопать, и свалить. Деньги делим поровну, деньги делим – и никак иначе. Я буду скоро у тебя.
Мне не составило труда вычислить её место пребывания, совсем не составило, в нашем мире так просто обнаружить человека, что иногда даже кажется – скрытые камеры повсюду следят за тобой. Особенно этому помогло развитие стукачества, которое за полдесятка лет достигло вершины благоразумия. Людей стравливают друг с другом, они как идиоты травятся. Это отвратительно, я знаю – отвратительно. В мире есть вещи куда отвратительней меня.
На ум приходит одна ****а, которая сказал: «Ты ужасен…» Она пришла на ум, ушла к другому и я действительно верю в провидение, которое спасло меня от этой тупой дуры. Мне двадцать лет, сучок, оглянись, тебе двадцать лет, можно делать что угодно, можно за один день угрохать мир, можно стать миллионером, можно стать чем-то большим, чем «ты», просто нужно знать когда и что сделать для этого, знать все ходы чёртовых лабиринтов, мне сейчас наркотики говорит – ты знаешь, и я точно знаю – раскопал, продал, и ушёл, всё просто до невозможности…

Дождь лупит со страшной силой, молнии сверкают в небе, ветер несносно морозящий –мне холодно. Мы продираемся сквозь ряды веток в кромешной тьме. Я уже порезал себе лицо и послал всё к чёртовой матери:
- Кто же знал, что будет шторм – говорит он в оправдание
Никто не знал об этом. Он подкатил неожиданно-внезапно.
- Ты уверен, что мы идём туда, куда нужно
- Да
- Кстати, тут его мать похоронена
- Чья?
Я пытаюсь закурить – бесполезная попытка, насквозь мокрая рубашка и дерьмо прилипшее к ногам вызывают тошноту.
- Ведь был просто прохладный день – кричу я ему
- Что? – ветер загудел в ушах
- Ничего. Это мудачьё никогда не скажет правды!
- Что?
- Ничего. Они  бля даже не представляют, какой опасности нас подвергают. А если сейчас крест оторвётся и кому-нибудь в горло, они об этом подумали?
- Ты под наркотиками?
- что?
- Ты слышал что я сказал. Заткнись и идём.
Так всегда. Заткнись и идём, вот мы и идём навестить нашу бабушку – легенда на все случаи жизни. Посмотрите – это мой двоюродный брат, а это я, мы сироты, полные круглые сироты и не о ком было заботиться о нас, как только этой бабушке, чтоб она!..
Мы отсиделись в склепе. Стрелки часов придвинулись вплотную к одиннадцати. Новый друг пил из фляжки горячительное. У него синие губы и болотные ботинки.
- Мне кажется, пора выходить – сказал он
- Да уж, пора. Может завтра всё сделаем?
- Нет. Сегодня самое то. Народу после шторма – ноль. Сама природа на нашей стороне
- Ну, хорошо.
Мы снова в пути. Тьма рассосалась. Теперь различимы силуэты надгробных плит, ветки больше не режут на две части лицо и мы увидели её ещё из далека.
Свежий холм весь к нашим услугам. Я достаю лопату6
- Как копать?
- Просто копай
И мы начинаем просто копать. Когда кажется – дно, только начало. Я вышвыриваю лопату:
- Больше не могу
Новый друг продолжает методично копать
- А ты давно тут работаешь?
- Нет
- А твои друзья с нами?
- Нет
- Странно
Я пью из фляжки остатки водки – отвратительно горькая.
Мне показалось кто-то смотрит на нас из-за дерева – тень отчётливо ясно двигалась, повинуясь леденящему ветру, который дует на равнинах пустоты, бездонно-прозрачный, без песка и любви окутавшей меня ещё сильнее, стоит только увидеть счастливых: «мне больно от того, что им слишком хорошо», я молча прохожу мимо, рядом, я где-то дышу за твоей спиной, которая скрывает друзей и спотыкаешься каждый раз, когда их не находишь.
Беспредельно ясно – ей там одной одиноко, одиноко умирать вот так вот, ни с того ни с сего, а с чего?
- Как она умерла? – спросил я друга
- Не знаю
- Но ведь ты знал, что она будет здесь
- Нас всегда заранее предупреждают о возможной работе, график, понимаешь?
- Откуда ты знаешь, что она красива?
