Теория взрыва

               Вселенная разлетается на осколки…
               Миллионы случайно оброненных слов…
               И каждый раз, когда я выключаю телевизор,
               Я слышу, как тикает во мне часовой механизм…

0.

Честное слово, на моем месте мог оказаться любой.
Даже Ты!

1.

И вот я закрываю глаза и вижу коридоры, коридоры, коридоры бесконечные комнаты проходные. Я иду вперед маленькими шажками. Я спешу. Но не сам я спешу, а скорее мой мозг спешит, а я пытаюсь его задержать всеми мыслимыми и не мыслимыми способами. Смотри, какой узор на полу. В клинике для душевнобольных я часто разглядывал часами узор на полу в ожидании приема главврача. А вот еще смотри, какая лепнина на потолке. Густые гардины на высоких до потолка этих… как их... окнах. С другой стороны окна завис  на страховке человек в кепке с губкой и ведерком, пристегнутым к поясу. Он вроде приветливо смотрит мне в глаза. Улыбается. Щурится солнцу, но улыбается.
Это, конечно, так кажется, потому что это он просто занят своей работой, пока я иду маленькими шажками быстро-быстро, но пытаюсь медленнее, куда медленнее, чем выходит. Это он просто мимолетно залюбовался старательно начищенным стеклом… Дурацкая красная кепка с надписью LP отражается в оконном стекле...
Я - это маленький, совсем маленький комочек вселенной, заблудившийся в этом здании с бесчисленными коридорами. Сейчас направо, а потом, пожалуй, можно и налево. Это неважно по большому счету. Я не знаю дороги. Слепым котенком я ищу материнскую грудь, лоно божественного провидения или еще какую-нибудь чушь вроде этого. Плевать! Я несусь маленькими прыжками по коридорам вдоль одинаково-серых стен по полу с меняющимся причудливым рисунком…
Я просыпаюсь ночью, потому что мне часто снятся кошмары. Так с детства уж повелось. Кто-то просыпается, чтобы отлить, выкурить сигарету, проверить заперта ли на засов дверь или окна, не угнали ли машину, выпить таблетку от менструальной боли… а я вот просыпаюсь из-за кошмаров. Что тоже вполне обыденно и объяснимо.
Сейчас я точно проснусь, потому что я падаю с крыши девятиэтажного дома. Это очень страшно. Холод пронизывает меня, холодный ветер прорывается сквозь мою одежду. Я помню с детства, что я в шесть лет лазал по этой крыше. Прятался там от семьи армян-дворников, разглядывал еще совсем детские члены товарищей, прятал украденные из дома деньги, но, прежде всего, меня привлекала высота. Я обожал ходить по карнизу, и мог пройти вдоль всего дома, обгоняя, там у себя на высоте, какую-нибудь бабульку внизу (иногда и свою собственную). Я изловчился до того, что мог уже чуть ли не бегать по этой узкой, сантиметров 30, полоске выступа, не держась руками за предохраняющие от падения поручни. Или как их там еще назвать… перегородки, короче. Вероятно, я должен был разбиться не один десяток раз, но я даже не терял равновесия, мне было плевать на высоту, смерти я не боялся. Как я не боялся смерти это тоже интересно, поэтому расскажу.
Когда-то бабушка рассказала мне, что люди умирают. Во всем мире, везде. Даже в Америке американцы и те - мрут как мухи. Я тогда был совсем маленьким, я не то чтобы не знал что такое SM-58 shure или Les Paul,  я был полным дауном, и не соображал даже что если смешать мартини с соком, то получится вполне сносное пойло. И я долго плакал поэтому… я не боялся, что умрет бабушка или дед, я боялся, что я умру, и что это будет БОЛЬНО. Я боялся, что это будет как страшная порка, как разбитая коленка… как все самое больное, что я знал уже к тому времени. Меня не трогали, копошащиеся в моей голове вши, которые повергали в дикий ужас мам моих дружков… я боялся смерти. Но потом я проснулся как-то ночью после очередного кошмара, когда меня засосало в тоннель метро, и подумал, а что собственно… Порку я терпеть научился, коленку содрать - вполне сносно, зубная боль - сущий пустяк, молочные зубы просто выпадут и вырастут настоящие. Так вот я и перестал бояться смерти. Так что все очень просто, как видите.
Я проснулся в ужасе. Я был весь совершенно мокрый от пота, сердце мое колотилось, как адский мотор старинного дедушкиного вентилятора… Я умер во сне, тогда как в жизни я все это преспокойненько пережил, успел натворить кучу гадостей и добрых дел.  Наяву я жив, во сне я  умер, но при одних и тех же обстоятельствах. Реален ли сон и не обманчива ли в таком случае моя реальность, подумал я в тот момент.
За окном рассветало, и я сварил кофе, покурил, сделал пару горьких глотков, поняв, что переборщил с корицей, и забыл обо всем случившемся на некоторое время.

2.

