Разговоры на склоне Ле...

                Ольга Фёдорова

                РАЗГОВОРЫ НА СКЛОНЕ ЛЕ…

Сон 1. Вот так мы познакомились 1
Сон 2. О нашем детстве 5
Сон 3. Заглянув в душу музыканта 14
Сон 4. Он выходит на истину 22
Сон 5. Их песни 29
Сон 6. Экспромты Джона и мои экспромты 37
Сон 7. Ассоциации 45
Сон 8. Джон и Пол снова стали Джоном и Полом 52
Сон 9. Судьба 60
Сон 10. Те, кого он любил 68
Сон 11. Отпечатки 76


                Сон 1. Вот так мы познакомились
    Был мир, была какая-то жизнь, полнейший хаос, бессмыслица вращения вокруг людей, предметов, домов чередовалась с периодами осмысления. Всё это сопровождалось скачущей маршево-танцевальной музыкой, с которой кружиться было легче, веселее и безумнее, а бывали и такие моменты, когда хотелось стоять на месте, обхватив железными руками тяжёлую каменную крышу, постоянно пытающуюся съехать, и молча лететь против часовой стрелки не то вниз, не то по кругу. Были друзья, которых вмещал в себя и иногда выплёвывал этот мир – теперь все они при деле и не ощущают этого сумасшедшего полёта. Сейчас кто-то считает деньги, растит детей, пишет книги, словно важнее этого ничего нет и быть не может. Были какие-то реки, потоки информации, обрушивающиеся на всех нас во всех сторон, и падающие дома, и подпалённое солнце, и цветные звери, и любовь, прячущаяся в прозрачных геометрических фигурах, улыбалась оттуда и высовывала кончик рубинового языка. Мы взлетали к небу на качелях, раскачивающихся от малейшего толчка, и это захватывало, и чем выше мы поднимались, тем дольше хотелось задержаться наверху, но любой неосторожный порыв ветра мог опрокинуть тонкую досточку, на которой мы стояли, и мы летели вниз, зная, что ударимся оземь, встанем и пойдём дальше, зная, чем в итоге всё кончится, без дороги, без упрёка и страха, с глупыми радужными надеждами вместо радуги и радости…. Смотри, как всё просто – сохранить приобретённую скорость да побольше напихать в карманы всего, что встретится на этом пустом, гладком, кружащемся и тихом пути, называемом жизнью. Многие из нас свернули с пути, попрятались в канавах или проехались по нему новыми блестящими колёсами. А ты иди, как идёшь – не указ тебе другие, не сможет изменить тебя этот мир, как бы безумен он не был – просто живи и ищи во всём этом смысл для себя, свой смысл, как начинали это делать в своё время мы – я и мои друзья…. Ты хочешь знать, что из этого вышло – посмотри вокруг, это о многом скажет тебе. Жизнь – карусель, где сядешь, там и слезешь, это несвобода, ведь где есть власть, там свободы нет, а где есть друзья, всегда найдутся и враги. Поэтому давай кружиться вместе со мной, и ты увидишь всё это своими глазами…. И было среди этой неразберихи цифр, фактов, людей, глаз, домов и вечного движения вокруг невидимой, но существующей оси, оранжевых бликов, зелёно-белых красок, в беспорядке рассыпанных по листу окна неизвестным художником, вырывающихся из света и тьмы машин, судеб, мимолётных встреч, танцев взад и вперёд по битому стеклу, что возникает вместо разбитых картин и сердец, появилось яркое светлое слово – Джон….
    Слово, похожее на сосуд, наполненный солнцем, стоящий в тёмной комнате, как последняя струна луны, предвещающая рассвет, как остров, имеющий чёткие ровные границы…. Но все в мире слова – ничто по сравнению с одним, не стоящим никаких сравнений. Не буду уподобляться пошлым поэтам, что мнят себя романтиками только потому, что выучили кучу впечатляющих слов, перетряхнув множество словарей – это тоже труд. Хочу лишь удержаться на гребне своей ярко-голубой красной волны, но это так же сложно, как спасти парус в бурю. Разбирать наш быт в этой круговерти непросто, как бегуну на длинную дистанцию трудно не остановиться перед самым финишем, так же невозможно, как отыскать пресловутую чёрную кошку в тёмной комнате, чёрной, словно фитиль, оставшийся от большой и белой свечи. Мудрено ли среди немудрёных проблем поймать луч солнца, когда конец света в самом разгаре, среди грома перестроечного симфонического оркестра уловить тонкую, хрупкую и светлую, но вечную тему бьющегося стекла струн гитары? Это тоже окно – картина, и рама – мир, и мир в этой раме – это он, искра на ночной кухне, которую легко вызвать и вновь погасить, но уничтожить невозможно – разве что сжечь кухню, а вместе с нею – и дом, и ночь. Интересно, задумывался ли кто-нибудь когда-нибудь над тем, какое лицо у музыки, или хотя бы как выглядит экзотика или вечность? Я знаю – он мог представить себе вечность как невозможно красивую девочку в небесном занавесе, что идёт вверх по облакам, словно по ступеням, и смотрит, как внизу колдуют шуты, называемые людьми. Если ты захочешь, о друг мой, о враг мой, она возьмёт тебя, но не с собой, а к себе, но к чему тогда искать истину, когда её бездонные треугольные глаза уже будут смотреть на тебя, и под её взглядом ты покажешься себе страшно маленьким, но уже не затерянным в этом мире. К чему делать это, если всё это сделал за нас один из нас по имени Джон, хотя людей с такими именами тысячи и тысячи…. Конечно, не в имени дело, и жизнь – это нагромождение наших земных ступеней, по которым идти нам свой день длиною в неизмеримое количество лет….
    Так что же он, кто он, зачем он? Просто в нашем доме, падающем доме огромное количество дверей, и иногда какая-то дверь для кого-то становится единственной в мире. В двери звонят, стучат, но иногда этого не слышно, и он тоже долго ждал, а потом просто приоткрыл, и трудно сказать, куда и кому – себе ли в мир комнаты или мне в его разноцветный мир, в самом сердце которого теплится голубое призрачное счастье. А когда открывают двери, это уже что-то новое, вначале тихое и ненавязчивое, но затем забирающее в себя и рождающееся в себе. Бег прекратился на какое-то количество минут, остановок дыхания или закрытых глаз. Это странное и неблагодарное искусство – подбирать слова, заключать их в клетку бумаги, делать из них Вселенную, ограничивать в действии то единое слово, ради которого всё появилось здесь…. Выход из тени – всегда опасно и смело. Всего лишь шаг навстречу неизвестности. Всякий человек, явление, течение имеет право родиться – и вот есть мысль, она здесь, и мне неведомо, откуда она появилась, и что будет дальше, ведь никто не размышляет над тем, к примеру, откуда берутся облака – они ведь тоже рождаются из ниоткуда. Кто станет думать, сколько частиц воздуха и света пошло на их строительство?
    Он пришёл тихо, пришёл, как друг, на сеансе одиночества и света со словами, что несёт в себе вода, пасущая заблудшие камни – она, стремительная, убедила их не двигаться с места, но ведь есть сила куда сильнее воды – это ветер страсти, способный вызвать землетрясение. Хотя выпадет снег, реку скуёт льдом, и камням больше никто не станет петь, лишь снег сохранит для них блаженную тишину…. Придёт весна. Прилетят птицы. Она откроет для него окно. Разобьётся зеркало. Стрела упадёт к ногам. Цветок вопьётся в сердце. Заиграет оркестр электричек и машин. Пройдёт чужой человек и посмотрит на тебя, и скажешь ли ты, подумаешь ли ты тогда, для чего это? А ведь просто прошёл человек, подул ветер….
    В мире много вещей, на первый взгляд кажущихся совершенно бесполезными. Каждому полагается свой дом, свои чувства, поэтому слово «тяжесть» тоже нельзя назвать лишним. Не бывает одного света, не бывает одной тьмы, контрасты ходят вместе, но никто их такими не видел – сначала появляется один контраст, затем другой. Увидеть их нельзя, зато почувствовать можно – так же, как и время. Оно идёт, и в то же время совсем не движется, кому-то оно подносит цветы, а кому-то готовит ловушку, но остановиться оно не сможет никогда. Так здесь появился Джон, никуда не уходя и появляясь в нигде, приподняв завесу оконного тумана, закрыв глаза светлым и блёклым стеклом, чтобы лучше была видна его синева, остановился, задумавшись, на границе времени, и завеса эта с шумом и грохотом упала позади него.
    Из тумана небытия рождается музыка. Она может быть как бисер или как водопад, но одинаковой – никогда, потому что гармонии можно найти везде. Он глядит через меня, и этот взгляд внимателен и вечен, столь же вечен, сколь его бессмертие и печаль, и злая ирония его сотворения, ибо тот, кто считается познавшим истину, находился в вечном поиске и безумстве, и покой ему не попробовать на вкус никогда. А людям дано менять атмосферу их мира, как перчатки, и это неуловимо, всё равно как в каждой квартире – свой особый запах. Странно устроены наши квартиры – в каких-то можно жить, в каких-то нельзя, хотя живут все, и каждое утро преспокойно наблюдают, как просыпается город. Не Ливерпуль, нет – мой родной город, в котором романтика витает в воздухе, на каждом шагу можно встретить экзотических персонажей с рюкзаками с битловской символикой, и этот город может убить, если прислушаться к тому, что он поминутно нашёптывает на ухо. Мы любим смотреть на город с крыш, и не любим – с мостов, ведь с высоты всё кажется далёким и изо всех своих губительных сил тянет к себе, в себя. Видеть у ног город или манящее тёмное дно, гибель? Джон не знает, что это значит – ему ведома не такая высота.
    Я не спрашиваю его, откуда он, может, это – лишь пародия на реальность, но в мире, где в данный момент находится он, и куда не замедлю погрузиться я, нет ничего иллюзорного. Это реальность, а о ней не пишут – она всегда рядом с нами, спим ли мы или пьём чай. Может, это – всего лишь сон, и тогда не слишком понятно, кто кому снится, кому удалось пробить границы чьего подсознания. Бывают ли живые легенды? Можно ли дотронуться до них, желая убедиться, что они здесь и есть на самом деле, или это вовсе не нужно? Штука в том, что те, кто имеет честь общаться с легендой, принимают на себя её тень и вызывают поэтому интерес. Джон себя легендой не считает, но я ему не очень верю. Будь благословенно, небытие вечности, что всегда на месте, словно остановившееся время! Мы все на своих местах, пока есть действие, и никто не отберёт их у нас – ни призрачная власть, ни деревянные авторитеты, которых мы выдумали себе сами. Но не вечно лишь то, что не настоящее, а всегда ли реальны легенды? Но сейчас реальны лишь мы, в чём сомнений нет, и все думы наши направлены на дикие и извилистые параллельные дебри нашей жизни, которые по идее не должны были пересечься, ведь точек соприкосновения для наших путей просто не найти, но они есть, потому что есть мы. Двери открыты, а за окном порывисто и тревожно лают собаки. Тишина смогла бы дать нам желаемый ответ, но её так мало здесь, на отдельно взятом участке земли, ограниченном белыми балками и серым туманом из натуральных рассеянных облаков. На кухне – знакомый запах кухни, который не слышен мне. Наша каменная городская жизнь – ничто по сравнению с его шикарным пристанищем, приютом мыслей, воплощённой мечтой, здесь пересечений быть не может – оно в уме, оно лишь подразумевается. Умение слушать тишину – странная наука – кто знает, чем за это придётся платить…. Тому примером – его неспокойная жизнь, грозящая ласковым пальцем с небес любви. Какая хорошая маскировка – любовь…. Бывают и сборщики налогов любви, и даже целые армии – что делать теперь с любовью, если её открыли заново, преобразовали и сделали тем, чем она была когда-то – всё той же музыкой….
    Я знаю, что сейчас Джон ничего не скажет – трудно выходить из себя, когда всегда в себе, и внешнее – лишь декорация для внутреннего. Так удивительно мы задуманы – хотим быть на виду, а когда это происходит, забиваемся подальше в тёмные углы, уныло твердя, как мы устали ото всей этой суеты. Джон никогда не уходил от вопросов и от суеты – он в ней жил, он жил этим, играл в суету или наблюдал, как это состояние поддерживается другими. Он делал лишь то, что хотел, поэтому ему удалось сохранить самое дорогое, чем мы не дорожим – свободу.
    Как приятно падать вдвоём, не двигаясь с места! Немного священного огня философии и яду свежего ветра – и всё зависит от них, от нас…. Сколько вокруг стен, которые мы постепенно пробиваем, или они сами, подобно декорациям, проплывают позади нас! Я слышу, как горит свет в камере его сердца – у меня там всего лишь маятник, что может лишь стучать через других для моего же блага. Я вижу крики соседей сквозь раскрытое окно, и Джон улыбается, вспомнив своих сумасшедших поклонниц, беспрестанно желающих песен о любви, не принимая его изысканно-прямой сюрреализм, но улыбка его нездешняя, задумчивая. Самолёт его взгляда не спешит приземляться на моём лице, а ещё совершает круги по аэродрому выхваченного из вечности пространства, которое вряд ли будет даровано мне, но всегда будет пустовать для других, ведь занято оно им, Джоном.
    Раскрытые книги, шелестящие на ветру вентилятора – они будут до тех пор, пока будет вода, но когда будет огонь, им суждено погибнуть. Музыка должна бы погибнуть с гибелью творца, но она останется жить до тех пор, пока живы люди, хотя нет её ни на бумаги, ни в камне. Но о чём я говорю, когда рядом тот, при ком лучше не петь, тем более, что петь больше нечего. Воздух насыщен мелодиями, и мы глотаем их вместе с ним – как это просто…. Не сбиться с пути, подсказанном мыслью, рождённой вечностью, данной нам словом.
    Что он видит на стене? Что он видит в стене? Я слышу звук растворяемой стены, а Джон всё так же иронично и загадочно улыбается. Все узнают всё накануне, а понимают после, когда уже поздно.
    Ты помнишь мои последние слова? А ты вспомнишь мои последние слова? Что они тебе, когда рядом он, когда преграды нам чужды – я знаю, за улыбкой последуют слова, очень много слов, будет уже не остановиться…. Чего же ещё ждать? Кто кому делает честь, кто первый встанет с этих насиженных нами же мест? Зачем это всё – какой глупый вопрос, когда он движется вдоль противоположных вершин времени, не двигаясь с места, и я жду его слов, слов через себя, когда язык уже не имеет смысла, он равен нулю. Мне хочется ответить на эти слова, я думаю о том, что жизнь течёт себе по прямой, а мы пытаемся успеть остаться здесь хоть на пару секунд дня длиной в тысячу лет…. Бойся теней, друг мой, бойся лишь тёмных теней и радуйся реальным лицам. Вот сейчас он скажет: «My name is John», и всё сведётся к минимуму. Странных колебаний тишины не может нарушить даже привычный и любимый мною голос: «Give me some Radio Silence»…. Мир не изменил свою скорость и очертания, всё просто – лишь приобрёл новые границы, и сквозь посторонние автоматические марши звучит вдруг:
    - Привет!

                Сон 2. О нашем детстве
    - Ну, здравствуй.
    - Сегодня мне хотелось бы поговорить о жизни.
    - Понимаю….
    - Нет, просто о жизни, о нашей жизни. Много было прямого, но хватало и кривого. Много ли нужно в молодости – светит солнце, и ты уже рад. Хотелось-то нового, именно кривого….
    - И что ты помнишь из детства?
    - Многое. Время было послевоенное – родился-то я в то время, когда над городом кружили бомбардировщики. Возможно, поэтому я так старался после отстоять наш хрупкий и беззащитный мир.
    - Тебя назвали Джоном Уинстоном….
    - Не люблю, когда мне об этом напоминают – сразу возникают ассоциации с Черчиллем. Родители именно это и имели в виду…. А что помнишь ты?
    - Почти ничего – у нас в стране так часто менялись правители, что было не до меня. Никто и не заметил, что я родилась.
    - Но принципиальной разницы между нашими странами нет – здесь дожди, и у нас тоже. Ну, конечно, тут намного спокойнее, хотя на улицах тоже постреливают…. Мои первые воспоминания, когда я стал что-то понимать – всё черно-белое, как на телеэкране, асфальтированные дороги, платья до колен и квадратные причёски.
    - А мне всегда казалось, что первое из того, что помню я – это река, совсем небольшая. Как жизнь.
    - Всех нас кидают в жизнь помимо нашей воли – не спрашивать же разрешения, в самом-то деле….
    - Вот ты смеёшься, а напрасно – дети понимают реальность сразу, но не принимают никогда. Им вдруг заявляют тонко и розово, что на свете существует смерть.
    - Я знаю, что это значит, ведь как раз в детстве я через это прошёл. А теперь я понял, что смерть страшна только для тех, кто видит, но не для тех, кто чувствует.
    - Тебя хорошо понимали родители?
    - Нет, иначе я бы стал другим…. Их звали Фред и Джулия. Отца я почти не знал – он исчез, потом объявился вновь. Когда мать уже второй раз вышла замуж. Я остался с ней, и ради неё терпел всё, даже жизнь у тётки…. Я помню, что из окна я видел Земляничные Поля.
    - Так тебя воспитывали в строгости?
    - О, да. Приходилось делать всё, что требовали, но вне дома я старался быть первым, и по возможности был им. Терпеть не мог, когда меня не замечали. Не хотелось жить тихо, и каждый день был событием.
    - Наверное, у тебя было много друзей.
    - Не очень. Характер сложный, раньше я этого не замечал и не хотел признавать. Это оттого, что я не знал, что такое любовь, потому что мало кто любил меня, поэтому я был жесток и груб, особенно это обострилось после смерти матери…. У меня был друг, Пит, мы остались друзьями и после того, как я прославился – я ж ему все уши прожужжал, что стану миллионером…. Когда мама умерла, мне было уже восемнадцать, и я учился в колледже. Я был довольно скрытным, но друзья догадывались, как я переживаю…. Да, Джулия была такой же сумасшедшей, как и я.
    - А что ты любил тогда?
    - В основном, рисовал – даже пробовал собственноручно писать какие-то книжки.
    - Удавалось, конечно.
    - Разумеется. Я уже тогда себе внушил, что если я что-то делаю, это должно быть самым лучшим…. Какие-то стихи уже были.
    - Ты обожал каламбуры?
    - Да, и делал со словами, что хотел. С одной стороны, я мечтал, чтобы обо мне узнал весь мир, а с другой – я не хотел никому показывать то, что я делаю.
    - Вполне понятно – нечто подобное было и со мной, но я сомневалась, действительно ли то, что я делаю, настолько хорошо. Да ещё и неуверенность в себе….
    - Я не был мнителен, если ты имеешь в виду это. Просто моя душа была слишком ранима, и чтобы не показывать этого, я сам шёл в атаку. Иногда было больно и самому, но по-другому было уже нельзя, поздно что-то переделывать….
    - Знакомо. И ты хочешь сказать, что именно в детстве человеку нужно уделять больше внимания?
    - Нет, не то – ну, кто принимает всерьёз детей? Так можно и не заметить, как ребёнок из нежного и ранимого стал бестактным и грубым.
    - Подожди, Джон – я так и не понимаю, какого же внимания ты хотел?
    - Но ты ведь тоже этого не знаешь. Нужно всего лишь немного любви. Самую малость. Представь, что было бы, сажай каждый взрослый своё чадо перед собой, при этом спрашивая зверским голосом: «Ну, что у тебя там? Мне так нужно это знать…. Ты хочешь поговорить об этом?» Лучше, когда в душу не лезут – у детей есть потребность рассказывать, когда понадобится, самим о своих проблемах.
    - Я пыталась, но меня не понимали. Точнее, не принимали всерьёз то, что со мной происходило.
    - Да, это сильно задевает, но лучше всех о своих мыслях знаешь ты сама – их никто у тебя не отнимет, ведь так? Считая так, я верно распорядился своей судьбой, это пошло мне на пользу…. Конечно, как и все, мы с Питом неоднократно испытывали на себе влияние различных людей, событий, но зато мы воспитали себя сами.
    - А если родители считают, что любовь – это кормёжка и красивые игрушки?
    - Ну, бывает…. Вообще, мы не думали о каких-то крайне серьёзных вещах. Любили жить интересно, то есть весело. Как жить иначе, мы просто не знали.
    - А откуда музыка?
    - Фред играл на банджо, научил. Сначала я бренчал на трёх аккордах, ещё была губная гармошка – я довольно неплохо её освоил. Слушал много всякой музыки по радио – сперва скиффл, свинг и джаз. Тётя такого не любила, и в её доме это не слушали. Никогда. Приходилось что-то там ловить по ночам по приёмнику. Мы с приятелями заслушивались Бади Холи, Литтл Ричардом, Лонни Донеганом и Элвисом, конечно – в то время я любил его больше всех. Аккорды сам подбирал по слуху, а если слов было не разобрать, подставлял свои.
    - И ты не думал, что это перерастёт в нечто более серьёзное?
    - Да нет, не совсем. Я рассчитал и понял, что могу сам сделать не хуже, а вообще-то, просто хотелось повеселиться. Мы играли тогдашние хиты, правда, инструментов у нас никаких не было….
    - Один наш музыкант по имени Майк – ему тоже нравился Элвис – придерживался исключительно западного направления в музыке. Но это тоже было искренне и вполне по-русски.
    - И по-детски тоже – что вижу, про то и пою. Тогда все были честны. В юности мы не признаём фальши и любим только настоящее, а потом как-то случайно сами становимся фальшивыми….
    - На тебя это не похоже.
    - Может быть, ведь меня не изменили деньги – я о них попросту не думал.
    - И что для тебя было самым дорогим?
    - Моя комната, хотя бывал я в ней редко. В основном, улицы, друзья, мои журналы, которые я иногда приносил в школу. Я их сам делал. В них я смеялся над всеми, как мог, а друзьям было забавно прочесть пару-тройку достаточно пошловатых, но занятных рассказов. О чувствах тогда мало кто думал.
    - А для меня нет ничего дороже кухни.
    - Не понял.
    - Это единственное место в доме, где можно подумать.
    - Почему именно там?
    - Точно не знаю, просто рядом небо, деревья, тепло даже в самую холодную зиму, горит огонь, говорит радио….
     - Ты, наверное, испытываешь кухней своих приятелей.
    - Да, проверка хорошая, но там лучше одной. А как жили вы?
    - Да разницы почти нет. Вот сейчас везде полно панков – во времена нашего детства их ещё не было, и хиппи появились позже, и я к ним тут же примкнул, потому что это было ново, странно и интересно. Нелегальных-то панков у нас было полно – точнее, ими были мы, только назывались иначе – стиляги. Одевались мы кто во что горазд – всё яркое, узкое, сверхэкзотическое и поэтому модное, правда, в таком виде нас, конечно, из дома не отпускали, и мы сбегали тайком, через окно или чёрный ход.
    - И что?
    - Это давало чувство уверенности в себе, то была независимость. Самая настоящая. Мы ходили по улицам или сидели у кого-нибудь дома…. Что, скажешь, у вас было иначе?
    - Да, все похожи своей непохожестью. Стоит чем-то выделиться, и ты уже не такой, как все. Всё так просто!
    - Значит, у тебя было цветное детство, а нам приходилось раскрашивать свою жизнь самим.
    - Но, Джон, и в цветном мире можно казаться чем-то лишним и серым.
    - А разве серый – не цвет? Если из сложной системы выкинуть деталь, система развалится.
    - Ты рассуждаешь по-панковски.
    - Потому что именно такая философия меня и устраивает, но это не значит, что я всегда живу по её законам. Как раз наоборот – мне нравится от них отходить, придумывать, изобретать…. Я в какой-то мере сюрреалист. Каждый ведь имеет свою экзотику, свой индивидуальный мир, поэтому, когда мы расстаёмся с друзьями, что-то исчезает, и остаются пустые места в душе.
    - Трудно привязываться к человеку, а потом расставаться с ним.
    - Поэтому дружба должна связывать нас, тогда мы не потеряем друг друга…. Увы, со мной было иначе – я легко знакомился и так же легко прощался. Боялся, что кто-то займёт моё место или окончательно выведет из себя…. Но если я ношу очки, это вовсе не означает, что я слеп. Я научился очень зло острить ещё тогда, когда хотел, чтобы меня заметили, а теперь я это делаю потому, что мне всего хватает, и теперь я могу делать всё, что захочу.
    - Ты забыл о времени….
    - Время – ничто. Его просто нет, а говорить-то можно, конечно, всё, что угодно…. Так вот, мы про панков говорили – тебе ведь наверняка не нравится их пошловатый и грубый лексикон.
    - Да, в этом ты прав.
    - Но ведь вначале я писал именно такие вещи.
    - Это же – совсем другое дело!
    - Не оправдывай меня – я же всё и сам прекрасно понимаю, хотя содержание там вообще значения не имело – так, весёлая стиляжная ерундистика, основанная на коверканье слов в стиле английской народной поэзии – ну, вроде Шалтая-Болтая. Просто мне было тесно даже в рамках собственного языка, слов….
    - Нет, ты ошибаешься – мне это очень даже нравится. И не так уж и раздражает, ведь это видишь и слышишь каждый день.
    - Но иногда я сам себя ненавижу за то, что оказался таким злым, но происхождение этого зла я довольно доходчиво объяснил.
    - Думаю, все мы такие – бывают моменты, когда доброта засыпает…. Но скажу откровенно: у меня каламбуры никогда не выходили.
    - Да? Зато такой хороший чёрный юмор – он нас объединяет. А меня в своё время сравнивали с Сальвадором Дали в поэзии, и я подумал – что тогда, вообще, что ли, кроме меня, поэтов не было?
    - А ты вспомни…. Экспериментаторов такого класса не было точно.
    - Может, ты и права – себя оценивать всегда трудновато…. И всё-таки мы должны вернуться в прошлое. Тебе, наверное, интересно, как мы все познакомились, как собрались вместе?
    - Конечно!
    - Это было в те далёкие времена, когда Элвис положил начало всяким там рокам, попам и тому подобному.
    - Нет, всё началось с тебя, а Элвис – это истоки.
    - Хорошо, хорошо – никогда не признавал диктатуры в музыке…. Так вот, и в каждой школе были свои стиляги, пытавшиеся что-то там создавать, ну, и я после успешного освоения пары аккордов из банджо на гитаре решил, что играю отлично. Собрал друзей – того же Пита, который всегда за мной тянулся…. Играли кое-как.
    - Своё?
    - Своего пока не было. Но один мой приятель отловил в своём колледже Пола, вот тогда всё и началось…. Он играл чуть получше – ты знаешь, даже левой рукой! Мы вместе с Полом осваивали новые аккорды, но это уже после того, как я пригласил его в «Куорримэн» - так мы назывались. Он показал мне пару собственных вещей, и я подумал, что смогу писать тоже. Порознь получалось так себе, но когда мы играли вместе, дополняя друг друга, выходило действительно классно.
    - И каким тебе казался Пол?
    - Он всю жизнь был очень милым мальчиком. Я не встречал ни одной юной особы, которая осталась бы равнодушной к его красивым глазам, да и невинность он потерял лет в пятнадцать…. Он был отличным мелодистом, не особо оригинальничая при этом, и мне приходилось много работать, чтобы не отстать от него.
    - Джон, ты несправедлив к себе, ведь ты достиг гораздо большего….
    - По части новаторства – да, но это не есть показатель большого таланта. Мелодии Пола известны куда больше моих, и больше нравятся….
    - О вкусах не спорят.
    - Так вот – он брал обаянием, я – оригинальностью, и поэтому мы и уравнялись в классе. Соперниками мы не были – он на пару лет моложе, как младший братишка…. У нас было много похожего – мы обожали узкие брюки, укорачивали их просто до невозможности, так, что они трещали по швам. Ему разрешали их носить, а у меня возникали проблемы с тётушкой, и приходилось поверх своих новых надевать нормальные, широкие, иначе из дома бы не выпустили.
    - Строго.
    - Ещё бы – как видишь, это не пошло мне на пользу…. Это шутка. Но Пола я действительно любил – мы достаточно сделали друг для друга…. Спустя какое-то время появился Джордж… для пущей цельности.
    - Почему именно он?
    - А больше некому было. Иначе даже и быть не могло – так мне порой кажется.
    - И чья это, по-твоему, заслуга?
    - Джорджа, конечно… ну, и наша, и чья-то ещё. Но он в моей же школе учился, выглядел, правда, совсем мальчишкой, зато потрясно запиливал соло…. Это смешно, но пока он не заиграл, вначале я даже не принимал его всерьёз, а вот потом…. Мы привязались друг к другу, и это надолго, если не навсегда, ведь в глубине души мы понимаем, что никогда не забудем эти годы. Всё просто…. Это же и в самом деле так. Интересы, идеалы совпадали, и это было просто классно.
    - И тебя, всё-таки, признали лидером.
    - Нет, ну, может быть, был кто-то круче, но никто этого не заметил. Всё получилось как-то… ну, на подсознательном уровне.
    - К тому же, своего места ты не уступаешь никому.
    - Это точно.
    - А музыка тогда имела для вас какое-то значение? Это было серьёзно, или так, чтобы повеселиться?
    - Да нет – пошло понемногу. Мы втроём сразу друг к другу прикипели, у нас это стало получаться, и неплохо, а остальные решили, что лучше нам не мешать. На этом, собственно, веселье и закончилось.
    - Ты ни о чём не жалеешь?
    - Никогда не жалел и жалеть не буду. Я всегда мечтал быть музыкантом, и богатым быть тоже, как и Пол, но это не было главной целью. Вся эта легенда творилась нашими же руками, хотя тогда ещё, собственно, никакой легенды и не было…. Я-то вообще – из старинного аристократического рода, и тётке не нравилось, что я общаюсь «с этими ливерпульцами».
    - Я тщетно пытаюсь разгадать твой секрет – ты никогда не бываешь одинаковым.
    - Если бы я потерял над собой контроль и перестал иронизировать, что бы стало со мной?.. Иногда мною владели приступы меланхолии, усталости, но они никогда не завладевали мной всецело.
    - Ты говоришь со мной не так, как, бывало, с корреспондентами….
    - Мы же близки по духу, а, вообще-то, я издевался надо всеми, не только над журналистами, но и над поклонниками и даже над Её Величеством – она нас великодушно прощала. Я не мог заставить себя быть серьёзным, прислушаться к себе – творил, что хотел, что меня целиком и полностью устраивало.
    - Вы мечтали о концертах?
    - Как-то раз мы попробовали играть бесплатно, с грузовика…. Неплохо получилось.
    - Втроём?
    - Иногда с нами играли друзья, но они приходили и уходили, и мы так и держались втроём, что нам очень нравилось. Конечно, были группы, играющие лучше нас, но публике мы были наиболее симпатичны. От девушек отбоя не было – они ведь всегда любят тех, кто на виду…. Однажды в одном из ночных клубов, где мы играли, меня застукала моя тётка – чуть не разразился скандал, но меня спасло то, что зрители вопили во весь голос: «Джон! Джон!», и она просто растаяла. Она всегда говорила: «Гитара – это, конечно, хорошо, Джон, то этим ты никогда не заработаешь себе на жизнь». Когда я добился успеха, я заказал для неё табличку с этими словами и повесил ей на стенку.
    - Вы играли в ночных клубах?
    - Ну, да – а где же ещё было играть? Это было уже за деньги, мы строили грандиозные планы, были рады без памяти, что у нас есть своё дело, а особенно – тому, что нас заметили, нас любят…. Даже стрип-шоу однажды озвучивали – нам было всё равно, лишь бы играть….
    - А что потом? Как появились новые друзья, новые предложения?
    - Я познакомился со Стю Сатклиффом из моего колледжа – он всюду с нами ходил, а потом решил нам помочь. Ну, мы его наскоро обучили играть на басу – выходило, мягко говоря, не очень, он и сам это знал, поэтому он от публики всегда отворачивался.
    - А учёба?
    - Мы с Полом пытались учиться, но начисто заваливали всё, что только можно. Ещё бы – когда на уме одна только музыка, больше ничего не волнует.
    - Но ведь ваши первые песни не особо содержательны – значит, больше внимания уделялось мелодиям?
    - Нет, внимание уделялось всему – пели о светлом, о себе, о том, что вокруг нас…. Я был язвительным только в жизни, но не в песнях, поэтому меня считали вторым Полом, милашкой, зато когда знакомились со мной, начисто разочаровывались, хотя после интерес мог разгореться вновь.
    - Но ты ведь любил то светлое, о чём пел.
    - Конечно. Мы хотели быть искренними до конца, хотели, чтобы нам верили, чтобы ситуации были узнаваемы…. У тебя ведь тоже это было?
    - Когда светило солнце, было светло.
    - Достойный ответ…. Так вот, мы пели не только о разделённой любви, но и о разлуке, страданиях, ведь мы были такими же, как и все прочие парни.
    - А у нас теперь модно петь о политике.
    - Ну, что ты – у нас тогда и в мыслях такого не было! Лично я считал, что такие проблемы можно решать на международном уровне, или на склоне лет, когда уже многое понимаешь – о жизни, о Боге…. Я после стал действительно верующим. Что же до любовных проблем, то мы знали, о чём говорили, сами всё прочувствовали, и тем, кто нас слышал, было всё понятно. И наш язык был доступен.
    - Вас можно понять и без перевода.
    - Этого мы и добивались. Но большинство песен, которые мы пели, не были нашими – мы лишь оттачивали их, писали новые аранжировки, раскладывали на голоса….
    - А кто придумал ваши причёски, костюмы?
    - А это – уже совсем другая история…. У нас не было ударника и места для репетиций, и вдруг мы сразу нашли и то, и другое. Нашим ударником стал довольно мрачный, но красивый мальчик по имени Пит. Его любили чуть меньше, чем нас с Полом, зато всё время интересовались, почему он такой серьёзный – а у него просто был такой имидж, его всё достало. А репетировали мы в баре его мамаши…. Тут и гастроли наметились где-то в Гамбурге.
    - Уже гастроли?
    - Да. Была там такая Астрид, интеллигентка местная – она влюбилась в нашего Стю, да и тот тоже пропал. Мы любили бывать у неё – она увлекалась экзистенциализмом и сначала ни за что не хотела с нами знакомиться. У неё была чёрно-белая комната, и она плохо говорила по-английски…. И однажды она обкромсала Стю, сделав какую-то архиправильную причёску, и костюм ему сшила…. Мы сперва его высмеяли, а потом посмотрели-посмотрели, и попросили сделать нам такие же. После тех гастролей мы чуть не разорились. А Стю ушёл из группы и стал жить с Астрид, там и умер – наши фэны ему сильно когда-то голову разбили, старые раны…. Я не всегда его понимал, но Стю мне нравился.
    - И что, по-твоему, то, что ты мне сейчас рассказываешь, это детство?
    - Да, ведь детство – это период взросления.
    - А тебе не кажется, что мы взрослеем всю жизнь?
    - Нет. Можно ли назвать взрослым человека, который всю жизнь пишет бредовые истории типа: «Жил-был не далеко, не близко, а так далеко и так близко, что его вроде как и вовсе не было, мистер Хоть-Бы-Хны, и поэтому он всё время хныкал и ходил из угла в угол, и его углы ходили вместе с ним так долго, что у него совсем съехала крыша. Тогда он сказал: «Если крыша хочет жить с кем-то другим, пусть живёт – счастливого пути!». Несчастный мистер умер от счастья, хотя под рукой не было свободного гроба. Вот какие печальные вещи приключаются с нашим братом англичанином, когда он забывает о том, что пора пить чай…» Ну, как?
    - Я только знаю, что тебе самому подобные штуки очень нравятся.
    - Да. И можешь думать, что хочешь, но мы говорим о детстве.
    - Хорошо, будь по-твоему – это детство.
    - И всё, что вокруг нас – это тоже из детства.
    - Так, значит, музыка для тебя – всё?
    - Да. И даже больше…. Я всё делал, как умел.
    - И выходило классно.
    - Ну, я ведь умел не только играть и петь, но и делать шоу – до меня этого, кажется, вообще никто не делал. Я обожал прыгать, скакать, отпускать свои всегдашние шуточки экспромтом, падать на пол….
    - И это называлось «шоу»?
    - Да, ведь другого никто не видел и не показывал.
    - А потом?
    - Потом появился наш знаменитый Брайан, обожаемый менеджер. Он нас всех обломал, я стал сам на себя не похож – такой правильный, культурный…. Стали что-то записывать, появились какие-то деньги. Он выглядел абсолютным мажором. А нам хотелось немного другого. Короче, когда появляются деньги, веселье кончается….
    - А Ринго возник, когда вы начали записываться?
    - Так точно. В то время он играл в другой группе, но мы предложили ему больше и выгнали Пита – он нас больше не устраивал.
    - Почему?
    - Я уже не помню. Наверное, мы не сошлись характерами…. Для него это было ударом.
    - И Ринго сразу вписался?
    - Да, он был наш, и то был его звёздный час. Зато наши дорогие поклонницы устроили нам из-за него чёрт-те что – видите ли, Пит был лучше, такой красавчик…. Но ведь Ринго – настоящий профессионал, нам же виднее! Впрочем, поклонницы наши всегда были такими бешеными….
    - Ага, впечатляло?
    - Очень. Стоило кому-то из нас завести подружку, они ревновали, дрались, угрожали, караулили нас везде, делали жизнь невыносимой…. Но это – только в нашем Ливерпуле. Пока.
    - Ты хотел большего?
    - Все мы хотели большего, но не знали, в какую сторону идти. Я обзавёлся семьёй и ощущал себя полным идиотом – роль добропорядочного мужа мне совсем не подходила. К истине это не имело никакого отношения. Это было только началом. Миру предстояло стать покорённым на долгие годы какими-то смешными мальчишками, то есть нами, которые пели мелодичные песни… хотя хорошим мелодистом был, прежде всего, Пол, поэтому его песни всегда нравились девушкам…. Всё было для нас крайне сложно – нужно оставаться самими собой, хотя условия жизни существенно изменились, да ещё и при этом стать хорошими композиторами и поэтами, настоящими…. Впрочем, об этом потом – вспоминать об этом приятно, конечно, но теперь хочу послушать тебя.
    - Но я совсем не хочу говорить, Джон.
    - Я не верю, что тебе нечего сказать.
    - То, что было в детстве, оказало огромное влияние на мою дальнейшую жизнь, которую никак нельзя назвать благополучной и спокойной. Из милого ребёнка я превратилась в злую, нервную и раздражительную особу, кажущуюся безразличной ко всему. Тебе это наверняка знакомо.
    - В чём причина?
    - Трудно сказать. Наверное, это из-за моих чрезмерных амбиций. Попытки прославиться ни к чему не привели, и я решила уйти в спасительную тень. В общем, мне сложно об этом говорить.
    - Подозреваю, что тем людям стоило больших усилий изменить тебя. Хотел бы я их увидеть.
    - Что ты – они выросли, стали правильными и совсем не понимают, почему я так упорно их избегаю.
    - У меня тоже был такой период в жизни, и я нашёл выход.
    - Конечно, ведь безвыходных положений не бывает. Всё изменило одно явление.
    - Рок?
    - Рок, Глоток воздуха в душном мире.
    - Это был не я. Мне самому нужен был глоток этого самого воздуха – я чувствовал себя одиноким.
    - А я – нет. За столько лет к одиночеству можно привыкнуть…. А ты говоришь так, словно давно меня знаешь.
    - Я уже иначе воспринимаю жизнь, выйдя на другой уровень, и мне известно гораздо больше, чем ты можешь себе представить.
    - А я ещё ничего не успела представить.
    - Мы же откровенны.
    - А тебя ведь многие любили, Джон….
    - Зато я был беспощаден – это было безответно. В группе тоже было сложно – я больше общался с Полом, чем с остальными, но они не знали, как найти ко мне подход.
    - Вы все четверо дополняли друг друга.
    - Нет, скорее всего, мы просто удачно встретились. И раз мы получали по бокалу вина перед обедом, мы это заслужили. Ведь мы не надеялись ни на кого, кроме самих себя.
    - И менеджера.
    - А он надеялся на нас. Брайан отлично знал своё дело – он хоть мог оценивать результаты наших трудов. Он нас сильно изменил…. Вот что мы имели к концу детства.
    - Трудно было?
    - Достаточно трудно – мы открыли дверь в мир шоу-бизнеса, и отступать было некуда. Мы же сами этого хотели и, в конце концов, эту кашу заварил я сам.
    - А теперь ты ничего бы не хотел убрать, переделать?
    - Зачем? Всё имело свой смысл, и это было неплохо. Даже обожаемый нами Элвис сам песен не писал.
    - И вами было открыто новое направление.
    - А чем располагала ты к концу детства?
    - Это была огромная любовь к вам четверым и к вашей музыке.

