Ты, да я, да мы с тобой следам, оставленным в оленьем мху

Через несколько сотен тысяч лет исчезнут мельницы, останутся их крылья и дожди. Они будут друг другу только мешать, но все же будут несказанно рады такой помехе. Дождь за окном: с 15:00 до 15:45. 45 минут уже – я засекал. У нее обязательно будут зеленые глаза, поэтому сейчас она посмотрит в окно и в глазах этих отразится зелень, захлебнувшаяся водой.
Здесь не занято? сажусь рядом - посмотреть на работу. Дождь продолжается, – хорошо получилось. Улыбается. Благодарю. Не за что. За моей спиной – абстрактное вытворчество. Возможно, – того же дяди Миши, черт их всех разберет. Покупаю себе кофе – побольше и сразу,  и отслеживаю движения людей в кафешке и шире – за ее пределами. Скучно никогда не забывать, что когда-нибудь сдохнет то последнее, что осталось от мельниц, – их крылья. Я бережно (возможно, этот дурость) храню за пазухой парочку мягких еще, зеленоватых крылышек.
Хотите мороженого? Облом, девушки уже нет. Уточнение – давным-давно. Минут десять как. Не тормози, не думай (что одно и то же).
Я напоследок посылаю ей длинную челку – в пару к новым зеленым глазам. Надеюсь, эта модница не прибьет меня косметичкой при теоретически возможной новой встрече. По мне, так вышло неплохо, – но они все привередливые такие.
На улице идет дождь, опять дождь, снова дождь.
На четвертом этаже – лабиринт. Желтая глухая труба надземелья, запаянная с обоих концов: в одну трубу вода втекает, из другой,– все, как и должно быть. Из этого лабиринта чертовски трудно выбраться: я пробовал и не раз. Иногда, при перезагрузке каких-то программ (математики этажом выше шалят), – меня выносит сюда, в кафешку, встроенную в первый этаж нашей цитадели. Здесь не занято? Нет. А мороженого хотите? Нет, я на диете, у меня, кажется, диабет, и еще – вы мне до странного неприятны. Вот так: буду давиться сам: толстеть, издеваться над несостоявшимся диабетом и...  Ну, и еще что-нибудь. Не в петлю же лезть от  отвращения к зеркалам и отполированным столешницам.
Ctrl+Alt+Del – прощай, свободная стихия, мне не удастся отравиться твоими соками и водами.
Четвертый этаж. Желтоватые стены и слабенькое освещение (которое почти что не считается). Здесь всегда было темно. Последнее время, после того как (вы будете смеяться) заложили кирпичами последние окна, заботливо заткнув каждую щелочку шлаковатой и старыми дореволюционными газетами (наверняка из архива стащили), стало совсем "уютно". Я сижу по-турецки между двумя дверями, предусмотрительно отодвинутой кем-то к самой стене - желтой, прыщавой – загляденьице просто. Рядом – человек по имени Ратка, знакомый мне на протяжении последних трех-четырех лет. Ратка, хочешь, я  научу тебя на фортепьяно играть?
Ратка сегодня в широченной джинсе без цвета и границ, вытянутом свитере и чужих глазах, с которых тихо сыплется краска. Н-да, лоханулся с фортепьяно – ей, похоже, сегодня не до этого. Слушай, лопух. Хочешь, я тебя успокою? Успокаиваю: мозги из твоей башки a la ситечко вылетят точно раньше, чем ты с факультета: так что все пройдет безболезненно и даже приятно. А вообще, знаешь, куда ты можешь деть свой рояль?.. Догадываюсь, спасибо. Туда же, куда и мороженое.  - ?  Да нет, мозги просто сочатся, прости.
Я стою  – по колено в темноте из опада, дождей и цветных упаковок. Мимо идут люди. Странно, наверное, наблюдать за человеком, торчащем в течение часа на одном месте и тупо глядящем себе под ноги? Может, хоть весело кому-нибудь станет?