Если бы маленькая еврейская девочка спросила у меня тогда, хочу ли я еще одну такую собаку, то я бы сказал НЕТ. Это была самая убогая собака из всех когда-либо существовавших на свете… и, пожалуй, в темноте. Но девочка была не просто крайне мила. Она даже сказала на прощанье: «У вас не собачка, а ангел!»
Пищащий, кричащий, гавкающий невпопад, писающий на чужой ковер ангел. На ковер-то мне вообще наплевать. И квартира не моя и собака и вообще никто не знает, что я здесь был. Как убийца. Под покровом ночи пришел, с первыми лучами солнца ушел, переворошив кучу дисков и кассет, и ничто не укажет на его пребывание, кроме лужи крови на ковре. В данном случае, только это была лужа мочи.
Она прошла по коридору, свернула, кажется, направо, открыла дверь и прошла в дамскую комнату, как иногда называют женский сортир. Кто-то мне говорил, что там также воняет, как и в мужском. Какая, впрочем, разница.
Все знакомо, виртуально конечно. Ряд из шести кабинок с кремовыми дверями, шуршание воды в писсуарах мужского туалета за стеной. Треск ламп дневного света. Только воздух чужой, незнакомый. Совсем влажный, невкусный. Его так неприятно глотать, как слова, оброненные во время скандала. Даже можно было сказать, что воздух напоминал слюну, брызжащюю иногда изо рта инструктора, если бы ее вдруг взять и, не боясь, что стошнит, лизнуть хотя бы.
Все отвратительно, хотя те же деревья, те же облака и то же небо. Но оно не домашнее. Оно пахнет грозой. Даже когда светит это чужое, глупое солнце.
Все правильно: в третьей кабинке от входа никого нет, однако дверца плотно прикрыта. Надо только надавить посильнее и она откроется, показав, что была прикрыта с помощью подложенной бумажки. За унитазом плитка совсем плохо держится. Привыкшие руки не дрожат. Пальцы помнят каждое движение, Из тринадцати прожитых лет, три она провела склонившись вот так между бачком и собственно унитазом. Хотя конечно были и другие этапы подготовки.
Что-то нащупала. Да не что-то, а сверток. Что в свертке, она знала еще за три года до этого. А может и еще раньше.
Бомба.
Раздались оживленные детские голоса. Экскурсия уже нагнала ее. Сейчас белоснежные девочки с крохотными прозрачными пальчиками обнажат свои задницы над этими убогими толчками.
Закрепить вот так. Это сюда, это сюда, а это… Детонатор в руке. Все готово. Пора выходить. Детские туфельки застучали детскими каблучками по кафелю дамской комнаты.

3.

Выхожу из дома, но не знаю до конца я ли это выхожу. Похоже, у меня началась паранойя. Я написал два письма знакомому врачу, но вероятно он уехал, или, быть может, не проверяет почту в такую рань. Круглосуточные магазины, словно рыбы, процеживают людской планктон. Я за ними. За людьми. Я же человек, я тоже хочу со всеми.
Не получается ни о чем думать, кроме как об этом сне. Последнее время  все мои мысли были сконцентрированы на НЕЙ. Я бы даже сказал, что только на ней. Я просто таскал свое тело из угла в угол и думал о ней. Как будто я кофе варю и нужно все время следить, чтобы не убежало.
Она не может убежать. Если бы она только могла убежать. Это ведь не я на самом деле слежу за ней. Я не слежу, я просто ломаю мозг… корчусь мозгом, давно я не корчился мозгом. Она стремительно и неожиданно ворвалась в мою жизнь и перевернула ее. Я хочу, чтобы мы стали одним целым, чтобы никакие уроды не могли сделать ей, а следовательно, и мне что-то не то… Боже, как коряво я думаю. У меня пальцы трясутся. Мои мысли просто сошли с ума, они выпрыгивают и бешено орут.
Теперь еще этот сон.
Как я хотел бы знать, что это за сон, и какого черта я его увидел. Какого черта мое детское лицо было размазано по колючему асфальту в считанные секунды. Я не падал долго и не парил. Все происходило, как теперь говорят, в реальном времени.
Я не хочу умирать. Я не боюсь смерти, но я хочу видеть ЕЁ. Я хочу знать, что с ней все в порядке. Я хочу, чтобы мы жили в далекой стране, подальше от нашего бандитского и продажного государства. Я хочу, чтобы она была счастлива. И мне хотелось бы это увидеть. Мне хочется почувствовать этот вкус спокойствия и радости. Тот вкус, что я чувствую, когда она совсем рядом.
Хотя это ложь. Никакого спокойствия я не чувствую. Меня просто рвет на куски. «И каждый раз, когда я выключаю телевизор, я слышу, как тикает во мне часовой механизм…»
Я не смотрю телевизор. Что он может мне показать.
Она говорит, что у меня красивые руки. И что толку… это же только мои руки. Когда это будут ее руки?
Ты мне можешь сказать?
Или ты так и будешь молчать? Да, небо далеко, но ты ведь вездесущий… Когда?
Когда?
Когда?

