Вампир из желтого гроба

Итак, я здесь - теперь и навсегда. Где все началось, там все и закончится. Помощи мне ждать неоткуда. Я беспомощен не только потому, что не могу себе помочь. Моя беспомощность в том, что мне и помочь ничем нельзя. Да никто и не пытается, ибо все понимают, в чем дело.
 
Какой бред! В этом месте, как ни в каком другом, чувствуешь беспомощность собственного разума. Где, вообще, он может быть всесилен? Разум  - лишь жалкая песчинка в огромной пустыне условностей, мелкая капля в гигантском океане абсурда. Рационализм сам превращается в нечто абсурдное. Если бы разум торжествовал, никто бы ничего не боялся, никто бы не знал, что такое страх. Но ведь все боятся, не зная толком чего и почему. И я в том числе. Есть правда не знающие боязни, но они уже настолько забылись, что и не могут понять, кто они и где они.
 
Боже! От этих жутких ослепительных светло-желтых стен кружится голова. Какой-то неумолимый запах проникает через ноздри прямо в мозг и уничтожает остатки здравого смысла. Я перестаю что-либо понимать, я боюсь понять что-то. Страхи все обострились, слышны постоянные грозные, почти истерические, иногда веселые и издевательские крики. Медсестры и санитары, которые разучились понимать шутки, однако, ничего  всерьез здесь не воспринимающие. Они чувствуют здесь свою власть и свое бессилие одновременно. И вокруг одни больные лица, от которых сразу же бросает в холодный пот. Люди здесь не только остаются отломленными от внешнего мира, уничтожается также  внутренний мир, ломается всякая жизнь. Любое проявление личности  карается   первой палатой, "вязкой" и уколами. Остается только делать что-то, не зная зачем, молчать или говорить, не зная что, и страдать, не зная почему. Наступает ужаснейшая физическая и душевная слабость. Зря надеются романтики здесь обнаружить отвергнутых чацких или безумных, но живых и интересных "наполеонов". Здесь видишь одни только искалеченные и уничтоженные судьбы, зомби, переставшие быть полноценными людьми, но еще не ставшие мертвецами.
 
...Вот я лежу на койке, весь сжавшийся в комок. Страх приковал меня. Это еще хуже, чем когда санитары привязывают. Я нахожусь под защитным куполом - вокруг одна неизвестная опасность. Любая попытка высунуться  за его пределы равносильна смерти.

Я один. По коридору кто-то ходит, слышны чьи-то голоса. Я их не разбираю. Все перемешалось в какую-то идиотскую кашу, осталась одна большая фобия. Двери нет, нельзя даже закрыться. Я смертельно страшусь того, что кто-то зайдет, и одновременно жду, чтобы кто-нибудь пришел и прекратил мои страдания. Ожидание страшнее всего. Чтобы не ждать и не бояться я пытаюсь о чем-нибудь думать.
 
Зачем я попал в этот кошмар? Что я здесь хотел найти, кроме всеобщего уродства? Я нес какую-то чушь о трех стихиях, якобы правящих человеком, его мыслями и поступками. Кстати, вот они сейчас и придут ко мне в виде каких-то нимф. Или муз? Уже не помню! Я отворачиваюсь от двери, от стен. Вижу одну из них. Она стоит в древнегреческом классическом наряде, если конечно не считать больших очков с затемненными стеклами и черной оправой. Волосы завиты в стиле Мэрилин Монро. Белокурые локоны должны были подчеркивать ее красоту, но лишь подчеркивают ее бесцветность, безликость, пресность, скучность и точность. Лица ее я не запомнил, оно было слишком обыкновенным. Но я запомнил страшный, сосредоточенный взгляд, готовый вывернуть наизнанку все, на что смотрит, морщинистый лоб, холодные синие глаза и ее сжатые губы, не знающие смеха, расплывшие в еле-еле выделанную злорадствующую белозубую улыбку. В правой руке муза держала указку, в другой - большой, даже гигантский развернутый лист бумаги. На нем были написаны какие-то непонятные формулы. Они начали расплываться у меня в глазах. Вся фигура вдруг оказалась в белой дымке, становилась все менее четкой и вскоре исчезла.

Но после нее появилась другая нимфа. Она одета в розовую прозрачную, тонкую и необычно короткую тунику. Все ее тело было совершенно в своей красоте, но эта красота была вульгарна. Хотя именно эта вульгарность будила всю плоть и влекла к этому телу. На ее руках - золотые сверкающие браслеты, на пальцах - золотые кольца с рубинами кроваво-красного цвета. Слышен какой-то звон. Через минуту я догадался, что это была музыка, исполняемая на бубне и сопровождаемая звенящими цепями. Девица танцевала какой-то  веселый, незамысловатый, но достаточно откровенный танец. Распущенные огненно-рыжие волнистые волосы  плясали в такт музыке. Они были похожи в этом танце на пламя, особенно в  сочетании с загорелым цветом кожи.  Вдруг темп резко замедлился, фигура остановилась. Послышались звуки саксофона и рояля, музыка стала навивать определенные интимные мысли. Между тем, танцовщица начала проводить руками по своему лицу, губам, еще больше разлохматила волосы, затем начала гладить шею, плечи, медленно, в такт музыки, опускаясь, все ниже. Я почувствовал комок в горле, жар в затылке и стук крови в висках, на меня находило возбуждение. Девица  подчеркивающе гладила свои груди, бедра. Я приподнялся на локтях, тяжело дыша. Вдруг все исчезло... От разочарования  я хотел вконец сойти с ума, однако, тут же мгновенно появилась третья стихия.

Неизвестно откуда хлынул прохладный ветер, неся свежий и чистый, как после дождя, воздух.  Стихия стояла, растерянно опустив руки. Она была в белом старом хитоне без рукавов. Прекрасные, хотя и очень узкие, плечи отчетливо выделялись. Бледные худые руки висели устало и расслаблено, как крылья у поверженной птицы. Я запомнил ее тончайшие  запястья,  которые, казалось, невозможно было тронуть, не боясь причинить им вреда.  Длинные тонкие пальцы были плотно сжаты друг с другом. Вообще, вся фигура выглядела необычайно хрупкой, как хрустальная статуэтка. Шею почти не было видно. Густые, длинные и прямые черные волосы подавались вперед под дуновением ветра.
 