                Сон 3. Заглянув в душу музыканта
    … Так что там, в душе, Джон?
    - Не могу сказать, что полный хаос, но попробуем разобраться.
    - Давай по порядку. В группе лидером был ты?
    - Да, считалось, что так оно и было – раз, мол, Джонни захватил инициативу, он уж её не выпустит, значит, так и надо.
    - Тебе это льстило?
    - Я быстро привык, дурачился больше всех, и только. Помню, как мы обожали разыгрывать репортёров – для них интервью с нами превращалось в сплошной кошмар. Ко мне обращались: «Джон», а я отпрыгивал от них и говорил: «Да нет же, Джон – это он», показывая на Джорджа. Так их и гоняли – но это ещё тогда, когда ещё не разбирались, кто из нас кто.
    - Тогда поговорим о начале вашего взлёта. Приятно поговорить о славе, не так ли?
    - Поначалу я действительно так считал – по молодости лет нам многое казалось простым и понятным на первый взгляд. Два администратора, своя студия, отличная реклама, которую нам сделал Брайан – это шоу-бизнес…. Нас и знать никто не знал, кроме наших местных поклонников, да кое-что ещё проскальзывало в прессе. Конкурентов было полно, попсовых групп…. Я не хвалю наши первые тексты, но как песни они были просто великолепны.
    - Вышла пластинка, и что-то изменилось?
    - Практически ничего – в британском хит-параде она значилась в числе последних, но надо же было когда-то начинать…. Я подобрел, стал другим. Намного лучше, чем был.
    - И как отнеслись к вашим песням?
    - Мы тогда всё писали вместе. Но песни для записи в студии отбирали за нас. Иногда приходилось даже петь то, что петь совсем не хотелось, но это были хиты…. Вот в такую переделку мы попали.
    - И вы пели?
    - Мы знали – если мы хотим стать популярными, нужно многим жертвовать, а после уж мы покажем им всем, на что мы способны на самом деле…. Ведь сперва мы хотели заработать кучу денег, а что дальше, мы не представляли.
    - С этого всегда начинается….
    - Конечно. И после нового сингла всё пошло, как по маслу – зашевелилась общественность, стали обращать внимание на то, какие мы хорошие, оригинальные и милые…. Говорили даже, что мы обаятельнее Элвиса, который совсем не умеет делать шоу…. Видишь, до чего дошло – стоило нам только показаться, и всё было решено. Нас словно давно ждали. Репортёры, просители автографов, и с каждым днём их становилось всё больше и больше.
    - Но ты же чувствовал, что ты достоин всего этого, считал себя талантливым и чертовски привлекательным?
    - Не видел себя со стороны, не знаю…. И об этом, наверное, говорили тоже.
    - Но во времена «Куорримэн», как мне кажется, ты был просто неотразим.
    - А, это тогда, когда мы одевались во всё кожаное и узкие брюки…. Тогда меня меньше всего волновал самоанализ. А потом….
    - Что потом?
    - Нам организовали гастроли – мы объездили полмира, и мы не обманули ожиданий публики. Слава бежала впереди нас! Ты же наверняка представляешь, что творилось на наших концертах – полное безумие, сумасшедшие какие-то девушки, жаждавшие, чтобы мы их заметили…. Мы старались появляться и исчезать незаметно, что не всегда удавалось. Несколько раз нас едва не разорвали на кусочки. Стоило нам выйти на улицу, за нами бросалась вопящая толпа, и мы спасались бегством. Нас караулили везде, на нас хотели посмотреть, дотронуться до нас, поглядеть, как мы живём, какие мы вблизи.
    - Тебе это нравилось?
    - Сначала, конечно, да, а потом я понял, что больше никогда не смогу свободно погулять по улицам. Меня узнавали даже в гриме, привязывались даже к моей жене. Все газеты выпускали отчёты о нашей жизни и деятельности, и меня это раздражало, ведь моя личная жизнь, как я считал раньше, принадлежит только мне. Мы быстро выучили свои роли – трудно не кривляться и не выпендриваться, когда задают глупые вопросы.
    - Но ведь что-то настоящее во всём этом было?
    - Да – нас по-настоящему любили, искренне, страстно и безумно, хотя совсем нас не знали…. Впрочем, что я говорю – попадались и такие, кто знал о нас больше, чем мы сами! Все вместе мы уживались благодаря Полу, а я компенсировал всё остальное своей неуёмной энергией и злыми остротами.
    - И даже по поводу королевской семьи.
    - Вот именно. На том концерте я был в ударе и заявил, что те, кто в партере, пусть хлопают в ладоши, а те, кто в ложе (королева!), пусть бренчат драгоценностями. Ещё бы, ведь Её Величество – всего лишь обычная женщина, возведённая в какой-то сан, это настолько неискренне…. Пол тоже отпустил пару жестоких шуточек, но его спасло то, что он был очень мил и незлобен. И только Ринго, самый лучший из нас, старался не хохмить по поводу коронованной особы.
     - Тогда же ты начал скептически относиться и к религии.
    - Нет, я осуждал лишь некоторые традиции церкви, но не саму идею Бога.
    - И картинки рисовал типа креста, под которым – домашние тапки.
    - Это протест, только и всего! У нас было всё – любимое дело, деньги, профессионализм, который пришёл с годами….
    - И что ты испытывал, зная о том, что у тебя всё это есть?
    - Так…. Сейчас подумаю и расскажу поподробнее…. Ну, сперва я страшно нервничал, иногда даже срывался на публике, орал – ведь они, зрители, в диком восторге, и я, разумеется, тоже…. Ты не думай, что слава выбила меня из колеи – нет, этого следовало ожидать, ведь я всего добился сам. Так что, пока не пресытился, жил в своё удовольствие. Мы, все четверо, были неразлучны. Много записывались, стали вести себя более интеллигентно…. Ой, а однажды Пол чуть не утонул в реке с сильным течением – я чуть с ума от страха не сошёл. Такие трогательные отношения были…. Ладно, я обещал подробнее: я обожал яркие эмоции, чёрное, свет, и ещё острые ощущения – это те, что я испытывал на концертах. Там не надо было фальшивить, хотя сама система этих концертов нас порой не устраивала – вовсю раскручивалась мясорубка шоу-бизнеса с нами внутри. С нас драли деньги, и немалые, потому что знали, что мы – самая популярная группа мира: реклама, контракты, интервью, книжки…. Сначала было очень круто, очень весело – мы года три привыкали, всё веселились. Брайан тоже тратил на нас много сил, энергии и денег, поэтому тоже стал миллионером. Мы накупили новых домов, такой экстаз на нас нашёл – раз есть деньги, их надо тратить, а остальное лежало на наших банковских счетах. Но мы не изменились, по-прежнему ни от кого и ни от чего не зависели, только трудно было понять самих себя – сам не знаю, как это вышло…. А знаешь, как мы сочиняли песни?
    - Могу себе представить….
    - Мы сидели и круглые сутки играли то, что в голову придёт, каждый играл что-то своё, потом это объединялось, появлялись какие-то строчки…. Песни рождались из полного хаоса, но мы доводили их и себя до такого состояния, пока нам не начинало нравиться абсолютно всё. Остальное доделывал звукорежиссёр. Мы завоевали Америку, выпускали новые диски, наши песни сменяли одна другую на высших строчках мировых хит-парадов, держась там довольно долго…. А в душе – знаешь, светло было в душе, ярко и светло. Возможно, это и есть счастье… только за что нам всё это?
    - Это потому, что вы все вместе являли собой образец гармонии. И я тоже, поддавшись всеобщему порыву, приходила в экстаз от вашей музыки.
    - У нас хватало поклонниц с бурными фантазиями, хотя мы повода не давали, к тому же, всюду ходили со своими подругами – им за это сильно доставалось…. А что ты думаешь о наших песнях?
    - Это магия, колдовство, и в то же время очень просто что-то…. Я полюбила их сразу – и их, и вас…. Это банально звучит?
    - Ничуть.
    - Понимаешь, вы – только одни, и сделали всё в своём стиле – красиво и просто. И этому явлению нет границ…. О чём ты задумался?
    - Да, мне показалось, что я снова вернулся в те годы, когда нам казалось, что большего достичь уже просто нельзя…. А потом я стал сумасшедший, печальный и с бородой. Я давно уже задумывал такой имидж.
    - А творческий поиск?
    - Новые выразительные средства мы начали искать позже, а так мы, бывало, неделями ничего не делали, а лишь наслаждались тем, что имеем.
    - Спокойно, без скандалов?
    - Да что ты – мы, и вдруг без скандалов? Однажды в одном из интервью я – может, случайно, а может, намеренно, поскольку это всё-таки напоминало эпатаж, сказал, что теперь мы популярнее, чем Иисус Христос. Я ничего такого не имел в виду, но репортёры вцепились в эту фразу, как бульдоги. Организовывались целые кампании по борьбе с нами, на свет даже выполз ку-клукс-клан, повсеместно сжигающий наши изображения.
    - А страшно не было?
    - Нет, я же ничего не имел в виду…. Просто скандалы добавляют популярности, но тогда это меня не особо-то и радовало. Всё оказалось раздуто до такой степени….
    - И чем всё кончилось?
    - Пришлось публично принести свои извинения – это Брайан настоял – и дальше снова всё пошло ровно. Но если нам случалось выходить из дома, то за сутки мы пробегали порядочно…. Мы даже приняли предложение сниматься в фильме.
    - Да, и весьма своевременно.
    - А нам казалось, что ничего особенного не происходит. Было необычно, интересно, рядом с нами были наши знакомые. «Вечер трудного дня» - это наши интервью, гастроли, небольшой концерт, а «На помощь!» - это уже игровой фильм. Ринго в главной роли – это режиссёрская находка. Он подумал: «А зачем это Ринго столько колец?» - у него ж на каждом пальце по кольцу! И придумали сюжет, будто одно из колец Ринго обладает волшебной силой, причём сам он об этом не знает. Зато в курсе какие-то фанатики из религиозной секты, и вот они гоняются за нами, чтобы это кольцо отобрать. И это было началом кинокарьеры Риччи – после этого он стал много сниматься, и мне, кстати, тоже эпизод в каком-то фильме предложили, про войну фильм был…. Ещё Ринго придумывал оригинальные названия к нашим фильмам. «На помощь!» - это мы заорали, испугавшись тигра. А Пол был неплохим режиссёром, обдумывал каждый шаг…. Да, то был целый этап в нашей жизни.
    - И восторги поклонников не утихали?
    - Ничуть. А сначала всем казалось, что это скоро пройдёт, как это обычно со всеми бывает, но это не проходило. Как раз тогда мы все переженились, а своему старому другу Питу я подарил целый магазин.
    - И у ваших подруг вы черпали энергию и вдохновение?
    - Можно сказать и так. Особенно это относится к Полу – все лучшие песни, помимо моего соавторства, он написал, когда рядом была Джейн – она играла в каком-то театре, и как-то раз её пригласили на телевидение, чтобы пообщаться с нами в прямом эфире. Тогда ей было всего семнадцать, но она нас настолько очаровала своим умом и непосредственностью, что после эфира мы окружили её и наперебой стали предлагать ей руку и сердце. Она говорит, что ей больше всех понравился Джордж, но она выбрала Пола, и они стали встречаться. Морин – тоже корреспондентка, но серьёзная, и она была одной из тех немногих, кому мы могли давать искренние интервью. Патти – манекенщица, и она нашла общий язык с Джорджем.
    - А о Синтии что скажешь?
    - Мы с Син были знакомы давно, учились вместе – она меня здорово поддерживала после смерти Джулии. Сперва я её всё время вышучивал – мол, маменькина дочка, но я ценил её образованность и ум. Ни моя тётка, ни мать Син этот брак не одобрили, но зато мы сами были довольны. На гастроли со мной она только в Америку съездила… ну, вообще-то, наша четвёрка желала бы никогда не разлучаться, ведь мы не только были музыкальной группой, но и хорошими друзьями. Я что-то вспоминаю…. Тогда тоже были распахнутые окна, весна, такая же зелень за окном и такое же солнце….
    - Мне кажется, что солнце тогда светило чуть ярче, на улицах было больше людей, и ещё безумно хотелось жить.
    - Ты тоже вспоминаешь что-то?
    - Да. Своё…. Было время, когда всё казалось таким безмятежным, красивым и не таким тревожным, как сейчас…. Взрослеть опасно – дети не знают многого из того, что известно взрослым.
    - Ты хочешь сказать, что их ждут сплошные разочарования?
    - Не совсем – теперь их судьба в их руках, они вправе выбирать сами, распоряжаться собственной жизнью… и чужой тоже. В определённой степени.
    - Мне кажется, не стоит так рано об этом думать.
    - И мне, но иначе уже нельзя. Определённо, от подобных мыслей можно сойти с ума.
    - Нет, со временем к этому тоже можно привыкнуть… то есть с этим можно жить. И даже сумасшедшая популярность может надоесть – начинаешь скучать по обычной человеческой жизни, но… это только иногда. Я не умею врать самому себе.
    - Ты считаешь, что тебя оценили по достоинству?
    - Если я чего-то добился, то, наверное, да, но не во всём. Многое от других было скрыто, и много лишнего оставалось на поверхности, ведь вся наша жизнь была известна до мелочей.
    - А что за история с орденами? Мне почему-то всегда казалось, что вы их заслужили….
    - Да лично я не хотел зависеть ни от кого, тем более, от королевских орденов. Орденов Почётного Легиона, которые нам пожаловали за то, что мы, став явлением, в какой-то мере изменили к лучшему жизнь страны. Но парадокс в том, что такие ордена никогда до этого не вручались художникам, поэтам, музыкантам – тем более. Я-то думал, чтобы получить такой орден, нужно быть, по меньшей мере, генералом!.. Но тогда у нас была манера такая – протестовать против всего. Хотя из уважения к королеве никто их не вернул.
    - Ещё бы – вы же были так рады….
    - Конечно! А больше всех – Пол, ведь он – самый чуткий и отзывчивый. Сперва он бросился показывать орден отцу, который всегда поощрял его занятия музыкой, помогал, даже таскал ему бутерброды в «Каверн» - наш первый официальный клуб, где мы играли…. А все остальные были удивлены, но всё же горды, поблагодарили за оказанное доверие и зашвырнули куда-то…. Я же подарил свой орден тётке – он у неё года четыре на телеке пролежал.
    - А потом ты всё-таки вернул его королеве?
    - Да. Я ведь хотел сделать это сразу, но как-то так получилось….
    - Значит, ты всерьёз считаешь, что ты недостоин такой награды?
    - Нет, дело не в этом. Меня к тому времени это уже мало волновало – ну, скажем так, не в такой мере, как раньше…. А принцесса Анна считала, что пятый орден должен был получить Брайан, а его обделили…. Возможно, это и так – он всегда хотел быть пятым в квартете, но нас ведь было четверо…. Он приспосабливался к нашему образу жизни, носил такую же причёску, ему нравилось то же, что и нам, но его мечте не суждено было сбыться – мы не были такими, какими он нас видел. Он любил нас без памяти, был так к нам привязан, а мы уже стали всерьёз задумываться о том, чтобы прекратить гастрольную деятельность, которая изнуряла нас и доводила до безумия наших поклонников. Но это означало, что мы даём Брайану от ворот поворот, хотя о том, что будет с нами, мы не думали – нас занимали новые планы, идеи, новшества. Мы потихоньку склонялись к студийной работе, искали новые музыкальные средства реализации наших замыслов…. К тому моменту мы ни в чём себе не отказывали.
    - Значит, ты продолжаешь утверждать, что деньги не имели для тебя ровно никакого значения?
    - Конечно, ведь это – лишняя зависимость. Я легко сумел бы отказаться от всего, что я впоследствии и сделал – надо же было понять, что значит свобода…. Даже для Пола это не было так важно, как для меня, а ведь в своё время он довольно оригинально выражал свой протест доставшим его продюсерам – просто не приходил на встречи. Мы все собрались, сидим, ждём его, а его всё нет и нет. Звоним ему домой – где Пол? – А Пол принимает ванну…. Вот так, очень просто.
    - Пол много значит для тебя, верно? Ты постоянно о нём говоришь….
    - Привык. Если Ринго никак не мог поверить, что мы так популярны, всерьёз считая, что он спит, мы приняли всё это сразу, как должное, и поэтому дорожили своей дружбой, чтобы никогда не потерять это ни с чем не сравнимое чувство. Однажды я шокировал Син заявлением, что хочу купить остров, где мы будем жить все вчетвером.
    - Купил?
    - Да, потом, но, конечно, уже не на четверых…. Мы стали хорошей рекламой для фирм, в которые мы обращались. И тот, кто так или иначе имел к нам отношение, легко и просто становился миллионером – главное, попасть в струю. И мы, конечно, не хотели становиться теми, на ком наживаются и спекулируют, и суперидолами, как ни странно, тоже. Что ж, прозаично, но одно без другого не бывает…. Когда мы поумнели и приняли всё это к сведению, с нами остался только наш студийный звукорежиссёр Джордж Мартин, и все свои дела мы устраивали сами, даже открыли собственную компанию…. Конечно, раньше мы и представить себе не могли, что дело примет такие серьёзные масштабы – мы ведь просто хотели играть, играть вместе и всё равно, где – хоть в клубе, хоть на грузовике. А бизнес есть бизнес – тут свои правила, которых необходимо придерживаться, иначе быстро упадёшь.
    - А что, вам всерьёз грозила такая перспектива?
    - Скорее, нет, чем да, но когда Брайан впервые нас увидел, то решил, что нечищеные ботинки и непричёсанные волосы могут как-то негативно отразиться на нашем восприятии публикой. Хотя я помню, какое впечатление мы произвели на него своим шоу – это так только называлось по тем временам, хотя сцена уже давно стала нашим родным домом, мы жили на сцене и вели себя естественно. Мы прыгали, беседовали друг с другом, болтали с залом, бурно реагировавшим на наши шуточки и на мои крики: «Заткнитесь!». Могли прямо на сцене даже отдыхать и обедать.
    - А смысл?
    - Ну, после таких представлений все понимали, что мы – обыкновенные люди, как и все прочие, и ведём себя естественно, без всяких поз.
    - И это действовало?
    - Думаю, да. Но мы не делали этого нарочно, не прикидывали заранее, что кому понравится, а что нет – то были чистой воды импровизации. Нам давалось, скажем, часа четыре на выступление, и без всяких инструкций. Папа Пола и мама Джорджа нам тогда очень помогали…. Вот в те годы мы были сами собой, не зная толком даже, как правильно себя вести – мы были во всём неправильными. Понятия не имели, как вести себя с крупными политическими и общественными деятелями, и тут Брайан выручал нас снова. Он был посредником между нами и остальным миром.
    - Удача сопутствовала вам везде?
    - Почти. Нам делали хорошую рекламу, хотя недочёты тоже бывали – в выборе программы, скажем. Но гастроли отнимали у нас все силы, и в свободное время не хотелось делать вообще ничего – я сидел в своём Кенвуде и любовался английским садом. Хорошо, спокойно…. Дом я купил большой и богатый, стены оклеил рекламными плакатами, афишами…. Всегда был включён телевизор, но я его не смотрел – он был для меня огнём в камине, в который можно лишь всматриваться. Так я уходил в себя, а когда возвращался, меня ждал сюжет новой песни.
    - Значит, сюжеты твоих песен рождались преимущественно из телероликов и фантазий на фоне спокойного английского сада?
    - Не только – одно время я писал полную ерунду, основанную на игре слов, так как был уверен, что в этой муре специалисты будут искать подтекст и какие-то смысловые пласты. И находили! Я тогда, помню, очень веселился. Потом у меня стали получаться чисто автобиографичные вещи, потому что выдумывать что-то было просто неинтересно. Событий хватало, так что особо изобретать что-то не приходилось, да и не слишком хотелось. Иногда за основу бралась реклама, газетные статьи – мы лишь высказывали наши личные впечатления по этому поводу. Но реальности всё-таки было больше. Например, как-то, когда мы были на гастролях, наши фэны лезли к нам по стенам, пытаясь проникнуть в номер. Прямо проникали во все щели, но их натиск сдерживали. До поры до времени. А одна девица забралась в номер Пола через окно ванной, поцарапалась вся – хотела посмотреть на него и попросить автограф. Он потом об этом написал песню.
    - А что стало с девушкой?
    - Мы её отправили домой, но её желание исполнилось – и Пола увидела, и автограф получила.
    - Улыбаешься….
    - Да, смешно вспоминать…. Они караулили нас повсюду, даже целовали на спор, но всё же мы серьёзно опасались за свою жизнь и надеялись, что после нашего последнего концерта о нас забудут…. Увы – группа существовала, наши имена были у всех на устах, и нам по-прежнему было не выйти из дома, и пресса упоминала нас чаще, чем короля рок-н-ролла Элвиса…. Однажды нам, кстати, удалось побывать у него в гостях, но то был официальный визит, почти что пресс-конференция. Но то, что мы увидели, нас поразило.
    - Неприятно было видеть постаревшего кумира?
    - Нет, не то. Хотя мне он всегда нравился больше других. И он остался прежним, но деньги всё-таки сделали своё дело. И я всерьёз задумался над тем, что нас ждёт – весь его былой задор, энергия куда-то улетучились, он был в страшной депрессии, говорил тихо, прежде долго молчав. На фоне его страшного богатства это выглядело странно…. Он сказал, что ему нравятся наши песни.
    - Несмотря на то, что появились сотни ваших подражателей, «Роллинг Стоунз», например?
    - Но мы были только одни, а они прославились только потому, что, в конце концов, выбрали свою дорогу…. Итак, он сказал, что наши песни ему нравятся, и тогда я ответил, что мне совершенно не нравится то, что делает он. Потом мы с ним что-то спели, и в итоге все мы остались довольны тем, что смогли как-то расшевелить его. Он подарил нам свои пластинки, а Ринго – кобуру от кольта. И неизвестно, кто был больше рад – сам Ринго или Элвис, благополучно сплавивший ему эту фигню. Не верю я в подарки от чистого сердца….
    - Да, даже разбогатев, ты не утратил прямоты и искренности. Ты всё равно умудрялся протестовать, и даже находил, против чего.
    - Да – так получилось независимо от моей воли. Я на это и сам не рассчитывал.
    - Возможно, то, что делается искренне – вечно….
    - Что ж, может быть. Но тогда мы о вечности не думали, а о том, что мы открыли какое-то новое направление – тем более. Что у нас будут последователи…. К тому времени я выпустил книгу – «Написано им самим», где были собраны некоторые мои детские и юношеские хохмы, даже непристойности. В общем, я ещё раз подтвердил, что я – прирождённый острослов, и наш родной язык ещё не совсем оскудел.
    - Я знаю – это самый экономный и лаконичный язык из всех существующих.
    - И эта книга получила какую-то премию! Я, опять-таки, был удивлён, но это факт. На встрече с писателями я не знал, что говорить – я же музыкант, а не писатель! Тоже изрядно повеселился…. Я обожал Кэрролла и его «Алису» и всегда мечтал написать что-нибудь подобное…. Кстати, у особняка Джорджа есть бассейн в форме гитары, украшенный моими рисунками из этой книги – наверное, так уж это всё ему понравилось. А ты….
    - Ты ещё не всё рассказал.
    - Всё. Успех – он всегда одинаков, но прямого пути к нему нет, тем он и интересен. Я купался в лучах славы до тех пор, пока мне не стало скучно, и я не устал от бесконечных гастролей. Мне казалось, я должен сделать что-то оригинальное, своё, ни на что не похожее, из ряда вон выходящее. Оригинальную музыку, оригинальные тексты, что-то сюрреалистическое, неповторимое…. Вот и всё, о чём я тогда думал. А что у тебя в душе?
    - Полный беспредел, бездна, тьма беспросветная – и свет. Я не знаю, откуда он, и всё-таки он есть. Иногда мне кажется, что вечно будет тьма, но наличие этого света решает всё…. Ты удивлён? Ты находишь это странным? Но на самом деле, мне кажется, что я ничего не добилась, ничего не знаю и не могу.
    - Знаешь, я и в тридцать не мог сказать, что я добился совершенства, хотя все вокруг твердили мне, что это так. Главное – не терять связь с миром, не бросать поиск – тогда будет результат. Самый верный метод – метод проб и ошибок, метод познания. Ты на верном пути, но знать всё слишком рано – значит, нанести себе непоправимый вред. Знаю по себе – ведь то, что было потом….
    - Забудь о том, что было в тридцать – тебе сейчас пока ещё двадцать лет.
    - Хорошо, пусть так, но просто вычёркивать те годы я не имею права. Хотя, когда человек меняется, это вызывает бурю протестов – нет, разве это Джон? Это уже не Джон…. А я искал себя.
    - Думаю, ты уже тогда знал, что будет дальше.