4.

Когда я вырасту, я стану врачом. Буду лечить животных. Потому что я их люблю больше, чем людей. Людей не за что любить. Продолжение жизни, потомство - не в пример водородной бомбе - самое страшное зло, изобретенное, точнее открытое человечеством!

В самом центре мира есть страна… в самом центре этой страны есть самое высокое в мире здание (короче как в сказке)… на самом последнем этаже, упокой господь вторую матрицу, идут туда лифты и лестницы… обычный последний этаж… Маленькая девочка, отбившаяся от экскурсии таких же маленьких девочек. Почти таких же. Просто ее тело сплошь обмотано килограммами тротила. Она сидит в каком-то офисе на полу. Пол мягкий, покрыт кавролином, который пахнет свежевыжатым апельсиновым соком, а может и не свежевыжатым.
Пол часа назад это здание должно было разлететься в пыль… но она сидит и ждет. И никто не знает, чего она ждет. Ни инструктор, ни человек в кепке, сидящий теперь уже в кафе в другой части города.
Впрочем, я бы сказал вам то, что когда-то сказал мне мой отец. Мы сидели на веранде. Была холодная ветреная ночь. Тупые мошки кружили у лампы, отбрасывая тени фантастических драконов на крашеные стены веранды. Он хотел было затушить выполнившую свое предназначение сигарету, но задумался, а потом произнес: Да, жизнь интересная штука!
Наверное, мне тогда хотелось, чтобы он произнес что-нибудь еще, но он произнес именно это. Жизнь интересная штука скажу я вам, хотя бы потому, что с тех пор мы никогда больше не сидели с ним вот так на веранде, холодный ночной ветер больше никогда не навевал мне чувство тревоги.
Мойщик окон и инструктор - это был один и тот же человек.
- Ну и что ты тут делаешь? - сказал какой-то офисный работник, принадлежащий к касте тех, кого я больше всего ненавижу. Если бы я желал кому-то когда-либо смерти, то это были бы вот такие офисные работники. Каждое утро он просыпается, чистит зубы, кушает йогурт и идет на свою вонючую работу. И сидит там, дожидаясь зарплаты. Впрочем, это его дело. Я тоже был когда-то таким. Просто мне надоело ждать.
Эта мысль уже давно напряженно витала в воздухе, окрашивая его в какие-то густо-коричневые тона. Ответа не последовало. Ответа и не могло быть. Что можно сказать, когда ты провинился, и тебя спрашивают, почему ты это сделал. Так уж вышло. Если бы эта девочка читала бы сценарии западных низкосортных боевичков, то она бы видимо так и ответила. Но она молчала сидя на полу и детонатор в ее руке, гипнотически действуя на вошедшего офисного кретина, не давал ему произнести больше ни слова.
Возможно, он еще лепетал что-то или какая-то мысль крутилась в его голове, как собака за своим хвостом. Девочка не стала дожидаться, пока он, наконец, извлечет ее изо рта в эту полутьму. Она встала, чуть покачиваясь, но все же аккуратно, понимая, что в любую минуту ее разорвет на миллионы осколков.  Прошла мимо него, застывшего бессловесно у дверей. И вышла в коридор. Он еще долго смотрел ей вслед, одной рукой он уничтожал глаженость штанины, а другой - совсем уже потной - сжимал ручку двери в офис. День явно можно было считать испорченным.
Глаза двух теток болтавших в коридоре, завистливо скользили по лицам друг друга, как бы прикидывая, сколько все это может стоить: загар, косметика, украшения. Все померкло, когда в коридоре появилась она. Будто небеса разверзлись.
Брошенный кем-то стаканчик с кофе, пронизывающим серый кавролин…
Сломанный каблук на лестнице, словно это офисная золушка удирала, прижимая к необозримой груди стопки прежде важных листочков…
Распахнутые двери, невыключенные как следует компьютеры с чрезвычайно полезной и важной информацией…
Даже брошенная трубка с висящим на той стороне, ничего не понимающим абонентом… анархия в размере небольшого офисного курятника.
Бомба!
Девочка с бомбой!
Через никем не считанные минуты эти крики уже раздавались почти на всех этажах, эхом во всех комнатах, гулом во всех телефонах. Невзирая на тарифы, и, не считая, как прежде, секунды, люди выкрикивали в свои мобильники мольбы о помощи.
Вызовите охрану!
Здравая мысль. Им ведь платят за это.
Четверо рослых придурков перемаргивались в кабине лифта, стремглав несущегося наверх. Двое пыхтели вверх по ступенькам на лестнице. Темные почти кровавые пятна пота проступали на синих форменных рубашках.
Она просто уверенно шла по коридорам королевой в мире больших и потных от страха людей. Рты, что привыкли презрительно чавкать или небрежно зевать, вопили и взывали. Шок! Да, это был просто шок для всех.

5.