Лицо было продолговатое и длинное. Бледность странным образом сочеталась с темным цветом губ. Улыбка не была неестественной, но было видно, что она вызвана не радостью, а иронией, была каким-то гротеском.  Казалось, что эта муза улыбалась, чтобы не закричать или не залиться истерическим смехом. Большие глаза цвета морской волны, которые она тщетно пыталась сделать суровыми, хмуря тонкие брови, выдавали страшную травму души. Они были, как казалось, полны слез, которые не смели скатиться. В сочетании с улыбкой выражение лица было обреченным, фаталистичным, но без оттенка смирения и равнодушия. Внутри она бунтовала, но понимала, что открытый бунт бессмысленен, ибо объект бунта - весь мир, неискоренимая человеческая жестокость.
 
Нет! Больше я не мог на это смотреть. Я вскочил и бросился к ней, обнял ее и зашептал ей на ухо, хотя мне больше всего хотелось кричать.

-  Не надо! Только не это... Только не страдай! Плачь, кричи, мечись! Не стой так спокойно и не погибай!

Она тоже обняла меня и сказала тихим и тонким, почти детским голосом:

- Успокойся! Все идет, как нужно идти. Я больше не буду плакать. Это не поможет.

Я отошел в сторону и отвернулся. Ненавижу, когда смотрят на меня, когда я в истерике.         

- Ты тоже не должен плакать и страдать. Слезы помогают только женщинам, - продолжала стихия успокаивающим голосом без тени укоризны, - и то не всегда. Мужчина - более грубое создание, он должен все эмоции заключить под замок... А теперь - смотри.

Я обернулся. Она подняла руки. На ладонях были следы от гвоздей. На стопах они тоже были. Из них медленно сочилась кровь.

- Кто?! Кто это сделал? - закричал я, налившись весь лавою яростью и забыв свое состояние секунду назад.

- Ты их знаешь. Они живут в тебе, как и во всех без исключения людях.
 
- А я разве человек? - спросил я, стиснув зубы, и вдруг захохотал.

- Не смейся! - нежно сказала она, улыбнувшись уже по-настоящему, - ты -   человек, хотя и отвергнутый всеми. Но всемирный порок  все равно захватит тебя, если не сумеешь противостоять соблазнам.
 
- Какой? - пытался спросить я, но она меня прервала:

- Увидишь! А сейчас мне пора. Я ухожу и вернусь, лишь, когда тебе будет так плохо, как никогда.

Стихия начала медленно таять в воздухе.

- Нет! - крикнул я, - Пожалуйста! Не уходи! Здесь мерзко и ужасно!

- Я вернусь. Обя-за-тель-но!

На звуке "но" она уже совершенно исчезла. Вмиг все превратилось в страшнейший подвальный мрак. Слышались женские крики. Я увидел громадного черного ужаснейшего ящера со злыми, насмешливыми и издевательскими гигантскими глазами. Я бросился бежать, но это было бесполезно, везде он меня находил, и везде были стены. Ящер смеялся над моими усилиями. Тогда я собрал, всю ненависть и ярость, что накопил в сердце, и смело взглянул ему прямо в глаза. Он еще больше рассмеялся. И тут я не смог пошевелиться. Невесть откуда взявшаяся белая кобра обмотала меня собой, громко, злобно и яростно зашипела и затем впилась мне прямо в шею. Я закричал и... очнулся.
 
Я продолжал лежать на койке. Рядом со мной стоял "псих" с короткой стрижкой, выпученными глазами и трясущимися руками, но с доброй и приветливой улыбкой. Он все бубнил своим дрожащим и спотыкающимся голосом: "Ну, ттты и то-го... Бу... буя-нил. Дааже привязз-али. О-ни... ммы... О!  Обе-дать зо-вут. Пошшли...". И ушел. Я лежал и ничего не понимал. Вдруг увидел озверевшее лицо санитара. "Ты чего тут лежишь, долбо...б?! Иди, б...., обедать!" Я вскочил и еле-еле потащился. Еду подавали, разумеется, самую отвратительную, какую дают только в подобных заведениях. После обеда быстро пришел в палату. Лег на койку и стал смотреть в потолок.
 
Так ли здесь все-таки ужасно? Ужасно, но мне почему-то весело, я почти счастлив.  Хотя нет! Все-таки здесь гроб. Видели бы вы эти ужаснейшие лица этих несчастнейших из смертных. И я ничем им не могу помочь - я в их числе. Но, слава Богу, я не убиваю и не учусь убивать. Меня бы могли заставить, но сейчас они бессильны. Я не служу убийцам! Пускай страдания, но я - не убийца! Ура! Как прекрасно жить, не желая никому смерти. Я сплю и вижу прекрасный сон. Я - ангел и беззаботно летаю высоко в небе, как белый голубь.
 
"Кхм - кхм...", - разбудило меня. Я очнулся, и ко мне вернулось горькое сознание того, что я живу в "желтом гробу". Стояли двое бледных мужчин в черных костюмах и в таких же черных цилиндрах.
 
- Мы просим Вашего великодушнейшего прощения, за неожиданное наше появление, но время не дает ждать, - заговорил тонкими губами кровавого цвета  один из них, выглядевший несколько старше другого, - мы прибыли с чрезвычайно важным для Вас известием. Ваш дядя, граф Владислав Дракула, скончались от неожиданно наступившего синдрома совести и оставили Вам в наследство свое поместье. Нам поручено исполнить его волю.

Я почти не понимал, что он говорит. Какой граф Дракула? Вампир?! Но тут я услышал, как в коридоре, кто-то срывающимся, плачущим и путающимся голосом пытается молить о пощаде. Слышал и раздраженный голос санитара: "Заткнись, слышь ты! Сейчас тихий час. Топай быстрей в палату и не действуй на нервы!". Удар... Кажется ногой. Господи! Пусть унесут меня отсюда куда угодно. Хоть к самому графу Дракуле.