                Сон 4. Он выходит на истину
    - Итак, мы были предоставлены сами себе и, казалось, получили полную свободу и независимость, но потеряли большее – самих себя. Нам было до себя же не достучаться, несмотря на то, что мы всюду ходили вместе и поддерживали друг с другом связь постоянно.
    - Вы потеряли самих себя…. Это для тебя было страшным, неприемлемым?
    - Не знаю, как остальные, но я просто замкнулся в себе. Для меня всё вокруг перестало существовать, даже я сам исчез из мира.
    - Почему это произошло?
    - Наверное, после множества падений взлёты уже не кажется такими уж чудесными – чем больше число стремительных падений, тем внушительнее взлёты. Это уже почти стало правилом.
    - Но почему ты говоришь, что тогда вроде как перестал существовать?
    - Да, сам для себя…. Знаешь, тишина дома этому очень способствует – там даже яркие пятна быстро становятся привычными глазу, тусклыми, а для новых впечатлений нужно много и ярко видеть, получать, а не отдавать – такого у меня не было. И мне нужна была идея, во имя которой я должен жить.
    - Ты имеешь в виду истину, верно? Значит, ваша отмена гастролей была чем-то вроде пробы конца?
    - Нет, мы не думали об этом – да, мы стали независимыми, но поначалу не могли понять, что делать с этим приобретением, как им разумно воспользоваться и, наконец, как жить дальше. У нас было множество идей, но не было стимула. А что касается счастья, то мы считали, что оно у нас есть – чего же ещё желать? Поэтому мы просто развлекались вчетвером…. Но я чувствовал, что ещё немного, и всё должно измениться, и я себя найду. Оказалось, что так думал не я один, ведь мы видели вдали лишь мираж истины.
    0 Джон, скажи честно – а для чего она тебе была так нужна?
    - Для того, чтобы ради неё жить, а ведь это не так уж и мало, верно? Я искал свет, а в душе был полный мрак. Ночью мне не хотелось спать, а по утрам – вставать, а иногда я так уставал, что мог проспать несколько дней напролёт. Мыслей было много, и я не знал, что с ними делать.
    - В таких случаях я всегда жду дождя.
    - Почему не солнца?
    - Не понимаю, почему, но после дождя я всегда знаю, что делать дальше, потому что это – движение, разрядка….
    - Да – уж точно не спокойствие…. Но я каким-то образом научился выходить на другой уровень подсознания – иногда сидел, задумавшись, глядя в одну точку и не замечая ничего вокруг. Я только потом узнал, что это – простейший способ медитации. Интересно было взглянуть на окружающие меня вещи по-иному, другими глазами.
    - И ты, конечно, не считал, что смысл жизни – это продолжение рода.
    - Нет, не считал. У меня был сын, которого я назвал Джулианом в честь матери. Ему я почти не уделял внимания – он болтался под ногами и вскоре мне надоел – об этом потом пришлось очень сильно пожалеть. Хотя иногда я любил играть в его игрушки – бывало некуда деться от воспоминаний. Ведь люди, которые ищут смысл жизни, не уходят при этом от самой жизни, они ничем не отличаются от других, но уже тогда я понял, что прожигать жизнь, подобно обывателю, я не намерен…. Хотя были и удачи, наш альбом «Револьвер», например – я до сих пор считаю его шедевром, поскольку там я целиком и полностью реализовался. Так что не могу сказать, что я был недоволен той жизнью, что я тогда вёл. Говорить иначе – значит, лгать самому себе. Кому же это всё не понравится?
    - Что? Покой как образ жизни?
    - Нет… нет, просто я немного устал. Покой – это всё же лучше, чем ничего. В конце концов, этого всего я хотел добиться…. Кошек разных развёл – у нас у всех было полно животных, чтоб веселее было. Мы же остались панками в душе – ничто не могло нас изменить.
    - А Брайан?
    - Мы сами не замечали, как медленно доводили его. Например, Пол упорно не желал ему доверять – был с ним официально вежлив. При этом оба переживали, но ничего с собой поделать не могли.
    - Вот уж не думала, что Пол жестокий….
    - Нет, он всегда был очень мил, просто был недоверчив в силу своей независимости. Я ведь тоже позволял себе резкости и колкости в его адрес: мол, зачем он нам нужен…. Мы часто срывались, но даже не предполагали, как всё это отражается на нём. А про Пола ты не думай плохо – он очень чуткий, мягкий, обаятельный, он всегда держался чуть в стороне. Мы не соперничали – наоборот, очень хорошо знали друг друга, поэтому и ссорились редко, да и то, в основном, по моей вине.
    - Понимаю тебя – друга трудно осуждать. Но как же вы общались? Поклонники, телефон….
    - Друг для друга мы всегда находили время. А остальных для нас четверых просто не существовало. Мы стали несколько другими, хотя уже и не носили одинаковых серых пиджаков. Мы уже не были одинаковыми и просто выросли, и я понял, что теперь наши дорожки будут разными – чуть-чуть, отсюда эта тоска и замкнутость.
    - И что ты решил?
    - Я стал фаталистом, всецело полагался на стечение обстоятельств…. А выходов – их было несколько.
    - ЛСД – тоже?
    - Один из этапов на пути к истине. Не стану отрицать.
    - Что же произошло? Тебе хотелось новых впечатлений, а их не было?
    - Да нет, я не был таким уж одержимым. Всё вышло абсолютно случайно…. Нельзя сказать, что раньше я об этом совсем уж не имел представления, но с этим опытом ничто сравниться не может. Всё меркнет. Пол верно сказал: это всего лишь двери, через которые невозможно никуда выйти.
    - Это было так необходимо тебе?
    - На первых порах я должен был найти ключ к себе, а дальше я уже сам понял, что к чему, и пробил себе дорогу сам…. Как-то раз мы все были в гостях у знакомого, зубного врача, пили кофе, а он туда неизвестно из каких соображений подмешал ЛСД. Сначала мы почувствовали, что сходим с ума, все сразу, мы теряемся в пространстве. Словно выбили почку из-под ног…. Я понял, что до этого ничего более сильного я не испытывал и даже не имел представления. Когда прошло ощущение сумасшествия и открытия чего-то нового, понемногу наступило разочарование, хотя многое из того, что мы открыли, отразилось в «Сержанте».
    - А потом у Джорджа появилось мистическое увлечение….
    - Да – индийская философия. Он до сих пор говорит цитатами, очень верными порой, кстати. И дело не только в его впечатлительности – это и в самом деле сильно действует…. Ты, наверное, думаешь – какая ерунда….
    - Нет.
    - Сперва Патти побывала на какой-то конференции, потом затащила туда Джорджа, и после прочтения нескольких специальных книг он стал всё чаще уединяться со своим ситаром…. Он стал настоящим знатоком – карма, законы Вселенной, духовные наставники и тому подобное. И мы, видя такой глубокий интерес Джорджа ко всему этому, тоже заразились. И тут как раз нагрянул Махариши со своими лекциями.
    - Кто?
    - Известный проповедник. Его методы познания истины были весьма просты – почти ни в чём себе не отказывать, и знать лишь то, что должно знать. Нам всё это показалось лёгким и занятным, и мы решили поехать за ним в Индию.
    = Ты же мало кому доверял…. И как он тебе?
    - Весьма почтенный смешливый старичок, разумный и безобидный. Я ему поверил, потому что мне было необходимо кому-то верить…. Ясное дело, мы ему были нужны для рекламы, но пока я об этом не знал, экзотика привлекала. Подобралась красивая компания – мы да ещё Мик Джаггер…. К тому времени я сменил свой имидж напрочь, как и хотел когда-то: отрастил усы, надел круглые очки, а на шею повязал шарф покойного Стю…. Нужно всегда делать так, как тебе нравится.
    - Кстати, что стало с Астрид?
    - Она забросила фотографию, вышла за битника, терпеть не может репортёров, но Стю помнит до сих пор – в её доме сохранилась та самая чёрно-белая комната.
    - А тебе не кажется, что это и есть истина?
    - Может, это даже нечто большее – трудно прожить свой век одному…. Итак, мы отправились в Индию.
    - И для тебя эта поездка имела особое значение?
    - Там была Йоко…. Позже, после встречи с ней, я растерял всех друзей и совсем из-за этого не огорчился. Репортёры были правы – вряд ли найдутся четыре сумасшедшие женщины, что нашли бы друг с другом общий язык, как мы. Конечно, распад, в конце концов, был неизбежен, но до этого было ещё так далеко…. Потом мы с Полом из друзей превратились в непримиримых соперников, ведь когда ты чувствуешь, что тебя догоняют, то начинаешь идти ещё быстрее, ускоряешь шаг…. Я искал себя, я не мог получить всё, что хотел, поэтому приходилось многим жертвовать…. Но пока, в Индии, мы были вместе и даже не думали о том, что расстанемся. Решили даже свою коммуну организовать.
    - Твоя была идея?
    - Моя – хотя все меня активно поддержали, я и сам не был уверен в реальности осуществления этого проекта. Мы поселились в Бангоре, предварительно уплатив Махариши вступительный взнос в виде фруктов, чистого платка и недельного заработка.
    - И тебя всерьёз увлекли его лекции?
    - Да. Мы с Джорджем оказались самыми стойкими – остальным нашим друзьям это быстро надоело…. Результаты впечатляли – мы отказались от наркотиков и углубились в познание самих себя – мы немало увидели и поняли, после чего с головой ушли в работу, воплощая новые идеи.
    - Вы соблюдали какие-то ритуалы?
    - Медитация занимала всего двадцать минут по утрам. Я на этот счёт даже пошутил – а если этого окажется мало?.. Но вскоре нам пришлось уехать по независящим от нас обстоятельствам.
    - Что произошло?
    - Однажды зазвонил телефон, подошёл Пол. Вдруг он разрыдался и закричал «нет» - так мы узнали о том, что умер Брайан. Все мы были шокированы – это был удар. Несмотря на то, что наш духовный наставник убеждал нас в том, что смерти нет, смириться нам не удалось – мы бросили всё и вернулись домой. Оказалось, что компания в критическом состоянии, и всё наше богатство понемногу растаскивается. Тогда я по-настоящему испугался за наше будущее и встревожился…. Как нам рассказали, Брайан в свои последние дни был в самом деле счастлив, что достиг взаимопонимания с нами. Но не знали мы и того, что он несколько раз пытался покончить с собой…. Я помню, однажды это случилось из-за нас, и я вдруг тогда явственно ощутил, что могу его потерять. Прислал ему письмо и цветы – он был растроган. Я знал, что такое одиночество, правда, чаще всего я забывал об этом. Мы-то не знали, что он был страшно одинок, впал в глубокую депрессию, но, думаю, даже если бы и знали, ничего не смогли бы сделать…. Он принимал очень много снотворного из-за бессонницы, и однажды переборщил. Так мы осиротели. Может, стали больше понимать…. При близком столкновении со смертью начинаешь напряжённо думать. В детстве после смерти Джулии я с этим столкнулся – занимался спиритизмом, пытаясь вызвать её дух, хотел верить в вечность, в бессмертие души, и к чему это привело? Я разочаровался во всём, и вот теперь мне удалось обрести слабую веру….
    - И тут появилась….
    - Йоко, да. Мы познакомились на выставке – я заинтересовался её экспонатами. Это было моё, я думал точно так же, я понял это сразу. Мы оба не любили простоты. Яблоко за двадцать тысяч, подзорная труба, смотрящая в потолок…. Входя, каждый должен был вбить гвоздь в один из экспонатов – злые языки потом утверждали, что то был первый гвоздь в гроб нашей группы…. Я согласился стать её менеджером. А потом она писала мне. В Индии я получал от неё письма – представь, приходит открытка «Найди меня на небе» или подобные сложные и странные фразы…. Я отвечал ей. Она дала мне надежду тогда, когда всё рушилось. Я не знал, что будет потом, я видел только надежду…. Сова новый фильм, мы пришли в себя и вернулись, часами сидели и думали вместе, чтобы не было скучно, даже соревновались – кто дольше. Ринго уехал из второй поездки в Индию первым, смекнув, что это надувательство – он всегда трезво смотрел на вещи. Полу тоже это всё не нравилось. И только потом я понял, что бессмысленно не само учение, а принцип организации подобных вещей. Махариши ловко нас провёл, и после того, как я увидел, в каких шикарных апартаментах он живёт, как медлит с ответами на конкретные вопросы и вдобавок ухлёстывает за молоденькими посвящёнными – одно слово: чрезмерно сексуальный святой – я сказал ему, что уезжаю. Его ответный взгляд я помнил всю жизнь…. А Джордж так и не изменил своему увлечению…. Эй! Похоже, наш разговор плавно превращается в монолог.
    - Нет, я пытаюсь смотреть на жизнь твоими глазами.
    - Это не слишком сложно.
    - Итак, ты вышел на верный путь….
    - Да, и это не просто слова – мы записали «Сержанта», и все поняли, что мы уже не те мальчики, что пели о простой наивной любви.
    - Ты, похоже, очень этому радовался.
    - Да – я воплощал в музыке всё, чему я научился, все свои находки. Это началось ещё с «Револьвера», когда мы осветили политические, духовные и бытовые вопросы…. Иногда мне кажется, что в книгах сказано лучше – всё-то они про нас знают….
    - Мне гораздо интереснее, о чём думал ты, а не то, что думали о тебе. Если ты хочешь разнообразить жизнь, а в прессе появляется статья «Его очередная сумасбродная выходка», то я не знаю, как это назвать.
    - Тогда тоже что-то не было принято….
    - В нашей замечательной стране это называлось застоем. А после появился такой молодой человек – Африка. С такими экзотическими взглядами на жизнь, что некоторых это удивляло и шокировало, а некоторые этим восхищались.
    - И ты?
    - И я, ведь тогда очень не хотелось просыпаться и вставать с одним и тем же чувством, и получается романтическое ожидание неизвестно чего. А как жить по-другому, я не знала.
    - У меня было практически то же. И я должен был сам дойти до понимания. И Йоко тоже так думает. Человек проявляется в своих поступках. Ею я был просто шокирован…. Но вернёмся к «Сержанту». Тогда мы всё время шутили, когда Пол говорил, что мы репетируем – мол, не мы, а только Пол. Но тогда мы искали смысл повседневной жизни, собирали всё по кускам. Помню, я сидел, думал о чём-то серьёзном, ничего вокруг не замечая, а потом вдруг вскакивал, прыгал до потолка и сообщал, что мне в голову пришла безумная и прекрасная идея…. Мы тогда, было дело, записывали всякую ересь, и когда потом вдумывались в то, что пишем, это казалось чем-то глубоким – самое обидное, что при этом мы не имели и не хотели ничего иметь в виду. Серьёзное воспринимается хуже. «Сержанта» назвали шедевром, потому что там были многоэтажные аранжировки и другие мы…. Что ты думаешь обо всём об этом?
    - Сложно…. Иногда я удивляюсь, как вам удалось забраться так высоко на облака, потому что эта музыка оттуда.
    - Так может говорить только очень одинокий человек.
    - Но я вовсе не одинока, Джон.
    - Но твои слова дали мне повод так думать. В земной жизни редко думаешь о небе, но ты совершенно права. Мы всегда, желая быть выше всех и всеми услышанными, забирались на крыши…. Бывают люди, которым удалось что-то понять совершенно случайно. Но обязательно приходится жертвовать чем-то из реальности во имя призрачного. Я это понял, это так…. Конечно, бывает и наоборот, но жертвовать призрачным не так больно.
    - Но ведь есть люди, живущие мечтами….
    - Они не живут.
    - Ты хочешь сказать, не выживают?
    - И это тоже. Они живут в своём обособленном мире, они могут продлить любое событие, любое мгновение, даже такое, какого никогда не было, хотя это и против правил.
    - Жестоко.
    - Да нет, просто никогда не нужно забываться, ведь в один прекрасный день всё равно захочется вернуться в жизнь, увидев, что мир, созданный тобой – это иллюзия. Нужно будет лучше понимать тех, кто рядом. А возврата уже не будет….
    - Даже если в том, не менее реальном мире останется всё самое дорогое?
    - Да. Есть люди счастливее – они воплощают этот мир в реальность, создавая книги. Это уже другое – то, что написано, уже вечно, но это и самое величайшее безумие. Ведь вера в книжный мир – это черта реальности, а не того, чего нет.
    - Это – то, что ты вынес, пребывая в поисках истины?
    - Истина неделима и нескончаема, она так же реальна, как мы с тобой. Поэтому не живи так – непременно обожжёшься.
    - Уже обжигалась.
    - А что ты чувствуешь, когда гасят огонь? А когда разжигают?
    - Больше всего я люблю костры, не считая ночи, конечно. Это мои забытые мысли. А когда его гасят, я исчезаю вместе с ним, ведь огонь – это моя стихия.
    - Значит, кружит голову высота – огню никогда не достать до неба, каким бы близким оно не казалось.
    - Да, это верно. А вода для меня – вечная, уничтожающая магия. Высоты не переношу – не боюсь, нет – но неудержимо тянет вниз.
    - Знаю – иначе не бывает. Так мы устроены.
    - Мне показалось, что ты скажешь, что нет ничего вечного.
    - Нет вечных понятий, а вечность – это нечто цельное. Любовь не вечна, не вечна и дружба…. Нет, это не так страшно.
    - Не могу себе этого представить.
    - Забудь о красивых сказках. Всех забудут здесь, на земле, рано или поздно – это случится всё равно. И творим жизнь мы сами. Мне теперь всё это видится иначе, ясно, я стал невесомым, и в то же время остался собой, хотя это тоже сложно. Одновременно меня ждут в разных местах, и я появляюсь.
    - Я поняла это раньше, чем услышала о тысяче воплощений индийских богов.
    - Да, Джордж рассказал бы лучше, он одержим всем этим, но и только. Он пытается вернуться к реальности, но мне трудно прогнозировать, что там будет дальше…. А знание истины губительно, это всегда конец.
    - Джон, так есть смерть? Прав был Махариши?
    - А как ты сама думаешь?
    - Ты улыбаешься…. Знаешь, у меня есть духовный наставник, Борис. Он способен видеть истину в самых простых вещах и говорит о том, что «Земляничные Поля» были всегда. Он их однажды много-много лет назад слышал в какой-то деревушке из окна, утопающего в зелени.
    - Да. Ещё солнце там было…. Это не совсем бессмыслица…. Он проживёт долго.
    - Почему ты так решил?
    - Потому что его знание превращается в спокойную, неторопливую и слегка нервную мудрость. Это мятеж всегда карается строго, а здесь его нет…. Что? Ты словно не хочешь этого…. Такова наша натура – мы охраняем любимых, и в то же время со сладостью предвкушаем, как будем оплакивать их.
    - Нет. Никогда…. Ты снова становишься циничным, это так похоже на тебя…. А ещё у меня есть старший названный брат. В нём живёт огонь, и этим мы похожи. И ещё в нём есть страшная, убивающая энергия – думаю, она неиссякаема.
    - И ты хочешь пойти по той же дорожке…. Она неровная, каждый здесь прокладывает свою тропинку…. Я не скажу тебе, что будет дальше.
    - Ха, можно подумать, что это тебе тоже известно.
    - Не собираюсь поддаваться на провокации. И советов тебе я тоже не даю. Только то, в чём раньше видишь романтику, очень скоро станет обыденным. Разочарование – это я испытал на себе. Верил столько лет… и всё в никуда, всё стало пылью. У тебя тоже на душе камень, но подумай, стоит ли человек того, чтобы ради него жертвовали всем?
    - Наверное, смешно это выговорить, но любовь – ничто по сравнению с её силой. Без неё это кухня, ванная, дети, швабры….
    - Это так. Но тебе же не хватает того, чем можно заполнить пустоту? Пока я кормлю тебя своей философией, тебе кажется, что пустоты нет. Не стоит ждать – ищи, тогда получишь, ведь для того, чтобы отворили, нужно постучаться…. Прости, я устал от сложностей – давай вернёмся к началу.
    - Началу чего?
    - Наверное, нас. Запомни только – тот, кто теряет всё, рано или поздно получит больше…. Я хотел сказать совсем не это, но ты меня поймёшь.
    - Да. Потом тебе покажется правдой то, что раньше ты считала ложью, и ты забудешь и об истине, и о своих поисках, которые сейчас ты считаешь смыслом жизни. Тебя ждёт другой мир.
    - Ты действительно думаешь, что я смогу обо всём этом забыть?
    - А стоит ли вообще идти в неизвестность? Ведь гораздо проще всё рассчитать и устроить жизнь так, как ты хочешь.
    - Ты знаешь, я только сейчас поняла, что это за дорогая штука – жизнь…. Мы здесь всего лишь мгновение, а потом кто-то другой будет слышать и видеть всё то, что слышали и видели мы, а нас не будет, не будет совсем…. Мне почему-то больно об этом думать. Схема одна и та же….
    - Поэтому всё зависит от нас самих. Мы можем сознательно продлить жизнь, а можем и ускорить, но время не остановить…. А впрочем, всё это бесполезно – мы такие люди, что никогда не изменяют себе.
    - Но ведь и с неизвестностью играть опасно….
    - Да, я это знаю, ведь после моего знакомства с Йоко мы с Синтией ехали с ней в одной машине. И кто бы тогда подумал, что всё сложится так, как сложилось? Тогда было всё буднично и однообразно, а я уже попробовал другого и не мог продолжать. Там, где была Йоко, была вечная загадка, яркость, почти мистика, новые идеи….
    - Некоторые считают, что она тебя приворожила. Сомневаюсь….
    - И я тоже. Просто она была нужна мне, как в своё время Махариши, и поэтому с тех пор я стал другим… то есть именно таким, каким я хотел быть на данном этапе. Возможно, потом что-то бы изменилось, кто знает, ведь ничто не бывает гладко…. А пока мы ещё были вчетвером, и ничто не предвещало распада, хотя я видел, как тосковал Пол. Он ведь любил концерты, любил людей, и как-то раз он попросил нас вернуться к гастрольной деятельности. Мы это не одобрили – ещё свежа была память о том, что творилось на наших концертах…. Да, я любил и Пола, и Джорджа, и Ринго, но, увы, группового стиля, с которым мы добились успеха, больше не существовало. Каждый пошёл своим путём, и нам больше не нужно было дополнять друг друга. Когда-то мы даже покупали себе одинаковые вещи, в каждой мелочи старались быть похожими, а потом у каждого появились свои интересы. Джорджу нравилась Индия, ситары и мантры, Ринго устал быть ударником – как-то он даже отказался записываться, но нам-таки удалось уговорить его вернуться, Пол предпочитал писать простые тексты на превосходные мелодии, а я…. Мне много чего нравилось. Я хотел быть честным, но в то же время иногда позволял себе смешивать настоящие серьёзные размышления с бессмысленными фразами…. В общем, каждый из нас уже знал, что он хочет сделать в музыке.
    - И песни для тебя оставались основным увлечением?
    - Может, это не всегда всерьёз, но я считал, что у меня это неплохо получается. Это лучше, чем не делать ничего – это бессмысленно и скучно. Жизнь музыканта ни к чему не обязывает – мы оставили свои семьи. Я всё больше проводил времени с Йоко – мы отлично понимали друг друга, и я всерьёз решил, что не только Син, но и Пол тоже тратят своё время зря – всё потускнело…. А Пол познакомился с Линдой, его отважной американской поклонницей – ему понравилась её преданность, и он бросил свою категоричную Джейн – неизвестно, кто из них был более жесток друг к другу…. Теперь мы не зависели от обстоятельств. Иногда мне кажется, что в моей жизни творился закономерный хаос – теперь я даже вижу во всём этом смысл.
    - Ты ведь не знал, что станешь классиком, и твою музыку будут проходить в школах.
    - Одно плохо – там разбирают по косточкам, что хотел сказать автор…. А я многое хотел сказать. И многое сделал, даже благодаря Полу – это его заслуга, иначе я бы совсем успокоился, а так любое действие побуждает к ответному порыву. Он написал шедевр, и я тут же бросаюсь что-то писать, чтобы было, по крайней мере, не хуже.
    - Кажется, после вас уже невозможно придумать что-то новое.
    - А я всегда был уверен, что что-то забыл….