- Знаешь, она могла бы легко стать рок-звездой!
- Кто? Ты про эту девочку?
Я не сразу заметил прозвучавший вопрос.
- Да. Просто столько шума… телевидение даже приехало. Это даже не захват заложников толпой вооруженных ублюдков. Это всего лишь маленькая девочка, которая сейчас может довести всех до инфаркта…
- Знаешь, я хотела тебе об этом сказать, но просто не знаю... может это будет смешно как-то.
- Что такое, солнышко? - связь была кошмарной, и мое ухо плотно прижалось к ее голосу в трубке.
- Ты ведь знаешь, я сейчас пишу новую книгу…
- Ну да… я думаю, это будет взрывом… - я сгорал от нетерпения.
- Ну, так вот. - Она немного пошуршала там у себя вдалеке, или это опять-таки связь. - Только постарайся меня правильно понять…
- Конечно. - Может, зря я вставлял в эти паузы свои реплики. Но просто мне так не терпелось услышать развязку, что я нес всякую чушь.
- Послушай, это ведь серьезно! - она уже почти обиделась.
- Ну что ты я же слушаю. Я весь - внимание!
- … это моя героиня. Не понял? Ну, господи, не тормози, пожалуйста. Я пишу об этой девочке в своей книге.
- Как? - потянулся было в карман за сигаретами, но так и застыл.
- Ну что «как»? Как, как… вот так! Я и сама была в шоке. Ужас мне так плохо!
- Подожди, я сейчас заеду! - я уже почти бежал, чуть не сбив женщину, навьюченную пакетами.
- Что «подожди»? Я пока не умираю. Просто мне плохо. Ты где вообще?
И тут конечно нас разъединили.
Таксист был любителем громко послушать музыку. Радио ловилось сносно, но он, конечно же, выбрал именно ту радиостанцию, где было больше всего помех. И вот неслись под громкий треск и скрежет, сквозь который пробивался неприятный  мужской голос.
Три пролета ступенек и вот уже перед ее дверью, палец к звонку привычно притерся. Звоню. Она открывает. Глаза грустные и испуганные. Бывают такие моменты, когда я чувствую, что, словно влюбляюсь в нее заново. Это был как раз тот момент.
- Вот. - Протягивает руку. Вижу, что на пальчике ранка. - Резала сыр. Хотела поесть, думала, полегчает.
- Люблю тебя.
- Да?
Она всегда так удивляется…

6.

