Чужие правила

  Какой сильный ветер! Ветер – отовсюду. Толкает в спину, дует слева и справа, поднимается из-под ног, обрушивается на голову…
  Ненавижу этот ветер. Сколько помню себя, он никогда не затихает, не даёт мне ни мгновения передышки, снова и снова заставляя смаргивать с глаз невольно выступившие слёзы.Сколько себя помню. А это – вечность. Я стоял здесь вчера, неделю назад, сотню и тысячу лет, ровно столько же, сколько на свете существует человек. Вокруг меня – безграничная пустыня, в которой вместо песка под ногами сверкают мелкие стеклянные осколки. Всякий, кто идёт этой тропой, стирает себе ноги в кровь. Поэтому сюда ведёт не слишком широкая алая полоса – за несколько тысяч лет кровь словно впиталась в острые мелкие осколки. Каждый, кто проходит по этой тропе сюда, двигается босиком. Так принято: босиком и полностью обнажённым. Это не мои правила.
  Стеклянное поле сзади меня, справа и слева… Только впереди его нет, там пропасть. Она разверзлась прямо у меня под ногами и уходит в никуда, так глубоко, что даже я не могу увидеть её дна. Впрочем, дна, возможно, и нет. Даже скорее всего нет. Тот, кто падает в эту пропасть, никогда не достигает конца. У него впереди бесконечная вечность – плата за всё то, что он сделал до того, как пришёл ко мне по кровавой тропе. Но это тоже не мои правила. 
  Я стою лицом к пропасти уже которую тысячу лет, выполняя рукой одно и то же движение. Сзади по правую руку ко мне протянулась бесконечная череда людей, ожидающих решения своей судьбы. Кого-то из них я толкаю в спину – и они падают в пропасть. Без криков, стонов или расширенных от ужаса глаз, просто принимают свою судьбу такой, какая она есть. Им нечего терять. Там их ждёт бесконечность, темнота, безграничность, тишина… Люди обречены на них. Это не мои правила.
  Иногда я не подталкиваю очередное тело в пропасть. Придерживая рукой, медленно проношу над бездной, чтобы дать увидеть отсутствие дна, а потом отпускаю руку, когда человек уже находится над твёрдой почвой. И он, счастливо улыбаясь, бежит по осколкам назад, не обращая внимания на боль, чувствуя лишь радость от того, что ему дан ещё один шанс. Это значит, что человек пока не обречён на бесконечность, что пока он может вернуться, дабы попытаться прожить свою жизнь заново и, возможно, чего-то достигнуть. Некоторые возвращаются через несколько десятков лет, а я снова проношу их над пропастью, опускаю на осколки и слежу глазами, как они, точно так же счастливо улыбаясь, бегут по стеклу. Снова и снова через каждые шестьдесят-семьдесят лет. И каждый раз они счастливы, что им дан шанс. Глупые… не понимают, что скоро опять вернутся ко мне, не понимают, что когда-нибудь я должен буду не перенести их на стекло по левую руку от меня, а толкнуть во тьму. Это не мои правила.
  За тысячи лет однообразного движения моя правая рука затекла, а болит уже так давно, что за это время я даже привык к боли. Прекратись она сейчас, я непременно удивился бы. Сколько раз я пытался замереть и не проделывать это мучительное движение рукой, решающее судьбы миллионов! Сколько раз я левой рукой хватал правую, прижимал к груди и не отпускал! Бесполезно… Если ей и не удавалось вырваться, в ход вступали крылья. Ах да, крылья… Всё время про них забываю. Они так неподвижны и неощутимы, что я постоянно отвыкаю от них и от того, что если правая рука прижата к груди, то за дело берётся правое крыло. Оно, как и рука, не слушается меня, выполняя заученное тысячелетиями движение, будто не принадлежит мне, а живёт своей собственной жизнью. Те люди, которые стоят за моей спиной, тихо охают, видя крылья. Что ж, оно и понятно… Где бы им ещё когда-нибудь видеть настоящего ангела, да ещё так близко? Однажды кто-то даже осмелился прикоснуться к моему крылу, прежде чем был перенесён над пропастью. Или сброшен? Уже не помню, но это и не важно. Странно, что я никогда собственными глазами не вижу своих же крыльев, даже не могу сказать, какого они цвета. У ангелов крылья обычно белые. Наверное, белые крылья за спиной – это красиво. Наверное… Но мне не дано это знание. Это не мои правила.
