Часть 1. Крыса на задних лапах

ПОЛДЕНЬ СВЯТОГО ВАРФОЛОМЕЯ.
реалистическая мистерия.

Часть первая: Крыса на задних лапах.

1)Ночь. Деревня Верхние Оки на стыке границ Украины, Белоруссии и России. Изба на окраине.

Гулко цокнулись гранёные стаканы с самогонкой. Со звуком одновременно свиркнули две пары глаз. Пара выляневше-синих. И пара чёрных, как катышки козьего помёта. Скользючих. Пьянь маревом разлилась над щербатым столом. От цоканья этого, а может ото вздохов глыбинных, дрогнул зябко огонёк в керосиновом светильнике. А лампадка под иконой богоматери и вовсе сгасла, струйку едучего дыма испустивши. А оклад на ней, на иконе-то, в свете стукозубном, казалось изо ртути текучей сотворён, в узоры резбяные извившейся. На том самом месте оклад красовался, где ещё с год назад, заместо матери Господней, висел ласковый полупрофиль отца народьего, Сталина Ёсифа Виссарионовича. Вот жгучее бульбашье пойло всосалось в нутро двух мужчин. Самогон являлся последом за бутылкой французского коньяка Mortal и пузатой флягой сливового венского шнапса. Роскошь всё это такая, что по временам нынешним и сравнить то не с чем. Ведь даже имей кто тугую пачку марок (рейхс- даже, не оккупационных!) то на привозе в райцентре на них не то что бы «Mortal», а и водкой фабричной, довоенной, не разживёшься. Всё больше тряпьё да галеты.
Портов фыркнул. То ли от удовольствия, то ли от напряжения. Алкоголь уже с трудом впитывался в кровь. Он согнутым пальцем потёр высокий лобище. Квашёной капусткой хрумкнул. Затем рыжик мочёный. Вилкой его. Следом ломоть сала копчёного, с багровой прожилкой по серёдке.
И вдруг напрягся.
Как оборвало его.
Глаза сощурились. Зло. Дымчато. Лезвиями зрачков полоснув. Зрачки то – чёрточками, как у котищи. К собутыльнику обратился, к Оресту, что в кулаке своём, стакан словно раздавить силился.
- Не пьёшь то, чего? – ещё один ломоть сала, сжевав, - Горилка добродейная. Или за здравие фюрера не желается? Фюрер он…(сплюнул шкурку выжеванную, на скатерть ромбическими петушками шитую, соображал как бы, чего же ещё такого хорошего, доброго о фюрере вымолвить) фюрер он…он – голова. Он, ить, только жидам страшнее беса рогатого. А нас всех, и русичей, и вас бульбашню селянскую от ига большевицкого поизбавил. Эт-та сейчас пока тяжело. Разуметь надо. Война то какая, лютая полыхает. "Aut cesar, aut nihil"- ещё латинцы древние глаголили так. А вот как хребет Сталину сломаем, как кагал его кровяной поперевешаем, жидятами да армяшками землю удобрим, купола церквей вызолотим – тогда и жизнь настоящая начнётся. Сытая, да возвесёлая. Германцы то пришли к нам навсегда. Всерьёз и надолго по крайности. Да не криви ты рожу, пей. Главное, что? Сила за ними. Цивилизация. Ивропа. Ты вот для райха доброе дело сделал, и райх тебе за это… Вот так. Суши её родёмую. Бабка Дьячиха на совесть гонит. За то и хату её не палим, не глядя на то, что сынок красный командир. Эх, чего не говори, а шнапсу ихнему до горилки нашей – ох, далёко. Ну, да так. Тысяча лет райху. Тысяча лет фюреру. Будем!… Ну а насчёт службы? Насчёт полиции? Как? Надумал? Что молчишь то?
- Не. В полицию не пойду. У меня же хозяйство, какое никакое. Я то ведь тебя старшее маленько. Ещё в ту германскую нахлебался этой падали. Навоевался. За царя батюшку. Да за Россию мамушку. Да за веру православную. Да за отечество державное… А как получилось то? Сам ведь зришь. Царя порешили. На батька усатого сменяли. Вера порушена. Оплёвана. Расеи нема. А «отечество наше свободное» … как теперь зовется, говоришь… райхом? Обрыдло всё. Бог фюреру в помощь чертей москальских в ступе истолочь, - а меня уволь.
­ Ну-ну… а ты б ещё гражданскую вспомнил. Поляцкую кампанию. Ведь ежели чего я и напомнить могу. Не тебе. Нет. Ты память ту хранишь. Лелеешь. А… хаутману Шуману скажем? Или эсэсу, что в райцентр приехал с инспекцией какой-то. Я то в районе нашем человек не последний. И на него выход найду. Ежели нужда возникнет понятно.
­ Да ты Портов никак меня пугаешь? Ведь пуганный я. Да и за грехи свои, если их конечно грехами назвать можно, райху-то услужил. Ведь Починок с политруком мне, чай, зачтутся… А ведь ты, насколько я помню, в гражданскую не у «чёрного барона» в контрразведке служил. И память, ежели не изменяет, то член ВеКаПебе с 1924 года от рождества Христова. Ленинский призыв. Так? И картонку свою партейную ведь не сожрал перед херром хауптманом, как тот же Лукаш. Никак прикопал? Времён лучших ждёшь? Так ведь сам молвил, райху, которому там по счёту, тысяча лет фюрером намерена. И кстати. За комиссара то премия положена… сколько там марок райховых?
­ Так ведь же на неё и пьём! Не уж то, зная натуру мою подлючую, думаешь, я тебя за казённый кошт потчую? За свой уж кровный не говоря.
Портов с бульканьем разлил самогон по стаканам.
­ Эк-ка… - цмыкнул уголком рта Орест. А Портов, поправив засаленный узелок галстуха, продолжил,
­ В райцентр (гляди, тебе как другу говорю, как порядку новому сочувствующему) прибыл из райха батальон «Бранденбург». У этих хлопцев я и изобилие наше по дружбе скупил. Гарные хлопцы. Матёрые. И говорят по-нашему нас с тобою не хужее. Их сюда из Франции перекинули. Они там маков каких-то гоняли. Так что капут скоро наступит и нашим лесным бродягам… И то ведь развелось, падл, недобитков комунячих. (Портов опять поправил галстух. Узелок подтянул. Далее слова цедил ядовито.)
­ Я то ладно. Я не обидчивый. А райх добрый. Он тараканов голыми пальцами не давит. А вот бандиты лесные, волчьё краснозадое, что по округе шастает, они, информацию точную имею, и к вам, в Верхние Оки заглядывают. Им конечно политрук подраненный по хрену. Рот только лишний. Но тебе его припомнят. Ох, припомнят. Озверели комиссары совсем. Ты же видел, что с фельдфебелем сотворили. С тобой то они по чище обойдутся… живорезы… (Портова передёрнуло. Надо полагать на миг он представил себе, что будет с ним, угоди он в руки к партизанам.) Да и не в том вообще дело. Будь ты слизнёй какой-нибудь, типа того же Михася, к примеру, есть у меня боец такой, мать его раз так, что за жизнь заради страха животинного цепляется, - чёрт с ним! Ведь ты ж – вояка. Я ж тебя в деле видал. В 20-ом годе то. Как ты польских легионеров порубал. Смерть бы так косой не сработала, как ты шашкой. Помнят, небось, польские паны то? А псам-атаманам, до тебя, волка жжёного, ох, далёко. Из Бурундаевой топи то, из отряда батьки Щербатого, ведь ты один только целёхонёк возвернулся. И уполномоченный ГеПеУ поверил, что не был ты в банде, так как точно знал, что Щербатый в Бурундаеву топь подался. От отчаяния. Да от ярости. Ему видно, совейская власть, пострашнее демонов болотных была. Оттуда ведь, вот уж который век, никто живьём не возвращался. По сему видно, и поверил тебе Уполномоченный. А он то ведь, почище Христова апостола Фомы, неверующим был. И удивился. Да так удивился, что в расход тебя пускать не велел. Но срок тебе, всё же рабоче-крестьянская власть отмерила. Так. На всякий случай. А случаи, вишь, как оно выходит, разные бывают. Так чего же ты мне её, власть эту проклятущую, антихристову, повыкорчевывать помочь не хочешь? Кулаченный же ведь. Примагнитили тебя, что ли места эти, аль приворожили? Чи без воздуха этого тленного жить не можешь? Да и весь народ у вас в Верхних Оках такой. Как на цепь посаженный. Ничто вас не берёт… а такие как ты человеки райху потребны. Как эта морда большевистская говаривала (Портов машинально свернул скулу в сторону. Но, увидев на привычном месте не усатый анфас вождя, а скорбный лик богородицы, криво усмехнулся.) Кадры решают всё. Будем. За кадры… эх хороша, зараза. Ты консерву то хоть попробуй… раз уж открыли. Вещь. Сар-ди-на. В масле. Масло для печени полезно. Хорошая консерва. Французская. И сигареты вот. Хватит самосад вонючий курить. Глянь, смалево какое! Тоже, эть, французская вещь. Хоть и называется как-то пакостно. Жи-тан… А табачок ничего. Ласкает. Вишь вон и нам, от Ивропы кое-чего перепадает. Дальше больше. После победы фюреровой все сельпо жратвой и пойлом со всего света завалены будут. Думаешь, Гитлер на России остановится? Ага! Эта личность неистовая. Погоди! Ещё и банану погрызём, и ананасом мочёным похрумкаем. А по нынешним временам и такая сервировка – шик. Даже для меня. Не то что для тебя, лаптя… А кстати, уполномоченного того, ГеПеУ, Горков фамилия, если ты запямятовал, - на днях в райцентре повесили. Всё чин чином. Супротив конторы родной, там, где гестапа сейчас. Шпиён коммунячий. Он подпольем, вишь, заправлял. Порядок хотел новый рушить, нерушимый… словили сволочугу. Я его, кстати, допрашивал. С гестапой поочерёдно. Я у новой власти вес имею… Напомнил кое-чего. (Портов похабно оскалился.) Да и он мне, как попу, в грехах тайных исповедовался. Но жилист выползень краснопузый оказался. Целых три часа со мной в молчанку играть пытался. Эх, прости деяния наши, Господи. (Портов, коряво осенился крестным знамением. Ломкая тень от руки, в какую то секунду состроилась в свастику). Ещё по одной? Да пойми же ты (он резко упёрся грудью в край стола) истину единую пойми. Нельзя быть бабе наполовину брюхатой. Кто не с нами – тот против нас.
­ Это фюрер сказал?
­ Да брось ты Орест…фюрер-фюрер… фюреры приходят и уходят, а земля наша, и мы на ней остаёмся. Попытаемся остаться по крайности. Попытка не пытка, - верно ведь? Мы то кто? Бело-россы! То бишь белокожие люди арийского происхождения. Потомки благородных викингов и пруссов. Слыхал про викингов? Мы есть не москали мерзостные, чью кровь татары да жиды навозом своим жидким испоганили… С установкой идеологической на днях вот ознакомился, из имперского управления оккупированных территорий, Розенбергом самим подписанной. Там чёрным по белому сказано; что белорусы, которые с жидами не якшалися, после проверок и обмеров там разных, ну и с учётом заслуг перед райхом, будут признаны людями арийского корня. И особо достойные даже в СС приняты могут быть. И гауляйтер фон Кубэ, да продлит господь его дни, добро дал. Так то. Спешить тебе надо заслуги перед империей увеличивать… А череп у тебя вроде в норме… Арийский. Методичку вот недавно из центра получил… Уши! В этом деле главное уши! Что б мочки оттопырены были, а не сросшиеся. Эх, чудно то как! Веришь, уши свои первый раз в зеркале толком разглядел. Расовая гигиена, что ни говори, - сила… Ладно, ты думай да пей. Ещё по одной?
Портов откинулся на спинку стула. Расслабился. Забарабанил пальцами по краю стола такт: «… всё выше, и выше, и выше, стремим мы полёт наших птиц…» Резко оборвал ритм.
­ Ты меня, что? За дурня держишь? Ну не за дурня, а так (он повертел в воздухе кистью, словно лампочку Ильича завёртывал)… Ведь давно мы друг дружку знаем. Пятый десяток разменяли. Ровестнички века. Ты старшее даже. И всё не усеку я, какого сорта ты рыба? Что не пескаришка – ясно. И что не карп безобидный тоже. Кто? Думаешь, не ясно мне, зачем ты политрука с Починком сдал? Яс-не-нень-ко. Кабы не так, то за фельдфебеля порезанного карателей пригнали. Хохлов с эсэсами. Те б покуражились. ****ец пришёл бы родной деревеньке то. Ведь не резал политрук солдата то. Он тише мыши у Починка в подполе затаился. Рану зализывал. А, скорее всего, времени спокойного ждал. Я ж его видел. Зажило на нём всё. А на Починка всё ваше общество болотное зуб имело. Пришлый он ведь. И в круг ваш сиволапый никак не вписывался. Помню я, какой у вас тут колхоз был… ****ь! Зарезать по середине деревни. Да у колодца! Да так… Немцы ж по утру тихо мирно уходить собирались. Это ж продовольственная команда. Интендантская служба. Навроде продотряда. Только по смирней. Да по вежливей. Да по глупее, пожалуй… Курок, что на глаза попались – словили, а по схоронам так и не пошарили. Ты ж сам видел, как германца покромсали! Зверь лютый так не смог бы… Зверь.
­ А может то зверь и был. Волк. Фронт то в пяти верстах проходил. По лесу, вдоль болот, мяса солдатского, ох, сколько понамолото. Вот и пристрастились зверюги к человечине. И осмелели. Мясцо то людское для зверья говорят, ох, сладостно. Раз кусит, и уже ничего другого есть не может.
­ Может и волк… Всё может быть. Только ты поди, об этом хаутману Шуману скажи. Деревню то, с людями живыми, чай спалить легче, да наглядней, чем волков-живорезов по округе отстреливать, а? Да и когда такое было у нас, что бы волк по деревне шастал?! А у немца-то, чай, автомат на пузе, да курок взведенный. А ведь он даже пальнуть не успел. Да и что за зверь такой, что бы порвал так страшно? Тигра что ли? Пардус? Ты дуру то не гони. Я природу родного края знаю. Двуногий зверь это. И мыслится мне так. Бандиты лесные, специально провокацию устроили. Что б народ от порядку нового отвадить. На вермахт доблестный озлобить. Времена то суровые. Вполне могли и попалить гадючий лешатник ваш. А ты то, гляди в будущее. Ведь в следующий раз политрука, или жидка какого, в подполе не найдётся.
­ Вот чего Портов… змий ты конечно хитрый, спору нема. И зная тебя порядком, - Орест опрокинул стакан залпом, с сожалением осознав, что лишний он. И не, потому что на голоднянку (к «яствам» на столе так и не притронулся), и не потому что «много» (в былые времена «смирновку четвертями пили), а в том, что дурман самогонный расшевелил мысли и воспоминания потаённые, дрёму которых Оресту, ох как, ворошить не хотелось. Не говоря уже о том, что бы злыдня Портова в свою память запускать. Делиться с ним. Это ведь всё одно, что деньгу гробовую, на чёрный день припасённую, в фонд пятилетки, за спасибу перевести. Да ещё фининспектор заявиться; откуда, мол, гроши? Тряхнув кудлатой головой, ответил Орест, как сплюнул, - Одного не пойму я, и чего ты ко мне присмолился? Особенно в последнее время. Третий раз уже на службу свою, псовую, вербуешь.
­ Как чего? У вас тут, плану согласно, отделение полиции открывать будем. А лучше чем ты, я для него начальника не вижу. Да и бандиты лесные…
­ С партизанами я уж сам разберусь как-нибудь. Я сам во всём разберусь. И с тобой, ежели нужда возникнет. Не погляжу на то, что ты следователь полиции.
­ Старший! Старший следователь.
­ Да хоть сам рейсхфюрер. Хм. Старший следователь говоришь? Это на старые гроши, навроде уполномоченного ГэПеУ? Ловко устроился.
­ А ты не боишься, что я тебя сейчас вот на месте, и кокну. За распространение большевистской пропаганды… Глянь-ка сюда (в руке у Портова, заместо вилки, невесть откуда, появился парабеллум) … а? У коменданта отмажусь как-нибудь. Сам знаешь, я скользючий. Выползу.
­ Это я то большевистский пропагандист? Шутишь? Не… не боюсь. Я вообще ничего не боюсь. Людина ты конечно подлая, спору нет. А не выстрелишь. Нужен я тебе. Вот только зачем? Никак не уразумею.
Портов тяжело и обречёно вздохнул. Положил пистолет на стол. Знал ведь. Ежели чего Орест его голыми руками, скорее самострела всякого, придушить сумеет. Или одним ударом кулака мозги вышибет. Клацая горлышком бутылки о края, разлил самогон по стаканам. Глаза зашмыгали. По лицу червяком проползла улыбка.
­ Ить, глянь-ка! И ночку скоротали (в окошко заглянуло предвестье неласкового солнышка). Смел ты человек, Орест, ох смел. (Ходики на стене продребезжали восемь раз) А вот скажи, правда, что в Бурундаевой топи русалки водятся, лешие там всякие?
­ Не чистая сила тёмная, что ли? Проклятая орда? Вот собрал бы своих полицаев. Сходил бы. Выведал. А я не помню.
­ А ты не ёрничай. Да за такие слова… ладно. Чего корешу не простишь. Гадаешь, не понял я? Ото слов твоих, да от намёков – краснотой пованивает. Ты только со мной так шути. Я понятливый. Другие нет. Ээ-х, Орест. Прав ты. Нужон. Личность твоя, кое для кого большой интерес представляет. Сам не гадаешь, в какую яму соскользнуть можешь. Ой, не завидую. Левитану того не пожелаю, когда его Геббельс словит… Салями то пожуй. Ты пробовал когда-нибудь салями? Нет ведь. Эх, человек болотный. Это ж вещь. Союзнический. Финский. Колбаса от Маннергейма. Это не то что наши купаты с салом. Куси-куси. Может больше никогда, и попробовать не придётся. Время то ныне ломкое. А решаться надо. Советам конец пришёл. Немцы, Геббельс лично по радио рассказывал, скоро Сталинград возьмут. Из Волги-матушки лошадей своих железных напоют. И тебе пора к берегу прибиваться. И дурнем нужно быть, что бы не сообразить к какому.
­ Так ведь Москву в прошлом годе тоже навроде взяли. Только я, видно, трансляцию по радио парада германцев на Красной площади пропустил… А может ты чего слышал? А? То-то… Не о том я. Да не гляди ты на меня так, как фюрер на жида. Кабы я большевикам старое забыл, то не хоронился бы от призыва, хозяев твоих дожидаясь. Пришли то они скоро. Это верно. Обосновались прочно. И, похоже, надолго. Но я вот об чём. Не охота мне хозяев над собою иметь. Ни «чёрных». Ни «красных». Сам я себе хозяин. Понимаешь? В смысле, каком, а? Не супротив я власти. Нет. Власть она должна быть. Как без неё? Но что б она из человека холуя не делала. Что бы она не страхом подколодным, да трепетом зыбучим правила – а разумом и твердыней. А эта ваша влада райхова… гляжу на неё и вижу – от Советов она только цветом и отличается. Одно хорошо. Что жидов, как клопов вымаривают… да церкву вона открыли. Правда, отца Ануфрия расстреляли. Но за дело. Ничего не попишешь. Коротка память у длинногривого оказалась. Забыл как его в 21-ом, комсомольцы босым по снегу гоняли, да с маузеров под ноги шмаляли, заставляя ляповуху выплясывать, как чёрта на сковороде калёной. Вишь пёс кудлатый, жидков у себя в церкви схоронил… да целый выводок … А вот колхозы фюреры не разогнали. Только план по хлебосдаче утвердили. Да сало сдай. Да яйца сдай. Да птицу сдай. Да щетину. Да млеко. Да шкуры лошадиные тоже сдай … Всё райху потребно. И то, конечно, верно, что крестьянину на прожитьё оставляют куда больше чем советы… так эть партизанам тоже жрать надо. Тоже – дай! А не дашь так к стенке. Что те, что эти… а моему нутру, верь всё одно, за что в него пулю загонят. За то что «враг нового порядка», или за то что «пособник оккупантов». Что так, то так. Немец хозяин справный. Но нас всё одно за скотину держит. Хотя разумеет, что животину не только кнутом стегать нужно, но ещё и подкармливать. Что б вес убойный был. А что на убой нас держат это и ежу лесному понятно. Что те. Что эти. Ну да ладно воду в ступе толочь, да лисом вокруг курника кружить. Отвечай. Что нужно? Как знаешь сам, к власти новой я без трепета отношусь. И тебя, не смотря на пост твой высокий, за человека с тухлинкой считаю… Но неисповедимы пути Господни, как в писании сказано…
Портов перебил его острым, пронзительным взглядом. Тем самым, что, обычно, вгонял в дрожь арестанта на первом допросе. Или же заставлял съёжиться школяра у доски, в школе, не выучившего урок; в чём заключается отличие гуманизма Льва Толстого, как «зеркала русской революции», от гуманизма Максима Горького, как этой же революции «буревестника». До войны Портов учительствовал. А за неделю до 22 июня был назначен инспектором РОНО. Но Оресту он ни мог, ни двойку поставить, ни отдать на растерзание своему заму, Грицаю Барабашу и его костоломам, ни даже застрелить, чего сейчас Портову хотелось более всего. Этот мужичина, с мутным прошлым, зыбким настоящим и тёмным будущим – был нужен даже не столько ему, старшему следователю отделения полиции одного из гау рейсхкомиссариата Белоруссия, а…
В дверь не громко постучали. Не дождавшись разрешения, в горницу вошёл Стась, один из подручных Портова. Морда не брита. На рукаве ватника белая повязка, с корявой (под готику) надписью «полиция». Правая лапа любовно поглаживает воронёную сталь шмайсера, через плечо висящего. Левая мнёт картуз, вежливо снятый. Блестящие сивушной мутью глаза, обшарили стол. Волосатые ноздри трепещут. При своей цыганистой внешности, в будущем «светлом», Стась вряд ли бы сошёл за представителя народа «арийского корня». Но службу на благо райха нёс исправно и с рвением. И пользовался за сие благосклонностью начальства. Слегка брезгливой, правда. Особенно за бережливость и расчётливость. Чуялась в нём хозяйская жилка подкулачника, не поспевшего в силу прыти большевицкой политии выбиться в хозяева-мироеды. Редко-редко тратил Стась патроны из своего обожаемого автомата. Портов лично снабдил. Не в пример бойцам прочим, у которых и старый германский карабин не у каждого имелся, а всё больше трёхлинейки, подобранные на полях побоищ. Благостная любовь к орудиям убиения, всочилась в кровь Стася вместе с генами предков. Они, предки, (правда, без выгоды особой) издавна шалили на Варшавском тракте. Да так люто, что даже любая до уголовного люда Советская власть не зачла деду Стася, Парамону, Сахалинскую каторгу за «борьбу с проклятым царским режимом». Отправляясь на этап, видно оставил Парамон, отцу Стася Прохору, куль с червонцами, да жменю побрякушек, сдёрнутых с ушей и пальцев горемычных путников. Во времена Столыпинских вольностей на деньге кровяной этой – Прохор Парамонович и поднялся. Дом каменный отстроил. Наймитов держал. Пару быков, две кобылы. Но… Сначала война «империалистическая» по полесью железным катком прокатилась. Затем «гражданская» лютая. После «польская». Всё это подкосило, проклюнувшееся было, благосостояние прайда Игнашкиных. Но, всё же, помирая от болотной лихоманки, Прохор оставил наследничку не зыбкое подворье и 30 Николаевских полуимпериалов, чудом сбережённых ото власти народьей, до злата чужого загребущей. 1929 год. На чёрный день прикопал Стась золотишко. А день то «красным» оказался. Червонцами этими и откупился он от не шибко идейного «уполномоченного по колхозному строительству». Хозяйство Игнашкиных, хоть и середняцким числилось, но по старой злой памяти людской, единогласно было внесено в списки для раскулачки. С кем поделился «уполномоченный»? Так то одному Карлу Марксу на небесах известно. Но Стася не тронули. С хаты не выселили. Хотя скотину всю в колхоз, конечно же, забрали.
Будучи расположен к железякам, да к механизмам всяким, устроился Стась ремонтником в МТС. В стахановцы не выбился, но работал исправно. Пока война не началась. На МТС хотя и бронь полагалась – да немцы уж слишком быстро подошли.
Но для решения дел нынешних, суетных и страшных, из оружия своего Стась палил редко. Да и поводов особых не предоставлялось. Портов держал его при себе неотлучно. Навроде охранника персонального. А персона старшего следователя осторожность лисью проявляла. При надобности, какой кровяной, Стась всегда ножом обходился. Из обломка кавалерийской шашки выделанного. Вон из голенища сапога, торчит рукоятка роговая. Им он, быстро, сноровистей всех в округе, мог и кабанчика забить, и телка схолостить. И имел всегда за это и колбасы круг, и сала шмат, и самогона штоф. Но мастер он был великий, ножичком своим, хитро заточенным, со спины человечьей ремней понарезать, кожу снять аккуратненько и быстро, или же звёздочку на теле высокохудожественно выкарябать. За это всё имел он славу первого дознавателя. И даже шеф районного гестапо, штурмбанфюрер Ханс Бест, искренне поражался его работе, и ставил в пример своим «костоломам». В гестапо Стась приглашался в особо «трудных» случаях. «В нём пропадает талант великого хирурга»,- говаривал о Стасе штурмбанфюрер, и называл его непонятным для полицаев словом «Парацельс». Ведь подопечные Игнашкина после «обработки» не помирали, и не сходили с ума (чем часто грешили штатные гестаповские дознаватели), а жили в полном рассудке до самого момента воплощения в реальность карающего правосудия Германской империи. А главное сведения и признания выдавали все. Ну, или почти все. За исключением самых отъявленных коммунистических фанатиков, которым просто нечего было сказать, а фантазия, вылущенная догмами, не подсказывала того, что могло бы заинтересовать следствие.
­ Господин старший следователь, разрешите обратиться. Вы велели к восьми зайти. Если будете спать, разбудить. На девять «мероприятие» назначено. К «акции» всё готово. Народ практически в сборе.
Портов встал с хрустом в суставах. Нетвёрдой походкой двинулся к вешалке. Перед облезлым зеркалом натянул на глаза мятую фетровую шляпу. Шурша, облачился в потёртый дирмантиновый плащ. Задрав вверх острый, раздвоенный подбородок, подтянул узелок галстуха. Как петлю. А после к Оресту обратился, который над столом навис, как туча над пашней, не проговорил, – пролаял,
 ­ И ты мил человек, собирайся. Пошли. После «акции» добалакаем. -
Орест криво усмехнулся,
­ Ты чего, господин старший следователь, гадаешь, что за житие своё я не видел как у людишек при помощи верёвки душу вынают?
­ Это не моя прихоть, Орест Люцианович, это указ гауляйтера. Жители населённых пунктов должны явить своё присутствие на местах свершения правосудия. А ты ведь есть житель… пока. Собирайся. Шнеля. Стась, проводь-ка господина обывателя (и к уху склонясь, словно ужалить хотел) … глаз не спускай. Ежели денется куда, заставлю с самого себя шкуру спустить. Ты меня знаешь. Я сказал.
И быстро вышел на негнущихся ногах. Стась виновато потупился. Напялил картуз. И как бы вспомнив чего-то, перекрестился на икону. Почему-то левой рукой. Правая была занята. Пальцы сцепили рукоять автомата. А указательный (с ногтём любовно обгрызаном), ласково вздрачивал курок.
2)Утро. Райцентр. Город Бенск. Особняк на бывшей улице имени Молотова. Ныне она носит имя Франца Скорины.

… Когда штурмбанфюрер Ханс Бест, летом прошлого года, занял свой теперешний кабинет он, как и все эсэсовцы его ранга склонный к мистической мнительности, не мог истолковать увиденный «знак», ни как плохой, ни как хороший. В неведении он и до сей поры. Знак этот, хоть и являлся мелочью, но напоминал о себе каждый день. Знамение же заключалось в следующем. За месяц до «русской компании», в здании Бенского НКВД был проведён капитальный ремонт. Ясно, что в кабинете начальника (недавно пойманного и повешенного майора Горкова) всё было сделано с особым тщанием. Однако присущая русским (впрочем, как всем неполноценным народам) неаккуратность, сказалась и здесь. Тщательно выкрасив стены в нежно-салатный колер, маляры почему-то обошли то место, где красовалась золочёная рама, с холста на которой, косился козлобородый анфас основателя «русского гестапо» поляка Дзержинского. И когда доблестные солдаты фюрера, выразив естественные чувства истинных арийцев, сорвали его, то перед глазами Беста предстал уродливый квадрат стены, с облупившейся штукатуркой и снующему по нему насекомыми. Суть же знака заключалась в следующем: припасённый загодя портрет рейсхфюрера СС Гиммлера, идеально подошёл на это самое место. Дюйм в дюйм…
В этом году Хансу исполнилось 34. Лысоватый. Белобрысый. Высокий. Подтянутый. Бывший мичман военно-морского флота. Чёрная, с серебром эсэсовская форма, подчёркивала все стати его ладной фигуры. И длинные ноги. И высокую и мощную шею. И осиную талию. Черты лица так же нордические. Полное соответствие Розенбергову канону. В зависимости от настроения, лицо штурбанфюрера приобретало выражение; то морды скаковой лошади, выигравшей Большое дерби, то английской борзой, упустившей механического зайца в последнюю секунду. Лишь глаза имели не арийский вид. Хоть и светлые, но мутные. Это (ну и понятно залысины) являлись единственным недостатком экстерьера.
И ещё.
По утру не мог обходиться Ханс без чашки крепкого кофе. Натурального. А рейхсфюрер ведь рекомендовал своим питомцам, вместо «натурального» пить «ячменный». А лучше вообще менералочку. Типа «Лаго-Мордже».
У Ханса имелись все основания сетовать на судьбину. Когда Адольф Гитлер пришёл к власти, карьера Беста развивалась стремительно. До времён этих «факелоносных» он служил на крейсере «Берлин» под непосредственным началом, тогда ещё лейтенанта, Гейдриха, ныне всемогущего главу РСХА и протектора Богемии и Моравии. Как известно флотская карьера Гейдриха кончилась судом офицерской чести. Не от него «понесла» какая-то фройлян, на которой он обещал жениться, не то уж слишком открыто он общался с коричневой шатией будущего рейхсканцлера. А по законам Веймарской республики, офицерам рейхсвера политикой заниматься запрещалось. За месяц до победы фюрера на выборах, Бест бросает службу и вступает в Национальную Социалистическую Рабочую Партию Германии. В 1934 году вступает в СС, Гейдрих лично дал рекомендацию. На это, понятно обратил внимание Генрих Мюллер, начальник 4 управления РСХА, листая его личное досье. Именно туда, в гестапо, партия и фюрер направили служить Беста на благо Великого райха. С одной стороны Мюллер вроде бы и благоволил знакомцу своего непосредственного начальника, однако, с упёртостью, присущей его истинно баварскому характеру, не уставал искать повода, дабы услать «глаза и уши» Гейдриха, куда подальше из Берлина. Из своего логова на ПринцАльбрехтштрассе.
Паучья свара в Имперском Управлении Государственной Безопасности не прекращалась в течение всего времени существования этого ведомства. И Мюллер, не без оснований полагал, что лишний скорпион в его банке не уместен. К тому же манеры Беста (до поступления на флот он прослушал три курса лекций в Боннском университете по специальности «юриспруденция») вызывали тихую, но лютую ненависть сослуживцев. Большинство коллег Беста по охране закона и порядка в Германской Империи, попали в высшие эшелоны власти, кто из мясной лавки, а кто и прямо с нар камеры уголовной тюрьмы в Моабите. Бест же любил оставлять визитные карточки со скромной подписью: «доктор права Ханс Бест». Не любил патриотический напиток всех немцев «пиво». Предпочитал ему «лягушачье пойло» типа «бужеле», ну тому подобные мелочи…
В 1940 году Мюллер включил Беста в команду бригаденфюрера Шрекенбаха, для проведения на землях «генерал-губернаторства» акции АВ. Суть акции состояла в физической ликвидации некоторых шибко грамотных «недочеловеков», имеющих учёную степень. Например, в Краковском университете…
Залетел Бест, как это ни обидно на «аморалке». Понятно в чисто партийном понимании этого понятия. Он, чистопородный ариец, переспал с женщиной, не соблюдя при этом правил расовой гигиены.
Перед судом ФЕМЕ применение или же неприменение презерватива роли не играло. То, что полька была прекрасной, это ещё пол беды. Причудливо тасуется колода крови, и иногда даже представителям «унтерменш» везёт с экстерьером. И не в том даже суть, что дедушка панёнки оказался (как потом было установлено точно) евреем выкрестом. А…
…Короче, акция АВ завершилась. 18000 потенциальных дипломированных врагов рейха были ликвидированы. Бест возвратился в Берлин. А группенфюрер Мюллер, у себя в кабинете, на ПринцАльбрехтштрассэ, посапывая от удовлетворения, рассматривал фоторепродукции сексуальных утех своего подчинённого. И при этом выбарабанивал пальцами такт «Лили Марлен» на пухлой папке с сопроводиловкой. Там коротко, но толково, не упуская подробностей, сообщалось – что, да как, да чем дело кончилось…
Просто так, как таракана, раздавить Беста Мюллеру было не интересно. Поразмыслив немного, группенфюрер не отказал себе в удовольствии отослать материал всёмогущему шефу РСХА (ИУГБ). С одной стороны, он вроде бы оказывал Гейдриху услугу. Со стороны другой, ставил обергрупеннфюрера в довольно щекотливое положение. А со стороны третьей (у дел подобного рода, как и у медали, есть ещё и ребро) Мюллер не желал раздувать официальный скандал. Как ни крути, а Бест числился в штате его ведомства. Расовое преступление, совершённое эсэсовцем такого ранга – пятно на всю контору. И её начальника, следовательно. Запустил, мол, воспитательную работу с кадрами.
Согласно уставу (выработанному черным кардиналом Гиммлером для своих «гвардейцев») Ханс, как офицер, имел право избежать суда и бесчестия, пустив себе пулю в лоб. Или в висок. Находясь под домашним арестом, он даже «Вальтер» свой снял с предохранителя. Всё духом собирался… Бреясь как-то утром, в ванной, он с содроганием рассматривал свою оплывшую физиономию. Одной рукой скребя щёку жиллетом, рукой другой грел в кармане махрового халата рукоять пистолета. Порезался. Глубоко. В раковину капнула свежая кровь. Он на миг зажмурил глаза и представил себе, что вот сейчас, на его отражение в зеркале, брызнут его же собственные мозги… «вещь-в-себе-изсебя-и-выйдет», и…щёлк… предохранитель встал на место. А Ханс впервые почувствовал вкус воздуха. И вспомнилось почему-то из детства: воскресенье, кирха, пастор… «не убий» … грех! Но… Грех есть, и всё то, что не направлено во благо фюреру и райху. А его жизнь, жизнь арийца истинного, «хоть и оступившегося», такого умного, смелого, преданного делу партии, ещё вполне может послужить как на благо фюреру, так и на благо райху, а значить оборвать её, жизнь, есть деяние вину усугубляющее.
Гейдрих удостоил его аудиенции.
О шефе РСХА рассказывали много страшных, леденящих душу историй. И большая часть из них не была лишена оснований. Но никто, никогда не отказывал в признании изощрённости интеллекта третьему эсэсовцу империи (третьему после фюрера и рейсхфюрера СС). Будучи сам не малым охотником до «парного дамского мясца», Гейдрих по человечески понимал Беста (если конечно к подобным индивидам применимо понятие «по-человечески»)…
… Ханс катался по пушистому персидскому ковру в приемной (подаренному Гейдриху фюрером, а фюреру Реза шахом) умолял, дать возможность искупить свою вину перед родиной-и-партией где-нибудь на фронтах. На лошадино-арийской морде Гейдриха блуждало выражение брезгливости, в душе же он испытывал глубокое удовлетворение. Будучи на вершине власти Гейдрих имел возможность замять скандал, безо всякого ущерба для себя. Каким бы пакостником Мюллер не был, а выше шефа со своим компроматом он сунуться возможности не имел. Выше только рейсхфюрер и сам фюрер. Бест не был раздавлен отнюдь не по гуманным соображениям, и не, потому что он являлся бывшим сослуживцем обергруппенфюрера (о, сколько этих «сослуживцев» и «товарищей-по-партии» в «ночь длинных ножей», мгновенно превратились сначала во «врагов партии-и-фюрера», а следом, без паузы, в покойников). Ханс, с точки зрения Гейдриха, был «подлец-не-без-способностей», и мог вполне пригодиться в далеко идущих планах, которые без поправки на условность, могли претендовать на звание «дьявольских».
…Понижен в звании до рядового. Отправлен в действующую армию. Грехи перед райхом при помощи шмайсера замаливать. Вместе с парашютистами Скорцени принял участие в десанте на остров Крит. Эта блистательная операция окончательно смыла остатки британского влияния на континенте Европа в воды Эгейского моря. Летящая в бездну карьера Беста – стабилизировалась. К началу русской компании он вновь имел звание штурмбанфюрера (майора) и «Железный крест» в придачу…
Конечно же, должность начальника районного управления гестапо на стыке границ рейхскомиссариата Украины, рейсхкомиссариата Белоруссии и будущего «протектората Россия», есть отнюдь не предел мечтаний истинного арийца, который, если бы не злополучный Краковский инцидент, уже вполне бы мог носить форму штандартенфюрера и занимать отдельный кабинет в мрачном здании ИУГБ (РСХА) на улице «ПринцАльбрехтштрассэ».
И ещё одна досаднейшая пакость случилась со штурмбанфюрером. То ли от переживаний за целостность своей кожи, то ли от угрызения мук нордической совести (и то ведь, вместо того, что бы тратить свой сексуальный пыл на какую-нибудь «златокудрую валькирию», он транжирил племенное семя на извечных врагинь всех рейхов, от Римского до Германского, которые вот уже тысячи лет с упорством достойным лучшего применения, производят сонмы «недочеловеков», угрожающих самим своим существованием Великой Германии), а может быть от чрезмерного потребления кокаина (вызванного факторами вышеупомянутыми) ощутил в себе штурмбанфюрер мужскую слабость.
Произошло это, сразу же после вручения «железного креста» из вялых лапок фюрера. Награждение праздновалось согласно новой культурной традиции в публичном доме. Специальном. Элитном. Эсэсовском. Небезызвестном «салоне Кити». Бог с ней с импотенцией (её присутствие стало очевидно, не смотря на всё искусство отборных, племенных «фройлян», чьё умение делать изощрённый миньет, было вполне сопоставимо с мерой их преданности делу партии-и-фюрера). Хуже того, он вдруг с омерзением и какой-то пакостной сладостью ощутил в себе чёткие гомосексуальные позывы. Позывы эти, лишали сна, холодной испариной проступали на лбу, становились кошмарной явью. Ему ужасно хотелось некоторых своих «коллег по борьбе» и «товарищей по партии». Более того, уже здесь, в России, он чуть было не сошёлся с арестованным секретарём подпольного райкома комсомола, неким Гогой Мирзояном, который, если верить доносу сокамерника, оказался тайным гомиком. Узнай кто, даже о мыслях подобных – это конец. Безжалостный и неотвратимый. Ведь, штурмбанфюрер СС – пассивный педераст, есть нонсенс. Это даже не штрафная рота, а концлагерь, где даже должность «капо» не получишь. А более вероятный исход – тихая лютая смерть в подвалах родного ведомства…
Этот рабочий день начался как всегда. С чашки крепчайшего кофе и укола морфина.
