На следующий день

Бессонная ночь незаметно ушла, сменившись новым днем. Переизбыток впечатлений, событий, тупая усталость и нежелание примириться с уходящим завершением отдыха, временной отключки, давали знать мельканием ярких полос в глазах, легким дымным шумком в ушах и странной медлительной легкостью во всем теле. Все вещи уже были сложены в сумку, сданы в камеру хранения на ресепшн, одежда и документы ждали в раздевалке фитнес-клуба, сказаны все последние «прощай», записаны все адреса и телефоны, словом, все было закончено и абсолютно готово. Не была готова только она сама. Снова далеко в море, подальше от назойливых купальщиков, и надо как-то настроиться на смену ритма.
Это не впервые, она все время летает, меняя города и часовые пояса. То в командировку, то на тренинг, то на конференцию, то на корпоративную тусовку, гораздо реже в отпуск. Но сейчас почему-то тяжело, с трудом выкроенные три дня через месяц после законного двухнедельного отпуска, а особенно возвращение в те же места, не только не восстановили силы, но лишили последних слоев когда-то тщательно возведенной глухой стены равнодушия. Нет, это не было попыткой повторно вступить в утекающую реку, скорее, возвращение напоминало более глубокое и более быстрое погружение, но дайвер был без всякой защиты, к тому же быстрое возвращение на поверхность не на шутку грозило кессонной болезнью. Штука неприятная, болезненная, а иной раз и смертельная. Ну ничего, нет ничего такого, с чем бы она не смогла справиться. Это было давно известно, проверено и подтверждено, и она привычно повторяла себе знакомые мантры: «Нет ничего такого, чего я не смогла бы добиться. Нет ничего такого, что я не смогла бы сделать сама». Очень похожие фразы, но такие разные. Первая – такая мирская, нормально-агрессивная, не отталкивающая протянутую руку помощи или поддержки, даже где-то подразумевающая ее наличие. От второй веет ледяным холодом отчуждения и одиночества. Снова гуляющая сама по себе кошка. Снова надо справиться со всем совсем одной, остаться с самой собой, самой собой.
Как же глубоко она опустилась. Давно переступив грань преодоления застарелых комплексов, погрузилась в какие-то неисследованные темные глубины. Может, наоборот, в глубину ушло все важное, а правда, как кружевная морская пена, пузырится на самой поверхности. Она хотела что-то изменить в себе, и это получилось даже в большей степени. Только вместо ожидаемого чувства легкой вины, к которому она стремилась, чтобы снять себя с пьедестала правоты и продолжать сосуществовать дальше, более мирно и гармонично – она уже проделывала это однажды и надеялась, что снова сработает – вместо этого получился совершенно новый эффект. Разочарование с горьким привкусом цинизма и легкое презрение к себе, к нему, ко всем ним – вот что получилось в результате. И полное нежелание продолжать привычную жизнь. Полное отторжение даже мысли о возвращении – к работе, к общению. Даже к нему, ради которого она все это затеяла. Или из-за которого, хотя теперь уже было все равно.
Сегодня не получалось слиться, раствориться, настроиться на привычную волну. Море, снова ласково-равнодушное, казалось, было готово к очередному расставанию, выталкивая наружу, удаляя из себя отживший ненужный элемент. Так выбрасывает оно на берег мертвую рыбу, раковины – опустевшие жилища, лишившиеся своих хозяев, песок и камни, перемалывая, обкатывая ритмичными, обманчиво-возвращающими движениями, привычно отторгая ненужное. Без обид, ничего личного.
Еще вчера казалось, что все проблемы решены, горизонт очистился, очередное обновление поможет продержаться на плаву до следующей паузы. Но уже вчера стало ясно, очередной раз, что, добиваясь совершенства, она перешла грань, и количество перешло в иное качество, подъем сменился своей противоположностью, и солнце рухнуло в свою привычно-неизбежную расщелину, подменив многообразие цветов и оттенков слоистыми, тоскливыми, равнодушными сумерками. А они, в свою очередь, уступили место полной, глухой, всепоглощающей темноте.
Должно быть, она обманывала себя. Подменяла цели и средства. Должно быть, было так трудно признаться себе, что просто хочется все изменить, очередной раз зачеркнуть и броситься вниз с обрыва, чтобы начать заново в ином, новом измерении.
Легче руководствоваться, а правильнее сказать, оправдываться благими намерениями. Проще делать для кого-то, прикрывая собственные желания и преодолевая собственный страх. А его каждый раз все труднее преодолеть. Каждый раз поднимаешься все выше и кидаешься с этой все большей высоты во все более глубокую пропасть.
Но если все известно заранее, зачем терзаться, ужасаться открывающимся темным глубинам? Так уже было. Так будет еще.
Понимание этого сложилось, созрело уже давно, много лет назад.

«А Время, собирая крестный ход,
Святое равнодушье щедро дарит.
Что ж, если по другой щеке ударят,
Мы все ведем своим утратам счет…»

Понимание не было перманентным процессом, оно уходило вглубь, надолго, чтобы выступить на поверхности отчетливой росой, а потом снова усыхало под лучами палящего солнца обыденности.
Проще, проще и жестче. Все благие намерения – вранье. Хотелось обезличенного, чужого разнообразия, иной, новой жизни, быстрой смены острых ощущений. А получив, с пугающей легкостью, всего желаемого, она просто испугалась. Страшила легкость и обыденность падения. Ужасала быстро развивающаяся наркотическая зависимость, требующая все чаще, все больших доз, все быстрее и дальше удаляющая от привычного. Еще немного – и не вернуться. Пока застыла где-то на грани, на тонком, хрустком, тающем ледке, быстро исчезающем под жаркими южными лучами. А может, это осколки битого стекла. Эти никуда не денутся, вопьются глубоко под кожу и останутся с тобой навсегда, напоминая о себе в самый неподходящий момент предательской хромотой и наворачивающимися на глаза слезами.
Принято считать, что любовь убивает привычка. Страсть уходит, когда объект становится знакомым и назойливо повторяемым. Это не так. Вернее, не в этом дело. Все дело в близости. Близость, возникающая между людьми, убивает в них любовь и страсть. Близость ведет к пониманию, а понимание – к оправданию и прощению. Люди становятся близки и перестают жадно требовать, оправдывая промахи и слабость, прощая угасание огня, принимая привычную лень, жалея и утешая за разочарования, которые они приносят друг другу. В итоге они становятся родственниками. А любовь, маленький привычный инцест, выдыхается и вымирает, вытесненная равнодушной примиряющей близостью. И тогда в какой-то момент нестерпимо хочется чужих, незнакомых рук, непривычного дыхания, нового ритма, обезличенных объятий. Иногда получается обмануть себя и почувствовать всплеск, а то и головокружительный взлет. Тем больнее падать. А еще хуже, когда за этим следует узнавание, ведущее к новой близости, новой опустошающей спирали. Поэтому многие, подспудно чувствуя опасность, упорно цепляются за привычное, не желая повторять вновь и вновь. Пусть уж всегда ровно и понятно.
Что-то зябко, перекупалась за эти три сумасшедших дня, перелилось через край. Вот чем чревато возвращение, вот почему упорная анонимность. Страх и нежелание близости. А оборотная сторона – аморальная легкость и обезличенность. Задачка для богатыря с тремя неизвестными. Пойдешь налево – будет, в принципе, так же гадко, как и прямо. Направо? Пробовали, знаем.
Что же дальше? Дальше будет следующий день. Сценарий пока не написан.