- Чувствую
Его сердце бьётся под куском кожи и чувствует, каждую сгнившую клетку её тела. Что в ней было примечательного в этой девушке? Она видимо вела себя как все женщины, так же смеялась, так же одевалась, тогда что ещё?
- Неужели кроме тела ей больше нечего отдать?
- Она уже отдала, душу Богу
- А ты веришь в него?
- Бессмысленный вопрос. Лучше помоги мне копать, после дождя земля стала твёрже, мне чёрт возьми тяжело.
Поднимаю лопату и левой-левой, правой-правой, как атыбаты чёртовы пьяные солдаты. Давно я не смотрел телевизор, думаю заглянуть как-нибдуь туда на чашку кофе, поглядеть кто от какой дури страдает.
Это же бездонный экран, озеро глубиной в человеческие отношения. До бесконечности корявое озеро, мать его, а ведь кто-то боится быть преданным.
Горсть земли вырастает рядом с раскопками. В детстве я может и хотел стать археологом, сейчас как-то бесполезной кажется эта затея. Работать, чтобы оплучать удовольствие, или хотеть стать кем-то, чтобы получать удовольствие – в жопу, я бы сейчас кого-нибудь в жопу. О чём ты? Голова побаливает, лёгкие наркотики вызывают только боль, мелкую – к ней нельзя привыкнуть, слишком она мала, как блоха, к укусам которой не привыкаешь, только раздражаешься.
- глубоко же она засела, видимо и не хочет назад
- просто семейное захоронение и ничего более.
- Ты хочешь сказать, там под ней лежит ещё кто-то7
- конечно, земля дорожает, деваться некуда, и так расплодили их, как сорняк на грядке
- Уважение, память
- Да, перегной, чтобы трава лучше росла
- Но это же люди
- Индейцы тоже были людьми, ты хоть одного видел в живую?
- Нет
Лопата ударилась в гроб, совсем свежий, непотёртый-затёртый, всё как надо, жестяная коробочка оббитая сверху деревом и осиновый кол в груди.
- Давай достанем
Он полез в могилу, выкопав специально для ног маленькую площадку.
- Я подтягиваю, ты принимай сверху
А что если сейчас размажить череп ему лопатой, и убежать. Может ещё не поздно вернуться на светлую сторону, пока тёмная не завладела совсем? Лопата, как штык подымается вверх и падает за спину.
Тяну изо всех сил. Ну и задницу она себе откормила, просто до невероятности тяжёлую. А как же диета? Хочу конфету. Пальцы прогибаются под тяжестью, вдруг крышка гроба рвётся вверх, я откатываюсь назад, бережно прижимая её к груди.
- Твою мать – слышно из могилы
Отбрасываю в сторону сломленный кусок дерева. Подхожу к краю.
- Он ей цветы всё таки положил – показываю на вялый букет алых роз у неё на животе.
- Кто?
- Возлюбленный
Он видимо решил пройти мимо кассы. Это первое что пришло на ум, когда затылок ощутил жгучий удар тупым предметом, вроде лопаты. Я откидываюсь вперёд, лечу навстречу мертвецу, друг выпрыгивает из за сады и мы обнимаемся с ней – одни остались в ночной глуши. Я вижу, как надо мной сверкает холодная грязная сталь, и крики друга, который матерится со страшной силой. Он говорит об умниках и проблемах. Сублиматорная теория тут бессильна помочь, я понимаю это, когда второй удар припечатывает меня к её губам. Шум возни сменился хрипом. Друг отшатываясь грозит рухнуть сверху, выныриваю из под него – остаюсь один на один с безумием.
Глаз в глаз, мы все люди,  к чему делать вид, чтоодни лучше, другие – хуже, сейчас самое время расставить точки.
- Слушай – не разговаривай с психами, передний ряд моих зубов крошится в щепки. Друг бьёт мудака ногой в живот, я добиваю его, яростно кричим, как два раненных волка. ****ь, куда катится человеческое взаимопонимание. Я бы хотел обнять его как брата, он ведёт себя, как старшая сестра.
- Как думаешь, чего он хотел? – спрашиваю я
- Сейчас не время, давай быстрее.
Кровь капает с подбородка, юберёт начал из рассечённой брови. Меня предал друг, я точно это чувствую, он отказался от самой идеи, которой был я наполнен, если бы он…
Я тяну её из могилы, пытаясь вернуть розовый оттенок щекам – она действительно симпатично, особенно в этом наряде – платице. Сучье отродие будет забавляться с ней, откуда только у этих проповедников столько денег?