Хор-рошо… очень хорошо…
Бест восседает за ореховым двух тумбовым письменным столом, под портретом рейсхфюрера, в своём уютно обставленном кабинете на площади Скорины в Бенске. Из окна хорошо видна площадь. В левом углу её, напротив парикмахерской, виселица. В петле чуть покачивается майор Горков, прежний хозяин этих апартаментов, в недавнем прошлом резидент НКВД в оккупированном Бенске, и, конечно же, ещё одно положительное резюме в личном деле и очередная ступенька к так желанным галунам штандартенфюрера. Ровно в 8:30 в кабинет входит лейтенант Шульце. Щелчок каблуками. «Хайль!» На стол перед штурбанфюрером ложиться орлёная папка с бумагами. Слава Богу, эта ночь прошла без происшествий. Бест открыл папку. Бросил на Шульце быстрый взгляд. Вопросил.
- От Лоэнгрина есть что-нибудь?
- Так точно, штурбанфюрер. Документ № 3… но ничего интересного…так… предположения… догадки.
Бест презрительно сощурился на выбритое до синевы лицо Шульце. Как грязью из-под колёс служебного «хорьха» обдал. Молод. Уверен в себе. Глуп. Да. Безнадёжно глуп. Ибо предположения и догадки «Лоэнгрина» дорого стоят. Лоэнгрин – это личный агент Беста в штабе партизанского командира Сухова. Кто он есть на самом деле знали только штурмбанфюрер и его непосредственный начальник оберштандартенфюрер Хонекер. Даже связной, человек надёжный во всех отношениях и преданный Великой Германии работал с агентом «в слепую». Через тайник. Донесения Лоэнгрина, соответственно оформленные, проходили через гестаповскую канцелярию довольно свободно, так как были составлены на специальном смысловом коде. И попади они на глаза какому-нибудь большевистскому агенту, тот бы ничего не понял. И понятно, никак не смог бы выяснить, что за персона скрывается под псевдонимом «Лоэнгрин».
А производственная деятельность Беста давала весьма ощутимые результаты. Оставленное при отступлении «красных» подполье было практически ликвидировано. Предотвращено несколько серьёзных попыток диверсий на железнодорожном узле и воинских складах. В частности, в локомотивном депо, был выловлен и расстрелян матерый большевистский террорист, некто К. Заслонов. Обезврежено немало агентов НКВД, переброшенных через линию фронта. Успешно функционирует сеть гестаповских провокаторов и осведомителей, довольно ловко сплетённая Бестом. Исправно работает полиция из местных колобарантов. И вот только, шатающаяся по окрестным лесам банда Сухова, портит относительную идиллию.
Сухов, артиллеристский капитан РККА, оказался талантливым командиром. Ему удалось организовать боеспособное подразделение из красноармейцев, выбравшихся из «Могилёвского котла», беглецов из лагеря военнопленных в Барвенках, и местных обывателей, одурманенных большевистской пропагандой. По имеющимся у Беста данным, контрразведкой у партизан заведует некто Райхман, до войны бухгалтер сельпо. Эта «жидовская морда» оказался достойным противником. Вместо разорённого гестапо подполья, оставленного НКВД, этот завмаг, или кто там, создал довольно живучую структуру, чьё присутствие, не смотря на все старания Беста, ощущали и местные жители, и гестапо. Райхман был осторожен и хитёр, как матёрый лис. Именно из-за его, почти мистического чутья, даже наличие такого агента, как Лоэнгрин в самом логове лесных бандитов, пока не могло нейтрализовать ни партизан, ни связанных с ними подпольщиков. Лоэнгрина Бест всячески оберегал, так как интуиция ему подсказывала, что надвигаются события, в которых этот козырной валет будет весьма к месту. Помимо интуиции, об этом говорил целый ряд фактов… например вот этот вот документ в папке… хм… спец.почта… гриф «совершенно секретно»…
- … что ещё Шульце?
- Вчера, вечером, когда вы ушли, и велели беспокоить только в том случае если «Сталин повесится», звонил фон Тилбург. Искал вас. Обещал с утра зайти. Очевидно что-то важное. Однако… Скорее всего, будет здесь с минуты на минуту… Если что, вы на месте?
- Да. Пригласите, если появится. Пока вы свободны, Шульце. Хайль Гитлер.
Не успел Бест толком вникнуть в, лежащие перед ним на столе документы, как в кабинет всочился фон Тилбург. Коллега-конкурент. Начальник спец.группы абвера (разведки вермахта, аналога русского ГРУ), базирующейся здесь же, в Бенске. Тилбург на год старше Беста, и совсем на не похож на арийца. Мундир сидит на нём мешковато. Волосы кучерявятся. А круглые очочки, без оправы, придают лицу выражение мягкости, беззащитности даже. Но это впечатление весьма обманчиво. Фон Тилбург был разведчиком экстра класса, и военным прусской закалки, вышколенным с детства в юнкерском училище. К тому же приставка «фон» была совсем не пустым звуком. Не смотря, на слегка семитскую внешность, Тилбургу не было никакой необходимости собирать пресловутую «шкатулочку ценностей», то бишь, рыться в церковных метриках, ища подтверждения того, что его предки являлись немцами, начиная с 1753 года. Ещё в Товтенбургской летописи 13 века упоминается барон фон Тилбург, погибший вместе с двумя тысячами рыцарей «ордена меченосцев» в «Эстляндской битве» с викингами Великого конунга Александра из Вальдемарбурга. С тех пор Тилбурги верно служили: гроссмейстерам Тевтонского ордена, императорам «Священной Римской Империи», прусским королям, кайзерам второго райха, а вот теперь и великому фюреру. Однако к последнему, судя по всему, отношение у Рихарда было более прохладное, чем у его предков к другим вождям Германии.
Вместо стандартного: «Хайль Гитлер!», сказано: «Рад вас видеть в добром здравии Ханс». Однако, руку в партийном приветствии он всё же поднял. Только лениво как-то. Вальяжно. Словно муху отгонял. А ведь Бест слышал, из источника достоверного, что никто иной, как фон Тилбург, в 40-ом году, на резиновой лодке, с опергруппой, перебрался через Ла-Манш, и навёл ассов Геринга на скопление плавсредств, собранных англичанами, для переправки остатков своего разгромленного экспедиционного корпуса. Другое дело, что плодами этой диверсии так и не воспользовались из-за, кажущегося до сей поры странным решения фюрера, дать британцам восвояси убраться с континента. Кстати, там же, на острове, фон Тилбург вместе с рацией, был захвачен британской контрразведкой МИ-5. Однако в плену побыл не более часа. Стёклами своих очёчечек (может быть теми самыми, что поблёскивают на его, таком не нордическом носу) он перерезал и верёвки, и горло часового. И сбёг. И заработал «рыцарский крест». И уже здесь, в России, «дубовые листья» к нему.
- Хайль Гитлер, Рихард. Я чувствую себя не плохо. Победы нашего доблестного вермахта на фронтах, не могут не радовать, - Бест свернул скулу к карте на стене. Там линия фронта, толкаемая хищными клиньями стрел, грабастай лапой тянулась к Волге и Кавказскому хребту, - Хотите кофе? Или чего покрепче? Имеется неплохой бренди. Знаете, коллега, в этой варварской стране с утра пьётся лучше, чем вечером.
- Здесь пьют круглые сутки, Ханс. Впрочем, как и везде. Кофе, если верить моему врачу, повышает артериальное давление. А из вех напитков, уж извиняюсь за отсутствие патриотизма, я предпочитаю добрый английский джинн. Но вечером… А насчёт линии фронта… русские откатываются, но дерутся с остервенением. Говорят, Сталин распорядился расстреливать своих монголов за отступление без приказа. Это, согласитесь, впечатляет. Похоже на то, что настоящая тотальная война ещё впереди. Однако, вы правы Ханс… надеюсь, гений фюрера избавит нас от ужасов второй «зимней компании».
- Рихард! Вы же окончили академию в Кенигсберге! Какая «зимняя компания»! Взгляните на карту! Танки Клейста форсировали Дон. Между Доном и Волгой гуннская степь. Железный поток 6 армии Паулюса остановить не возможно. Скоро Паулюс увидит в бинокль Сталинград. Дорого бы я дал, что бы там находиться. Особенно в момент падения твердыни красного диктатора. Рихард! С падением города, носящего имя Сталина – падёт и коммунистический режим. Конечно, доктор Геббельс немного поторопился с победными радио трансляциями, но падение Волжской твердыни, вопрос недель, если не дней. Крымская группировка большевиков практически уничтожена. Манштейн штурмует Севастополь. Керчь пала. Меня настораживает ваш пессимизм, Рихард. Ещё немного и падут Туапсе и Владикавказ. Красный флаг со свастикой развевается над Эльбрусом! А там, я уверен, и османы перестанут осторожничать. Они давно зарятся на Грузию и Армению. Роммель вот-вот возьмёт Александрию и Каир – оттуда прямой путь в Иран и Индию. А японцы на днях взяли Мандалай. Думаю, Роммель и Цуока встретятся в Бомбее в ближайшие месяцы. Оптимистичней нужно быть, коллега. Уверен, наши генералы усвоили уроки Московского кризиса. Без временных неудач, победа Рейха невозможна, к нашему общему сожалению. Но гений фюрера непобедим. Большевикам конец. А там дойдёт очередь и до «ваших любимых англичан».
- Благодарю за лекцию, Ханс. В моём кабинете тоже есть карта. Может, я чего и не увидел.
Бест уловил в голосе фон Тилбурга нотки издёвки. На щеках штурмбанфюрера вспыхнули багровые пятна. Перехватив взгляд оберста на карту, он почувствовал себя не столь уверенно. К тому же действие морфина кончилось. А ведь действительно, не нужно обладать гением стратега, что бы понять – повторяется прошлогодняя ошибка. После неудачи под русской столицей, стало ясно – вермахт не способен вести наступление по всей линии фронта. И вроде бы, ОКВ зареклось так поступать. Из-за подобного распыления сил, фон Леебу не удалось добить большевиков в Ленинграде, а Манштейну с Гудерианом выкурить русского медведя из его кремлёвского логова. Теперь всё повторяется в подобных масштабах… Вместо того, что бы сосредоточить всю германскую мощь на одном направлении и… (На каком вот только?.. О, мой Бог, эта страна обширна и бездонна, как лоно старой проститутки.) Опять… Во-он, альпийские егеря Дитлиха штурмуют Кавказские перевалы в направлении южном. А 6 армия Паулюса рвётся к Волге на Востоке… Пока всё складывается удачно. Фюреру и его фельдмаршалам в этом смертельном покере приходят каре и джокера. Вермахту нужна Грозненская нефть. Горцы Ичкерии радуются, как дети, приходу солдат фюрера, видя в них своих освободителей. От избытка чувств, они вырезают не только коммунистов, но и всех русских. Как мальчишки птичьи гнёзда, разоряют прифронтовые госпиталя. Это хорошо. Ждут германские дивизии и в Азербайджане, и в, оккупированном англичанами, Иране, и даже на родине русского диктатора, в Грузии… Но и восточное направление не менее важно. Как воздух, как нефть, необходимо перерезать коммуникации, связывающие Кремль с его безмерными Восточными пространствами, что бы вновь, как поздней осенью 41-го года, откормленные Сибирские дивизии не спасли Сталина, от, казалось бы, неминуемой гибели… Скептицизм фон Тилбурга, всё-таки имеет под собой некоторое основание. Генеральный штаб ОКВ опять уподобляется «буриданову ослу», а… А в Африке дела идут не так успешно, как кажется с первого взгляда. Роммель взял Торбук, но увяз под Эль-Амейном... А косоглазые союзнички, вместо того, что бы ударить в тыл большевикам, как нищий на пиру, обжираются азиатскими землями, раздразнив при этом «американского тигра». А этот зверь весьма опасен. Его ресурсы безмерны. Но разве могут эти торгаши-плутократы, со всеми своими долларами, помешать воплощению в реальность гениальных идей фюрера. Сейчас главное – добить большевиков. А с Вашингтоном и Лондоном можно и потом разобраться. Или договориться. Разумеется, при условии, что паралитик Рузвельт и маразматик Черчилль будут отправлены в концлагерь, где их давно дожидаются французские коллеги. Воистину всевелик гений фюрера, если даже азиатская хитрость Сталина, оказалась бессильна перед ним. Сегодня, в этом году, в компании 1942 года, лишь какая-нибудь глупая случайность, может остановить железную поступь тевтонских легионов. Типа, ха! всемирного потопа, или… (Бест поёжился) морозной русской зимы. Но! Вермахт, своими стальными лопастями, уже перемолол кадровую русскую армию. Большевистские комиссары, как загнанные крысы, предчувствуя неизбежную погибель, гонят под гусеницы армад крупповских «панциров» новые орды из глубин Азии. Русские маршалы тупы и невежественны. Битвы в Крыму и под Харьковом тому подтверждение. Люфтваффе господствуют в воздухе. Субмарины Редера в океанских глубинах. Танки Роммеля вот-вот выйдут к берегам Нила. Танки Паулюса к берегам Волги. Откуда же тогда этот циничный пессимизм у умницы Тилбурга? Прочь сомнения! Вера в светлое будущее! Вера в победу! Для неё, для веры, есть все основания. Нужно работать. Работать… А произошло нечто сверх ординарное. Тилбург не из тех, кто навязывает своё присутствие главе конкурирующей фирмы без особой нужды…
Борьба за влияние на фюрера, за власть над аппаратом насилия, соперничество, порою переходящее в открытую вражду, никогда не прекращалась – между гестапо и абвером, между РСХА и вермахтом. И понятно, между Канарисом (из-за спины которого посвиркивал монокль Кейтеля) и Гейдрихом с его «чёрными апостолами», Мюллером и Шеленбергом (из-за витых галунов которых поблёскивало пенсне Гиммлера). Впрочем, в Гейдрихе, рейсхфюрер видел для себя соперника не менее лютого, чем в рейсхляйтере Бормане. Все они азартно интриговали против официального приемника фюрера рейхсмаршала Геринга, который после утраты контроля над прусской полицией, создал довольно мощную разведку люфтваффе (ВВС). В свою очередь Мюллер, всею душою ненавидел Шеленберга и Олендорфа. Шеленберг, имя довольно тесные связи с Канарисом, исподтишка гадил своему боссу Гейдриху. Вплоть до тёмной истории с фрау Лииной, супругой протектора Богемии и Моравии. А Гейдрих, через того же Шеленберга, пытался обуздать честолюбивые устремления рейхсфюрера СС. Всё это, понятно, не могло положительно отразиться на структурах и сотрудниках, которые, порою не могли разобрать, кто они такие – «мушкетёры фюрера» или «гвардейцы» одного из его «чёрных кардиналов»…
- Ханс, я к вам вот по какому делу (Тилбург, сопя и чмокая, раскурил дорогую сигару) думаю, это коснётся наших шкур. Вопроса два. Мы с вами не глупые люди, коллеги, верные солдаты фюрера, и, мне кажется, должны найти общий язык. Что вы скажите по поводу этого документа? Взгляните. Вчера вечером получил это с фельдъегерской почтой.
Он достал из папки на коленях лист, и положил его перед Бестом.

«Совершенно секретно».
Лично.
Руководителю группы абвера ВВ «Цитадель».

В расположение территориального контроля вашего подразделения, во второй декаде апреля 1942 год прибывает специальная команда 8 отдела РСХА «Аргус». Приказываю вам оказать максимальное содействие начальнику команды гаутштурмфюреру «Снейку», вплоть до непосредственного выполнения прямых его указаний. Личность и полномочия гаутштрумфюрера «Снейка», удостоверит документ, подписанный лично фюрером и рейхсфюрером СС. Желаю успехов. Полагаюсь на ваш опыт и способности.
Канарис.

Бест поднял изумлённый взгляд на фон Тилбурга. Ведь практически, полковник совершил должностное преступление. Однако оберст Тилбург, не из тех людей, которые совершают импульсивные поступки, не просчитанные на много ходов вперёд. Хотя если он, Бест, к примеру… впрочем, кому и о чём он доложит? Не Канарису же жаловаться. Да и Тилбург ведь показал это не англичанам, и не русским… Лицо полковника приобрело выражение морды кота, косящегося на сыр на столе. И ждущего. Когда хозяйка отвернётся?
А изумляться было от чего. И даже не оттого, что полковнику абвера, было приказано подчиниться какому то там капитану, пусть даже командиру таинственного подразделения «Аргус», пусть даже из СС, а то, что этот самый «Аргус» был приписан к восьмому отделу РСХА. В этом надо полагать, и крылся основной мотив, почему фон Тилбург обратился к нему, к Бесту. Всем кому положено, прекрасно известно – в Имперском Управлении Государственной Безопасности – семь отделов. Опечатка? Ага!.. Восьмой отдел… Его существование, даже для штурмбанфюрера, ещё не так давно работавшего в центральном аппарате РСХА – есть тайна. А он, как человек не глупый, прекрасно понимал, что если люди его уровня допущены к ознакомлению с какими-то тайнами «третьей империи», то им уготована незавидная участь проходной пешки в дьявольском гамбите. Очевидно, нечто подобное ощущает и Тилбург. Во взгляде Беста мелькнула злоба. Он ясно осознал, что эта абверовская гиена втянула его в мерзейшую историю. Есть вещи, о которых лучше не знать. Но фон Тилбург не Шульце. Ознакомив Беста с документом, он прекрасно осознавал, что делал. В конце концов, там ведь не сказано, что с этим нельзя ознакомлять коллегу из гестапо. Не ясно. Пауза затягивается. Чего хочет этот очкастый питон? Живой взгляд Тилбурга, как бы гипнотизировал Беста. Штурмбанфюрер опустил глаза, пытаясь избавиться от этого наваждения. И тут его взору предстала раскрытая папка, недавно положенная на стол, перед ним, оберлейтенантом Шульце, с содержимым которой он так и не успел ознакомиться из-за появления абверовца. Вот же… лощёный фирменный бланк РСХА.

«Совершенно секретно».
Лично.
4 отдел РСХА.
Начальнику Бенского управления гестапо.
Для выполнения специального задания фюрера и рейхсфюрера СС, на подведомственную вам территорию, прибывает спецназ 8 отдела РСХА "Аргус", под руководством гаупштурмфюрера «Снейка». В связи с особой важностью задания, приказываю вам оказывать всяческое содействие программе «Аргус», вплоть до выполнения прямых указаний гаупштурмфюрера «Снейка». Ваши действия надлежит координировать со штандартенфюрером Бергом, личным представителем обергруппенфюрера Гейдриха в гау Белоруссия. У него получите личные инструкции. Надеюсь, вы оправдаете высокое доверие партии и фюрера.
Начальник 4 управления имперской безопасности
группенфюрер Г. Мюллер.

Так получается, фон Тилбург знал, что делал. Выходит, бурная военная судьбина посадила их в одну лодку. Ну что ж, придётся грести вместе… или же воду вычёрпывать. Лицо Беста обрело непроницаемость. Бесцветным голосом он говорит,
- Я так же получил подобный документ, Рихард… Но располагаю информацией не большей чем вы. Естественно, документ завизирован, небезызвестным вам, моим руководством. Придётся дожидаться этого самого «Снэйка»… Кстати, фамилия какая-то мерзкая, по-моему, английская… хорошо хоть не еврейская.
Собственная шутка понравилась Бесту, но Тилбург остался напряжённым.
 - «Снэйк» - на английском, означает «змей». Скорее всего, это псевдоним. Скажите Ханс, (он потушил сигару) только откровенно, если это конечно возможно, вы когда-нибудь слышали о восьмом отделе?
Этого вопроса Бест ждал с тоской. Он не имел для него ответа.
… В Имперском Управлении Государственной Безопасности существовало 7 отделов. АМТ-1 «Кадры». Им руководил партагеноссэ Элингер. АМТ-2 «Хозяйственно-организационные вопросы». Начальник доктор Шпанциль. АМТ-3, или «Внутренняя безопасность» (СД-1). Руководитель группенфюрер Олендорф. Родной Бесту 4 отдел. Гестапо. С Мюллером во главе. АМТ-5 «Уголовная полиция». Здесь заправлял делами «всёведающий» группенфюрер Нёбэ. АМТ-6 «Безопасность внешняя» (СД-заграница), где хозяйничал молодой Шеленберг. АМТ-7, занимался «идеологией» под патронатом оберштандартенфюрера Сикса.
Для подавляющего большинства немцев, само существование РСХА (ИУГБ) было тайной, мифом (в отличие от русских обитателей Ойкумены, для которых НКВД являлось суровой каждодневной реальностью). А карающий меч имперского правосудия ассоциировался исключительно с гестапо, лишь одним из отделов ГэБэ империи (о, наивные потомки Гётэ и Шиллера… их русские коллеги, наследники Лермонтова и Достоевского, прекрасно уже тогда понимали, что Берия и МУР, суть едины). Но даже, для информированных по довольно высокому «пайку» Беста и фон Тилбурга, наличие в штате РСХА 8 отдела, явилось полной неожиданностью. И Бесту, крайне не хотелось показывать абверовцу свою неосведомлённость. Придав лицу, выражение важности, он изрёк,
- К сожалению, Рихард, я не могу ответить ни «да», ни «нет»… даже не смотря на нашу дружбу.
- И то верно… - как-то не хорошо усмехнулся фон Тилбург. А Бест продолжил,
- Сегодня, меня, да и вас, кстати, тоже, ждёт у себя штандартенфюрер Берг. Возможно, там многое проясниться.
В душе же, Бест испытывал досадную горечь. Со штандартенфюрером он встречался двое суток тому назад. Предоставил стандартный отчёт. Получил какое-то странное задание, о конечной цели которого, судя по всему, сам Берг не имеет конкретного представления, и суть которого, как-то связана с сегодняшними событиями. Но Берг ни словом, ни обмолвился, ни о какой команде «Аргус», ни о гауптштурфюрере Снэйке.
- Понято… А теперь, Ханс, второй вопрос. Касающийся наших общих, насущных проблем. Возникла необходимость скоординировать работу. В частности, вашего агента в штабе террориста Сухова, как его там, и…
- А с каких это пор, Рихард, абвер занимается лесными бандитами?
- Абвер, дорогой мой Ханс, как и гестапо уверен, занимается всем тем, что способствует победе райха. Дослушайте до конца. Вам будет не безынтересно. Как вы помните, зимой, нам удалось захватить русских парашютистов, с рацией…
Бест поморщился. Не смотря на то, что русских парашютистов вычисли, и заманили в западню люди абвера, он пытался, правда, без особого успеха, получить диверсантов в своё распоряжение. Гестапо достался лишь, выжатый как лимон, капитан НКВД, которого пришлось расстрелять за ненадобностью. А вот радистка согласилась работать на абвер и, приняла участие в дьявольском гамбите, ловко разыгранном фон Тилбургом с русским СМЕРШем. На лисью кухню выкормышей Канариса, Беста не пустили, не смотря на видимость дружбы и сотрудничества. Дружба дружбой, а «железные кресты» врозь… впрочем, как и деревянные. И вот тебе на. Понадобился. Ишь, делишки свои с «Лоэнгрином» скоординировать хотят. Ну-ну… а фон Тилбург продолжает,
… как вы знаете Джулия (это псевдоним русской пианистки) законсервирована… была законсервирована… до вчерашнего контрольного сеанса. В самом начале нашего «радиотеатра», благодаря прекрасной «арии» Джулии, абверу удалось всучить русским, небезызвестного вам «Джокера» (Бест навострил уши. Джокер. Профессионал. Из прибалтийцев. Работает на разведку рейха с 1935 года. Благодаря изощрённой радиоигре Тилбурга, внедрён в самое логово Бериевского СМЕРШа, с изощрённой дезинформацией. Надо отдать должное. Эту операцию абвер провёл блистательно.) … так вот, Джокер – возвращается. И не один. А будет сопровождать крупного русского агента, по имеющимся сведениям, полковника НКВД, как это не настораживающие звучит, тоже с каким-то важным заданием на подведомственной нам территории. И с весьма широкими полномочиями. Диверсантов выбросят в расположение отряда Сухова. В ближайшее время. К сожалению, более точных данных пока нет. Да и нейтрализовать эту группу прямо на месте было бы глупо. Можно поломать большую игру. Они ведь должны выйти на связь с Джулией, через людей Райхмана. «Джулия» предназначена лично для «Гранда», так кличут этого большевистского шпиона, согласно шифровке Джокера. Как вы понимаете, работа предстоит большая и тонкая. И возможного успеха хватит на всех. А какие перспективы открываются! Сами представьте себе, Ханс. Но уж слишком всё переплелось. Надеюсь, вы согласны, что накладка во взаимоотношениях между моим «Джокером» и вашим «Лоэнгрином»… (всё помнит Тилбург, а то, ишь: «…как его там…») в расположении отряда Сухова, крайне неуместна. Мы ведь делаем одно общее дело.
- Что ж… я согласен, Рихард. Абсолютно согласен. Но при одном условии. Я отказываюсь играть «роль болвана» в польском преферансе. Такую же, как вы мне отвели в разработке Джулии. Я должен полностью находиться – и в курсе, и в деле. Условие такое. «Гранд» наш общий приз.
- …По-русски, мы ведь в России, «польский болван» называется «казачком». Или «засланным казачком»… Я с вами абсолютно согласен. К тому же, именно в ваш архив будет вписана ликвидация банды Сухова. А неуловимый Райхман, и подавно, достанется в качестве трофея, для полного триумфа. Жаль, что он еврей. А то, ей-богу, лично бы взялся за перевербовку. Он умный человек и, вряд ли фанатик, – а вот организатор, первоклассный. Но он ваш. После окончания операции вас, как я понимаю, ждёт Берлин. По рукам?
- По рукам. Ещё вопрос. А как мы назовём наш совместный проект?
- Он уже имеет псевдоним, Ханс… И давно. Так уж вышло…
- И какой?
- Операция «Иллион».
- Прекрасно. Только, чур, я не Ахиллес.
- Будьте Уллисом. Впрочем, на роль Агамемнона, я тоже не претендую (Бест прекрасно понял скрытую иронию Тилбурга. хитроумным Одиссеем, он считал, конечно же, себя… поглядим) Одно только жаль. Для того, что бы разворошить эту «болотную Трою», у нас вами, нет десяти лет. И даже, десяти недель.
- Ещё один вопрос, Рихард… раз уж мы работаем вместе, не только формально… Дислокация батальона «Бранденбург» в Бенске, как-то связана со всеми этими делами? Насколько я понял, абвер замышляет какую-то крупную операцию. И мне, так же хотелось, избежать накладок в своих разработках.
В глазах Тилбурга вспыхнули нотки торжества…
- Об этом, я надеюсь, мы так же узнаем на рандеву у штандартенфюрера Берга (Бест закусил губу, а Тилбург, как бы сглаживая резкость, продолжил). Всё это весьма интересно, Ханс… весьма. Похоже, нам предстоит стать участниками калейдоскопа незаурядных событий. Стёклышками в этой круговерти… Согласитесь, мы с вами, люди не последние в этих краях… достаточно информированные… можно сказать на общеимперском уровне, однако, даже не можем себе предположить, что в нашем районе может заинтересовать пресловутый спецназ «Аргус». А с ним одновременно русский СМЕРШ. Появление здесь, единовременно, гауптмана «Снэйка» и чекистского полковника «Гранда», весьма показательно. Псевдоним «Гранд», кстати, весьма многозначащ. Я достаточно знаком с методами работы русских. В выборе агентурных кличек, у НКВД, прослеживается довольно чёткая тенденция. Того же Райхмана, никогда не назовут, к примеру «Святозаром» или «Юстасом». На Лубянке, он бы числился каким-нибудь «Давидом», или на худой конец «Алексом». Да и полковника НКВД, на рядовую операцию не пошлют. Меня лично, всё это весьма настораживает. Вы правы, Ханс, до встречи у штандартенфюрера Берга.
- Меня так же Рихард это настараживает, но… я верю в конечный успех дела.
- Хайль Гитлер!
- Хайль.
…Когда фон Тилбург вышел, Бест быстро взял трубку телефона: «Говорит штурбанфюрер Бест. Срочно свяжите меня с полицией. Полиция? А это вы есть, господин Бурмистров?.. Так возьмите себе в штат нормального переводчика. А этого отдайте вашему "Парацельсу" Игнашкину. Пусть язык ему подправит. Короче. Мне нужен следователь Портов. Где? Когда будет? В 16:00? Хорошо. Пусть ждёт у себя моего звонка. И не забудьте ему напомнить, что бы подготовил краткий, но чёткий доклад о том, как он выполнил моё поручение в Верхних Оках. Запомнили? Краткий, но чёткий. Всё. Хайль».
3)Лесной массив, невдалеке от Бурундаевой топи. Партизанский лагерь.
Вечер… а может быть и утро. Но если вечер, то ранний. А если утро, то позднее. Дни на войне, тянутся без чётких граней, сливаясь в сплошную мутную полосу. Красненькую, кое-где. Шумит сурово Бенский лес. Ночи дышат ещё хриплым воздухом, залезшей под коряги, зимы. Заморозки – это, конечно, погано. Отлютовавшая вьюжная стерва, гадит напоследок. Где нежные, зелёные стебельки приморозит. Где, железными пальцами, разотрёт почки, набухшие слизью, живительной уже. Но зато и комариной гнуси, нещадной, нет. Точат свои жальца кровососы, в предлетней дрёме…
Разведка, которую три дня назад Сухов послал в рейд, вернулась с трофеями и потерями. К телеге, запряжённой двумя добрыми конягами, привязана откормленная тёлка, на поводу. А в самом возу мешки с картохой. Несколько пластов, остро пахнущего сала, пара ящиков с патронами, несколько карабинов, вязанка шмайсеров с патронташами, ещё не закоченелый труп комвзвода Евлампия, подстреленного бандерами в пяти верстах отсюда, и, ещё живой, но не жилец, молодой Степан Барабаш. Автоматная очередь разворотила ему пузо. К собственной муке, и ужасу товарищей боевых, он оставался вполне в сознании, и подвывал от боли и смертной тоски. Добить Стёпку, ни у кого рука не поднималась. Да и патронов, считанных, на своего тратить жаль. Каждый патрон – ведь немцем мертвым может стать. А придушить, боеприпасов не тратя, так это ж не по-людски… всё же не фашисты. Так и мучается Стёпка, видимо смирившись с тем, что эта, 20-я весна, последняя в его жизни. Стёпкины стоны, леденили души пленных, плетущихся следом, с арканами на шеях. Первым шёл сечевик-оуновец. Длинный. Небритый. На голове жёванный кепи, с полу оторванной эмблемой – «трэзубьцэм». А сама голова разбита ударом приклада трехлинейки. Запёкшаяся кровь, делала его вид вурдалачьим. Рядом семенит полицай, в куцей шинелишке. Мордочка сморщена. Как печёное яблоко. И двое немцев. Тучный инженер-майор, до сей поры не могущий поверить в случившиеся. Его «хорьх», разведчики Сухова, подловили на извиве Варшавского тракта. У майора, после сытного обеда в управе, вишь, живот прихватило. И, в нарушение всех инструкций, велел он шоферу (во-он рядом плетётся) у обочины притормозить. Навроде и переезд рядом был. И место не опасное, открытое. А так и был приграбастан херр майор, со спущенными штанами. Ехавший с ним, щеголеватый обер-лейтенат, был пристрелен на месте, как собака, когда попытался лапнуть кобуру, очевидно, не правильно истолковав команду: хэндэ хог!
В добротной, в три наката, землянке, начальника дозора, Борьку Хрустова, ждало с докладом всё руководство отряда. Капитан Сухов. Высокий. Ладный. С лицом наполовину обожжённым, но мужской привлекательности не утратившим. Глаза, как две подтаявшие ледышки. Прозрачные. В змеином прищуре, полуприкрытые. Левый уголок рта, приподнят белым, ломаным шрамом, в вечной волчиной полу ухмылке. На нём военная форма. Тоже жжёная, но любовно подлатанная и отутюженная. С облупившимися «шпалами» в чёрных, артиллеристских петлицах. За форму эту, второпях поутру 22 июня надетую, пулями рваную, огнём палёную, потом дублёную, пользовался Сухов трепетным почтением у товарищей, и ненавистью, с уважением помешанную, у вражин, об том ведающих. И то ведь, верно. Фронт на тысячи вёрст на восток откатился. Вокруг «тысячелетний райх», урчит хрипло. А он, на все окрестности один, в форме красноармейской, да со всеми регалиями, ходит. Свободно! И без страха. Да в кармашке гимнастёрки, хоть и с углами обгорелыми, лежит удостоверение личности командира РККА, и продаттестат даже, так и не отоваренный правда. На месте и ТэТэ личный, чей номер в удостоверении указан. С боку, в кобуре, что на портупее. Кобура, правда, не родная. Одно жаль, что орден «Красной звезды», что на речке Халкин-Гол, самурайской кровью заработан, смят в лепёшку почти, осколком, что, под Могилёвом, на груди, шрам ноющий оставил. Орден этот, генералом Жуком вручённый (когда батарея Сухова, прямой наводкой, да точно так, как святой Егорий пикой, пожгла десять японских самоходок, прямо на армейский КП вырвавшихся). Орден тот, можно сказать, дважды Сухову жизнь спас. Второй раз под Могилёвом. А первый, когда особист Суэтин, накатал «телегу» в политотдел фронта. Мол, во время боя этого самого с самураями, что границу у реки перешли, капитан РККА Сухов С. Ф., вместо того, что бы бойцов своих мудрым словом партии Ленина-Сталина вдохновлять, матом истошным приказы орал. Слова похабные, непечатные, перемежал с двусмысленными намёками на советскую родину-мать. А так же проявил оголтелый шовинизм. Называя японских пролетариев, погнанных на кровавую бойню реакционными кругами самурайской военщины:
«желтопузыми вы****ками» и «косоглазыми суками». А это в корне противоречит высокому духу интернационализма, присущего Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Услышал же, падла, из щели своей «тимошенковской»… Не написал особист, правда, из скромности понятно, что сам был назван пидором и крысой за… Впрочем, это дело прошлое…
Кадровик, в особом отделе дивизии, оказался человеком, не то что добрым, а просто тёртым и не злым. И «гражданскую» прошёл, и «империалистическую», и в Китае лиха хлебнул, инсургентов Чан-Кай-Ши натаскивая. Взвесил он, на ладонях покачивая, наградной лист и донос, лупанул стакан водки, в сейфе с делами хранимой и, скомкав лист с докладной Суетина, бросил его в корзину для мусора. А наградной лист дальше послал. Выше. По инстанциям. Пока не подмахнул его козлобородый дедушка Калинин. И сошло ведь, хитрецу этакому. Так как, кадр он был не глупый, и за зря людей не губил. В том и суть службы своей «псовой» видя, что б «не за зря». Тем паче, что нарком «железный», Ежов Николай, с внутряных дел на водный транспорт перекинут был (а оттуда на тот свет, понятно). А новый нарком, Лавр Берия, не только приказ лютый, тайный спустил, что бы краскомов боевых более не трогали, но и из тех, кто поуцелел, многих из застенков повыпускали, подлечили чуть-чуть, и в военную мясокрутку, доверие высокое оправдывать… Кадровик, однако представление Сухова к майорским петлицам придержал. И так уж вышло, что встретил войну с Германией Савелий Сухов, хоть и орденоносцем, но капитаном. А кореша по артиллеристскому училищу, все почти, кто полком верховодил, а кто уже и золотые генеральские звёздочки к лацканам присобачивал. Сухову тридцать стукнуло. А вакансий, благодаря труду неустанному, наркома «железного», с варежками его «ежовыми» – масса высвободилась. Часть капитановых товарищей места эти и очистила. Кто в Испании марокканцами каудильо повырезан, кто белофиннами на линии Маннергеймовой повыморожен, кого те же самураи похаракирили. Но большинство сгинувших, на хлеб лёгкий, политрукский позарилися – тех по Лубянкам, да Колымам загубили. Сухов же, так военной теорией увлёкся, да практикой кровяной, что ни жениться не успел, ни в партию вступить. А по счёту большому, может оно и лучше, что так вышло. Ведь, командуя полком или дивизией, сгинул бы он, приказ кремлёвский выполняя: «разгромить врага на чужой территории…», да кровушкой малой… а так… Когда снаряды на батарее кончились, когда отбили последнюю атаку германцев штыками да сапёрными лопатками, когда те, впереди мотоциклеток танки погнали, велел Сухов своим бойцам с орудий затворы посымать и, в порядке организованном отступать, уставу согласно, с остатками батареи своей да ошмётками батальона пехотного, сводную роту из них составив. Так и отступали. От границы почти, до мест этих самых, до своих так и не дойдя, но со знаменем закопченным, где лысина Владимира Ильича Ленина, золотом шитая, была пулями пробита, да осколками взлохмачена… Шли с боями лютыми, не равными, да геройскими, о коих лишь леса мрачные память хранят, да кости солдат русских… да и германских, коих, ох, не мало Суховцы поклали. А далее судьбина завертелась круговертью… и вона как вышло то… Из роты живьём, да в строю (окромя командира), лишь старшина Хмырёв остался, сообразительный и живучий, аки бестия. Он при Сухове неотлучно, навроде порученца личного, да охранника персонального. И такие поручения, порою, исполнял, что не всякому шибко идейному члену ВКП (б) доверить можно. При нём, иногда, даже Райхман речи свои, хитро завитые, ведёт. Хоть и кривиться. А он всегда кривиться. И сейчас вон, сидит по левую руку от командира, чай прихлёбывает на хвое настоянный, и кривится. Ему где-то между тридцатью и сорока. Шея тонкая, с кадыком подрагивающим. А щеки пухлые. Розовенькие. Как у поросёнка. И глаза меленькие. Как щелочки. Быстрючие. Умнючие. Так прямо глядючи, на Райхмана и не скажешь, что, мол, не православный (ежели штаны не спускать, конечно). Так ведь он и перекрестится, ежели чего, попа не хуже. И шмат сала свиного со смаком схрумкает. Ну и уж понятно ежели чего, то цитату из Маркса-Ленина завернёт. Да так, что ни у кого язык не повернётся возразить, что не мог Энгельс Геббельсу такого сказать, в открытом письме 7 съезду ВЦСПС. А по-русски говорит Райхман без картавинки. И по-немецки шпарит. И по-поляцки. Он, у Сухова, особым отделом заведует. Контрразведкой, то бишь. За голову его, лобастую, гестапо чуть меньше рейхсмарок посулило, чем за Суховскую контуженную. Из чистой субординации, понятно. Потому что, самому зачуханному полицаю известно, изведи кто Райхмана, и до Сухова гестапо враз доберётся, с подходцами своими подлючими. Справа от Сухова восседает мужчина, лет 45-и. Важно так щёки надувает. Глаза рачьи, на выкате. Над глазами, брови кустистые. А челюсть квадратная, всё время двигающаяся. Он на брюшке пальцами, сцепленными поигрывает, поигрывает. Брюшко же, не смотря на голодуху повсеместную, опасть, не успело, ещё со времён довоенных. Это Кондратий Хряков. Секретарь подпольного райкома ВКП (б). Когда райком был «напольным», секретарём он был вторым. Обида гложила его, на судьбинушку свою горькую, да на начальство партейное. С помощью начальства этого, судьбинушка и изголилась над мечтой его светлой, как слеза Надежды Константиновны Крупской, над гробом Ильича любимого. Была у Кондрата мечта. Стать первым секретарём райкома. И стал ведь… Одна беда, в тылу вражином, лютом, кости комунячие крошащем. И не рад он уже, осуществлению мечты этой непутёвой. И согласился бы он на должность, хоть инструктора, хоть завсклада, да лишь бы где-нибудь в Ташкенте, или под Ашхабадом. Ан нет. С партией, родной, любимой, не поспоришь, особо. Нельзя спорить с ней. Ведь тогда, она к кадрам своим, всё решающим, хоть строгая и заботливая, а рыбнешься чуть, то хуже фашиста станешь. А с врагами, с оккупантами, она ещё кровавей, ещё беспощадней.