Очень странная комната. Кровавые обои, кое-где ободраны как кошкой, местами словно густо мазнули красным и поэтому совсем коричневые пятна. Паркет старый и пыль кругом и в воздухе. Мебели много и все сплошь шкафы и не одного стула или стола. Впрочем не менее странная чем предыдущая. Здесь-то хоть "мебель" (то есть шкафы) подобрана с каким-то умыслом. Все старинное, антиквариат вроде. А в прошлой, так яркий свет слепящий и поэтому и белые стены, и потолок, и пол - все слепит ужасно. А в центре, я даже не сразу заметил КУБ. тени-то нет у него, потому что свет отовсюду. Хотя ни одного источника не видно. Словно свет сквозь стены проходит. КУБ большой. Попробовал залезть на него. Ну так, от скуки. Но едва руками до верхнего края дотянулся. На цыпочках при том!
Дальше две пустые коморки плохо освещенные. В одной вроде инструментов на полу набросано. Щипцы какие-то и гвозди, но все ржавое, так что не к чему думаю даже тащить  с собой. Думал еще вернуться и в белой комнате разбросать, для эпотажа, но как-то лень стало. А в другой коморке сводчатый потолок, да и сама она больше на коридор похожа, чем на комнату. Шагов восемь можно сделать, но от двери в которую я вхожу к той - куда я иду потолок жутко снижается да и стены сжимаются... вроде как перспектива у некоторых художников.
Так что я почти на корточках дополз до последней двери. Говорю "последней", потому что она не открылась и я так и остался в неведении, что же там дальше. Конечно я и ногами пробовал ее выбить и ручку крутил на манер взломщиков сейфов из кино. Но так и не узнал что за той дверью. А очень хотелось. Пришлось вернуться.
И вот стою в белоснежной комнате (хотя снега-то нет конечно никакого, просто так принято говорить) и думаю, что вот опять забыл гвозди ржавые прихватить, а теперь-то уж точно глупо возвращаться. Интересно, думаю, надолго ли я тут. С тех пор, как я тут уж точно минут тридцать прошло. Хотя можно было и по-другому сказать, что мол я тут полчаса уже, но в этой белой атмосфере мысли становятся незаметно-прозрачными и тают не успев как следует распознаться. Непривычно как-то. Я не с проста на это согласился. Не просто за деньги или еще зачем-нибудь. Мне ведь тоже интересен результат. Ну не то чтобы я ради науки на все согласился бы. Знаете там если бы пришлось жизнью жертвовать, как часто в кино показывают, я не стал бы конечно, даже за деньги. Ну тоже все от суммы зависит, но честно говоря, это как в анекдоте "а кто потом эти деньги тратить будет". А здесь просто психика. Психика вроде тонкая вещь, но только не у меня. Я с детства крепким здоровьем отличался, ну в этом плане уж точно.
И потом просто интересно, действительно ли этот парень сумасшедший, с дома свалился... Я-то не знаю конечно, как от того, что я тут брожу по этим комнатам, это можно понять. Но интересно все же. И вот так проходит еще некоторое время.
Даже не помню как я заснул. Проснулся лежа на верху КУБА, видимо все же удалось взабраться. Свет погас уже и только как звезды - огоньки вдали на стенах. Лампочки бывают такие маленькие... Собрался было слезать, потому что и жестко, и еще холодом потянуло. Глянул вниз перед прыжком и дух захватило: подо мной бесконечные этажи! А внизу люди маленькие совсем, с горох!! Ну и ну!!! Эй, кричу, совсем что ли. Вот учудили, думаю.
Теперь понимаю, что я где-то высоко на крыше, потому-то так холодно. Нашел где спуститься пониже, потому что не просто на крыше лежал, так еще и на каком-то возвышении. Видимо такие делают как вход на крышу. Дверь подергал - заперто, изнутри видимо... слышу заскребся там кто-то с другой стороны. Я спрятался за небольшую приступку для антенны, а потом думаю, что ненадежно, а, тем более что лежать неудобно и холодно, и перепрятался за это возвышение подъездное. И вовремя все сделал, потому что дверь открылась, и на крышу трое детишек выходит. Вроде не страшно, но где дети, там и взрослые, вот так я думаю. Но дети бегают, резвятся и ругаются матерно, громко и весело. Так что взрослыми и не пахнет совсем. На меня ноль внимания, хоть меня и не видно конечно, но пару раз я так рискованно высовывался, что могли и заметить.
Стал тогда просто наблюдать, не беспокоясь раскрыться. Двое все больше вместе держаться и к краю не подходят, а один так прямо как из цирка, все норовит вниз сигануть. Так при этом еще что-то возбужденно рассказывает. Думаю, этого нельзя пропустить и, забыв об осторожности, приближаюсь. Ну не то чтобы я забыл об осторожности, но просто подумал, что может быть вы забыли меня предупредить,  что для них я невидим буду или еще вроде того что-нибудь. А сестра, прежде чем мне замеры всякие производить, напрямую говорит, мол, будешь ТАМ кем захочешь, вроде неограниченных возможностей, я тогда подумал, что это она шутит так неумело.
Подхожу, значит, все ближе и слышу теперь уже, что он про девочку какую-то рассказывает, вроде ровесницу.  Он ее на поезд приглашал свой (а что за поезд уж не знаю), а она все смеялась и страшные истории про поезда и мертвецов рассказывала (видимо мама так ее подучила). Тут он вдруг задумался о чем-то, а я-то уж совсем близко стоял, и как на меня посмотрит, так у меня прямо все поледенело... Хотя не на меня смотрел, а куда-то сквозь меня. Словно меня и нет. И вдруг взял да и разжал руки, которыми за оградку на крыше держался (он-то все это время на карнизе стоял) и исчез. Я рванул к тому месту, а он уже внизу, такой маленький, неуклюже лежит раскинув руки, как мышь, если ее в мышеловке придавит сильной пружиной. Обернулся, детей след простыл. Тоже как ветром сдуло. Ну и тут вы появились и я, признаться, ненашутку перепугался. Вот вроде и все, а остальное вы и сами помните лучше меня.

7.