«Мы берём грех на себя, чтобы вам ничего не досталось»
Завтра будет завтра, завтра будет чёртово завтра, трудно поверить в это, будто играешь в русскую рулетку и трудно поверить, что вообще ты умеешь в неё играть – бесполезный опыт и столько раз повторяю слово бесполезно, что харча отхаркивается на ботинок, нет рук, чтобы стереть её, они заняты работой, которую не смогло возместить общество.
Мы заталкиваем её в багажник, потом долго едем, а я вспоминаю, как мы сбросили его в могилу, не закопав и не прикрыв крышку гроба, это сейчас не волнует, но я знал – с утра ситуация покажется иначе опасней.
Друг молча ведёт машину – сосредоточен на каждом светофоре, хотя они и не работают в такое время, но его трясёт от возможной проверки. Я вижу это по рукам, которые судорожно держат руль и сжатые губы хранят эмоции дня в заперти.
- Ты ведёшь себя, как турист! – выпаливаю я. В ответ – тишина, благоговеет, бля, благовест какой-то.
- Ты ведёшь сенбя, как турист
- Да заткнись ты на ***, понимаешь, просто заткнись
- Хорошо – идиот, чего он боится, неужели того же, чего и я – не увидеть свою крошку больше никогда
- Получим деньги и дело с концом
- Да – отвечает он – ты прав, а пока давай работать
- Ну конечно, давай
И мы работаем в поте лица, перетаскивая её с места на место. Сначала производим раскопки, потом разбираемся с оппозицией, после затаскиваем в машину, теперь её нужно распаковать и сплавить наверх, в мою квартиру, прямо в холодильник, большой и крепкий холодильник. Я специально убрал полки на всякий случай.
Она бьётся головой о ступеньки, пока я тащу свой кусок хлеба на себя. Кольцо срывается с пальца
- Одень обратно – говорит друг
- позже
Оно укатывается всё дальше вниз, нет никакой надежды отыскать его в сумраке ночи и пара изо рта.
Она вошла в холодильник, как влитая. Мы пьём пиво, стоя под вентилятором – человек и его собака. А завтра будет завтра, а послезавтра я уже возможно встречусь с ней.

- Как думаешь, он что-нибудь будет предпринимать?
- Думаю нет
- А мне кажется да – друг пьёт пиво – скорее всего он будет действовать в одиночку, так что я советовал бы быть поосторожней нам
- Да ничего не будет
- Надеюсь ты прав. Впервые встречаю таких настырных – он улыбается – как ты ему влепил
- может он мёртв?
- Навряд ли.
Мне трудно дышать, я простудился, болит голова. Каждый раз в такие моменты я думаю – последний раз и обещаю много чего боле в замен на облегчение. Я предлагаю тебе себя за самоубийство – это было бы разумно. Реклама бьёт в добавок по мозгам, она бьёт по слабостям, никого не щадя. Сучье испражнение больных психопатов, я выключаю телевизор.
- Теперь все узнают о нас
- Мы знамениты, ты чувствуешь гордость?
- Я просто хочу улететь к своей любимой
- А кто она?
- Проститутка, я был её сутенёром
- Ха – делает несколько крупных глотков – интересная история
- Обыкновенная история. Она очень хорошая, она просто очень и очень…
- А эта? – тыкает в холодильник
- А эта видимо была плохой. У неё губы тонкие и чувства такие же
Он развернул журнал. Пёстрые картинки выщипываются глаза. Я хочу сходить в магазин купить молока, но мне страшно выходить на улицу. Каждый – враг, каждый подозревает и я подозреваю каждого. Ещё день и всё будет отлично, просто день.
- А можно с тобой поехать?  -спрашивает он, вторгаясь в моё личное пространство без угрызений совести
- Конечно нет
- почему? Я не помешаю
- Чёрт, ты прекрасно знаешь почему! Я хочу взять её за руку и укатить подальше отсюда, чтобы жить в уединении
- Откуда ты знаешь, что она любит тебя
- Чувствую
У каждого должна быть своя мечта. Самая лучшая из всех – алкоголь.
- Я бы хотел поразвлечься – открывает холодильник
- Шутишь?
- Да нет, не очень.