                Сон 5. Их песни
    - Один день в жизни….
    - Да….
    - Эта песня из «Сержанта» просто покорила меня. Мне кажется, это лучшее из того, что вы сделали вместе.
    - Однажды я сидел дома, читал газету и размышлял о том, какую роль в нашей жизни играет случайность. Понимаешь, попал под машину никому не известный человек – и он в один миг стал счастливчиком, потому что наутро о нём прочитали все. Как всё просто…. В этой песне куча всяких новшеств, но это – яркий пример того, как создавались наши песни – как мозаика, по кускам, которые потом склеивались.
    - Как же получился такой великолепный монтаж?
    - Я писал песню о том, что прочитал – я часто так делал, а Пол в это время пробовал сочинять что-то о своём детстве…. И это была его идея – соединить эти наши заготовки, получился такой репортаж-сон…. Хотя уже в то время наши песни легко различались – где песня Пола, а где моя, хотя мы по-прежнему подписывали песни двумя нашими фамилиями.
    - Но тебе же всё-таки нравится этот альбом….
    - Конечно – мы использовали целый симфонический оркестр, чего до нас вообще никто не делал. Это было очень свежо и красиво, так нетипично для поп-музыки, но я всё же больше внимания уделял текстам – так было всегда, а по части мелодий Пол был посильнее. А потом у Джорджа появился ситар, и этот звук как-то сразу покатил, может, из-за экзотики, но Джордж умел на нём играть и знал, как это делать правильно. И из-за нашего взаимного влияния друг на друга Пол тоже купил ситар, и это вовсе не означало, что он изменил своему стилю.
    - Ты хотел сказать о мыслях….
    - В музыке всё просто – мы задали адскую работу нашему звукорежиссёру, и он порой резал плёнку на куски, чтобы потом сводить. А о чём тогда думали мы?.. Мы выросли, точно знали, чего хотим – «мы», потому что тогда мы были одним целым – и нас волновали самые разные судьбы. И тех, кого мы встречаем каждый день, и какие-то вымышленные…. Не всегда ведь пишешь именно то, что хочешь сказать – строчки иногда выходят непредсказуемые, на самые неожиданные сюжеты. Иногда я очень страдал, потому что не мог воплотить песню в жизнь именно такой, какой я её задумал…. Я любил каламбуры, играл словами, и ставил такие опыты на всём. Но, когда меня одолевала скука, я мог молчать три дня…. К этим моим штучкам давно привыкли.
    - А кое-кто во всём находит подтексты.
    - Да, например, в невинной песенке, что мы все написали для Ринго, «С небольшой помощью моих друзей». Решили, что это про наркотики…. А с «Люси в небесах с бриллиантами» вообще вышла скандальная история – её даже исполнять запретили.
    - Дивная, кстати, песня….
    - Я пытался воплотить в ней все свои грёзы, вольные и невольные – отчасти удалось…. Так нашли же там намёк на ЛСД в первых буквах названия, а я об этом как-то не подумал, мне уже потом сказали…. Просто сын, Джулиан, нарисовал свою подругу по имени Люси в небе среди звёзд, похожих на бриллианты и, сам того не желая, подкинул мне неплохую идею для песни.
    - «Недавно гостил я в чудесной стране»?
    - Да, я описал некую страну, где всё красиво и реально, хотя и несколько ненатурально, но тогда это всё было вокруг меня, поэтому я знал, о чём пишу…. «Земляничные Поля» тоже признали странными, а ведь так назывался приют Армии Спасения, в котором я гулял мальчиком, поскольку жил напротив.
    - Ты снова загрустил….
    - Нет, просто воспоминания вызывают у меня ностальгию…. Иногда я шутил, что Джорджу надо было назвать свою песню вместо «Пока моя гитара нежно плачет» - «Пока мой ситар нежно плачет»…. Ну, так правильнее. А Пола, как обычно, волновали истории всяких разных девушек. Своеобразный у него подход к пониманию жизни…. Я, конечно, не говорю, что меня всё это не интересовало вовсе, но у Пола получалось лиричнее. Он тоже читал газеты, и он представил себе, отчего молоденькая девушка могла решиться сжечь самоё себя – как она тихо убегает из дома, от папы и мамы, считавших, что она несправедливо с ними поступила, ведь они ни в чём ей не отказывали…. Потом его ни с того ни с сего привлекла тема одиночества…. Но, знаешь, мне кажется, он тут был не слишком глубок. Я же считал, что текст может быть поверхностным, но мои чувства должны передаваться остро, должны быть на первом плане. Это – основа моих песен, поэтому они и кажутся такими свежими.
    - Значит, ты считаешь, что песни Пола популярнее только из-за большей мелодичности?
    - Конечно – у каждого своё призвание. Он – композитор, я – импровизатор.
    - Почему же вы до самого распада подписывали каждую песню по-прежнему двумя фамилиями, хотя давно уже писали порознь, каждый – своё?
    - Аранжировки-то мы делали вместе, а идеи… да, идеи были разными. Но мы уж так привыкли – так повелось с самого начала.
    - А ты знаешь, для меня все первые ваши альбомы – загадка. Ведь там все песни – об одном и том же….
    - Я и не отрицаю – они все о любви.
    - Потом все стали гораздо глубже.
    - Да, но молодёжь не особо-то и философствует – она любит откровенные, прямые, крутые фразы. И веселье, конечно. У нас это получилось именно так – красиво, по-доброму, светло – и нам поверили, и верят до сих пор. Самые простые слова, сюжеты, ситуации, которые встречаются на каждом шагу и понятны всем – поэтому и популярность пришла именно к нам.
    - Мне очень приятно об этом говорить. Сама не знаю, почему.
    - Рок-н-ролл – это такая музыка, которая делает слушателей действующими лицами – может быть, и поэтому тоже. В наших песнях все узнают себя.
    - В таком случае, наш рок-н-ролл похож на ваш, но у нас фразы проще, строже. Они обволакивающие, режущие, сильнодействующие. Это шок….
    - Я это знаю, но ведь рок-н-ролл один. У него одни и те же корни, и у тех, кто его делает, как правило, одна и та же судьба.
    - Это я знаю…. Кстати, сотни людей начали изучать английский, чтобы лучше вас понимать, хотя на уровне подсознания всё уже было ясно и понятно, но порой одного только подсознания бывает недостаточно.
    - Да, петь – это всё, что мы умели. Говорили о том, о чём думали – на это тоже нужно большое мужество…. Странно, но иногда в своих же текстах мы предлагали, сами того не замечая, выход из запутанных жизненных ситуаций – у нас ведь тоже бывали взлёты и падения…. Когда я понял, что такое шоу-бизнес, я осознал, что заперт в нём на ключ, а ключ потерян, и я написал «На помощь!». Наши проблемы росли вместе с нами. Я не хотел сидеть в этой тесной, душной комнате один – или это была клетка? – через которую мы протягивали друг другу руки и кусочки хлеба. И даже та любовь, о которой мы пели, превращалась в обычное слово. Да, и так мы пели….
    - Словом, сначала ты прекрасно уживался с реальностью, а потом делал всё, только чтобы не мириться с ней.
    - Да, иначе я стал бы обывателем, а это на моём языке почти ругательство… ну, по моим понятиям. А все наши ранние песни – это или о любви взаимной, или о любви несчастной, хотя порой создавалось впечатление, что героиня этих песен – одна и та же девушка, но она очень переменчива и непредсказуема, и её мы показываем с разных сторон. И ещё – это было и о нас самих, конечно. Идея была хороша, вот мы и шли по этому пути, только круг тем постоянно ширился.
    - А потом появилась Жёлтая субмарина….
    - Да, только это название и до нас было известно…. Только если наблюдать, как солнце садится в синее море, можно увидеть эту самую жёлтую субмарину…. Мы сотворили такую уютную страну, где были сами себе хозяевами, где рядом всегда много друзей и весело. И причалить можно, где угодно…. Если хочешь, то это – такой же мир, как и в «Люси», но более мирный, желанный, настоящий и любимый, ведь мы не представляли жизни без друзей, да и просто друг без друга. Эта субмарина была своеобразной мечтой о той самой коммуне…. В принципе, это и есть тот рок-н-ролльный мир, который стал после нас чем-то обычным, ведь стали создаваться разные клубы, где собирались музыканты и торчали там круглые сутки – чудо, а не мир…. Но мы уже менялись сами и меняли своё мировоззрение.
    - Уже не хочется бунтовать, протестовать?
    - Хочется, даже ещё больше, особенно на рубеже двадцати семи и двадцати восьми. Это самый опасный возраст – если ты за это время постигаешь всё, что можешь, уже незачем здесь оставаться. Если же можешь найти что-то новое, то всё благополучно начинается. Должно быть, я говорю о себе, ведь мои песни о любви стали несколько другими, более глубокими…. И ещё появилось множество разных тем, тогда как Пол всё шёл по излюбленному пути сладких мелодий, но, не скрою – они мне нравились. Отчасти потому, что я так писать не мог – точнее, мог, но иначе.
    - Знаешь, Джон, Пол – страшно милый, обаятельный парень…. Он так легко и свободно умеет говорить! В последний раз он сказал мне, что моего настоящего он не знает, что я – человек будущего, а оно будет самым неожиданным. Сказал, что я сниму фильм с ведущими английскими актёрами….
    - Всё может быть…. Да, у него такая дипломатичная манера общения, я знаю, ведь Пол – мой друг…. Конечно, мы много чему научились друг у друга, но стоило нам повзрослеть, публика начала сложнее воспринимать песни выросших из своих одинаковых серых костюмов не слишком примерных мальчиков…. Наверное, мне уже просто нечего сказать о наших песнях, потому что уже самим фактом их существования всё сказано.
    - Но ведь песен бывает много, и все – очень разные….
    - Не хочу придавать этому чересчур большого значения. Одна только экзотика Джорджа – это отдельно взятая тема для разговора. Мы нашли каждый себя, и наши песни стали отличаться одна от другой…. Ещё очень не хотелось зависеть от денег, потому что мы видели, что деньги сделали с Элвисом…. У нас же не было ничего постоянного, всё менялось с угрожающей быстротой.
    - И всё-таки, что тебя тогда интересовало?
    - Всё. От самого мизерного до самого великого и непостижимого. И песни периода, близкого к нашему распаду, либо абсурд, либо рассуждения о проблемах бытия. Но всё-таки больше было баллад о Йоко и для Йоко…. А Пол, который был уже женат на Линде, писал баллады уже не о девушках, а почему-то о собаках и птицах – таких, как он в своё время посвящал Джейн, не было. Полу нужна была просто жена, которая бы его боготворила. Он желал покоя – я его понимаю. А я всё искал чего-то…. У всех нас были свои семьи. Ринго женился почти одновременно со мной, ну, и Джордж тоже….
    - Кстати, как на тебя действовала Йоко, я знаю, а что она хотела от знакомства с тобой?
    - Во всяком случае, не славы – раньше она обо мне даже не слышала. Просто, когда встречаешь родственную душу, всё становится намного лучше и понятнее. Она была такой застенчивой… да, в это трудно поверить, но, тем не менее, это так. Она была откровенно смелой лишь в своём авангардизме, довольно холодно принимала мои приглашения на пикники, а однажды после совместных сессий в студии я вдруг понял, что мне нужна только она. Я давно шёл к этому. Не буду вдаваться в детали наших отношений – у всего есть свой смысл…. Она переехала ко мне, и когда Син вернулась из-за границы (она как раз была в отъезде), то сразу всё поняла, забрала сына и уехала. Тогда я думал, что годы с ней были потрачены зря, а о своих открытиях, сделанных вместе с Йоко, я рассказывал в новых песнях.
    - А «Белый альбом» - это результат исканий каждого из вашей четвёрки?
    - Да. Джордж тогда думал о солнце и свинках общества, Пол – о своей собаке Марте, я – о Йоко, а Ринго – обо всём сразу. И это всё можно услышать в том альбоме…. А тебя интересуют тексты?
    - Если ты – о поэзии вообще, то это – разговор особый.
    - Одно из двух: или очень нравится, или не нравится совсем.
    - Выбираю последнее, как не странно.
    - А чем тебе так не угодили поэты?
    - Не смейся, мне действительно не нравятся стихи вообще.
    - И, тем не менее, ты пишешь песни.
    - Да, но это тексты, а не стихи. Стихи красивы, потому что искусственны, а я хочу, чтобы выходило и красиво, и правдиво, но так не бывает, поэтому я пишу о том, что думаю. Не всегда выходит, зато это же мои мысли…. Не признаю профессии «поэт». Многие знают, как надо писать стихи, чтобы было красиво, но пишут так, как выходит – значит, в этом что-то есть…. Другое дело – проза.
    - Ничего нет хорошего или плохого, включая прозу или стихи. Они задумываются для того, чтобы обеспечить автору вечную жизнь. Каждый поэт – человек весьма утончённый… я не имею в виду себя.
    - Ты сюрреалист, и это уже не совсем поэзия. И уж лучше быть таковым, чем придерживаться устаревших классических традиций.
    - И насколько же они устарели?.. Всё же каждый поэт имеет право на существование.
    - Даже плохой?
    - Плохие поэты или, видя своё несовершенство, бросают творить, или, в конце концов, становятся хорошими поэтами. Я в это верю, потому что третьего просто нет.
    - Так что же, нет плохих поэтов?
    - Нет, потому что их не вспомнят.
    - А если бы ваши песни никому не были бы нужны, что тогда? Неужели ты уже тогда верил, что это нечто особенное и вечное?
    - Я до сих пор сомневаюсь, вечно ли это, но для нашего времени это было бомбой. Взгляни на реакцию публики…. Знаешь, я размышляю о том, что люди падают на землю, как звёзды с неба, а поскольку земля круглая, получается, что люди падают в небо…. Замкнутый круг.
    - Может, вернёмся к песням?
    - Вернёмся. Высшая точка сюрреализма моих мыслей – это песня-обращение к Джулии, моей матери. Я представлял ей Йоко, говорил о том, как я люблю её, и как она дорога мне…. Они двое – те, кого я любил. Это судьба….
    - Ты веришь в судьбу?
    - Мы сами же её и творим, поэтому для нас и возможно именно то, что в итоге происходит – иначе не может быть, ведь решающий выход лишь один. И за всё, что я сделал, я в ответе, и я дам достойный ответ…. Знаешь, мне кажется, что то, о чём я тебе говорю, уже давно сказано.
    - Тогда представь, что ты просто делишься опытом со мной.
    - Но ведь это не так – моя жизнь прожита мною до дна, именно поэтому я до сих пор не могу достать до него…. У времени нет границ, у него есть гораздо больше, чем то, что мы себе представляем. Вот, например, ты же слышишь то, что играет здесь теперь – это очень легко увидеть и услышать – так есть ли смысл в том, что коротка жизнь, в том, что слова сами по себе ничего не значат, зато удивительно точно помогают другим понять то, что мы чувствуем…. Смотри, всё взаимосвязано, и когда смотришь на то, что существует отдельно, сразу находишь, откуда оно и для чего…. А мой опыт – для чего он тебе? Хочу только сказать, что наше дело с точки других практически бессмысленно, вроде несерьёзное и проходящее дело, неблагодарное очень, но зато мы живём не так нелепо и пусто, как те, кто это говорит…. Возможно, нас забудут, но забудут гораздо позже, чем тех, кто тихо жил себе и не пытался спорить, искать и любить, подобно нам.
    - Нам, гениям?
    - А кто, собственно, такие гении? Как узнать, скажем, гений ли тот или иной поэт? Ты знаешь? А это очень просто – в произведениях гениев угадываются громадные, бездонные глубинные пласты, хотя рифмовать строчки и писать красиво – верный путь насадить в своём произведении целую кучу непонятностей и выдавать их потом за второй, третий, десятый смысл….
    - Джон, ты увлёкся.
    - Но я, зная, как надо, делал так, как мог – я не любил врать. Может, теперь кто-то научится отличать простого на первый взгляд, но глубокого Кортасара от Эдгара Берроуза, скажем.
    - Значит, ты всё-таки согласен со мной?
    - В чём-то – может быть. Пусто будет и плохое, и хорошее, пусть люди научатся сами это различать, но для этого нужно, чтобы было разное. Плохое порой более живуче из-за своей скандальности. Я знал это, однако это знание не мешало мне делать красивые вещи.
    - Ты думаешь, публичные люди должны рассчитывать свой имидж?
    - Просчитывать…. Нет, я так не думаю и не делаю.
    - А мне сейчас показалось, что меня просто нет, я – никто, и я живу….
    - Но то, что ты пытаешься что-то создать, непременно кому-то понадобится.
    - Да, но кому?
    - Подожди, не всё сразу. Я ведь тоже довольно долго ждал, но это объясняет и оправдывает всё.
    - Но ведь мы – тени, и это попахивает миром забвения….
    - А бывают столько прекрасные тени, что их не забыть…. Ты знаешь, о чём я?
    - Я знаю, я помню, я чувствую…. Как удар, как молния – черты, такие резкие, сразу отошли на дальний план, едва оглушив….
    - Я это тоже знаю. Надеюсь на это. Вот для чего нам звёзды – чтобы осветить наш путь…. Я поймал свою.
    - А моя обожгла так, что было больно.
    - Было прозрение.
    - И это всё – песни?
    - Ты ещё сомневаешься? Самое честное из того, что у нас есть – это они, а мы… мы не можем делать ничего другого.
    - Сейчас я больше всех и как никогда люблю Майка. Не за то, что он болтался живым в петле и курил, а друзья разворачивали его к себе, когда хотели, а когда не хотели, то отбрасывали прочь…. Не знаю, почему. Не знаю, к чему я это говорю.
    - По поводу всё тех же песен.
    - Которые начались с вас. Всё замыкается….
    - А когда я начал по-настоящему жить, то не только Син, но и Пол стали казаться мне простыми обывателями. Я был прав… не прав….
    - Давай забудем прошлое – пусть будет только то, о чём мы думаем сейчас.
    - Но это же обо всём….
    - Ты так считаешь? Твои глаза похожи на время – им нет конца, и дна тоже нет….
    - А я не совру, если скажу, что ты похожа на огонь – об этом знаю только я…. Впрочем, не я один. Он тоже счастлив тем, что ты живёшь рядом.
    - На каких-то пару десятков лет.
    - Или дней, или домов – разве это имеет значение? Чем дальше, тем больше мы забываем о том, что вокруг нас ничего нет.
    - И ты знаешь его… того, о ком ты говоришь?
    - Главное, что его знаешь ты.
    - Ты уверен?
    - Да. Есть судьбы, которые изначально связаны вместе, но если тебе слышится «уезжай», «уходи», то это ничего не значит, и если тебе известен звук дороги, то ничего не стоит догнать…. Но довольно, давай обратимся к настоящей и откровенной реальности. Я оказался лицом к лицу со своей тайной мечтой – эта красивая парадоксальная фраза объясняет всё. Всё открыто, прямо и понятно. Разумеется, все мои мысли шли уже совершенно в ином направлении, может, даже измерении…. Мир стал абсолютно новым, а всё новое обычно не даёт покоя. Я позволял себе множество экспериментов, и она не хотела расставаться со мной. Нас считали слегка свихнувшимися – кто знает, может, так оно и было, но мы делали всё открыто и честно. При этом я оставался верен своим друзьям. Было трудно, и я понимал, что победит в итоге что-то одно.
    - Начались конфликты?
    - Они не кончались…. Вначале они просто удивлялись, а потом испугались – что это приключилось с их любимым Джонни? Не тот я стал, видите ли, со мной невозможно стало нормально говорить…. А я не хотел от них зависеть. Я пел так, как мог и хотел, и о ней тоже пел….
    - Вот ты говоришь – свобода…. Это для тебя – самое главное?
    - Конечно. И для тебя тоже, особенно если свобода – не пустой звук. Свободного человека можно сразу отличить от других.
    - Каким образом?
    - Он сам отыщется, отличится – как видишь, всё просто…. Ты не устала задавать вопросы?
    - Нет, я просто разговариваю с тобой. Ты – философ, говоришь чудесные вещи, и даже меня вызываешь на откровенность.
    - Такая уж это вещь – песни…. Каждый выдаёт себя с головой…. Увы, эти законы придумал не я, а явно кто-то другой.
    - Итак, песни – это всё.
    - Да, и для тебя тоже. Теперь я у тебя спрошу – почему?
    - Ты задаёшь вопрос, заранее зная ответ.
    - Нет, мне интересно.
    - Да ничего, кроме песен, нет: смотри – солнце – это тоже песня, не говоря уж о Боге и любви. Когда я прихожу домой, я всплываю из ниоткуда, я начинаю жить…. Рядом со мной есть место – оно никогда не пустует, и вот сегодня я говорю с тобой.
    - Это естественно – я одинок, но редко бываю один. В нашем мире, в моём мире всегда происходит так, и постепенно я объясню это тебе.
    - Да, и я уже знаю, что существует уровень подсознания. Это мозг постоянно диктует нам определённую информацию, а мы изредка к ней прислушиваемся и говорим умные вещи.
    - Верно – это так же реально, как мы с тобой. Великая вещь – подсознание.
    - А песни – оттуда?
    - Может быть…. Так вот – я открыл совершенно новый мир, где я не находил границ, да и не хотел, наверное. Но эта была реальность, та же, но несколько другая…. Это как мои Земляничные Поля, которые я видел и чувствовал всю жизнь, даже когда я уехал, они всегда были со мной – как же иначе…. Окно всегда открыто, и стоит лишь в него посмотреть, многое увидишь. Например, старые и усталые чувства могут вновь пробудиться – друзья, места, дома, какие-то едва знакомые люди, улицы, по которым ходил когда-то…. Я всё это ценю, поэтому никогда не закрываю это окно, тем более теперь, когда сделать это невозможно…. А что такое песни – это тот же разговор, только более доступный, это метод подхода к человеку….
    - Да, мне всегда было трудно привыкнуть к таким вещам – человек только что пел чудную песню, все взгляды были прикованы к нему, он представал в совершенно ином свете, и все любили его в тот миг, а потом…. Он заканчивает петь, и все тут же теряют к нему интерес, или же наоборот – некоторые продолжают наблюдать за ним, пытаясь понять, откуда это всё, кто он на самом деле – и вот он уже улыбается, говорит по-другому, не просто как какой-то человек, а уже как часть твоего мира….
    - Да, порой именно так рождается любовь.
    - Почему же всё так быстро проходит?
    - Есть ли в этом мире что-то вечное? Песней можно завоевать, но навсегда ли – кто знает….
    - Для тебя ведь это по-прежнему серьёзно.
    - Я мог это делать, и это не зависело от меня.
    - Поэтому многие держат окна открытыми на Земляничных Полях?
    - Что до окон, то есть у меня ещё одно соображение по этому поводу. На Востоке говорили: «Твой приказ на лбу моём и на глазах», так и моя улица, которая наблюдала мою жизнь – она всегда будет со мной – Пенни-лэйн в моих ушах и в моих глазах….