- Хорошо. Я поеду в замок, - как можно более спокойным и равнодушным голосом сказал я, несмотря  на то, что весь дрожал.
 
- Сию же секунду, мой новый господин, - радостно и бодро ответил тот же, кто и говорил вначале.

Я сел. Посланники встали по обе стороны кровати, и каждый протянул мне руку. Я схватил эти руки и, опершись о них, встал. Вдруг мы оказались в совершенно незнакомом мне месте.
 
Были сумерки. Воздух был чистым и свежим, каким я давно не дышал. Неподалеку стоял какой-то средневековый, но достаточно (а может быть и слишком) хорошо сохранившийся замок. Он мне показался серым из-за сумерков, но, на самом деле, был то ли бордовым, то ли темно-красным - уже не помню. Замок стоял на скале, почти отделенной пропастью от остальной земли. Пропасть была чрезвычайно широка и глубока, ее было невозможно никак перепрыгнуть, ни построить через нее мост, даже трудно перелететь на самолете. До замка можно было дойти лишь по широкой извилистой тропе, которая вела через пропасть на вершину скалы.
 
Мы пошли по этой тропе. Мне почему-то очень легко было идти, я даже подпрыгивал и пытался, что-то напевать, но ничего не получалось. Мои спутники были явно довольны моим расположением духа и даже пытались что-то рассказать веселое и легкое. Но я их не слушал. Я был несказанно доволен своим освобождением. Мне казалось, что весь свой пессимизм и все страдания остался там. Я чувствовал себя нашедшим свою жизнь и отделенным ныне от всякого мрака.

Мы дошли. Черные как сажа ворота открылись. Я так и не увидел, кто их открыл. Сами ворота выглядели более чем мрачно. На них были изображены какие-то вампиры с их жертвами. На верху ворот я увидел странный  и страшный символ, состоящий из человеческого черепа с длинными клыками и с кожистыми крыльями. И вот, мы вошли в них...

Дворик выглядел крайне запущенным. Я видел иссохшие, белые стволы деревьев с редкой, почти совсем опавшей темно-зеленой, казавшейся черной листвой. Трава была низкой и мелкой. Казалось, она росла совершенно нехотя и мечтала убежать отсюда, но не могла - корни. Дополняло картину черное неподвижное озеро, все отражавшее, но отражения выходили более чем мрачные, куда мрачнее, чем настоящие предметы. Я вспомнил незабываемый Дом Ашеров, про который писал Эдгар По,  мне стало тоскливо и почему-то страшно.
 
- Мда... Местечко невеселое, - только и сумел сказать я.

- Не волнуйтесь, господин, это только из-за сумерков.

Сумерки, так сумерки... Что поделаешь? Ну ладно, идем дальше. Прошли через деревянную, но мощную, гремящую при открывании, дверь. Я попал во мрак, кромешную темноту. Ничего не было видно, были слышны какие-то жуткие непонятные звуки, которые невозможно распознать. Впрочем, как ни странно, в той тьме нельзя было свернуть на другую дорогу. Казалось, я даже не шел, что-то меня несло. Наконец, мы оказались в огромном вестибюле. Сразу бросалась в глаза лестница наверх. Все остальное было в некотором полумраке. Были и какие-то двери. Мне объяснили, что там ничего интересного: комната прислуги, столовая, кухня и прочее. Я пошел за провожающими наверх по лестнице.

Был коридор с наполовину красными стенами. Верхняя половина стен и потолок были светло-зелеными. Мне понравилось это сочетание цветов, к тому же отсуствовал ненавидимый мной желтый цвет. Вдоль стен шла широкая черная полоса, разделяющая красную и зеленую половину. Вдоль нее висели факелы на точном расстоянии друг от друга. Внизу - дорогой ковер с каким-то абстрактным узором.

- Теперь новому господину, вступающему в наследственное право собственности на замок,  необходимо, согласно давно установившейся традиции, пройти небольшой обряд, который окрестили "Посвящением в вампиры", - высказал (так и тянет сказать: "загнул") старший попутчик, поклонившись, - после этого Вы будете считаться полноправным владельцем.

- Ну ... Тогда дайте же мне привести себя в порядок, - откашлявшись, изображая серьезность, сказал я. Мне, на самом деле, было не по себе.

- Вы и так готовы, господин, - проговорил, до сих пор не раскрывший рта, младший попутчик.

Я посмотрел на себя. Действительно, больничной пижамы давно не было, я был одет в роскошный черный костюм с белой рубашкой, фиолетовым воротником и темно-красным галстуком. Я был готов.

- Тогда пойдемте, - пригласил за собой старший.

Снова мрак... Подвальный мрак. Я ощущал запах подвала, который мне всегда нравился, но сейчас напоминал что-то ужасное. Вдруг неожиданно зажглась странная люстра, висевшая на потолке. Она состояла из двух ламп, которые вспыхнули, напомнив мне те ужаснейшие глаза того ящера из кошмара. Но бежать было уже невозможно. В зале, тем временем, становилось все светлее. Другие такие же люстры повспыхивали рядом. На полу лежал темно-синий ковер, на котором была изображена... белая кобра с кровавыми глазами, словно наполненными ненавистью. В зале мебели не было (видимо убрали по случаю такой важной церемонии), кроме шести рядов стульев по шесть в каждом, обитые темно-алым бархатом. На них сидели вампиры и вампирши. Как только свет зажегся, они повскакивали с мест и  дружно поклонились, посмотрев на меня одинаковым лакейским взглядом, но в этом взгляде было что-то похожее на издевку.  Этот взгляд словно говорил: "Теперь ты наш новый хозяин, можешь делать с нами, что хочешь, но от нас уже никогда не отделаешься. Нет!" Как бы поддерживая взгляд, красовалась совершенно одинаковая у всех улыбка, покорная, но затаившая какое-то зло, которое будет пущено в ход, но потом, когда я перестану отличать зло от добра.