- Твою мать, ты болен.
- Мама говорила тоже самое.
- Что с ней стало?

Разговоры прекращаются, когда появляется неловкость. Я бы хотел расслабиться, посидеть в кино – он оставил меня сторожить тело. Я знаю, что мертвецы не ходят и не кусаются, они мертвы как бабочки в гербарии, однако она слишком ценна для нас. Я щупаю руками её груди, холодные груди и неужели он убился из-за этого, просто из-за этого сплетения клеток, да она ничто – просто женщина, пустое ****ь место, видно сразу.
- Ты ****ный женоненавистник! – я кричу изо всех сил, репетируя роль перед зеркало, оно большое, охватывает меня целиком – ты просто сранный ублюдок! Каждой твари по твари а у меня не моей твари! Ты – тварь, но я хочу тебя…. Детка, вот моя конфетка
Мне двадцать лет, десять из которых просто не помню, пять проклинаю, остальные… чёрт, я забыл свою роль. Скажи что-нибудь!
Растягиваю ей рот в улыбке, как то хило получается. Я раньше думал – страшно быть рядом со смертью, это действительно так. Мне всё казалось, она приоткрывает глаза и сейчас пойдёт на меня, с хрустом и треском заледеневших костей. Ничего подобного не происходило. Один только раз холодильник брыкнулся и она рухнула лицом в пол, это было отвратительно.
Завариваю кофе, беру свежую газету, жду телефонного звонка, жду вестей, которые никак не приходят. Газеты сегодня не особо полны информацией, сегодня совсем мало преступлений, даже скучно как-то, для чего они вообще существуют. Первые газеты были в виде досок, вывешиваемых на площадях. В них не было ни слова о жестокости, жестокость царила вокруг, каждый мог увидеть её своими глазами, не лишивший рассудка на празднике Диониса, я бы хотел купить билет в прошлое, чтобы посмотреть на это вместе с ней под руку. Лола, ну и имя у тебя, ****ское какое-то, моя любимая девочка, я лучше куплю тебе новое имя, к примеру Катя.
Я открываю сборник имён, перелистываю мягкие шуршащие странички из дешёвой туалетной бумаги, вглядываюсь в нечётко пропечатанные буквы-шифры, которые оповещают владельцев наименований о радости, силе, надежде, светлом будущем и ни одного грустного слова, вот почему Лола отсутствует в списках, ей как видно тут не место. Она родилась на улице, залитой помоями в конских отходах. Это случилось где-то далеко в провинции, где ддог сих пор ходят гусары, пьют самую что ни на есть настоящую водку и выговаривают букву в букву, как и положено. Она родилась, как я понял, в не очень хорошей семье без отца, или с формальным отцом, практически не имеет значе6ние. И я не хочу сказать, что у жсовсем у неё судьба ***вая и у меня или тебя – лучше, нет, просто пытаюсь проникнуться её бытиём. Мне трудно, понмиаешь любить женщину из другого края. Ей нравятся видно силачи, грубияны, а может она наоборот ненавидит их, любит кого позаумней. Что я чёрт возьми несу такое? Она просто мазахистка до мозга костей, изнасилованная девочка не справилась с собой. Печальный случай. Я бы поймал этих сукиных детей и оторвал им яйца, только это не изменит ничего, ощущение что в тебе чужая плоть навсегда останутся для неё важнее всего и каждый половой акт будет попыткой пережить снова и снова то дерьмо, которое она пережила, пережить и постараться пройти, убежать…
Кофе выдохлось, стало отвратительно холодным, солнце катится к закату, сборник всё ещё шуршит в руках, бессмысленная книга – скажет большеухий Джо из племени ауцкастеров.
Мне казалось я всегда знаю наперёд события, но сейчас даже не представляю, куда приведёт меня этот путь, как быстро я доберусь до неё, как долго мне понадобиться, чтобы сказать малышке правду, как долго мне дадут. Демократия, вот до чего дошли, даже у мертвеца теперь есть права, только у животных пока не наблюдается прорехов, пробелы невосполнимые пробелы в правах.