                Сон 6. Экспромты Джона и мои экспромты
    - Ты видишь?
    - Да. Посреди леса стоит полуразрушенный дом.
    - Почему среди леса?
    - Да, там ещё небо…. Там когда-то жили, зажигали свет, пили вино, любили сладко, взахлёб и вечно. И дом был вечно живой, каменный и весёлый.
    - А что потом?
    - Потом хозяин умер, а его жена снова вышла замуж и переехала в другой дом, в шумный город. Ты спросишь – что стало с домом? Он опустел и стал разваливаться постепенно и почти разрушился. На крыше поселились совы, в комнатах – пустота и ветер, и лес скрыл его. Когда мы сюда приходим, нам жаль и тех, кто здесь жил, и сам дом, но мы любим его именно таким, и его хозяев тоже.
    - Дом мы любим из-за тех, кто в нём жил, даже таким?
    - Да.
    - А как же любовь?
    - А ты слушай дальше. Как бы ты смотрела на этот дом, если бы молодая хозяйка переехала в него с новым мужем? Они бы и дом сделали новым, не похожим на прежний….
    - Я бы вспоминала о том, что в этом доме раньше любили по-другому.
    - Я тоже так думаю. А если бы в нём поселился хозяин, думающий так же, как и первый, был бы во всём почти таким же, и возвёл бы новый дом – один к одному прежний….
    - Но второй хозяин по-другому зажигает свет и входит в двери….
    - Так что же, пусть наш любимый старый дом разваливается у нас на глазах, а мы будем лишь вспоминать о том, что было?
    - Не люблю новостроек, разве что в рок-н-ролле….
    - А если этот дом – рок?
    - Его восстановят и сделают памятником.
    - Но ты всё же будешь продолжать любить его?
    - Да. Есть вещи, которые невозможно забыть.
    - Ты не хочешь, чтобы он умер? Но ведь он умирает….
    - Для меня – нет. Я выхожу на уровень подсознания….
    - Зная, что у дома рухнула стена, и на твоих глазах отвалилось окно?
    - Я делаю его таким, каким он был – мне стоит только войти, и он будет прежним.
    - Но это ведь не твой дом….
    - Но я люблю его.
    - Закрой глаза, уходи оттуда…. А теперь смотри – там ничего не было. Давай посмотрим в другую сторону. Ты видишь перед собой только грустного и задумчивого философа по имени Джон…. А что ещё?
    - Крышу дома, какую-то неизвестную крышу в любимом мною дворе.
    - Что это за крыша?
    - Покатая, высокая и крутая крыша – с неё можно увидеть небо. Особенно здорово это делать на закате…. А из окон люди смотрят и завидуют, потому что ходить по крыше можем только мы.
    - Ты же не одна, правда?
    - Да, не одна…. Просто ко мне зашёл как-то один мой друг и позвал меня туда.
    - И этот дом отличается от того, что ты видела вначале?
    - Конечно. Это каменный дом, и эта крыша будет существовать вечно, и когда я буду проходить мимо, буду вспоминать это. Я ведь больше никогда не смогу вернуться туда….
    - Почему?
    - Это невозможно – точно так же, как нельзя вернуть детство. Смотришь на детей в окно и думаешь, что больше никогда уже так вот не повеселишься.
    - А что же подсознание?
    - Всё равно в это окно невозможно увидеть себя.
    - Ты так думаешь?
    - Ну, да, это под силу только моему духовному отцу – «Четверо смотрят на пламя, неужели один из них – я?..»
    - Да, он видит далеко, и это не так уж невероятно. Цивилизация не стоит на месте, как видишь…. Мы в своё время о многом не знали – где уж там глядеть на себя со стороны…. А песни – это те же зеркала, там видно даже то, о чём мы сами не имеем представления, поэтому это и кажется нам естественным…. А сильны мы и тем, что нас тянет туда, где высоко – мы не смотрим вниз, а только в небо.
    - Как жестока жизнь….
    - О чём ты?
    - Несчастные насекомые, ползая вверх по оконному стеклу, обречены на гибель, но ведь они видят желанную свободу…. Они просто не могут туда попасть, и так умирают. Так же и мы – умираем, глядя в глаза тем, кто уже ушёл, но до этого мы обречены глядеть на них вечно.
    - Мы всегда погибаем оттого, что счастье рядом, но не думай и об этом – ты счастливее всех остальных, потому что знаешь выход.
    - Я знаю выход?
    - Да, знаешь. Раз ты знаешь, что делать – это выход.
    - Иногда мне хочется просто вернуться домой – лучше этого ничего и быть не может.
    - Я тоже порой мечтаю об этом. Быть там, где тебя помнит каждый камень – это вечное стремление, и с этим ничего нельзя поделать. Даже когда сидишь дома, всё равно мечтаешь вернуться домой.
    - А ещё я вижу, как идёт снег.
    - Да, но что же было с тобой дальше? Мы как-то забыли об этом….
    - А разве это – не продолжение? Лично я считаю, что да.
    - Возможно, ведь всё на свете – продолжение того, что было…. Знаешь, у нас в центре города где-то есть такое здание, небесно-голубого цвета, прямо у остановки – по-моему, это синематека какой-то библиотеки, там ещё скамейки полукругом стоят…. Так вот, иногда там крутят ваши фильмы.
    - Да? Это ещё происходит?
    - Ещё как.
    - И Пола по-прежнему любят больше всех?
    - Не совсем…. Когда я мимо этого здания иду, всегда улыбаюсь – на этой голубой стеночке появляются всё новые скромные надписи белым мелом. Вот вчера – крупно так – «Ринго», а рядом, так же крупно и отчаянно – «Пол», ну, не говоря уже о всяких прочих форэвах…. Иду дальше – туда, где кассы, читаю мельком репертуар и всё понимаю – верхняя строка, четырнадцать двадцать, «Вечер трудного дня».
    - Значит, и здесь нас ещё помнят….
    - Да, а ещё постоянно в переходах играют ваши песни…. Как-то стояли четверо – драйв прямо как у вас, и голоса стройные.
    - За деньги? Какой ужас!
    - Что ты, Джон! За деньги – всё, что угодно, кроме ваших песен. Они играли для удовольствия. И толпа стояла огромная…. Да, совсем забыла – ещё у нас бывают храмовые праздники на ваши дни рождения.
    - Вот как? Миссия святого Джона?
    - Нет, это всеобщая дань уважения.
    - Это что же, и храм есть?
    - Почти – его строят, но неформально он уже существует.
    - Значит, всё-таки мои труды не пропали зря…. А что у нас есть, я и сам не знаю – давно не был, надо заглянуть.
    - У вас там музей звёзд.
    - А, да, вот это есть…. Да, много времени прошло.
    - А ещё вас крутят по модным радиостанциям.
    - Только не говори, будто по вашему ТВ показывали «Вообрази».
    - Показывали. Этот фильм мы с Йоко снимали.
    - С ума сойти – время не стоит на месте…. Но, кажется, мы отвлеклись от того, что происходит вокруг нас.
    - Да? А мне кажется, что вовсе нет.
    - Верно кажется…. О чём ты сейчас думаешь?
    - Ты только подумай – он умер и больше никогда не придёт…. И эта его холодная земля совсем рядом. Он был жив, а теперь его нет. Грустил, радовался, дышал… но теперь его нет.
    - Он же не один. Те люди всегда рядом с ним. Они проводят его туда….
    - Но ведь это – конец….
    - Может, и нет, я больше чем уверен в этом…. Честно говоря, я тебе многого не сказал.
    - Скажи.
    - Вот этого не могу, но, думаю, ты и сама всё поймёшь.
    - Ты скажи только, что он там не один….
    - Нет, там много друзей, но, возможно, ему иногда лучше и одному.
    - Я всё равно никогда не забуду.
    - Что же ещё ты видишь?
    - Дверь подъезда напротив моего дома, которая постоянно хлопает оттого, что входят и выходят люди…. Машины заводятся под окнами и уезжают куда-то очень далеко, и ещё где-то рядом ходят поезда и гудят.
    - А мне казалось, ты должна видеть, как солнце всходит….
    - Нет, я этого никогда не вижу – оно всходит, и от этого я просыпаюсь…. Зато я всегда вижу из этих окон, как приходит ночь. Иногда темнеет быстро, иногда медленно, и уже не видно, что я пишу, если не зажечь свет…. Ночь – она как моя сестра.
    - Почему сестра?
    - У меня есть один культ, который я признаю – это культ сестры, и я всех люблю (тех, кого люблю, конечно), как сестёр…. Одна моя подруга, если её так можно назвать, однажды спросила: «А если как дочь, а не как сестру?» Но нет, это совсем другое. Наверное, я и собственную дочь буду любить, как сестру. Магическое понятие….
    - Наверняка мы все – братья и сёстры. Это звучит банально, но иногда чувствуется…. Как странно – иногда я замечаю, что мы думаем об одном и том же.
    - Просто у каждого из нас есть то, чем мы дорожим.
    - Конечно. Вот я раньше сочинял песни…. Да я их и до сих пор продолжаю сочинять – очень трудно изменить себе. А ведь есть много людей, которые что-то сочиняют, но одни известны, а другие нет. Почему – загадка.
    - Или судьба, которую в свою очередь творим мы сами.
    - Слушай, да если бы я в своё время знал, что прославлюсь, то…. Я много чего бы сделал, или стал бы очень ленивым. Трудно сказать, хорошо ли это – знать заранее, что с тобой будет потом.
    - А если знать только то, что не повредит?
    - А ведь повредить может даже одно слово, так что лучше вообще ни о чём не знать.
    - И ошибаться, и вступать на другие, неправильные, совершенно посторонние пути?
    - Да, потому что я по-прежнему считаю, что человеку под силу перехитрить судьбу, ведь любая случайность играет роль. Пошёл другой дорогой или по-другому подумал – и всё, меняется жизнь…. Судьба – это слово, а что такое жизнь, знает каждый.
    - И никто оттуда не возвращается живым.
    - Да и мёртвым тоже – они ведь уже не могут вернуться…. Так что сложно предвидеть, но иногда это получается совершенно случайно.
    - Короче, случайность – это великая вещь.
    - К счастью, нас окружает масса таких вот великих вещей, но замечаешь их только по прошествии определённого срока, когда уже знаешь, что к чему, и можешь оценить. Словом, истина уже давно найдена – зачем её искать?.. Это я о себе, а ты ищи, мне ведь трудно объяснить простыми словами, что это такое – тут наш язык бессилен. Иногда она и не нужна совсем. Вот я язвил, веселился, и меня такой образ жизни вполне устраивал – это здорово помогает выжить.
    - А если не выживать, а просто жить? По-моему, это здорово – жить в своё удовольствие, ни от кого не зависеть и делать своё дело.
    - Только так мало людей знают, для чего они….
    - Да, иногда они понимают это очень поздно, если понимают вообще.
    - А если это – парадокс? Допустим, человек занимает ответственный пост, а должен работать дворником. И что тогда?
    - Увольняться он, конечно, не побежит, зато это останется… м-м-м… светлой мечтой. А вообще, ты прав – это большой и красивый парадокс.
    - Давай тогда уж не разбирать принципы жизни по косточкам – предоставим всё решать им самим. Для кого-то главное – делать это самое дело, а кто-то предпочитает не делать совсем ничего – это уж как кому удобнее. Но осуждать их тоже не стоит.
    - Почему?
    - Возможно, мы не имеем права – есть работяги и есть лентяи, и так всегда было…. Не хочу тебе советовать, как нужно жить – у каждого свой путь и свой личный опыт, ведь максимализм со временем проходит. Иногда лучше сидеть в тишине и покое дома, радуясь тому, что не надо никуда бежать.
    - Что ж, может, и так…. А что главное для музыканта – любовь?
    - Это не для всех. Одни любят всё и вся, другие только ищут развлечений, и в то же время не бывает так, чтобы и те, и другие попали в музыкальный мир случайно.
    - Но ведь ты говорил, что случайность может изменить всё?
    - Да. Случайно можно попасть в эту среду и познакомиться с нужными людьми, даже написать песню, но чтобы быть на виду, не приложив никаких усилий – по-моему, так не бывает.
    - Иными словами, играют те, кто должен играть?
    - Наверное, так. Многие хотят, но не у всех получается.
    - Думаю, что все хотят, чтобы их любили, уважали и забрасывали цветами.
    - В том-то и дело, но просто так не бывает ничего. Все мы по натуре тщеславны – одни больше, другие меньше, но славы заслуживают далеко не все.
    - А кто этого стоит на самом деле, решать не нам, так?
    - Ну, да. Мы многого не заслуживаем, поэтому жизнь иногда играет с нами опасные и злые шутки, чтобы мы стали этого достойны. Всему виной – те же случайности, которые невозможно предвидеть.
    - Зато они могут в корне изменить всё.
    - Вполне…. Но ты говоришь, у тебя есть другое окно, что выходит на зелёную улицу. И что из него видно?
    - Когда я пью чай, я смотрю на деревья на фоне голубого неба, на дорожку, по которой иногда гуляют – одни или с собаками, и это уже совсем другой безмятежный мир…. Если не вспоминать, правда, что сверху и снизу – такие же окна.
    - Да, гораздо лучше иметь свой собственный дом с несколькими десятками окон, с настоящим садом, и рядом – настоящее озеро.
    - Конечно – у тебя же всё это было….
    - Возможно, каждому нужно что-то своё.
    - А иногда мне кажется, что я бы пропала без своего сумасшедшего и странного северного города, ведь это – одна из тех вещей, что мне по-настоящему дороги.
    - Сердцу не прикажешь, как у вас говорят, и я вполне могу тебя понять – каждому дорога своя родина, а про твой город ещё Достоевский писал, что он и страшен, и сказочно красив.
    - Я не могу, например, очень долго находиться вдали от дома – всегда тянет назад, ведь мой дом – это не только крепость, это и друг, и враг…. Часто нужно уехать, а он не отпускает.
    - В своём доме всё кажется самым лучшим. А какие сны снятся…. И когда переезжаешь, всё равно возвращаешься, чтобы поглядеть на тот дом, в котором когда-то было так хорошо… а порой и не очень. Хотя бы издали, не тревожа новых хозяев….
    - А кстати, Джон, мы с тобой уже который раз встречаемся, и я всё-таки не могу понять, что тебе нравится больше – реальный мир или нереальный?
    - А я не знаю, что такое нереальный мир.
    - Вот ты смеёшься, а для меня такой мир существует.
    - Для меня – нет. Я живу тем, что есть, а песни рождаются спонтанно, экспромтом – случайно придуманная строчка попадает в песню, и я порой даже не задумываюсь над её смыслом, зато потом всё становится ясно….
    - Я знаю, так и вправду бывает – этого порой даже не ждёшь от себя.
    - Да – откуда это можно знать? Это тоже секрет – в самом человеке спрятано достаточно секретов, чтобы всё время их разгадывать.
    - Но все ведь всё равно не разгадать….
    - Это верно, но попытаться можно. И лучше, если все эти строчки, берущиеся ниоткуда, так и останутся загадками, ведь это так забавно и интересно, даже можно назвать весь этот процесс чудом.
    - Ты всё знаешь, а вот известен ли тебе секрет написания песни?
    - Я знаю свой секрет, а ты – свой, ведь ты же их каким-то образом пишешь, а значит, знаешь, как верно это делать. Ведь для меня приемлем и характерен один стиль, а для тебя – другой, и мы оба знаем, как сделать свою собственную песню красивее, стройнее и лучше – каждый свою, и уж конечно, как надо правильно её петь.
    - Ты прав – это знание тоже возникает экспромтом, даже если поёшь её несколько дней так, а потом хочется этак…. Забавно.
    - Да, но вполне естественно.
    - Итак, ты всё-таки реалист?
    - Да, но и мистическое мне не чуждо. Сегодня я такой, а завтра буду другим – для моего типа людей характерна быстрая смена настроения: это помогает протеканию творческого процесса.
    - Песня акына – что вижу, о том и пою….
    - Очень правильный приём, надо сказать. А иногда можно петь и о том, что чувствуешь, а не только видишь ты один – и получается очень зримая и красивая картина.
    - Как в «Люси»?
    - Да, но я ж её видел и чувствовал одновременно, и Джулиан тоже, иначе и не нарисовал бы….
    - Кстати, Джулиан очень талантлив и похож на тебя. Не только внешне, но и голосом.
    - Конечно – я всегда этому удивлялся.
    - Он тоже пишет песни, довольно неплохие. А Шон, ваш с Йоко сын, снимается в кино.
    - Чудесно. И никакой мистики.
    - И всё же в каждой реальности есть своя доля мистики.
    - Конечно – иначе какая же реальность? А ещё я хотел бы сказать тебе – посмотри, какая вокруг жизнь…. Небо, солнце, лес, птицы, зелень – это чудо, это реальность и больше ничего. Это и сложно, и просто, и зависит от нас, и не зависит…. Это всё тоже надо уметь ценить. И, знаешь, как не повезёт тем, кто поймёт всё это уже на склоне лет, когда ничего уже нельзя вернуть….
    - А можно обрести то, на что нет никакой надежды?
    - Ну, надежда есть всегда….
    - А можно потерять то, что никогда не имел?
    - Значит, надежда есть, но потери нет. И не было, выходит, никакой потери.
    - Значит, что….
    - Просто ты продолжишь жить так, как всегда, и ничего не изменится.
    - А если именно потеря сближает, сокращает расстояние?
    - Ты же знаешь, что это такое, зачем тогда спрашивать? Если что-то потеряно, это чувствуешь, а если нет, то не ощущаешь никаких неудобств.
    - Но если так всё же случилось? Всё забыть? Жить дальше?
    - Смотри сны – так ты обретёшь всё, что потеряла, и даже то, о чём и не мечтаешь.
    - А наутро что, снова реальность?
    - А разве в снах её не было?
    - Значит, сон – это тоже реальность?
    - Знаешь, можно сделать её сном, всего лишь страшным сном, но только в том случае, если ты видишь где-то рядом с собой другие двери. Они должны быть, иначе всё было бы чересчур просто, и большинство из нас просто перестало бы верить во всё. Если тебе это уже знакомо, ты никогда не потратишь жизнь зря.
    - А верно ли то, что у человека двенадцать жизней? Если так, то теперь я живу последнюю.
    - Разве число имеет значение?
    - Нет, не думаю.
    - Вот и для меня тоже. Но, говорят, именно к последней жизни человек накапливает в себе достаточный опыт, и поэтому должен реализоваться полностью.
    - Значит, каждую жизнь надо жить, как последнюю.
    - Наверное, это так и есть, к тому же, зачем попусту терять время? Я этого никогда не мог понять, даже когда знал, что надо давать себе отдых. Всё в жизни для чего-то нужно.
    - И песни?
    - И они тоже…. Ты права, кажется, я снова увлёкся сложной философией, которая мало кому нужна.
    - И, тем не менее, без неё трудно дать объяснение тому, что происходит… то есть пытаться, конечно.
    - Но подумай – вот вы сочиняли песни, выпускали альбомы, и это продолжалось столько лет…. А каким ты видишь всё это сейчас, помимо того, что всё это стало классикой?
    - Если спустя полвека нас ещё не забыли, то нам в своё время заслуженно дали ордена.
    - Вечно ты со своими шуточками.
    - Да, но ведь важно сделать не только то, что можешь, вовремя – важно сделать столько, сколько нужно, вот и всё.
    - А если бы ты сочинил больше?
    - Я сказал всё, что хотел, даже несмотря на то, что не закончил «Молоко и Мёд», мою последнюю пластинку. Не хотелось повторяться.
    - Тебе это и не грозило.
    - Наверное, к тому времени я понял всё, что должен был понять. Такая скандальная у нас была слава, а потом я исчез из мира музыки на несколько лет….
    - Вот ты говоришь – слава. А что это? Нужна ли она, и что с ней делать?
    - Знаю только, что от этого надолго теряешь покой, и всё же она никогда не бывает лишней. Забываешь об одиночестве и, к тому же, очень приятно, когда все любят и тебя, и твои песни…. Хотя нередко от чрезмерно большой славы приходиться спасаться. Это теперь я делаю такой вывод – чрезмерное всегда вредит.
    - Даже любовь?
    - Ну, разве можно говорить о такой любви – так будет всегда с теми, кто на виду. Но забавно вот что – сидишь дома и что-то пишешь…. Если ты никому не известен, тебя и слушать-то мало кому захочется, но если ты уже знаменит, все будут ловить каждое слово каждой твоей песни, искать какой-то смысл во всём…. Странно, но, тем не менее, это так, ничего не поделаешь.
    - И поэтому тот, кто сидит дома и пишет, должен пробивать дорогу сам, если он хочет, чтобы все ловили каждое его слово.
    - Хорошо, если этот человек талантлив, а если нет, то он явно попытается пойти лёгким путём, и в итоге станет тщеславной пустышкой. Если ни к чему не приложены силы, то это уже что-то не настоящее.
    - Но ведь талантливым людям есть чем гордиться….
    - Да, он тщеславие вредит всем, а, стало быть, порой вредна и слава… для тех, кто её не заслуживает – это тоже понятно.
    - Да, хотят этого многие, но талант дан лишь избранным.
    - Верно – каждый должен делать своё дело, иначе ничего не выйдет.
    - Иными словами, мы вернулись к началу?
    - Возможно – в снах ничто не стоит на месте, а движется по кругу.
    - Значит, и Вселенная – тоже сон?
    - Конечно – чей-то громадный, просто безграничный и загадочно красивый сон. А в реальности всегда кажется, что всё стоит на месте, в ней нет практических объяснений действию – есть только теория.
    - Один объясняет другому, и он пишет теоретические пособия?
    - Так и есть, и так мы учимся существовать, но не жить. А учиться жить и не стоит, иначе будет не так интересно. Жить по шаблону? Я бы так не смог.
    - Все мы – по натуре исследователи, поэтому не всегда верим словам других.
    - Конечно, ведь все мы – такие разные, и похожи совсем чуть-чуть.
    - Поэтому мы так редко понимаем друг друга?
    - Значит, те, кто друг друга понимает, походи, а если похожи, значит, и любимы? Иногда я тоже так считаю, ведь именно так я встретился с Йоко…. И советов я давать никому не могу – с нами было так, а с другими будет всё по-другому. Конечно, я не совсем уверен в правильности моих утверждений, но что делать – я всю жизнь был неправильным и не вписывался ни в какие рамки.
    - По крайней мере, этим мы с тобой похожи.
    - К счастью, да – людям иногда бывает нужно просто поговорить, и всё, как бы мало при этом не значили слова.
    - Шоу должно продолжаться….
    - Оно и так никогда не кончится, только мы уже будем зрителями, а не участниками.
    - А это плохо? Это хуже?
    - Не знаю. Лично мне всегда больше нравилось быть участником. Хотя… всему своё время, это новый этап. У меня тогда были свои зрители.
    - У тебя были зрители даже тогда, когда ты не выступал.

                Сон 7. Ассоциации
    - Итак, продолжим – я знаю, что тебе интересно, что было с нами дальше.
    - Очень.
    - Скажу только, что наши пути разделились – я расстался с Син и женился на Йоко. У нас появился свой проект…. Остальным не нравилось… мягко говоря… то, что я всюду вожу её с собой, но мне к тому времени было уже всё равно. Пол создал свою группу и стал прежним Полом, правда, при всём при этом мы не упускали случая уколоть друг друга и издевались уже совсем не по-дружески – такова жизнь, и из друзей мы превратились во врагов… почти. Джордж погрузился в себя, но потом, после того, как Патти ушла к Эрику Клэптону, его секретарша Оливия вновь возродила его угасший было дух. А Ринго записывал простенькие песенки, снимался в кино и тоже, как и все мы, порвал с семьёй – у него были романы со всякими секс-бомбами. Понятно – он самый добрый и милый….
    - Почему же никто из вас не сохранил семью?
    - Музыкантам сегодня нравится одно, а завтра – другое, к тому же, выбор большой, и можно останавливать взгляд на том, что больше понравилось. Однообразие – это самое страшное. Пресыщение, скука….
    - Да, значит, слава – это повод пожить в своё удовольствие.
    - И мы уже никогда не собрались бы вместе – это ничем бы не кончилось. Зачем делать второе дыхание мёртвой группе?
    - Но теперь, я слышала, Пол, Джордж и Ринго снова для чего-то вместе собрались.
    - Правда? Ну, теперь это будет здорово, а вот тогда… это казалось абсолютно невозможным. О нас продолжали слагать легенды – например, Пол на какое-то время затаился на своей ферме, разводил племенных баранов, над чем я, кстати, всё время смеялся, а наши фэны сочинили целую историю. Будто бы наш Пол умер, а вместо него поёт кто-то другой, его двойник, он даже в другой руке гитару держит. И всё это было очень даже логично доказано.
    - Однако Пол жив и здравствует, даже пишет всякие ливерпульские симфонии.
    - Что ж, в добрый путь…. В общем, фэны обратили внимание, что на обложке пластинки один лишь Пол одет в чёрный костюм. А, прокрутив назад одну из песен, я им явственно пел: «Я похоронил Пола»….
    - А что думал по этому поводу он сам?
    - Пришлось ему выступать по телевидению и доказывать, что он – самый настоящий Пол, он жив, и никто другой его никогда заменить не сможет.
    - А ты ведь до сих пор любишь его, как брата, и считаешь, что он….
    - Как же иначе – мы столько лет знаем друг друга, всё делали вместе – и работали, и отдыхали…. Мы были братьями. И стоит только кому-то заговорить о Поле, сразу вспоминают «Вчера»….
    - Наверное, каждый композитор, пишущий много и хорошо, однажды напишет что-то подобное – на своём уровне, конечно, и при воспоминании о нём будут помнить и одну из песен, легендарную, самую лучшую….
    - Это верно. А ещё….
    - А ещё у меня была сестра, только она об этом не знала, а потом она умерла…. Они оба – Янка и её Егор – были в панковском андеграунде, и когда ты рассказываешь о вас с Йоко, я почему-то вспоминаю их… хотя они меньше всего походили на романтиков.
    - Они пели о политике, что ли?
    - Она – нет. Она говорила о своей жизни, о том, что видит вокруг – иногда лирично, иногда прямо. Иногда мне кажется, что для неё не существовало никаких запретов…. Но плохо то, что мы всё очень быстро забываем. Провожаем друзей, а после находим себе новых, и всё начинается заново…. А ведь её сгубил этот мир, да и Егора тоже, и он это знает, поэтому на каждом своём полулегальном концерте он до сих пор надрывает голос, а её больше нет…. Мы с ней чем-то похожи, и поэтому я считаю её сестрой.
    - Верно: порой братство – это нечто большее, чем просто родственные узы.
    - А помнишь, ты как-то заявил, что ты – Иисус Христос?
    - Это был бред, конечно. А теперь я знаю, что каждый в той или иной степени Сын Божий, и есть многие, в точности повторяющие его путь…. Я тогда был уверен, что меня хотят распять – так, в сущности, и вышло…. Для меня это было таким открытием, а все поняли буквально, хотя сейчас появилась тьма разных самозваных святых – вон, хоть даже Махариши….
    - А у нас на каждом столбе пишут про даму, считающую себя Христом – это ведь совсем не то же самое.
    - В том-то и дело. Я не лицемерил, когда делал какие-то открытия для себя, но мало о чём заявлял во всеуслышание – просто не хотел…. Ну, ладно – мои мысли пусть остаются таковыми…. А ты, я смотрю, задаёшься вопросом – станешь ли ты звездой или нет. Для тебя это важно?
    - Наверное, нет. Я хочу, чтобы слушали мои песни.
    - Ну, да – этого многие хотят, даже я. Но ведь каждый из нас – неповторимая личность, и можно жить так, будто ты – звезда. Это просто, и нисколько не вредит.
    - Кажется, я знаю, что ты имеешь в виду.
    - Вот и всё – все ведь играют роли, и если другие не ценят, цени себя сама. Ведь твоя цель лично для тебя уже достигнута, а дело других – узнать об этом. Важно делать то, что делаешь – только тогда об этом узнают, и не следует опускать руки.
    - Да, я это знаю, и всё же….
    - И всё же продолжим. Что, ты помнишь тот концерт, на который тебя недавно приглашали?
    - Да…. И этот подарок сделал мне ты?
    - Не только я.
    - Как всегда, уклоняешься от ответа…. Но, тем не менее, подобного зрелища я никогда не видела и не увидела бы, ведь тот, кто давал концерт….
    - Итак, тебе понравилось? Это был концерт для друзей, в узком кругу, и именно поэтому ты оказалась там. Ты могла наблюдать за всеми сколько угодно долго, и ты была в числе почётных гостей.
    - Хотя всего-то там было человек десять.
    - Но потом их стало больше.
    - Да, это было настоящее электричество…. Я помню свой восторг, который скрывала, потому что восторгаться публично было почему-то нельзя.
    - Потому что была ночь, а на свежем воздухе ночью громкими кажутся все звуки, и они не хотели привлекать внимания. Я рад, что там не было железных решёток, как на наших концертах, а до музыкантов было рукой подать.
    - Но всё же это расстояние казалось огромным, и я так и не поняла, зачем была там.
    - Ну, это легко объяснить – всё начинается с первой случайной встречи.
    - Да, Джон, для тебя всё объяснить – проще простого, а мне иногда бывает непросто понять такие вещи….
    - Я имел в виду то, что всё возможно, и это не просто слова…. Подобные встречи случаются довольно часто, ведь есть нечто большее, чем то, что есть на данный момент и на самом деле, можешь мне поверить.
    - Конечно, я верю – все твои доводы весьма убедительны.
    - Да? А я думал, что ты решишь, что музыканты – самые циничные люди в мире.
    - Ну, почему – это тоже в какой-то мере образ жизни, и самые отъявленные циники не всегда являются музыкантами. Однако это качество действительно помогает выжить, иногда даже путём унижения других.
    - Это верно, но что поделаешь – таков закон, и пойти против него невозможно – такова наша человеческая природа.
    - Ты хочешь сказать, что наша жизнь – одна большая ассоциация… неизвестно с чем?
    - Почему же неизвестно с чем?
    - Короче, нужно просто воскликнуть: «А жить-то в кайф!», и отбросить все проблемы, порой даже и очень серьёзные. Хотя в ином измерении их быть не должно.
    - Послушай, хватит считать измерения, давай лучше просто, по-дружески поговорим, а то создаётся впечатление, что мы только философствуем попусту и больше ничего.
    - Почему? Мне твои советы очень помогают.
    - А мне помогают воспоминания – их осталось довольно много, и я даже не знаю, куда их девать и что с ними делать. Зато теперь я понимаю, что мой жизненный опыт может кое-кому пригодиться, а это не так уж и плохо.
    - Да, все мы разные, но идём шаг за шагом по одной и той же накатанной дорожке.
    - Для этого нам и дали разные судьбы и лица, иначе мы бы вконец запутались.
    - Как Вавилон?
    - Может, и так…. А ты что, представляешь себе, что это?
    - Ну, вот, скажем, в метро – там столько разных лиц и мастей, что невольно становится смешно. Особенно смешно то, что с кем-то из этих незнакомых людей мы потом когда-нибудь можем быть знакомы.
    - Да уж, жизнь состоит из парадоксов, и это если не плохо, то, по крайней мере, весело.
    - Конечно, весело повсюду наблюдать парадоксы в засушенном, консервированном или свежем виде. Вот насчёт метро Кортасар сказал, что там полторы минуты – как четверть часа, а я этого не замечаю, потому что постоянно смотрю на часы и веселюсь или злюсь, или просто закрываю глаза…. В последнее время я так часто езжу в метро, что оно стало моим вторым домом.
    - Всё время под землёй, и солнца не видно….
    - Да, и воздуха мало, зато много света. Иногда я даже думаю, что раз мы под землёй, то мы уже умерли, и там где-то есть специальный город, где можно только ездить взад-вперёд, а на землю, наверх, уже нельзя – нельзя видеть солнце, дышать свежим воздухом и видеть нормальные лица…. Это ведь тоже ассоциация.
    - Да. Мы обыгрываем эту тему.
    - А кстати, Джон, ты считаешь, что стоит искать ассоциации?
    - Не знаю – они сами собой находятся. Но мы же нередко сопоставляем наши судьбы с судьбами других людей, и при этом мы находимся в сравнительно-ассоциативном положении. Взять хотя бы наши жизни – мою и твою. В них много общего, как ни странно, хотя они совершенно разные.
    - Да, это верно, но мы редко думаем о том, что бывает нечто, подобное нам.
    - А оригиналов сумасшедшими считают почему? Потому что другие так мыслить не могут?
    - Вспоминаешь, как это было с тобой?
    - Да…. А я становился ещё экзотичнее, ещё скандальнее, ведь я делал то, о чём многие только думают или даже и подумать не могут….
    - Ну, на земле маловато поклонников экстравагантных выходок….
    - И, тем не менее, именно благодаря им мы с Йоко нашли друг друга…. Я не знаю, искала ли она меня, но я ждал именно её, даже не предполагал, что существует человек, подобный мне, такой, как Йоко…. Мне тогда было всё равно, что происходит вокруг, важен был лишь наш мир, который мы знали, а не видели из окон каждое утро.
    - Итак, сказка стала былью, а не пылью, как многие полагают?
    - Пусть себе полагают, а я знаю то, что было со мной. Подсознательно или нет, но мне дано было рассуждать о том, как прожить собственную жизнь, а обывателем от искусства числиться мне наскучило, это меня просто бесило…. Казалось бы, подумаешь, песенки – так на странности потянуло.
    - Как всё просто, оказывается…. Наша жизнь – словно бумажный самолётик, который когда-нибудь упадёт и разобьётся, только одни самолётики взлетают высоко, а другие – сразу вниз…. Такие вот самолётики-камикадзе – это мы сами.
    - Но в этом есть и хорошая сторона – летать так приятно….
    - Значит, ради полёта стоит жертвовать жизнью?
    - Не стоит – слишком дорога цена, но, вообще, полёт – это единственное, ради чего мы пойдём на всё…. Любое движение и ощущение новизны приводят нас в экстаз, да и летать можно по-разному, так же, как и жить…. Возможно, самолётик, заранее зная, что он – камикадзе, сам решит, как ему лететь, если только это не бомбардировщик, посланный чьей-то твёрдой рукой.
    - Кто-то говорил, что война идёт всегда, и даже теперь продолжается….
    - Верно – она всякая может быть. Только вот если жить в согласии с самим собой, она как-то не заметна, не видна….
    - И такой образ жизни не лишён экзотики? Сомневаюсь….
    - Ну, почему – можно идти навстречу тому, о чём мечтаешь, думаешь, говоришь…. Вот я представил это себе и написал «Представь себе». Хотел, чтобы миру дали шанс – ну, кажется, так и вышло. Я захотел жить в колонии хиппи – и стал там жить, и даже стал патриотом, хотя, возможно, я был им и раньше, только об этом не знал. Слава дала мне возможность реально что-то сделать, как-то повлиять на общественное мнение…. В общем, всё, что я делал, меня устраивало.
    - Но ведь, говорят, никогда нельзя быть довольным тем, кто имеешь….
    - Да, но по-настоящему мы мечтаем не так уж и о многом…. Вот лимузин, например, это желание, а не мечта, но оно может стать для кого-то и пределом мечтаний – всё зависит от нас самих. Одним нужно одно, другим – другое, одних устраивает их жизнь, других – нет, так стоит ли их за это осуждать?
    - Что касается моей замечательной страны, то по поводу нашего недовольства жизнью кто-то намекнул, что откроет нам глаза на истинное положение вещей мировая война или революция – узнали бы мы тогда, что почём….
    - Вот, война, опять туда же…. Всё же, когда хочется жить и строить планы на будущее, умирать лучше не стоит, а при развязывании войн это неизбежно. Так что лучше путь ничего не меняется….
    - Джон, я вот пытаюсь определить и всё же никак не могу понять, кто ты – пацифист, битник, хиппи или панк?
    - А я и сам не знаю – когда-то я пытался быть и тем, и другим, и всем понемногу, и такой вот гибрид получился…. Оригинальный и ни на кого не похожий.
    - Зато потом многие пошли по твоим стопам, находя свой стиль, и испытания преодолевали те же, если могли их преодолеть, конечно.
    - Увы, немногие понимают и принимают то, что я делал.
    - Знаешь, Джон, у меня есть колье, а в нём – камешек непонятного цвета, и в то же время, будто всех цветов сразу…. Так вот, одним виден один цвет, другим – другой, третьим – третий, а мне – четвёртый, или даже все сразу…. Я это к тому, что талант – это камешек, в котором каждый видит свой цвет, а кто-то может вообще ничего не заметить.
    - А поймёт сущность этого камня тот, кто умеет видеть все цвета. Забавно, но иногда я и сам об этом думал, только вот если чрезмерная экзотика изуродует колье, кто будет думать о цвете камня?
    - Камень останется прежним, и будет сиять тогда, когда его осветит солнце… или какой-нибудь другой свет.
    - А без света никак?
    - Если бы не было камня, что бы освещало солнце? Ничего бы так и не сияло.
    - Это правда. Ну, и стоит ли ещё что-то объяснять? К тому же, цвет, видный всем, скоро наскучит, и мы бы забросили такое колье куда подальше…. Таков и шоу-бизнес – он, словно капризная модница, меняет такие вот блестящие, по сути похожие друг на друга камешки.
    - Но ведь у них есть ювелир….
    - Да? А мне кажется, что у них есть хозяин, который решает, что и когда надевать в свет, чему позволить сверкать сегодня вечером на своей широкой груди….
    - А без хозяина нельзя?
    - Можно, но кому это нужно – как в анекдоте про неуловимого Джо. Некому будет шлифовать и чистить камешки, зато их сияние будет таким, каким его задумала природа. Они будут попадать в разные растворы, места, отравы и оправы и, если повезёт, уцелеют, а если нет – что ж….
    - Появится много других?
    - Конечно. Но не факт, что они будут такими же драгоценными.
    - Твоя книга песен достойна тебя….
    - Да уж, мы додумались до верных, но невозможных ассоциаций.
    - Почему?
    - Потому что надоевшие камни хозяин не выбрасывает, а продаёт… впрочем, оставим эту тему. Как ты думаешь, может ли одна придуманная история изменить жизнь?
    - Возможно, да, если в неё поверить. Тогда всю жизнь можно быть мысленно в этой своей истории. Со стороны это может казаться странным, и в этом нет ничего удивительного.
    - Я бы не сказал, что это – выход. Ведь можно идеализировать мир, чтобы пытаться сделать его идеальным хоть в чём-то.
    - Да. Наш мир далеко не идеален.
    - Именно поэтому лучше принимать его таким, какой он есть, и знать, что он лучше, чем кажется.
    - А если ещё не всё известно?
    - Значит, это рано или поздно прояснится. Для того, чтобы больше знать об этом мире, нужно в нём жить.
    - И ты думаешь, что наша жизнь – это тоже придуманная кем-то история?
    - А где гарантия, что герои придуманных нами историй не живут на самом деле где-нибудь?
    - Поэтому творить книги так опасно?
    - Нет, разве только решать чужую судьбу. Мы ведь знаем, что будет дальше с ними, а они сами – нет. Это опасно, но и очень интересно.
    - Но ведь такой мир существует – мир этих книг….
    - Это не считается, потому что нам в него не попасть.
    - И как же быть?
    - Открывать в него двери, а если они закроются вдруг, исчезнут все надежды и мечты, которые есть, пока мы здесь…. Разумеется, это опасно – играть судьбами. Возможно, в этом мире мы сделаем их навеки несчастными ради какой-то цели….
    - Или ради нас самих.
    - Но всё равно эта жертва – через себя, ведь все наши герои – это мы сами, и через них мы что-то убиваем и в себе, но ценой всех этих жизней мы продолжаем жить…. Подумай – мы ведь сами, сами творим новые миры!
    - Для того, чтобы в них входили другие.
    - Да, словно из комнаты в комнату…. Возможно, наши миры станут для кого-то тоже будто свои собственные – разве этого мало? И опять же помнить будут нас, творцов этих миров.
    - Или проводников в эти миры.
    - Да, но всё равно и мы навсегда будем жить в этих мирах – без нас там нельзя. Мы останемся хозяевами комнат, где сидят и пьют чай наши герои….
    - И, конечно, они будут додумывать за нас, кто эти люди, и куда они пойдут после того, как допьют чай….
    - Ну, и пусть – наших героев выведут в другое измерение, в другую комнату или на улицу, а может, просто отпустят их домой, и проследят за тем, куда же они направились.
    - А если они не захотят возвращаться?
    - Что ж, это их право – другие люди проводят наших героев в другую жизнь, хотя факт их существования уже своего рода бессмертие.
    - Ты так считаешь?
    - Даже их уход может стать бессмертием, неразгаданной тайной….
    - Вечной загадкой….
    - Да. Загадки – сами бессмертные души, поэтому они тоже вечны, и ничего удивительного. На многие вопросы невозможно ответить, пока не осознаёшь, что к чему, не разберёшься до конца….
    - И что, ждать конца?
    - Ну, зачем – это не интересно. Лучше попытаться разгадать эти загадки по-своему – это весьма приятно и здорово. И новые герои – это новые судьбы, новые двери, квартиры и миры…. Что может быть лучше – жить среди разнообразных людей, которые приходят к тебе без стука?
    - Но ведь ты тоже пришёл без стука….
    - Нет, почему – я стучал, и ты сразу открыла, потому что ты заранее знала, кто придёт.
    - Мне нравится знать, что в мою дверь стучат – значит, кто-то хочет меня видеть, и это вряд ли просто так.
    - Конечно – люди не могут долго быть одни, на разных концах, в разных домах, друг без друга…. Так уж мы задуманы, и не должно быть иначе – так полагается для счастья, которое все мы ищем.
    - А если искать его в музыке?
    - Знаешь ли, при желании в музыке можно отыскать всё, стоит только захотеть. Но хотят не все, а вот слышит каждый….
    - Да, ты прав, но она же должна откуда-то браться, прежде чем каждый услышит своё….
    - Ну, она должна куда-то вывести, если только нам не надоест открывать вечные двери и закрывать их за собой.
    - Но на некоторых дверях нет замков – они просто не могут закрыться.
    - Потому что в них нельзя проходить в одиночку.
    - Да, конечно. И поэтому появился феномен одного из многих?
    - Не знаю, но тот, кому ведомы иные измерения, уже не может просто так ходить по земле…. Нет, конечно, он идёт, но медленнее, труднее и в гордом одиночестве. Ему нелегко лишь потому, что он первый, а тем, кто следует за ним, легче идти по его следам.
    - Эпигоны?
    - В некотором роде, но для меня это те, кто просто идёт по жизни за кем-то и надеется, что так можно выйти на правильный путь. Но сам идущий первым в этом не уверен – ведь он вправе свернуть или вернуться, если ему покажется, что он пришёл не туда, поэтому он и одинок.
    - Как же можно быть одиноким, зная, что следом идут другие?
    - Чаще всего так и бывает, и так возникает одиночество.
    - Значит, он просто один?
    - Нет, он просто первый….
    - Тогда чего ждут другие?
    - Новых следов…. И если он вдруг исчезнет, то заблудятся все.
    - Но ведь так не бывает….
    - Да – нужно найти нового вожака, но на поиски порой уходят годы.
    - А если не ждать?
    - Придётся каждому идти своим путём. Спору нет, это демократично: кто-то встретит на своём пути тупик, кто-то поймёт, что пошёл не туда, а свернуть уже невозможно, а у кого-то из них всё будет хорошо, и он продолжит жить, идя своим ровным и гладким путём.
    - Так предоставим каждого самому себе!
    - Верно…. А на меня снова нахлынули воспоминания – Эбби-роуд, Земляничные Поля, студия Мартина, весёлый Брайан, мой английский садик…. Ты не знаешь, как от этого всего избавиться?
    - Почему же не знаю? Нам объясняли, что без памяти мы сошли бы с ума, ведь на воспоминаниях мы учимся… быть собой.
    - А выход есть?
    - Один – вернуться….
    - Но это ведь невозможно…. А я бы сейчас отдал всё на свете, чтобы поболтать с Полом – какой он сейчас, где…. Да как?
    - Но вместо возврата может быть и продолжение….
    - Но не сейчас.
    - Почему нет? В моей комнате собираются всевозможные персонажи, люди, мысли…. Почему же ты не веришь в возможное, словно оно – невозможное?
    - Я не знаю, во что стоит верить, но если и так, Пол вряд ли захочет меня видеть.
    - А ты?
    - А я хочу. Многое утекло с тех пор, как мы перестали быть друзьями, многое изменилось….
    - Ну, хорошо.
    - Ты и вправду позовёшь сюда Пола?
    - Ты забыл, что он – мой ангел-хранитель? Сегодня я смогу седлать это для тебя.
    - А если он не придёт?
    - Невозможно именно это…. Вот, слышишь – открывается дверь? Это его шаги. Сейчас ты его увидишь.
    - А ты?
    - Не буду вам мешать…. Ну, встречай друга, Джон!