Донасэн (так звали старшего слугу, который меня сопровождал) тоже улыбнулся точно такой же улыбкой. Он объявил во всеуслышанье:

- Всем прошу садиться! (эффектная пауза) Итак, мы собрались здесь по очень важному событию. Наш новый господин вступает во владение этим поместьем, унаследовав его, а также свой графский титул от своего, недавно скончавшегося, дяди Владислава.
 
Все тут же, как по команде, склонили головы и молчали ровно одну минуту (засекал). Этим почтили память графа Дракулы, погибшего от синдрома совести (что бы это означало?). Почтив память, все резко подняли головы, и выражение их лиц приняло первоначальное положение. Донасэн продолжал:

- И вот его наследник, он же племянник, получает право на владение этим поместьем и святую обязанность судьи, правителя и покровителя всех вампиров Трансильвании. Граф, покажитесь!

Немало испуганный, я еле-еле сделал маленький шаг вперед, к собравшейся публике. Это оказалось достаточным. Раздался шквал аплодисментов. Я  весь съежился и забился, как будто попал в совершенно чуждую себе компанию и не знаю, что там, вообще, делаю.

- Собрание, я не вижу смысла затягивать обряд, - продолжал Донасэн, - итак, сейчас будет... "Посвящение в  вампиры", уау!

Последние слова он крикнул, словно DJ на дискотеке при объявлении очередной песни. Я понял, что я далеко не первый прохожу этот дурацкий обряд и что разыгрывающееся посвящение - одно из любимых зрелищ для вампиров. Зал загремел овациями и одобрительными криками. У меня  заложило уши. Я не знал, как мне провалиться сквозь землю.
 
Погасли люстры, осталась лишь самая большая, которая включилась самая первая. "Проклятые глаза!" - только и успел подумать я. Этот кошмар стал немедленно повторяться. Я слышу смех ящера вперемежку с женскими криками. Вдруг изображенная на ковре кобра ожила, заползала, вскочила со злобным и, как мне показалось, издевательским шипением. Я чуть не потерял сознание, но помню, как эта кобра (она была размеров с удава), обвила меня и укусила прямо в шею, видимо затронув сонную артерию. Это была ужасающая ноющая боль, которая прошлась по всему телу, но вскоре заглохла. Вместе с кровью, эта змея высосала и еще что-то, как мне показалось. После этого я быстро и жутко внутренне изменился. Как будто в одну десятую долю секунды все, что было во мне, перевернулось наизнанку, на обратную сторону. Я не чувствовал больше страха,  все вытеснила ненависть, жажда власти и мести, желание быть как можно более страшным и беспощадным. В глазах загорелся адский огонь. Я почувствовал легкий зуд в области клыков, словно они начали быстро увеличиваться в размерах. Вдруг мне стало ясно, как вся эта церемония будет дальше проходить.
 
Вновь зажегся свет. Донасэн громогласно и восторженно объявил:

- Теперь вы видите перед собой полноценного вампира, достойного носить титул графа Дракулы. Осталось нашему новому господину принять маленькую присягу. Граф, повторяйте за мной! Я, как достойнейший вампир...

- Я, как достойнейший вампир..., - начал повторять я, но каким-то чужим голосом, идущим откуда-то изнутри. Этот грубый и низкий  голос был отвратителен, но тогда он мне самому почему-то понравился.

-... и законный наследник, торжественно принимаю...

-... и законный наследник, торжественно принимаю...

-...  священное право на родовой замок и титул графа Дракулы и властелина всех вампиров Трансильвании, а также право и обязанность быть жестоким, кровожадным, мстительным и беспринципным.
 
Я это все добросовестно и не без самодовольствия повторил. Донасэн вновь обратился к залу:

- Итак, торжественная присяга принята. Я объявляю обряд "Посвящение в вампиры" завершенным. Ныне перед вами - ваш новый господин, - тут он сделал паузу, набрал воздуху и гаркнул на весь зал, - граф Дракула!

Зал одобрительно закричал и засвистел. Кто-то даже крикнул: "Бис!" Теперь мой слух, казалось, огрубел, и я воспринял эти возгласы с восхищением и довольствием. Та боязнь громких звуков уже не докучала мне. Донасэн продолжал:

- А сейчас для вас, почтеннейшая публика - дискотека. Открывает ее популярнейшая группа "Diablo" с ее композицией "I wanna fresh and sweet blood...". А господин граф, видимо, устал от этой церемонии и отправляется в свою комнату на отдых.

Как это ни удивительно, но он точно угадал мое состояние. Я чувствовал, что готов сделать что-то важное, но сейчас устал и очень хочу спать. Меня увели те же мои слуги и проводили в мою новую комнату. При свете одной свечи я не смог ее полностью разглядеть, и, раздевшись, тут же запрыгнул в свежую и мягкую постель, которой я не знал со времен пребывания в психушке. Дискотека уже там, в зале началась. Звучала невероятно дикая и невероятно однообразная музыка. Все время играл один единственный зверский аккорд, который, будучи повторенный очень много раз, превращался в странное подобие мелодии, в которой чувствовалась неудержимое стремление к движению, к жизни и, одновременно, к беспощадному, бессмысленному разрушению. Я тогда не ощутил этого. Напротив - мне это показалось забавным. Но я уже спал и слух мой все больше слабел, пока, наконец, не услышал звук, похожий на закрывание какого-то ящика. "Гроб!" - пронеслось в моей голове это слово, после чего я уже окончательно заснул крепким, спокойным, как смерть, сном без сновидений...

Проснулся я, когда часы (не помню, где они были) уже отбивали двенадцать ударов. На потолке горела люстра из семи свечей. Я понял, что больше никогда не увижу дневного света. Поначалу на меня напала ностальгия, мне хотелось даже плакать, но через минуту я понял, что ностальгировать вобщем-то не по чему. Наоборот, мне показалось, что я очень хорошо выспался, и тяжести, которая присуща всем переживающим  бессонницу, больше нет.