Песьим нюхом отыскивали ее в бесчисленных закутках потные голубые спины. И что ты будешь делать, нигде нет. Перерывают комнату за комнатой, и ни звука. Молчат и одними губами.
И только я один ее вижу. Я в лифт, она за мной и говорит: «Вниз». Сверлит меня глазами, а я - ее. И в голове, а что если нажмет. Что тогда. Зачем жил, ничего ведь не успел. И не успею уже совсем ничего. Хоть бы один звонок. И тут так сердце забилось, что я сам весь потом покрылся в три слоя. Двери открылись, хотя мы все спускались довольно быстро. Я засмотрелся, а она мне «ну пока» и прыг в шахту.
На том сон и закончился. Закурил. Потом опять подумал, что вредно посреди ночи на голодный желудок. От этого стало еще противнее, особенно во рту. Да и на сердце опять потяжелело. И вроде расстались мы сегодня хорошо. Она легла спать, да и я на диване поворочался и заснул. Что-то все не то. Поднялся, заглянул в комнату. Слышно, как спит. Как выдыхает из глубины и вдыхает в самые недра.
Уже стало привычкой: как ночь, так в магазин. Оделся и пошел. Темно и воздух сырой совсем. Что там делать, в магазине, еще не знаю, похожу, может на завтрак куплю чего.  Иду и думаю, почему так говорят, что одни родятся для земли, а другие для неба. Просто надо думать о чем-то пока идешь, чтобы не мерзнуть.  И вдруг как затмение. Или наоборот просветление. Ловлю машину. И через десять минут уже на месте. Сонные бродят правоохранительные органы вдоль своих машин и ругаются матом. Противно. Делаю вид, что мне за сигаретами и паспорт проверил рукой - на месте. Медленно иду мимо и все на темную высотку поглядываю. Нельзя ли как-нибудь пройти внутрь.
Вдруг молоденький «орган» ко мне.
- Ты чего тут? - и оглядывается по сторонам. То ли подмогу выискивает, то ли чтоб не запалили смотрит. - Закурить не угостишь, - и пальцы подносит к губам.
- Пожалуйста, - говорю. Сейчас, думаю, спросит, «а две можно». Так и вышло. - Слушай, можно я пройду туда.
Смотрит удивленно.
- А зачем тебе?
- Да я забыл кое-чего в кабинете… работаю я там. А тут кутерьма такая с этой девкой…
- Ну и иди, - неожиданно говорит он, - только если что, то сам понимаешь. Я же на службе.
Да уж, думаю, хорошо служишь. Проскользнул в темноту и кустами до подъезда. Там еще один. Ну, этот - старый перец. Не пропустит точно. Подожду, пока уйдет. Долго стою и нюхаю воздух. Закурил. Он, конечно, не я. То спустится по ступенькам, то поднимется. И рация у него шипит чьим-то голосом неприятно-мужским. Ушел. Я в три прыжка и в подъезд. А там бегом.
И вот несусь как во сне по бесконечным коридорам. И чего ищу - не знаю. Точнее знаю, кого, но зачем - не понятно. Просто хочется увидеть она ли это из моего сна. Неужели возможно такое.
И вдруг останавливаюсь. Куда идти-то? Не имею не малейшего понятия. Только черные норы передо мною и кое-где вдалеке свет моргает. Точнее в одном коридоре моргает, как заманивает, а в другом просто тусклая лампа. Ну, не поддамся, не дам себя заманить. И все равно делаю шаги туда, где моргает, а идти страшно. И свернул туда, где просто тускло.
Вспомнил, как плавал однажды по Москва-реке в резиновой лодке в ночь. Волосы намочил в ядовитой воде. Смеялись потом, что выпадут или как листья пожелтеют. А потом рано утром вырулили к берегу напротив дома правительства. Помочились на его отражение в реке, нарвали кувшинок что ли, подружке подарить, у которой лодку брали. А высадились мы на какой-то пристани, а там припаркованы теплоходы. И все стоят открытые и никого из людей. Я залез в один, прошелся вдоль столиков с белыми скатертями. Всё готово к веселью, но ни души. Словно бы все исчезли. Даже не хотелось ничего трогать, словно это были вещи покойников, или сами покойники, и трогать их нет никакого желания. Думал, конечно, скатерть стащить, дома постелить, но кто же вещи покойников в дом тащит. Так и ушел. А друг мой все лодку сдувал.
И теперь вот похожие чувства. Хотя кроме пустоты ничего общего. Может, там тот же запах был. Пустоты. Не могу сообразить, потому что все думаю, куда повернуть, чтобы хотя бы не заплутать в темноте. И под ноги смотрю, потому что видел, лежит, как вырванный коготь гигантский, каблук. Так ведь и черт ногу сломит.
Все по ступеням и выше. И надежда не оставляет меня, а любовь простила мне мои прегрешения, а вера избавила меня от лукавого. Так проходит еще некоторое время.

8.