  Напротив меня, стоит лишь перевести взгляд на ту сторону пропасти, стоит ещё один ангел. Вот только крылья у него определённо серые. Он стоял тут столько же, сколько и я – почти вечность. Я зову его ангелом смерти. Почему? Потому что это он заставляет меня толкать всё новых и новых смертных в бездонную пропасть. Именно он.
  Ангел смерти никогда не сводит своих глаз, таких же бездонных, как эта пропать, с моего лица.
  Ангел смерти никогда не позволяет мне отвлекаться.
  Ангел смерти никогда не даёт мне возможности уйти с этого проклятого места.
  Ангел смерти делает из меня своего слугу, заставляя совершать его работу.
  Ангел смерти никогда сам не марает свои красивые руки с белоснежной гладкой кожей.
  Ангел смерти никогда не прикасается к грешным телам смертных.
  Ангел смерти никогда не меняет выражения своего лица.
  Ангел смерти всегда улыбается, лишь иногда чуть хмурясь, если я слишком часто не толкаю людей вниз, а даю им новый шанс.
  Ангел смерти всегда вмешивается, если я что-то пытаюсь изменить.
  Наверное, всё это - его правила.
  Но как же я устал жить по чужим правилам! Устал стоять на мелких стеклянных осколках, чувствуя, как их острые края с каждой минутой всё глубже впиваются в мою плоть… Устал ощущать каждой клеткой тела ожесточённый ветер, который явно задался целью пронзить меня насквозь… Устал не знать, какого цвета крылья трепещут за моей же спиной… Устал убивать несчастных смертных, если в чём и повинных, то лишь в своей наивной глупости… Устал понимать, как они меня ненавидят, когда который раз проходят по алой дороге к краю пропасти, ожидая моего (как же, прямо-таки и моего!) решения… Устал просто стоять здесь, устал быть, дышать, видеть, слышать, ощущать… Устал жить! Устал от правил.
  Набрав в грудь стеклянно-холодного воздуха, оттолкнув колонну смертных назад, делаю шаг – первый за всю ту бесконечность, что нахожусь здесь. Ветер подталкивает меня сверху, и я чувствую под собой пустоту… Пропасть, бездна, да хоть яма – всё равно! Лишь бы самому познать эту бесконечность, бездонность, безграничность, которую дарю людям. О чём я думал? Какое же это наказание? Это – освобождение! Как давно я хотел, чтобы всё это для меня закончилось… Просто лететь вниз, в темноту, в тишину, ко дну, которого не существует, к свободе… Впервые ощущать свои крылья, но не расправлять их, а прижимать к уставшему телу, балансируя на грани сна и яви… Наверное, это и есть счастье. И уж точно – мои правила.
  Но ангел смерти не допускает самовольного ухода своих слуг… Он сорвался в пропасть вслед за мной. Он схватил меня прямо за крылья и изо всех сил дёрнул вверх. Он взмахнул своими – серыми – крыльями и начал поднимать меня. А я ничего не мог сделать, я просто кричал. Кричал от боли, пронзившей мои плечи, из которых с кровью выдирали крылья. Кричал от безысходности, что не могу избавиться от жизни. Кричал от страха, что никогда не смогу снова упасть в эту бесконечную пропасть. Кричал от понимания, что у меня уже есть собственная бесконечность – стоять на краю бездны и решать судьбы людей. Кричал от ужаса, что это никогда не изменится.
  - За что? – это всё, что я смог выдавить из себя, подняв глаза на своего серокрылого мучителя.
  - Таковы правила. Не твои правила. Не мои правила. Это твой долг… - шепнул он мне, прикоснувшись холодными губами к мочке уха. Мне показалось, что в его едва слышном голосе прозвучала толика сожаления. Ангел поставил меня на алый круг – мою собственную кровь на стекле – и отлетел чуть дальше. Я смотрел на серые перья его крыльев, чувствуя, как по моим щекам быстро сползают холодные капли.
  - Почему? – всё моё тело задрожало, от пальцев ног до кончиков крыльев. Я отвёл руку назад, сжал кончик крыла и дёрнул, стиснув зубы от боли. Сжимая в кулаке несколько своих перьев, я прижал ладонь к груди, почему-то боясь взглянуть на них.
  - Глупый… - теперь ангел сказал это на самом деле грустно, словно жалея меня, словно сочувствуя. Я задержал дыхание. – Глупый… Ведь это ты – ангел смерти…
  …Перья в моей ладони оказались чёрными…   

25.03.2003.