Карамелька
Список действующих лиц.
Мама - симпатичная, ближе к красивой, сорокалетняя женщина, имеющая хорошую работу, легкий секс с шефом, регулярный с любовником, и раздражающий с мужем. У нее есть стиль: одежда, туфли, прическа, макияж, загар, все выверено и делает ее моложе и красивее. Уверенная женщина.
Папа- ухоженный. Есть такие типажи. У них все хорошо, без проблем. И это выражается в их внешности. В общем, только что купленный автомобиль, не ролс- ройс, но мерседесс точно.
Старший сын. Молодой человек без определенных занятий и привязанностей в жизни. Не то чтобы не успел, а как - то лень было обзаводиться. Он не бездельник, учится в университете, но только для того, чтобы родители не приставали. Есть девушки, для секса, не для чувств.
Младший сын. Чуть лениво, вразвалочку идет по дороге старшего брата. Собственно, когда все в порядке: родители, холодильник, интернет, деньги, и появляются дети- растения. Живут, потому что живут. Поколение матрицы.
Священник - хороший человек. Не подумайте, что другие персонажи плохие люди. Священник действительно хороший человек.
Врач - циник, верящий в чудо. Но это глубоко в душе. Профессия требует цинизма. Она так защищается от ежедневных человеческих драм и горя.
Скин - скинхед, я верю в него. Что - то есть детское в его глазах. Он их прячет. Опасается, что соплеменники по стае увидят его глаза. Нельзя. Он вожак.
Карамелька - Храм, затерявшийся в переулках Арбата. Его долго реставрировали, а когда завершили и сняли леса, то его стали звать карамелькой, - такой красивый и необычный он получился. Приходите, увидите сами.
Дом - панельный кооперативный: один подъезд; девять этажей; серый, страшный. Долго приживался среди особняков и доходных домов, как бедный родственник в коридоре, на сундуке. Зато на Арбате. Он этим гордится. Смешной.
Воронок - старый, скрипучий автомобиль, служит милиции для передвижения, не любит красный свет и пьяных.
И еще. Первое название было - " Рождество". Остановил Бродский, его рождество. Поэтому я изменил название. И не жалею. Карамелька. Радостно. Кисло-сладко. И недолго.
- Старший -
Родители улетали на море. Рождество на пляже - очень по- русски. Опустил глаза, слушаю. Деньги в сейфе, еда в холодильнике. Следить за младшим. Стиралка. Посудомоечная. Сам знаешь. Мама торопится. Текст повторяет последние два дня. Я запятые выучил. Сейчас - посмотри на меня. Ты меня слушаешь? Посмотрел. Волнуется. Мы с братом остаемся первый раз в жизни одни. Для нее это катастрофа. Меняй трусы и носки. Я тебя умоляю. От тебя так пахнет потом, когда ты вовремя не меняешь белье. Душ - каждый день. Повторы. Хорошо, что воняет. Девчонки не будут приставать. Домой не приведу.
Мама заводится - ты всегда все превращаешь в глупость. Дима, скажи ему что-нибудь, наконец. Дима - отец. Сейчас скажет. Хлоп. Подзатыльник. Чуть не упал. Отец объясняет коротко. Белье придется менять, стирать и убирать тоже. Папа попросил. Не трогай малыша, что ты его обижаешь. Мама. Непоследовательная. Мама по имени доброта. Домашнее солнце. Папа строг, иногда справедлив. Может мимо ушей пропустить сообщение - я начал курить. В ответ - кури приличные и не в подворотнях. Либо - я выпил водки. Ответ - Только хорошую. А за сообщение о двойке по физкультуре может гонять по дому с криками вождя краснокожих и, периодически наносить поражающие удары по бледнолицему врагу - по мне. Так, продвигаемся к выходу. Чемоданы в прихожей. Сели на дорогу. Пожатие отца, поцелуй мамы. Щелчок замка. Выглядываю в окно. Чемоданы в багажнике. Хлопнули двери машины. Тронулись.