… Подпольный райком на третий день оккупации сдал Портов, сволочуга продажная, в него же замом по идеологии и назначенный. Всех сдал, гадина затаившаяся. А Кондрата, спасли арбузы холодные, ранние, астраханские, что специально на прокорм ответственных работников, с Волги были доставлены. Это что бы коммунисты ответственные и печень лечили, и жажду утоляли, партии заботу поминали незлым, тихим, ласковым словом. Когда германцы ввалились в Бенск, сидел секретарь в хате своей конспиративной. Водку глушил люто. И арбузами, этими самыми, захрумкивал. Ибо страх разбирал животный Кондрата, перед началом деятельности своей геройской. А, ить, водочка и нервы лечила, и по старой партийной привычке сосредоточиться помогала. И то ли от арбузов этих ранних, ядрёных, то ли от трясучки нервической, понос трескучий начался у секретаря партийного. Да такой, что из нужника, почти не вылазил, глава подполья. Нужник, понятно во дворе был, это и спасло Хрякова. Сквозь щель, в дверце щербатой, видел, как гестаповцы во двор вломились, как дверь в хате прикладами вышибали. Весь дом перевернули, а в сортир заглянуть не догадались. И Портов, вражина, не подсказал. Хоть и по подворью, как скажёный бегал. Кусты с бульбой обнюхивал, не примяты ли. А после руками развел перед длинным гестаповцем и, залепетал, виновато щерясь: «Сбёг, ваше благородие, херр майор, сбёг сволота краснопузая. Не поспели мы. Но не волновайтеся, спаймаю я, швайна этого. Я-я. Спаймаю. Клянусь здоровьем фюрера, нашего любимого. Споймаю».
Когда эсэсы с предателем поганым, слиняли, Хрякову показалось, что желудок, с кишками вместе, в выгребную яму вывалился. До темноты сидел он на очке, не шелохнувшись. А как засмеркалось, то огородами, огородами… Ох, теперь и вспоминать муторно, как шатался по лесам. Да по хуторам окрестным. Как желудями, да грибами питался. Жуть. Но когда на отряд суховский набрёл, его как героя былинного встретили. А всё вот из-за чего. Портов, паскуда, неудачку свою затереть, пытаясь, (он в полиции районной чином не малым стал, хоть и не первым, ибо умён шибко, а подл, того более) объявления по всему по всему Бенску поразвесил, да с фоткой, что за поимку секретаря партийного, премия полагается. И среди жителей местных, с той поры слух пошёл. Что ежели кто немцам, какую подлянку сделал (ну там листовку прилепит, живите, мол, смирно, Сталин помнит о вас, а Красная Армия возвернётся, всё поприпомнит… или в бензобак грузовика армейского, кто песка сыпанёт, а то и на лимузине офицерском, словцо из трёх букв выкарябает…) так вот, всё это приписывалось неутомимой борьбе подпольного секретаря райкома, неуловимого мстителя, за товарищей своих погубленных. Товарищей, верно, повесили всенародно. Окромя Клима Лукаша, который публично, перед комендантом Шуманом, съел свой партбилет без соли, и стал после этого бургомистром Бенска. Или городской голова, по дореволюционному. Что звучало куда более солидно, чем его прежний корявый титул: «председатель исполнительного комитета Бенского Совета депутатов трудящихся». Тут язык в штопор свернётся. А так, всё просто и ясно. Бургомистр. Или мэр.
… Кондратий, за деятельность свою партийную, уж чего-чего, а язычок прикусывать научился. И когда, его партизаны по плечу хлопали, да про подвиги несусветные расспрашивали (молва их до размера цепеллина германского раздула, мол, даже охоту на самого гауляйтера Кубэ устроил), то он, со скромностью большевистской, всё больше помалкивал, щёку токмо раздувал. Шар воздушный, с одной десны на другую, языком перекатывая. Глаза его вспыхнули, когда услыхал, что отчёт партейный давать особо некому. В делах своих ратных, суетных, Сухов подзабыл как-то, что в подразделении его комиссара-то, и нету. И выдохнул Хряков, как рыба воздух ртом глотнувшая: «А я-то на что? Без партийного руководства воевать тяжело. Потружусь уж». И как-то оно само по себе вышло, что стал Хряков комиссаром в отряде Сухова. Толку с него, конечно же, было, как от политрука молока за вредность. Навек запомнил Кондрат гестаповцев, по его душу пришедших, и в боевые разработки со мнением своим не лез, шарахаясь от них, как поп от звезды серпомолотной. А раз так, то и вреда от него большого не было, который обычно приносят с собой комиссары. Хотя, конечно же, когда стараниями Райхмана хитрющего, связь с Московским штабом наладили, то выяснилось, что в кадрах партийно-подпольных-партизанских сверху утверждённых, только он один и числился, так как был централизованно оставлен на подпольную работу. А кто там разбираться стал, то ли Хряков к отряду Сухова прибился, то ли сам его и организовал. Утвердили его, короче, в должности комиссарской официально, а за геройства мифические (хотя кто его знает, может и было чего) наградили орденом Ленина. Будучи человеком, не до конца глупым и жжёным, наградой своей высокой Хряков не кичился, с партийными установками ни к Сухову, ни (упаси Бог) к Райхману, не лез особо. Так как подметил зорким глазом, что здесь, от фронта далече, да от НКВД (которого сам пуще огня страшился), среди людишек живорезных, за Маркса со Сталиным, да за дисциплину партийную, шибко то и поагитируешь. И решил он, затаившись, ждать времён прежних, лучших. Хотя в возврат их не верилось, особо. Сводки фронтовые на весь люд партийный, коммунячий – тоску навевали. Но книжонку комиссарскую, дневничок, Хряков пописывал. Заносил туда фактики всякие… Одна надежда была у него на представителя штаба партизанского движения из Москвы, месяц назад с самолёта сброшенного. Он тут же сидит. В стороне чуть. Тихий. Мрачный. Желваками играет. Чекист, видно. Товарищем Лузгиным кличут. Он, правда, всё больше с Райхманом шепчется, что Хрякову обидно…
Только что штаб обрешил как, с безопасностью максимальной, принять парашютистов, которые, согласно радио шифрограмме, должны быть сброшены в расположение отряда, на самой границе страшной Бурундаевой топи. А тут и Борька ввалился, мня треух, с запинкой, но по-уставному обратился. По-уставному то, Сухов требовал. Партизаны ворчали, но требование исполняли. Не из страха, из уважения более.
Рассказывал Борька (бывший колхозный почтарь) и гордясь и хвалясь, как майора на тракте зацапали. С обидой и возмущением, как харч из колхозников вытрясали на Недалёком хуторе. И какие они сволочуги. Как люто делится, не хотели. И будь оружие, у этих морд кулацких, то и оборонялись бы. С другой стороны и то, верно, что немцы, с неделю назад, амбары пошерстили. Так в двойне обида! Своим, и жалко. Ну, там, старосту, для порядка, расстреляли. Как пособника оккупантов. Как какая-то зараза, по следу дозора, полицаев пустила… успели ж донести, суки. Как покойный Евлампий, в «Черной пади», хитро засаду организовал. Как пощелкали почти взвод целый, карателей поганых. И пленного, вона, взяли... И всё б хорошо, да напоролись на шатунов-оуновцев из УПА, тоже рыскающих по лесам, в поисках харчей и добычи, и воюющих против всех. Как столкнулись с псами этими лоб в лоб, в бою встречном, дурном, где у пуль глаза зажмурены, а Удача шибче задом, чем передком вертит. Там Евлампий смертью героя и загинул. А Стёпка, вот, рану смертную получил. А он, Борька, бандэр с «дегтяря» покрошил. С пояса очередь дал. Случайную. Со страху. Но удачную. Бандэры, тоже успели на курки нажать, но в агонии уже.… А у этого, что в плен взяли, видно затвор заело. Так ведь, и его пуля минула… а Ашот, его прикладом по морде. Стычка длилась, минуты меньше, и не успела разгореться пламенем пекучим. Охолунули все мигом как-то. Четверо бандэр еще дергались, но мертвяки уже… Конечно же, узрей Борька сразу, что Евлампий лбом о берёзу упёрся, и на коленки осел, и Стёпку, с пузом свинцом начинённым, пристрелили бы оуновца, а так… когда руки поднял, жалко как-то глянул исподлобья, щёлкнуло чего-то в душах партизанских. Как затвор передёрнулся. Клац-клан…
Дослушав доклад, Сухов тяжело вздохнул,
- Ладно, - налил Борьке спирта из фляги, - Взлечись немного. Евлампия жаль. Дельный боец был. Схороните с почестями. А Барабаш безнадёжен? Ранение в область живота, говоришь?
- Так, командир, - фыркнул Борька, и рукавом губы утёр, - Это, вот чего… Стёпка, людина чудная, просит вот об чём, ежели можно конечно, - к комиссару Кондратию повернул лицо повеселевшее, - в партию перед смертью вступить желает. Он ведь комса. Раньше поп перед смертью причащал, да грехи отпускал. А сейчас, кроме вас, некому… товарищ комиссар, уважьте просьбу.
Кондратий Пантелеевич поморщился.
- Партия, это не просто, Борис… пария это… бюро собрать нужно. Заявление написать сможет? С рекомендациями, я думаю, проблем не будет. Вот только пленных допросим, и тогда…
- Так ведь кончится Стёпка, товарищ комиссар…
- Вот что, Кондрат Пантелеевич, - это вмешался Сухов,- ты к раненому то иди. Оформи всё. Пленных мы без тебя допросим.
- Да как же?! По уставу не положено.
- Поражаюсь, я тебе комиссар. Догматик ты какой-то. Дисциплина это хорошо. Что военная. Что партийная. Однако апостол Пётр у него, у Стёпки то, чай партбилет на КПП раевом не спросит. А помрёт, нехай, парень спокойно. Это верно Борис подметил. Заместо попа и сработай. Что делать. Война. А потом уж разберёмся, - убыло членов ВКП (б), или прибыло.
- Я есть комиссар, а не поп. А речи твои, товарищ Сухов, с тухлинкой. Не прав ты…
- Прав-не-прав… потом поправишь… а сейчас, сделай, как прошу. Что ещё?
- А то. Как ещё посмотреть на это. Мы вот в партию его примем, а братан у него в полиции служит. У Портова подручным. Кат известный. Их пара всего. Барабаш, да Игнашкин. А это дело политическое. Верно, я говорю, товарищ Лузгин?
Взгляд представителя Московского центра мутно вспыхнул.
- В этих вопросах вам, на месте, виднее. А насчёт брата… тебе ли комиссар не знать, в «гражданскую» и не такое бывало. Хуже. По уставу ты прав, комиссар. Но если не жилец Стёпка, тогда… решайте сами. Я подчинюсь любому решению бюро.
- Да какое бюро, товарищ Лузгин, командир-то у нас, сам нехристь, тьфу ты, беспартийный.
Оговорка комиссара вызвала дружный хохот, что несколько разрядило обстановку. Тут и Райхман голос подал, словно гирьку на весы кинул,
- Ты вот чего, Кондрат Пантелеевич, Барабаш старший, как и дружки его, Портов с Игнашкиным, то уж моя забота. А с молодым Барбашом – ты сам. Утешь душу непутёвую.
По кислому выражению лица товарища Лузгина было видно, что «представитель центра» не одобряет того, как в отряде обращаются с комиссаром, но смолчал он. До фронта далеко, а отрядом Сухов управлялся железной рукой. Приходиться мириться. Пока.
Пытаясь сохранить остатки партийного достоинства, Хряков, отправился к выходу. На пороге обернулся. Ткнул коротким пальцем в Сухова. Изрёк.
- Не знаю, как Барбашу, покойнику, а вот вам Савелий Федорович, давно уже пора заявление в партию писать. А то не порядок. Командир. И не охвачен. Несуразность какая-то. Время для страны нашей Великой тяжёлое, а партия… всё самое лучшее вокруг неё группироваться должно, - палец, как дуло пистолета, описал дугу и остановился на Райхмане, дернулся, чуть презрительно, - …и вас, Семён Моисеевич это напрямую касается, хоть и происхождение вы имеете не пролетарское, но заслуги ваши в борьбе с оккупантами зачтутся… так что, тоже пишите заявление. Я надеюсь, оно будет рассмотрено в положительном смысле.
- Вот, вишь, как, - Райхман допил чай и, косанув на Сухова, произнёс с шутовством затаённым, - Доверия всё же удостоился.
- А ты не ёрничай, Моисеевич, - подал голос Лузгин, - комиссар у нас, хоть и формалист немного, но, по сути, прав. Если кончать с партизанщиной, как мы тут планировали, и становиться регулярным подразделением Красной Армии, то партийное руководство для осуществления подобной цели – вещь архиважная. Так что думайте, да решайтесь скорее. Не будь партии, не будь во главе её Сталина Иосифа Виссарионовича, то давно бы фашисты на костях наших краковяк выплясывали. Так то.
- Что, верно, то верно, - легко согласился Райхман, с лица улыбицы не сгоняя, но тему сменил резко, - С кого начнём допрос, командир? С офицера?
- С офицера, так с офицера.
… Майор походил на спущенный волейбольный мяч. В победе райха над большевиками он, в глубине души, не сомневался. И до победы этой, вознамерился дожить любой ценой. А по сему, его первыми словами стали,
- Хайль Сталин! Гитлер капут!
Говорил он быстро. Слова пузырились на запёкшихся губах. Райхман едва успевал переводить. Смысл речитатива заключался в следующем; он простой мирный инженер, далёкий от милитаризма, всю жизнь строивший дороги, искренне симпатизирующий Тельману, ненавидящий эсэсовцев и партию национал-социалистов, Гитлера считает параноикам и ефрейтором, а вовсе никаким ни фюрером, настоящий вождь – это геноссэ Сталин, надежда всего прогрессивного человечества. Он, майор Тюбэ, всегда был другом Советского Союза, и даже когда-то с восхищением прочитал Михаила Пушкина, великого поэта Европы, о, я-я! Войну между Германией и Россией, считает трагической для народов обеих империй. Был к месту помянут и прусский король Фридрих Великий, и не менее великий канцлер Бисмарк. У него, у Тюбэ, в Лейпциге жена, и двое очаровательных киндеров, Отто и Розалия (Сухов мельком глянул на фото, лежащие среди прочих бумаг майора. Киндеры действительно были добротные. Пухлощёкие. Глазёнки сияют. У девочки огромные банты в косах). Далее майор выразил свою глубокую уверенность в исконном гуманизме русской армии. Он бы ещё долго говорил, но Сухов остановил его движением ладони, словно тарелку отодвигал. И к Райхману,
- Вопрос конечно риторический, но спроси, доходчиво только. Жить… хочет? - Похоже, вопрос был понят и без перевода. Майор энергично затряс головой: «О, Я! Я-я». – Тогда так. Схему охраны Варшавского тракта, я на карте покажу участки, график движения воинских подразделений, пароли, координаты линий инженерных коммуникаций, и… всё-всё-всё.
Майор любезно ответствовал, что кое-чего из спрошенного ему известно, и он с величайшей охотой всё покажет, всё нарисует, напишет, начертит, расскажет.
- Ну что ж… пока этот козёл доится, пусть живёт. Пригодиться. Согласен, Семён Моисеевич? Если, да – то даю его тебе на полное разграбление. И понятно, головой отвечаешь, что бы не сбёг. Впрочем, кого я предупреждаю.
Райхман согласно кивнул головой и, после паузы спросил,
- А с шофёром, что?
- А что? А то, не знаешь. Тоже, небось, пролетарий германский. Труженик баранки. И к Гитлеру симпатий не питает. А что на земле нашей оказался, так на то всё «майн гота» воля. Не кормить же. Сами вон, последний хрен, без редьки дожёвываем… спасибо, вон Борька подкормил. А голодом пленных замаривать, не по-человечьи как-то. Придётся свинца им выделить. Расстрелять. С этими вместе, паскудами… остальными. Только подальше отведут пусть. И могилу что б заставили вырыть. А то не годиться волчин человечиной кормить… Верно, товарищ Лузгин?
- Верно, то верно… только не спешишь ли ты, командир? Может, что путёвое скажут?
- Э-э… Все они одно говорят… Впрочем, давайте.
«Украинский повстанческий армеец», морду от крови, не то где-то отмыл, не то оттёр. Глядит затравленно.
- Слава героям! - подколол его Сухов.
- Слава Украйине… - машинально ответил бандэровец. И осёкся.
- Ишь, выдрессировали, - усмехнулся командир, но, зло в себе распаляя, молвил, - Отвоевался ты, панове. Жизнь не обещаю даже. Или сказать чего хочешь, а?
- Нэма, в мэни ничо… Я е…
- Ты по-русски говори, если зубы, после смерти, сохранить хочешь. А мои ребята, ох, злы на вашего брата, хохла иудского. Так и отдам тебя им на потеху. Как?
- Я рядовый е… Алэ, хлопци за мэнэ помстять. Кровью вашэй москальской, вильность щэ змоеться.
- Ты смотри, не боится… Знает, поди, мы то над пленными не измываемся. Звёзд на спинах не вырезаем. Глаза не выкалываем, живьём не сжигаем… Где отряд основной базируется, на карте показать сможешь?
- Курэнь батьки Мазэпы вас сам знайдэ… помстять за мэнэ хлопци… А жыты бажаю. Як нэ бажать. Алэ ж всэ одно вбьете. Алэ загинуть хочу, як людына, а нэ як тварына, якась.
- Кем до войны был? – это Райхман из своего угла спросил.
- В Ровно жил… - без акцента, не коверкая слова, ответил пленник.
- Упрямый… - с некоторой долей уважения Сухов глянул на бэндеровца, - сдавался тогда зачем? Раз всё знал…
- Так ведь только скаженный на пулю, верную, лезет…
- А ты, выходит не псих?
- Я жолнер1, …е…
- Нет. Не солдат ты, «друже». Ты предатель. Ладно. Считай, выторговал у сестрёнки безносой пару лишних часов. Увести.
…Ежели прыть, приведённого полицая, да на боевой пыл перевести, то худо бы пришлось отряду. Командира своего, лишиться мог запросто бы. Полевая форма Сухова, произвела на пленённого какое-то магическое действие. Отвык видно за год от вида петлиц. Хоть и не голубых, а всё одно страшных. Ужом извернувшись, рванулся к Сухову, да так, что и дёрнуться никто не успел. И на колени. И давай носок сапога вылизывать. Что в суглинке липком. Языком розовым, нечистым. По собачьи. При чём не для вида, а от души. Когда его оттащили, да встряхнув, на ноги поставили, то слёзы, обильными, мутными ручьями, брызнули из сморщенных глаз,
- Товарищи! Дорогие! Христа ради! Простите! Невинен я ни в чём! Силой меня в полицию эту чёртову загнали. Не стрелял я даже, ни разу. Не убивал я никого. Свой я. Советский. Детки у меня. Михась я. Из Приблудок. Вон товарищ Райхман, знает. Смирный я. Ой! Не казните меня, товарищи дорогие. Что хотите сделаю. Отслужу, чем смогу. Детки у меня… Детки. Олеся. Иванко. Гринька… Детки…
- Деткам своим, Михась, ты навек жизнь споганил, - без злобы сказал Райхман, - когда фашистов прогонят, как они людям в глаза смотреть будут, зная, что батя - предатель.
- Ой, не предавал я никого! Портов! Портова, знаете? Сказал, что расстреляет, хату попалит, ежели в полицию не пойду. Пригнобил он меня. Куда же мне деваться то, было?… Да и кто ж знал, что советские придут…
- Не верил, значить… - Сухов склонил голову. Как человек военный до мозга костей, он кожей ощущал, всесокрушающую мощь военной машины вермахта. Линия фронта (а не только хвастливые речи Геббельса) свидетельствовали о несокрушимости германцев… Но была Москва. А значит, «тевтонский клин» можно остановить. А кому же это сделать, - как не русским. А он, Сухов, есть русский офицер. А значить – это его прямое дело. Его работа. Он ещё раз глянул на Михася. Что-то шевельнулось в душе командира. Лишний этот человечек, в жестокой военной круговерти. Жить тоже хочет. А кто не хочет? Но вспомнил Сухов солдатиков своих, из третьего взвода, железными гусеницами имперских «панцыров» перемолотых, да так и не бросивших гаубицу, в которой затвор заклинило… Эх, был там один. Сидоркин. Женя… Евгений… Как по отчеству…на «В» отчество. Очкастый. Нескладный какой-то. Всё грома боялся. Грозы. Как гром, так у него инстинктивно ко лбу щепоть тянулась. Непутёвый вообще-то солдат был. А вот канонады не испугался. Хоть бы хны. И не герой. Просто не отступил без приказа. Вместе со всеми… Никогда не простит Сухов, солдат своих загубленных. Ни Гитлеру. Ни Германии. Ни себе самому. Хотя и сам-то, вроде ни причём… Разве что в живых остался… Впрочем, расстрелянный Михась, никому не поможет. Никого не воскресит. Тяжёлый, хрусто-костяной груз лежал на плечах капитана. Власть над жизнью человечьей, не дурманила Сухова сладостью сахарной. Вот так вот просто… безобидного во общем-то человечка… на убой… как муху… как клопа. Угнетала душу власть эта, необходимостью своей кровяною. За год войны, смерть стала для капитана, не то что бы привычной, но как бы утратила свой трупно-сладостный запах. И собственные воспоминания о непереносимой боли (перенёс всё-таки), и об ужасе животном, когда контуженный, в воронке дымящейся лежал – притупилось всё это как-то… Война уже стала для капитана работой, от которой не увильнёшь… если даже такая мысль вдруг придёт в голову. В голове Сухова, подобные мысли не гостили.
- Увести…
- Погодь-ка… - Райхман поднял указательный палец, - Скажи-ка Михась, а Портова, ты, когда в последний раз видел? О нём, чего рассказать можешь?
- Всё! Всё скажу! – Михась преданно завертел головой, не зная на ком остановить свой взгляд, нашкодившего пёсика – Вчера в Верхние Оки направился. На акцию. Там фельдфебеля немецкого зарезали, и красноармейца в подполе нашли… Хотели за немца деревню палить. Да колхозники политрука выдали. Говорят, что он немца то и порешил. Теперь только его повесят. И мужика того, что хоронил, с семейством… а может уже… Ох! Товарищи милые, не губите! детки у меня…детки…
- А Барабаш, с ним? – не замечая причитаний, спросил Сухов.
- Не … Барабаш, в Бенске остался… Игнашкин с ним. Их в Верхние Оки много подалось. Целая рота… А Портова лично, начальник гестапы, госпо… гнида фашистская, кат, Бест вызывал. Инструкции какие-то давал… Сам краем уха слышал. А ещё из Минска, важный немец приехал. Слыхал я. Нам вот шинелишки новые выдать обещали. Смотр должен быть… Не губите, товарищи дорогие! Отслужу я. Ей, богу отслужу. Детки у меня…
Райхман махнул рукой. Причитающего Михася, уволокли,
- Не нравиться мне всё это, - не известно к кому обращаясь, сказал он, - ох не нравиться. Портова достать нужно.
Сухов,
- Тут тебе, Моисеевич, и карты в руки.
- И то верно… Товарищ Лузгин, вы мне вот чего скажите, возвращаясь к нашему предыдущему разговору, к вопросу о людях из Центра, как я понял, для них в Бенске, радист законсервированный имеется?
- Так, товарищ Райхман.
- А есть ли у вас гарантия, в надёжности этого человека?
- А у вас, что? Есть какие-то сомнения?
- У меня есть предчувствие, мне кажется…
- Креститься нужно, когда, кажется.
- Да ведь некрещёный я… меня вот весьма настораживает неестественная активность противника в преддверии чего-то… Чего? А?
- Бдительность – это хорошо, - неопределённо ответил Лузгин, - но наша задача (он рубанул воздух ладонью) строго выполнять указания из центра. Из Москвы. Выполнять железно. Не жалея жизни. А не рассусоливать. И не строить догадки. Там (он поднял вверх пальцы) головы не глупее наших, извилинами шевелят. А у нас задачи конкретные.
- Ещё вопрос, товарищ Лузгин. Я не специалист по парашютам, в ОСАВИАХИМе не состоял… Какова вероятность точного приземления?
- Это вы к чему?
- А к тому, что костры, лучше жечь ближе к болоту. К топи Бурундаевой. Туда, если что, каратели не сунуться. Но аккуратно. Что бы товарищи из Центра, в трясину не угодили. Оттуда ведь выхода нет… как и из гестапо.
- С километр. Ну, метров 800. С учётом ночи, возможно и больше.
Сухов, искоса взглянув на Лузгина, подвёл черту.
- Ну, всё братцы. Совещание окончено. Вопросы есть? Нет. Тогда обедать.
…В вдогонку Борьке, был послан старшина Хмырёв, с указанием пленных перед расстрелом накормить, продуктов не жалея. И чтоб потом могилу по глубже вырыли… Подумав немного, командир приказал расстрелять и майора Тюбэ, после снятия показаний понятно. Оставшись один на один с Райхманом, Сухов спросил, жадно раскурив беломорину.
- Ну что скажешь, Сёма?
Райхман вновь заполнил кружку дымящимся чаем и, дуя на воду, вымолвил,
- А ничего хорошего, Савелий Федорович.
- Ты это насчёт гниды? Вроде ж перекрыли всё. Неужто опять?
- Так, Савелий Фёдорович, так. Всё перекрыть не выходит. Не у кого. Если уж мне от «Щуки» из гестапо вести доходят, то туда и подавно. Вон, глянь, что за текст Бесту пришёл от нас, - он аккуратно достал из кармана ватника замусоленный листок, бережно его разгладил. Зашевелил губами, - Швайн… нихт… драй… сейчас переведу дословно. Так. Свинья опоросилась. Щенки считаны. Сосут за троих. Упырь не забредал. Пенсне треснуло. Вторые станут третьими. Лоэнгрин.
- Бред какой-то, Сёма. Какая свинья? Какой упырь? Ты хоть сам понимаешь, об, чём речь ведётся?
- Не всё. Хитрый Бест. Ох, хитрый. Извести он, нас с тобой хочет. Как кость в горле, мы для гестапо. Мы мешаем чему-то… Чему? Об этом пока можно только догадываться.
- Ты не мудри, Сёма. Талмуд не цитируй. Конкретно?
- А конкретно, разумеется, мне так. Известно в гестапо о прибытии к нам парашютистов. Готовятся там, к их прибытию, нас с тобой не меньше.
- С чего ты взял?! Впрочем, твоему нюху верю. Он ещё никогда не подводил… Ты реши, как гниду вывести. Падла. Своими бы руками придушил.
- Это ты зря так бы сделал. Сразу, если. Спешить тут нельзя. Узнать нужно – кто? И поиграть с ним. И с гестапо. Как кошёнок с мышью. Тут главное, мышью не стать.
- Как Сёма, как?
- А вот послушай. Получится, может чего…
… Через пол часа после ухода Райхмана, когда Сухов собрался, было забыться в тревожной дрёме, в землянку ввалился Лузгин, весь взвинченный какой-то. С ним комиссар Хряков, важно надутый, за важностью этой, однако страх в глазах, обмылком проскальзывает. За стол сели. Спросил Лузгин неожиданно,
- У тебя спирт есть, командир? Налей-ка нам. А то разговор больно зябкий предстоит.
Сухов не возразил. Поведение представителя Центра, было настолько удивительно, что и сам глотнул спирту то.
- Вот что, товарищ капитан, - Лузгин, разговаривая с Суховым, нарочито подчеркнул его воинское звание. Сам он был майором. Обычно же, подчёркивания этого, старался избегать. Что бы сие означало? Неужто из Центра, по рации пришла очередная ересь. Так и есть. Что там говорит Лузгин? … - пришла, сам знаешь, откуда, радиограмма. Расшифровал я. Комиссара вот позвал… Без партии тяжело будет. В таком деле коммунисты нужны.
- Ну что там такого? Гитлер околел? Или французы Берлин взяли?
Лузгин, не замечая раздражения командира, продолжил.
- Человек ты, я знаю горячий… Так вот, учти, то, что я тебе сейчас скажу, лично, слышишь, лично одобрено Лаврентием Павловичем. Вот так то… Ты это… достань-ка обойму из своего ТэТэ.
- Это ещё, к чему?
- Горячий ты, я же говорил…
- Да на нервы не жалуюсь… контуженный разве что… Ну?
- Вот чего, Савелий Фёдорович, и ты Кондратий Пантелеевич, сложное дело предстоит нам. Страшное. Но, нужное. Из главного управления СМЕРШа пришло указание, отряду нашему, начать осуществление секретной директивы по плану «Д». А здесь, вся наша большевистская твердость потребуется…
4) Примерно за месяц до вышеописанных событий. Лондон. Одиннадцать часов до полудня. «Билдинг» корпорации Би-би-си.
Столовая находиться на нижнем этаже здания. Там людно. А над всей Британией безоблачное небо. Ассы Геринга отбомбились ещё ночью. По огромному холлу сновали сотрудники с подносами, как муравьи с травинками. Они не без оснований полагали, что; война войной, а ленч ленчем. Пахло тушёной говядиной, варёной капустой и давленым луком.
Пользуясь своим удостоверением, Майкл полагал отобедать сегодня именно здесь. И не только оттого, что у Джонатана, калеченного ещё под Верденом, можно было без карточек получить сносный творожный пудинг с клубничным джемом, или выпить стакан хоть мерзкого но, довольно настоящего джина. Но не только по вышеперечисленным причинам, а и по личному интересу, смешанному, но не взболтанному со служебными обязанностями. А должность у Майкла была такая: «секретный агент на службе Его Величества». Он не состоял в штате МИ-5, которая сошлась в смертельной схватке с абвером и молодцами из СД-6 РСХА. В «Интеленджес сервис», отдел в котором числился Майкл, даже не имел кода. А свои задания он получал лично от шефа, чья фигура считалась не менее мифической чем, скажем, профессор Мориарти. Шеф назывался: «лорд Блекфокс». Лордом он был настоящим, «Блекфокс» – псевдоним. Истинная же фамилия известна лишь трём лицам на просторах Британской Империи: премьер-министру Черчиллю, главе оппозиции Его Величества Эйтли, и лично Его Величеству королю Великобритании и Императору Индии, Георгу VI. Через час Блекфокс ждал Майкла в офисе на Альма-стриит. А пока обед. Он же второй завтрак, а возможно и ужин.
На поднос Майкл Бонд поставил: миску с супом из бычьих хвостов; тарелку с мелким рисом, прикрытым ломтём говядины, жесткой даже на вид; спаржу; чашку жидкого чая без молока и сахара; пудинг искомый; и, конечно же, пол стакана джинна. Он давно уже выпас того, ради рандеву с кем, решил сегодня отобедать в самом логове Имперской пропаганды.
Вон, за столиком слева. И как удачно! Радом с ним сидит старый знакомец Майкла. Они познакомились 20-ать лет тому назад. В Бирме. Виделись потом ещё и в Испании, в Каталонии, в 38-ом году. Сейчас Эрик Блэйр служит королю у микрофона. И говорят не плохо служит.
­ Разрешите?
 Они что-то празднуют. На столе бутылка джинна, на половину пустая. И не хитрая снедь.
­ А Майкл! Садись! Гай (кивок в сторону собеседника) получил новое назначение. И не куда-нибудь. В форрин-офис. И пост важный. Знакомься. Восходящая звезда нашей дипломатии – Гай Берджес. Впрочем, в теперешние времена карьеру легче делать в песках Ливии. Но Гай не унывает. Верно?
Берджес улыбнулся краешками губ, склонив на дюйм голову. Майкл увидел идеальный пробор и, чисто машинально погладил свою взъерошенную шевелюру. Блэйр был уже на взводе. Разлил джинн по стаканам. Он был худ. Истощён даже. Непослушные волосы падали на неестественно высокий лоб. Щёточка усов придавала линии рта сардонический изгиб. А глаза, не смотря на алкогольную пелену, напряжены и, чертовски умны. Берджес, подчёркнуто холоден. Чопорен даже. Глаза чуть мутные. Словно, смазаны застывшим коровьим маслом. Тонкие губы навсегда застыли в улыбке ледяной вежливости. Ну, ещё бы. Аристократ. Выпускник Кембриджа. Завсегдатай приёмов в Букингемме. Не последняя личность в секретариате покойного «миротворца» Нэвила Чемберлена. И… То, что «восходящая звезда Британской дипломатии» пассивный педераст, это ещё пол беды. Какой английский аристократ, по молодости не грешил гомосексуализмом и идеями социального равенства? К «голубым» Майкл относился, хотя и с брезгливостью, но без злобы, как к больным незаразной формой проказы. Берджес работал на большевиков! В этом Майкл Бонд был уверен. Хотя и не мог привести веских доказательств. Замысловатый извив обстоятельств сложился так, что, благодаря сведениям, которые этот «аристократ» переправил на Лубянку, ему, тогда резиденту «Интеленженс сервис» в Мазандеране (северный Иран) пришлось три месяца провести в зиндане Ага-хана, имама ордена исмаилитов. И если бы не безызвестный полковник Лоуренс, то его скелет и до сей поры бы обсасывали клопы. Что, надо полагать они и делают теперь с костями Кара-Мустафы. Именно Лоуренс и дал ему, тогда, конец клубочка, размотав который, Майкл вышел на Берджеса. Но сэра Лоуренса больше нет. А с ним, в количестве многих других, ушла и эта тайна. В могилу ушла. Полковник заигрался. С абвером заигрался. Чашу терпения Ми-5 переполнило то, что этот «бич пустыни», направил подробный и настоятельный рапорт в форинн-офис, где рекомендовал правительству Его Величества полностью свернуть деятельность своих спец.служб в Иране, и отдать эту страну в полное распоряжение Германского райха, считая что если немцы, через Реза-шаха ударят в тыл Советам, то это будет весьма полезно для Британской империи.
       Большевиков Майкл ненавидел. Он прекрасно помнил судьбу своего учителя, Сиднея Райли, замученного в застенках ОГПУ под личным руководством Дзержинского, нарушившего все джентльменские соглашения с ассом британского шпионажа. Впоследствии Майкл, несколько лет работал против чекистов на границах Русской Центральной Азии. Здесь его пути с Лоуренсом, ещё раз пересеклись. Правда, косвенно. Бонд был руководителем тайного проекта лорда Блекфокса «Шамбала», а Лоуренс пытался реанимировать движение басмачей, сменив накидку бедуина на туркменскую папаху. Но его «пантюркистская» авантюра с Энвер-пашой, окончилась неудачей и смертью последнего от рук тех же чекистов. То, что получилось с дикими арабами, не выгорело с узбеками и таджиками, хрипящими под «железной пятой» красного диктатора.
       Гитлера же, и его коричневую шайку лавочников и недоучек, Майкл просто презирал. Примерно так же, как воинствующих пассивных педерастов, страдающих комплексом неполноценности и паранойей. Самое гуманное, чего эти субъекты достойны – это помещение в психиатрическую клинику, под наблюдение врача-еврея. Майкл был полностью согласен с высказыванием, обожаемого им Черчилля: «… почему в Англии нет антисемитизма? Просто англичане не считают евреев умнее себя».
       Хотя будь он, Майкл Бонд, на месте того же Черчилля, или Чемберлена, то выделил бы этим беспокойным потомкам Иакова, какую-нибудь подмандатную территорию. Да хоть ту же Палестину. Но никогда он не ставил себя на чужое место, так же точно как не представлял на своём кого-либо иного. В его характере латентный антисемитизм и некоторый интеллектуальный расизм вполне уживался с полным неприятием как большевизма, так и национал-социализма.
       … Только вот какой-нибудь «зоопарк» национал-социалистам не светит. Хорошая пеньковая верёвка, смазанная собачьим жиром, вот лучшая профилактика от идей расового (да и классового) превосходства. Хотя когда Бонд лично протоколировал беседу лорда Блекфокса с рейхсляйтером Гессом, замом фюрера по партии, тот с пеной у рта, утверждал, что Германия и Британия близнецы-сёстры и, им просто необходимо объединиться для борьбы с большевизмом (конечно же, Гесс был уже в курсе намерений своего вождя-и-учителя по отношении к «брату Иосифу»). А после, лорд велел удалиться даже Майклу. Видимо рейсхляйтер вознамерился сообщить нечто такое, чего не стерпит даже бумага секретных протоколов с грифом «хранить вечно». Та беседа тет-а-тет продолжалась около часа. Когда она закончилась, Бонд впервые видел своего шефа в состоянии близком к растерянности. Блекфокса мало, что могло удивить. У него и бровь не дернулась, когда он получил от Эдварда Гувера из ФБР, некоторые артефакты, добытые небезызвестным археологом из штата Индиана, Джонсом. Бонд ума не мог приложить, чем таким мог поразить свихнувшийся наци, человека державшего в руках настоящий священный Грааль и слышавшего магнитофонную запись беседы с современником короля Ричарда I.
       Через двое суток, после беседы Блекфокса с Гессом, Бонд получил своё последние задание. И отбыл в Бомбей.
…Эта его командировка продолжалась более года… До сего момента, Майклу не вериться, что он остался в живых и вернулся. Мало того – выполнил задание… почти …
       Заспиртованная голова раджи Наха, скорее всего уже потрошится «алхимиками» в секретной лаборатории Пью Хьюго. Блекфокс, наверняка уже ознакомился с отчётом, над которым Бонд корпел последние трое суток, в деталях излагая все эпизоды своей Гималайской «улиссиады». А сам спец.агент уже третей день наслаждается покоем в имперской столице, которую проклятые «гунны» бомбят с чисто немецкой педантичностью. После сегодняшней, предстоящей, аудиенции у лорда, Майкл не надеялся получить орден. В его планы входила, хотя бы неделя отпуска, которую он намеревался провести в Глазго, с женой Элизабет и сыном Джеймсом. Хотя… скорее всего результатом встречи с боссом будет получение какого-нибудь очередного сумасшедшего задания. Но что поделаешь… война. Впрочем, война для него продолжается уже больше 20 лет. С тех самых пор, как он, дохнув на золотое перо «паркера», поставил свой замысловатый росчерк в контракте, отдавшем его тело и душу, в полное распоряжение контрразведки Его Величества. Но что есть настоящая «работа», он осознал, лишь, когда попал в секретный отдел, к лорду Блекфоксу. В сравнении с перипетиями этой имперской службы, даже фантастические авантюры его первого босса Сиднея Райли, или приключения того же Лоуренса Аравийского, кажутся поездкой «на воды в Карлсбат».
­ За что выпьем, Майкл, - весело спросил Эрик Блэйр, разливая, джинн по стаканам.
