Маленький Будда

Солнце впервые за весь дождливый май нагрузило разбухших от сырости насекомых цветами. Марина, та, что красивая, как пожарная машина, сказала, что будет спать, улеглась на диван и попросила меня подать ей газету. Направляясь на кухню за вышеозначенным печатным органом, мне вспомнилось: "Марина мне сказала, что меня ей мало...", но при этом подумалось почти не о том: жаль, что потерял я песню "Моя сладкая N". Майк - это пропитая совесть нашего времени.

На полу кухни в рваных колготках сидит маленький Будда и сосредоточенно разбрасывает вокруг себя десять пережёванных вселенных. Одна из них почему-то похожа на бывший некогда свежим красный помидор и в нём, как в стеклянном заточении старого серванта находится фарфоровый болванчик. Он ищет развлечений, но под вековым грузом пыли вынужден застыть в неудобной позе реквиема и навсегда понурил свою китайскую бестолковку. Хочешь не хочешь, а приходится медитировать.
Мужчина ждал женщину. Он хотел её. Правда, не настолько сильно, чтобы носиться с влажной тряпкой по полкам своего серванта. Как всякий нормальный холостяк, он оправдывал свою лень нежной привязанностью к пыли.
"...где бродишь? - выстукивал он, ожидая пока не спустится к нему с дырявых небес третьей вселенной женщина. - Мало, что он оставил меня без манной каши, а стихи Луны без внимания, так он не иначе, как, наплевав на время, пьёт где-нибудь дешёвый красный портвейн в обществе падших женщин и сигарету курит. Одну за одной. Одну за одной. Я хочу тоже" - по буковкам клавиатуры он бродил исключительно одним пальцем.
Он был из тех немногих избранных, у кого три месяца - лето, остальные же семь - октябрь. Куда подевались ещё два месяца, он не знал. В одной руке он держал вечность, другой, со свойственной ему беспечностью, поглаживал обнажённое левое бедро Зинаиды Михалны. Зинаида Михална была нетрезва и по сему обнажала всё подряд: от левых своих бёдер до чужих секретов. В сущности, ему были глубоко безразличны чьи-то секреты, но соблазнительные бёдра женщины оставить без внимания он не мог. О женщине, кроме её имени и того, что у неё стройные ноги, он знал только то, что она является его непосредственной начальницей. Больше о своих шефах знать ничего не надо.
Не смотря на свою третью, если не четвёртую юность, она была по-прежнему красива. И если бы не вечность, которую мужчина бережно согревал в руке, то он непременно бы уделил больше внимания даме, которая того несомненно заслуживала. А пока...
"...гостиница "Палас". подвал. бар. денег нет, но есть херес. много. мы принесли его с собой. на полу прошлогодним снегом валяется конфетти - последствия новогодней ночи. на столе стоят бутылки с хересом (ненавижу). но пить больше нечего, поэтому люблю.
пьяный Лёша пытается объяснить нетрезвой Тамаре, почему Tom Waits в его транскрипции звучит как Тум Весь. Тамара очень хочет, но ничего не понимает. а, может, потому и не понимает, что очень...
Саша - полиглот, педагог и гениальный пьяница - просто. по-английски...
мы нашли его на улице (+13 по С). он стоял прислонившись к столбу. под ним растекалась небольшая, но вполне заметная лужа.
- Саша!!!
- всплакнулось".
- Зачем ты мне всё это рассказываешь? - Зинаида Михална как бы невзначай повернулась и подставила под его зафиксированный взгляд свою не по годам упругую грудь.
- Пытаюсь создать непринуждённую обстановку, - мужчина, не решаясь освободиться от вечности, раздел женщину. Глазами. От такой наглой наивности Зинаида Михална решительно протрезвела:
- Ну, и за что нам бабам такое? Если он не импотент, то обязательно какой-нибудь пьяница. А если не пьяница, то сумашедший - это точно. - Она встала с дивана, поправила юбку и поставила точку: - Похоже, тебе сейчас не до меня. Так я пойду. А ты трахайся со своим стаканом портвена.
Мужчина медленно перевёл глаза с одного объекта на другой. С женщины, которая ещё минуту назад была в его правой руке, на вечность, что по-соседски пригрелась в левой.
Странно, но там действительно был всего лишь стакан портвейна.

"Ты что, замёрз? - крикнула Марина. Наверное, мне, - Я просила тебя принести газету".

23.06.04 г. Ялта.