Один. Брат не в счет. Да-а-а , родственнички, вы пожалеете, что оставили нас одних. Мы устроим праздник души и тела. Интересно, зачем Шанс переименовали в душу и тело. Это шифровка или дешифровка? Кроссовки. Шнурки тянутся за мной, не завязываю; штаны тянутся за кроссовками. Вперед, в Хамок. Ступеньки вниз. Дверь ногой. Больно. Заперта. Звоню. Открывают. Сегодня у меня вечеринка. Пауза. Рев восторга. Похоже, я перебрал. Много их получается. Тут не родители, я сам пожалею, что один остался.
Дома беспорядок. Убирать после отъезда - плохая примета. Родители оставили настоящий бардак. Мешки, сумки, коробки, вещи - пейзаж после отъезда в отпуск. Они всегда так собираются, - в последний момент, даже мгновение, что в театр, что в отпуск. Все решается в секунды. Завтра в отпуск, а сегодня вечером, обязательно поздним вечером, появляются билеты, путевки и визы. Одновременно объявляется военная тревога по сбору вещей. Военная потому, что это происходит с боем. Мама складывает вещи, папа их выкладывает. Любимая картина. Вечный двигатель нашей семьи - противоречия. Два полюса семейной жизни - мужской и женский. У них, у родителей вообще странная жизнь. На мой взгляд она не очень счастливая, хотя я точно и не знаю, что это такое - счастье. Может, то, что мы вместе, и есть счастье. Я и брат - счастье для родителей. А для меня проще. Чуть обмана, чуть лени, чуть безделья и побольше денег в кармане на бильярд, пиво, сигареты - мой коктейль счастья. Учеба? Ни-ни. Тяжелая работа, которую придумали в эпоху реальности. Виртуальная жизнь не требует знаний, только навыков. Придумали тоже: знания, учеба, карьера - скучно. Бабушка рассказывала, что отец не очень в учебе был прилежен. А вот смог же пробиться - выбиться. Если без сарказма - он работяга. И я буду- придет время, гены скажут громким и противным голосом: -« Иди работай». Ужас. Вот возьмусь и все уберу. Стой. Мы же договорились ничего не убирать. Несколько дней. Точнее до приезда родителей. Чуть не забыл. Новая серия Масяни. Компьютер, зеленый глаз, сайт. Наслаждаюсь. Масяня третий день на такси домой едет. Мне бы после вечеринки не повторить ее прикол. Масяня, масяня, не бил тебя батяня. Веселенькая рифма. Поэт. Как же это - печкин, овечкин. Вспомнил, поэта звали цветик, что-то голубое. Изучаю холодильник. Если народ съест все, что мама заготовила, и выпьют все отцовское спиртное, они заблюют квартиру. Не буду подпускать к холодильнику, все выдавать по карточкам и только самому. Мама рассказывала, что покупала мне молоко по талонам. Наверное это было птичье молоко. Одна проблема. Как выпью, меня несет, становлюсь щедрым .Еда?! Холодильник нараспашку. Выпить?! Весь бар ваш. Деньги? Карманы вывернуты. Надо поберечься от таких жестов. Завтра жить тоже надо будет. Ванная комната. Зеркало. Лицо ничего. Бриться лень. Зубы чистил утром. Волосы в норме. Больше геля нельзя. Будет смешно. Прыщ рядом с ухом. Выдавил. Больнооо. Противно. Я симпатичный парень. Больше чем симпатичный. Папа меня уродом называет, для профилактики, чтобы не превратился в нарцисса. Опять цветы в голове. Цветы - вода - дождь - слезы - зеркало - бритва. Почему так грустно. Так все здорово. И так грустно. Смешно сказать. Родителей нет в доме. Вот почему. Капля - луч - блик-штора-окно. Они где-то в небе. Точки в точке. Многоточие.