                Сон 8. Джон и Пол снова стали Джоном и Полом
    - О, привет! Ну, кто у нас сегодня?.. Что-о?! Джон?! Глазам своим не верю…. О, май Год, неужели это ты?
    - А разве меня можно с кем-то спутать, Пол, дружище?
    - С ума сойти – разве так бывает? Ты, и без своей дурацкой бороды…. Словно тебе не больше двадцати.
    - А ты, Пол, по-прежнему элегантный и обаятельный…. Мы тебя так часто вспоминали, вот ты и материализовался здесь.
    - Не знаю, почему я пришёл, но это – одна из самых приятный неожиданностей за последнее время.
    - А я-то думал, что после всех наших ссор ты вообще не пожелаешь меня видеть.
    - Это ведь неправда – не мог же я злиться на тебя больше десяти лет! И сам себе не мог простить, что всё это время я был зол на тебя.
    - Да, мы порядочно не разговаривали….
    - Но ведь в развале группы виноват я.
    - Теперь это не так уж и важно, Пол – всё было закономерно….
    - Я считал тебя сумасшедшим, не понимал, и всё же понял, но слишком поздно…. Даже тогда в Америку не полетел, чтобы попрощаться.
    - Но ведь это было так давно, всё давно уже забыто, Пол – ты и в самом деле не можешь долго быть злым….
    - Просто здорово, что мы встретились именно здесь. Я всё раздумывал тогда, что бы я сказал тебе, если бы наша встреча всё-таки состоялась, но теперь вот все мысли куда-то подевались.
    - Да ладно, я тоже во многом виноват – к чему ворошить старое? Ведь после нашего распада ты не раз звонил мне, а я не желал с тобой говорить. Но теперь всё по-другому, правда?
    - Конечно, Джон – мы ведь были почти как братья столько лет….
    - Ты всё играешь?
    - Да, даже иногда пою наши с тобой песни…. Я ведь всегда вспоминаю те времена.
    - Да и я не могу забыть – это просто невозможно.
    - Но скажи, откуда ты здесь? Из каких краёв?
    - Издалека, Пол, но я здесь часто бываю – мы теперь можем часто встречаться и говорить обо всём, что мы ещё не сказали друг другу. Или недосказали.
    - А ведь правда, мы должны были встретиться…. Кем мы только не были – скотоводами, тэдди, музыкантами, рабочими, кришнаитами – трудно поверить…. И приятно, что мы снова будем друзьями.
    - А ты всё такой же, Пол, особенно когда улыбаешься. Семья и музыка влияют на тебя благотворно.
    - Но мне только что стукнуло….
    - Это неважно – здесь мы всегда молоды и не чувствуем себя виноватыми. Тем более, что это всё – из-за моего сумасшедшего характера, ведь ты же знаешь, что иначе поступить я не мог – только шок и скандал….
    - Знаю. Ты не виноват в том, что мы с Йоко терпеть друг друга не могли.
    - Она много кого не любила, но тут уж и в самом деле никто не виноват, ведь мы с ней тоже ссорились, и надолго…. А как ты, как Линда?
    - У нас чудесная семья, мы стараемся сглаживать острые углы, и поэтому ничто не мешает мне создавать новые песни.
    - Я слышал, что они очень хороши.
    - Странно – раньше ты редко их одобрял….
    - Теперь многое изменилось, и мне очень многого не хватает, можешь мне поверить.
    - Да, только когда исчезнет первый шок от нашей встречи…. Это здорово, так же здорово, как и неожиданно.
    - И для меня – я долго мечтал об этом и, как оказалось, это не пустые мечты.
    - Так ведь не зря говорят, что если очень захотеть, можно совершить даже невозможное, ты ведь сам говорил, Джон.
    - Да, поэтому в итоге оказался прав я, а не Махариши.
    - Кстати, чудные были времена – ты ещё ходил в каком-то пёстром тюрбане и пытался втолковать Джорджу, что его взгляды на индийскую философию в корне неверны.
    - А, да – я, помнится, говорил, что с помощью этой философии можно перевернуть весь мир с ног на голову.
    - Во всяком случае, тебе это удалось – а я-то всё голову ломал, с чего же началось твоё перерождение…. А здорово мы обманывали репортёров во время наших гастролей!
    - Они потом долго выясняли, Джон я или Джеймс Бонд.
    - Зря мы тогда перестали давать концерты….
    - А мне это решение казалось правильным – я не хотел ждать, когда меня окончательно растерзают, несмотря на всю эту охрану.
    - А мне вот было трудно прожить без публики – я и теперь не могу себе этого представить.
    - Но если бы мы не засели на студии, то мы никогда не стали бы профессионалами, и «Сержанта» бы не было….
    - Ну, был бы другой «Сержант»….
    - Пол, ты, говорят, теперь классическую музыку пишешь?
    - Если ты имеешь в виду «Ливерпульскую симфонию», то это не только про меня – это про всё и про всех. Я всегда любил эксперименты, только несколько иного рода, чем твои, хотя ты всегда и во всём был лидером.
    - А Риччи? Как он теперь?
    - Ну, он – киноактёр; его до сих пор приглашают сниматься в разных фильмах. Для него это – экзотика, и, тем не менее, ему это нравится – всё ново, необычно, можно делать всё, что хочешь – в рамках сценария, конечно…. За ударные он уже не берётся – разве что в самом крайнем случае.
    - Это понятно – вы же теперь совсем взрослые мальчики….
    - Да, и такие же бешеные. Случаются такие же приступы веселья, как и в молодые годы. Хотя я всегда всем казался скромным, интеллигентным и обаятельным.
    - А разве ты не такой, Пол? Вот на тебе элегантный белый костюм с галстуком….
    - Но это не показатель душевного состояния, верно – тебе виднее.
    - Да ты абсолютно не изменился.
    - Но на встречи с менеджерами я больше не опаздываю – жизнь научила меня обязательности, или это был ты – всё возможно. Ты вообще научил меня многому.
    - Это чему, например? По мнению критиков, твои творческие поиски были более успешными.
    - Зато твои – бурными и скандальными. К тому же, с каких это пор тебя волнует мнение критиков? Я пишу всё такие же мелодичные песни и бодрые старые рок-н-роллы, подобно старым джазменам, и мне не всё нравится в современной музыке, однако я иногда слушаю её.
    - Только не говори, что теперь скандалы устраиваешь ты.
    - Ну, да. Меня так достал рэп, что я написал свой со сплошь нецензурными текстами – когда это урезали, остались одни пики и пара слов из всей песни…. Теперь очень приятное телевидение: главное – иметь деньги, и снимай столько клипов, сколько пожелаешь.
    - Нельзя сказать, что у нас было плохо с деньгами… впрочем, как и с приступами веселья. Помнишь наши с тобой разборки после нашей ссоры? Ты выпустил альбом, где на обложке сфотографировался с бараном, которого держишь за рога, намекая на название какой-то моей песни.
    - Было такое.
    - Так вот, я сразу же припомнил наши молодые годы и понял, что это намёк, и в свой альбом я вложил фото, где я держу за уши свинью.
    - Но смех смехом, а ругались мы тогда всё же здорово…. Отказывались проводить совместные концерты из-за личной неприязни, а ведь когда-то мы были так привязаны друг к другу…. Я поражался, как ты легко играл словами, восхищался всеми твоими каламбурами – это было классно…. Чего стоит хотя бы та легенда об образовании нашей группы, которую ты сам придумал.
    - Пол, это ж легенды….
    - И тем не менее! Некто с облака, пролетая над нашими окнами, внушил ребятишкам Джону и Полу великую шизу, и сказал басом: «Ваша группа должна называться «Битлз», и улетел, и эти сумасшедшие парни организовали эту ненормальную группу, по которой сходит с ума весь мир.
    - Конечно, Пол, я это отлично помню, ведь в этой легенде есть доля правды, как и во всякой легенде, сказке и правдивой истории.
    - И я удивлялся, как мы можем быть именно такими, да и продолжаем быть – видно, нам никогда не суждено стать взрослыми….
    - Такова судьба любого музыканта… хотя, если вспомнить Элвиса, слава и фаст фуд ему не слишком пошли на пользу.
    - У меня тоже не совсем получилось разводить рогатый скот, как, впрочем, и у тебя.
    - Зато это отлично получалось у Йоко, хотя её музыкальные эксперименты, пожалуй, мне одному и нравились.
    - Это точно. Я ведь считал, что музыку должны писать только музыканты, а не их жёны.
    - Нет, это, в принципе, была отличная музыка, но вот насчёт рогатого скота ты прав.
    - Я ужасался твоей противоречивости и отказывался поверить, что это ты, тот, с кем мы когда-то отлично ладили.
    - Несмотря на обострённое чувство лидерства? Ну, да ладно, раз уж мы встретились, нам никуда не деться – придётся снова становиться друзьями.
    - Такова уж наша судьба….
    - Да…. Ты уже веселишься – значит, всё по-прежнему…. Честно говоря, Пол, я совсем не изменился – даже в коммуне хиппи оставался собой, разве что условия жизни были другими.
    - Я не раз задавался вопросом, что же ты там делал, у этих хиппи.
    - Говорят, боролся за мир…. Ну, не совсем так – я хотел свободы от всего, ты и сам знаешь.
    - Да уж, Джон – великий правдолюбец и свободолюбец….
    - И слегка сумасшедший… даже не слегка… и чуть-чуть музыкант. Ты более трудолюбив.
    - Да я же пытался равняться на тебя, хотя у меня это, к счастью, и не получилось.
    - А если бы не твои успехи в сочинении мелодий, я наверняка завязал бы с музыкой. Я думал: надо бы и мне не хуже написать….
    - Вот и неправда, Джон – нам изначально нравилась одна и та же музыка, только вот шли мы каждый своим путём.
    - Точно…. Джорджик-то у самого Донегана автограф брал….
    - А как мы обожали негритянский блюз! Я вот взрастил новую звезду – Джексона. Песенку вместе пели, помню….
    - А если короче, то сначала мы были полными дилетантами, и только потом научились друг у друга чему-то настоящему.
    - И всё-таки, согласись, не так уж и мало мы внесли в музыку – объединить блюз и рок-н-ролл не так-то просто.
    - И получился бит…. А потом выросли целые поколения битников – благодаря нам с тобой, Пол.
    - Зато Джордж дал жизнь поколению индуистов.
    - Да, это он придумал привнести в нашу музыку нечто индийское. Эта находка с ситаром, новый звук…. Я всегда хотел добиться лучшего качества звука.
    - Да. И играли мы куда круче Роллингов!
    - Подумаешь, заслуга – переиграли наших же эпигонов. Другое дело, если бы они переиграли нас….
    - А ты, Джон, по-прежнему хочешь быть только первым.
    - Я остаюсь собой. Я всегда хотел, чтобы меня заметили, потому что считал, что этого заслуживаю.
    - Ты это доказал.
    - Мы доказали. А в том, что было дальше, виновата судьба.
    - А ты веришь в судьбу?
    - Меня об этом как-то спрашивали. Всё основано на случайностях, и с этим ничего не поделаешь. Это как везение и невезение – сегодня так, а завтра будет по-другому.
    - И ты думаешь, что нам просто повезло?
    - Ну, что ты, Пол – всё-таки кое-какая наша заслуга в этом есть, как и Стю, и даже Пита, да и Джорджа с Риччи нам немного помогали…. Кстати, как там Пит?
    - Я его не видел, но он, кажется, директор крупной компании – ещё с тех пор, как ты ему здорово помог.
    - Да, а как всё начиналось – я и пятёрка дружков, мало что понимающих в музыке, вдруг решили что-то организовать…. Все – в кожанках, с длинными волосами и наглыми взглядами…. Все тогда очень боялись наших глаз.
    - Джон, только не вспоминай о поклонницах. Я и сам знаю, что нас любили до умопомрачения, и мы были вынуждены маскироваться подо что угодно, хоть под фонарные столбы на Пенни-лэйн….
    - Это верно, и нашим девушкам доставалось…. Трудно быть объектами всеобщей любви, и не мудрено, что после того, как мы распались, став взрослыми дядями с бородами, восторги несколько поутихли.
    - Да? А мне казалось, всё только начинается…. Помню, когда я впервые привёз Линду в свой особняк, у ворот было полно девушек. Пришлось для того, чтобы их утихомирить, играть им из окна до утра…. Мне больше нравились те времена, когда мы были именно такими – бесшабашными, молодыми, красивыми….
    - Пол, вот зеркало – взгляни, о чём ты жалеешь? Иногда нам кажется то, чего нет, но это всё же лучше, чем ничего.
    - Я тебя понимаю, хотя ты считал, что твои поступки мало кто мог оценить.
    - Значит, раньше ты удачно делал вид, что не понимаешь.
    - Да мы вообще тогда научились быть неплохими артистами….
    - Даже очень хорошими, чего уж греха таить. И роли были очень лёгкими.
    - Ну, Джон, это не так страшно по сравнению с тем, что было потом.
    - Но мы сейчас говорим не об этом.
    - А о чём? О вечности?
    - Нет, обо всём, понимаешь, Пол? Сейчас мы возвращаем то, что никто другой вернуть ни за что не сможет.
    - Мы такие уникальные?
    - Но разве нас не считает уникальными весь мир? Может, и нам, наконец, стоит в это поверить?
    - Да, конечно, стоит, тем более, что пока мы здесь сидим и разговариваем, где-то за окнами продолжается жизнь….
    - Но мы же не просто наблюдаем, мы участвуем даже посредством того, что здесь сидим, и особенно разговариваем…. Так ты говоришь, Ливерпуль совсем не изменился?
    - Ну, совсем немного – не меняемся только мы с тобой. Снова поём и смеёмся, как дети. В Ливерпуле есть наш музей, издают твои книги, гуляют на Земляничных Полях – теперь это священное место….
    - Интересно, почему именно там? Хоть одна моя мечта сбылась, это очень трогательно…. Знаешь, Пол, какое влияние на нас могут оказывать ничего не значащие на первый взгляд обстоятельства?
    - Наверное, не только на нас, но и на наши дела, которые где-то остаются. Вспомни свои песни….
    - Да, старые газеты, афиши, случайно увиденная сцена – всё это переходило в песни, имело для меня определённое значение.
    - Это я знаю – ты ведь с детства обожал сочинять абсолютно невероятные истории.
    - Я был уверен, что это здорово, и что лучше быть ничего просто не может, ведь я всеми способами старался показать, что я заслуживаю внимания.
    - Да, такая практика тебе пригодилась – все ведь зачитывались такими историями, и я не сомневался в том, что ты далеко пойдёшь.
    - Да ну?
    - Когда это я говорил неправду?
    - Да, хозяйка этой гостеприимной квартиры не напрасно считает тебя уникальным, Пол.
    - Да – я же её ангел-хранитель. Видишь, она улыбается – значит, знает…. Но тебя она уважает не меньше: я – её покровитель и добрый гений, а ты – один из братьев.
    - Хорошо, хорошо, Пол – я тебе верю. Сегодня я так счастлив, что вижу тебя….
    - Да, раньше ты редко признавался, что счастлив, а теперь вижу, что хоть в этом ты стал другим.
    - Я стал более проницательным, что ли…. И редко впадаю в депрессию.
    - Заметно. Честно говоря, я долго не мог в это поверить, но вот теперь я действительно верю в то, что передо мной именно ты.
    - А ты ещё сомневался?
    - Немного, но, к счастью, я ещё помню детство и все наши мечты, концерты….
    - Особенно мы здорово записывали наш самый первый альбом. Сколько там было дублей?
    - Точно уже и не скажу – каждую песню мы переписывали бесчисленное количество раз, но что я очень хорошо запомнил, так это то, что к концу записи ты так громко орал, какой-то там рок-н-ролл, что сорвал голос и вообще молчал несколько дней.
    - Да, я тогда основательно охрип, но результаты были просто потрясающими.
    - А помнишь «Каверн»? Мы так радовались, что по-настоящему играем! Правда, это был один из самых ужасных ночных клубов во всей Англии, но это было что-то….
    - Это было настоящее шоу – мы делали всё, что хотели, и так, как хотели, безо всяких там менеджеров и правил…. Пели, пили, разговаривали, словно мы не выступали, а просто сидели среди посетителей клуба.
    - Но от тётушки тебе всё же доставалось.
    - Да, это был кошмар. Но я же играл музыку! И этим всё сказано – всё было совсем не зря.
    - А критики предсказывали нам полный крах и забвение в будущем.
    - Нет, наша слава не обещала быть недолгой, хотя я даже не мог предположить, что нас ждёт такое….
    - И всё-таки, Джон, как ты сейчас? С кем, о чём думаешь?
    - О чём придётся, иногда и о себе…. А встречаюсь я со многими и незнакомыми мне – с Сидом Вишесом, с Джимом Моррисоном, повезло и с Элвисом ещё раз повстречаться…. Ещё видел Джимми Хендрикса, Дженис Джоплин….
    - И иногда заглядываешь сюда?
    - Конечно – когда приглашают.
    - Если бы ты обо мне не вспомнил, Джон, я бы так ничего и не узнал…. Что же ты раньше не дал знать, что можно встретиться?
    - Я не знал, как ты отнесёшься….
    - Ты же знаешь, что все ссоры остались в прошлом, ведь столько воды утекло…. И это не повод, чтобы об этом помнить, так что давай перестанем строить из себя неизвестно кого, просто давай снова будем сами собой…. Вот, к примеру, приятно видеть, как штампуют билеты на твой собственный концерт.
    - Вот именно. Шум, гам, вечная охрана, вечные девушки в обмороках и истерике. Кстати, в нашей группе никогда не было лидера.
    - И, тем не менее, тебя всегда называли первым – в этом есть смысл.
    - Ну, если подумать, смысл есть во всём.
    - А как тебе понравилось тогда в Америке? О чём ты думал – неужели только о свободе для Анджелы Дэвис?
    - В Америке? А что там особенного, понять не могу – страна как страна, не лучше и не хуже всех остальных, но там были Йоко, я и люди…. Какие-то люди, которые грелись в лучах нашей славы….
    - Твоей славы.
    - И использовали это всё в корыстных целях. Если так, лучше уж её вообще не иметь.
    - Что же, ты, выходит, не рад этому вожделенному некогда богатству?
    - Почему это? Я ни от чего не отказываюсь, только в молодости и мальчишестве мне это было необходимо, а потом…. Наверное, потом это тоже нужно для поддержания уверенности.
    - Вот у тебя жизнь состоит из борьбы, конфликтов, противоречий, а я серьёзно опасаюсь, что так навсегда и останусь красавчиком Полом с большими глазками и пухлыми щёчками…. И ещё сладкими мелодиями, вспомнил.
    - Да ничего подобного – тебе же никто и никогда не говорил: «А, это тот Пол, что играл с Джоном…» - тебя всегда знали, ведь ты – это ты, у тебя своя слава, свои поклонники, ты уже классик.
    - Да брось ты – какой из меня классик? Страшно даже подумать об этом…. Жил-жил, писал какие-то песенки, весёлые и грустные, про любовь там что-то…. И вот тебе – классик, Пол здесь, Пол там, премию какую-то дали…. А, по-моему, я ещё не заслужил никакой премии – что я, кроме «Мишель» и «Вчера», ничего не сочинил?
    - Ну, признали твою самодостаточность.
    - Ага – я-то считал себя самодостаточным, когда равнодушно и спокойно взирал на твои поиски, терзания…. Ты всегда находился в поиске, порой весьма саморазрушительном.
    - Да, ты прав, я всё время что-то искал, но нашёл ли, вот в чём вопрос…. Я же не знал толком, чего я добивался. Как гастроли: поехали туда – поехали, посмотрим новую страну – пожалуйста, а что дальше? Что потом? Что? Теперь-то мне ясно, но когда ищешь, так всегда, и не бывает никакой высоты.
    - Мы рановато узнали, что такое слава, но это пошло нам на пользу и многому научило.
    - Мы оказались достойными славы?
    - Не знаю…. По крайней мере, я пытался сохранить своё доброе имя, а ты – завоевать себе скандальную репутацию.
    - Точно.
    - Знаешь, Джон, сам не знаю, когда, но я научился быть честным. Я точно знаю, что я таким не был.
    - Нет, просто ты понял это только сейчас.
    - Зато ты никогда не лгал самому себе.
    - Разве? Я был очень противоречив, но всегда знал, что для собственного спокойствия необходима внутренняя гармония.
    - Это верно.
    - И это не значит, что я всегда её сохранял – я просто воплощал свои идеи в жизнь, и вот, воплотил, и об этом не жалею.
    - Я тоже, хотя бывают минуты, когда хочется отказаться от всего и просто остаться дома…. Но не могу я бросить всё это, понимаешь? Не знаю, почему, но чувствую, что не могу. Музыка – это всё моя жизнь….
    - Я это знаю. Я и сам не представляю, как я мог всё забросить на пять лет однажды, но это не значит, что в это время я только отдыхал.
    - Ты растил сына.
    - Да, но для этого не обязательно было отходить от реального мира.
    - У каждого из нас свой путь, и поступить иначе нам и не удалось бы. Но я рад, что хоть теперь ты спокоен, не терзаешь себя до исступления, как когда-то….
    - Да, спокоен, поэтому и считаю себя счастливым – ведь так полагается.
    - А сам загрустил.
    - Нет, просто покой я заслужил. Всегда могу быть там, где захочу, и даже снова быть прежним Джоном – это действительно радует, хотя порой я замечаю, что в моей душе столько всего перемешалось, что я даже не знаю, откуда всё это, и что мне со всем этим делать.
    - А я рад тому, что мы встретились, и что ты – снова прежний, но в чём-то уже другой, и я рад тому, что тебя вижу.
    - Да, мы снова вместе…. Теперь мы будем часто встречаться здесь, я обещаю. Только ты заходи, как только захочешь меня увидеть.
    - Я всегда этого хотел.
    - Все ссоры забыты, и нам незачем по сто раз на дню прощать друг друга, и поэтому мы снова битники, молодые, весёлые, бесшабашные….
    - Значит, можно вернуть прошлое?
    - Нет, но можно сделать настоящее тем настоящим, которое мы по-настоящему заслужили.
    - И теперь я могу быть спокоен за тебя….
    - Конечно, Пол. Со мной всё в полном порядке, как видишь, да и у тебя всё хорошо, и уже только это – повод для радости.
    - Согласен…. А теперь мне пора – меня ждут.
    - Был рад встрече с тобой…. Не забывай о том, что в этом доме тебя всегда ждут.
    - Я вернусь, Джон – мы ещё не раз увидимся….
    - Надеюсь. Словно ничего и не менялось….
    - Да – как будто мы снова в Ливерпуле, снова обдумываем планы по завоеванию мира…. Но мы это ещё обсудим.
    - Непременно!
    - Я заскочу в самое ближайшее время и расскажу о себе поподробнее…. Сначала мне нужно всё обдумать.
    - Конечно, я понимаю.
    - Но и ты мне расскажешь, что с тобой происходило, и что происходит сейчас. Я не знаю точно, но это необычный день….
    - Надеюсь, что скоро встретимся.
    - Конечно – куда ж нам деться друг от друга, если у нас такая судьба….