­ За что? – Бонд повертел в руках стакан, - За что можно пить во время войны? За победу.
­ За нашу победу … общую … - качнул стаканом в воздухе Берджес.
И скривившись как-то по-плебейски, заглотнул содержимое. Блэйр так же повертел стакан, уже пустой. Хлебанул из чашки остывшего чаю, и, вдруг оживился. Продолжил в слух одну из своих мыслей, которые очевидно, роились в его голове словно пчёлы над дуплом, в которое полез медвежонок Винни.
­ Прекрасное название для джинна.
­ Какое? – Берджес вежливо перевёл на него взгляд.
­ «Победа»! – Блэйр возбуждённо разлил пойло по стаканам.
Берджес: Если честно, то я бы предпочёл напиток, который потребляет Черчилль. Никогда бы не поверил, если бы сам не попробовал, что русский бренди ничуть не хуже арманьяка. И вообще русские молодцы. Я всегда говорил, что именно они сломают хребет Гитлеру… впрочем, как и Бонапарту в своё время.
Бонд: Тогда предлагаю тост за нашего доблестного союзника, русского фюрера Сталина!
Произнеся это, пристально всмотрелся прямо в глаза Гая Берджеса. Тот молча опрокинул стакан. А Блэйр, как бы не слыша их, разглядывая содержимое стакана своего, вдруг выпалил, -
- Винстон будет пить джинн «Победа»!
­ Черчилль? – вопросил Бонд.
­ Это пойло? – вторит ему Берджес.
­ Нет. Мой Винстон. И лет через сорок… а может сорок пять.
Эрик Блэйр с сожалением глянул на пустую бутылку и, принялся сосредоточенно рвать зубами, похожий на подмётку кусок говядины. Столовый нож её не брал, только яростно скрипел о тарелку.
…Вид Берджеса, без наручников, в галстуке-бабочке, а не с верёвкой на шее, брезгливо ковыряющегося в тарелке, поднимал в душе у Майкла волну холодного бешенства. Ему, вновь вспомнился труп сержанта Бернса, с которого мюриды раджи Наха, сдирали кожу над жертвенником богини Кали. Бернс так и не выдал Бонда, который как раз в это время, карабкался по отвесной стене чертога Наха, и видел эту жуткую сцену в прорезь бойницы. Слава Богу, охота за головой этой бестии и тайной «Снежной девы» закончилась успехом.
 Там, в Гималайских ущельях, война в Европе, казалась чем-то далёким и не реальным. Это впечатление, конечно же, весьма обманчиво. Уже в Калькутте, Бонду стало известно, что он лишь на 22 часа опередил людей из «РейхСихерХерхайтосхАуптвмп» (РСХА). Скорее всего это была пресловутая команда «Аргус». Пожалуй, единственные субъекты из штата Гейдриха, с которыми он, «агент 002» Майкл Бонд, предпочёл бы избежать боевого контакта. Естественно если бы нашёлся уважительный повод, не ставящий под сомнение не столько честь джентльмена, сколько профессионализм диверсанта-разведчика экстара-класса. И уже на пути в Лондон, в Кейптауне, проанализировав догнавший его отчёт Камала Синха, своего личного, и самого лучшего агента в Южной Азии, он отчётливо понял. По следам немцев, шаг в шаг, шли люди из НКВД, судя по всему «стальные волки». А с ними он, да и весь департамент лорда Блекфокса, имели свои, личные счёты. Интересно, кто кому перемолол кости на развалинах, разорённого змеиного гнезда «гималайского Люцифера».
 А эта погань, Берджес, вона, аристократически жуёт жёсткий, как каучук биф, запивает его, хоть и жидким, хоть и стылым, но настоящим ланкийским чаем «Липтон». А вечером, после приёма в форрин-офис, подставит какому-нибудь прощелыге свою задницу, предварительно вымытую апельсиновым мылом, которое на чёрном рынке стоит 1 фунт 20 шиллингов за брикет. А потом, переваривая извращённый кайф, засядет за послание к своим кремлёвским хозяевам… сволочь. Чувство мерзостности, которое испытывал Майкл к большевикам, превратилось в ощущение, сравнимое с рвотным спазмом, когда он узнал, что по приказу циничного и коварного Джугашвили, они выдали своих германских соратников по Коминтерну в лапы Гиммлера. Это случилось тогда, когда Сталин, после своей Львовской встречи с Гитлером, поклялся фюреру в вечной дружбе, предварительно отдав приказ своему генштабу приступить к разработке плана «Суворов», зеркально отразившему план «Барбаросса», добавив при этом к костям, растерзанных вермахтом поляков, мясо германских коммунистов, для коих он, Сталин, и являлся истинным фюрером. Бонд презирал нацистов, не любил коммунистов, и ненавидел люто, не по-британски люто, ненавидел предателей. И предателей родной Британской империи – втройне. Почему-то слово «предатель» в сочетании с понятием «подданный Его Величества», вызывало у Майкла такое же желание, как и у доктора Геббельса, слово «культура».
… Берджес отодвинул тарелку, отложил нож с вилкой, и кивнул на Блэйра, чего-то лихорадочно царапающего «паркером» на салфетке.
­ Очевидно, скоро Эрик порадует нас каким-нибудь своим новым опусом? Я, кстати, недавно ознакомился, чего и вам советую, с его эссе «про свинячью ферму». Вещь занимательная. Хоть и не своевременная.
­ Это почему же? – Майкл чувствовал тупое желание одним ударом выбить рекламные зубы собеседника, или же, погасить эту улыбку выстрелом в матовый, высокий лоб интеллектуала.
­ Это может вызвать неправильные ассоциации у наших доблестных союзников.
­ Вы думаете, Рузвельт обидится на брошюру «о свиньях»?
­ Я имею в виду Сталина.
­ А что, разве коммунисты читают что-либо кроме газеты «Правда» и опусов доктора Энгельса?
­ Коммунисты читают всё. И делают соответствующие выводы. Ваш юмор, сэр, хоть и неуместен, но, признаюсь, весьма колоритен.
­ А это идея! – начинающий трезветь Блэйр, расхохотался, - Не послать ли мне мой «Скотский двор» в Коминтерн, как критику Троцкизма? … Гольдштейн-Бронштейн. Прекрасно! Кстати, когда мы эвакуировались из Барселоны, господин Овсеенко, красный консул в Каталонии, настоятельно рекомендовал, в случае отступления, сначала расстреливать арестованных «поумовцев» - троцкистов, а потом уж, если патроны останутся, пленных фалангистов.
­ Сам он, насколько мне известно, был расстрелян Сталиным не за это, - Майкл раскурил сигарету.
­ Разреши прикурить, Майки, в моём «ронсоне» бензин закончился, - Эрик глубоко затянулся, - А Бог его знает за что? За что скорпионы в банке пожирают друг друга? Вы знаете? Я нет.
­ Не забывайте господа, - Берджес легонечко постучал ножом о бутылку, - Русские наши союзники.
­ Не так давно они были союзниками немцев, и, с урчанием василиска пожирали несчастную Польшу, из-за которой все мы вляпались в это дерьмо.
Судя по всему, разговор был мало приятен для Берджеса. И он сменил тему,
­ Вы недавно с фронта? Как там дела? (на Бонде мундир майора королевских ВВС, с орденскими планками и нашивкой за ранение, на коже лица тропический загар) Судя по загару, из Африки? Как вы полагаете, наш Монти, способен остановить Роммеля? Тень свастики над пирамидами у меня, честно говоря, испортила бы аппетит.
Блэйр едко усмехнулся,
­ Свастика над Эйфелевой башней для вас уже стала привычна?
Бонд: Для нас да. Но не для де-Голя.
Блэйр: Но для Лаваля с Петеном и Дарланом.
Бонд: «Гуннов» остановит, если не Монтгомери, - то Бог.
Берджес: …или русские. Судьба этой войны, сейчас решается в степях, между Доном и Волгой …
Блэйр: Однако, дела на русском фронте развиваются ещё более катастрофично, чем летом прошлого года.
Берджес: Именно по этому, как это не парадоксально звучит, мы все сейчас должны помогать большевикам. Я… как дипломат. Вы, Майкл, как солдат. А Эрик, как журналист. Черчилль, как премьер …
­ Ну а король?
­ Король, как … король.
­ Боже, храни короля! – Блэйр спрятал свои бумаги в карман пиджака, - Извините, джентльмены, я вас должен покинуть. У меня через сорок минут эфир. Надеюсь, ваше знакомство было приятным. Вам, Гай, спасибо за комментарий. Насчёт же детального интервью, по поводу индийской политики кабинета, мы договорились.
Бонд, - Передайте Гитлеру с Герингом привет от королевских ВВС.
- Непременно, Майкл. Хотя думаю, наши ассы предпочтут лично и индивидуально засвидетельствовать свои чувства этим господам. Надеюсь, пепел Ковентри стучит в их сердцах.
­ Ну нет уж, Эрик, я бы предпочёл, что бы фюрер со товарищами, перед тем, как явиться на рандеву к Всевышнему, немного пообщались с палачом. И пусть лестницей на небо им послужат ступени эшафота и пеньковая верёвка. Dura lex, sed lex. Удачи вам, Эрик. Кстати, не так давно, мне довелось видеть кое-кого из наших Бирманских знакомых. Мистер Параван, тот самый слона которого вы застрелили, помнит вас.
­ Благодарю вас. Взаимно. – Блэйр, сухо как-то откланялся, и уже совсем протрезвел.
Берджес, - Так вы, что? Прибыли из Мандалая? Там же сейчас джапы …
Они остались вдвоём за столиком. Холл начал пустеть.
­ Из Калькутты.
­ Весьма интересно.
­ А с каких это пор (долгая-долгая пауза) вашим боссам стала интересна Индия? Момент вроде, не тот … Кстати, индийские коммунисты, с одной стороны, клянутся в верности Коминтерну, с другой стороны рьяно призывают к восстанию, в поддержку Гитлера. Мол, приедет фюрер, фюрер всех рассудит… Правда, у Ганди с Джинной хватает ума, что бы нейтрализовать эти настроения, и тот негатив, который вызвал у их последователей меморандум вице-короля лорда Лилинтгоу, о вступлении Индии в войну с Германским райхом…
Левое веко Берджеса задёргалось, - Я не понимаю к чему вы это … как вас там?
­ Бонд. Майкл Бонд.
­ Так вот, мистер Бонд, ваш тон мне кажется неуместным. Извините, вы слегка злоупотребили алкоголем (он победоносно кивнул своим идеальным пробором). Познакомиться с вами всё же было приятно. Честь имею.
­ Вы!? Честь? Кстати, мы с вами давно знакомы, сэр Гай. Правда, заочно… Вы ведь присутствовали на секретном докладе в адмиралтействе, в августе 1934 года. А если даже и нет, то в силу своей тогдашней должности, наверняка имели доступ к стенограмме… Помните, там был такой вопрос о Каспийской концессии? Знаете, когда слой клопов, толщиной в дюйм, шевелиться на вашем теле, то это весьма обостряет воображение, и избавляет от некоторых иллюзий. Вы ведь, джентльмен?
­ Надеюсь… В отличие от вас, судя по всему … Чего, собственно говоря, вы хотите?
­ Сегодня мне хотелось просто посмотреть вам в глаза. И только. Но, только – сегодня.
­ Ну и как? Посмотрели?
­ Да. И увидел всё, что хотел.
­ И что же?
­ Ваше будущее. Оно не радостно. Привет союзникам.
…Секретарша Блекфокса, леди Моргана, одарила Майкла неотразимым (как ей казалось) взглядом. Она находилась в возрасте где-то на пол пути между «тургеневскими барышнями» и «бальзаковскими женщинами». Её первый муж был убит под Дюнкерком. Второй уехал в Сингапур по делам фирмы, и сгинул там, после захвата города японцами. Третьим, она бы предпочитала видеть Майкла, но, зная его патологическую верность супруге Элизабет, каждую встречу предваряла глубоким вздохом, и запахом духов «Камелия». Которые она ненавидела но, зная, что этот аромат нравится Бонду, умудрялась до того, как майор появится в приёмной, нанести на шею и щёки несколько капель из заветного флакона.
­ Вы опаздываете на две минуты. Шеф нервничает… Что вы пили? От вас исходит запах портового притона.
­ Моргана (Бонд довольно галантно целует руку, втягивая воздух трепещущими ноздрями), зато от вас всегда исходит божественный аромат. Достаньте, если можно, флакон для моей Бэтси.
­ Вы не джентльмен, Майкл, предлагать женщине, поделиться секретами своего обольщения с соперницей… Фи.
­ У вас не может быть соперниц, Моргана. И если бы не клятва перед алтарём, я бы незамедлительно махнул с вами куда-нибудь… Вас бы устроил остров Борнео?
­ Меня бы устроил и номер в недорогом отеле, (она помахала точёной кистью перед своим вздёрнутым носиком, как пудрой, присыпанным веснушкам). И что же за гадость вы сегодня потребляли? Поделитесь. У меня кончилась присыпка от тараканов. Судя по аромату, эта жидкость навсегда их отвадит.
Майкл, вспомнив Эрика Блэйра, усмехнулся,
­ Этот аперитив называется «джинн Победа», а притон, в котором его наливают «Би-би-си».
­ Уж не решились ли вы, рассказать о ваших похождениях по радио?
­ О, нет.
На столе, перед Морганой, зашуршал телефон внутренней связи. Приложив трубку к уху, она стрельнула глазами на дубовую дверь, за которой находился апартамент Блекфокса, а в мембрану проговорила официальным тоном: «Уже здесь. Будет через треть минуты».
Бонд одной рукой взялся за латунную ручку в виде львиной лапы, рукой другой, сделал Моргане «бай-бай» …
 Его лордство восседало за двух тумбовым ореховым столом. Перед ним стоял лишь один стул, работы мастера Гамбса. Напольные часы. Резное бюро. Письменный прибор (Блекфокс не признавал «вечных перьев»). Вся обстановка офиса, начиная от коробки гаванских сигар на столе, и кончая горшком с цветком орхидеи, излучала ванильно-корицавый аромат Викторианской эпохи. Из этого ряда выпадал, конечно же, добротный двубортный пиджак на лорде, но прекрасно вписывался яркий румянец на щеках, выбритых хоть и гладко, но не до синевы. «Сейчас он предложит мне сесть, потом предложит рюмку коньяка, потом попеняет за опоздание на две минуты … - так рассуждал Бонд, - А потом … а потом начнётся то, что невозможно представить, даже при наличии самой изощрённой фантазии».
­ Садитесь, майор …
- Простите, сэр, но я пока ещё капитан.
- Но ведь на вас мундир майора?
- Это для конспирации, сэр.
- Вам присвоено звание майора королевских ВВС. Впредь для конспирации используйте другую форму. И конечно не полковника. Это слишком бросается в глаза. Лучше капитана. Или лейтенанта.
Бонд присел на цветастую обивку стула.
На самый краешек. Он прекрасно помнил, что в центре седалища, то ли пружина выбилась, то ли мебельщик зафуговал во внутренности своего творения вместе с паклей, какую-нибудь твёрдую штуковину, прикасаясь к которой задней частью брюк, Бонд преодолевал жгучее желание вспороть ситец в цветочек, и посмотреть, что же там такое. Лорд Блекфокс сморщил нос, очевидно учуяв аромат «Победы».
­ Я уж было, хотел предложить вам рюмку армянского бренди, презентованного мне на днях премьером, однако теперь, полагаю это излишним.
­ Спасибо, сэр, коньяк не в моём вкусе. Тем более, русский. Вы же знаете моё отношение к Советам.
­ К союзникам … - Блекфокс налил себе в рюмку коричневой жидкости. Откуда он извлёк бутылку, не уловил даже тренированный взгляд Бонда. Не понял он, так же, куда она потом девалась, после того, как лорд опрокинул пузатую рюмку в проём, где-то между бабочкой в горошек, и аккуратненькими усиками пшеничного цвета.
­ Я выпил за успешное завершение вашей миссии в Тибете. И, надеюсь, следующую рюмку выпью за завершение вашей удачной миссии в Прагу … Кстати, чем можно объяснить опоздание на две минуты. Не мне, вам, повторять, что думать о секундах свысока, не позволительная роскошь для людей нашей профессии.
Бонда на секунду одолело мальчишеское желание ответить боссу в таком же цветистом, азиатском стиле. Но не нашёл ничего лучшего, как вспомнить кашмирскую присказку охотников за тиграми людоедами, чисто машинально переведя её с урду на английский.
­ Вы абсолютно правы, сэр … «Свистят они, как пули у виска», имеются в виду секунды, сэр.
­ То что вы знакомы с текстом «Хаванагиты», абсолютно не оправдывает вашу безалаберность… Хотите сигару?
­ Благодарю. Не откажусь.
Блекфокс сморщил нос. Это придало его лицу чисто шотландское выражение. Покривился, как от зубной боли. Закрыл коробку с «Гаваной». Спрятал её в ящик стола. Извлёк оттуда жестянку с дешевыми голландскими «Кафе-крем». Пододвинул её к Бонду: «Угощайтесь».
Чиркнув спичкой и, подавившись при этом едким дымом, Майкл вопросил,
­ Вы что-то там говорили о Праге, сэр?
­ Я начал с конца. Вернёмся к истокам (и, не дав опомниться Бонду, лихорадочно соображающему что такое «Хаванагита», и, причём она здесь, продолжил). Почему в вашем отчёте вы не упомянули об инциденте над Мальтой?
­ Он ведь закончился удачно, и никак не повлиял на исход моей миссии.
­ Ваша скромность достойна поощрения, если она конечно не ложная.
­ Вы правы, сэр, она ложная. Я не настолько наивен, что бы полагать, что от вашего внимания что-либо может ускользнуть. Даже такой пустяк.
­ Ваша лесть, Бонд, груба, если вы полагаете, что благодаря ей будете представлены к правительственной награде, то подобная наивность пробуждает у меня сомнения в вашей профпригодности.
­ Отнюдь, сэр. Если честно, то я рассчитывал всего лишь на неделю отпуска.
­ Я никогда не считал вас интеллектуалом, майор. Однако, похоже, в силу, самому мне непонятной, к вам симпатии, переоценил ваши интеллектуальные способности. Нашим парням, в Ливии, отражающим атаки танков Роммеля, подобные мысли просто не приходят в голову.
­ Я с радостью отправлюсь под Эль-Амейн, вместо Праги …
Лорд Блекфокс раскатисто, совсем не по-аристократически, расхохотался. Примерно так смеются гангстеры в голливудовских боевиках, когда коп новобранец, выписывает им штраф, за превышение скорости. Это был знак того, что прелюдия окончена, шутки в сторону, начинается разговор, от интонаций которого иногда зависели не только жизни Блекфокса и Бонда, но и жизни тысяч людей, целых стран, а то и всей Британской империи. А, следовательно, англосаксонской цивилизации в целом.
 « …и всё же, откуда он узнал о происшествии, в небе над Мальтой? Так чего доброго, о моей сегодняшней выходке с этой мразью Берджесом разнюхает… Лишит нескольких дней отпуска, которые всё же решил мне предоставить, перед отправкой в самое логово нацистского райха… Однако, да простят меня Меркурий и святой Антоний, покровители тайных агентов, я не мог отказать себе в удовольствии, отнять у этого подонка хотя бы спокойный сон. А самое главное, спровоцировать его на совершение какой-нибудь суетной глупости, которая, возможно, привлечёт внимание МИ-5… Кто там заведует «русским отделом»? Точно. Ким Филби. Он профессионал. И своего не упустит». – Обо всём этом размышлял Бонд, наблюдая за тем, как Блекфокс достаёт из ящиков своего стола: папки с бумагами; какие-то ветхие манускрипты; диктофон с динамиком; катушки с магнитной лентой …
 И вспомнил Бонд перипетии своего возвращения из Индии. И поёжился. Именно там, в Кейптауне, была поставлена последняя точка в завершении операции «Ракшас». Дождавшись, следовавшего за ним из Бомбея Камала Синха (голову раджи Наха, для страховки, вёз именно он), Бонд почувствовал, что постепенно, из охотника, превращается в дичь.
В Южной Африке, Бонд, пересел на эсминец «Королева Виктория». Позже, стало известно, что близь Дакара, они чудом разминулись с германской субмариной, которая, как не без оснований полагал Бонд, вышла на охоту, не столько за трофеями в виде тоннажа британских потопленных транспортов, сколько за содержимым саквояжа из кожи гиппопотама. Уверенность Майкла, стала бы стопроцентной, если бы он знал, что на подводное сафари вышла «барракуда» корвэтэн-капитэна Прина. Та самая что нанесла королевскому ВМФ самый страшный урон за всю историю Британского флота, в октябре 1940 года торпедировав линкор «Ройал Оку». На этот раз, кавалеру «рыцарского креста, с дубовыми листьями», не повезло. А в саквояже, обложенный губками, хранился запаянный шар-колба, в котором, залитая чистейшим ирландским виски, покоилась голова, так называемого «тибетского демона». Из оскаленного рта головы Наха, продолжали изрыгаться красные пузырьки, похожие на цветные шарики, для игры в пинг-понг. А в самом центре чалмы, венчавшей череп, мерцал, синим светом, преломленном 45-ти градусной жидкостью, огромный сапфир «око Шивы». Если верить арабскому манускрипту, найденному в Сарогоссе, камень этот, и вправду походящий на живой глаз языческого божества, полторы тысячи лет тому назад, украшал диадему Чандрагупты, первого индостанского императора их династии Мауриев. Саквояж был прикован к запястью Бонда стальным браслетом с цепочкой. На цепочке, вместо брелока, болталась ручная граната, «ананаска». До самого Гибралтара Бонд не выходил из каюты, любезно уступленной ему капитаном Скоттом. С Пиренейского полуострова, до Британских островов Бонд решил добираться по воздуху, кружным путём, так как небо Испании было закрыто для самолётов королевских ВВС. Комендант Гибралтарского укрепрайона сэр О’Нилл, про себя проклиная всех этих «умников» из адмиралтейства, предоставил проходимцу, где-то раздобывшему «сертификат содействия» за подписью Черчилля, «аэрокобру» с полными баками и боекомплектом. Слава Богу, этот прощелыга в мундире майора, но с удостоверением капитана, заявил, что пилотировать машину будет лично.
 …Где-то западнее 50-ти миль от острова Мальта он был сбит. И что самое обидное не немцами, и даже не «соколами дуче», а бывшими союзниками, «лягушатниками», отрабатывавшими свой горький хлеб коллаборантов на Петэновских базах в Алжире.
…Тройка «миражей», вынырнула из-за облаков, как всегда в подобных случаях неожиданно. Трёхцветные круги на фюзеляжах и галльская речь в эфире, заставили Майкла на секунду растеряться. В наушниках зазвучали каркающие фразы, с мерзким прононсом: «Он мой, маркиз!»
Вишистская «восьмёрка», словно мангуст, вцепилась в хвост Бондовской «кобры». Самолёт затрясло. Вот из-под крыла выбился хищный язычок пламени. Вот он стал походить на гребень галльского петуха. А вот и чадящий дым. Но «кобра» действительно обладала змеиной живучестью. Её железное сердце, задыхаясь без топлива и масла, всё же не хотело останавливаться. Бонд рванул штурвал на себя, пытаясь в вираже сбить пламя. А французы продолжали резвиться в эфире.
- Поздравляю вас с победой мэтр Сент-Дзюпери! Однако лучше бы это был тевтон. Мессершмиты всё же лучше горят. Не находите?
­ Тогда, маркиз, вам лучше ехать в Россию. Там уже год открыт сезон охоты на мессершмитов.
­ Я подумаю над этой вашей идеей.
­ А что? Неплохо звучит. Маркиз де-Сирмэн, сталинский беркут, кавалер ордена… какая у большевиков награда, соответствует нашему «почётному легиону»? Шарль, ты же голосовал за Блюма, и должен знать обычаи коммунистов … а хорошо падает! Интересно, этот англичанин собирается прыгать?
­ Вы что? Хотите добить его, Антуан? Или как всегда, будете корчить из себя маленького принца?
­ Нет. Мы же всё-таки не «боши», а такие же солдаты, как и этот бедолага. К тому же зачем отнимать корм у акул. Мы не в ответе за тех, кого потопили… Ну, прыгай же, «томми»!
­ А вы гуманист, Антуан… с вас сегодня двойной «бурбон» для всего звена.
­ Согласен… Хотите, зарок дам вам всем?.. Так… Как по-русски кавалер «ордена почётного легиона»? Вспомнил кто?
­ По-моему «герой Советского Союза».
­ Так вот Ив, если вы, маркиз де-Сирмэн, станете когда-нибудь героем Советского Союза, то, клянусь кровью Христовой, вместо двойного «бурбона», я выпью порцию тройного одеколона. Как?
­ По рукам… Смотрите, Антуан, ваш англичанин всё же прыгает.
­ Ну что ж… Ему остаётся надеяться только на то, что мясо британцев не понравиться здешним акулам.
 Перед тем, как выброситься из объятой пламенем машины, Бонд ещё раз проверил, крепко ли пристёгнут саквояж, затем переключился на частоту французов, и прорычал в микрофон коктейль на двух языках, и взболтанный, и перемешанный: «Фак ю! Жабы продажные. А тебе, лягушонок, желаю захлебнуться русским одеколоном. Храни Бог короля!»
…Когда парашют раскрылся, то Майкл увидел, что один из французов пикирует прямо на него, беззащитно болтающегося на стропах… Вот пуля из пулемёта обожгла щёку секретного агента… Француз пошёл на второй заход.
«Вот же сволочи, утонуть спокойно не дадут. Такие гуманисты, хуже фашистов … Фак ю! Фак ю! Фак ю!!!» – он показал, заходящему на новый вираж лягушатнику, безымянный палец. Всё было проще. Антуан, действительно оказался гуманистом. Он с верху, прекрасно видел, что к месту возможного приводнения англосакса, уже метнулась стая хищной морской живности. Летчик решил расстрелять своего коллегу в воздухе, и тем самым избавить от страшной смерти в рыбьих желудках. Что не говори, а для солдата, смерть от пули куда почётней и приятней, чем от зубов барракуды… Следующая очередь так же – мимо. «И как только этот придурок попал в мою «нагайну?» - размышлял капитан Бонд, в душе смирившись с тем, что никогда он не будет майором.
       Со следующей попытки, когда Майкл был уже в десяти ярдах от поверхности Средиземного моря, француз попал. Но не в Бонда, а в цепочку, на которой граната была присобачена к ручке саквояжа. В руке у Бонда осталась лишь чека, и саквояж, который он чудом поймал за ручку. А граната нырнула в морскую бездну, за три секунды до того, как капитан опустился в самый центр, расцветшего водяного бутона…
       Очнулся Майкл через пару минут. Спасательный жилет сработал великолепно. Небо было чистым и тихим. Море относительно тёплым. А вокруг, к верху брюхом плавал целый косяк контуженых мурен. Рыбкам так и не удалось, полакомиться свежим мясцом британского суперагента. Чуть поодаль, покачивался на мелкой зыби, саквояж из шкуры гиппопотама. К нему Майкл и погрёб… Через шесть часов его подобрал эсминец «Святой Георг», и доставил в Ла-Валетту. Из Мальты до Лондона, Бонд добирался на подводной лодке, благодаря тому же пресловутому «сертификату содействия», который немного подмок, но оттиск печати адмиралтейства и автограф Черчилля были весьма различимы…
- …если не ошибаюсь, Майкл, то именно вы протоколировали суть моей беседы с рейхсляйтером Гессом 12 июня 1941 года? – Блекфокс с наслаждением раскурил «Гавану» и, сощурившись, вперил свой водянистый взгляд прямо в переносицу Бонда.
- Именно так, сэр.
­ Вы помните. О чём там шла речь?
­ Вы приказали мне забыть… я и забыл.
­ А если я прикажу вам бросить пить всякую гадость и перейти на хороший коньяк, и то только по вечерам? То как?
­ Меня бы устроила и водка с вермутом, сэр … Впрочем я посчитаю выполнить за честь и это ваше распоряжение, если конечно, буду обеспечен достаточным финансовым реквизитом.
­ Вы хотите, что бы я таскал со стола нашего Винстона шустовский коньяк, и спаивал его вам?
­ Это будет излишним, сэр. Я считаю вполне достаточным, если мой оклад будет повышен вдвое.
­ Зачем вам столько денег, Майкл? По-моему, наша интендантская служба довольно щедро, а главное регулярно, оплачивает все ваши счета… Например вот этот… Насколько я помню, Эверест заплатил своим шерпам в два раза меньше рупий, чем вы фунтов стерлингов… Они, кстати, что? Умывались джинном? Вот посмотрите! 20 бутылок джинна. Я не спрашиваю вас, кто такая эта Лакшми-ханум, чей туалет обошёлся казне Его Величества в 3000 фунтов. Я знаю вас, как прекрасного семьянина, но всё же… И наконец научитесь играть в казино. Не везёт на рулетке, попробуйте «блек-джек» … Ведь вас перевербуют, когда вы когда-нибудь не сможете вразумительно отчитаться перед нашей канцелярией о безграмотно потраченных суммах. А отчёт я потребую лично. Иначе трибунал. И тут появится какой-нибудь «джентльмен» с открытым кредитом…
­ Милорд, мне просто не везёт… а насчёт перевербовки… Неужели вы думаете, что у какой-нибудь разведки найдётся стимул меня заинтересовать?
­ Не продолжайте. И поверьте мне, что найдётся. Единственное, что меня успокаивает, это то, что вам не быть двойным агентом какой-нибудь «сигуранцы». Но повышать вам оклад – бросать деньги на ветер.
­ У меня семья, сэр. Мне хотелось бы, что бы Джеймс продолжил образование в Кембридже.
­ Да-а? А у меня сложилось впечатление, что вы не самого высокого мнения о выпускниках этого заведения.
­ Ну тогда в Оксфорде (неужели разнюхал о моём рандеву с этим сэром Гаем? Но как?) – Майкл машинально потянулся к коробке с сигарами на столе, - …даже если они проиграют регату в этом году.
­ Ну да… Однако мне кажется, из Бонда-младшего вряд ли получится хороший гребец… довольно бойкий молодой человек (Блекфокс опять спрятал сигары в ящик стола, достал оттуда какой-то документ. Вчитался. Хмыкнул.) Ему, насколько я помню, в этом году исполняется 16-ать. Вот смотрите. У вас есть основания гордиться наследником. Вы шотландские газеты давно не читали? Ладно. Перескажу вам одну статейку. Правда, без пафоса. «Скаут-герой» называется. Или что-то в этом роде. Итак. Джеймс Майкл Бонд, вместе с некой Сэлли Резерфорд, воспитанницей колледжа святого Августина, уединились на заброшенной ферме в шести милях от Глазго, очевидно для того, что бы проштудировать стихи Бёрнса. И в самый апогей подобных литературных изысканий, Джемс, взглядом своим орлиным (очевидно, он был снизу) обращает внимание на одинокий моноплан. И на парашютистов, сброшенных с него. Парашютистов было трое. Как оказалось в последствии, матёрые агенты абвера. Диверсанты имели при себе два чемодана с фальшивыми банкнотами номиналом пять фунтов стерлингов… Так вот они, при помощи и, даже непосредственном участии Джеймса эМ Бонда, были задержаны и обезврежены. Правда, девица Сэлли попала в довольно пикантную ситуацию. Но об этом «подвиге скаута» в газетах не написано. Впрочем как и о неких Кэтти, Бесс, Лизз и Маргарет которой, кстати, ещё и шестнадцати не исполнилось… Боюсь, Бонд, для дальнейшего улаживания последствий патриотического пыла вашего потомка, не хватит даже двух двойных окладов… разве что, лет через пять, зачислим его в свой штат, хотя боюсь, двух Бондов, секретная служба Его Величества просто не вынесет. Так что пока наслаждайтесь жизнью в размере прежнего оклада. Кстати, чек на две тысячи фунтов вашей супруге уже отослан, а карточки ваша семья получает, как семья фронтового офицера. Это всё к тому сказано, что у вас не будет тех двух суток отпуска, которые я, всё же, намеревался вам предоставить, не смотря ни на что. Я так же хотел представить вас к ордену, но, зная вашу природную скромность, счел это излишним.
­ Благодарю, сэр, за высокую оценку моих моральных качеств.
­ А теперь вернёмся к стенограмме допроса рейхсляйтера, проведённого при вашем участии. Я не только разрешаю вспомнить всё, но и приказываю.
­ Ну, что там… Дословно, конечно, не помню. Очередная национал-социалистическая чушь. Что может сказать человек, помогавший писать Гитлеру его «библию» «Майн кампф»… Наци распространялся о своей приверженности ценностям западной цивилизации, говорил о братстве Германии и Британии, о родстве народов наших стран. Войну, между райхом и нашей империей, он объяснял исключительно происками евреев, пробравшихся в высшие эшелоны власти. На ваш вопрос, считает ли он Черчилля евреем, Гесс ответил, что нет. Но почти на 100% уверен, что в жилах его супруги имеется значительная примесь семитской крови. И, скорее всего эта леди, и есть причина бульдожьего упорства нашего Винстона. Еврейкой, мол, несомненно является и та «американская шлюха», из-за которой герцог Виндзорский, большой друг Германии и фюрера, был вынужден отказаться от престола. Что существует всемирный еврейский заговор, конечной целью которого является превращения Лондона – в Новый Иерусалим, Берлина – в Новый Вавилон, а Рима, дай Бог памяти, в Новый Карфаген. Об этом ему яко бы поведал небезызвестный профессор Хаусхофер, которому о подобном плане доложил лично бог Один, тень которого, последнему удалось вызвать из валгаллы. Этот питекантроп требовал личной встречи с королём, или (хотя бы!) с премьером. Когда, насколько я понял, ему в этом было отказано, он без перерыва выдал информацию о предстоящей войне райха с Россией. И предложил принять совместное участие в крестовом походе наших стран против коммунизма. Так как, создание в России Сталинско-Ленинского режима, есть первая часть осуществления всемирного сионистского заговора. Что фюрер, лично, против простых евреев ничего не имеет плохого, а гестапо только выявляет агентов этого самого пресловутого еврейского тайного правительства. Что после победы над Россией, фюрер обещает выделить часть безмерных, очищенных от чумы большевизма пространств, под территорию, где евреи смогут мирно жить и размножаться, под совместным протекторатом Британии и Германии. Например тот же остров Мадагаскар. И, мол, Петен уже дал на это предварительное согласие. В случае присоединения Британской империи к антикоминтерновскому пакту, от имени фюрера он гарантировал не только целостность наших границ, но и обещал прирезать землицы, где-нибудь в Южной Америке. Потом ему принесли обед. Бобовую похлёбку, треску и, судя по запаху, неплохой чай. После того, как рейсхляйтер вкусил горькие плоды неволи, беседа продолжилась в том же духе… После обеда Гесс сообщил, что намерен лично, вам, сделать важное заявление, касающееся, не больше, не меньше, как судеб всего мира. И даже, что меня весьма поразило, процитировал довольно близко к тексту, какой-то стих из Откровения Иоанна Богослова и, что-то там из Нострадамуса. Потом вы велели мне, покинуть камеру…
­ Довольно, майор. Весь этот бред, можно прочесть и в донесениях наших агентов влияния. Я спрашиваю об ином. Вспомните что-нибудь конкретное. Дословно.
­ Но, сэр, ведь вы же… сами присутствовали при этом.
­ Я имел целый ряд встреч с рейхсляйтером … Но… Послушайте, для начала магнитофонную запись той нашей беседы. Точнее, ту её часть, которая записана после вашего ухода.
Блекфокс перемотал плёнку, и включил магнитофон. И он, и Бонд, довольно сносно владели несколькими языками. Язык Гёте и Шиллера входил в это число. Впрочем, Рудольф Гесс, понимал по-английски, хотя и с трудом. После короткого треска, раздался, позванивающий фальцетом, голос рейхсляйтера.
Гесс: … я ещё раз требую у вас лично, и у правительства братского британского народа объяснений, и объяснений вразумительных, по поводу моего статуса. Хочу напомнить, я прибыл на британские острова добровольно, как друг, как потенциальный союзник, и верил … да и верю сейчас в присущий всем нордическим народам, и англичанам в частности, здравый смысл, твёрдую волю и разум, а так же врождённое рыцарское благородство. Почему меня держат в заточении? Почему мне не дают возможности обратиться к Британскому народу по радио? Почему мне объявлено о моём статусе военнопленного? Верьте, единственная цель моей миссии – мир.
Блекфокс: Если честно, мистер Гесс, то я уже устал давать комментарии подобного рода. Ещё раз напомню. Британская империя и Германский рейх находятся в состоянии войны. Вы являетесь не только одним из высших должностных лиц государства, являющегося врагом Великобритании, но и, сделали немало, что бы эта война началась. Боюсь, что статус военнопленного это ещё не самое неприятное из того, что вас ждёт. После поражения Германии вас ожидает, скорее всего, присвоение титула – «военный преступник».
Гесс: Вы ведь прекрасно понимаете, Германия – непобедима. Вермахт – несокрушим. Через короткое время весь мир увидит, как Германская армия сокрушит Сталинского колосса на глиняных ногах. И разве то, что я сообщил вам секретные, важнейшие сведения, о предстоящем вторжении в Россию, не подтверждает моей искренности и благорасположения к народу Великобритании?
Блекфокс: Это, мистер Гесс, косвенно подтверждает официальную версию рейхсканцелярии, о причинах вашего перелёта на Британские острова. Она, кстати, недавно озвучена Геббельсом по Берлинскому радио. Надо полагать, ваш друг-и-учитель подсказал министру пропаганды подобную мысль. Из этого заявления следует что вы попросту свихнулись.
Гесс: Это всё проделки Бормана! Проделки Бормана! Поверьте, я нахожусь в здравом уме.
Блекфокс: Охотно верю. Свидетельством чему является то, что с вами беседует английский лорд, представитель секретной службы Его Величества, а не специалист в области психиатрии. Впрочем, подобный вариант я бы не исключал полностью. Если бы, вы мне, к примеру, заявили, что штаб ОКВ, вдохновлённый гением вашего фюрера, разрабатывает план вторжения на Марс, скажем, в августе 1945 года…
Гесс: (изумлённо) Я всё понимаю… Но сроки!!! Откуда вам…
Дальше в динамиках магнитофона что-то захрипело, зашуршало, и возникли посторонние шумы. Это продолжается минуту… Вторую… Бонд с удивлением смотрит на Блекфокса. Тот сосредоточенно раскуривает новую сигару, откусив её кончик зубами, забыв о гильотине. Ещё с пол минуты трескучей тишины. Блекфокс, выпустив клуб ароматного дыма, обращается к Бонду каким-то одеревеневшим голосом,
­ Лакуна ещё продлиться две минуты… Слушайте дальше. Вопросы после.
Секундная стрелка на хронометре «Бурэ» (память о Сиднее Райли), украшавшем запястье Бонда, пошла на третий круг. Динамик вновь заговорил лающим голосом нацистского бонзы.
 Гесс: …енно фюрером.
Блекфокс: Так Адольф Гитлер поручил вам, вашу миссию? Он был в курсе ваших намерений…
Гесс: Я выполняю волю фюрера, но не его приказ. Я, прежде всего, выступаю в роли дипломата.