Папа
Шереметьево. Невыспавшийся пограничник. От таможенника несет перегаром. Родина провожает на заслуженный отдых. Жена роется в сумке - проверяет документы, билеты. Нормально. За время отпуска таких проверок будет 357. Это средняя цифра. Рекорд был в Англии - 603 раза, в результате – украли сумочку. Она абсолютно нормальная, но бзик такой,- проверять. Формальности прошли. Я в бар. Пинту гиннеса. Жена по магазинам. Отпуск начался. Весь рабочий хлам выбрасываем из головы. Только море, солнце, жена и соседки по пляжу. Гиннес. Пил бы и пил. Интересно, чем мои балбесы сейчас занимаются? Ответ прост, тем же, чем сам занимался, когда родители уезжали в отпуск. Научился курить, первый раз напился, поцеловал девчонку. Только ли поцеловал? Не привирай. Только. Конечно, горячо целовались и руки болтались в обжигающих местах. Но это действительно были только поцелуи, не больше. Теперь экстраполируем на моих балбесов. Курить? Терпимо. Сигареты оставил приличные. Выпивка? Виски, джин и вино в баре. Только бы до коньяка не добрались. Жалко. Коллекционный. Девочки? Я не купил презервативы! Или купил? Это паника. Купил и оставил на видном месте. Можно быть относительно спокойным. Покуражится засранец, но качественно и безопасно. А младший? Не знаю. Надеюсь, что старший не втянет его в свою компанию. Рано ему еще подобные радости. А он, наверное, считает, что уже опоздал. Смотрю на жену. Даже завидно стало. Тут все известно, а у парней неизвестность, поиск. С другой стороны, с этим поиском намаешься. Жена пристегивает меня. Взлетаем. Что? Садимся? Или пива много выпил или задумался сильно. Спал? Я? Не заметил. Прилетели. Сумки. Вечная проблема. Жене нужны вещи, мне - свобода. В результате вещи оказываются в сумке, сумка в моей руке и будь свободен, пока не вспотеешь. Это не Кипр! Ищу глазами жену. Она в другой очереди на паспортный контроль. Кричать " где мы?" смешно. Подожду. Пограничник трезвый. Хороший признак. Паспорт выдан. Я на территории отдыха. Изучаю штамп. Мальта. Быстро пролистываю последние дни перед отпуском. В какой момент я потерял контроль? Жена сама все решила? Вспомнил. В ночь с пятницы на субботу я пришел «никакой»: друзья, баня, коньяк. Ночной чай и разговор об островах Я сказал- любой, но думал о Кипре. Другие острова я не признаю. Благодари бога, что Мальта, а не Исландия. Надо меньше пить и раньше приходить домой. Жена рядом. Довольна. Значит она точно знала, куда летела. Уже хорошо. Берем такси, загружаемся. Она считает вещи. Опять что-то проверяет в сумочке. Быстрые узкие дороги. Гостиница на берегу моря. Берег - серый булыжник. Море-изумруд. Голубое акварельное небо. Номер: спальня, гостевая, два туалета. Жена ворчать не будет, а то сядешь, откроешь чтиво и крик-вопрос: Ты еще долго? Кровать широкая, не мягкая. Отлично. Отдых . С чего же тебя начать? Жена летает по номеру. Ненароком выпорхнет. Жена зовет на пляж. После самолета, таскания сумок!? Только в бар. Бокал белого холодного вина. Не напьюсь. Подождать обеда? Лучше я подожду тебя в баре.