"Вставайте, граф, нас ждут великие дела!" - слышу голос Донасэна. Я встал и вышел из комнаты. Черт! Опять я забыл ее описать! Ну ладно, напишу, когда придет время. Итак, я вышел в коридор (как оказалось, уже одетым). Подходят мои провожающие (те же самые Донасэн и Алфос). Они шли из противоположных концов коридора навстречу друг другу. Передо мной они остановились и поклонились:

- Доброго утра Вам, господин граф! Позвольте узнать, как Вам спалось?

- Спасибо, друзья, великолепно! Давно так хорошо не спал, - ответил я своим новым голосом, каким давал присягу.

- Желает ли господин в эту ночь совершить первую серию налетов? - учтиво осведомился Донасэн.

- Да, сегодня особенно желаю, - объявил я с такой кровожадностью в голосе, что даже в том состоянии несколько смутился.

- Ну, тогда не имею больше никаких вопросов, - ответил Донасэн.

- Я тоже, - повторил Алфос.

После этого мы взялись за руки, взмыли вверх и полетели по ночному, темному небу, усеянному звездами.

Вот мы залетели в какое-то окно.
   
Я не знаю более низкого, более омерзительного, более слепого  чувства, чем ненависть. Находясь под его влиянием, невозможно определить момент, когда оно охватило. В это время отключается совесть, отключается любой контроль, даже простое самоуважение. Остаются лишь жажда мести, желание унизить и уничтожить объект, который  из-за нанесенного оскорбления не имеет теперь права даже существовать и быть по-своему счастливым.

Там, куда мы прилетели, находился тот самый объект. Он спал сном праведника, как будто ничего не лежало на его совести. Ненависть, трансформированная из страха и недоумения, свершила мгновенное правосудие. Она присудила этого человека стать объектом моей мести.

- Он не имеет права больше жить! Во всяком случае, не будет больше жить свободно. На нем лежит грех, признанный всеми народами самым скверным. Этот грех - предательство! Благодаря этому подлецу я оказался в психушке. Мало того, что он постоянно издевался надо мной, как над более слабым существом. Эта тварь нанесла мне оскорблений и унижений больше, чем для того, чтобы заслужить самую мучительную смерть. Он лишил меня образа моей любви. Та, чью красоту я считал выше всего на свете, предпочла его, ибо он оказался куда наглее, куда бессовестнее и куда пошлее, чем я. Теперь ее образ рядом с этим ничтожеством внушает мне лишь горечь и сожаление. Я решил начать кровавое и неумолимое возмездие с него.

Это все сказал я. Многие из обвинений были справедливы, но, увы, даже самые справедливые слова вряд ли сделают справедливым приговор, если судит такой суд, как суд ненависти. Но мне тогда казалось, что я не только имел право судить и править. Я решил, что для меня отсутствуют, вообще, какие-либо преграды в виде самых элементарных моральных запретов.

- Мы полностью согласны с Вами. Приступайте! - поставили свою печать мои прислужники Донасэн и Алфос.

Я преодолел свое чувство омерзения по отношению к объекту мести, закрыл глаза и увидел перед собой лишь одну сонную артерию, которая может решить все и которая решит исход мести. Я направил свои клыки туда... Солоноватый вкус крови. Месть раздразнила чувство голода. Чувство голода крови.

Как это ни было бы мне противно до того, как я начал носить титул, но я выпил это. Объект, лишившись не только своего имени, звания человека, но и человеческой жизни, ужаснувшийся вскочил.

- Арестовать его, - процедил сквозь зубы тем самым голосом я, - заточить в темницу. На исходе двух недель на рассвете в честь Дня Кровавой Пляски... - сделал эффектную паузу, - вывести на свет! Ха - ха - ха!!!
Последние междометья вовсе не означали смеха. Я разучился смеяться, во мне умерли все истинные эмоции. Я просто злобно произнес это.

...На этом серия налетов далеко не была закончена. Мы летели дальше. Влетали еще в некоторые окна. Там я тоже находил уйму подобных объектов и, естественно, тоже удовлетворял одновременно и жажду крови, и жажду власти, и жажду мести.

Осталось последнее окно. Она! Тот самый образ моей любви! Неужели, она тоже в числе объектов моей мести?!  Хотя, почему она должна теперь меня остановить? Она тоже совершила предательство. И чего такого я в ней нашел. Бледноватая, невысокого роста, стройная, даже несколько хрупкая фигура, не очень длинные волосы каштанового цвета, светлые глаза.

Но нет! Я снова увидел ее. Все попытки опошлить ее красоту не помогают. Ее лицо, казалось, озарено каким-то светом, и я не в силах его выносить. Это лицо, ее внешний вид неминуемо начинает оживлять то, что умерло во мне. Я вновь начинаю любить в ней все ее достоинства и недостатки: ее ресницы, ее брови,  подбородок, шею, плечи, руки, пальцы, волосы, нос и даже уши. Не знаю, скорее всего, это влюбленность, не любовь. Любовь - чувство, рожденное не только внешним видом, во всяком случае, надо хотя бы увидеть ее глаза, ибо там отражается сам человек, каков он изнутри. Донасэн и Алфос все поторапливают меня, говорят, что наступит рассвет. Терпеть не могу, когда меня торопят, но медлить действительно нельзя.

Я, влекомый ее красотой, попытался поцеловать ее в шею. Возможно, попытка удалась, но тут же, помимо моей воли, клыки впились в ее сонную артерию. Кровь ее напоминала мне что-то очень чистое и свежее, хотя и была обычного солоноватого вкуса. Я оторвался и открыл глаза. Она лежала, уже не спала, уже была с открытыми глазами. Ее глаза по-новому заблестели, они открыли мне какой-то совершенно другой мир, где есть место мне прежнему, до заключения в дом скорби, и где нет места мне новому, после того, как я стал графом Дракулой. Из ее правого глаза стекает прозрачная слеза, чистая, как родниковая вода. Она не умерла, нет, эта слеза - истинная жизнь.