Блекфокс: Мистер Гесс, насколько мне известно дипломаты не выбрасываются с парашютом на территорию страны, с которой у их родины разорваны дипломатические отношения… Я, конечно, не Черчилль, но мне прекрасно известны условия, на которых он согласится сесть за стол переговоров. Эвакуация германских войск из Польши, Франции, Балкан, Скандинавии… короче границы 1937 года. Оплата военных издержек. Компенсации жертвам агрессии. Освобождение всех политзаключённых, ну разве кроме коммунистов, и… отставка рейхсканцлера. Что бы выразить согласие на подобные условия, совсем необязательно видеться с премьером. И уж совсем не было резона перелетать в Англию. Выскажу и своё субъективное мнение. С Гитлером, Черчилль разговаривать не будет.
Гесс: Но почему?! Почему!?!
Блекфокс: Потому что ваш фюрер – быдло. Взбесившееся быдло.
Гесс: Если так думаете, вы, если даже так думает Черчилль, то это не значить, что так думает братский Британский народ.
Блекфокс: Английскому народу, хорошо известна точка зрения Черчилля. Он проголосовал за него на выборах. А значить, разделяет подобное мнение.
Гесс: Но Черчилль разговаривает со Сталиным! И договаривается с ним!
Блекфокс: Вот именно. Но это не значит, что он доверяет русскому каудильо. А Сталин имел глупость поверить вашему фюреру. Впрочем, как и наш простодушный Чемберлен… По прошествии, скольких там дней, начнётся блицкриг? То-то … Вы что, считаете нашего премьера наивным человеком? Или не полноценным? Или хотите сказать, что фюрер предлагает положиться на его «слово джентльмена»? Поверьте мне, лорду Британской империи, что даже известные нам члены палаты общин, симпатизирующие Германии, да что там они, даже Мосли2, не считают фюрера джентльменом.
Гесс: Мне искренне жаль вас, милорд, вам не выпало счастья лично общаться с фюрером. Адольф Гитлер – гений!
Блекфокс: Но не всех «гениев» пускают в клаб. А у нас, в Англии, даже в некоторые пабы… И если честно, то мне бы хотелось побеседовать с мистером Шикельгрубером в обстановке максимально приближённой к этой.
Гесс: Вы ничего не понимаете. Весь ужас ситуации заключается в том, что фюрер, его воля, его уникальный интеллект, оказались во власти этого монстра …
К следующей лакуне, продолжавшейся 20 секунд, Бонд был готов.
Голос Гесса: … царь ада Люцифер. И самое главное, большевики так же осведомлены об … (лакуна 20 секунд, Гесс продолжает) Я своими глазами видел этот артефакт. И манускрипт. Его подлинность подтвердили лучшие эксперты райха. И даже независимые исследователи. Шеленберг отправил квадратный дюйм пергамента в США. Через подставных лиц удалось организовать экспертную оценку у небезызвестного вам … (лакуна около секунды), а ведь он еврей… и даже он (лакуна 2 минуты, голос Гесса) … получит это (лакуна 5 секунд) … его уже никто не сможет остановить. Именно он и есть легат Вельзевула. Именно он и есть Протектор Всемирного зла. Вам нужны ещё доказательства? Извольте…
( лакуна 5 минут)
Блекфокс: … ну допустим, у группенфюрера СС бабушка оказалась еврейкой, и на основании этого вы утверждайте …
Гесс: …именно, именно (лакуна 12 секунд) …но не Пирра, первая жена Эллина! А Лейлиан, первая жена Адама! Только его истинное имя есть Ханс. Евреи всё переделывают на свой лад. Они воры. Вы знаете, кто был на самом деле… (лакуна 2 секунды) …чёрный ангел! А вы думаете почему в Европейской, в арийской культуре, Смерть имеет женский род? Только не нужно мне говорить про Дарвина и его обезьян. Даррэ доказал, и доказал неопровержимо, что Дарвин был еврей. Только еврей мог создать такую теорию, в которой говорится, что фюрер мог произойти от обезьяны. Согласитесь, арийцы, истинные арийцы, не могут иметь в корнях своего генеалогического древа какого-нибудь орангутанга. Вы ведь, лорд, ведёте свою родословную от Ричарда Йорка, а не от гиббона в африканской саванне.
Блекфокс: Ну что касается меня лично, то хоть я и считаю себя христианином, возможно, не самым добропорядочным, но вполне допускаю, что у вашего фюрера и его братии, не так уж много различий с прайдом африканских горилл … да простят меня гориллы. Чего, к примеру не могу сказать о докторе Эйнштейне, хотя и согласен с версией, что сендрион был причастен к распятию Иисуса.
Гесс: Эйнштейн – еврей. И этим сказано всё. Великий астролог, доктор Хаусхофер, ознакомил меня с основами так называемой «теории относительности». Поверьте мне, это не арийская теория. Это бред чистейшей пробы. Это всё написано для того, что бы отбить у нордических интеллектуалов охоту воссоединиться со своими «звёздными братьями». Теория относительности – есть калька с протоколов сионских мудрецов …
(лакуна одна минута)
Блекфокс: … и всё это только слова, впрочем, не лишённые некоторой логической изящности. А вы когда-нибудь слышали о трудах Лобачевского?
Гесс: Он поляк?
Блекфокс: Он русский (смешок лорда), впрочем, как и Ньютон с Птолемеем.
Гесс: Ньютона звали Исаак. Этим сказано всё. Как звали Птолемея, я не помню. Но разве это всё имеет какой-нибудь смысл, в свете той информации, которую вы от меня получили? Я не знаю кто такой этот русский. Но истиннорусские произошли от викингов. Правда потом, их кристально-чистая кровь была разбавлена монгольскими элементами. Если этот Лобачевский действительно ценен для арийской науки, то надо полагать, его предкам удалось сохранить чистоту арийской крови. Однако, давайте вернёмся …(лакуна 4 минуты) разрушение Карфагена, с точки зрения расы, явилось необычайно важным делом: благодаря этому была спасена средневековая нордическая культура от зловонных миазмов этого финикийского чумного очага… (лакуна 16 секунд, голос Гесса) …смешанные браки стали нормой. Высшая раса теряет свою чистоту. Полукровки губят великую культуру. Мужчины теряют воинственность. Женщины лёгкого поведения приобретают власть. Общество загнивает. Потом разрушается. И на его обломках не скоро возникает чистая раса (лакуна 4 минуты) …вопрос о прародине арийской расы исторически не важен… (лакуна 1 минута 24 секунды) …марсианские масоны …(лакуна 3 минуты) …на груди Сикстинской мадонны белокурый Иисус смотрит прямо таки героически. Вы можете представить себе Христа горбоносым? С отвислой губой, с капающей с нею тягучей слюной? Чернявым, кучерявым цыганом из балагана? Ведь нет! И не говорите мне, что вам, христианину видится образ мессии в виде бастарда, низкорослого, кривоного, с бегающими, вороватыми глазками. Скажите? Только откровенно?
Блекфокс: Если уж откровенно, то мне – нет. Но зато любому члену СС или НСДРП очень даже просто представить себе подобное. Под ваше описание идеально подходит рейсхфюрер Гиммлер, а особенно доктор Геббельс, да и сам Адольф Гитлер, пожалуй… разве что рейхсмаршал Геринг не вписывается в эту славную когорту из-за объёмов своего чрева. По экстерьеру подходит только (лакуна 0,95 секунды) …и всё-таки я не совсем понял сути вашего предложения, от которого Британия, якобы не может отказаться. Я согласен. Если та информация о которой вы мне рассказали, имеет место, то угроза очевидна. Но это только слова, которые, не скрою, звучат довольно убедительно… Но факты, согласитесь, требуют тщательной проверки.
Гесс: Так проверяйте! Времени практически нет. Не у меня, иначе бы я просто не совершал этот полёт. Ни у вас. Иначе бы вы, лорд, не смотря на ваше неприятие идей национал-социализма, вряд ли бы беседовали со мной. Ни у мира, иначе бы он… (лакуна 7 секунд, голос рейхсляйтера)… Точно так же, как открытие того, что земля вращается вокруг Солнца, произвело переворот и, создало новую картину мира, так и учение о крови и расе национал-социалистического движения, приведёт к перевороту в сознании. И тем самым создаёт иную историю, иную картину развития человеческого прошлого и будущего. Эти слова принадлежат фюреру. А что касается фактов, то до Индии вашим людям проще добраться, она пока принадлежит не рейху, а Британии. А она по-прежнему является владычицей морскою, не смотря на все старания адмирала Редера. Но поверьте. Если все звёзды будут в комплекте, то ваш остров просто превратится во взлётную полосу, с каким-нибудь номером. А я, не хочу этого… Этой судьбы для братского британского народа… Господи! Чёрная аура опять получила подпитку из багровой бездны преисподни. Вы чувствуйте эти волны, лорд? Это же не сверхчеловек! Это не-человек! Дух этого существа имеет силы пересечь Ла-Манш по тоннелям «игольного мира» … это … Это надвигается как туман… Туман, состоящий из капелек раскалённого металла… Вот оно – доказательство истинности моих слов… лорд… лорд… он! Лорд из пекла. Ртутные василиски, на престоле Люцифера, изрыгают липкую тьму… Ооооо… он держит в своей деснице семь звёзд, из уст его, с обеих сторон выходит меч. И лицо его, как солнце, сияющее в силе своей. Он кладёт на меня десницу свою, и говорит мне (голос рейхсляйтера изменяется, и становится похожим на урчание пантеры, терзающей антилопу, у Бонда сложилось впечатление, что в камере был кто-то третий, но он прекрасно знал – такого, быть не могло) «Не бойся. Я есть Первый и Последний» …(лакуна 2 секунды, дрожащий голос рейхсляйтера) Лорд! Он погубит фюрера. Он погубит мир! …Семь звёзд… У него есть уже пять… Осталось две… Мне необходимо встретиться с королём …
На протяжении последних пятнадцати минут, слух Майкла терзал шум и треск в динамике, который кончился обрывком фразы Блекфокса: «… если в том, что вы мне поведали, есть хотя бы треть истины, то правительство Его Величества сделает всё, что бы спасти вас от верёвки, но не от суда. Слово джентльмена. А вот от естественной смерти за решеткой, вас не спасёт даже демон из ада. Я пошлю туда лучших своих людей. Не в ад конечно. А на Тибет».
Конец плёнки. Бонд разминает сигарету из пачки «кэмэла», которую случайно обнаружил в кармане своей лётной куртки.
­ Благодарю, сэр, что вы назвали меня лучшим из лучших.
Блекфокс протягивает ему сигару,
­ Не вздумайте курить в моём кабинете эту американскую гадость. Ладно. Держите «Гавану». Бедолагам немцам не повезло даже в этом. Фюрер не курит. А в тоталитарном государстве всегда проблема с тем, чего не нравится вождю.
­ Вы полагаете, сэр, что Сталин не любит бекон и коровье масло, и поэтому в довоенной России были проблемы с продуктами?
­ Россия не Германия, Бонд. Хотя и у Сталина, и у Гитлера – есть много общего, не смотря на то, что фюрер трезвенник и вегетарианец… Но я готов выполнить обещание и ответить на вопросы по поводу прослушанной записи. Или вам всё ясно?
­ Зачем была стёрта большая часть магнитной записи? Как я понял, она не подлежит реставрации.
­ Никто, ничего не уничтожал.
­ Тогда не понимаю.
­ Наконец то, Бонд, вы хоть чего-то не понимаете.
­ Но ведь это же нонсенс. Ведь плёнка существует в единственном экземпляре. Трудно представить, как она могла попасть в «чужие руки». Но если так, то всё это похоже на паранойю. Плёнку, если ход моих мыслей верен, проще было похитить, или уничтожить. Ведь что бы выполнить то, что с ней сделано – необходимо: время, место, и аппаратура. А главное - смысл подобной операции?! Его я не вижу! Или вы верите в проделки дьявола?
­ В проделки дьявола, я не верю. Но я верю в Божий промысел, а значить имею основание полагать присутствие сил, этому промыслу противостоящих. Существование Советской России и Третьего рейха – прямое тому подтверждение. Но факты таковы. Запись беседы с рейхсляйтером я производил лично. На вполне исправной и проверенной плёнке «кодак», на американском фонографе «Зенит». Бабины, кроме меня, никто не касался. Факт, подтверждённый экспертизой. Я, лично, запер её вот в этот сейф у окна. Не смотря, на видимую ветхость – он весьма надёжен. Следов взлома не обнаружено. К тому же, для этого необходимо, инкогнито проникнуть сюда. А это, как вы знаете, не так уж и просто. По крайности, на много сложнее чем проникнуть в «святая святых» «Рейх Сихер Хайтах Аутмантп»3, чего вам, кстати, в скорости предстоит сделать …
­ Но это же чертовщина какая-то, сэр! Хорошо. Надеюсь, рейсхляйтер Гесс по прежнему переводит на фекалии бекон и яичницу в апартаментах Шотландского каземата. И не откажется дать повторное интервью. Да и вы, насколько мне известно, находитесь в твёрдой памяти и здравом уме, которой я без лести завидую.
­ Всё дело в том, Бонд, что операция, похожая на ту, которая проделана с плёнкой, осуществлена и с памятью Гесса. Конечно, наци ничего не стоит симулировать амнезию, но… Но всё дело в том, Майкл, что подобные лакуны существуют и в моём сознании. Причём, в памяти вашего патрона, они полностью совпадают с лакунами на только что, прослушанной плёнке… Если честно, майор Бонд, я ещё никогда не чувствовал себя в более дурацкой ситуации… Над этой проблемой уже интенсивно работают в, небезызвестной вам лаборатории «зэд»… Знаете, что самое неприятное из всего перечисленного? Это даже не то, что, похоже, рейсхляйтер говорил правду, а то, что мы, теперь не знаем – что, он говорил. Самая опасная угроза – это скрытая угроза… Конечно, со своей стороны, я предпринял некоторые меры для восстановления истины. А теперь, постарайтесь вспомнить ту цитату из «Апокалипсиса», которую вы слышали. А самое главное, суть задания. И те инструкции, которые вы получили от меня, перед отправкой в Индостан. И всё это предстоит сделать, не выходя из этого кабинета. А затем вам предстоит экспедиция. Из которой вернуться живым, будет трудно даже агенту 002, майору Майклу Бонду. Вы действительно лучший из моих людей. И, по сему имеете право знать всю правду. Знать, чем вы рискуете. Скажу так – всем. Но меньшим, чем я… Вот бумага… Чернила перед вами. Я распоряжусь, что бы Моргана приготовила чай и бутерброды. Дверь в ватерклозет – за книжным шкафом.
­ Я знаю.
­ Тогда приступайте… Цитату вспомнили?
­ Да, сэр… Здесь есть библия? Хотелось бы быть точным дословно. Насколько я понял, это важно.
­ Вы правы Бонд. Библия короля Якова, вас устроит?
­ Да, сэр …
5)Москва. Кремль. Чуть ранее …
«Сбылась мечта идиота», - подумал Иосиф Сталин, разглядывая себя в зеркале, почти целиком отразившем его фигуру, сгорбленную грузом ответственности перед грядущими поколениями. Новая форма, делала почти незаметными гибоньи стати его тела. Господи, одна шестая, или сколько там осталось, часть суши находится во власти его воли, а он радуется милитаристским побрякушкам, как ребёнок …
…Однако, если бы сапожнику Джугашвили, кто-нибудь сказал, что его сын, Сосо, станет маршалом Российской Империи, то запустил бы папашка в шутника молотком, сапогом недочиненным, или дратвой. Всем тем, что попалось бы под его дрожащую с похмелья, руку. Царь русский, Николай, дослужился только до полковника – а он уже маршал. Правда, и императором, ему тоже не стать. Русский самодержец, не смог стать русским генералом. А маршал Советского Союза – не может стать императором СССР. Диалектика. Гегель, кажется. Хоть и диалектик – но идеалист. Впрочем, Гегель – немец. И, доживи он до теперешних дней, то кричал бы вместе со всем стадом: «Хайль, хайль, хайль!!!» Или бы в концлагере сидел. В прочем у нас тоже бы сидел. За идеализм. А не расстреляли бы, за то, что диалектик.
А какое там, следующее идёт звание за маршалом, по реестру? Зачем кокетничать с самим собой? Сталин, конечно же, знает. Жаль только, что эти мелкотравчатые сволочи, типа местечкового каудильо и узкоглазого Чана, испоганили своими именами такой звонкий, такой сияющий титул – «генералиссимус». Что ж, если не получается стать императором, хоть генералиссимусом пусть… Суворов, вот, генералиссимусом был. Настоящим. А Бонапарт не был. А он будет. Есть. Но для полноты ощущений, необходимо сломать хребет этой бесноватой пакости – Адольфу. Тьфу ты, ****ь, тоже мне фюрер… Вождь, етти его маму по всякому, и папу Алоиза туда же. Картинки акварелькой мажет. Не курит. Не пьёт. Не удивится Сталин, если Гитлер, ещё и пидором конченным окажется. А пидор он и есть. Моральный уж точно.
Сталин вспомнил свою первую встречу с Гитлером во Львове. В городе, на родине Троцкого, только что оккупированном войсками маршала Тимошенко. Тоже пидор. Тоже, ведь, маршал. Но как под Харьковом обосрался. Нам такие маршалы не нужны… А с Адольфом, как славно тогда мир поделили. Сферы влияния поразграничили. Исторический торг происходил в неприметном польском особняке, на Кульпарковской улице, или как она там при «панах» называлась. И обманул… Обманул ведь, бестия бледножопая… А ведь теперь, судя по карте, вона на стенке висит, у него, у пидора нордического, мировую придётся вымаливать. Опять Украйну, с Эстляндиями всякими, в рабство фашистское отдавать. На позор и разорение… А ежели выйдет престидижитация такая, то может оно и к лучшему. Пусть пару годков поживут под игом-то… Лаврик, с орлами своими, пошурует нехай там, как в Киеве. При отступе. Что б фюреры повзбеленели. А потом хохлов душить. Ду-ууу-шить. Ду-ууу-шить-душить-душить. Вспомнят поганцы батька усатого. Отцом родёмым величать будут. Папулечкой любимым. Эх! А там, глядишь и Рузвельтяра с Черчиллюгой фюреру капут устроят. Тогда и Украину обратно приграбастать можно. Да Прибалтику на место возвернуть. Положить там, где лежала. Да от румынов, вонючих, шмат сладкий, оторвать. Что не говори, а с «Брестским миром», тогда, Ильич аферу ловко провернул. Но он, Сталин, чай не глупее Ленина какого-то …
Что-то долго Лавр из японского посольства не возвертается. А не сговаривается ли там, о чём крамольном? Эта крыса умнючая. Как только течку на корабле почует, первой в щель нырнёт. И акулам, что вокруг посудины тонущей круги шакальи нарезают, капитана сдаст. За глоток воды солёной, сдаст ведь. Кстати, Абакум верно пишет япошек (а если не пишет, ленится, то самого его – на фронт, рядовым… нет… на фронт нельзя… сбежать может, …знает много… в расход придётся… нет, так легко отделается… на Колыму!), пусть Абакум беседы Лаврика с японцами узкоглазыми записанные, Сталину принесёт. Не забыть бы. Ежели чего, то судить товарища Берия, будут как шпиона микадо. Красиво звучит…
Правда, Николка Ежов уже был японским шпионом… Да и с этими паскудами узкоглазыми сориться нельзя. Гоняют самураи нашего Мао по Поднебесной, как таракана по столу. Вона Рузвельта как, под Пирл-Харбором причесали… Эх, нам бы горемычным, ваши заботы. Всё жалится паралитик в телеграммах, мол, аж три тысячи парней погибло. Триста тысяч, ещё бы куда не шло. А три миллиона, не хошь?! А германец всё прёт и прёт…
Сталин развернулся и принялся, мудро щурясь, рассматривать новую форму с погонами, которая, словно на манекены, была надета на Жукова с Василевским, стоящих по стойке «смирна» у стола с оперативными картами. А, что ни говори, новая форма впечатляет. И пусть жиды-коминтерновцы шепчутся, что эта «хорошо забытая старая». Зато теперь идиома «снять погоны», приобрела реальное наполнение. Так же, как для французов «снять голову», когда полтора века назад, в центре Парижа, поставили гильотину. О! Где же ваш Бонапартов дух, пожиратели жаб? Маршал Сталин, надеялся, что Франция, хоть годик с Гитлером повоюет. Хоть, с пол годика. Пока он, на Гитлера, свой ножик навострит. А какой гениальный план эти лягушачьи дети испоганили! «Суворов» план назывался. Его ещё Тухачевский, выползок гадючий, разрабатывать начал. Шапошников закончил. Эх, Михалка… тоже мне… Бонапарт недоделанный. Даже подохнуть, как человек, не смог. Перед расстрельной командой всё кукарекал: «За Сталина!» Думал, товарищ Сталин передумает. Думал, товарищ Сталин, верность его, иудину, всё испытывает. Глупенький наполеончик! Товарищ Сталин, тебя барчука чванливого, ещё в 20-ом годе испытал, а все лета эти, только часа удобного ждал. Терпеливо ждал… Всё… всё псу под хвост… Французы подвели. А Гитлер обманул. А Черчилль ещё держится, боров этакий. Упёртый зверюга. Что не говорили бы там, пропагандисты наши, а всё ж, целый год Англия, один на один с рейхом озверевшим, да крови лизнувшим, боролась. Жаль, не извели друг дружку, империалисты позорные. Как бы хорошо тогда было.
Вон, Жук, головою своею вертит, ворот стоячий, верно шею бычью трёт. Хорошая шея… Надо, кстати, высшую меру социальной защиты с «расстреляния» на «повешение за шею» заменить. Особенно, для предателей и коллаборантов. И наглядно. И экономно. Пеньковую-то верёвку, и не один раз использовать можно. А пуля улетела, и «ага»… Напоминает Жук, Сталину кого-то. Артиста какого-то. Не то из МХАТа, не то из «Большого»… Не Бабочкина… Ни Чиркова… Ни Жарова… Козловского, что ли?
А всё-таки, тупы его маршалы. Доктринёры они. Ещё больше, ещё мудрее, сощурился Сталин. Оглядел карту на стене. В штабных, что на столе, он не смыслил. Не маршальское это дело. Для этого, вон, простые генералы имеются. Вот он, Сосо Джугашвили, никаких академий не кончал, в армии императорской, даже до вахмистра не дослужился (да и вообще он в армии не служил, и не работал никогда, кстати). А всё видит, благодаря своему стратегическому гению, дарованному ему Всевышним (не-эт, есть кто-то там за облаками, Бог-не-Бог, а есть, не алкаш же Виссарион, наградил его этим гением, и не дьяконы в семинарии, что святое писание зубрить заставляли, они тоже доктринёры все, ни черта не смыслят в диалектике господней). Итак, о чём же думают эти два болвана, изображающие на своих, выскобленных до синевы мордах, глубокое кипение мысли и гнетущую озабоченность стратегической ситуацией. Ведь последнему дебилу всё ясно. Во-он, армия №6, под командованием хвалёного Паулюса, рвётся через донские степи, к Сталинграду. К Волге. Естественный рубеж обороны, кстати. Фланги то, оголяются. Как бабьи ляжки, когда бельё с подмосток полощет. Из-под подола, всё видать то… О подобной стратегической ситуации написано ещё в учебнике для средней школы; эС. Ковалёв. «История Древнего мира». II Пуническая война. Битва при Каннах.
Только Сталинград, почище всяких там Канн окажется. Задача этих отмороженных недоучек, проста и примитивна. Остановить немцев на Волге. Измотать в тяжёлых, уличных боях в городе, где преимущество в танках, окажется ни к чему. А Паулюс, так и танки, в Сталинград загонит. Потому что, этот лощёный пруссак, тоже доктринёр. А среди порушенных строений, танки эти, и бутылками с водкой пожечь можно. Другим тупицам-воякам наука будет. Нельзя город танками штурмовать… Так… Потом измотать в уличных боях… Впрочем, это уже было. А дальше… И было бы вот что не плохо – оборону эту, героическую, до зимы затянуть. Маршал «Мороз», победит немцев быстрее, чем эти, в прямом смысле слова, сталинские «недобитки». А дальше, Аннибалов удар по флангам. Как шахматной доской, по ушам. И… Окружение! Уничтожение!! Капитуляция!!! Хорошо бы, Паулюса живьём взять. Да в Московском зоопарке выставить. Нет. Лучше в Сухумском обезьяннике… Клетка с гориллой. Клетка с шимпанзе. Клетка с продуктом их эволюции. Сверхчеловеком. Истинным арийцем. Барбароссой долбанным. Нет. В зоопарк, хорошо бы поместить Гитлера. Или, хотя бы Геббельса.
Иосиф Сталин, вспомнил о сумасшедшинках в глазах фюрера, когда тот крутил перед ним глобус, одолженный во Львовской ратуше, как тыкал в него вялой лапкой своей, предлагая ему, как последнему дураку, льды Аляски. Себе же выделил тёплую Флориду и нефтеносный Техас. А Калифорнию, от щедроты душевной, косоглазым союзничкам откромсал. Дудки! Калифорнию эту, мы, русские, ещё в прошлом веке застолбили. Форт Росс, дай Бог памяти. И всё-таки продолжать войну опасно. Лучше отдать, пока, Украйну, да и… хер с ним, на кордон по Смоленску пока согласиться. И Крым тоже. Пусть подавится. Это всё Мехлис с Куликом напоганили. Черноморскую жемчужину, не удержали в своих лапах лохматых. Но Севастополь-то, немцам, ох, боком выходит.
Город «славы русских моряков» кому хочешь, боком ещё выйдет. Из тех, кто позарится.
А всё почему? Ведь, если бы немцы только к Волге перли. Они ж, мерзавцы, аки гидра. Вон, Гудериан, к Владикавказу, тьфу ты, к Орджоникидзе, вышел. Ох, не подведи, братан Серго, как подвёл ты друга и соратника в 37-ом. Такой процесс сорвал… А братья-кавказцы немцев ждут. Идиоты черножопые. Учил вас «белый русский царь» – не научил. Ну нечего. Грузин Иосиф Джугашвили, покажет арийскую родину-мать. Если Гудериан прорвёт Кавказский рубеж это плохо. Какой, на ***, «плохо». Это ****ец! И Советской власти. И партии. И главное, ему, Сталину. Не быть тогда маршалу Иосифу, генералиссимусом. А из республик братских-****ских закавказских, прямая дорога германцам в Индию. И что их всех так, в Индию эту, тянет? Что Бонапарта. Что Гитлера. Мёдом у неё, у Индии, что ли между ног намазано? Вон, ещё Ягода, агентов своих засылал. Грязная, вонючая, нищая страна. Конечно, природа там, что ни говори, богатая. А население куда девать? Они же гадят там, где попало. Вон, все берега Ганга своего священного, засрали. Вот, ежели бы людишек всех этих, деть куда. Но много их. Ох, много. Райховы «фабрики смерти», вон, пару миллионов жидков переработать не могут, а тут стомильоный кагал цыганвы. И в Сибирь ведь не перевезёшь. Дорогу железную, через Гималаи – не проложить, хоть тесни.
 …А ему то, Сталину, куда деваться, ежели немец вверх возьмёт? Сдадут. Свои же, Иуды сдадут. Выкурят, как мишку косолапого, из какого-нибудь схорона таёжного. И тогда уж, его, Адольф в Берлинском зоопарке выставит. В клетке. Рядом с гиббонами и макаками красножопыми… да в маршальском мундире. Бррр.
…А Жуков с Василевским, отрапортовав о катастрофическом положении на фронтах, терпеливо ждут его высочайшего мнения. И указаний. И, если указания эти, неверными вдруг окажутся, то генералы, да и все остальные соратнички, взвалят ведь всю вину на него, лично. Партия то, всегда права. А он, Сталин, виноват разве, что Гитлер, такой сволочью коварной оказался? Пример Павлова, судя по всему, пошёл в прок.
И правильно он сделал, что не послушал тогда Лаврика, который не смотря на природную мингрельскую хитрожопость, тоже действовал тогда, страшным летом 41-го, по шаблону, предлагая расстрелять неудачника Павлова, как польско-германского шпиона. Усрался, видно, со страху, батонэ Лавруха. Забыл… Забыл как сам, лично, ляшскую «дифинзиву»4 кипящим свинцом выжигал… Именно за преступную халатность, за небрежность, за разгильдяйство, за некомпетентность, за невежество, за невыполнение его указаний, в конце концов… За неправильное их выполнение. Теперь, пусть Лавруха с Абакумом настоящих шпионов ловят. Немецких. Теперь, все шпионы, только немецкими будут. Даже турецкие и японские. Время декоративных шпионов – кончилось. А вы, товарищи маршалы – не шпионы. По крайней мере, если немцы Кавказ возьмут, то расстреляны будете, не как шпионы (или повешены), а… а если фашистов остановите, то… то за бонапартизм. Но это после. А пока соображать нужно, что бы войну эту проклятую, если не выиграть, то хоть завершить по-человечески. Хоть с аннексиями, да с контрибуциями, да по-людски. А иначе, клетка в Берлинском зоопарке…
- А у вас есть план, товарищ Жуков? (Спросил Иосиф Виссарионович и, пожалел. Слов своих, зазря потраченных, пожалел. Знал, ведь. Нет у этого «Велизария» никаких планов, кроме как, гнать из Сибири да Чуркестана маршевые роты и батальоны навстречу танкам Манштейна, да Гудериана, пока гусеницы в шевелящейся человечине не увязнут. А потом, под прицелом заградотрядов: «Коммунисты вперёд!», с «коктейлем Молотова» «за Родину!», «за Сталина!». Впрочем, коммунисты настоящие, проверенные, в заградотрядах как раз и заседают.)
А чего это, Жук, так воздух ладонью рубит? Сам, Иосиф Виссарионович, знает, что положение на фронтах – «архисложное». Никак Ильича проштудировал, на доклад к Верховному собираясь. Тогда дурак конченый. Жаль, заменить некем. Не Кулика же, пидора обгадившегося на его место ставить. Ну, почему так? Тот, кто верен – туп беспросветно. А кто, хоть частичку таланта имеет, так норовит изменить. С поводка сорваться.
…Какие резервы, дать? Об чём он там говорит? Вон. Вся Сибирь за спиной. Поволжье. Дальний Восток. Хоть татарский загон-облаву, как при Батыге, устраивай. Выгребай народец-то. Мяса солдатского ещё лет на пять хватит. Трать только с умом. Воюй с толком. И помни. Товарищу Сталину, победа нужна. Победа, одна на всех будет. Мы за ценой не постоим. Товарищ Сталин за ценой не постоит. А мясо солдатское, на костях Рассеи, нарастёт ещё. Кости вот только бы не переломали…
       А ведь могут же, маршалы херовы. Могут же, гниды. Когда захотят. Вон, в прошлом годе. Под Москвой. Москву то, фюреру – не сдали. Как фюрер на гавно не исходил. Как не бесился. …А хорошо это Эренбург, морда жидовская, придумал. «Бесноватый». Звучит. Одна надежда. На Андрюшу Власова. Он под столицей, зимою прошлою, отличился. Сейчас ленинградскую блокаду прорывать послан. Не прорвёт, конечно. Не возможно, пока. Но послан специально. Что б после виктории своей, подмосковной не возгордился. Маршалу Сталину, одного гордого умника хватило. А вот, когда Андрюша побитый, да потрёпанный, возвернётся, тогда его пожурить для начала, застенком лубянским попужать, а потом уж, дать в погонах новых покрасоваться (Его идея, кстати. Молодец. Соображает.), а потом на место Жука этого, ставить можно, а Жука…
А Ленинградцам, интеллигенции этой Петербургской, так и не добитой, ещё одну зимицу, не помешает хреном солёным почавкать. Отольётся им, кровушка Миронычу пущенная, авось сами по себе и выморятся. Под приглядом Ждановским суровым. Тот пёс верный. И главное, ни те репрессий, ни балагана этого трескучего, с процессами, да со шпионами экзотическими. Во всём Гитлер виноват. С него, с кобеля, и спрос. И спросим, конечно. Вот бы только войну выиграть.
И снова, думы гнетущие, как дым, клубящийся, окутали мозг Верховного Главнокомандующего. Видение себя, в парадной, белой маршальской форме, сидящего в вольере Берлинского зоопарка, по соседству с гамадрилами и павианами, шкурящего кожуру с, кем-то милостиво брошенного банана - стало навязчивым. «Уж, не параноик ли я? – думал маршал, - Может зря я тогда Бехтерева, крысиным ядом траванул?» Именно – крысиным! Хотя, Ягода предлагал быстрый и верный цианид. Пусть, падла, ощутит, как мышки лабораторные мучаются. Отлились лаборанту-то мышкины слёзки. «Впрочем нет… Раз спрашиваю себя об этом, значит нет. Как это там по латыни (дьякон Евстигней, в своё время, ох немало, розог обломал о морщинистую задницу будущего маршала, латынь, да грецкий вколачивая), а …Когита эрга цум.5». К своему удивлению и удовольствию, вспомнил Иосиф Джугашвильевич. Но приступ паранойи, вызвал у Виссарионовича, не вспышку ярости, как всегда, а на этот раз приступ апатии. ****ь… как же выиграть эту войну чёртову!? Вроде бы, уже всё пробовал. Даже Богу молился… Не помогло. Как, ну как, отбиться от фюрера этого противного, приставучего… Надо у Лавра справку истребовать, строго ли выполняется указ Верховного, о запрете на аборты. Урчащему леву войны, нужно кидать в пасть оскаленную, мясца побольше. Война человеченку любит. Впрочем, кто ж её, сладенькую, да свеженькую не любит? Даже свиньи, людятиной похрумкивают, при случае. И крысы. Слышал Сталин, в детстве своём горском, быль такую. Что если крыса какая, мяска человеческого кусит, то после этого на задних лапах ходить начинает, морду к небу тянет, и, через пару лет, человеком становится, только душа крысьей остаётся. Отсюда, мол, все плохие люди и происходят. А хорошие… забыл маршал Сталин, чем кончается эта осетинская легенда. Но он, кабы было так, всех этих генералов, своих гнойных, крысам скормил, а людям от них произошедшим, ружья раздал, и – на фронт, Гитлера воевать. Ведь пацаны обыкновенные, подрастать не успевают. Не успевают, грудками своими, костистыми, дистрофическими, закрыть пузо жирное, партии родной, да вождя её великого, от штыков вражьих, острючих. Ну и Родину-мать, понятно. Мамушку-Русь. Пора, кстати кончать с этим интернационализмом. Да и, с сионизмом заодно. Только, чуть позднее. А пока, пусть придурок фюрер, всю грязную работу выполнит… А-а! Как выиграть войну!?? А немцы прут… ох, прут. Дать, что ли народному академику Лысенке поручение такое, что бы он присыпку какую придумал, дабы пацаны быстрее призывного возраста достигали? А ведь возьмется, падла. Взялся ж, гад, коров выводить, что бы сразу с вымени какава лилась. Или вон, кусты такие выращивать, что б на ботве помидоры, а на корнях картошка. Да видно не всё, пока марксистско-мичуринской науке подвластно. И где, те коровы? Где те помидоры? …А присыпка, ох бы, помогла. Взяться-то, возьмётся. Он прыткий. А вдруг, дебилы какие получатся, которых и, стрелять то не научишь? А, скорее всего, резину тянуть будет. Всё средства выклянчивать. Все они, сволочи, академики эти. Вон, фюрер, говорят, звёздочётов, да астрологов завёл, но толку с них, как с академиков наших. Мол, всё будет… потом… А когда потом? Так, те хоть словом своим магическим, душу греют. А эти: «…нет, товарищ Сталин», «…это противоречит законам физики, товарищ Сталин» …товарищ Сталин, товарищ Сталин … Гусь вам, свиньям не товарищ. А гуси – Рим спасли. И маршал Сталин – Россию спасёт… «Думат нада. Соображать. Понимайш …».
Ладно. Решил Сталин дождаться результатов встречи Берии с японцами. Их просил о посредничестве, если верить Лавру, главный шпион фюреров, Шеленберг.
…Вон, в прошлом годе, когда петля на шее, без мыла, затягивалась, послал Иосиф Виссарионович, того же Лаврика, к болгарам. Свинушкам-братушкам, неблагодарным. Что бы помогли с фюрером по-людски договориться. Мол, одолел ты нас, Адольфушка, перехитрил, но зачем же под корень то, изводить? Войди в положение. Пойми, как вождь вождя. Забирай Украину эту, чёртову и, с Богом – катись в пекло. Так нет, ведь. Стаменов, посол царско-болгарский, сначала, в Софию слетал (которую в год рождения Иосифа, только от басурман освободили) потом с этим, козлом, Риббентропом с неделю переписывался, ответ от фюрера принёс. Мол, в Москве поговорим. А немцы уже, из оптики своей Цейсовской, звёздочки на башнях кремлёвских, как на бутылке коньячной, рассматривали. А братушка этот, парасячий, ещё и подколол, мол, верит в непобедимость русского народа… не его, Сталина, а народа, понимайш … не забыть бы, припомнить, при случае. В 41-ом обошлось. Обойдётся ли в 42-ом? Рассосётся ли? Ведь это ж не война, а рулетка какая-то. И злоба душила Иосифа Виссарионовича на союзничка. На Черчелюгу проклятущего, вражину старую, ещё с той, с единственной, с «гражданской». Уел ведь он, Сталина. Уел, вы****ок аристократячий. Иосиф Виссарионович, ведь как рассчитывал? Пока Британская империя, с империей Германской, кости друг другу ломать будут, эСэСэСэРа соками тягучими, с войны чужой, напитается, а потом приедет Сталин, Сталин всех рассудит. Не получилось. Наоборот получилось. Не Англия Гитлеру силы выматывает, пока Россия мощью стальной напитывается, а он, Сталин, шкурой своей рискует, что бы Британия уцелела. Эх, дурак ты Адольф, дурак. Делал бы, как договаривались, что бы вместе, на англосаксов, всей тушей навалиться, так Черчилль, сейчас бы народ в Московском зоопарке тешил, а Рузвельт, в Берлинском …
Шеленберг, значит… Видно, и у Адольфа не все концы с концами сходятся. А может, Рузвельт с Черчиллем, что учудили? Ну, там, учёных своих заставили, бомбу какую придумать, что сбросишь её – и всё. Войне конец. Эх! Ему бы сейчас такую бомбу. Он бы ею, не только Гитлера шуганул… А вообще, за зря он академиков на кремлёвском пайке держит. К тому же, там жидов – две трети. Хотя, с другой стороны – жид за компанию, и бомбу удумает. Но не похоже, что бы Гитлер мир, какой путёвый предложил. Может кто, из стаи его? Если так, то они готовят «любимому фюреру» какой-нибудь «апокалипсический удар». С кем там, Лаврик говорил, Шеленберг этот, особо близко якшается? Вроде с Гиммлером и Гейдрихом, волками молодыми. Если кто из них, то это люди серьёзные. Хотя и гангстеры. У этих рука не дрогнет, и мир подписать, и глотку порвать. Гиммлер, сволочь, конечно, порядочная, но трусоват. Гейдрих? Ну это фашизоид конченный, хотя …
Жукову с Василевским была дана отмашка, идите мол, бейте фашистских гадов, силу тёмную, проклятую орду. Полководцы и ушли, позвякивая маршальской сбруёй своей.