Мама
Умчался. Хотя бы свои вещи выложил. Нет. В бар, радоваться. Хорошо, что ушел, без него быстрее. Начнет свои глупости, а это зачем, а это куда надевать будешь. Куда? Зачем? На всякий случай. Пока его нет, выкурю сигарету. Не любит, когда курю. Сам дымил, не замечал запаха. А теперь такой неженка, легкий запах и уже кашляет, краснеет. Не пойму, специально, чтобы мне досадить или действительно так реагирует. Но он прав, бросать надо. Первая затяжка - самое главное в сигарете. Балкон большой. Из соседнего номера вышел красавец. Белозубый, золотистый. Делаем вид, что смотрим на море. Я подсматриваю за ним, он за мной. Я вижу его мелькающие белки. Курортный роман? Поиграем с красавцем. Задерживаю взгляд на его плавках. Пройдоха. Заметил и коснулся рукой выпуклости в плавках. Такую поспешность я не одобряю. Ушел. Появился в рубашке, брюках, в руках бутылка вина и два бокала. Значит, в номере кто-то есть. А я размечталась. Докуриваю. Собираюсь уходить. Его улыбка. Хороша. Предлагает бокал вина. За знакомство. Почему нет. Касается моих пальцев. Игрун. Глоток. Приятное вино. Молчит. Улыбается. Не переношу молчание. Муж молчун. Ничего не рассказывает. Сядет и смотрит телевизор. А так хочется поговорить, переживать вместе удачи и неудачи, дать совет. Куда это меня унесло? Киношная жизнь. Глупая и неинтересная. Хорошо, что муж молчун, и красавец, если молчун, тоже отлично. Меня хватит с разговорами. А что у мужа на работе происходит, я и так знаю, через секретарей и помощников. И даже больше, чем надо. Красавец подливает вина. Рука Давида. Подливай, красавчик. На здоровье. Пью до дна. Одобрительно смотрит. Подпоить хочешь и в постель затащить. Собственно, почему нет. О муже не забудь. Удивиться, обнаружив жену с красавцем на двадцатой минуте отдыха. Смотри лучше на море. Безбрежное. Небо бескрайнее. Яркий парашют. Под ним на тонких ниточках запятая любителя полетов. Отдых… Действительно отдых. Подруга, а вещи и муж? Ухожу. Вещи по полкам и вешалкам. Душ. Бегом в бар. Сидит, голубчик. Не скучал. Пустая бутылка вина и смешливая девчонка рядом. Пока меня не заметил, вернусь в номер. Красавец сбежит. Упсс. Машет рукой. Когда он научится вставать при появлении женщины. Никогда. Кресло неудобное. Низкое. Колени и бедра на выставке. Хватит. Это же море. Пусть смотрят. Девица - красавица. Везет нам сегодня.
Сосед - красавец, девица-красавица. Я просто в Москве засиделась и все загоревшие и молодые кажутся красивыми. Как это, если ваше отражение в зеркале и фотография в паспорте похожи, значит вам пора в отпуск. Опять вино. Хорошо. Пьем. Девица действительно красавица. Не глупая. Я захмелела. Иду в туалет. Холодная вода на лице. Не люблю зеркало. Напоминает - юность прошла. Кокетка. Какая юность. Молодость давно прошла. Салфеткой промокаю лицо. Нет, молодость еще не прошла. Зачем же себя хоронить. Еще очень даже ничего. Возвращаюсь. Воркуют. Муж или пьян, или девица ему безразлична , иначе бы он так открыто и нагло не болтал с ней и не заглядывал в ее глаза. Встаю. Я буду в номере. Время потеряла. В номере холодно от кондиционера. Выключаю. Открываю лоджию. Аромат и влага моря. Вытягиваюсь на диване. Пульт телевизора. Замелькали программы. Пусто. Музыка, новости и реклама. Когда муж терзает телевизор, я раздражаюсь, ухожу. Специально громко включаю телевизор в спальне. Тактика выжженной земли. Когда одна, - тоже терзаю телевизор и себя не ругаю. Объяснимо. Себе любимой все можно простить. На лоджии движение. Тень. Осторожно, незаметно, выглядываю. Мой красавец? Другой. Хорош. Появился и мой красавец, обнаженный. Боже. Я задернула штору. Размечталась старая дура, слюни распустила. Вот жизнь. Как мужчина красив и мускулист, так обязательно голубой. Или мне показалось. Выглядываю. Лежат. Загорают. Глаз не оторвать - эскимо в шоколаде. Скрипнула балконная дверь. Я под взглядами красавцев. Идиотский взмах руки. Привет. Присоединиться загорать. Устроить нудистский пляж? Очень мило. Спасибо, мужу обещала подойти в бар. Мужу привет. Точно голубые. Зачем мужу привет? В их номере голоса. Красавцы исчезают. Наверное, пришли такие же. Знакомый голос в их номере. Пьяный голос мужа. Ничего себе. Голос девицы. Она тоже в номере. Не понимаю. Разговор громкий. Муж приглашает на ужин. Кого? Красавцев? Девицу? Всех. Он пригласил всех на ужин. Спятил. Я взяла голубое платье. В тему. Ужин так ужин. Отпуск же: непонятные мальчики, непонятная девица, непонятный муж. Тихий семейный отдых.