Я такое существо: мне нужен дождь. Если меня не поливать, я засохну:  очень быстро, немного не эстетично и,  вероятно, несколько зловонно. Так что лучше полейте, – вам же спокойнее будет.
Южные окраины города: очередные очередного. Ряд гниющих пустых скамеек. Людей нет – во-первых, слишком холодно для посиделок, во-вторых, слишком сыро: я же один такой придурок. На потемневшее дерево налипли желтые листья и окурки. Тихо, спокойно – в общем-то, почти хорошо.
Первая кухня. Привет - они улыбаются. Здесь, сейчас – т.е. вечером и даже не совсем на четвертом этаже – они не пошлют меня. Наши царства разграничены, но иногда все-таки почти пересекаются. По крайней мере, зазор между ними становится так мал, что по нему можно пройти – нога не провалится. Главное -  заметить, когда нам снова станет не по пути. Кофе будешь? Странный вопрос: буду. Знаешь, вот тебе, хозяйка, (хозяйка? насмешил) я бы подарил… да у тебя и так все есть. Подскажи что-нибудь. (смеется) ну, научи ламбаду танцевать, что ли. Да, пожалуйста, а оно тебе надо? нет, конечно. И не попробуешь ни разу? А как проверишь, что я не наврал? просто поверю. и все.
Ладно, успокоила.
вторая кухня, третья.
Я – еще не стал местной достопримечательностью, в которую все, кому не лень, тычут пальцами. Еще не утратил таланта ненавязчивости. Просто: неприкаянный и никчемный.

Часто ухожу в лес. Походить по земле. Почему-то очень не люблю асфальтированные ровные дорожки – странно ходить там, где сказали. Предпочтительнее – по прямой (причем, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскостях). Так легче стрелять, наверное.

Все время кажется, что хватит уже прикидываться: только поймите правильно: я устал от четвертого этажа и асфальта, а не от кухонь и кофе. 

Я беру свои вещи: мой мешок, темный и мнущийся в руках – длинные пряди жесткой шерсти мешаются с завязками на одежде, рукавицы, и выхожу,
Обеими ногами – на земле. По самые колени. И сколько есть мочи – она кричит над водой, мечется.
Я знаю, что ты не вернешься.  Так что иди. Ты здесь и вправду больше не нужен.
я ухожу – земля дышит, я иду – земля качается и вздыхает – но от этого не становится тяжелее переставлять ноги. Кто умеет бежать над лыжней, кто не обгоняет и не торопит себя, может идти, не отрывая подошв от влажной топкой земли.
Тебе напомнить, как ты пришел сюда? тебе сказать? послать в спину? по скорости шагов и сжавшимся в темном следам?
Небо крутится  над головой, хлещет по сосновым лапам: только скачет по стволам тень.
следующая не выйдет проводить, и прежняя -  не вышла. Ты кинула мне вдогонку две полные пригоршни земли, засыпав первые следы, чтобы не было возврата. И сказала, что тебе больно. В темноте видна была светлая тесьма по вороту. Чуть – крылья волос, чуть – глаза.
Не думай. Не думаю – и стряхнула с ладоней прилипшую землю. Вчера эти ладони легли под вечер мне на глаза – и день кончился.
Ты ведьмой будешь
Пусть так.
И прежняя не вышла, и следующая не выйдет – я вернулся, насколько мог, до свежей легкой земли, преградившей мне путь.
Иди прочь! Убирайся.
Облака раскинулись между верхушками деревьев. Где-то зацепились, затрещали, поплыли. На ветках повисли, потом попали мне под ноги. Тепло живет в складках одежды, дыхание еще не улетело из мешка за спиной.
К вечеру я вышел к очагу. Здравствуй хозяйка. Она узнала меня: многие узнают. Тебе быть дневной птицей – заулыбалась. Ясное, светлое лицо, волосы русые. Завтра прогонит и пойдет белыми, нежными руками, какими я их оставлю, скрести, драить, шить, штопать. Да, руки обязательно будут именно такими.
Она на прощание прикоснется тыльной стороной  теплой ладони к моей щеке и радостно и легко вздохнет, когда закроется за мной дверь. Пожмет плечами и вернется в свой мир.

Все. На сегодня – хватит. Я проговариваю это про себя  раз двадцать, наверное. Все - глядя в собственную кружку. У людей, живущих в этой квартире, легкие голоса. Останусь здесь (смешное и простоя решение. И – приятное, конечно).  И засыпаю.