Мое раздувавшееся сердце, которое билось, словно безумный о стенку, лопнуло, как обычный полиэтиленовый мешок. Хлынула горным водопадом та вода, которая несет жизнь, но не смерть. Как хочется жить, никому не желая смерти! В этот момент для меня не было зрелища ужаснее, чем вид крови, не было ничего противнее, чем ее вкус, поэтому я даже почувствовал легкую тошноту. Я хотел вывернуть себя наизнанку, лишь бы быть кем-то другим. Вода, между тем, совершенно затопила меня изнутри. Она должна выплеснуться из глаз наружу. Я посмотрел в зеркало. Никаких слез не было видно. Я видел то бледное ужасающее лицо, ту копию той самой белой кобры. Кровавые губы, глаза раскрасневшие от ненасытности, от бесконечного желания чужой крови и чужих страданий.
Это было только несколько секунд. Затем отражение бесследно исчезло, как исчезло это странное состояние. Я вновь вспомнил, что я - вампир. Упырь, покинувший "желтый гроб" и ставший трансильванским графом. Вдруг начало меняться и выражение глаз девушки, только что укушенной мной. Они заблестели уже по-другому! Это был блеск желания чего-то. Одновременно женственный, насмешливый, сладострастный и честолюбивый. Ее тонкие губы вдруг сделались необычно алыми и сжались в наклеенную плотоядную улыбку. Я увидел, что у нее уже выросли клыки.

"Ну, что ж? - подумал я, - она  всегда жаждала силы. Теперь сила - у меня! Я - повелитель вампиров, а вампиры - повелители мира".

А вслух я сказал:

- Вставайте, графиня Дракула, сегодняшняя ночь не должна пройти для Вас бесследно. Определите сами Вашу судьбу!

И протянул руку. Вампирша улыбнулась и все же дала свою руку мне. Когда она поднялась, я тут же обнял ее за талию. Графине это понравилось, она навалилась всем телом на мое плечо и засмеялась еще больше. Глупый смех, ничего не выражающий, кроме наигранной глупости. Смех обнажил все ее зубы - крупные, белые и острые. Особенно клыки. Как ни странно, этот смех рассмешил и меня. Почему-то смех вернулся ко мне.  Я тоже зашелся от хохота из-за одного только желания смеяться. Лишь бы забыть обо всем важном, ибо серьезные вещи угнетали.

Мы пошли вперед, не обращая ни на что внимание, ничего не видя и не слыша. Мы смотрели только друг на друга, слышали лишь наш общий смех, вдыхали лишь запах наших тел. Моя рука блуждала по всему ее телу, словно стремясь доказать мне, что она здесь, рядом со мной. Мы начали рассказывать друг другу всякие сальные анекдоты, причем, чем дальше шли, тем анекдоты становились все более тупыми и пошлыми. И почему-то они смешили нас все больше и больше.

Вот уже дошли до замка, лунная дорога закончилась. Осознание всего и самого себя резко и сиюсекундно вернулось ко мне. Смех замолк, но мне хотелось, чтобы он продолжался. Я больше не хотел ничего помнить. Хотелось забыться и пребывать в состоянии амнезии всю оставшуюся вечную жизнь. Моя нареченная молчала как камень, но улыбалась, вовсю демонстрируя свои белые, как лист бумаги, клыки.

Не помню, как я оказался в банкетном зале... Там было все уставлено столами, длинными и похожими друг на друга. Стояли они в ряд, но почему-то по диагонали так, что сверху зал был похожим на перечеркнутый квадрат. Лишь тот стол, за которым должен был сидеть я, отчетливо выделялся. Он был где-то посередине.

- Работать! Быстрее готовьте, столы, приборы! Повара пусть поспешат! Скоро рассвет! - раскомандовался я. Графине Дракуле эта моя энергичность понравилась. Почему-то женщины все время находят властных и честолюбивых мужчин привлекательными.

- Будьте покойны, граф! Все будет как раз готово к сроку. Фирма веников не вяжет! - кричал из противоположного конца зала Донасэн. Последняя фраза мне особенно понравилась и показалась очень смешной и остроумной, мне тут же припомнилось и продолжение: "... фирма  делает гробы".

Зал начал заполняться. Я тогда был в своей комнате, болтал о чем-то и целовался с графиней. Зачем-то было решено, что мы должны заходить в последнюю очередь. Когда, наконец, я и графиня  начали заходить, вновь раздались жуткие аплодисменты. Тогда, мне это льстило, хотя всегда овации меня угнетали. Мы прошествовали по залу, послали всем сидевшим там вампирам и вампиршам воздушные поцелуи и сели на наше законное место под еще большие рукоплескания.

Был весь цвет вампирского общества, сидели все самые именитые кровопийцы. Они жадно смотрели на еду и на вино, однако никто к ним не притронулся. Еда была в основном представлена птицей, свининой и бараниной (естественно, все с кровью), на гарнир - жареные мухоморы самой первой свежести. Красное вино было темное, страшно похожее на кровь, и носило странное название - "Жидкость забвения".  Все столовые приборы, их расположение, все тарелки на столах со всем содержимым были настолько одинаковы, что это казалось просто отражением, много раз повторенным, лишь наши с графиней приборы имели привилегию отличаться. Да и гости, хотя и внешне сильно различались, но все их поведение, выражение их глаз были просто единодушны.

Наконец, Алфос поднялся, торжественно откашлился и, как всегда громогласно, сказал несложный тост:

- Выпьем за нашего достойнейшего своего титула господина графа Дракулу и за его смазливейшую и сексуальнейшую супругу! Ур-ра!

Все тут же, секунда в секунду повскакивали с мест и подхватили. Тут кто-то еще крикнул: "Горько!".

Мы с графиней медленно встали, скромно и стыдливо потупились и поцеловались самым целомудренным поцелуем. Между тем крик: "Горько!" стал настолько всеобщим и сокрушительным, что я побоялся, не развалиться ли замок. Но тот стоял крепко и незыблемо. Между тем начал говорить Донасэн:

- Я считаю, что вы, господа, слегка поторопились. Свадебную церемонию мы решили провести в День Кровавой Пляски. А пока это просто банкет в честь нового господина, его первой серии налетов и его новой, как говорится, спутницы жизни. Своими криками вы ввели наших господ Дракулов в смущение.
Никто возражать не стал. Все тут же немедленно замолкли и от стыда опустили головы. Но мне ясно было, что этот стыд наигранный, у всех на устах я видел усмешку.