Младший
Старший забрался в ванную. Изучает свою физиономию. Не понимаю его. Странный характер. За собой следит, а что вокруг - наплевать. Как в таком бардаке можно гостей принимать. Не могу. Ему без разницы, а мне стыдно будет в глаза смотреть его приятелям. Тем более я всех знаю по Хамку. Надо навести порядок. Нужны темп и настрой. Музыка. Рамштайн? Найвиш? Не потянут. Темп и настрой. Классика. Первый Чайковского? Слишком красиво. Шестая Малера. Мрачно и без темпа. Есть. Бетховен, пятая. Вывожу с компьютера на музыкальный центр и экран. На экране атмосфера, случайный выбор,- подходит. Погнали. Та-та-та…Пылесос орет сильнее. Добавляю. Конец жизни соседям. Переживут. Час тяжкого труда - квартира радует глаз. Брат сидит в ванной. Что они есть будут? Холодильник забит, но из этого надо что-нибудь приготовить. Брат гостям может вполне выложить немытые фрукты и кусок колбасы. Приготовим на закуску оливки. Отец сам выбирает. Он их различает. Говорит что, одни вареные, другие маринованные.Он делает так - оливки, немного оливкового масла, немного лимона, белый хлеб. Макаешь хлеб в смесь масла и лимона, оливку в рот, туда же хлеб. Язык растворяется. Готово. Что еще? Французский сыр, французский хлеб, французское белое вино. Просто и хорошо. Не поймут. Банка пива и сигарета - и вся вечеринка. Приматы. Оливки и сыр в кабинет отца - для достойных. Брат там обычно наиболее близких подруг собирает. Старший вышел из ванной. Довольный и красный. Мастурбировал. Теперь можно бить в точку. Я чего собственно, упираюсь, мне деньги нужны на вечер. Держатель капитала старший. Мне деньги доверять нельзя, все в пыль. Зачем деньги? В клуб пойду. Ты же не хочешь, чтобы я тебе мешал. Не хочешь. Конечно, развратом при младшем брате стыдно заниматься. Тогда плати. Я убрал квартиру и приготовил оливки и сыр. Благодарит. Где деньги, которые дал вчера? Издевается. Черное собрание, бокал хеннеси, немножко гиннеса и все деньги. Можно обойтись явой, бочкаревым и армянским. Не дашь? Еще как дашь. Я остаюсь дома. Ко мне в комнату не заходить. Если будете шуметь, выключу музыку и выгоню гостей. Родители оставили все по счету. Его зарплата в Маке через неделю. Зачем так много слов. Ты сдаешься, братик. Следующую неделю будем сидеть на голодном пайке. Так это следующую неделю. Дает сто баксов. Примат. Приличные дома на евро перешли. Пока, братишка, гуляй. Сто баксов. Старший брат называется. И что я на них должен делать? Идти в дешевый клуб. Почему я должен свои лучшие годы проводить в забегаловках. Только сосунки балдеют от Министерства и Кода. Думаем. Сигареты есть, коньяк во фляжке. Качество внутреннего потребления я обеспечил. Теперь интерьерчик. Куда? Пробка. Сегодня клубный день. Там будет катастрофа. Ка-та-стро-фа.. Смешное слово. Лифт - ка. Такси-та. Тверская - стро. Гараж - фа. Правильно. Гараж. Стальная дверь. Ручка с дверь. Охранник больше двери. Черный костюм, короткая стрижка, дешевый одеколон, оловянный взгляд. Говорят, что клонировать не научились. Научились. Иначе откуда у всех охранников квадратные подбородки и кривые ноги. Подождите. Вы заказывали? Тебя нет. Оловянный взгляд. Не понял. Понял бы -убил. Длинноногая стерва ведет в глубину. Быстрый взгляд. Знакомых нет. Улыбка официантки. Давно набивается в подружки. Говорят, балуется наркотиками. Непрогнозируемая. Заказываю. Обычно и быстрее. Обычно - самбуко. С огоньком. Мне нравится, особенно, как народ смотрит. Самбуко вовремя. Стало веселее. Снимаю куртку. Под ней прикольная майка со светящимся скелетом. Танцующий