О Путях...

C любимыми не расставайтесь..,
Всей кровью прорастайте в них,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг.

А.Кочетков


Союз их был недолог, да и можно ли назвать союзом их роман, что не продлился и полугода. Потом они еще несколько раз пытались вновь сойтись, но ссорились, расходились, потом снова ссорились...

 Так и тянулись бы их отношения, то сливая, то разводя два практически параллельных пути, если бы однажды идущие этими путями не рассорились окончательно. Смешно, как подчас двух обидных слов достаточно, чтобы порвать то, что складывали не одно столетие...

На следующий день, придя на работу, она обнаружила в своем ящике коротенькое письмецо:

Света!
Мы не можем быть вместе, не можем быть врозь. Пришло время прекратить это болтание. Я ухожу. Не бойся за меня, со мной все будет нормально. Просто я увидел свой Путь!

Твой Григорий

Она бросилась к телефону, пытаясь выяснить, где же он. Ей вдруг пришло в голову, что он мог что-нибудь с собой сделать... Но родители его ничего не знали, девушка, с которой Гриша жил, была уверена, что он ночует у родителей, сотовый механическим голосом отвечал, что телефон абонента выключен или находится вне действия сети... Света обзвонила знакомых, сто раз перечла письмо, пытаясь между строк прочесть, что же за Путь он увидел, но так ничего и не поняла... После трех дней без новостей, написали заявление в милицию... Но поиски результатов не принесли...


Вечер, полупустой вагон засыпающего метро. Парочка напротив, обнимаются и шепчутся, не стесняясь невольных свидетелей. Рядом со Светой другая пара: старичок с миниатюрной старушкой. Старичок хитро поглядывал на парочку напротив, подталкивая локтем жену, и недвусмысленно ей подмигивал. Старушка незло отбрехивалась: «Что это тебя, старый, потянуло?». Было холодно олодно и влажно. На поверхности шел дождь, топоча каплями по тротуару и пропитывая все своей влажной свежестью. Но в метро было тихо, лишь тихонько шелестел воздух, проносясь мимо мчащегося вагона электрички, да пересмеивались колеса на стыках рельсов.

Света сидела, понуро уткнувшись в книжку, не замечая, что та уже закрылась и вот-вот упадет на пол из ее расслабленных рук.

Поезд остановился на полупустой станции. Парочка выпорхнула, двери закрылись. За окном замелькали колонны Кропоткинской. Света очнулась от дремоты и подхватила уже падавшую книжку, осмотрела совсем опустевший вагон. Что-то черное мелькнуло на самой границе видимости. Монах. Света повернулась к чернецу. Тот стоял молча, ожидая, пока поезд наберет скорость и войдет в тоннель. Потом заговорил, негромко, спокойно. В этом голосе было и смирение, и достоинство одновременно. И голос этот, несмотря на то, что звучал отнюдь не громко, охватывал каждый уголок вагона:

- Храм требует ремонта. Если мы ему не поможем, он разрушится. Он молит нас о помощи. Поможем же ему...

Старичок поднял глаза. Обращение было настолько нестандартным, что он улыбнулся и полез за кошельком. Жена его взглянула на монаха. Потом на кошелек в руках мужа и проговорила:
- И от меня положи. 

Света прислушивалась к голосу инока. Что-то в его манере говорить показалось ей знакомым. Она внимательнее всмотрелась в лицо: чернец почувствовал ее взгляд и тоже взглянул на нее.

- Гришка! – удивленно воскликнула девушка. – Ты! А мы везде тебя искали!
- Не Гриша, а брат Серафим! Здравствуй, Света! – проговорил чужой и одновременно такой родной голос. Да, было в нем величие, не специальное, скорее нечаянное, настойчиво сквозившее сквозь смирение.
- Где же ты был, Серафим? – Светлана с трудом заставила себя назвать его этим новым именем.
- Служил.... искал себя...
- Нашел?
- Бог ведает...
Света еще раз с удивлением взглянула на бывшего любимого, хотя. почему бывшего, если и сейчас сердце ее дрожало и билось от этой встречи, не слабее, чем от встреч 3 года назад.
-Выйдем, поговорим? – предложила она понуро.
- Конечно.

Они стояли у лавочки среди ярко освещенной станции и молчали. Света уже знала, что в тот день, когда Гриша пропал, он уехал в какой-то монастырь, а потом принял там постриг под именем Серафима. Серафим, в свою очередь, узнал новости о своих родителях, общих знакомых, о том, как жила сама Света эти 3 года.

И сейчас вот они стояли напротив друг друга и молчали – как противоположности и дополнения друг друга – он в черном одеянии до пят, с длинными темными волосами, выбивавшимися из-под клобука, с темной, недлинной бородой. И она – в длинном светлом платье из льна, вся в мяте и клевере, вышитых на небеленом фоне... Словно смерть и жизнь на стыке времен...

- Так как ты живешь? – нарушила молчание Жизнь.
- В молитвах и служении Создателю, - Смерть поправила ящичек для пожертвований.
- В каком ты монастыре? К тебе можно прийти?
- Не стоит. 3 года назад я бежал от тебя и там нашел себя. Не хочется мне еще раз терять найденное.
- Я же не демон, - вновь усмехнулась она.
- Зато во мне он есть.
Света подняла глаза и поняла вдруг, что вот сейчас он уйдет.
- Не уходи! – почти простонала она.
- Григорий давно ушел. А сейчас уходит лишь гонец, что принес весточку от него. Прости же их обоих.
- Я не держу зла, но вот простить не проси! И рада бы, да не могу.
- Моли Господа, он поможет.
- Возможно...