Повинуясь неясному побуждению, я встал с бокалом в руке и сказал:

- Ну-ну. Незачем грустить по поводу такого незначительного недоразумения. Давайте приступим к еде и к веселью, ибо за этим мы здесь собрались. Итак, (эффектная пауза) выпьем за кровожадность и сладострастие!

За время всей этой речи Донасэн, сидевший, правда, очень далеко, понимающе подмигивал мне. После моего тоста все вновь выпили вино. Выпил и я эту жидкость забвения и вновь поцеловал графиню, уже сидя и уже более откровенным поцелуем.

С этого момента всю глупую порядочность и весь церемониал как ветром сдуло. Все тут же набросились на еду, как не евшие уже шестьсот шестьдесят шесть  дней. Неожиданно начался потрясающий хаос, все высокомерные манеры словно улетучились. Началась самая обыкновенная до неприличия пьянка. Пили со страшной скоростью, так даже не пьет воду измученный от жажды путешественник по пустыне, но при этом, успевая наслаждаться вином и хвалить его, усиленно закусывая мясом с кровью и вареными мухоморами. Я тоже не отставал и как одержимый все поглощал еду, выпивая жидкость забвения, которая уже начала свое действие. На графиню я почти уже не смотрел.

Тем временем, на столе все больше увеличилось количество костей, а вампиры все больше переходили от пожирания всего, что видят на столе, к пожиранию глазами трех рыжих смуглых девиц, выступающих на далекой от столов сцене и исполняющих какой-то развратный лесбийский танец, и сопровождению выступления визгливыми свинячьими криками.

Я тоже уже наслаждался зрелищем, при этом  все больше грубо хлеща жидкость забвения, а также целуя и тиская графиню, от чего она была несказанно довольна. Пьянка все больше превращалась в настоящую оргию. Вампиры расхватывали вампирш (и наоборот), принимались тут же с нещадной яростью и энергией растрачивать свой сексуальный заряд.

Пока я наслаждался с графиней, ко мне подходили и другие вампиршы, напоминая поцелуями и ласками, что моя невеста - не единственно возможный  объект сексуального удовлетворения. Я не оставлял их без внимания и вскоре совсем на них переключился, даже не обратив внимания, что графиня меня  оставила и затерялась в гуще вампиров.

Все продолжалось своим чередом. Я давно забылся, перестал глядеть на зал, осушал бокалы за бокалами жидкость забвения, одаривал самыми откровенными и беспардонными  ласками сидевших со мной вампирш и начал самым глупейшим тоном философствовать. Весь разум, все сознание, между тем оказалось затопленным, мои фразы стали все более бессмысленными, что изрядно смешило моих собеседниц, которые продолжали учащенно дышать от моих ласк. По столам ходил большой черный кот, доедая то, что не успели обглодать гости. Закончил он свой путь уже напротив меня и тут же разлегся, принимаясь зевать и кататься по столу, опрокидывая все бокалы, исключая мой. Я обрадовался почему-то коту и, освободив правую руку, начал его поглаживать. Вампиршы тоже стали его вовсю гладить. Я заметил у него на шее золотую цепочку с каким-то странным медальоном с надписью: "Plutonus". От этого я еще больше развеселился и с восхищением воскликнул: "Ба! Девочки! Да ведь это же Плутончик пришел!".

А кот все время то шипел, то мурлыкал, но никогда не сопротивлялся, когда его хотели погладить. Больше я толком ничего не помнил, как разошлись, как закончилось празднество тоже, совершенно потерял счет времени, мне казалось, что жизнь больше не существует без меня, ненасытного, все происходящее перемешалось со сном, стерлись все грани между тенями и светом...



Я очнулся в своей комнате. Не помню, сколько было тогда времени. Я продрал глаза и попытался понять, что же произошло. Мне приснился страшный сон, повторяющий эпизод из "Братьев Карамазовых". Я оказался на месте Федора Павловича, смотрел в окно и видел убегающего Дмитрия. Опасность вроде миновала, но пришел Смердяков. Он постучал, попросил, чтоб его впустили. Он говорил, что Аграфена где-то там в кустах. Я поглядел внимательно в окно и получил мощный удар чугунным пресс-папье в затылок. После этого я проснулся с дикой головной болью.

Конечно, это был лишь сон. Голова болела от того праздника (я уже не помню, что мы там праздновали) и от явного избытка выпитого алкоголя. Желудок тоже ныл, от той неумеренности в пище. Это было обычное послепраздничное недомогание, именуемое иногда похмельем.

Но если бы только это. Мне показалось, что постепенно, но неумолимо наступает протрезвление. Я все начал припоминать с того момента, как принял титул. Казалось, что именно теперь включился мой разум. Я удивился тому безумию, что охватило тогда меня. Я начал кроваво мстить, как исступленный кретин. Что же такое нашло на меня? Почему мне показалось, что я имею право судить и решать судьбы людей? Почему ненависть возвелась в абсолют? Кто мне дал на то моральное право?

Полным-полно вопросов. С чего это вдруг я начал их себе задавать? Я же граф Дракула. Я должен был пить кровь. Я должен был убивать. Я давал клятву быть кровожадным, мстительным и беспринципным. Это величайший принцип природы - быть жестоким! Борьба за существование обязывает нас к этому. Но почему? Зачем это нужно? Чего стоит жизнь, если за нее надо умереть самому внутренне и погубить множество других жизней?! Чего стоит моя жизнь? Зачем мне тогда жить? Зачем мне всех убивать, все разрушать, все поглощать? Зачем мне над всем быть повелителем? Какой в этом смысл? Зачем бороться за существование, которое бессмысленно? Ведь все бессмысленно, не так ли?