                Сон 9. Судьба
    - Вот, Пол уже ушёл…. Я благодарен тебе.
    - За что?
    - За эту встречу.
    - Не за что – это твоя заслуга. Но мне тоже хочется узнать о том, что же было с тобой дальше.
    - А ещё говорят, что Пол ведёт сытый образ жизни…. А, так ты хочешь знать, что было дальше?
    - Да.
    - А дальше… вот мы с другом встретились. Ну, ладно – изменился я, конечно, другим стал, в Америку уехал с Йоко….
    - И конец проблемам?
    - Наоборот – всё только начиналось…. Я всю жизнь, каждый свой день что-то начинал, пусть не всегда удачно, но ведь главное – начать…. Ты видела моё лицо тех лет?
    - Да. Лица не было – одни глаза.
    - В десятку. Зарос бородой, волосы до плеч, шляпа, ещё что-то…. Мажорства – выше крыши, говорят, а на самом деле мы пытались стать хиппи. А на деле – одни глаза.
    - Глаза – душа?
    - Нет, глаза – любовь…. Всего лишь любовь. Наш авангард по сравнению с ней – капля в море. А любовь – это не капля в море, а капля крови…. Из сердца.
    - А теперь кто тебе диктует?
    - Возможно, я сам….
    - И ни дома, ни семьи – только любовь?
    - Точно так. Она переполняла меня, и я хотел говорить, но слова, бывшие кровью сердца для меня, для других были просто водой…. А ведь я любил, и всё произошло из-за этого.
    - А для Йоко….
     - Вода авангарда была для неё хлебом и земным именем. Не думаю, что кровью…. И всё же на этой почве мы сдружились, и говорили на одном языке, ведь тогда у нас было так мало….
    - Ты не хотел жить земной жизнью?
    - Я знал, что должен что-то делать, чтобы не быть рабом обыденной, пустяковой, тусклой жизни…. И я сделал это. Я пытался это делать, я искал это во всём…. Да, я не всегда находил, но теперь я знаю, что был на верном пути…. Всё покупается болью, страданием, но когда всё кончается, не хочется больше страдать.
    - Тебе не хватало покоя?
    - Напротив, его было слишком много вокруг.
    - А борьба за мир – это действие?
    - Для хиппи действие – всё, даже одежда. И тогда я был прав, потому что я знал, что жизнь не стоит на месте – я убедился в этом.
    - А потом обрёк себя на добровольное заточение, чтобы растить сына?
    - Я хотел, чтобы он был счастлив, счастливее меня, и чтобы у него было всё, что полагается иметь детям…. Джулиан не знал отцовской заботы, и было поздно его переделывать, поэтому не хотелось повторять ошибок со вторым сыном. Я знал, во всяком случае, что делал.
    - А музыка?
    - Что-то было, но я молчал. Наверное, это было не напрасно, хотя бы для себя самого.
    - Было трудно?
    - Я сам этого хотел, ведь иногда бывают моменты, когда ничего не хочется делать – петь, записываться…. Хочется только наслаждаться покоем, свободой, счастьем, любовью – тем, ради чего ты жил и что заслужил сам, собственными усилиями…. Красивой жизнью – пока у меня было на это время.
    - Джим Моррисон тоже торопился жить….
    - Но у Джима не было такой страсти к красивой жизни – он был бунтарём, простым парнем, идолом для подростков, по которому сходили с ума…. Но он открыл такие бездны в текстах, что это стало встречаться в дальнейшем у многих.
    - Ты с ним говорил?
    - Да. Он всё никак не успокоится – всё что-то ищет, и глаза у него странные, безумные немного…. Очень он беспокойный, но искренний, играет словами и поёт странные истории. Да, воздух у нас один, слово одно, но цели были разными. Он не искал славы, он хотел петь сквозь своё одиночество, войны, тернии, провалы – и он был, и он пел…. И это слово истины он несёт до сих пор – эти интеллектуальные игры мы очень любим, поэтому и понимаем друг друга.
    - Да, похоже, ты его действительно понял.
    - Он хотел быстрого конца, видел пик любви в смерти, потому что знал, что за всё, что послано свыше, нужно платить, и отсюда его печаль, высокая и светлая, и непроглядное одиночество…. А вот Памела ему очень помогает, ведь теперь они снова вместе.
    - Итак, ты переехал в Америку, будучи англичанином. У тебя началась новая жизнь тогда?
    - Нет, она просто продолжилась…. Мы были счастливы везде, и это нестатичное экзотическое счастье было нашим преобладающим состоянием – да это ведь вполне естественно….
    - Счастье для тебя – не только любовь?
    - В основном, любовь, конечно – без неё никакого счастья быть не может. А ещё – всё, что угодно, только не покой – яркость, пестрота, воздух…. Главное – это воздух свободы. Этим мы и отличаемся от простых обывателей – они считают свободу пустым звуком, так, ветром в чистом поле….
    - Так ведь и ветер тоже!
    - Только в качестве составной части, разве что….
    - Так почему же ты, будучи счастливым и популярным, позволил своим фэнам отвернуться от тебя?
    - Я вырос. Стал думать, решать, рассуждать, а молодёжи это не свойственно – ей подавай голый секс или правду в глаза. А ведь правды стало больше…. Конечно, то, что делал Пол, осталось более-менее стабильным, он никого не разочаровывал, а мои эксперименты вместе с экспериментами Йоко были непонятны – ну, где, в чём тогда могла проявиться индивидуальность? Я просто не хотел стоять на месте и шёл вперёд – значит, иначе я не мог.
    - Я понимаю.
    - Никто не понял – смена имиджа и затишье казались концом, но это было не так. Наша четвёрка благополучно существовала, правда, порознь – у каждого была своя жизнь…. Тебе ведь нравится, что теперь делает Пол?
    - Очень. Но имидж у него прежний – он выбрал верный путь.
    - Да, каждый должен выбрать один путь из многих, и он должен быть верным – ведь от этого зависит наша судьба….
    - Но ведь в Америке были не только ваши эксперименты в области музыки и авангардных фильмов.
    - Конечно. Можно сказать, мы находились в постоянном творческом поиске.
    - Борьба за мир?
    - Это был род самовыражения – я хотел сделать что-то реальное, то, что поможет людям понять, что война – это опасно, и все должны быть свободны…. Этому меня не только хиппи научили – скорее, я учил тех же хиппи.
    - Но ведь были акции… что-то вроде «В мешке – за мир», «В постели – за мир»…. Это тоже поучение?
    - Конечно, обывателю это понять трудно, но я искал новые, нетрадиционные и очень доступные пути, чтобы достучаться до души.
    - Но согласись, это было слишком уж необычно….
    - Мы хотели выразить протест, это ведь очевидно.
    - И получали гневные и протестующие письма.
    - Знаешь, ведь сюрреалиста Дали тоже сначала не понимали, а теперь, гляди-ка…. Мы хотели решить вопрос войны и мира нетрадиционным путём, путём любви и единения.
    - Но некоторым не дано понять до сих пор….
    - Что делать – я хотел воспользоваться своим громким именем, чтобы меня услышали.
    - Нет в мире совершенства…. Конечно, тут были бы бесполезны нудные лекции об очевидных вещах.
    - Да. Мы делали то, что было в наших силах. Я даже одно время совсем забыл о том, что я когда-то считался музыкантом – думал, может, оставить эту затею?
    - Из-за этих акций?
    - Возможно, из-за Йоко и семейного счастья, ну, и из-за акций тоже – как же иначе? Это было едино для меня – тоже можно понять.
    - Весёлая же у вас была семейка….
    - Да, случались и конфликты, и виноват был я. Тяга к экзотике всегда меня преследовала….
    - Ты об этом, конечно, не жалеешь.
    - Бог мой, как это было здорово! Вот Пол не видел экзотики – разве что у Махариши, но и там ему не понравилось, и он оттуда немедленно обожал, при первой же возможности…. В моей жизни был воздух и много материала, из которого я мог бы построить всевозможные здания, и это не прошло даром. И его ещё осталось достаточно, и я могу поделиться им с кем угодно. Это тоже хорошо…. Ты говоришь – Америка, а ведь это – только этап, дальше я нашёл бы новый путь, дом, страну, и всё бы опять началось сначала.
    - Не сомневаюсь, ведь новое всегда диктует свои условия, и в этом вся прелесть.
    - Для меня всё было важным, все чувства, что я испытал, все песни, что я играл, ведь мои переживания переносились на бумагу, а аранжировки приходили ниоткуда…. Я никогда не стану осуждать себя за то, что испытал, ведь всё неповторимо, каждый миг, каждый час – и солнце в волосах Йоко, и вечер, время заката…. Это ведь тоже – только для нас.
    - Ты – экзистенциалист?
    - Так ведь им является каждый, ведь если у кого-то нет внутренней жизни, то… ну, я не знаю….
    - Слушай, я может, легче жить без цели?
    - Я так не жил, поэтому не знаю, Конечно, легче – к чему лишние стрессы на почве комплексов в связи с постоянным недовольством собой? Я вот пытаюсь тебе рассказать, не как я жил, а чем я жил…. Ну, человеку свойственно делиться своими переживаниями, а те, кто слушает, кивают головой и делают вид, что сочувствуют.
    - Да, но я не собираюсь делать вид…. Тут важно то, что мы близки по духу, поэтому и говорим мы на одном языке.
    - Сначала наша четвёрка тоже говорила на одном языке, а что дальше получилось? Мой язык казался всем иностранным, и началось это с того, как я повязал на шею длиннющий шарф покойного Стю Сатклиффа и долго не снимал, таким образом храня память об ушедшем друге - ну, может, и тепло его сердца….
    - Просто, наверное, подросткам легче понять друг друга.
    - Что ж, всё возможно, но если не вникнуть в истоки расхождения наших взглядов, невозможно рассматривать наш распад как неизбежное явление. Всё зрело давно….
    - Ну, в самом начале, помнишь, твои друзья играли музыку с тобой только чтобы почувствовать себя музыкантами, таковыми не совсем являясь…. Единственным музыкантом там был ты.
    - Сперва очень посредственным, как и мы все тогда, надо признаться. Я уже потом научился играть так, как надо – никто ведь не знал, как правильно играть музыку, а как неправильно. Я этому всё время удивлялся….
    - Но ведь правильный мальчик не будет играть неправильную музыку….
    - Конечно, но это – пока он правильный, пока не знает о том, что существуют не только темы, но и их вариации…. А я был, конечно, неправильным мальчиком – ну, носил те жуткие узкие брюки и сбегал из дома.
    - Это лирическое отступление?
    - Не знаю, наверное…. А вообще, это сон, конечно, и у него есть красивое название – судьба.
    - Разве это сон?
    - У нас. Музыкантов, жизнь короткая, как сон, как взлёт, или. Наоборот, падение – мы не успеваем до конца понять, что и зачем здесь происходит, зато мы чётко знаем, зачем мы здесь, и что нам нужно делать.
    - А если начнёшь делать что-то не то?
    - Вот в Америке тот же неправильный мальчик по имени Джон совершал абсолютно неправильные с точки зрения здравого смысла поступки, и, смею тебя заверить, это не нравилось никому – так, детские дурачества. Может, я и играл, а вот Йоко, похоже, не шутила.
    - Так кто из вас кого сделал?
    - Каждый – сам себя. Просто мы пошли по новому пути, и Йоко говорила то, что думала она, а я пел о том, что думал обо всём.
    - А какая была крутая песня – «Миссис Леннон» - и всё!..
    - Да, Мы рисовали нашу картину более яркими красками и иногда смешивали цвета – получался совершенно новый тон.
    - А потом у нас тоже появились авангардисты, и театр абсурда, и никому не приходит в голову всё это отрицать, говорить, что это не эстетично….
    - Хотя порой сами они не понимают, что сказано или нарисовано, как в «Новом платье короля» - хочется делать вид, что всё одето в интеллектуальную оболочку….
    - Однако сделал ты немало.
    - А повлияли многие, но самое главное – это ещё в детстве, «Алиса в стране чудес».
    - Это ведь одна из тех книг, которые призывают думать, дают пищу для ума….
    - Толчок был небольшим, но дальше шаги стали большими и ровными.
    - Я знаю – как у Кортасара….
    - Да. И, видимо, эти зёрна попали в благодатную почву – возможно, я это и признаю когда-нибудь….
    - А знаешь, что Коля Васин о вас говорит? Что за вашими песнями стоят новые, совершенно неожиданные, нечаянные миры и чистые, светлые души.
    - Не особо-то и светлыми мы были….
    - Может быть, вы открыли новый мир, сами не подозревая о его красоте, чистоте и даже реальности….
    - А что, всё может быть….
    - Именно это Коля имел в виду. А когда я смотрю на Пола, то верю в это ещё больше – у него такие чистые глаза….
    - Думаю, эта идея насчёт нового мира ему наверняка понравится.
    - Ещё бы.
    - Так, что было ещё?.. Мы жили в Дакоте, неподалёку находилась моя студия, где мы, преодолев все конфликты, записывали наш общий с Йоко альбом «Молоко и Мёд», последний альбом…. Тогда наши битлы и слышать обо мне не хотели уже…. И в этой же студии Йоко потом записала «Сезоны Очков»…. Всё пока было хорошо, после большого перерыва я вернулся, к радости немногочисленных оставшихся фэнов, переполненный грандиозными планами, идеями, и постепенно претворял их в жизнь, ведь у меня было время всё достаточно хорошо обдумать…. Когда-то меня хотели выслать из Америки, но теперь всё утряслось, но я возненавидел политику, где в шпионаже подозревают всех и каждого.
    - Да, я что-то слышала об этой истории…. Но ты ведь как-то встречался со всеми битлами, кроме Пола?
    - Да, лишь однажды. Так, эпизодические разборки финансовых проблем нашей компании…. Вот так всем стало ясно, что мы уже никогда не соберёмся вместе для записи музыки…. Нет, особых ссор не было, просто взяли и так тихо-мирно расстались, как оказалось, навсегда.
    - Не совсем.
    - Виновником всего этого считали Пола, но я моя доля во всём этом была, к тому же, с Полом помириться было легче, а со мной – невыгодно и ненужно для него, особенно после того, как я заявил, что не верю в группу, а верю только в себя и в Йоко…. Так что, считай, что встречи и не было.
    - Но ты ведь не был изгоем, персоной нон грата?
    - Нет, но отношение уже было такое, с опаской, что ли…. Судя по всем моим акциям, я был явно не в своём уме.
    - Хотя сам ты так не считал.
    - Конечно. Я ведь не совершал особо опасных поступков…. В общем, весело мне жилось в Америке. Я её заслужил, только такую Америку.
    - Но ведь по одёжке встречают….
    - А проводили меня хорошо…. Была зима, декабрь, мы с Йоко возвращались домой из студии, где записывали альбом. У дома, как всегда, было много фэном, но мог ли я ожидать, что один из них меня застрелит? Только тогда я понял, как была прекрасна жизнь…. Услышал только, как Йоко кричала, а потом….
    - А ты знаешь, что этот Чэпмен пишет воспоминания?
    - Да? Конечно – в камере есть что вспомнить.
    - Ты считаешь его Геростратом? Напрасно – тебя он любил больше всех, не хотел убивать, но что-то приказало ему сделать это, а Герострат хотел только прославиться….
    - А Чэпмен этого не хотел?
    - Ну, вряд ли он думал об этом – удивляюсь, как его не растерзали…. Рядом же были люди…. Однако он жив, и его даже собираются освободить досрочно.
    - Ну, во всяком случае, я считаю, что я сделал всё, что хотел. Наверное, сделать что-то большее мне было просто не дано…. А что было потом?
    - Йоко телеграфировала всем. И, как ты думаешь, кто приехал?
    - Судя по всему, никто.
    - Неправда – приехал Риччи.
    - Я уже их давно простил за то, что они когда-то не простили меня. Все считали, что я сам напросился.
    - А твоя тётушка, услышав новости, проворчала: «Ну, что там ещё натворил этот негодник?..»
    - Милая тётушка – она уже давно знала, на что я способен….
    - А потом у твоего дома собралось очень много народа со свечами в руках. Они пели твои песни и не желали расходиться….
    - Да, а потом обо мне забыли….
    - Забыли? Давай посмеёмся вместе! Ливерпуль стал местом всеобщего паломничества, а на Земляничных Полях в Сентрал-парке написали слово «Imagine»…. А ещё твои записи крутят до сих пор, и так будет всегда, можешь мне поверить.
    - Придётся…. Возможно, это всё, о чём я хотел рассказать…. Обо мне – всё.
    - Неправда, не всё. Сейчас тебе известна масса немыслимых и невозможных вещей, и….
    - Даже я сам этому удивляюсь. Вот уж поистине беспредел…. До сих пор содрогаюсь при слове «истина» - громко, грандиозно и величественно, но не более того. Подумаешь, слово…. Я лишь уяснил одну простую вещь, что жизнь – это один большой дом с тонкими стёклами, и всегда слышно, о чём говорят соседи сверху и снизу. Слышно отовсюду, и очень много всего. Не удивительно, что половина из услышанного очень скоро забывается, зато некоторые вещи прочно оседают в голове.
    - Но ведь мы слышим и видим то, что за пределами этого большого дома….
    - Эй, послушай, из окна собственного дома ты можешь увидеть, что там, снаружи, но заглянуть за пределы собственной жизни….
    - А почему бы и нет? Жизнь ведь – это один большой дом, и в коридоре постоянно наталкиваешься на соседей, поэтому….
    - А разве ты видишь в окно своего дома предел улицы?
    - Нет – только горизонт….
    - Ну, значит, вопрос решён.
    - Как просто….
    - Конечно, ведь всё на свете очень просто, а если всю жизнь ломать голову над одним и тем же вопросом, можно свихнуться.
    - И тогда думать будет не над чем и незачем.
    - Верно. Поэтому лучше просто жить и видеть, жить и слышать, ну, и чувствовать, конечно. Неважно, кто ты, главное, чтобы тебе было хорошо, ведь это и есть счастье…. Что его искать, если оно рядом?
    - И ты никогда ни о чём не жалел?
    - Нет. В моей жизни хватало неприятный минут, но они многому научили меня – иначе я бы оказался просто не готов к жизни…. А когда доволен, хочется так всё и оставить, или вот если появляется какая-то цель….
    - Личная или общественная?
    - Честолюбцы их, как правило, не разделяют – если цель, то она непременно и то, и другое – так уж полагается…. Впрочем, о целях мы уже говорили.
    - Но ведь у музыкантов есть цель….
    - Поэтому их судьба решена именно с того момента, когда она появляется…. В данном случае это – цель на всю жизнь, смысл, ради которого стоит продолжать своё существование.
    - Значит, музыканты – всё-таки отдельный клан с обособленным образом жизни?
    - Да не совсем. Границы этого мира прозрачны, да и музыканты – всего лишь посредники, ведь надо же кому-то….
    - А в их мире есть свои законы?
    - Закон только один – отсутствие всяких законов. Мы – и борцы за мир, и хулиганы, и интеллектуалы – всё вместе, и порой бываем довольно жестокими, но и нежными тоже можем быть…. Вот такая судьба.
    - Быть живыми?
    - Конечно.
    - А если трудно?
    - Это сначала, а потом будет легче. Всё непременно окупится, ведь сразу свободы не бывает. Мы должны научить ей наших детей – остальному они научатся сами.
    - Значит, спасение в свободе?
    - Смотря что под этим понимать, но в целом я с тобой согласен. Без свободы ничего не может быть.
    - И музыкантов?
    - Они рождаются во тьме, в тесных комнатах, и именно поэтому они умеют ценить свободу.
    - И они уже знают о том, что это?
    - А как же иначе – именно поэтому они очень скоро вырастают из своих тесных квартир и вырываются на волю.
    - А там – поле, ветер, дорога….
    - Свежо и легко дышится…. Ну, и чем не жизнь?
    - Здорово.
    - И всё это уготовано нам с тобой.
    - Ах, Джон, узнать бы, что это такое….
    - А разве ты ещё не знаешь?
    - Разве?
    - А разве нет? Ты ведь видишь в окно то, что происходит вне твоего мира, да? И ты считаешь, что этого мало?

                Сон 10. Те, кого он любил
    - Кстати, сегодня знаменательный день.
    - Ты так загадочно улыбаешься….
    - Да, потому что я всё знаю – с днём рождения, Джон!
    - Да это же просто праздник какой-то….
    - У нас Коля Васин даже что-то организовал. Какой-то храмовый рок-н-ролльный праздник.
    - Ты знаешь, мне раньше никогда и в голову не могло придти, что мой день рождения может стать храмовым праздником.
    - Однако на месте будущего рок-н-ролльного храма собрались все.
    - В семь утра?
    - Да…. Кстати, ходят слухи, что тебя видели на Красной площади в компании Фредди Меркьюри. Правда, что ли?
    - А что такого?
    - Но ты! И Фредди!!!
    - А для тебя это – большая неожиданность?
    - Не смейся – для меня, конечно, нет.
    - Как-то странно вы понимаете смерть, категорично: нет – значит, нет.
    - Так она же сама по себе категорична.
    - Ну, хорошо, а как же тогда любовь? Она не может кончиться….
    - Знаешь, что – любовь может пройти только в том случае, если её не было. Может быть долговременная страсть, что это любовь?
    - А те же Ромео с Джульеттой? При другом стечении обстоятельств им грозило бы именно это – Ромео отрастил бы животик и стал лысым, а Джульетта стала бы многодетной пожилой матроной.
    - Вот для того, чтобы такого избежать, Шекспиру и понадобилось их убивать.
    - Чтобы у читателей не возникло подозрение, что любовь может пройти.
    - Ты думаешь, кого-то, кроме нас, это занимает?
    - Но, в конце-то концов, Джон, мы же разговариваем, а не пишем научный труд…. Что же, выходит, не бывает любви без смерти?
    - Бывает…. Просто чаще всего любовь прерывает именно смерть. Иногда через день, иногда – через годы.
    - Красиво, но несправедливо.
    - Почему? Любовь же не категорична.
    - Но смерть….
    - И уж тем более, смерть. А о чём мы говорим?
    - О тебе.
    - Нет, о нас. И о любви ещё, кажется.
    - Точно. Итак, кого же ты любил?
    - Наверное, по-своему всех, кого встречал на своём жизненном пути – тех, с кем дружил.
    - А это не сложно?
    - Нет, ведь от друзей я требовал того же.
    - Требовал?
    - Я отдавал ровно столько, сколько хотел бы получить, но, увы…. Особенно в детстве.
    - Да….
    - Тогда я больше всех любил мать, Джулию.
    - Потом ты постоянно проводил параллели между ней и Йоко….
    - Да, но это – совсем другое. Просто я смотрел на Йоко как бы сквозь Джулию, но до сих пор я не в силах их сравнивать, они ведь очень разные…. Джулия для меня была как солнце – надо ли говорить, что я испытывал, когда я её потерял?.. Но тогда меня поддерживала Син…. Нет, конечно, я любил и свою строгую тётушку – это она научила меня морали, о которой я частенько забывал. Да и отца тоже…. Когда родители расставались, сперва я хотел остаться с ним. Но я жил у тётки, чтобы не мешать им устраивать  новую жизнь, и Джулия часто приходила. Веселилась, пела, придумывала вместе со мной всякие забавные штуки…. Светло с ней было – это всё, что я могу сказать.
    - Свет – это всё, что тебе тогда было нужно?
    - Его было много, а потом он погас, и я стал злым, нехорошим мальчишкой. С Син я мог быть другим – я ведь был звездой местного масштаба, там все были свои, и мне не приходилось играть кого-то.
    - Хотелось спокойствия?
    - И спокойствия, и беспокойства сразу. Откуда же мне было знать, в самом-то деле, что будет дальше? Тогда приходилось следовать реальным, земным устремлениям – даже хотелось иметь дом и семью.
    - И ты всё это получил.
    - Конечно, Я поступал честно, и старался честно жить, но роль правильного гражданина мне никак не подходила – я продолжал хулиганить и при этом высказывать глубокомысленные вещи.
    - Нормальный гений.
    - Чёрт его знает, просто по жизни я явно был ненормальным, сумасшедшим – не знаю, как только Син меня терпела.
    - Она ведь любила тебя и пыталась понять.
    - Конечно – ей было не по себе от моей необыкновенности, я мало времени проводил с ней и с сыном – одна только музыка…. Но я был нежен с ней и оберегал её, как мог. Неплохие это были годы, спокойные и лёгкие…. Юность….
    - Так и должно быть.
    - Ну, да…. Жаль только, что Джулиан меня почти не знал – потом, уже подростком, он звонил мне и говорил о каких-то мотоциклах, а я ужасался, как быстро летит время…. Мы с ним очень похожи внешне, это удивительно.
    - Да, как две капли воды. И голос твой…. Когда он стал петь свои песни, это была сенсация, а теперь о нём редко вспоминают.
    - Хорошо хоть Шону я обеспечил блестящее будущее, да и Йоко о нём заботится – я слышал, он в Голливуде…. Надеюсь, он счастлив.
    - А Синтия – дизайнер. Какие-то коробки для духов….
    - Надеюсь, она нашла себя. Это тоже бизнес…. Да, это были важные для меня годы – студия, музыка….
    - Тогда у вас с Полом бывали конфликты?
    - Почти нет…. Потом появились, и даже молчаливый и мирный Ринго порой выходил из себя. Однажды нам пришлось уговаривать его хотя бы закончить запись альбома…. Но мы были друзьями, наша группа была обособленной – мы шли на контакт только с теми, кому мы доверяли, кто был нам симпатичен.
    - Свой мир?
    - Нет, просто у друзей всегда так, и ссориться мы не хотели, потому что мы редко когда расставались. Вместе работали, вместе отдыхали, да серьёзных размолвок тогда и быть не могло – в юности волнуют только деньги, любовь и слава, а к славе мы все стремились – это естественно.
    - Да, вы все так гармонично подобрались….
    - И, тем не менее, я не мог о них не сказать, потому что я их любил тоже. И сейчас люблю. Не знаю, как они – я ведь так плохо себя вёл….
    - Но ведь Пол же сказал….
    - Да, и я рад тому, что услышал это от него.
    - Но есть же ещё более важные вещи в твоей жизни….
    - Есть. Ещё я любил саму жизнь, со всеми неудачами, радостями, сюрпризами, любил всё – все улицы, страны, всех людей, которых я встречал на своём пути – Брайана, Джорджа Мартина, Стю, даже Махариши одно время любил….
    - Так, что даже написал о нём песенку «Чрезмерно сексуальный святой».
    - Не мог удержаться от иронии, потому что сам видел, что на самом деле он просто использует своих последователей в своих целях, особенно если они знамениты. А я терпеть не могу, когда меня обманывать подобным образом. Но не исключено, что он искренне верил в то, что делал – мы ведь из-за его учения отказались от ЛСД.
    - Отсюда мораль: святым надо верить?
    - Надо, но не всем подряд – есть святые, очень опасные для общества…. Хотя не особо-то я и спасся от экзотики.
    - Теперь ты о Йоко?
    - Да. По-японски это имя означает «дитя океана».
    - Красиво…. О вашей любви слагали и до сих пор слагают легенды.
    - Ну, о нас-то самих особо красивых легенд не сложишь, это понятно, так пусть будут жить легенды о нашей любви….
    - А это и в самом деле легенда?
    - Да, это была красивая любовь; ты же знаешь, какая она бывает фатальной – ради неё я отказался от всего, даже от традиционной музыки и от своей группы, а она – от собственной дочери…. Мы начали новую жизнь, потому что оба этого хотели, и иначе было нельзя.
    - Да, в Йоко есть какая-то магия.
    - И, тем не менее, она абсолютно реальная, сильная, открытая – это заметно всем. Но сначала меня не могли понять – закидывали жёлтыми розами и всё спрашивали: «Где твоя жена?». Кому понять любовь, как не тем, кто люли сам?
    - Но ведь всё когда-нибудь….
    - Я говорю о настоящей любви, которая приходит не ко всем, и даже не к избранным – как повезёт, и стоит ли сетовать на то, что она пришла именно к нам с Йоко?
    - Это я понимаю.
    - Я уже успел это понять. Главное, никогда не терять надежду, даже если надеяться уже не на что.
    - Всегда есть нить спасения, верно?
    - Конечно, и никогда не поздно полюбить – важно разобраться в себе и это разглядеть, но разве можно не заметить горящего внутри костра?
    - Ты прав, со льдом его никогда не спутать.
    - И именно поэтому он разгорается не в каждом сердце. Так что я считаю, что нас с Йоко повезло, и мы имеем право демонстрировать эту истинную любовь всему миру.
    - Однако же и вы тоже ссорились.
    - Именно поэтому – мы никак не могли привыкнуть друг к другу, и я, как последний идиот, ссорился с Йоко и уходил к её секретарше, потом вообще уехал с ней…. Я не знал, что мне было нужно, и когда я понял, как сильна моя любовь к Йоко, вернулся к ней навсегда, и больше никогда не ошибался, потому что уже тогда я понял достаточно для того, чтобы разобраться в себе. Я всегда со всеми конфликтовал, но то, что я поступал так с ней, я не мог себе простить.
    - И она простила?
    - Она всё прекрасно понимала – я не знаю, почему, но ведь мы были близки по духу, жили одной жизнью, питали друг друга новыми поразительными идеями….
    - И это всё – любовь?
    - Да. Важно постоянное присутствие рядом, поддержка…. Но это – при настоящей любви. Иначе наступает просто тоска, настоящий голод, не находишь себе места…. Я не знаю, как можно существовать порознь, имея в душе истинную любовь.
    - Так значит, это так сложно?
    - А любить сложно всегда – чувствовать полную ответственность за другого, близкого человека, когда ты представлен сам себе, и никто за тебя не отвечает – это здорово, трогательно, но… на этом лучше не зацикливаться, конечно, иначе будут считать нас большими детьми, рассуждающими о любви.
    - Я знаю, что об этом больше молчат, чем говорят.
    - Ну, разумеется. Но иногда слова просто необходимы, в печали и в радости – и тогда можно получить понимание, поддержку и любовь. Она не терпит лицемерия.
    - Ты знаешь, у меня вдруг появилось такое подозрение, что ты медленно, но верно зачитываешь мне выдержки из новой Великой Книги Бытия, о которой пока ещё никто не знает.
    - Может, и так, но пока этой книги нет – мы сами её творим, и для того, чтобы воплощать всё это в жизнь, важно понимать то, о чём идёт речь…. Мы с тобой понимаем.
    - А если это – не такие уж очевидные вещи? Если это ясно только нам?
    - Но кто-то ещё рано или поздно поймёт, и будет чувствовать то же самое.
    - Я помню твой альбом «Вообрази» - это чудо!
    - Я и сам помню….
    - Улыбаешься? А это и правда чудо света – видны лучи. Гимн жизни, любви, Йоко, всему миру….
    - Это был хороший период в моей жизни, а многие считали, что единственной хорошей песней в этом альбоме была заглавная.
    - Конечно – это гимн всей постбитловской музыке, это красиво и здорово.
    - Никто этого и не отрицает, но почему стало считаться непорядочным то, что я пишу о любви, о любимой женщине, наконец? Тогда я не мог этого понять.
    - Теперь так никто не считает.
    - Я понял то, что меня перестали любить тогда именно за то, что я писал только о себе и для себя, и всё это выглядело необычно, нетрадиционно и честно. Разве не так?
    - Конечно. Тогда ещё не было ни панк-рока, ни авангарда в полном смысле этого слова. Да и свободы как таковой, особенно духовной раскрепощённости, не наблюдалось. И вот ты вдруг осмелился полюбить….
    - Да. Сенсация дня. Бросил жену – какой позор! Откопал где-то японскую авангардистку, любит её без памяти, да ещё и выставляет это напоказ. Пишет вместе с ней музыку, издаёт её сольные проекты, возит на концерты – ужас один!
    - Ох уж это общественное мнение…. У нас за случайно брошенную фразу могли осудить и начисто испортить жизнь хорошего человека.
    - Трудно поверить.
    - И, тем не менее, это было.
    - Я люблю справедливость во всём, везде, но мечта об идеальном государстве, к сожалению, неосуществима.
    - А бывает ли вообще что-то идеальное?
    - Наверное, нет. А если и бывает, то очень редко.
    - И ты считаешь это естественным?
    - Конечно. Везде должны быть противоречия, ведь гармонии в этом мире есть только в природе и в музыке.
    - А как же с государством?
    - Государство – это уже само по себе противоречие. Законы и свобода – странно, правда?
    - Вот-вот.
    - Поэтому и справедливость не всегда и не везде возможна – увы, с этим ничего не поделаешь. Потому жизнь и интересна, наверное.
    - А что же распад вашей группы?
    - Для тех, кто наблюдал за нами, это было интересно, но кто тебе сказал, что это было ошибкой? Это закономерность.
    - И всё же хотела бы я, чтобы вы ещё поиграли вместе, хоть чуть-чуть….
    - Да ну, была бы уже посредственная группа…. Реанимация. После «Пусть будет так» всё уже было решено, да и я сам это признавал. А потом Пол первым решился на запись собственного альбома – вот и всё.
    - А ты?
    - А у меня была любовь, и из-за Йоко я поссорился со всеми своими друзьями. Зато остался с ней….
    - Ты сделал так, как счёл нужным.
    - Не мог же я с ней расстаться, потому что она кого-то там не устраивала….
    - Конечно…. Вот мы говорим о любви, и тебе не кажется, что….
    - В принципе, мы говорим об одном и том же – ничего странного в этом нет. Хоть люди все разные, любовь одна, и в разных душах она может существовать по-разному.
    - А почему она посещает только избранных?
    - Избранных нет – это случайность. Кому-то везёт больше, кому-то – меньше – такова судьба, то есть стечение обстоятельств.
    - Значит, любовь тоже бывает случайной?
    - Бывает, но напрасной – никогда: всё имеет определённый смысл.
    - Но ведь это – счастье….
    - Конечно, но в силу наших вечных противоречий неизвестно, что мы с этим счастьем сделаем потом, как оно видоизменяется в результате наших метаморфоз.
    - Но почему даже счастье не может быть идеальным?
    - Может, при наличии более-менее идеальной любви.
    - Но ведь так просто не бывает….
    - Бывает.
    - Значит, ты веришь в возможность истинной любви?
    - Конечно – я даже знаю, что это. А ты, выходит, не веришь?
    - Знаешь, Джон, я даже не знаю…. Может, знаю, что такое «любить, как брата».
    - А если ты кого-то любишь гораздо больше, чем как брата, то это, по-твоему, что?
    - Не знаю…. Любовь – это то, что делаешь, ни на что не оглядываясь.
    - Что ж, весьма возможно, только у меня есть подозрение, что ты знаешь, что это такое…. Разве тот сон тебе ни о чём не рассказал?
    - Да. Бывают такие чудесные сны, когда совсем не хочется просыпаться…. А ведь ты тоже знаешь, что такое духовное братство.
    - Да – мы же все тогда были братьями, да и Патти, Морин, Син и Джейн были как сёстры, но нет в мире совершенства – четыре сумасшедшие женщины, которые могли бы понимать друг друга так же, как мы – это невозможно.
    - А неплохая бы получилась коммуна, верно?
    - Я много об этом думал. И нам было бы абсолютно всё равно, что происходит вокруг.
    - Идиллия, прямо пастораль какая-то….
    - Нет, без всякого отхода от цивилизации. Такое мирное сосуществование пошло бы нам на пользу – и плевать мы хотели на шоу-бизнес, менеджеров и прочих администраторов…. Пол бы играл «Чёрного дрозда» из окна особняка, и всем бы легко мечталось под нежные звуки его гитары.
    - А тебе больше нравилось играть акустику?
    - Да, поэтому концертное электричество меня мало интересовало. Играя акустику, наблюдаешь совсем другой звук, особенно при студийных записях.
    - Конечно, ведь именно вы открыли оригинальный синтез звуков при студийных записях.
    - Да, хотя заслуга-то, в основном, Мартина. Да и мы тоже старались.
    - А будь вы в коммуне, как же быть со студией?
    - Завели бы портативную, брали бы с собой. Да, коммуна – это здорово!
    - Что ж мешало её создать?
    - Среда и наш склад характера. К тому же, когда вписываешься в какой-то мир, очень трудно потом оттуда выйти просто так, без потерь.
    - Поэтому это так и осталось мечтой?
    - Да. Я до сих пор мечтаю об этом и представляю, как бы мы там всё устроили.
    - Послушай, а если ты до сих пор продолжаешь писать, как бы мы там всё устроили.
    - Ну, как на это посмотрит душа, неизвестно. Это же, как-никак, откровение….
    - Хорошо, Джон, я тебя понимаю, но я хочу спросить о другом.
    - Спрашивай.
    - О чём ты пишешь сейчас? Что тебя волнует, о чём ты хочешь говорить, что тебе нужно? Я всё время думаю об этом, ведь когда переслушаешь все песни, хочется чего-то ещё….
    - Это вам хочется чего-то ещё, а я сделал всё, что мог.
    - А сейчас?
    - Сейчас я говорю всё о том же – о любви.
    - О любви вообще?
    - Я же не мог окончательно изменить себе! Я продолжаю любить всё, что оставил, и то, что приобрёл, и всех, кого я знал…. Просто у меня есть время осмыслить всё это.
    - Значит, ты остался тем Джоном, каким тебя все привыкли знать?
    - Да, разве что мудрее стал…. Но, если честно, пишу я обо всём.
    - Наиболее точная твоя песня – это «Земляничные Поля», конечно.
    - Я её вовремя написал, и даже сам не слишком понял вначале, что я хотел этим сказать. Странно, да? А теперь я всё понял….
    - И истину?
    - Истина – это чистота и ясность разума, а не наоборот.
    - А как же чувства?
    - Ты думаешь, они не имеют никакого значения?
    - Конечно, нет. Какая же истина без чувств?
    - А в таком случае, в чувствах тоже есть истина.
    - Логично, но не так уж очевидно.
    - Я тебе доказывать не буду, потому что это не сразу становится явным – для этого нужно определённое время.
    - Знаешь, мне бы хотелось знать о тебе всё, но, кажется, это невозможно.
    - Почему же?
    - Ты многогранен. Когда я с тобой говорю, ты каждый раз открываешься мне с совершенно новой стороны.
    - Пусть будет так. Как в калейдоскопе…. Мне и самому ясно не всё, и всегда мне хотелось посмотреть на себя со стороны.
    - А это возможно?
    - Каким образом?
    - Ты видишь в этом зеркале себя?
    - Вижу.
    - А я часто избегаю в него смотреть, и всё же это ответ.
    - Но не на все вопросы, ведь зеркало несовершенно. От него многое можно скрыть.
    - Если и можно, то ненадолго.
    - В том-то и дело, но правда и ложь нынче в таком тесном родстве, так похожи, что их порой легко спутать.
    - Это вообще странно.
    - Да нет, просто забавно. Я только не понимаю, куда идёт мир – к великому преображению или наоборот? Миру ведь не дашь в руки зеркало и не скажешь – смотри….
    - Могут найтись такие властолюбцы, которым будет всё равно, чем вымощена дорога.
    - Если она будет обильно полита кровью, им будет, мягко говоря, не по себе.
    - И что, ты думаешь, они задумаются?
    - Да уже поздно будет отступать…. Но я надеюсь, всё будет хорошо, ведь я тоже берёг, как мог, этот мир, и не просто так…. Только дело не в этом.
    - Но в чём же, в чём?
    - Я ищу здесь то, что осталось от меня, и иногда не нахожу.
    - Кстати, ты знаешь, совсем недавно у нас был концерт в твою честь – впрочем, как и каждый год – и все наши музыканты, признавая то, что ты – гений и легенда, в один голос заявили, что неоспоримое влияние на них оказал именно ты.
    - Да? А что сказал твой гуру?
    - О, он сказал, как всегда, очень красиво, правильно, в своём мистическом стиле. Что ты – великий сказочник.
    - И попал в точку. Начиная с «Люси», я писал исключительно сказки.
    - Разве?
    - Ну, во всяком случае, легенды о другом, неземном мире, а разве это уже не сказки?
    - Вот и получается замкнутый круг – они любят тебя, как брата.
    - Как у меня много сестёр и братьев!.. Честно говоря, я запамятовал, что собственноручно послал Коле Васину «Белый альбом» со своим автографом.
    - Он-то думал, что ты не ответишь ему, а ты ответил, и он до сих пор не помнит себя от счастья.
    - Он просто поздравил меня с днём рождения. Мелочь, казалось бы, а приятно. Привет из России – это много значило для меня….
    - Там же была песня Пола про СССР….
    - Да. И мне эта его песня очень понравилось – даже не знаю, чем. Это как-то было не совсем в стиле Пола, и я даже удивился.
    - Значит, достучались вы всё-таки и до России. А ты говоришь, что не видишь отпечатков….
    - Возможно, просто они понемногу начинают стираться.
    - Нет, Джон – они сотрутся очень нескоро, и всё, что связано с тобой – легенда для многих. И многие события нельзя объяснить.
    - Хотя бы та же встреча с Йоко…. А если бы я её не встретил, наша группа существовала бы и по сей день. И песни были бы другими, но я об этом не жалею. Любовь – новый этап во всей моей жизни, и не только в музыке.
    - Но ведь музыка – это тоже любовь….
    - Не отрицаю, даже наоборот, придерживаюсь того же мнения. Не прожить без любви….
    - Посмотри, ведь тебе любовь, ту, что ты дарил, возвращают до сих пор, и во всём мире….
    - Да, не зря я в своё время собирался в захватнический поход на Америку, не зря….
    - В одной нашей песне очень точно сказано: возможно, когда я вернусь, в моей квартире будет музей.
    - Я бы и то не сказал лучше. Передам Джиму – ему понравится.
    - И он хотел этим сказать, что время летит быстро?
    - Скорее всего, то, что легенды не возникают на пустом месте.
    - Вопрос стоит ответа.
    - Конечно, трудно поверить в то, что я ни о чём не жалею, но это так, и если бы я мог выбирать, всё равно бы я сделал всё так же. «Всё, что вам нужно – это любовь» - словно все на свете другие слова исчерпаны….