Яркое солнце заливало разноцветную толпу, поигрывая на золотых крестах, поблескивало из-под кепок довольной малышни. Светлый праздник – Святая Пасха. Крестный Ход, лавра. Этого дня многие ждали весь год. Да и погодка выдалась на славу.

Игуменья Анастасия едва замечала солнце: вся в заботах и делах. На ней было столько всего: и столы для освящения куличей да пасхальных яиц, и угощение для сирот и бездомных. Все надо успеть, за всем присмотреть. Те, что знали 15-20 лет назад хрупкую Светлану, едва ли теперь признали бы ее в сухой и деятельной матери-настоятельнице Новодевичьего монастыря. И никто не ждал от Светы такого вот внезапного решения уйти в монастырь. Но решение ее было принято, а отговорить от чего-то решительный и упрямую Светлану мог лишь один человек... Но его-то рядом и не было...

- Нет, эта скатерть не сюда, оставьте ее для Патриарха, а сюда постелите ту васильковую, что вышили сестры на второй неделе Поста.
- Да, столы ставьте буквой «П». Да, детям постелите отдельно. Да нет, не туда... – ее властные окрики начали раздаваться еще засветло. С приближением Крестного хода они становились все громче и пронзительнее.

Но вот показался Патриарх, за ним череда священнослужителей, а там и простые миряне.

Мать-настоятельница смотрит на многоголосого зверя, что неспешно ползет к другому невиданному зверю, но со многими золотыми куполами.

- Отчего сестра не присоединяется к процессии? – Анастасия резко повернулась на голос, что так непочтительно вторгся в ее отдых. Но что это? Опять он? – Брат Серафим. Все столь же величественен и спокоен.

-Гриш, ты?
- Брат Серафим, сестра.
- Да... Серафим, - повторила она, будто для того. Чтобы лучше запомнить. - Ну, и ты тогда величай меня матушкой Анастасией.

Легкий поклон:
- Как скажешь, матушка.
- Что у тебя нового, брат?
- Служу, молюсь...
- Это ясно. А что еще?
- Что может быть важнее этого?
- Жизнь, - игуменья поправила что-то на своем черном одеянии, потом взглянула на толпу прихожан:
- Вот идут и не знают, куда идут, зачем...
- К Богу они идут, - резко произнес Серафим, потом, помедлив мгновение. - А ты куда идешь?
- Я уже пришла. Мне больше некуда идти. Я мать-настоятельница если не самого крупного, то уж точно самого известного, женского монастыря России.
- И все?
- Все? Тебе мало? – она с удивлением взглянула на собеседника. Тот, казалось,  внимательно рассматривал траву у себя под ногами, теребя бороду, в которой уже отчетливо блестела седина.
- А ты себя нашла?
- Я же только что сказала.
- Я слышал, - перебил ее монах. – Не надо повторять свои достижения во тщете. Бога-то ты нашла?
- Я игуменья!
- Ну и что? Если ты не нашла Его, то звание твое ничего не стоит!

Анастасия хотела что-то возразить, но ее голос потонул в хвалебных криках – народ радовался и поздравлял друг друга. Мать-настоятельница устало посмотрела на ликующую толпу, потом, будто что-то вспомнив, проговорила:
- Ты меня спросил... – но замолчала на полуслове, не обнаружив рядом своего собеседника. Внимательно осмотрев людской океан вокруг, она заметила его в толпе... Мелькнули знакомые глаза, и тут же новая волна укрыла их от ее взора...

Солнце, продвигаясь по своему Пути, выглянуло из-за веток ели, под которыми сидела настоятельница, и теперь смотрело ей прямо в лицо. Игуменья подставила лицо его теплым лучам, довольно зажмурив глаза, потом вдруг вскочила и бросилась к воротам монастыря. Уже в воротах она обернулась назад и в толпе празднично настроенных людей увидела спокойные, улыбающиеся глаза. Она улыбнулась в ответ и вышла.


Игуменья Анастасия вернулась в мир, взяла назад свое мирское имя – Светлана - и жила еще довольно долго, ухаживая за старой матерью, обучая соседских детей пению хором и отправляясь каждое утро на работу, а вечером – в церковь. Люди не знали, за кого она каждый день ставит свечу, а ставила она ее за того, чьи улыбающиеся глаза вели ее по жизни, не давая надолго сбиться со своего Пути.

Брата Серафима она так больше и не видела, хоть обошла все окрестные монастыри, и даже часть достаточно отдаленных. Она бы продолжила свои поиски и дальше, но возраст брал свое, ей стало тяжело ездить на электричках и автобусах. Она стала все меньше выходить из дома, проводя время либо в окружении детей из соседних домов, либо в одиночестве – замуж она так и не вышла. Однажды весной, когда пасхальное солнце заглядывало к ней в окна, она ушла навстречу Создателю, оставив свое тело улыбающемуся весеннему дню.

Пережил ли ее брат Серафим или ушел раньше, неизвестно. Известно лишь, что он так и остался монахом, не желая «расти» до настоятеля.

Возможно, в обители мира и радости они все же встретились, чтобы уже не расставаться, и Пути, что так долго шли параллельно, наконец, слились...