Почему разум не дает никаких ответов? Одни лишь вопросы. Пусть мне кто-то на них ответит, пусть докажет, что есть смысл в моем титуле, есть смысл в вампирстве. "Донасэн!" - позвал я. Он пришел. Не могу видеть его физиономию! Этот лакейский и подлый взгляд, красные хищные глаза, издевательская улыбка кровавых губ, нос, как у грифа, питающегося падалью.
"Прочь отсюда, безмозглый и бездушный подонок!" - заорал я. Донасэн ушел без всякой обиды, наоборот, с самодовольствием.

Нет! Все верно, я пал жертвой своих же страстей. Но я ли в этом виноват? Я бежал из "желтого дома", я хотел жить. Это моя судьба! Я озверел, потому что чаша терпения переполнена. Они были достойны кары, но я... Разве я недостоин? Разве я не стал таким же скотом, как и они? Еще в психушке я говорил, что счастлив, потому что не убиваю и не учусь убивать. Но теперь же я - убийца! Я - кровавое  и сладострастное животное!
Что же я наделал?! Это единственный вопрос, который мне может задать моя собственная душа. Мог ли я отказаться от этого? Мог ведь, если бы действительно не хотел жить, неся другим смерть!  Почему я не сделал это? Почему я предпочел стать вампиром? Что меня привлекло на этот путь?

Свобода? Но разве я стал более свободен?! Откуда свобода возьмется? Я ведь не более чем трус! Я боялся всего. Боится только раб! Ненавидит тоже только раб. Разве ненависть - это не трусость?! Ненависть - это попытка возвысится для ничтожных тварей, которые мечтают стать повелителями судеб.
А мои прислужники? Они ведь именно этого и ждали! Могу ли от них бежать и куда? Я уже вампир, я такой же, как и они!

Я вскочил и тут же упал на пол. Я посмотрел на стены, на них была изображена вся нечисть. Все это было в красных и черных тонах. Это была геенна огненная. Все эти вампиры, демоны, черти, колдуны, ведьмы на стенах затеяли свой дикий хоровод. Они видели меня и смеялись надо мной: "Попался ведь ты в наш круг! Говорили мы, что ты от нас больше не отделаешься никак! Мы распяли твою душу! Мы напоим тебя ее кровью и сами отопьем! Будь счастлив, граф Дракула!"

Я сник. Мне больше ничего не хотелось, только бы они замолчали! Я в ярости сломал собственные клыки! Мне хотелось чувствовать физическую боль, лишь бы заглушить другую, которая была глубоко в сердце, но приводила в состояние такой адской агонии, что, по сравнению с ней, реальная агония - ничто.
Однако боль не заглушалась, наоборот, усилилась. Клыки вновь выросли, но физическая боль осталась. Мне хотелось закричать самым ужасающим криком, который бы разрушил этот замок, похоронил бы меня вместе с теми, чьим господином я стал.

Но тут... Дверь резко отворилась. Хлынул чистый и свежий воздух, как после дождя. Все участники хоровода мгновенно смокли, и, как мне показалось, попрятались кто куда. В двери стояла... Нет, не вампирша! Мне показалось вначале, что это была графиня Дракула прежняя, до того, как стала... вернее, как я ее превратил в вампира. Однако я посмотрел внимательнее. Нет, не она! Длинные прямые черные волосы, страдающие глаза цвета морской волны, бледное продолговатое лицо, рассеянная улыбка, но не скрывающая внутреннего напряжения. Это была одна из тех трех стихий, которые явились ко мне в доме скорби! Она обещала, что придет! Стихия была в том же белом старом хитоне без рукавов. На ее руках были почти зажившие раны от гвоздей.
От свежести, исходившей от нее и уничтожившей всю духоту, я остолбенел. Взгляд этой девушки, казавшейся вечно юной, не выражал ни тени укоризны. Глаза ее были наполнены теми самыми слезами, которые не смели скатиться. В руках она держала длинную белую тонкую свечу, пламя которой она отгораживала рукой, дабы оно не погасло. В пылу я начал что кричать, но получалось что-то вроде бормотания. Мне самому хотелось заплакать, чтобы залить слезами адский огонь, на котором страдают грешники. Но стихия ничего не сказала, кроме одной фразы:

- Иди со мной и будешь спасен!

И исчезла, но я знал, что она до сих пор рядом. Я вскочил и ни доли секунды не раздумывая выбежал из комнаты. В коридоре вновь появилась она и звала меня. Я побежал за ней, не обращая внимания ни на что, хотя меня и пытались остановить. На стенах висели портреты бывших хозяев этого замка, они звали меня остаться. Но я знал, что не могу больше задержаться здесь ни на мгновение. Теперь я понял, что означал "синдром совести". Я бежал не останавливаясь и почему-то никак не мог устать. Сбежал с лестницы, попал вновь в кромешную тьму, но выбежал...

 Мне ударил в глаза дневной свет. Ведь был же день! Выбежать в это время из замка, значит выбежать на свет. Я ослеп от столь ярко света, не видел уже больше ничего, кроме залитого солнечным светом безоблачного неба. Там летали два ангела женского пола: одна была с прямыми светлыми волосами, другая была шатенка с длинными завитыми волосами. Они пели завораживающим, хотя и немного низким женским голосом. Они пели по-английски, я ничего не разобрал, кроме того, что они пели о том, что жизнь прекрасна.

Я не привык к свету, слишком много мрака я видел. Поэтому я презрительно усмехнулся и крикнул им: "Эй! Не заманите меня больше своим ложным оптимизмом! Вам верят лишь наивные глупцы, не знающие, что такое настоящая жизнь!"

Пожалуй, это было слишком уж резко и несправедливо с моей стороны. Ангелы обиделись и улетели. Солнечный свет сменился туманом. Потом я увидел лицо, то самое лицо, за которым бежал. Губы вновь сказали свою фразу: "Пойдем за мной!". И больше уже я ничего не видел, кроме двух прекрасных глаз, которые уже не были заполнены слезами. Слезы высохли и разлетелись. Мое тело превратилось в пыль, а я сам, как показалось, растворился во всем воздухе. Теперь уже стерлись границы между мной и не мной. Последняя мысль, которой еще удалось прийти ко мне, была: "Никто не имеет права на жестокость!"

Август 1998 - Январь 1999 г.