Из-за дверей резбяных, позолотой натуральной ампирской покрытых, высунулась мордочка Власика, преданностью слегка примороженная. Пса его верного, на цепь незримую посаженного. Тоже генерала, кстати. Ох, сколько же маршалов, да секретарей партийных из дальних сатрапий империи, должности этой собачьей завидуют. Думают, чем ближе к Иосифу окажешься, тем целее будешь… Глупэнькие звэрушки… И Власик-барсик, глупенький. Видел Сталин (тайком подсмотрел, ради смеха), как пыжится этот ****ёныш, перед министрами да адмиралами, которые перед ним по струнке стать норовят. Всё выспрашивают: «А в каком сегодня настроении Хозяин?» «Какой я им, на хер, хозяин, - возмущался, про себя, Иосиф Виссарионович, - Я такой же коммунист, как и они. Просто старший товарищ. Строгий, но справедливый. Достойный продолжатель дела этого… животного…». Бунин, лобелевкий науряд долбанный, так Ильича любимого назвал, в опусе своём говёном. Сейчас, падла, в Ницце, коллаборантствует. Ничего обидного в этом, для настоящего большевика, конечно нет. Ещё Энгельс, вроде говаривал, что человек есть «общественное животное». Значит и Ленин тоже. Только Ленин животным был, не только общественным, но ещё и умным. Аки бестия. Гениальным даже. А всё равно, обидно почему-то. Не за Ленина даже – за партию. За державу обидно. Ну нечего… Если Гитлера одолеем, то и этого, выползня белогвардейского достанем. Они, гниды эмигрантские, всё по берёзкам ностальгируют. Прощение посулим. Книжки издадим. В Москву бы только выманить, а там уж… Сам, гадина, в «животное» превратится. Сталин ему, спокойно, как Максу Пешкову, не даст помереть от отравы тараканьей. До-олго мучиться будет. У Лаврика теперь оперы толковые имеются, от фронта сбережённые для дел внутряных.
- Иосиф Виссарионович, к вам нарком внутренних дел, просится. Впустить?
«Эх! Деревня… - с досадой подумал Сталин, - Это ребёнок у мамы посать просится. А нарком, с докладом прибывает». Но в слух, только головой милостиво кивнул. А сам, лоб свой, питекантропий морща, соображать стал. Как бы сегодня, сейчас вот, потешиться с пардусом своим, дрессированным, да бок не подставить. Хищник, всё же. А раз так, то о самом важном, нужно спросить в конце. Как бы, между делом. А значить дело, необходимо придумать какое-нибудь поэкзотичней.
 …Тем более все они, Лавр первый, любой чих вождя, любое слово, толкуют не хуже звездочётов фюреровых. Аж самому, маршалу, порою, смешно становится. Раз один, в прошлом годе, на заседании Верховного Совета по Обороне, когда маршал Шапошников, что на место Жука, генштабом руководить брошен был, у карты топтался. Указкой водил. О тяжёлом положении на Смоленском направлении рассказывал. Испустил Верховный шептуна трескучего. Так все маршалы, да наркомы, да деятели партейные, во все ноздри свои, воздух втягивать стали. Дабы показать, что запах из жопы Сталинской, люб им больше аромата духов «Красная Москва». Только Шапошников, Борис Михайлович, армии императорской полковник бывший, рассказ свой о потерях наших скорбных, прервал, в платок белый, носовой, высморкался, и проблеял: «Будьте здоровы, Иосиф Виссарионович». Вот это – настоящий интеллигент. А Сталин отрыгнул (перед совещанием, Верховный, супчиком гороховым, ветчиной копчёной приправленным, отобедать изволил), головою своей, молча, кивнул, продолжайте мол, спасибо.
 И что за народец ему достался? Что, Будённый Семён, что Ворошилов, тварь тупорылая, что все прочие… Под артобстрелом, во весь рост, ходить не боятся, людей, тьмы не считанные, росчерком пера единым, на тот свет отправлять – не боятся. А бздоха старика 60-ти летнего – боятся!
       А вот, и Лаврик заходит. Морду то отожрал. Пенсне посвиркивает. А ведь точно, на Гиммлера похож. Не зря Сталин, его Риббентропу представляя (когда тот брататься, от имени Гитлера приезжал) сказал, как в воду глядел: «Знакомьтесь, геноссэ. Это наш, советский, Гиммлер». А… если приказать гавнюку этому, сапоги себе вылизать? Станет ведь, на карачки и, рукавом кителя, будет ботинок полировать. А бровью шевельнёт, Верховный Иосиф Виссарионович и, языком ведь заработает Лаврентий Павлович. А ведь тоже, маршал между прочим. Не маршал, а «генеральный комиссар государственной безопасности», что в переводе с чекистского на русский, тот же маршал. Кстати, давно пора звания чекистские, с общеармейскими сравнять. А то, ловко придумал Лавруха, майор НКВД, всё одно, что войсковой генерал-майор. Только это, вроде, не Лаврик удумал. А Менжинский ещё… Или Ягода… Да и политрукам воинские звания дать надо. А то развелось комиссаров. Ещё Троцкий, змей, развёл. Он, сам то, без косточки военной, а себя полководцем мнил. Тоже маршалом стать хотел, наверное. Ан, не получилось. И комиссары пусть все, в форме ходят. Как и чекисты. Без повязок нарукавных, да шевронов. В погонах, звездатых, к народу ближе станут. К солдатам. Тем более, толку от них никакого. Немец прёт. Красная Армия бежит. Как стадо зайцев. И комиссары в первых рядах. И то верно. Страшно. Гитлер велел их расстреливать на месте, к жидам приравняв. Бестиё фашистское, чует троцкистское порождение. Впрочем, фюрер без своего «Троцкого» не обошёлся. Лавр, докладывал Иосифу Виссарионовичу, что гестапо с СД, по всей Европе Отто Штрассера отлавливают, как ГПУ, Лёву, в своё время. Да. Комиссары только паёк усиленный переводят. Но, и без них, нельзя. Но элиту, глаз мозолящею, разводить довольно. А то, доэлититься можно. Прямо, как гестапо с эСэСэом. Коммунисты все равны должны быть. Перед партией. Перед Богом. И перед ним – Верховным главнокомандующим. А пайки придётся оставить. Вон, Лавра, попробуй, не покорми день-два. Так, эть, сам в глотку вцепится. Сожрёт, и не подавится. Кстати. О корме. О Жданове, надо бы заботу партейную проявить. Что б не отощал там, в Смольном своём, блокадном. Не забыть повелеть, что бы окороков копчёных доставили, да залома астраханского, да фруктов-ягод всяких, да икорочки, да рыбки красненькой. Рыбка красненькая, нам, коммунистам полезная. Ведь весна. Авитаминоз. А в «городе трёх русских революций» голод лютует. Интеллигенты, говорят, всех кошек поели. Да и крыс вместе с ними.
 А интересно все же, стал бы Гиммлер Гитлеру, сапоги вылизывать, если бы тот повелел? Не повелит, ведь… И Сталин, не повелит. Чай, не дикарь. Не деспот какой-нибудь, азиатский.
       - Дэнь добрый, Лаврэнтий… Добрый или не добрый? Как полагаешь?
       - Как прикажет товарищ Сталин
«Вот же, паскуда, мингрельская,» - подумал Иосиф Виссарионович, разглядывая голову сатрапа, синхронно поворачивающуюся, вслед за движением, рысьих зрачков повелителя. Под мышкой папка дерматиновая. Что в папке? Спасение? Падение? Мир? Надежда? Очередное разочарование?
«И где это так, Лаврик надрочился в византийском этикете? Ишь… «как прикажет товарищ Сталин». Вроде и с уважением сказано. А с другой стороны, и не на «ты», и не на «вы». С претензией на близость. Приближённость. И почтение. Мол, на всё твоя воля, Верховный. А и подъёбка явная сквозит. Мол, всемогущ ты Ёсиф, а ход солнца тебе не подвластен. Хоть тресни, батонэ, а каким день будет – от тебя не зависит. Осмелел гадёныш. Зубки кажет. А всё-таки, как богат этот проклятый русский язык, на котором я так и не выучился говорить без акцента. Сколько в нём оттенков. Говорю я, может и плохо. Но оттенки эти, ****ские, все понимаю. Довыёбываешься ты, генацвали. Довыёбываешься, рано или поздно. Пока ещё рано… А может ты, товарища Сталина, потомить хочешь? Может фюрер на мировую согласен, а ты… Что ж. Товарищ Сталин, потерпит. Товарищ Сталин не спешит. Товарищ Сталин с тобой, с котярой мартовским, сейчас сам, как тигра с крысой потешится…» – в слух выговорено,
 - А знайш, чего мне сейчас хочется, Лаврэнтий?
­ Пусть товарищ Сталин прикажет, всё сделаю.
­ А ты, сумейш? (Ага! Пенсне запотело. На морде выражение готовности: «жопу свастикой порвать», а угодить товарищу Сталину. А товарищ Сталин и говорит) Музыка хачу. Классический. Устал я. А музык, классический, и душу успокаивайт, и культур общий повышайт. Сумейш?
Лаврентий, было, раскрыл роту свою, что бы повиниться, что не «умейт» он «музык классический» играть. Но спохватился. Сообразил. Что его самого, пока, фуги Баха выдувать не заставляют. Улыбнулся жалостно. Растерянно как-то. Виновато. За то, что с ответом помедлил. («Учись. Учись византийству, Лавруха, пока жив, товарищ Сталин. Впрочем, товарищ Сталин, ещё долго жить будет») И, глубинно вздохнув, ответствовал, нарком всесильный,
       - Так, эта, я, в сэй мамэнт арганизую. Есть у меня ансабл. Краснознаменный. «Песни-и-пляски», называется. Они и музык сыграйт. И споют. Хоть «сулика». Хоть «мурка». Харашо паёт-играйт ансабл. Сам людей подбирал.
       - Вай! (Сталин вяло махнул сухой лапкой своей. А на здоровой руке, пальцами зашевелил, словно клавиши перебирая. Как, черви придавленные, пальцы шевелились.) А на пианин, твой ансабл, играть умейт? Не умейт. А на рояль, твой ансабл, играть умейт? Не умейт. Шапэн хачу. Чай-ковск хачу. Рахманин хачу! Понимайш?
       - Прикажет товарищ Сталин, они тебе, батонэ, и Рахмана сыграйт. Я заставлю! Они тебе и «пра Чай» сыграйт… ( Берия лихорадочно напрягся, вспоминая, про что бы ещё можно заставить сыграть свой «ансабл». Вспомнил) Они тебе, батонэ, и «пра Кофэ», сыграйт!
Маршал Сталин, укоризненно покачал головою своею.
       - Эх, Лаврэнтий. Ти жэ – нарком. Ти жэ – ка-аммунист. А в отношении культур – не дарабатывайш (маршал Сталин раскурил трубку не спеша, помолчал с минуту-другую, всё это время, Берия, стоит по стойке «смирна», и, продолжил маршал фразу свою, будто лишь на миг прервался)… над собой не дарабатывайш. Имена великих, русских кампазитораф знать нада. А ти – нэ знайш. Ти многа чего знайш. А кампазитораф – не знайш. А пианистаф-раялистаф, ти знайш? Не знайш. Я Рихтера хачу. Ти, Рихтера, знайш?
       - Немец, что ли? Прикажи, генацвали! Людей пашлю! Паймают. Из-под земли достанут. Хоть Рихтера. Хоть Вагнера.
       - Вай, Лаврэнтий! Ничего ти не понимайш. Глупый, да? Или прикидываешься? Кем прикидываешься? Зачем прикидываешься? Перед партией прикидываешься? Перед товарищем Сталиным прикидываешься? Плоха эта. Понимайш? Вижу, что понимайш. Исправляйся. Рихтер, раялист эта, не паймать нада. Не даставать нада. А приглашать нада. Вежлива нада. С уважением нада. Прасит, что б поиграл для таварища Сталина. У таварища Сталина, нет время, в филармония ездить-хадить. Вайна, панимайш? Таварищу Сталину, фашиста бить нада, понимайш? На Ближнюю дачу, пусть раялист приедет. Привезёшь. Извинись перед маэстра. И накормить не забудь. Галодный маэстра – как галодный салдат. Галодный салдат – плахой салдат. Галодный маэстра – плахая маэстра. Товарищу Сталину, не нужны плахие маэстра. Саветскаму народу – не нужны плахие салдаты. Бальшевистской партии – не нужны плахие наркомы. Таварищу Сталину – нужны харошие наркомы. Панимайш? В пять часов, с маэстра приедешь. И раяль хароший, захватить не забудьте.
Маршал Сталин, уловил мудрым прищуром своим, движение руки наркома, к папке под мышкой, и ткнул в грудь Лавра, мундштуком трубки.
- А аб этам, ми после пагаварым. Как вайну вийграт, пагаварым. Вийграйм вайну, ми. Так?
- Так точна, генацвали.
Во фразе этой, не совсем уставной, наконец услышал маршал Сталин, страх лютый, и трепет зыбучий, которыми уже объята душа, наркома «железного». А Иосиф Виссарионович, уже тихо-мирно продолжает речь свою,
- И вот чего, ещё. Щербакову, в обком пазвани. Он, говорят, жратвы ба-альшой любитель. Толк знает. Задание дай. От имени сваего наркомата. Вежлива, толька. У него сердце нэ здаровае. Пусть пива привезёт. Бадаевскова. Пива хачу. И раков. Растовских хачу. Да-анских. Гитлер, наверное, думает, рас он Ра-астовнаДану визял, так ми и ракав, растовских есть не будем? Будем. Назло фашистам будем. (и без паузы) А ти как ****ся любишь, Лаврэнтий? Ракам любишь? Или как? … Ну иды. Думай. Харашё думай. Как нам Гитлера раком паставит. Как капитализм ракам паставит. И что нас самих, ракам нэ паставили (и дальше уже совсем шутя). Тебя первава и паставим. К стенке. Ракам. Ну иды. Мисли. Думай. Са-абражай. Нарком должен (Сталин дотронулся, любя, мундштуком трубки до лба наркома, каплями пота, едучего покрывшимся) эт-тим думать должен, а нэ … (трубка описала дугу в воздухе, и указала на пах наркома). Всё. Пака всё.
Сталин развернулся, и стал передом к окну, спиной к Берия. А тот, пятясь раком. Засеменил к выходу из логова владыки. Как только, дверь бесшумно закрылась за его спиной, нарком, словно стряхнул с себя гнетущую ауру, как большая черная муха, которая чудом из паутины выпуталась. Его фигура, даже ростом стала выше. Приобрела вальяжность, барственность, властность. Вразвалочку он направился к выходу. Охрана вытягивалась перед наркомом по струнке. «Глазами ела». С порога, Берия крикнул во всю глотку,
       - Хрусталёв, машину!
 …уже в машине, сосредоточенно рассматривая жирный затылок, своего личного водилы Хрусталёва, он думал, (как и приказал Верховный), мыслил, соображал, прикидывал, анализировал, кумекал… всё это, копошилось за его лбом «словно клубок гадюк по весне, разбрызгивая мутной мысли яд». Лоб вытирался регулярно, большими, белыми, шелковыми платками, которые, тут же, один за одним, выбрасывались в приоткрытое стекло лимузина. Мысленный процесс интенсивный, обильному потовыделению, содействовал.
«…а здесь ты не прав, генацвали. К стенке то, Гитлер, ежели чего, тебя первого и прислонит. И раком. И боком. И меня конечно тоже поставят. ****ь, выебать бы сейчас кого-нибудь. Да с хрустом. В одном хозяин прав, войну выигрывать нужно. Вот только, как? А тут ещё калмыки эти. Изменили, сволочи. Как татары. Как чичены. Как доложить об этом хозяину? И причём здесь Рихтер? Византия! Бля буду, Византия! Только турки уже подо стенами Царегорода… турки… кстати, не забыть турок из Месхии, выселить – на хер… Басурмане Константинополь Стамбулом назвали. Интересно, Гитлер будет переименовывать Москву? Москва. Дорогая моя столица. Моя. Третий Рим. Второй Константинополь. Два Рима пало – третьему стоять вечно. Как хую моему. Хорошо бы».
 Берия ткнул пальцами в загривок водилы. Тот напрягся. Но не обернулся. 3а дорогой следил.
- А ты, знайш, Хрусталёв, кто такой Рихтер?
­ Никак нет, товарищ Берия. Немец, что ли?
­ Сам ты немец, Хрусталёв. Раялист эта. А кто такой Рахман, знайш?
­ Никак нет, товарищ Берия.
­ Плоха эта. Культура у тебя нет. Рахман – эта кампазитр русский.
­ А я, думал, хан татарский, типа Тамерлана.
­ Тамерлан? Кто такой? Почему не помню?
­ Да я тоже, не знаю, товарищ Берия. Он чем-то навроде Чингисхана был. Не то узбек, Не то татарин. Чурка в общем. Я почему запомнил? За три дня, до 22 июня было дело. В среду. В газете нашей «На боевом посту», ещё статья была. Читал я её. Вас ожидая, пока вы на примё в наркомате были. Я почему запомнил? Последняя газета перед войной.
­ В газете? Нашей? Маей? Пра Тамерлана? Что ты за херню порешь, Хрусталёв? Смеёшься, да? Над кэм смеёшься? Нада мной смеешься? Сейчас время не смешное. Нет? Да?
­ Вы не поняли, товарищ Берия.
­ Я нэ понял?! Эт-та ты нэ понял. Дай-йедем как, паймёш (Берия вылил на Хрусталёва весь тот ушат грязи и страха, которым, так щедро окропил его владыка. Стряхнул всё, как бы. И, уже полушутя, продолжил) Прыйэдэм как, так падпищещ признания, что агент Тамерлана. Хатищь? (хлопнул водилу по плечу) Мэня нэ бойс. Я добрый. Ты меня, не первый год знайш. Пра Тамерлана напомни.
­ Да что напоминать, товарищ Берия? Я почему запомнил то? Статья уж больно звонко называлась… Как там? «Нам не страшны апокалипсические пророчества мракобесов». Дело вот в чём. Тамерлан этот, где-то у узбеков схоронен был. В этом, как его, Мараканде. У него гробница там, мавзолей, как… как у фараона какого-нибудь. Учёные наши, советские, как раз в это время и раскопали его могилу. Что бы, эксплуататора этого, за ушко и на солнышко… в музей. Ну а, сокровища, которые там найдутся – в достояние республики, тоже в музей, значить. А один вражина, учёный тоже, но он учёным только прикидывался, а на самом деле оказался троцкистом затаившимся… или шпионом эмира Бухарского, а может и то, и это. Так вот, мракобес этот, призывал мавзолей не ворошить. Даже наглости набрался, и в институте своём, на партийном собрании выступил. Открыто. Тем самым и саморазоблачился. Думал авторитетом задавить. Он, ишь, там профессор. Лауреат какой-то. И прочее. Но его на чистую воду вывели, когда эта агента, стала свою линию проводить. Как её там, мистическую. Мол, с Тамерланом этим поганым, не то демон какой-то зарыт, не то «дух войны». Вот же чёрт, запомнил! «Пурру». И собственно говоря, всё. С профессором этим, согласно закону поступили. В гробнице этой, не нашли ничего. Ну, в смысле, брюликов и золота. Только кости человечьи, да тряпьё старое. И демонов там, никаких не обнаружили. А если б обнаружили, то б на Колыму заслали. Верно, товарищ нарком? (Хрусталёв вдруг осёкся… помолчал) Сказки всё это поповские… верно, товарищ нарком? Совпадения. Так? (Берия, на заднем сидении, нахохлился. Хрусталёв видел в зеркальце. Что пенсне, из-под козырька маршальской фуражки, сверкает как две луны) У меня случай был, товарищ нарком, давно ещё… А по костям этим, патологоанатом наш, Герасимов, морду этого самого Тамерлана, восстановить хотел, они вроде, у нас в запасниках хранятся. Мне Хитров, Серёжка, говорил, в гараже нашем, он раньше товарища Меркулова возил. Так вот я, в детстве, верите, товарищ нарком, тоже мертвяков боялся, дурак был. Мертвяки, они не страшные. Живых бояться нужно. Фашистов, к примеру. Но, мы, советские люди, фашистов не боимся. Мёртвых. Это правильно, товарищ-поэт Симонов сказал: «…как увидишь его, так убей», фашиста, значить… Так вот, лет 12-цать мне было. Меня мать, к тётке, в соседнюю деревню послала. А дорога, через погост шла. А дело к ночи было. А идти, вёрст пять. А полнолуние тогда было. Как сейчас помню. Луна – как месяц.
­ Заткнись, Хрусталёв. Я думаю.
­ Слушаюсь, товарищ Берия.
В салоне, бешено мчащегося «понтиака», воцарилась гнетущая тишина. Даже мотор, стал глуше урчать, так знала железяка, такому же, как она, «железному наркому», ничего не стоит отправить её, на службу верную не смотря, на металлолом, по статье 58 пункт «г», за связь с иностранцами. Берия, словно оплыл, на заднем диване. В его голове, с мясистыми ушами, мысли медленно, словно пластмассовые тараканы разноцветные, сползались в причудливую мозаику. Облепляли идею-фикс, как мухи кусок тухлой говядины, роились как осы над парным мясом. И вот всё остановилось. Замерло, чуть подрагивая. Мозаика обрела контуры и очертания. Видение это, на миг, повергло наркома в прострацию. Лишь на миг. Потом всё рассыпалось. Мозаика, разбежалась. Всеми своими фрагментами. И, его в принципе незаурядный интеллект, озарила ослепительная вспышка. Так вот, как оно приходит, откровение свыше! Мозг оргазмировал мыслями и догадками. Вот оно! А, чем чёрт не шутит?! Впрочем, будь чёрт на месте Берии, то с такими вещами, не стал бы шутить, даже он. Не собирался шутить и нарком внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности, член Совета обороны, член президиума ЦК ВКП(б), маршал Советского Союза, Лаврентий Павлович Берия, в недалёком будущем, возможный «отец» Великой Победы Советской России над третьей Германской Империей. Такое бывает, лишь раз в жизни. Даже, если это бессрочная жизнь дьявола.
­ Куда ми едем, Хрусталёв?
­ Туда, куда вы приказали, в …
­ Разворачивай. Жи-ива. Ми едем на 7 объект. Знайш?
       6)Недалеко от Москвы. Тот же день. Около 17-00.«Ближняя дача» в Кунцево.
Погано было на душе у маршала Сталина, Иосифа Виссарионовича, Председателя Совета Обороны, Верховного Главнокомандующего Рабоче-Крестьянской Красной Армией (которую, он уже твёрдо решил переименовать в просто «советскую»), премьер-министра Союза Советских Социалистических Республик, Первого секретаря Президиума ЦК ВКП(б), вождя и учителя всех пролетариев во всём мире (кроме, развращённой социальными подачками, «рабочей аристократии», типа британских тред-юнионов), всех колхозников во всём мире (за исключением обитателей нарождающихся кибуцев, в Британской Палестине), а так же значительной части фермеров, колхозным движением пока не охваченных, почти всей интеллигенции на обоих полушариях Земли, кроме; «гнилой», «троцкистской», «фашистской», и аполитичной с «буржуазной». А так же бомжей, пауперов и люмпенов во всём мире. И просто замечательного человека, попавшего уже давно во всемирную историю и, теперь лихорадочно соображающего, как бы из этой «истории» выпутаться, сохранив при этом целостность, протекающих, в уже немолодом теле, биологических процессов. А именно; пищеварения, мочеиспускания, тока крови в склеротичных жилах, который обеспечивает насыщение мозга, сморщенного как грецкий орех, кислородом. Что бы, мозг этот, думать мог. Мысли источать, как сок со ствола берёзки, по весне подрубленного. Что бы суставы и хрящи, без хруста и скрежета двигались. И что бы всё это, было именно так, сидел Иосиф Виссарионович за столом, в гостиной и, с сёрбаньем высасывал панцири раков ростовских, для потенции мужчинской весьма полезных. А может и, не ростовских, Щербаков, шельма, мог и кубанских прислать. Он жулик известный, теперь поди проверь. И то верно, с донскими раками, сейчас тяжко. И партизан, в тех краях почти не водится. Не прикажешь, что б наловили, и в Москву самолётом доставили, в мешках с тиной, что б шевелились ещё. Казаки, сволочи, в партизаны идти не хотят. Всё больше в полицаи. И Краснов, атаман недобитый, там вроде объявился. Эх, поймать бы, да повесить.
Кстати, Жданову, надо бы раков послать. И для желудка польза, и для мозгов пища. Мол, держись. Раком не пяться. За спиной Лубянка. Или, что там, в Питере – «Литейный».
С хрустом разгрызал Иосиф Виссарионович большие красные клешни. Раздирал хитин на раковых шейках, удаляя ногтями тонкую ниточку пищевода. И всю эту благодать, пивом Бадаевским запивал. Не фильтрованным. Из, запотевшего хрустального графина, в простой гранёный стакан его наливая. А пиво запивал вином. «Киндзмараули». А если, не «киндзмараули», то всё равно – хорошим. Вино же, фейхоа захрумкивал. Фруктой йод содержащей. Для печени полезной. А фейхоа, заедал осетриной копчёной, да сёмгой с грибами жаренной. Мясо вождь не ел. Пост как никак. Не мог, почему-то в пост, Сталин мясо со сметаной жрать. Хотя по молодости и пытался, назло попам в семинарии. Но это всегда, почему-то, жутким запором кончалось. Что ж… У Верховного имеют право быть свои маленькие слабости, прихоти даже.
Рядом за столом, Лаврик с гусём воюет. В духовке запеченном. С изюмом, боровиками, да орехами. Вон, ногу уже обглодал и, к начинке добирается. Лавр вино из фужера литрового глушит, все тосты за Победу, да за вождя любимого. Однако водку не пьёт, мешать боится. Значить, что-то важное сказать вознамерен. На водочку всё больше граф Толстой налегает. И с ветчиной её, свинячей. И, с огурчиками неженскими, маринованными. И, с помидорами свежими, в салат покрошенными, сметаной сверху политыми. Толстого, Сталин велел позвать для, так сказать, создания «духовной ауры», как никак культурное мероприятие намечалось. А он, падла, живой классик социалистического реализма… живучий классик. Сталин вытер сальные руки об английский костюм «красного графа». А тот, словно не заметил, жевать даже не перестал. Попробовал бы пикнуть. Сразу бы превратился в классика полуживого. И урок, этому шуту гороховому, нечего к главному борцу с мировым империализмом (а теперь вот, ещё, и фашизмом) на званый ужин, в буржуазных тряпках являться. Есть же фабрика «Большевик». Или думал, товарищ Сталин, не заметит? Как там говаривал кот Базилио: «Держи карман шире…». Товарищ Сталин, всё замечает.
Увидев, что товарищ Сталин оторвался от блюда, сыто отрыгнул, откинулся на спинку стула и прикрыл веки, все тоже перестали жрать, и вперились в закрытые очи «красного Будды». Вот глаза повелителя раскрылись, и вспыхнули мутным, мерцающим светом. С таким светом в глазах, диснеевские аниматоры, обычно рисуют мультяшных драконов и змеев. Толстой, слизывая с губ рыбий жир, с тоской смотрел на лафитник с водкой. А Берия, аж весь вперёд подался, стараясь предупредить волю хозяина,
­ Мюзик, да? Иосиф Виссарионович?
Сталин кивнул головой и, лапкой вяло махнул.
… А тем временем пианист Рихтер, на кухне той же самой дачи, давился бутербродами с бужениной. В него уже не лезло. Но, стоящий рядом капитан НКВД Вайнеров, был неумолим. Как только, маэстро впихивал в себя очередной бутерброд, он, большим кухонным ножом, с наборной эбонитовой ручкой, отрезал от краюхи белого хлеба, большой овальный кусок, мазал его толстым слоем вологодского масла, похожего на мягкий янтарь, клал сверху добрый ломоть буженины, пахнущий чесноком и душистым перцем. Всё это на тарелку. А тарелку эту, Рихтеру пододвигал. Рука чекиста, нежно почёсывала маэстро за ухом, норовя шейные позвонки сжать, ежели маэстро норовил отвернуться. И приговаривал Вайнеров, как мурлыкал: «Ешьте, товарищ пианист, ешьте… товарищ нарком, велел вас до сыта накормить. До отвала. И не отказывайтесь. А то, обидите товарища Берия. Партию обидите. Кушайте, кушайте… Видите, какую заботу, Иосиф Виссарионович, о мастерах культуры проявляет».
На двенадцатом бутерброде, Рихтера стошнило прямо в тарелку, с очередным, тринадцатым бутербродом. Очевидно, вдохновлённый указом наркома «накормит до отвала», капитан Вайнеров, приобрёл удивительную прозорливость, перед тем как приступить к «кормёжке раялиста», обвязал вокруг его шеи (довольно туго, кстати) кусок полотна, чуть ли не простынь. Такие, обычно, накидывают цирюльники, перед стрижкой.
«Ах ты, поросёнок! А ещё маэстра. А ёщё интеллигент…» – по отечески приговаривал Вайнеров, поливая голову Рихтера, боржомом из бутылки. И продолжал укоризненно приговаривать: «Горе одно, с вами, с прослойкой то, обгадился-то как весь. Ах ты, поросёнок непутёвый. Наелся то, хоть? Или ещё? Жаловаться не будешь? Вкусненько? По глазам вижу, что вкусненько. А икорочки, не желаешь? Здесь у меня икорочка есть. Паюсная. Хошь? Не хошь? Брезгуешь, что ли товарищ, мастер искусства?». Дверь открылась. Кухню, заполнила собой фигура Берия.
­ Ну, Вайнеров, маэстра накармил?
­ Так точно, товарищ Берия. До отвала.
Вайнеров, ловко, как заправский парикмахер, сорвал с Рихтера простынь. Скомкал. Засунул куда-то. Незаметным тычком под рёбра, поставил «маэстру» на ноги, по стойке «смирна». Берия, протирая пенсне, брезгливо разглядывал, тяжело дышащего Рихтера.
­ Даволэн, маэстра искусств? Жалаватся нэ будэш? Этат (кивок в сторону Вайнерова) нэчэм тэбя нэ абижал? Нэт? Ладна. А ти, маэстра, харащё на раял классик играйт умейш? Харащё сиграйт. Таварищ Сталин ждёт. Пашлы.
И вот уже все в столовой. За столом сидят; Сталин, Берия и Толстой. А Рихтер, усажен на вертящуюся, круглую табуретку, напротив огромного вишнёвого рояля. Рояль этот, за два часа до того, через окно, был затащен сюда, десятком дюжих мингрелов, из личной охраны Берия. А привезён он был, на армейском грузовике «студебекер», куда был загружен вышеупомянутым контингентом, прямо со сцены московской филармонии.
       Горничная поставила перед Сталиным, новое блюдо с раками. От него исходил укропный дурман. Сталин покопался в блюде. Извлёк оттуда за клешню, рака покрупнее, и держа его на весу, обратился к Берия,
­ Маэстра, накармили?
­ Так точна, генацвали. Даатвала.
­ Ви, харашё пакушали? – вопросил Верховный, качнув рака в руке, - если да, то … Таварищ писатель Талстой, что би ви, как видающийся дэятель саветской культуры, рэкамэндавали нам, в силу рада фатальных объстаятельств, людям ат искусства далёким, но нэ разучившимся панимать прекрасное, сейчас паслушать, а?
Толстой, оторвал мутный взгляд от тарелки с сёмгой и, с изумлением вперился на вождя. Давно его ни о чём не спрашивали, только указывали. А последние время, даже не указывали, а давали понять. Но граф, всё ловил на лету, и никогда не подводил заказчиков. Про царя Петра написать? Нате вам – роман «Пётр I». Вождю царь Иван IV симпатичен? Пожалуйста, пьеса, она же сценарий «Иван Грозный». Ветринского песенка Жданову не понравилась? Пожалуйста – «Приключения Буратино», где в образе Пьеро легко узнаётся Ветринский, в Мальвине – Анна Ахматова, в придачу в Карабасе-Барабасе – дуче, в куклах-марионетках – буржуазные избиратели. А в «стране дураков»… Впрочем, в детских книжонках, классику иногда разрешали пошалить. Сейчас он вымучивал из себя рассказ «Русский характер», что бы не отстать от «любимцев» и корм оправдать. А вождь помог классику наводящим вопросом,
­ Как на ваш, пра-асвящённый визигляд, какая мюзика, наиболее полна стимулирует умственные працессы у таких атветственных таварищей нашего Сааветскава гаасударства, как тааварищ Сталин, или вот таварищ (он качнул раком в сторону Берия), этат атветственный , очень атветственный тааварищ? Мюзик кампазитара Раахманинова? Или мюзик каапазитара Чайковскава? А может бить, какая другая мюзик? А каторай не знайм ми, но а каторай знайт ви?
Толстой сглотнул ком в горле. Вместе с куском сёмги, в которой даже хрящи не разгрыз. Облизал, мгновенно пересохшие губы, покосился на жирные следы от пальцев вождя на пиджаке.
­ Я думаю, в соответствии с моментом, что-нибудь патриотическое. Полагаю, Рахманинов, фортепианный концерт …
­ Странна как та ви думаете, таварищ Алексей Талстой. Разве может дварянин, живущий в Саэдинных Штатах Америки, панять патриатический парыв Саветских людей в эту тяжкую гадину. Впрочем, паложимся на викус видающегося мастера Саветскай культуры. Панадемся, что ваше чутиё аправдает наши патайоные ожидания. Кушайте дальше… А ви, таварищ маэстра… кистати, раяль хароший? Тахда сиграйте нам, пажалуста, то, а чём прасил ваш каллега па творческому цеху, Алексей Никалаевич Талстой.
Сказал маршал Сталин, и принялся раковый панцирь разгрызать. Нарком Берия, азартно, с хрустом, словно ледоруб в голову Троцкого всаживая, выломал у гуся вторую ногу. А автор «Буратины», пододвинул к себе тарелку с холодцом, и принялся заедать её содержимым, фужер водки, который он по питоньи заглотнул, разыграв сцену, что попутал с «боржомом». За столом повелителя, было принято пить, хоть и часто, хоть и много, но строго по команде вождя. И с тостами. Что являлось коренным, культурным отличием социалистического застолья от валтасаровых оргий буржуазии. А Рихтер седел перед отрытым роялем, положив на оскал клавиш, свои тонкие, ломкие пальцы, сам натянутый, как струна и, казалось, слушал зыбкую тишину, которая перемежалась чавканьем, хрустом и скрежетом ложек и вилок о блюда со жратвой. Пауза затягивалась. Первым ощутил неестественность ситуации «железный нарком». Он заёрзал, пытаясь огненным взглядом, прожечь затылок маэстро. Потом, молча замахал обглоданной костью, словно дирижёрской палочкой. Однако, под острым взглядом Сталина замер, как в детской игре на «отмирание». Маршал отложил недоеденного рака на блюдо. Вытер руки. На этот раз о льняную салфетку. И, чуть слышно, захлопал в ладоши,
­ Просым, маэстра, просым …
Толстой и Берия, рук не вытирая, тоже зааплодировали.
Рихтер ударил по клавишам. Он решился на отчаянный поступок. Подвиг даже. Вместо заказанного фортепианного концерта Рахманинова, он сыграл этим… этим, концерт своего учителя Прокофьева. Но за это ему ничего не было. Подмены, просто никто не заметил. Единственный эксперт в делах подобного рода, Жданов, был далеко. В блокадном Ленинграде. В Смольном. Как это не смешно, его примерно в тоже время, и тоже на рояле, развлекал Шостакович. Как тонкий знаток музыки, ленинградский сатрап, сделал композитору пару дельных замечаний как поправить партитуру. И тоже накормил. Телячьими котлетами и салатом из молодого редиса.
И вот нарком Берия и маршал Сталин наедине. Они уже в кабинете вождя. Вождь сидит за объёмным письменным столом. Его друг и соратник – напротив. Обстановка скромная. Обыкновенная. Ни те стиля ампир, ни те антиквариата какого. Рядом с портретом Ленина, появились, бойко намалёванные придворными живописателями портреты Суворова, Кутузова и Багратиона. А портрет Маркса, хозяин велел снять. Не время. Во-первых, немец. А во-вторых, еврей. Нет, еврей, пожалуй, во-первых. Не все немцы фашисты. Хотя (и, слава Богу) не все евреи Карлы Марксы.
­ И как тебе понравился канцерт, Лаврэнтий?
­ Веришь, генацвали, давно так не отдыхал. Тебе спасиба. Словна душа в баню сходила. Паапарилась.
­ Ну рас так, то рааботать давай.
­ Не знаю с чего начать, таварищ Сталин.
­ Ты лучше думай, ни с чего начать, а как кончать. А кончится, всё эта плоха может. Для тебя. Для всево Саветскава народа, и (с явным усилием, исторгается словосочетание) для меня. Для партии. Но мы с табой – ладна. Мы за дела Ленина жизнь бес калебаний паложим. Верна?
­ Канечна генацвали. Как может главнакамандующий гаварить-и-не-вена-гаварить?
­ Верховный главнакамандующий всё может, таварищ нарком. Может и ашибаться. Не ашибается – толька Бох. Но Боха нет. А ми есть. Ми не имейм права умирать, так проста. Нам страну саветав спасти нада. Вэрна? Нам партию бальшевиков спасти нада. Вэрна? Давай начинай с плахова. Харошева я давно не слышал. Ни ат тебя. Ни ат Левитана. Ну?
­ Я ат имени саветскава рукаводства аткланил те предлажения, которые передал Шеленберг, через Янике японцам. Рэж меня, генацвали. Казни меня, генацвали, но не падходят для нашей великой страны такие условия мира.
Маршал Сталин, чуть не зарычал от приступа горячего бешенства. Он едва сдержал в себе желание, вцепиться прокуренными зубами в эту раскормленную мингрельскую рожу. Неужели этот выродок, этот сын козла и ****и, думает, что проживёт больше пяти минут после выхода из этого кабинета, если действительно, по глупости своей сорвал перемирие? Впрочем, Лавр не глуп. Что тогда? Сдержался маршал. Конечно, до него, Великого, Лаврухе ещё учиться, учиться и учиться, что византийству, что умению выживать, находясь в положении крысы, загнанной в угол. Но учеником Лавр был, несомненно способным. Первым учеником. А раз так – то значит зря, он ничего не скажет. А значит знает что говорить. Что ж. Маршал Сталин послушает, чего «он там знает».
­ Ну и что же это за такие неприемлемые условия? – вопрошено деревянным голосом.
­ Сволачи, фашистские. Веришь, генацвали, повтарить даже язык нэ паварачивается.
­ Так, что? Позвать кого-нибудь? Что б помогли. Язык повернуть, а? Ну?
­ Ва-первых. Территориальные притязания. Бэзмэрные. Граница между Саветскай Расией и райхом ихним, должна начинаться в устье Дона, а дальше прахадить па административнай границе Украинскай СсыР, Беларусскай СсыР и Эстонскай СсыР. Карело-Финсая СсыР к Маннергейму под иго. Карельский полуостров и Мурманск – к райху. Южная граница СыСыСыР, на Кавказе далжна прахадить па речке Терек. Северный Кавказ и Закавказская СыСыР, палучают независимость и, превращаются с германские протектораты, типа Харватии и Славакии.
­ А рэспублики Саветскай Средней Азии?
­ Аб этам речи нэ было. Слушай дальше, генацвали. Эта толька начала …
(Сволочь всё же последняя, этот Адольф. Не благодарный человек. Не джентльмен, - думал маршал Сталин, - Жадный человек. А жадность, как говорят «друзья народа», фраера сгубила. Фраер, а не фюрер этот Адольф. Ох, и загубит фюрера жадность. Нет, фюрер не джентльмен. Однозначно не джентльмен. Но с другой стороны, всё законно. Победитель. Куш сорвал. Имеет право. Я бы на его месте, не меньше затребовал. Вот только, как попасть на это место фюрерово.)