                Сон 11. Отпечатки
    - Я знаешь что вспомнила – «… улицы ждут отпечатков наших ног…» Была такая песня. Ты, кажется, что-то говорил на эту тему?
    - Да…. Хотел бы я знать, как много их осталось здесь.
    - Думаю, что их достаточно. Если ты сделал так, что вокруг стало светло, разве этого мало?
    - Светить должно солнце, а свет маленькой звезды по сравнению с ним – ничто.
    - Но ведь солнце не светит ночью, тогда есть только звёзды….
    - А днём?
    - А днём звёзды не нужны – будет достаточно солнечного света.
    - Откуда ты это знаешь?
    - Не иронизируй. С твоих слов.
    - Значит, оказывается, я многое сказал…. Странно – всю жизнь пел, что-то искал, играл, и оказалось, что ничто не исчезло.
    - А разве что-то может быть напрасным?
    - Что сделано, то сделано, и уже трудно изменить…. Но всё возможно.
    - Скажи, Джон, а что ты понял из всей круговерти, в которой ты оказался?
    - Кажется, я рассказал обо всём, что я понял, и всё же есть такие истины, которые сразу понять невозможно, но зато потом внезапно всё становится ясным…. А что я вынес из жизни? Я научился быть полезным, и поэтому я никогда ни о чём не жалею. Кому-то нужны мои песни, кто-то помнит меня, значит, так было нужно.
    - А я слышала от своих знакомых, что Пол без вашей группы – это не Пол, так же, как и вы без него. Это как понимать?
    - Наверное, наша группа – это все мы, все четверо, а по отдельности мы будем просто Джоном, Полом, Джорджем и Ринго. Порознь каждый из нас – индивидуальность, а вместе мы – группа. Так что это вполне объяснимо.
    - Но ведь тебе нравилось то, что ты делал в составе группы….
    - Да, и то, что потом делал я один, нравилось мне не меньше, просто всему своё время.
    - Но то был этап.
    - Конечно, согласен – я взрослел, менялись песни, и с ними – моё мировоззрение. А сначала мы всё постигали вместе, хотя очень по-разному.
    - Я до сих пор не представляю, как вы, такие веселые, юморные, необыкновенные, могли всерьёз увлекаться ЛСД.
    - А ведь это тоже был этап, ступень к познанию. Выход в иную реальность. Благодаря этому мы тоже довольно много поняли: эти двери никогда не впустят нас в другой мир.
    - Хорошо, что понимание этого пришло вовремя. Или это – результат проповедей Махариши?
    - Может быть, но музыка порой требовала от нас многого, даже невозможного, и откровения нам были необходимы.
    - А свет в твоих песнях – это что?
    - Не знаю…. Важно, как это воспринимают. Наши поклонницы не вдумывались в слова – они всё чувствовали.
    - Чувства – это тоже важно?
    - Конечно – разве можно творить, не испытывая абсолютно ничего? Так не бывает, а чувства понимаются другими отлично, хотя бы на интуитивном уровне.
    - Ты тоже это знаешь?
    - Ты думаешь, я в своё время не слушал чужой музыки? А тот же Элвис? Я пытался понимать всё в этих песнях, но больше чувствовал настроение, и от этого приходил в экстаз.
    - И ещё ты глядел со сцены на публику.
    - Ну, и это тоже – нам иногда себя не было слышно…. Да, один, без ребят, я бы пропал. Один я ничего бы не достиг, и трудился бы сейчас где-нибудь на заводе.
    - Ты всерьёз?
    - Конечно. Мы с Питом, моим другом, занимались музыкой вместе, а теперь вот я один…. Он был беден, и уже потом я помогал ему деньгами. А ты думаешь, не могло быть наоборот?
    - Ты хочешь сказать, что это судьба?
    - Вполне. Но бывает так, что она одаривает всем тех, кто этого не слишком-то и заслуживает.
    - И всё же она дала вам шанс собраться вместе и вкусить славы.
    - Конечно – мы были так молоды и наелись этим так, что в зрелом возрасте нам стало уже неинтересно.
    - А вот Полу до сих пор нравится выступать….
    - Его можно понять – у него своя дорога, и он никогда не оглядывается назад. А ведь слава кратковременна – сегодня тебя слушают, тобой восхищаются, любят, а завтра находят другой объект для поклонения, и о тебе тихо-мирно забывают, всё проходит….
    - Хорошо, тогда, в таком случае, скажи, в чём твой секрет? Почему от тебя не отвернулась публика даже тогда, когда ты сменил имидж?
    - Я шокирован.
    - Но не только – многие любят шокировать, но их не всегда любят…. Или ты хочешь сказать, что ты шокировал изощрённо, по-особенному?
    - Да нет…. Но наших общих поклонников куда больше, чем поклонников каждого из нас в отдельности.
    - Вы были первыми во многом – в этом суть.
    - Ты спрашиваешь, в чём мой секрет? Если бы я знал, всё бы шло отлично, и я не терзался бы попусту. Возможно, я просто старался быть самим собой и воплощать то, о чём я думал. Я не хотел казаться – я был, а каким был, таким меня и видели. У всех, конечно, и свои недостатки имеются, и я их тоже не старался скрыть.
    - Несмотря на то, что тебя обожествляют.
    - Душу – пусть….
    - Вот одни тебя просто любят, а другие – твои фэны. Что лучше и кто дольше будет слушать твои песни, как думаешь?
    - Фэны есть фэны, а те, кто любит, понимают меня, я это знаю, особенно если попытаться разобраться в том, что я испытывал и почему. А фэны будут помнить наши песни, наши лица, наши шоу, дома, студии….
    - Кто-то уже купил с аукциона твою гитару….
    - Да, я что-то слышал об этом. Пожалуйста, пусть скупают то, что не попало в музеи – какая разница, где будут храниться мои вещи?
    - Но ведь Йоко могла бы это сохранить….
    - А зачем? Она ведь меня любила, и ни мне, ни ей больше ничего не нужно.
    - Это ведь тоже отпечатки твоего пребывания на земле….
    - Должен это признать…. Впрочем, любовь, как и музыка, должна быть всем.
    - А что ты думаешь о музыке вообще?
    - Это – заполненная звуками пустота, это просто наши чувства, выраженные мистическим способом. Это своего рода посредничество между нами и неведомым.
    - Так ведь и ты был посредником.
    - Я этого и не замечал – нелегко судить со стороны о собственных поступках, верно? Я даже не знаю, как я дошёл до подобного понимания мира и начал складывать песни.
    - Но ведь это было не случайно.
    - Наверное, не случайно, и мне было суждено прожить такую сложную и парадоксальную жизнь.
    - Но это же счастье….
    - Я не спорю – это действительно счастье, хотя многое до сих пор неизвестно мне самому…. Но скажи, если бы ты могла выбирать – что предпочла бы ты?
    - Конечно же, такую жизнь. Вряд ли можно вынести скуку, однообразие и бессмыслицу.
    - В таком случае, я, кажется, знаю, что тебе нужно.
    - Друзья-музыканты?
    - Хочешь – так и будет.
    - А разве все желания исполняются?
    - Может, и не все, но большинство, и это здорово, ведь наши возможности безграничны.
    - А ты хочешь вернуться в Англию?
    - Да. Хочу взглянуть на свой дом, на сына, на родных, побродить по улицам….
    - Для тебя тоже существует культ улиц своего города?
    - Конечно. В любом другом городе всё абсолютно по-другому.
    - Тебя там ждут, я уверена.
    - Почему?
    - Самое большое богатство в нашей жизни – то, что нас постоянно кто-то где-то ждёт. Хоть кто-то, и именно нас. И тебя, Джон, тоже.
    - Я тоже многих ждал, но было время, когда я был один.
    - И всё же для тех, кто не ждал тебя, твоё ожидание было лестным.
    - Ну, ладно – хоть они-то были счастливы….
    - Счастье, счастье…. Такое впечатление, что ты испытываешь удовлетворение и гармонию.
    - Разве? Просто это такое странное понятие, что определить его значение до конца невозможно. Что же касается остальных отпечатков, то ещё я оставил книгу прозы.
    - «Пишу, как пишется»?
    - Да, и это был не совсем абсурд, честно говоря, а достаточно философские вещи, почти как чёрный юмор.
    - Она стала бестселлером?
    - Ну, разумеется. Вот ведь как бывает – это авангард, и вдруг понимают, раскупают….
    - А чему удивляться? Так много необъяснимого в нашей жизни, что даже задуматься некогда. Хотя это ведь была Твоя книга.
    - Вот и я удивился едва ли – этого следовало ожидать, хотя мне и хотелось бы, чтобы книгу покупали не только по воле моды…. Тогда битломания захватила всех – причёсочки, галстуки, костюмчики, фенечки всякие…. Альбомы раскупали, и книги тоже.
    - И причина?
    - Страстная жажда поклоняться кому-то, наверное, идти за кем-то….
    - Стадное чувство?
    - А так проще: один идёт своим путём, а следом – остальные, твёрдо уверенные в том, что и они идут своим путём, а не чьим-то. Людям всегда нужны герои. Мы ими, правда, не были в полном смысле этого слова, зато мы были свободны и делали, что хотели – вот и весь героизм.
    - Вот и было положено начало.
    - Начало чему?
    - Настоящим музыкальным направлениям, песням, образам, шоу, в которых старались вести себя так, как в жизни, естественно…. Начало возможности больших мировых гастролей, студийных записей со множеством новых средств…. Вот видишь, сколько отпечатков!
    - Вижу. Если начать всматриваться, то можно насобирать много интересного. Любопытно, что по этому поводу думаем Пол?
    - У тебя ещё будет время спросить его об этом, но я подозреваю, что он согласится со мной. Всё, что мы сделали, где мы прошли, должно иметь свои отпечатки.
    - Чтобы мы могли оглянуться?
    - Чтобы идущие следом могли их разглядеть.
    - Для них это важно?
    - Иначе они бы и не шли следом – во всём есть свой смысл.
    - Но ведь эта толпа тоже оставит за собой кучу отпечатков….
    - Но все они не будут больше, чем просто следы, а отпечатки первого из них не затеряются.
    - Думаешь, это возможно?
    - А почему же остаются надолго жить в сердцах лишь истинные таланты?
    - Это определяет элитарная публика?
    - Нет, разборчивая.
    - Это как кому повезёт.
    - Разве дело только в везении?
    - Не только. Разумеется, нужны ещё и некоторые факторы, люди…. Но большую часть должен сделать сам автор.
    - И ты делал так же?
    - Да, я всё решал сам, и надеялся всегда только на себя, разумеется. У меня был особый путь. Признаться, иногда я даже завидовал ребятам.
    - Но ведь ты не мог иначе….
    - Да, это так – у меня была определённая программа действий, о которой я порой даже не имел понятия. Но я должен был пойти именно по этой дороге.
    - И экспериментировать.
    - Да. А ты знаешь, как это здорово – открывать для себя нечто абсолютно новое, то, что ещё никем не открыто!
    - Могу себе представить…. Почти всегда имя первооткрывателя входит в историю.
    - Да и без этого можно себе представить счастье изобретателя. Или, как в моём случае, бывало приятно наблюдать за реакцией публики на новые записи, концерты….
    - А в последние годы?
    Негативную реакцию наблюдать было ещё интереснее – это как новое платье короля, которое видят не все.
    - Но ведь чаще всего публика видела голого короля….
    - Это её проблемы, хотя так и было…. И всё-таки, обратная связь – это важно. Запомни это на будущее.
    - На будущее?
    - Да, потому что я уверен – оно будет.
    - Откуда такая уверенность?
    - Меня редко подводит интуиция. Ведь в твоей жизни тоже есть своя любовь и свои отпечатки.
    - Конечно. Я тоже люблю мир, в котором живут не все, люблю музыку и странные чувства, которые она рождает.
    - А что для тебя любовь?
    - То же, что и для тебя – всё…. Её отпечатки остаются везде, на всех дорогах нашей жизни.
    - Прожитая нами жизнь без любви не имеет никакого смысла.
    - А талант – творение любви?
    - Возможно. Любви к жизни.
    - Или жизнь любила нас, а мы лишь выражали своё отношение к ней, которое, надо признаться, бывало разным.
    - Это точно, и всё же мы живём, страдаем, веселимся…. Высказываем красивые мысли и тут же их забываем. Странно, правда?
    - Всё забываем?
    - Нет. Некоторые забыть просто невозможно.
    - Наверное, поэтому мы и оставляем отпечатки.
    - Мы не можем свернуть с пути, потому что рядом те, кого мы любим, о ком думаем, и то, с чем мы не в силах расстаться.
    - Поэтому надо продолжать свой путь, даже если нашим душам не суждено успокоиться никогда.
    - Конечно – разве бывают спокойные музыканты?
    - Да, редко такое встречается….
    - Послушай, да такого вообще не бывает, можешь мне поверить.
    - Разве? А как же….
    - Внешне может быть всё, что угодно, но вот душа остаётся мятежной.
    - Но для того, чтобы её успокоить, мы и делаем то, что должны делать.
    - Но ведь мы знаем заранее, что её не успокоить ни любовью, ни славой, ни богатством.
    - Но чем же, чем?
    - Наверное, удовольствием созерцать свои отпечатки. Если их достаточно, конечно.
    - Хорошо, а тогда для чего именно ты играл? Зачем ты писал песни, сюрреалистические тексты, создавал группы? Чего ты искал?
    - Я хотел найти себя именно в том, что мне удавалось. Я чувствовал, что это – мой воздух, мой мир….
    - Но ты ведь не был оторван от реальности, верно?
    - Да, но ведь в этом мире бывает тесно. Я даже английский сад разбил для того, чтобы был простор, воздух, новые горизонты, мир…. Как всё было тривиально – много денег, свой дом, жена, сын – нормальная семья…. Я казался самому себе разбогатевшим обывателем.
    - Неужели правда?
    - Я хотел нового, новой жизни, жить так, как ещё никто не жил. Разве это так плохо?
    - Это здорово – я тоже много размышляю над этим, но как всё воплотить, реализовать – понятия не имею.
    - Вот и я рассуждал, много думал, медитировал и нашёл выход…. Нет, выход был не только в появлении Йоко, просто я получил новый мир, и почти всё свободное время я занимался музыкальными экспериментами и уже не думал о том, как я одинок, не понят и обделён. А когда находишь то, что ищешь, это так здорово! Это всё, пик возможного….
    - Я понимаю, но ещё пока не знаю, как это бывает.
    - Разве? А когда ты хочешь выразить словами то, что чувствуешь, разве ты не достигаешь того, чего хотела?
    - Ну, наверное….
    - А это уже немало, можешь мне поверить. Всё начинается с малого, по себе знаю.
    - Но хочется чего-то большего – найти цель в жизни, смысл….
    - И ты на пути к этому.
    - Хотелось бы верить….
    - И после, когда ты увидишь свои отпечатки, ты поймёшь, что уже давно всего достигла, но понимание придёт именно тогда, когда ты обернёшься.
    - Как страшно – Орфей таким образом потерял Эвридику, а Лотова жена – в столп превратилась…. Какой ценой завоёвывается знание! А что будет потом?
    - Мы когда-нибудь пожертвуем жизнью ради того, чтобы рассказать другим о том, что мы поняли.
    - В этом и заключается истина?
    - Нет, это даже не закон. Просто всё покупается дорогой ценой, и хотя не мы выбрали для себя такую судьбу, мы сполна заплатили за это так, как когда-то заплатили нам.
    - Страшновато….
    - Почему – мне кажется, что в этом-то и счастье.
    - По-твоему, погибнуть от руки маньяка – тоже счастье?
    - А что это изменит? Если ты к этому времени скажешь всё, что надо было сказать, что изменится? Это уже идёт в вечность….
    - Вечные отпечатки?
    - Ага. Такова наша участь, а остальное – ерунда.
    - Музыканты – самые справедливые люди на свете?
    - Не совсем – они честные и откровенные.
    - А, по-моему, Джон, они откровенны до такой степени, что не боятся устраивать душевный стриптиз перед публикой.
    - Ну, это и высокое откровение, и большое мужество…. Да, но не каждый это может.
    - Поэтому у нас не так уж и много музыкантов?
    - Да, наверное.
    - А посредственные писатели? Всё, что они делают – это ради денег….
    - Их можно понять, но их отпечатки – только из-за тщеславия. Это не вечно, это пройдёт, потому что они понимают – это не их дорога.
    - А ты, когда начинал, разве не был тщеславен?
    - Нет, я хотел играть, а потом уж – всё остальное. Но искушение славой – очень сильно искушение.
    - Ещё богатство.
    - Да. Но я не думаю, что на меня это очень сильно повлияло – я просто к этому привык, как ни странно…. А ты сомневаешься?
    - Нет, восхищаюсь – ты выбрал свой путь и никогда не изменял себе…. Как у тебя это получалось?
    - Я об этом не задумывался – просто жил…. Зачем анализировать каждый свой поступок – так можно просто свихнуться. Что сделано – то сделано, надо идти дальше, и я шёл.
    - Было много трудностей?
    - Конечно. Я пережил многое – смерть близких, потери друзей, ссоры, скандалы, переживания, любовь, наконец – никогда не было легко. Порой я так уставал от жизни, что неделями мог сидеть, углубившись в себя, и всё постепенно становилось на свои места.
    - А что бы ещё ты хотел оставить после себя?
    - Ещё…. Громадное собрание сочинений и миллионы кинокадров. Для того, чтобы понять нас до конца, необходимо увидеть всё от начала и до конца, что объективно, но невозможно.
    - Да, жаль, что мы не можем видеть себя со стороны – многое бы поняли….
    - Чего хотим достичь?
    - Нет, как себя вести, и какими быть.
    - Конечно…. Вот мы смотрим фильмы и знаем, как их герои должны поступить в той или иной ситуации, но вот когда мы сами оказываемся в подобной ситуации, мы теряемся и не знаем, что делать.
    - Я так понимаю, многое в твоей жизни было определено интересом.
    - А как же? На нём всё и держится….
    - Значит, ты считаешь, что добился в жизни всего, что хотел?
    - Да, и очень этим горжусь – я сделал достаточно. И как же этому не радоваться, а? Я доволен всем, я спокоен – не так, чтобы совсем, и счастлив – чего же ещё желать?
    - И ты уже в вечности….
    - Да, есть у меня там маленькое, но своё собственное местечко, которое навеки останется моим. И весь мир будет принадлежать мне – пусть самую малость, но будет, и я радуюсь и этому. А раньше и подумать не мог….
    - Многое меняется по мере того, как меняемся мы.
    - А гармония мира вряд ли когда-нибудь изменится, и за его пределами всегда будет место для избранных.
    - Но для некоторых вечность – пустой звук….
    - Ну, и что? Достаточно того, что я знаю, что она есть, и мне известно, что там творится, и кто туда может попасть. Но, хоть мир и един, в нём ужасно много измерений. А здесь мы нужны для того, чтобы сделать то, что должны, чтобы принести кому-то пользу…. Понимать это – уже счастье. И я благодарен всем тем, кто был рядом со мной, кто теперь рядом, за то, что я имел и имею возможность пребывать в этом мире.
    - И играть свою музыку.
    - Да, конечно – без музыки и любви я не мыслю своего существования, как, впрочем, и многие из нас.
    - Ты уже уходишь?
    - Да, но ненадолго.
    - Почему так скоро?
    - Меня ждут во многих, самых разных местах…. Но я ещё не раз загляну к тебе, и мы встретимся здесь с Полом – у меня осталось ещё много невысказанных слов.
    - И куда же ты теперь?
    - Туда, где меня ждут…. Но я вернусь – здесь странно и уютно.
    - Счастливо….
    - И ты будь счастлива. Это главное, что можно пожелать, важно лишь знать, что счастье, как и любовь, может быть вечным. Может, если мы сами этого захотим.
    - Ты только возвращайся….
    - Непременно.
    - А как я узнаю, где ты?
    - Все дороги ведут к горизонту, и я там – буду следить за солнцем….

                30-31.10.93