Отпраздную следующее день рождение в полном одиночестве. Последнее наделало много шуму, я упился до потери сознания, потерял контроль и даже не смог заняться сексом с тогда любимой мной – просто тупо стоял, смотрел на свой член, который впитал в себя столько алкогольных поров и сна, что был не в состоянии что либо путное изобразить. Она сказала мне:
- Вали спать
А я ответил:
- Ни хрена
полез на неё сверху, совсем как кретин чёртов, а ей просто смешно, она понимает – это ничего не значит, только я понять не могу, мне девятнадцать лет, я ничего понять не могу, мне кажется ужасным то что происходит, ведь сколько бы ты не выпил и будь ты хоть на краю того света, ты должен всегда быть готовым. Конечно сейчас как-то всё равно, мы ведь тоже люди, не похотливые собаки по весне и каждому иногда хочется просто отдохнуть, лечь спать одному в постель и не думать об «этом». Так я и сделал, после того, как всё таки трахнул её нереальным сосредоточением и усилиями без всякого удовольствия. Прости меня, просто, я причинил тебе неприятную боль, будто ты подстилка какая-то, но ты ведь не отвечала на мои письма и письма моего друга, тоже не отвечала.

Когда совсем одиноко, просто вспомни как тебя зовут. Сотни, тысяч раз повтори про себя имя, растворись в нём, и не пей холодного кофе, когда вечер гонит к ночи, и стоишь по среди комнаты с трупом в холодильнике под лёгкий шум адреналина в крови. Он пляшет от того, что хочется затормозить эти моменты. И я даю себе слово навсегда запечатлить эту картину в голове, чтобы потом вспоминать с чего всё началось, и даже если умру просто так, бессмысленно, ничего не оставив после себя, я не стану тревожится, ку меня за плечами есть опыт, есть что рассказать, поэтому я спокоен.
Раздаётся звонок в дверь. Это видимо новый друг вернулся с клиентом. Мне становится совсем не по себе. Я и раньше видел этого проповедника, но у меня ни малейшего желания оставаться в квартире, где намечается оргия. Подхожу к двери на цыпочках, как говориться, смотрю в глазок. Стоят ровно те, кого ожидал. Легко отворяю засов, впускаю лестничный мрак с тёплым ветром, запахом перегара и сигарет.
- Заходите – тихо шепчу, будто боясь разбудить кого-то. Проповедник молчит, он сосредоточен, новый друг нервно крутит сигарету в пальцах, не решаясь закурить – как пить дай первое задание. Он идёт прямиком к холодильнику, смотрит на меня пристально: «Ничего не натворил?» Моргаю глазами: 2нет, всё в порядке…» дверь затворяется, мы остаёмся вчетвером в комнате: два продавца, один клиент и главный работник, она грустит.
- Покажите – говорит проповедник. Мы показываем. Он щупает руками её непорочно зачатое тело, довольно ухмыляется:
- Я согласен. Тут?
- Да – говорит новый друг. Они уходят в коридор, я стою посреди комнаты точно так же, как и когда ждал. Слышу трескотню, потом дверь затворяется, появляется проповедник.
- А где н.др.? – спрашиваю его
- Ушёл
У меня всё опустилось. Он предал меня, взял деньги и убежал. Но я не могу показать вида, не могу просто так под откос на глазах у невинных устроить сцену, показать как непрочна наша система, а потому решаю дождаться, когда он начнёт, чтобы сматать по быстрому, отыскать падлу и убить. Я это твёрдо решил, моментально, потому чт ои раньше посещали меня подобные мысли.
- Давайте, идите в ту комнату, я всё устрою
Кивает головой, уходит. Стою и думаю, как всё обустроить. Нужно вытащить её наружу и дотащить до кровати. ****ь, кажется тошнота подступает к горлу, но всё ради тебя малышка, я это сделаю, точно говорю.
«понимаешь, там, на другом берегу тебя ждут, ты просто должен не подвести её, она мучается одна в этом мире»
Хватаю теперь, как уже кажется жертву под плечи и волоку ногами по полу, затаскиваю в комнату:
- Бросьте у порога – говорит проповедник, весь раскрасневшийся. Сразу видно – я ему мешаю, он не может прийти в ажиотаж, пока я тут рядом, потому что боится чего-то, сам не знает чего и я оставляю её лежать у порога, перекидываюсь с ним взглядом и ухожу на площадку. Мне больше тут нечего делать. Не пройдёт и часа, как суда нагрянут, всех заметут, меня вычислят, бежать некуда, потому что нет денег, чтобы бежать. Закуриваю предпоследнюю сигарету, руки в карман, выхожу на улицу.