…японцы, генацвали, за посредничество и гарантии, Северный Сахалин требуют …
(Вот же зверьё, косоглазое. Хуже жидов пархатых. На чужом горе нажиться хотят. Ну нечего. Придёт время. А оно придёт! Бог всё видит. Бог не фраер. Бог не фюрер. И маршал Сталин, припомнит вам, этот «Северный Сахалин»)
…а ещё, Гитлер требует репараций (Берия открыл свою дерматиновую папочку. Он был слаб на цифры не круглые.), 257 миллионов рублей золотом. И на ту же сумму поставок нефти и сельхозпродуктов. Я гавару. Где возьмём? Если Бакы атдадим? Якимота обещал уладить, что ба всё пшеницей и салом заплатить …
(Ну что ж, - соображал Сталин, - поднапряжёмся, выплатим. Земли с людями ещё много останется. Крыма только жалко. Сочи жалко. Куда купаться-отдыхать ездить будем? А, впрочем, ладно. Сгорела хата – гори и сарай. На Восточном побережье Каспия курортную зону возвёдём. Переживём и это)
…дальше немцы хотят, что бы мы разорвали наши отношения с Америкой и Англией, и объявили им войну…
(Ну, это проще простого. Это мы уже проходили. В незабываемом 1918-ом… Горько и обидно стало Сталину. Но не оттого, что фюрер принуждает его союзников предать. Да гори они, союзники эти, синим адовым пламенем. Унизил его, этот ублюдок нордический, другим. А тем, что не схотел с ним, с Джугашвили, как вождь с вождём, как фюрер с фюрером, как с соратником равным, Запад идти воевать. В сателлита превратить намерен. В одну упряжку, с этими вонючими Антонесками и Хортиями, запрячь. Даже ниже, дуче мордастого, поставить… Его! …Антонеска румынский, тоже ведь маршал цыганский. Такое унижение. Какая, всё-таки, мразь этот Адик)
…и главное, Иосиф Виссарионович (Берия, стараясь не встретиться взглядом с повелителем, снял пенсне и принялся протирать его платком), Гитлер трэбует, чта ба всё рукаводства ЦэКа падало в атставку и, было заменено теми, в арийском происхождении у антропологов райха, есть полная уверенность. И ещё. Что ба всех евреев…
­ Кааакие, на ***, евреи, товарищ комиссар государственной безопасности. Ти забывайш, что партия большевиков, есть партия интернационалистов. Ми расстреливали черносотенцев в героическое время Великава Актября. Будем расстреливать и сейчас. Будем расстреливать всегда. Всех. Кроме фашистаф. Фашистаф, ми будем вешать. За шею. За яйца. Ми, бальшевики, есть та сила, которая сломает хребет фашисткаму зверю. Толька саветский нарот, пат рукаводствам партии, имеет ту силу, каторая избавит всё прогрессивная человечества, ат коричневай чумы. И ми избавим. Ми будем вай-ивать. Ни на жизн. Ни на смерть. На пабэда, вай-ивать будем. И пабедим. Наша дела правая. Пабеда будет за нами. А ти маладэц. Ти харашё правёл эта апперация. Ти ловка павадил за нос хвалёную немецкую разведку. Маладэц. Орден палучишь. Ленина. И грамоту. От ЦыКа ВыКаПб. Эта па государственай и партийнай линии. А ат меня, лична, бальшая, челавеческая, спасиба. (до-олгая пауза) А каво имели в виду фашисты, пат деятелями нашей партии, в арийскам праисхаждении каторых, их вонючие антропологи нэ самнивются… Имена называйс, а?
О! Как захотелось сейчас Лавру зачитать длинный список вражин своих, до которых пока не могли дотянуться его короткие, мясистые руки. Тех, кого пока спасала от лютой смерти, прихоть Верховного. Но проявил «железный нарком», воистину железную выдержку. Так как, меряя хозяина по себе, на 100% был уверен, что тот получит стенограмму его бесед с японцами из дублирующего источника. И тогда, даже если Лаврентий Павлович, примет иудаизм, сделает обрезание и, станет цадиком-хасидом, то не смотря на всё это будет объявлен истинным арийцем, а значит фашистом, и агентом, скажем абвера, со всеми вытекающими отсюда последствиями, одинаковыми, что для шпиона союзной Великобритании, что для агента спецслужб нейтральной Швейцарии, или, к примеру, экзотической Либерии.
И тут… Вот оно! Очередное озарение. Вспышка гения. Вот так же наверно, в казино, великий удачник, ставит на «зеро» состояние, честь и жизнь, с твёрдой уверенностью, что шарик остановится именно там. Вот оно, истинное византийство.
Берия, потупил глаза, и как бы с трудом, разлепляя губы, вымолвил,
­ Имена-фамилии, пака не называйс (что было правдой), но (а это, уж, пойди, проверь) Шеленберг, передал ат имени Гейдриха и Гиммлера, чта на тваём месте, ва главе паверженава СыСыСыР, Гитлер хотел бы видеть чекиста, а тачнее наркома НКВД, а ещё тачнее меня, генацвали…
Красиво сыграл. Всё. Ставка ва-банк. На «зеро». И завертелся шарик. Точнее барабан в револьвере. Византийская рулетка. Ставки сделаны, господа. Ставок больше нет. На кону всё.
Сталин оплыл в своём кресле. Словно автошина, в которую всадили шило. Затем его снова, как бы подкачали. Он встал. Измерил кабинет шагами. (Крутиться, крутиться волчок. Или палец ласкает курок нагана у виска.) Не спеша, набил трубку. Сломав несколько спичек, раскурил её. (Крутись, крутись волчище позорный) Несколько минут в кабинете стоит гнетущая тишина. Кажется, что табачный дым, из трубки клубящийся, лёгкий шорох издаёт.
­ А пачему, Лаврэнтия Павлавича Бэрия, так вдрух палюбили фашисты? (Неужели всё!? Но шарик ещё не упал в лузу, бешено вертящегося колеса. Палец только нажимает курок … ну!!!) Ти харашё паступил, Лаврэнтий, чта рассказал мне, аб этам забавнам факте. (Уф! Щёлк. Зеро!!!) Хатя бы, мог и не рассказывать. Эт-та есть нонсис. Эт-та харашё. Эта харашё, если фашисты, баятся единства в рядах нашева ЦыКа. И так неумела, так груба, питаются разрушить, раскалоть эта единства. Ани харашё панимайт, чем им гразит эта единства. Но панимания эта, не спасёт фашистаф, ат заслуженава вазмездия. Вазмездия, каторая пастигнет Гитлера и его банду – неатвратима.
Получилось!!! Берия, чуть не визжит от восторга. А теперь, конечно, чуть позднее, можно попросить у Сталина «это». «Оно» ему, Лавру, просто необходимо для осуществления той идеи фикс, которая осенила его, на заднем сидении, бешено мчащегося «понтиака».
­ Ну гавары, чего там у тебя ещё, Лаврэнтий? Какая гадость? Какая радасть?
Берия, невинно потупившись, для начала, рассказал маршалу про измену калмыков. Как почти всё население, обитающее в степных юртах, собралось в волчьи стаи и, принялось рвать за пятки тылы, отступающей Красной Армии. Как резали беззащитных раненых в прифронтовых госпиталях. Как в пастушеских колхозах, вешали на собственных кишках партийных активистов и советских работников. Как разграбили воинские склады. Как по всей степи пылали костры из соляры и мазута, припасённого для нужд нашей техники. Как взрывали и засыпали колодцы. Как вырезали целые роты красноармейцев, остановившиеся на постой. Ночью. Сонных. Как баранов. Как встречали в своих посёлках, немецких мотоциклистов кумысом и бешбармаком. Как летучие эскадроны всадников, мчались впереди железных «иноходцев-панциров» «хана Гудериана», указывая немцам самые верные, и самые короткие маршруты. Как эти вонючие чабаны, собрали свой курултай, и на нём, провозгласили свою вечную преданность идеям фюрера и Великой Германии.
…Сталин, молча, даже равнодушно, слушал азартную речь Берия. Он с величайшим сожалением осознал, что если расстрелять Берия, что если сейчас расстрелять Жукова, что если расстрелять тысячу «берия» и тысячу «жуковых», то это ничего уже не изменит. Расстреливать раньше нужно было… или чуть позднее. И не тысячу, а десятки, сотни тысяч. Но ведь он старался. Расстреливал. Плохо видно старался. Мало видно расстреливал… Речь «металлического» наркома окончилась. Воцарилась долгая пауза. Её прервала цитата из творчества «солнца русской поэзии» Александра Сергеевича Пушкина, произнесённая, пропахшим табаком «герцоговина-флор» ртом вождя и учителя всех поэтов Иосифа Виссарионовича Сталина (Джугашвили),
- …и ти Брут степей калмык… как и бруты гор чичены (слово «чечня», в последние месяцы ассоциировалась у маршала со словом «вздрочка») и кабардинцы, и ингуши, и всэ прочие друзья гор. И брутья вэлыкава русскава народа, очэнь скоро, станут дэтьми, сынами, бэспрэжных стэпэй, нашэва, савэтскава Казахстана. Я сказал! Значить, бить тому
­ Иосиф Виссарионович! У мене идея одна есть.
­ Гавары.
­ А зачем изменников этих, да степей казахских па жэ дэ дороге весты? А на баржах? Через Каспий? Бистрэй, ведь будет. Если толька, немецкая дальняя авиация, не патопит эти баржи, ва время их воднава пути, а? Генацвали?
­ Э-э. Глуп, ти Лаврэнтий. Адын прастой вещ не панымайш. Лёхкая смерть – бистрая смерть. Долгая, атнасительна долгая, жисн – тяжолая жисн. Пусть паживут долга. Атнасительна долга. Ми ведь не фашисты. Ми каммунисты. Панимайш? А нам, нашей партии, йё политическим органам, всей нашей разведке, наркомату внутренних дел и, тебе лична Лаврэнтий, предстаит большая, високанапряжённая работа па развеиванию у населения территорий Саветскава Союза, времена аккупираванных фашистскими захватчиками иллюзий, чта немцы есть, такие же люди, как саветские люди. Чта фашисты, есть такие же люди, как большевики. Население этих территорий, далжно атдавать себе атчёт, чта немцы, чта аккупанты – эта не люди. Чта пад их управлением не вазможна, не толька достойная существавания – но и, существования ваабще. Именно из-за наличия подобных иллюзий, и становятся возможны факты измены, предательства, калабаранства. Ми должны, максимальна использовать партизанское движение, для падрыва тыла врага. Ми далжны, максимальна аказывать садействие нашим партизанам. Ани дажны весты с аккупационай администрацией нэпримиримую барьбу. У аккупантов дажна гарэть земля пад нагами. Наша, саветская земля, так? Эта линия нашей партии далжна правадиться неуклона. Ни сматра, ни на какие затраты. Ни сматра, ни на какие патери. Какие предложения имеются, у народнава камиссара внутренних дел, для максмальнава, быстрава, ваплащения в реальность этай линии? Я слушаю. Гавары …
­ Таварищ Сталин, генацвали, в контрразведке СМЕРШ, окончена работа и планирование акции «Д». Иё применение предусмотрена, ви чрезвычайных абстаятельствах. И для вступления в действия, набхадыма, ваша личная директива, как Верховного Главнокомандующего.
­ Ти, Лаврэнтий считаешь, что ситуация 1942-го года, не является, той ситуацией, для устранения которой всэ средства хараши, нэ гаваря уже, а каком то там, преславутам плане «Дэ»!? Время планов кончилось. Сейчас время – действий. И действий решительных. Даже жистоких действий. Вот, каких действий, настало время. Жистоких. Пабеда над фашизмом, прастит нам наши ашибки. Но история, не прастит нам, любие действия, любие ашибки, любие усилия, если ани, не приведут к уничтожению Гитлера и йво крававой банды бешенных сабак… В чём, толька кратка, заключается суть этава вашева, преславутава плана «Дэ»? И имеется ли у противника, подобная программа?
­ Так точна, генацвали. Наш «Дэ», является прямым атветом на «Бранденбург», разработанный абвером. Правда, нам пака, не удалось создать подразделение, сопоставимое па численасти и опыту, которые есть у пративника. У адмирала Канариса в прямом падчинени, имеется целая дивизия «Бранденбург». В ниё входят три батальона. Первый, специализируется на действиях на Вастоке. Аснова этава батальона, састаит ис самава злобнава белагвардейскава атребья и конченых уголовникав. Они прекрасна, не хуже нас с тобой, генацвали, владеют русским языком и ознакомлены с палевым уставам Краснай Армии. Адетые в нашу форму, они творят зладеяния против мирнава населения, возбуждая у нево недавольства действиями наших войск. Ис этих вы****кав, фармируются элитные группы диверсантов в нашем тылу. Недавна, к «Брандэнбургу», прикамандированы специальные атряды, «Нахтигаль» из недабитых украинских националистов и прибалтав, и группа «Бергман», састаящая ис кавказских изменников, васнавном чиченав.
­ И какие же ваши действия, таварищ нарком внутренних дел, против этих злейших врагов савэтскай власти. Реальные действия. Конкретные результаты.
­ Ми, чекисты, виявили, и обезвредили тысячи фашистских диверсантов. А наш план «Д», это контрнаступательный план. План па перехвату инициативы па асуществлению ва вражеском тылу диверсионных и прапагандистских акций. В целам раде партизанских отрядов, на территории, аккупированай Саветскай Украины и Саветскай Беларусси, находятся представители СМЕРША. В их прямую задачу входит падгатовка к асуществлению дэриктивы «Дэ».
­ И ви чём заключается эт-та акция?
­ В асуществлении акций, аналагичных тем, что асуществляют фашисты, при помащи сваих дрессированых наймитов. А именна; пад видам зондеркоманд и полицейских частей, асуществлять карательные акции против мирнава населения и атдельных гражданских лиц, в тех населённых пунктах, где зафиксированы асобые симпатии к фашистским «новым парадкам». Таким образом будут решены три единые задачи. Первая; полная дискредитация аккупационных властей, и ваабще немцев. Втарая задача; эта наказание предателей и изменников, и на их примере паказ полной бесперспективности сотрудничества с аккупантами. И третие; решение локальных и стратегических диверсионных целей, с дастижением при этам, максимальнава прапагандисткава эффекта. Я лична уверен. Решение падобнава рода задач пад силу некоторым партизанским саеденениям, канэчна пад рукаводствам и кантролем представителей ис центра, заброшенных в тыл врага, находящихся в расположении партизан, а так же аставленых на падпольную работу, асобена даверенных партийных и саветских работникав, уровня не ниже секретаря райкома.
­ Эта всё харашё. Эта всё умна. А зачем на асуществление этай акции, нужна директива Верховного Главнокамандующего? Мая директива?
­ Всё дело в том, товарищ Сталин, что при асуществлени падобнава рода мероприятий, неизбежен значительный процент патерь среди мирных, саветских граждан, не запятнавших себя сотрудничеством с аккупантами. В том числе, женщин и детей. А они, дети – наше будущее, так, да? Фашистские бандиты при асуществлении падобнава рода акций, зверствуют люта, и производят полная, татальная уничтожения. У нас в наркамате, даже разработан специальный термин – «зачистка населённого пункта от каллабарантов». Но сути эта не меняет. Что бы достигнуть паставленай вами и партией задачи, нашим кадрам неабхадима вести себя так же как фашисты. А для даставернасти – хуже фашистских ирадав.
­ Лаврэнтий, у меня складывается впичатление, чта народный камиссар государственной безапаснасти и член савета абароны, питается избежать той бальшой и тяжёлой атветственнасти, каторую вазлажила на нас всех, и на него лична, большевистская партия и саветская правительства. Что, таварищ нарком не осазнайт суть текущего момента. Что, товарищ народный комиссар государственной безопасности, забыл ту мудрость, которая завещана нам пакалениями наших великих прэдкав, атразивших не адну агрэсссию. А звучит эта мудрасть так: Лэс рубят – щенки летят… Пабеда в такой вайне, вайне не на жисн, а на смерть вайне, нэ вазможна бис жэртв… бис «щэпок» …
­ Я всё понял, генацвали.
­ Ти ничего нэ понял, Лаврэнтий. Ти думайш – всё знайш. А нада ни думать. А нада делать. И никто, слышишь никто. Не симет с тебя атветственность перед партией, перед мнагастрадальным саветским народом, ви том случае, если работа твайиво ведамства акажется не дастигает, випалнения тех задач, которые перед ним поставлены. Ви случае неудачи, тебя будет судит нэ ваенный трибунал (хатя и он тоже будет), тибя будет судить суд истории. А на этам суде, лишь адин вэщ будет служить для нас, каммунистав аправданием – эт-та полная, и бизаговорочная пабеда нат фашизмам. Пабеда в эт-тай вайне. Ви такой тяжкий для нас всэх час, никампитентность, ниумеласть, нипадгатовленость – есть синонимы слова «измена», есть синонимы слова «предательство». Действуй… А термин «зачистка», мне нравится…
- Спасиба за даверие, Иосиф. Я кажется, випалнил то задание, над которым, ты приказал мине подумать…
(левая бровь Сталина, круто взыграла вверх и в бок. За всё время их отношений, Берия обращался к нему по имени, без отчества и «титулов» типа «генацвали» всего в третий раз)
…я имею адна идея, что бы сделать так, что ба немцы не выиграйт эта вайна.
Сталин измерил кабинет шагами. Вернулся на место. Сел. Долго думал. Трубку набивать не стал. Достал из пачки папиросу. Сломал её. Достал следующую. Он прекрасно понимал – с такими вещами не шутят. С ним. Даже Берия. Он ясно осознал, что произнося эту фразу, Лавр взвесил каждое слово. Он не сказал: «…как сделать, что бы мы выиграли эту войну». Он сказал: «…как сделать, что бы немцы не выиграли эту войну». А значит, в его изощрённом мингрельском мозгу, родилась какая-то идея, которая моет иметь реальный шанс и смысл. И что, сам нарком, пока этот смысл не понял. И ещё. Ему, Берия, для этого необходима помощь, его, Сталина. Вонзив свой взгляд, в покрывшееся едучими каплями пота, лицо наркома, маршал Сталин выдавил,
­ Ну?
Как ни странно дальше разговор происходил без мерзкого, азиатского акцента.
­ Иосиф, мне нужны «стальные волки».
Как ни странно, Сталин не вспылил, только криво усмехнулся.
­ Они такие же мои, как и твои.
­ Но, они выполняют только твои указания.
­ Только мои, Лаврентий… но только те, Лаврентий, которые считают нужным исполнять, со своей точки зрения.
­ Есиф, ты ведь знаешь, кто их может заставить сделать то, что прикажут.
­ Ты, Лавр, говоришь о самом «Железном волке»? А кто прикажет ему? Это бесполезно.
­ Есиф, ты не хуже меня знаешь, что его может заинтересовать. И кажется я нашёл это. То, что его может заинтересовать. Сегодня нашёл.
­ У тебя, Лавр, есть то, с чем можно зайти в «клетку к Железному волку»? И ты, просишь у меня на это санкции? Я правильно понимаю?
­ Именно так.
­ И что же это?
­ Я не могу сформулировать это, Ёсиф, так что бы тебе, теперь всё стало ясно. Я сам, пока, толком не уяснил. Но, «Железный волк» учует. И возьмёт след. И тогда, я явлюсь с детальным докладом.
И опять маршал Сталин не вспылил. Не повысил голос. Не потребовал деталей. Они с Лавром Берия, прекрасно понимали друг друга. И с полуслова. И с четверти слова даже. Это бывает так, когда родители всегда становятся «шёлковыми», когда ребёнок напоминает им о моменте, когда случайно застал их за занятием сексом. Вроде всё естественно, но с другой стороны.
­ Надеюсь, Лавр, это ни очередной бред о марсианских масонах, как в 40-вом? Тогда мы остались в дураках, а эта нелюдь только позабавилась.
­ Прости, Иосиф Виссарионович, но мы оба знаем, что это был не бред. И, если бы тогда была правильно сформулирована задача, то эта нечисть таскала бы нам каштаны из огня, а ты был владыкой полу мира.
­ Ага …Угли бы из пекла она мне таскала … Послушай, Лавр, ты конечно подонок, каких мало. Возможно, даже больший чем я, хотя и мельче. Ты мне в сыновья годишься. В наследники. Мне 63. Тебе на двадцать лет меньше. Ты не самый достойный из моего окружения (и снова, как будто кто-то тумблер переключил в голове Сталина). Ти сам знайш цина этим ничтожествам. Но мине кайф, что я, чурка черножопая, управляю этой страной, как самдэржэц. Нет. Я люблю эта страна. Ана мне нравится эта страна. «О, Рюсь майя, жина майя». Как жину люблю эта страна. Как дженщину, сладкую, да ****скую. Ана вкусная эта страна. ****ь йё вкусна. Я нэ вечен. И когда я буду там (большой палец Сталина указал на потолок) или там (палец указывает на пол) то мине оттуда, будейт приятно видеть, что с этай *****ю па имени Расия, в адной кравати спит, такая же черножопая чурка, как и я сам. А ис всех ченажопых чурок, ти больше всех падходишь на эта рол. Паслушай, Лаврик, сделай то а чём гаварыл. Жизнью клянусь. Даю тебе слово каммуниста. Даю тебе слово джентльмена. Ти палучишь реальный шанс…
Маршал расстегнул верхнюю пуговицу кителя, покопался на груди, снял через шею цепочку с блестящим металлическим жетоном, в виде пентаграммы, кинул её на стол перед Берия.
­ Держи, Лавр… па этому фирману тебя пропустят к «Железному волку». Толька, если надумаешь выпускать его из клетки, предварительна саабщи … я бы хател пагаварить с ним, если он выйдет на охоту… канэчна, если пажилает разгаваривать са мной. Иды. Но эта не асвабаждает тебя ата всех астальных дэл.
Когда Берия, собрав бумаги, удалился Сталин медленно встал и подошёл к книжным полкам с фолиантами. Ему захотелось приникнуть к источнику мудрости. Где же он? Глаза пробежали по пыльным корешкам томов. «Маркс и Энгельс», «Ленин», «Тоцкие-Зиновьвы-Каменевы-Каутские» …ага, вот и оно. В самом краю. Тоненькая книжка, обёрнутая в газету «Правда». Казалось, вождь стыдился самого себя. О, если бы в детстве своём, читал Иосия такие книжки, а не зазубривал как попка «отче наш», да «нагорную проповедь», может быть, и сложилось бы всё по-другому. И кем бы сейчас был, маршал Сталин? Конечно же не маршалом Сталиным, а тифлиским бомжом «кинто», а может быть на Сахалинской каторге догнивал, за грабёж какого-нибудь лавочника, или абрекство на военно-грузинской дороге. А может быть, и сам бы лавочником стал, ежели бы хватило ума, деньгу разбоем добытую в оборот купеческий пустить. Купец третей гильдии И. Джугашвили. Звучит? Правда, Яша, сын, сейчас бы не в немецком концлагере сидел, помогал бы наверное в лавке монпансье и мануфактурой торговать… Но, неисповедимы пути Господни… А в лучшем случае, как мать хотела, стал бы сельским попиком, в каком-нибудь горском приходе… и расстреляли бы его, пришедшие в деревню комиссары. Или бы в обновленцы подался. А всё почему? А потому, что революция всё равно бы случилась. Потому что, Ленин в детстве, тоже ведь, наверное, много книжек всяких хороших читал, а революцию всё равно устроил. А революция, и без него бы, косноязычного Джугашвили обошлась. Ей, стерве, кровожаждующей и троцких с тухачевскими бы хватило. А вот ему, без революции, было – никак. Никто он без революции. Одиссей, так и не вернувшийся на свою Итаку, потому что, до Трои не доплыл. А до Трои не доплыл, потому что, и Итаки у него не было.
Так что, может и хорошо, что не попались маршалу, в детстве книжки хорошие. Кто в детстве книжки читает, те маршалами не становятся. Советскими маршалами. Но маршалы эти, и в зрелых годах, книжки не читают. Они вообще книжек не читают. А он читает. Именно по этому он и есть – гений всех времён и народов. И, если по большому счёту разобраться, то нет здесь никакого пропагандистского преувеличения. Сталин бережно снял книжку с полки, и подержал её в руках. Эту книжку, конечно же, написал Мастер. За эту книжку Сталин и не отравил Мастера, как того же Горького. Так он хотел, поначалу. Потом остыл. Хотя дураку последнему ясно. Мастерство это – не советское. Но Сталин разрешил, даже пьесы Мастера в театрах ставить. Хотя пьесы эти, есть гавно, в сравнении с этим шедевром. Да и сам Мастер, как человек – гавно. И сюжет шедевра ведь содрал. Не могло такое гавно, такой сюжет, само придумать. Но как изложил! Как преподал, паскуда …Сталин взял книжку и сел за стол. Он любил читать наугад. С любой страницы. «Приключения Буратино», книжка называется.
Вождь, не спеша набил трубку и, как всегда наугад, открыл весёлый опус Алёшки Толстого. Углубился в чтение. На этот раз, он попал в то самое место, где Дуремар, предлагал Карабасу-Барабасу свои сомнительные услуги, по добыче «золотого ключика».
7) Чуть ранее. Замок «Градчаны». 60 километров от Праги. Имперский протекторат Богемия и Моравия.
…Ренхард позвонил Лине, что будет ужинать дома, и попросил приготовить что-нибудь вкусненькое. Последние время, они уж не так часто ужинали вдвоём. И Лина решила сделать ужин праздничным. Тем более что поводов для праздников было более чем достаточно. Во-первых на этой неделе исполнилось ровно пол года, с того момента, как Ренхард получил свой высокий пост. Лина имела все основания гордиться карьерными достижениями своего супруга. В 29 лет он стал генералом. В 33 начальником Имперского Управления Государственной Безопасности. В 37-ем имперским министром, и фактическим повелителем богатой центрально-европейской страны. Правителем, практически неограниченным. И это ещё не предел. Свидетельством чему является здоровое честолюбие Ренхарда, и то удовлетворение, которое фюрер выражает его деятельностью. После бегства Рудольфа Гесса, в Англию, на фюрера могли оказывать влияние, могли даже мягко возражать ему (чего, впрочем, никогда не делали) лишь трое, среди верхушки райха. Это зам фюрера по партии рейсхляйтер Мартин Борман, рейсхфюрер СС Генрих Гиммлер, и он, Ренхард Гейдрих, управляющий делами РСХА и, исполняющий обязанности Протектора Богемии и Моравии, вместо попавшего в опалу фон Нейрата.
А Германское радио последнее время, всё чаще давало повод для праздников. Недавно, рейсхминистр пропаганды, доктор Геббельс, сообщил своей пастве, что доблестный вермахт, отбил у большевиков их Южную твердыню, город Ростов на скифской реке Дон. А танки Роммеля вышли на рубеж Эль-Амейна, от которого до Александрии Египетской всего 80 километров. Ещё немного и, англичане будут выброшены из Африки, как до того из Европы и, тогда уже ничего не сможет остановить тевтонские легионы на пути в Иран и Индию. А главное, в тыл русским армиям, с остервенением фанатиков, обороняющих предгорье Северного Кавказа.
Несомненно, после великой победы фюрера, Ренхард станет одним из самых значительных людей в Европе, а возможно и, в мире. Фюрер конечно гениален, но не вечен, а Ренхард самый молодой из его соратников, и уж, несомненно, самый способный. В этом у Лины сомнений не было. Конечно, в его годы Бонапарт, уже трое лет был императором французов… Но его империя просуществовала каких-то там 11 лет. Ренхарду спешить некуда. Гений Гитлера создал райх, который просуществует 1000 лет. В своих тайных, гинекологических грёзах она уже видела себя супругой, подругой, соратницей будущего фюрера, этого самого «тысячелетнего райха», в границы которого впишется весь мир. Роль фюрерши, роль «валькирии» живого бога, бога земного, притягивала, трепещущую от сладости предвкушения душу Лины, как кусок магнита металлическую стружку.
Единственное, что вызывало у Лины досаду, так это начавшиеся месячные. Впрочем… она косанула глазами на большое серебреное зеркало, венецианской работы, которое, не так давно украшало приёмную в «Пражском граде» и, острым, розовым язычком облизала губы, словно налитые клубничной мякотью. Настоящая германская женщина найдёт способ, что бы доставить наслаждение своему повелителю и другу, своей белокурой бестии. Хочешь быть валькирией – забудь о физиологии простых смертных. Что ж… для «весёлого Ганса» Протектора Богемии, в его двуногом «маленьком райхе» нет закрытых границ, точнее тоннелей. И хотя, анальный секс был Лине неприятен, она всегда старательно симулировала оргазм, если ощущала шлепок спермы в своей прямой кишке.
Что бы избавиться от раздражения, Лина отхлестала по щекам горничную Марелю, веничком из страусовых перьев, которым долговязая полька обметала пыль с коллекционного сервиза «Старая Вена».
Основную часть ужина готовил повар Шмидт, переманенный в добровольно-принудительном порядке из самого шикарного Берлинского ресторана «У Горхера». Даже, сотрудник аппарата Ренхарда, Генрих Мюллер, слывущий большим патриотом своей «малой родины», признал, что не пробовал подобного «баварского рагу», даже в самых фешенебельных заведениях Мюнхена. Десерт же Лина, решила приготовить сама, понятно при участии своего «придворного кулинара». Конечно, блюдо готовил херр Шмидт, а Лина крутилась вокруг, и давала «ценные указания». В общем, всеми доступными способами завоёвывала право сказать Протектору с чистой совестью: «Милый мой Ренхи, оцени, что для тебя приготовила твоя маленькая Линхет, она надеется, что за это получит несколько капель твой любви». На десерт были приготовлены «кайзершмаренн», то бишь оладьи по-венски, с изюмом, сахаром и сладкой подливкой. Из кухни Лина отправилась в туалетную комнату, дабы привести себя в порядок. Не смотря на трудные дни, немецкая женщина, должна радовать своим внешним видом нордический взгляд истинного арийца… К тому же она почувствовала, что пора менять тампон. Через друга семьи, подчинённого Ренхарда, Вальтера Шеленберга, точнее через его агентов в Швейцарии, она достала упаковку прекрасных «тампаксов». И вот уже собралась принять ванну, для проведения гинекологической процедуры, но зазвонил телефон. Сердце женщины оборвалось, в предчувствии чего-то нехорошего. Так и есть. Звонит Ренхард: «Как дела, Линнихен? Я вынужден извиниться перед тобой. К ужину меня не будет. И к завтраку тоже. Я отправляюсь в Берлин. Меня срочно вызывает к себе фюрер. Смотри. Не шали, моя киска. Поцелуй детей. Хайль». Короткие гудки в трубке. Лина закусила губу от обиды. Однако обижаться особо было не на кого. Не на фюрера, же?
«К тому же, нет худа без добра» – если бы умело говорить, то наверное сказало бы так, анальное отверстие «валькирии». И облегчённо вздохнуло бы. Конечно бы, если б умело дышать.
       8)Чуть позднее. Берлин. Англичане бомбят город. Бункер фюрера, под имперской канцелярией.
В приёмной у Гитлера сидят: управляющий делами РСХА Ренхард Гейдрих и заведующий 6 отделом этого ведомства (внешняя разведка) Вальтер Шеленберг. На их лицах выражение натянутого полотна. Адъютант фюрера, Видеман, доложил высоким посетителям, что фюрер примет их сразу же, после беседы с партагеноссе Борманом. Срочный вызов к фюреру и то, что у него сейчас находится Борман, не предвещало «высоким посетителям» ничего хорошего. И Гейдрих, и Шеленберг были в полной эсэсовской форме, со всеми галунами и нашивками. Впрочем, Гейдрих, почти никогда не расставался с мундиром группенфюрера СС. Что касается Шеленберга, то обычно, облачению бригаденфюрера СС, он предпочитал добротный английский костюм. На коленях у Гейдриха, орлёная папка, с докладом о положении дел в Протекторате. Впрочем, подобный доклад фюрер, получал не так давно. Дела шли блестяще. К тому же, что бы узнать о положении дел в Богемии, совсем не нужно приглашать для совместного доклада шефа СД - заграница.
Гейдрих, пригладил свои блестящие, набриолиненые волосы, расчёсанные на косой пробор, и бросил на невозмутимого Шеленберга острый пронизывающий взгляд, словно горсть снега швырнул. И зашипел змеиным полушёпотом, впрочем лишённым всяких эмоций,
­ Как вы полагаете Вальтер, чем вызвано неожиданное желание фюрера, видеть нас сегодня вместе?
­ Я теряюсь в догадках, обергруппенфюрер.
­ Вот как. Я полагал, что в ваши служебные обязанности входит догадываться обо всём. Или у меня сложилось впечатление, что я переоценил ваши способности как профессионала.
­ Обергруппенфюрер, поверьте мне, единственная неприятность нам может грозить лишь в том случае, если фюреру, стало каким либо образом известно о моих контактах с русскими, через японцев. Однако это невозможно.
­ Вы недооцениваете рвение рейсхляйтера. Служба безопасности партии, укомплектована кадрами, мало, в чём уступающим вашим «гангстерам» или «костоломам» Мюллера. Партагеноссэ, вполне мог получить эту информацию, известными ему путями, о ваших контактах.
­ Как бы там не было, надеюсь обергруппенфюрер, мы с вами не будем заподозрены в симпатиях к большевикам.
­ А, причём здесь, собственно говоря, я? Вальтер, я лишь передал вам устную директиву рейсхфюрера СС.
­ Тем более Ренхард, конечно неприятно, но я думаю рейсхфюрер Гиммлер найдёт для фюрера правильную мотивацию, о своей директиве нам… мне, о контакте со Сталиным.
­ Да… но при условии, что он захочет найти эти мотивации. Если же, он по каким-то причинам заявит, что ничего подобного не говорил, то я, как его подчинённый по линии СС и, как… порядочный человек, вынужден буду подтвердить его слова. Хотя это не выход. Вы ведь тогда будете загнаны в угол. Это бы стало концом вашей карьеры. Подобные инициативы наказуемы. А мне, все же, чертовски приятно с вами работать. Я даже не могу представить себе, кого-либо другого на вашем месте. Постарайтесь по этому, найти достойный выход из этой щекотливой ситуации. У вас, конечно же, есть запасной вариант, при помощи которого, нам удастся помочь рейсхляйтеру Борману правильно уяснить суть вещей, и вместе с тем избавить «кайзера Генриха» от неприятных объяснений с фюрером.
­ Вы правы, обергруппенфюрер. Мною разработан и запасной вариант, который в любой момент может стать основным. Всё дело в том, как правильно расставить акценты в нюансах. В его основу положена ваша идея…
­ А нельзя ли, Вальтер, в ваших комбинациях обойтись без меня?
­ Боюсь, фюрер не поверит, что в РСХА что либо происходит без вашего ведома, обергруппенфюрер.
­ Не преуменьшайте степень вашей деловой инициативы, Шеленберг.
­ Я не …
Шеленберг осёкся на полуслове, увидев того, кто зашёл в приёмную. Это был адмирал Канарис. Глава абвера. Единственной силы, способной конкурировать как в РСХА в целом, так и с каждым его ведомством в отдельности. Конкурировать на равных и реально.
       Вермахт являлся «священной коровой» для Гитлера (к 1942 году его паранойя ещё не достигла максимальных размеров, а маниакальный психоз, иногда контролировался, что касается «болезни Паркинсона», то она, пока находилась в начальной стадии). И как бы не пыжился Гиммлер, сколько бы его «белокурые бестии» в чёрных мундирах, не разглагольствовали о своём расовом превосходстве, сколько бы не потрясали своими липовыми родословными, говорящими об их прямом происхождении от нибелунгов – цена этой шатии была хорошо известна. Эта «дрессированная стая кровавых собак» (с подобным определением был согласен даже СС№2 Гейдрих) была пригодна лишь для охраны концлагерей, и тому подобных «работ». Но не они, а миллионы туповатых «гансов и фрицев», одетых в неброскую форму, цвета крысиного меха, под руководством лощёных фельдмаршалов, не нуждающихся в фальшивых родословных и, сквозь стёкла моноклей, брезгливо рассматривавших эсэсовских выскочек, взломали и «линию Мажино», и «линию Сталина», неприступные оборонительные рубежи как Запада, так и Востока. Именно эти «гансы и фрицы» сейчас добивали «большевистского зверя» в его степных и лесных логовах, именно они наливались стайной яростью, что бы порвать раненого, но не покорившегося «британского леопарда», с бульдожьей обречённостью готового принять последнюю битву на своем острове, с хищным, крысиным потоком. Именно эти стаи вымуштрованных грызунов и завоёвывали «жизненное пространство» для «тысячелетнего райха», которое должны были заселить эсэсовцы и их потомство, любовно силекционируемое людоводами Гиммлера в приютах «Лелерсброн». При любом раскладе СС никогда не заменит вермахт. А вот абверу (абсенте вермахт) армейской разведке (аналоге русского ГРУ) было вполне по силам решать многие из вопросов, которыми занималось РСХА. И часто, абвер решал подобные задачи на более профессиональном уровне. Канариса люто ненавидели, как Гейдрих с Гиммлером, так и Борман. Ведь, если Кейтель с Йодолем, были вынуждены согласиться на присутствие в войсках партийных комиссаров, то лисице Канарису удалось убедить фюрера в том, что людям Бормана нечего делать в его «зверинце», мол, абверовцы настолько преданы делу фюреру и партии, что политзанятия с ними просто излишни.
       Итак, Канарис… Гейдрих мгновенно сообразил, что если сейчас там, у фюрера, Борман интригует против него по поводу контакта Шеленберга с русскими, то эта информация, скорее всего, технично слита именно Канарисом. Только он, через свою агентуру в Японии и России, имел возможность как-то пронюхать об этом.
       Увидев коллег, Канарис изобразил на лице, сначала некоторое удивление, впрочем, такое же ложное, как и последовавшая за ним «искренняя радость». Милая улыбка сморщила нижнюю половину его лица: «Хайль Гитлер!» Что бы ответить, Гейдрих и Шеленберг, были вынуждены встать и вытянуть руки, в приветствии древнегреческих олимпиоников. Этот жест, сворованный Гитлером у истории, уже на веки будет ассоциироваться с именем фюрера.
­ Рад вас видеть в добром здравии, господа. Мне, фюрер назначил, через десять минут, а вам …
­ А нам пол часа назад, - в голосе Гейдриха, слышалось вежливое мурчание котяры, узревшего крупного грызуна, пока недостижимого для его когтей, - пока фюрер беседует с рейхсляйтером Борманом.
­ Что ж… партия наш рулевой. Партия фюрера, есть вдохновляющая сила наших побед.
Тем временем, дверь кабинета открылась, и из проёма появился Мартин Борман. На партагеноссэ серый партийный мундир, без знаков различая, только с серебренным имперским орликом на груди, присобаченным чуть ниже золотого партийного значка. Борман, с пол минуты топчется перед Гейдрихом, Шеленбергом и Канарисом. Он осмотрел их тяжёлым бычьим взглядом, словно экспонаты в зоологическом музее и, лениво вскинул руку в партийном приветствии: «Хайль Гитлер. Рад вас видеть, господа…», и, не дождавшись ответа, повернулся. От созерцания удаляющейся спины рейсхляйтера, посетителей оторвал визгливый голос Видемана: «Господа Гейдрих и Шеленберг, фюрер ждёт вас. Время приёма 20 минут. Адмирал, вас, фюрер просит подождать. Прошу обергруппенфюрер и бригаденфюрер».