скелет. Вокруг одинаково вонючая публика. Что модно, то и льют на себя. Все воняют японцем. Ди-джей придурок. Играет для себя. Черт с ним. Ухожу. На «Известиях» реклама - мы печатаем историю. Крепкий слоган. Пе-такси-ча-арбат-таем - дом. Горят все окна - спальня родителей и кабинет тоже. Братишка веселится. Я обещал не возвращаться. Вчера. Час ночи. Значит уже завтра. Вперед. Слово не будет нарушено. Формально. Братишка выгонит. Он может. И пинками ускорит. Брат-зверь. И за что уважаю? За справедливость. Если пинок - то за дело. При моей суетной жизни это часто происходит, в смысле пинков. Решился. Захожу в подъезд. Перед лифтом парочка целуется. Гости брата. Чуть выше по лестнице - еще одни стонут. Он их что же, выгнал. В квартире места достаточно, зачем по лестницам жаться. Дверь открыта. Увидел бы папаня, он бы уши оборвал. Заглядываю. Прихожая завалена одеждой. Горой на полу. Интересно, сколько их тут. Кухня. На столе горит свеча, за столом человек десять, пьют чай. На меня ноль внимания. Закрадывается подозрение, что они не простой чай пьют. Проехали. Зал: на диване, полу- парочки, целуются, возятся, сексом не занимаются. Приличные парочки. Иду дальше. Понимаю, почему народ в подъезде. Действительно мест нет. Где брат? Последняя дверь - спальня родителей. Нажимаю ручку. Закрыта. Прислушиваюсь. Зову брата. Щелчок. Вываливается, шипит на меня, гонит. Не обращаю внимания. Любопытство. На кровати родителей - девица. Я бы тоже не отказался. Резинку не забыл? Потом тщательно уберитесь. Родители не одобрят следов твоей постыдной страсти. Говорю в закрытую дверь. Голос девицы - а он милый. Иду на кухню. Холодильник пуст. Запасы на две недели. Бедная мама. Бедный я. Брат терпеливый, а я поесть люблю. Облом на две недели. Разозлился. Прекращаю чаепитие. Пора по домам! Вываливайте! Послушные, как зомби. Одеваются и уходят. Здорово. Осмелел. Включаю свет в зале. По-домам. Вас мамки и папки ждут. Встают, щурятся на свет, уходят. Выгоняю всех. Закрываю входную дверь. Прислушиваюсь. Из спальни ни звука. Закончили. Стучусь. Пора домой, мама ждет. Волшебное слово. Вскрик. Торопливые движения. Дверь нараспашку. Где мама? К слову. Идиот. Не вежливая девочка. Подзатыльник от брата. Тоже мне, любитель сладкой морковки. Я тебя спас от длительного и нудного прощания. Известное дело. Пять минут секса и два часа разговоров о единственной любви. Любят слушать всякий бред. А он подзатыльник. Спрашивает где гости. Дома давно, второй сон видят. Опять недоволен. Собирается провожать девицу. Рыцарь. Такси вызови. Долго ждать? А по городу в три часа ночи шляться? Аргументы мимо. Герой. Оделись. Ушли. Выглядываю в окно на кухне. Идут в обнимку. Неужели влюбился. Давно не было. Он в восьмом классе влюблялся. Цветы носил, провожал каждый день из школы домой. Она его прогнала. Так я понял. После той влюбленности он стал циником. Любви нет. Секс только для соблюдения физиологического равновесия в организме. Для профилактики прыщей. Направляются к Арбату. Правильно. Народу много, даже ночью. На Смоленке всегда есть такси. Срач дома подходящий. Окурки. Нюхаю. Травка. Придет, я ему глаз на жопу натяну. Как он разрешил дома курить травку! Пустая бутылка абсента. Ну, у тех кто чаек-абсент пил, точно крыша съедет. Погуляли ребята по рецептуре Масяни. Скромно и со вкусом. Обертки от конфет. Дети. Травка с конфетками и абсентом. Меня бы вывернуло. Опять подоконник. Черное стекло. Белое кружево веток. Тихий храм. Золотой крест. Душа улетела в космос, нежный и бесконечный.