- Ну и что? Как ты это можешь прокомментировать?
Он молчал и только перебирал медленно какие-то бумаги, точнее выравнивал уже сложенные стопки, короче, он просто не знал чем занять руки. Может я придираюсь, конечно.
- Как видишь, все, что он тут описал, бессмысленно в принципе.
- Совершенно согласен, - сказал я с некоторым раздражением, как мне казалось, вполне оправданным. Он словно не уловил моих интонаций:
- В принципе... но новый метод, э... четырех комнат...
- Что за метод?
- Белая комната - то что на поверхности, "кровавая" комната - страхи, комната с гвоздями - мировоззрение (обычно наиболее захламленная комната), ну и, наконец, комната со сводчатым потолком - причины, поводы, тайные намерения.... Дальше этот человек не пошел, не смог, ну и не удивительно, дальше заходят лишь единицы. Надо иметь для этого более развитую душевную систему......
- Так все-таки в двух словах. Жив я или как?
- Скорее "или как". - я молчал и лишь наблюдал, как он курсирует вдоль стола к окну и потом наискосок через всю комнату. Его голос звучал откуда-то сбоку, словно у меня было одно ухо сломано (как в наушниках, знаете) и к тому же с чудовищными искажениями. Я подумал даже что ему в пору было бы стать злоумышленником, звонящим в квартиру родителей похищенной девочки какой-нибудь и таким измененным голосом выдвигать свои паскудные требования.
- Как показывает практика, все то, что ты сейчас ошибочно считаешь реальным существованием, прости, жизнью... все это даже еще более условно, чем сон. Более иллюзорно, чем любовный роман по Интернету... ну с чем еще сравнить - его голос звучал уже откуда-то сверху. Я задрал голову и увидел, что он уже шествует по стене и направляется прямиком к потолку. Любопытно, что при этом я не испытал ровно никаких эмоций. Я просто стоял и ждал, что произойдет дальше, кажется даже руки в карман засунул.
Гигантским пауком он завис прямо надо мной на потолке. Всеми четырьмя конечностями он упирался в потолок и волосы его при этом смешно свешивались вниз, кроме тех мест, что были старательно смазаны в свое время гелем. Будь на нем очки, они бы давно уже полетели вниз, если бы не произошло еще какое-нибудь чудо. Сухой щелчок раздался в неожиданной тишине. А за ним еще один. Словно вдалеке стреляли. Это высыпались из его карманов ключи, ручка шариковая, металлический крокодильчик для занавесок, пробка от пивной бутылки и мелочь.
- Хватит дурачиться... слезай - скомандовал я. Вид у него был самый невозмутимый. Он поднялся, то есть оторвал руки от потолка. Ладони были все в побелке, а в том месте, где они были раньше скотски  чернело два пятна потолка. Выпрямился. Сделал еще неуверенный шаг ко мне и рухнул вниз, но как-то удачно, что даже не сломал шею, а приземлился почти на полусогнутых ногах.
- Извини, задумался, - промямлил он, словно я застал его за чем-то неэтичным. В ту же секунду вошла какая-то тетка в белом. Он наклонился, собирая, выпавшее из карманов.
- Потом позвоню, - сказал я и вышел.
- Ага, - вроде произнес он, а может быть и не он, а может мне просто померещилось. Всякое бывает.
... ...
Одним словом визит к врачу не удался. Я шагал в сторону метро. За спиной менялись времена года, словно в некоммерческом кино. И зеленые травинки лета, и голые ветки совершенно зимних деревьев карябали совершенно зимнее небо, и протухшая осенняя листва небольшими кучками чванливо развалилась на грязном асфальте, ну а весна. Весной только пахло.
Все шли и вдыхали этот весенний запах полными легкими и ждали солнца. А мне ждать было совершенно нечего. Я шел своей дорогой.

9.