       Гитлер, в натуре, совсем не походил на чернявый гибрид паука и гиббона, каким его обычно изображала большевистская пропаганда в своих рекламных блокбастерах и кинороликах. Не походил он и на, ещё не старого маразматика, каким изобразил его Чаплин в своём небезызвестном фильме. У него были прозрачные голубые глаза, а в жестах отсутствовала карикатурная суетливость. Хотя, после беседы с любым более-менее профессиональным психиатром, фюрер вполне бы мог рассчитывать на койко-место в клинике для душевнобольных. Во-первых, особенно в последнее время побед, он вполне искренне считал, что слово «гений» не совсем отражает всю гамму его дарований. А во-вторых, при звуке «еврей», ему очень хотелось писать и биться головой о стенку. И если с последним рефлексом как-то удавалось справляться, то с первым дела обстояли не так радужно. Дело зашло настолько далеко, что через Гиммлера, шпионам Шеленберга, было дано сверхсекретное задание – добыть упаковку американских памперсов, максимально большого размера.
       Гитлер начал с ходу. Без вступлений и приветствий,
­ Гейдрих! Я требую от вас немедленных объяснений. Объяснений исчерпывающих. Присутствие Шеленберга, должно сделать вас красноречивей. Ведь именно ему, вами было поручено установление каких-то там контактов с большевиками? Ведение с ними переговоров! Я никогда не сомневался в вашей преданности родине и партии, однако, долго искал слова, которыми можно было бы назвать подобные действия. И первые, которые мне пришли на ум – были «глупость» и «измена». Вам, надеюсь, не безызвестна моя установка по поводу политики в России. Полная и безоговорочная капитуляция! Тотальное уничтожение большевизма! Или директивы рейхсканцлера и Верховного главнокомандующего для вас необязательны?
­ Мой фюрер …
(У Гейдриха лишь секунда для принятия судьбоносного решения. Сдать Шеленберга, сославшись на свою неосведомлённость, о его престидижитациях с большевиками? Но тогда, шеф СД-заграница, цепляясь за последнюю соломинку, сошлётся на рейхсфюрера СС… а если Гиммлер не откажется от своих устных указаний? А он может позволить себе подобное. Опустить Гейдриха, для него, несомненно, более лакомо, чем растоптать Шеленберга. И, к тому же приведёт какие-нибудь веские доводы в своё оправдание. Тогда, начальник РСХА, будет выглядеть в глазах фюрера, в лучшем случае кретином, а в худшем… да, видимо и в этот раз придётся положиться на изворотливость «скользкого Валли»… решение принято.)
       … это есть, лишь одна из нескольких разработок СД, цель которых – едина. Победа Великой Германии, и воплощение в жизнь огненных идей фюрера. Данная операция ещё далека от завершения, и я надеялся позже доложить о её завершении. Успешном завершении. А, учитывая вспомогательный характер данного мероприятия, руководство РСХА, приняло решение не отвлекать вас, мой фюрер, от воплощения стратегических задач, стоящих перед империей.
­ Запомните, Гейдрих, до того момента, пока я не перестану быть фюрером германской нации, только на мне лежит ответственность перед Проведением за судьбы Германии и её народа. И только мне дано решать, какие задачи являются стратегическими, а какие тактическими. Вы ясно понимаете, о чём я говорю?
Конечно же, Гейдрих прекрасно понимал, о чём говорит любимый фюрер. А говорил он о том, что если сейчас не получит вразумительных разъяснений, то самое лучшее, на что может рассчитывать всемогущий Протектор, то это шикарные похороны и трёхдневный траур, по поводу его безвременной гибели, скажем в автомобильной катастрофе. И то, что рядом, на сидении «мерседеса», мог вполне оказаться Вальтер Шеленберг, служило плохим утешением.
­ Мой фюрер, я думаю, справка Шеленберга по поводу операции… «бич Аттилы», полностью развеет ваши сомнения, а к вечеру вам будет предоставлен самый детальный доклад.
­ Я слушаю. Садитесь. – Гитлер указал на стулья. С высокими спинками, стоящие вдоль «Т» - образного стола.
­ Мой фюрер, - Шеленберг смотрел на Гитлера чистыми, лучащимися глазами школяра-отличника, которому на экзамене достался счастливый билет, - Операция «Бич Аттилы» во многом сходна с разработкой плана «Меч Зикфрида», однако более глобальна. Как вы помните, результатом «Зикфрида», явилось то, что Сталин уничтожил верхушку Красной Армии и, в первую очередь маршала Тухачевского. Сейчас, когда Германия объявила войну Америке, и чисто теоретически стала возможна ситуация, когда откроется «второй фронт», как вы справедливо заметили, мой фюрер, решающее значение приобретают сроки победы наших армий над большевистскими ордами. Первая цель «Бича Аттилы», это спровоцировать Сталина устроить чистку в Красной Армии, наподобие той, что была проведена им в 37-38 годах. Через японцев, русским предложены условия мира, сопоставимые с теми, которые были предложены Ленину в Бресте.
Как ни странно, Гитлер абсолютно успокоился. Он даже улыбнулся, обнажив мелкие белые зубки, чищенные английской пастой «Колгейт», которую так же доставляли люди Шеленберга из Швейцарии. Конечно, предварительно, интенданты имперской канцелярии, перефасовали её в тюбики патриотической пасты «Киндеркайзер». Фюрер, проговорил довольно шаловливым тоном,
­ Зачем мне часть, Шеленберг, когда мне необходимо целое. Бог принесёт мне мир на фарфоровом блюде с золотой каймой. А ошмётки разгромленной большевистской империи мне просто не нужны. Но продолжайте.
­ Вот именно, мой фюрер. Вы правы, как всегда. Всё дело в том, что в условия перемирия включён пункт, категорически неприемлемый для русского диктатора. А именно, изменения в кадровой политике большевистского руководства. Во втором раунде переговоров, мы намерены запустить механизм уничтожения, лучших сталинских кадров, то есть назовём фамилии тех, кого бы мы хотели иметь своими партнёрами.
­ И вы, думаете, Шеленберг, что Сталин купится на ваш дешёвый пасьянс? И репрессирует своих последних соратников, благодаря которым, имеет чисто теоретические шансы избежать полного краха. Как вы намеренны мотивировать ваш интерес к данным персонам, что бы не произвести обратного эффекта, и что это за люди?
­ Мой фюрер, благодаря вашему гению, Россия находится на грани краха. А Сталин, как и все диктаторы, существо подозрительное, и в его аналитические выкладки вполне может уложиться, что его лучшие люди (так как, будучи лучшими, они являются самыми трезвомыслящими) должны уподобиться, э-э, крысам на задних лапах. То есть, искать вариант избегнуть участи рухнувшей большевистской империи, и её одиозных лидеров… Сталину, и его ближнему кругу, хорошо известна имперская расовая политика, и мы намерены назвать лиц, в арийском происхождении которых, у представителей германской империи нет сомнений. В первую очередь, это ряд русских генералов, а именно генерала армии Жукова, и генерал-лейтенанта Власова, доставившие в прошлом году нам так много хлопот под Москвой, а так же наркома вооружений Устинова, наркома Вознесенского, 2-го секретаря Кузнецова, фактического организатора фанатичной обороны Петербурга, наркома государственной безопасности …
­ Довольно, Шеленберг… Вы повторяетесь в ваших операциях. Сворачивайте этот проект и занимайтесь англичанами.
­ Мой фюрер, разрешите ещё одну реплику по поводу данной разработки, (Гитлер вяло махнул кистью). Не зависимо от результатов данных переговоров, мы намерены их сделать достоянием Ми-5 и ФБР что, согласитесь мой фюрер, не послужит укреплению союза между Россией и англосаксонским блоком.
­ Россия практически разгромлена. Ни Англия, ни Америка её уже не берут в расчёт. Политическая карта этой страны в мусорном ведре истории… А насчёт русских генералов (Гитлер обращается через селектор к Видеману), пригласите Канариса.
Вот и Канарис. «Хайль-хайль» - короткий ритуальный лай, во славу фюрера, после которого, Гитлер здоровается с главой абвера за руку, и говорит,
- Адмирал, вы вызваны по несколько иному вопросу, к которому мы вернёмся позже, а пока я бы попросил вас, так как представился достаточный повод, поведать нам о трофее, добытом вашими кадрами на серо-западном фронте.
­ Мой фюрер, имеет в виду пленение Андрея Власова?
­ Именно адмирал, именно.
­ Мой фюрер, в вашей коллекции находится немало пленных русских генералов, но этому, я думаю, предстоит стать самой ценной бабочкой в имперском гербарии. Всё дело в том, что моим подчинённым удалось склонить Власова к полному сотрудничеству с германской администрацией. Власов согласился выступить по радио с разоблачением преступлений Сталинского режима, и с призывом к Красной Армии сложить оружие. Я думаю эффект будет сравним с разорвавшейся бомбой. Или представим себе невозможное, что было бы, если б гордость вермахта, командующий 6 армией Паулюс, выступил бы по русскому радио с подобным заявлением.
­ Надеюсь, господа, что вам не нужно напоминать, пленение этого русского генерала, есть лишь заключительный аккорд в разгроме 2 русской ударной армии. Контрнаступление большевиков потерпело полное фиаско. Попытка прорыва блокады Петербурга провалилась. Второй русской столице пришёл конец. Гейдрих, кого вы мне посоветуйте назначить гауляйтером Петербурга? Борман рекомендует наместника в Норвегии фон Торбована… впрочем, это мы обсудим позднее, а сейчас попрошу вас, господа оставить меня с Протектором наедине. Адмирал, вас, я, скорее всего, приму после обеда. Ещё раз тщательно подготовьте мне план диверсий в нашем тылу на Восточном фронте… особенно меня интересуют перспективы вашего хвалёного «Бранденбурга». До встречи, господа. Как видите Шеленберг, вам есть чему поучиться у абвера. Вы планировали уничтожение Власова руками НКВД, адмирал же, обойдясь без хитроумных комбинаций, добился весьма впечатляющих результатов. Что касается Жукова и прочих, то надеюсь, у них достанет трезвого рассудка, что бы последовать примеру своего коллеги. А что до вас, Шеленберг… (Гитлер красноречиво глянул на «железный крест» на мундире бригаденфюрера. Его он был удостоен единственным из всех, в мирном 38 году. За блистательно проведённую операцию против английской разведки. Шеленберг лично участвовал в перестрелке с агентами Ми-5. Захваченный в плен британский резидент, до сей поры томиться в концлагере)… то ваши заслуги не забыты, в силу вашего возраста на лаврах почивать рано. Удачи господа. Хайль.
…Адольф Гитлер считал себя стратегом на порядок более великим, чем Иосиф Сталин. Впрочем, Сталина, он вообще стратегом не считал. Для него это был хитрый азиат, не без способностей. Способности же эти, заключались в умении плести интриги среди своей кремлёвской камарильи. В своё время, Адольф Шикельгрубер честно заработал свои ефрейторские лычки, вместе «железным крестом», который вона, пришпилен к его серому, полувоенному френчу. Если честно, фюрер испытывал комплекс неполноценности, в окружении всех этих, посвиркивающих стёклами моноклей: Браухичей, Леебов, Клюге… Но у фюрера хватало понимания осознать, что если он появится в окружении этих рафинированных воителей в пятом поколении, в маршальском мундире, то будет выглядеть как шут на свадьбе эрцгерцога. И хотя жизнь, да и честь, каждого из членов этой закрытой касты германских кшатриев, целиком зависели от его воли (дело о «гомосексуализме Фриче», дело «женитьбе Бломберга» – тому подтверждение) ему не хотелось быть предметов насмешек, пусть даже скрытых. Ему хотелось быть предметом восхищения. А мёртвые восхищаться не умеют. Поэтому немецкие генералы, даже те, кто не оправдывал высокого доверия фюрера и национал-социалистической рабочей партии Германии, в опалу отправлялись не в концлагерь, а спокойно пережидали оную на своих фольварках в Восточной Пруссии, за бутылкой глинтвейна, терпеливо пережидая очередную перетасовку пасьянса командующих фронтами и армиями. Фюрер вызывал у них не восхищение, а изумление. Так, примерно удивляются завсегдатае-аристократы какого-нибудь казино на Лазурном берегу, фантастической карте, которая прёт новичку дилетанту. Однако, эти джентльмены с кривыми, вежливыми улыбками на примороженных лицах, прекрасно понимают. Что гора выигранных фишек за столом счастливчика, никогда не превратится, не то что в добротный фамильный замок или надёжный счёт-рантье в швейцарском банке, но даже в тугие пачки «наличных», которые счастливчик успеет донести до номера в отеле… Не говоря уже, о каком-то там «тысячелетнем райхе». Часы – вот время существования «удачи» этого шулера. В исторических масштабах - часы эти могут превратиться в годы, максимум десятилетия.
 Но великий фюрер испытывал, всё же жгучую досаду потому что втолковывая своим генералам, стратегические озарения своего гения, ему приходиться водить по карте указкой, а не скажем жезлом фельдмаршала. Ведь в отличие от «военнообязанного» Джугашвили, ефрейтор Шикельгрубер кое-как умел читать штабные карты, что в прочем делало его манию более гнетущей, так как это распространяло полёт гения фюрера на чисто милитаристскую сферу. И пока оба фюрера, лично руководили стратегическими фронтовыми операциями, продажная девка Фортуна, строила свои ****ские глазки неандертальцу Гитлеру, так как в отличие от питекантропа Сталина, он всё же имел некоторый боевой опыт. Джугашвили же, даже до ефрейтора не дослужился. Когда один Верховный главнокомандующий на полях Первой мировой войны зарабатывал свой «железный крест», другой, сачканув от призыва, вместе со своим вождём и учителем, строгал осиновый кол, предназначенный для родины-мамы, империи Российской… Топор, кстати, был приобретён на рейхсмарки германского генерального штаба.
 Оставшись вдвоём, Гитлер сел напротив Гейдриха. Сцепил на столе пальцы рук. Уставился своим безапелляционным взглядом в глаза Протектора Богемии, прозрачные, как горный ручей и, голубые, как светлая мечта истинного арийца.
­ Ренхард, я приказываю вас ответить мне откровенно…
­ Мой фюрер, разве давал я вам, повод когда-либо, усомниться в моей искренности?
­ Ренхард, по моему, ещё великий Ницше говорил: «Никому не верь, тогда никто тебя не обманет». Помниться, как-то я назвал вас «человеком с железным сердцем». Сейчас, мне, как фюреру германской нации, понадобится ваша гранитная воля, ваш интеллект, который, как надеюсь, подсказывает вам ваша нордическая интуиция, я ставлю вас выше всех прочих моих соратников по борьбе и, главное, я верю вам лично, но… хотя я верил Штрассеру… верил Рэму. Но это так… к слову… самое главное, я верю в реальность того проекта, над которым вы работайте, не мне напоминать, какие высокие ставки сделаны по этому поводу. К вашим «дипломатическим инициативам» мы ещё вернёмся, а пока я бы просил вас прокомментировать этот документ. Это осталось в бумагах Гесса. Как вы догадались, эти документы предоставлены мне рейсляйтером Борманом. Похоже, что партагеноссэ Гесс, осведомлён о проекте «Валгалла», намного больше, чем мы могли предполагать. Не смотря, на чудовищность его поступка, я всё же не сомневаюсь в преданности Рудди делу партии. Но теперь, об этом могут знать англичане.
­ Уже знают кое-что, мой фюрер. Я принял меры.
­ Хорошо, Ренхард. Повторяю. К этому мы ещё вернёмся. Важность вопроса не позволяет говорить в скользь о подобных вещах. А пока я требую от вас одного. Объясните, имеют ли геральдические изыскания нашего партийного товарища, под собой хоть какие-то основания? Я должен иметь ясный ответ до того, как вы покинете эти апартаменты. Так как, от этого зависит, куда вы направитесь, после того, как их покинете.
       Гитлер достал из папки на столе машинописный лист, и протянул его Гейдриху. Пока тот, слегка щурясь, вчитывался в содержимое, фюрер, склонив набок голову, с животным любопытством, рассматривал уши начальника имперской тайной полиции. На лице его не дёрнулась ни одна жилка. Протектор, дочитав лист до конца, отодвинул его Гитлеру и, плеснул прямо на него ледяной студень своего взгляда.
­ Мой фюрер. Надо полагать, партагеноссэ Борман, предъявил вам в подкрепление своих аналитических изысканий, и какие-либо документальные доказательства?
­ Во-первых, рейсхляйтер не имеет к этому делу никакого отношения. Этим занимался несчастный Рудди… Кстати, надеюсь вы не намерены совершить вояж в Москву, как он в Лондон? Борман, лишь выполнил свой партийный долг, передав мне этот изыск партийной канцелярии, возглавляемой его предшественником. Однако я жду ответа.
­ Мой фюрер, недавно я докладывал вам об успешном осуществлении проекта «Бернград». И, согласитесь, если людям Шеленберга удаётся изготовлять фунты стерлингов, которые даже Британское казначейство, не способно отличить от банкнот собственного производства, то уж службе безопасности нашей великой партии, вполне по силам найти умельцев состряпать бумаги, на порядок менее сложную, чем купюра в пять фунтов. В день моего рождения, Шеленберг преподнёс мне довольно забавный сувенир. Это американский паспорт, со всеми отметками, говорящими о том, что я десять лет благоденствовал в штате Коннектикут. Поверьте мне, мой фюрер, даже полиция министерства финансов США, которой доверена охрана президента Рузвельта, не говоря уже о ФБР или госдепартаменте, ни йоту, ни усомнились в подлинности этого документа. Только что, была упомянута операция «Меч Зикфрида» …насколько мне известно, лучшие кремлёвские графологи подтвердили подлинность руки Тухачевского на бумагах, которые мы, в своё время всучили Бенешу. Конечно, русские неполноценный народ, но в НКВД работают довольно искушённые эксперты. Если, моему фюреру, будет угодно, то я готов предоставить документы, заверенные лично канцлером Бисмарком, о том, что бабушка Бормана была готтентоткой.
­ Гейдрих, в данном случае меня не интересуют профессиональные навыки ваших гравёров. В данном случае мне интересно, как вы сами полагаете, у вас есть та четвертушка семитской крови, о которой здесь говорится, или нет? Да? Или нет? И поверьте, мне достанет интуиции, что бы понять, – искренны ли вы.
­ Мой фюрер, раз вы так ставите вопрос, то отвечу следующее. Я лично, глубоко уверен в одном. В нашем тысячелетнем райхе, только одному человеку по силам судить – кто еврей, а кто нет. И этим человеком является Адольф Гитлер. Мне не хотелось бы по вашему приказу, мой фюрер, быть евреем. Однако, если это необходимо для великой победы, то я готов выполнить и этот приказ. Я готов стать тем, кем мне прикажет наша родная партия, и вы, мой фюрер.
­ Ладно …
(Гитлер впал в задумчивость. Пробыв в этом состоянии минуты три, потом улыбнувшись левой частью рта, сострил.)
       …Евреи, Гейдрих, это микробы гниения человечества, а вы явно не микроб…
(«О, мой фюрер, если бы вы только могли знать, кто я есть… кем стал …и кем мне ещё предстоит стать, то проблема всемирного еврейства, тебя бы интересовала менее всего … животное …», - Гейдрих не смог удержаться от подобной мысли, хотя, обычно, избегал этого делать. Гитлер, действительно, обладал как-то звериной способностью чувствовать негативное мышление собеседника.)
       …евреи, как показывает опыт исторического развития, способны лишь к ассоциативному мышлению, и патологически не способны к мышлению прикладному. Вы же, Ренхард, обладаете блестящими организаторскими способностями. Я тщательно ознакомился с протоколами совещания в Вандзее, по окончательному решению еврейского вопроса, и выражаю вам своё глубокое удовлетворение. Особенно меня впечатлили подбор и расстановка кадров. Где вы, кстати, отыскали этого штандартенфюрера Эйхмана? Его работа за отчётный период меня вдохновляет. Впрочем, к рассматриваемым вопросам это прямого отношения не имеет. Этот кадр на своём месте, и вполне перспективен. Меня же сейчас, интересует всё то, что непосредственно связанно с проектом «Валгалла»… Положение на фронтах, на Восточном фронте, в частности, не так уж и радостно. Не всё идёт по плану. Русские сопротивляются остервенело, не смотря на блестящие успехи вермахта. Скорее всего, Россия сможет активно обороняться до поздней осени этого года. Таким образом, Восточный фронт, еще долго будет притягивать основные силы вермахта. Ещё несколько месяцев минимум. С декабря прошлого года мы находимся в состоянии войны с Америкой. Победа над союзом англосаксонских держав, потребует от райха максимального напряжения сил. Похоже, что Канарис, получил верные сведения о готовящейся высадке англосаксов в Северной Африке. В тыл к Роммелю. Сегодня я принял судьбоносное решение. Мы не будем повторять прошлогоднюю ошибку, когда наши армии вели тотальное наступление по всей линии Восточного фронта. Из-за нерешительности фон Браухича и фон Лееба, мы не смогли закончить русскую компанию в ноябре 1941 года, взяв как Москву, так и Петербург. Вчера я подписал директиву Объединённому Командованию Вермахта, приостановить наступление на Кавказе, и сосредоточить всю мощь удара наших армий на Сталинградском направлении. Это позволит фон Паулюсу в течение трёх, максимум четырёх недель, взять Сталинград и форсировать Волгу. За Волгой, перед танковыми корпусами, откроется широкий оперативный простор. Я уверен. Что не позднее чем, через месяц, мы увидим свастику над Екатеринбургом. Мы сделаем бывший Свердловск столицей рейхскомиссариата «Урал». Таким образом, Восточное пространство будет рассечено надвое и полностью деморализовано. Возможную высадку англичан в районе Архангельска ждёт судьба их экспедиционного корпуса во Франции. И второго Дюнкерка не будет. Не будет!!! А там и японцы перестанут осторожничать и откроют Второй фронт на Дальнем Востоке. Я уверен, вскоре наш доблестный «лис пустыни» Роммель, наконец-то возьмёт Александрию Египетскую. Именно перед ним, а не перед Паулюсом, будет поставлена задача решить проблемы Южного фланга Восточного фронта. Когда наши танки войдут в Багдад и Исфаган, уверен, что и османы перестанут осторожничать, и поспешат вступить в войну, что бы не опоздать к дележу наследства русского медведя. Пусть берут себе Армению и Грузию. Но Баку мы им не отдадим. Нефть нам самим нужна. А оттуда – прямая дорога в Индию. Наши солдаты омоют свои сапоги в водах Бенгальского залива. Недавно я имел встречу с Чандра Бонзе. Он заверил меня, что индусы встретят наши войска, как освободителей. Ганди сообщил ему, что на определённых условиях согласен сотрудничать с вермахтом. Достаточно в границах Британской Индии появиться хоть одному батальону германских войск, как там поднимется восстание против англичан. Конечно, частью британских владений, а именно Бенгалией и Бирмой, придётся поделиться с японцами. Но и нам хватит. Джавахарлал Неру, с благословения того же Ганди, готов возглавить прогерманское правительство Индостана. Этот, как его, Джинна пусть строит свой Пакистан. Ради Бога! Пусть воюют между собой. Мы, потом, готовы помогать обеим сторонам. Чем меньше останется протоцыган, именующих себя арийцами, тем лучше. Но это перспектива. Кстати, Роммель мне сообщил, что его корпусной разведке, удалось установить контакт с рядом офицеров англо-египетской армии. И они произвели на него весьма благоприятное впечатление. На таких людей, как; Насер, Амер и Садат, мол, можно вполне положиться. После падения Александрии, они готовы ударить в тыл англичанам. Таким образом, Суэцкий канал – станет германским. Я надеюсь, к этому времени, и еврейский вопрос будет решён окончательно. А мы с вами, дорогой Ренхард, сможем непосредственно приступить к выполнению основных пунктов программы «Валгалла». Ведь во «внутренней сфере мироздания», нам уже ничего не сможет противостоять. У вас есть возражения, Гейдрих? Вижу, что нет. Тогда ответьте, когда я увижу конкретные результаты по созданию «оружия возмездия»? Только, ради бога. Не нужно меня тешить байками об успехах фон Брауна и его «фау». Это, как я понимаю, побочный продукт производства. Они ведь, и до Лондона, с трудом долетают. И на этих гробах, вы намерены отправить нордических воинов к «внутренней поверхности внешней сферы»? Мне нужен обещанный вами «молот Тора», который, если верить выкладкам наших «яйцеголовых», в течение месяца способен решить вопросы войны и мира. Всех войн и всех миров. У нас этих месяцев остаётся всё меньше и меньше. Россия ещё не добита. Англия ещё держится. Америка готовится к прыжку в Африку. Японцы хитрят. Турки выжидают. Итальянцы не надёжны. Франко оказался неблагодарным. Петэн выжил из ума. Хорти близок к измене. Усташи проявляют полное бессилие в борьбе с бандами Тито. А что говорите мне вы? Чем занимается ваш хвалёный VIII отдел? Где результаты, Ренхард? Вы мне обещали вырвать Гесса из лап англичан. Я понимаю, это не так просто. Но нужно работать! И когда вы, наконец, организуйте мне встречу с нашим марсианским другом?
­ Он не совсем с Марса, мой фюрер…
­ Это сейчас не столь уж важно. Я жду ответа на поставленные вопросы. Но я устал слушать пустые отговорки и обещания. На кону судьба райха. На кону будущее всего германского народа. Всех истинных арийцев во всей вселенной. Я выполнил все ваши условия. Богемия и Моравия, со всем их промышленным потенциалом, в полном вашем распоряжении. Вы освобождены от текущей полицейской работы, дабы вместе с вашим пресловутым АМТ-8, могли полностью сосредоточиться на воплощении в жизнь проекта «Валгалла».
­ Мой фюрер (обергруппенфюрер придал своему голосу шипучесть, словно змею заговаривал), ровно декаду назад, вы, мой фюрер, своими глазами имели возможность видеть, что «Валькирия» практически построена. Сейчас решается вопрос о создании соответствующего вида топлива. Есть значительные успехи. Мой фюрер. Готов поклясться, что полёт «Валькирии» состоится, как и запланировано, не позднее августа 1945 года. Учёных можно сгноить в концлагере, но нельзя ускорить химические процессы протекающие в их мозгах. Пока нельзя. К тому же эти люди патриоты Великой Германии, и искренне переживают за общий успех дела. И наличие впечатляющих результатов нельзя отрицать. На днях, из Бутана, возвратилась экспедиция «Аргуса». И для него разработана уже последующая задача. Именно та, о которой вы, мой фюрер, только что говорили. Экспертам АМТ-8, всё же удалось окончательно дешифровать последнюю часть Сарагоского манускрипта. В нашем распоряжении, теперь находятся практически точные координаты местонахождения «молота Тора». Это в России. На территории, занятой нашими доблестными войсками.
­ Слава богу, хоть опять ни где-нибудь в Гималаях. Я только не уясню суть проблемы. Посылайте ваш хвалёный «Аргус», подчиняйте ему местное гестапо, абвер, черта, дьявола. Мне нужен этот артефакт. Или он нужен только мне? Или только мне нужна победа Германии над её врагами?
­ Мой фюрер, все, к сожалению, не так просто. Добычу «молота Тора» осложняют два обстоятельства. Вспомните первую часть манускрипта. Если, с вольного перевода на фарси, то звучит так: «…лишь трое заклятых врагов, совместно, смогут сделать то, что одного из них сделает непобедимым, а прочих в бездну низвергнет».
­ Вы верите в эти сказки, Гейдрих?
­ Это не сказки, мой фюрер, это более чем серьёзно. Вспомните архив Вельзевула, добытый «Аргусом», на развалинах Гоморры. Расшифровка документа XXXVII, там ведь сказано, что Аттила и Темучин, заключив союз с Пурру, всё не добыли «молота», хотя всячески стремились к этому. А темник Бату, Бурундай, добрался до этого места. Но не смог завладеть вещью. Так как. Во-первых: в нём самом не было духа Пурру. А во-вторых: в пославшем его, этого духа тоже не было. Но этот монгол, всё же видел Молот, но это было последние из того, что он видел в своей жизни. А второе обстоятельство заключается в том, что по имеющимся у меня данным, о «Валгалле» стало известно, как русским, так и англичанам.
­ И вы мне, Гейдрих, об этом говорите так спокойно?! Да вы понимаете последствия утечки подобного рода информации?!
­ Мой фюрер, у русских и у англичан имеются аналоги нашему 8-му отделу РСХА. У британцев, это спецотдел Интеленджес сервис «Чёрный лис», а у русских – «служба F» или, так называемые «стальные волки». И они работают. У них есть опыт, которого пока нет у АМТ-8. Однако у этих, без сомнения профессионалов, нет вдохновляющей силы великих идей национал социализма, которые есть у моих людей. И, поверьте мне, мой фюрер, мы опережаем наших визави на шаг. На один маленький шаг, который со временем превратится в огромное расстояние, пройденное человеческой расой за одно мгновение. Мой фюрер, русские и англичане, сами помогут нам вырыть могилы для своих империй, и для своих идей. Мы ещё увидим Сталина и Черчилля, проходящими за имперской колесницей, под Бранденбургскими воротами, во время триумфального шествия тевтонских легионов, после великой победы. Через два месяца у нас будет «молот Тора». Наше дело правое. Победа будет за нами. И мы победим всех врагов Германской империи. Именно для достижения этих целей, мною и были инспирированы переговоры с большевиками. Именно для этих. А не для каких других. Начальник русского гестапо Берия, далеко не глуп, у него хватит собственного интеллекта и профессиональных аналитиков, что бы сопоставить ту гамму косвенных фактов, которую мы ему, со всей возможною осторожностью предоставили. Поверьте, мой фюрер, все этапы эвакуации «молота Тора» продуманны до мельчайших подробностей, на всех уровнях. От кремлёвского до районного. Сейчас завершается этап данной операции, связанный с англичанами. В скором времени, я жду у себя, в Праге «гостей». Как это ни странно, мой фюрер, рейсхляйтер Гесс, возможно, сам того не сознавая, оказал большую услугу райху. Естественно, я не мог посвятить в детали данной операции даже таких преданных и проверенных людей, таких как начальник АМТ-6 Шеленберг и партагеноссэ Борман. Меня, мой фюрер, если честно, несколько удивили те сомнения, которые вы мне только что высказали. Поверьте, мой фюрер, я искренне предан вам, как душой, так и телом. Я полностью нахожусь в стихии той великой борьбы, которую вы ведёте с мировым злом в лице всемирного еврейства, коммунизма и западной плутократии. Повторю ещё раз. Не менее чем через два месяца молот Тора, а значит, и победа будут в ваших руках. И как говорили древние – Горе побеждённым!
­ Я почему то верю вам, Гейдрих, - Гитлер откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Он предвкушал переваривание своего великого триумфа, - хорошо, Ренхард… это всё хорошо… и поверьте, мои вопросы далеко не праздны. После того как вы, при помощи этого, как его там, Теггилина не только доказали логически, но и показали во очи что вся современная космогония есть выдумка, причём выдумка злонамеренная еврейских астрономов, мне бы хотелось лично встретиться с этим «глорианином». Мне необходимо составить личное представление об этом существе. О его полномочиях. На меня возложено бремя великой ответственности, и я должен оправдать доверие древних, истинных богов германской нации.
­ Мой фюрер, 14 числа этого месяца Теггелин имеет возможность осуществить своё намерение посетить наше пространство. То есть внешнюю поверхность «внутренней сферы». Я думаю… я, надеюсь, что мне удастся решить вопрос вашего с ним рандеву, мой фюрер. Как это не неприятно, но в данный момент свершение предначертания полностью находится в поле его инициативы.
­ Гейдрих, меня кардинально интересует ещё один вопрос, это как сделать, что бы вселение духа Пурру произошло именно в то… то человеческое существо, чьи руки предназначены для того, что бы наносить удары «молотом Тора» по прошлому… что бы ковать будущее.
­ Мой фюрер, все оставшиеся в живых спиритологи АМТ-8, сейчас работают над осуществлением этой задачи, поставленной партией, фюрером, и будущим всего прогрессивного человечества. И они близки к успеху. Не позднее ноября-декабря, мой фюрер, ваш гений породит такие стратегические инициативы, которые, к примеру, позволят генералу Паулюсу получить жезл фельдмаршала, а миру испытать величайшее потрясение.
­ Хорошо, Гейдрих. Вы свободны. В конце концов, даже если и в ваших жилах и течёт частичка иудейской крови, то она растворится на протяжении двух-трёх поколений и, ваши потомки, которым суждено войти в элиту новой арийской вселенной не ощутят её присутствие. Верите, Ренхард, мне иногда хочется согласиться с Дарвином. В том, что все мы произошли от горилл, а не от Адама. Адам, несомненно, был евреем. И Иисус, тоже не застрахован от присутствия в его крови семитских элементов, как бы там не распинался Розенберг. Я согласен признать бога Саваофа арийцем. Однако, его сын, скорее всего – полукровка. Мария семитка. А мы определяем национальность по крови матери. Появись Иисус в наше время, то надеюсь, ему бы нашлось место, очень тёплое место, где-нибудь в Бухенвальде (так фюрер шутил, когда находился в благом расположении духа, а дальше, встопорщив кисточку усиков над верхней губой, и сотрясая кулаком воздух). Именно по этому христианство не может быть религией немцев. Именно по этому евангелистские каноны чужды национал социализму. Точно так же как отношение сутенёра и портовой шлюхи, чужды здоровым отношениям между немцем, главой арийской семьи, его женой, воплощению немецкой женщины, и старым солдатом-фронтовиком, которому эта женщина подарила свою любовь на одну ночь. Христианство есть такой же микроб гниения, как и иудейство. Именно по этому католическая церковь, не говоря уже о баптистах и «свидетелях Иеговы», есть злейшие враги нашей идеологии. Её самые последовательные противники. Они даже опаснее коммунистов. Из коммуниста, иногда, может получиться прекрасный экземпляр фашиста, из христианина – никогда. Они говорят – во Христе нет ни эллина, ни иудея. Я, фюрер германской нации, говорю – в тысячелетнем райхе нет места никому, кроме истинных арийцев. Я не удивился бы, если б, лет через 30-35 на место папы римского выберут представителя какой-нибудь неполноценной расы, к примеру, русского, или того хуже – поляка. Рано или поздно римская церковь придёт к свершению подобного факта. Я желаю вам удачи, Гейдрих. И хочу напомнить, первый же успех программы «Путь в Валгаллу» превратит вас в рейсхфюрера СС, а наш добрый Генрих, возглавит управление Восточными землями. И надеюсь, у вас отсутствуют иллюзии по поводу того, что над проектом «Валгалла», кроме вашего 8-го управления работают ещё несколько структур, способных, как скорректировать неудачу, так и продублировать успех.
…идя по коридору, мимо щелкающих каблуками эсэсовцев, Гейдрих мысленно улыбался: «Животное… какое же вы животное, мой фюрер… Умное. Породистое. В меру злобное. Хищненькое такое. А я ведь действительное люблю вас, мой фюрер. И что бы мне сделать, что бы вы были довольны? За ухом почесать? Угостить бобами с говядиной? Так вы же вегетарианец. Не оцените. Но одно могу вам обещать наверняка. Вы, после вашей героической, но однозначно безвременной кончины, станете воплощением величия германской нации. Только каким вы гением будете, я ещё не решил. Добрым? Или злым?»
И вновь в голове у обергруппенфюрера, словно тумблер щёлкнул. И в сознании, ставшем прозрачным и звенящим, зазвучал голос, по звуку, напомнивший шуршание гремучей змеи: «Будь осторожен, мой Ренхард… Ещё не пришло время для подобных мыслей. Он чует. Он это умеет. Чёрный дайв помогает ему. Контроль, Ренхард. Контроль и ещё раз контроль. Уже скоро. И всё у нас получится».
 С Гейдрихом разговаривал Пурру, великий демон войны. Раз в тысячелетие, словно призрак из преисподни, он вырывался в мир людей. И, с вожделением воплощал свою суть в человеческое вместилище, если же конечно успевал найти его, для воплощения своей сути. С момента последней попытки воплощения прошло более 600 лет. Всё это время, Пурру томился в эфире чертога повелителя «Чёрной ауры внутренней сферы Хатаманзеба». Во внешний мир людских страстей, эта субстанция попадала всегда случайно, но довольно регулярно. О, как долго, как на этот раз тяжко, искалось подходящие вместилище. Людей стало больше. Они измельчали духом. Во времена эти, когда ноосфера «хрустальной мути» находится в эре власти ленивого, слабого, две тысячи лет терпеливо ждущего своей очереди, Чёрного дайва Востока, это сделать было практически невозможно. Но ведь сделалось же! Но ведь получилось же! Этот человек родился. Кому как не Пурру, было знать вечно-новую истину – это те существа, которые способны воспринять и воплотить в существе своём суть, противоположенную Хаатаманзеба, появляются на поверхности «внешней сферы», один, максимум два раза, в течение вечности. А эти двуногие нужны демону, для вместилища «хрустальной мути». Они кишат среди себе подобных, как крупные рыжие муравьи, среди на порядок большего скопища чёрных. Как крупная палевая крыса, брезгливо шевелящая усами, среди суетливо снующих мышиных выводков. Как матёрый тигр-людоед, среди своих хищных собратьев по клыкам, промышляющих антилопами и бандерлогами. Как человек, сказавший самому себе: «Я – это Я», и не устрашившийся этой мысли. Не устрашившийся развить её «Я – это Я», и не важно человек я или не человек. Даже если я крыса, то я такая, которая умней и сильней человека и прочих крыс. Я буду ходить на задних лапах. Я буду говорить человеческим голосом. Я буду строить хитроумные аппараты, и писать философские трактаты. Лучшие самки человеческой породы, будут ловить блох своими жемчужными зубками, в моей шёрстке. Я – это я! А вы есть просто крысы, просто муравьи, просто люди… животные… и мне так же естественно уничтожить любого из вас, как вам сожрать друг друга. Но не голод будет двигать мной, как вами – а прихоть. Вы рабы своих инстинктов – я слуга своей прихоти.
 Но вместилище, для обитания возродившегося Пурру, для его дальнейшей реинкарнации, для последующего обретения им своей истинной сути - должно обладать не только мышлением, похожим на человечье. Ибо, люди из всей биомассы, копошащейся на поверхности «внешней сферы» наиболее подходят для древних духов кумэннэсапиен, дабы обрести для себя такую сладостную осязаемую суть, которой лишил их Всемерный пять тысяч лет тому назад. Но «вместилища» эти должны ещё и обладать, если не силой, то живучестью тех же «крыс и тигров», или хотя бы их повадками. Ибо. Плоть человеческая хрупка, как глина после обжига.
       Великий Пурру нашёл подходящий инкубатор для ослепительного симбиоза, должного породить материальное воплощение его затаённых мыслей. Се Человек. И человек этот есть Ренхард Гейдрих, управляющий делами Имперского Управления Государственной Безопасности германского третьего райха, Протектор Богемии и Моравии, генерал полиции райха. Человек с «железным сердцем» …а мысль эта, стала навязчивой сутью Пурру, она рано или поздно овладевает эго любого демона. Один раз в Вечность, уж точно.
 Ибо плох тот демон, который не мечтает стать Богом.