Все кончено: кофе, сигареты. Чай - и тот мутной пылью осел на сиротливом дне банки. Минуты уплывают, оставляя меня в этой безвыходной черноте. И я все пытаюсь дозвониться до нее, и вот даже длинные гудки слышу, но трубку не берет никто. Уже слишком поздно. Ничего уже не вернуть, и слушаю как зачарованный это неуклюжее ля. Страшно, но не могу оторвать от трубки ухо. Так проходит еще некоторое время.
Я закрываю глаза и вижу в черноте ее глаз темень ее окон. Тусклый свет только в одной из них. Щурит глаза перед монитором. Ползут буквы червяком, будто ломаные линии чьей-то жизни. Ее, моей или может той самой девочки.
Группа совершенно незнакомых мне людей выводит где-то в глубине комнаты ноты написанные в свое время Прокофьевым. Точнее так думают издатели этого диска. Вполне возможно, что музыканты выводили свои собственные ноты. Импровизировали. А что же дирижер. Неужели он не вступился за классика. Неужели не взмахнул своей гадской палочкой. А может он не явился на запись. Может быть, случайно умер и долго валялся под мостом в полной темноте. Может тут попахивает спланированным убийством. Чем-то большим, чем случайно сбившая его машина.
Так... паранойя. Обычное дело. Так проходит еще некоторое время.
Я сижу на диване и мне кажется, что я кого-то жду. Он приходит одновременно со звонком в дверь и странным запахом несвежести. Я бы даже сказал нестерпимой вони.
Открываю дверь. Стоит на пороге скукоженной тенью, эдаким коконом и протягивает мне руку. Я протягиваю свою, немного смущаясь... неприятно все-таки. Но вместо рукопожатия он сует мне что-то ... деньги. Мне? Зачем? три бумажки или четыре, пока мну в руке, пересчитываю не то по весу, не то по объему, не то по шелесту. Но эти не из тех денег, что хрустят или шелестят. Эти словно жиром пропитаны, грязью миллиардов рук от кристально белых и чистых до таких вот... помоечных.
- Все? - спрашивает. Молчу и смотрю прямо в него. Случайно киваю непроизвольно. Он молниеносно уходит. Снова сижу в тишине странной музыки якобы Прокофьева и жду. Есть у меня таймер для варки яиц. Там три режима: 5, 10 и зачем-то 15 минут. Включил все три и жду. Первый пошел! но тишина и ни звонка, ни стука.
Второй пошел! Звонок в дверь. А может, мне показалось. Может, просто соседи воду спустили, или это таймер меня запутал. Но подхожу и открываю. Другой уже. Сам руку протягиваю. Молча кладет. Вес совсем другой и объем. Я уже почти разбираюсь. Если там было пять сотен, то тут уж наверняка три, если не две. И все десятирублевыми, как и у первого.
Третий пошел! Он испуганно вглядывается в пустоту квартиры.
- Таймер. - Поясняю я.
За ночь двенадцать таких вот визитов. Не все мужчины. Хотя пол иногда едва угадывается. Походка у всех почти одинаковая. Хоть бы за сигаретами кто сходил. Ну, думаю, не барин, сам спущусь. На улице сухо и прохладно. Обычное почтиутро. Наверное, еще только пять или шесть. Даже дворников не видно.
От этого замешательства меня отрывает очередной звонок. На этот раз - телефонный. Руки совсем сухие, то есть кожа. Еле разлепляю пальцы, словно глаза продираю, или сквозь пленку прорываюсь без ногтей. Неприятно каждое прикосновение, даже к самому себе. Беру трубку. Она скользкая как змея, а против чешуи шершаво-противная.
- Але...
- Алло. - Дуэль началась со стандартов, шаблонов и не хватало только обмена любезностями. Кто-то чужой и незнакомый выстрелил сразу без предупреждения, как будто целился несколько дней до этого.
- Это аванс. Понятно?
- Аванс за что? - я пытался сделать спокойный голос, но, честно говоря, совсем не выходило.
- Нужно написать речь. Несколько речей... - по этой заминке я понял, что у меня есть шанс не показаться полным кретином.
- Для кого? - спрашиваю. Даже сам удивился, откуда такой холод в голосе вдруг. Но он и не собирался вдаваться в подробности. А может и не успел, потому что в этот момент кто-то бешено застучал в дверь. Я почему-то посмотрел в окно, может быть от того, что чтобы бросить взгляд на дверь мне понадобилось бы повернуться на 180 градусов. В любом случае я не стал этого делать. В окне кроме утра и пасмурного неба я увидел припаркованную прямо возле моего подъезда машину. Пусть мне оторвут все что угодно, но когда я ходил за сигаретами ее там не было.
Так медленно все описывается, а ведь на самом деле все произошло за какие-то микроны секунд. Стук в двери неожиданно прекратился, и осталось лишь легкое и пустое эхо, все так же отдающее в затылок. Я положил трубку возле телефона и пошел смотреть в глазок. Он стоял один на клетке лестнице между гнутых ребер перилл. Ощущение было такое, будто это он смотрит в глазок, кто это там стучится в такой час, а не я. В реальности же все было наоборот. Хотя в какой реальности или в чьей?
Не помню уже как, вскоре он уже сидел напротив меня. Или я сидел напротив него. Его губы двигались, когда до меня доносились его слова.
Я мог бы написать, что он много и не к месту шутил, если бы это хоть как-то соответствовало действительности. На самом деле говорил он мало, сухо, вяло и я бы еще сказал, что крайне примитивно. Хотя, в конце концов, к чему тут красноречие. И мне и ему нужны были деньги. Я умел писать... нет как-то глупо... я был писателем (почему "был")... я писатель - ему нужны тексты. Вот и все собственно.
Заказанные тексты напоминали жутко идиотские монологи для плохих актеров в плохих театрах. Это было почти так.
Это действительно были монологи. Жалостливые до безобразия. Тексты должны были быть настолько тщательно продуманы, чтобы не просто вызвать сострадание (не вызывая отвращения), но и заставили поверить при самой неуклюжей игре актеров (хотя это было почти исключено), и расстаться с тем, с чем человек редко когда расстается по собственной воле. Расстаться с деньгами!
Подведем итог.
Я писал жуткие монологи для косых, слепых, хромых, безногих, безруких, обездоленных, нищих, неимущих, бомжей, беспризорников, униженных и оскорбленных, проклятых, обманутых, брошенных на произвол судьбы, потерявшихся в мегаполисе, прокаженных, больных раком, СПИДом... список можно продолжать еще на пару листов.
Актеры, игравшие этих несчастных, и вправду некогда были теми самыми несчастными, правда, с течением времени, несмотря на большие внутренние налоги, им уже удалось порядочно разбогатеть за счет сердобольных граждан. Многие из них копили на квартиру в Москве, поскольку, накопив на желанную операцию, они тут же лишили бы себя этого нелегкого, но стабильного заработка. Не все, конечно, были страдальцами, которых старательно изображали. Труппа состояла также и из неудачников-актеров или людей с яркими артистическими данными, которых не разглядели в Щуке и прочих ВУЗах.
Где происходили репетиции этого самого успешного театра, не знал никто, я в том числе. Однако каждый божий день тысячи актеров выходили на подмостки метро, электричек, улиц, торговых центров и рынков.

10.

Человек обладает набором из множества разных склонностей. Преимущественно к деньгам. А уже потом он общественное животное. Деньги, как известно, любят счет.