Врач
Звонок. Не брать. Знаю,- ничего хорошего. Опять кто-то заболел. Голубчик , подмени, помоги. Надоела полутороставочная жизнь,- на две ставки есть некогда, на одну нечего. Звооонооок. Не возьмууууу. Достанут. Да. Я. Отдыхаю. Ты же знаешь, только пришел домой. Поужинать в отделении? Охладили шампанское? Издеваетесь! Я с ног валюсь. Глаза вампира. Приеду, кровь выпью, - всю, по каплям. Готовы?! Припекло? Что случилось? У Петрова опять родилась девочка. Запил. Сразу бы сказали. У мужика горе. Дайте час поспать. Нет, машину не надо. На метро доберусь. За что спасибо? Сердцу моему спасибо, мозг же посылает тебя на все известные буквы и готов сожрать твой голос и телефонную трубку. Еду. Троллейбус. Метро. Пешком. Привычный запах хлорки и перегара. Трезвые к нам редко попадают. Лифт - гроб. Крышка захлопнулась. Поехали. Здрасте. Опять вниз. Чертова техника. В подвале въезжает каталка. Санитар из морга. Куда? В реанимацию, за Петровым. Пьян. Помогаю загрузить на каталку. Накрываю простынкой. Не дай бог, шеф заметит. Изнасилует. С этим у нас строго. Но раз в неделю кто-нибудь напивается. Стресс. Работа адова. Сестра обрадовалась. Ребенок. Не понимает, как можно напиться на дежурстве, точнее придти пьяным. Петров больных не смотрел. Не смог. Принимаю отделение. Назначения. Тяжелых нет. Сестры надежные. Одна очень хорошая. В смысле работы. За ними можно не проверять. Сделают на совесть. Поужинаю и сделаю обход. Телевизор, беда наша. Сразу две программы идут. Вот и сейчас. Новости на НТВ и задница на МТВ. Задница сообщила - Путин в Индии. Будем вооружать индусов. Новости из задницы. Холодное шампанское. Приятно. Новых больных нет. Посплю до тревоги. Иногда везет. Можно ночь поспать. Подарок судьбы. Проваливаюсь. Сон. Покой и ужас. Снег перемешанный с грязью. Будят. Голова раскалывается. Глаза не открываю. Советуют облить холодной водой. Слишком. Открываю один глаз. Врач из центра телемедицины. Помоги. Никого не могу найти - а вопрос срочный. Пошли. Бегу по длинным коридорам. Врач в догонку тараторит: Звонок из Архангельска, из областной больницы. Больной Ломоносов. Поди еще и Михайло?! Академиков лечат в спецбольнице. Зачем будил? Не Михайло, не академик. Алкоголик. Выпил какой-то дряни. Весь синий. Картинка есть? Да. Пришли. Рассматриваю. Действительно синий. Больной давно без сознания? Рядом с кроватью - врач и медсестра. Часа два. У врача глаза круглые. Молодой. Что пил? Не знаем. Подмигиваю врачу. Я знаю отчего он посинел. Видел таких баклажанов. Стеклоочиститель. Дааа….??!! Да. Еще как да. Экран погас. Даже спасибо не сказали. Не обидно. Больного надо вытаскивать. Чаю налейте. За бесплатно работать не хочется. Суета. Пар из чайника. Покрепче? Нет, шампанского хватит. Надо быть в форме. Под утро жмуриков повезут. По телевизору- рождественская служба. Красиво. Повезло нам с Патриархом,- за душу берет. Или это шампанское не выветрилось? Не углубляйся. Патриарх словом лечит. Вот и мне легче стало. Темный коридор. Мелькнул огонек сигареты. Больные курят. Можно и перекурить. Лестничная площадка. Огромное окно. Садовое. Высотка Мида. Еле видно. Всматриваюсь. Я живу на Гагаринском. Старый дом, вечные соседи. Недавно сделал ремонт и соорудил французский балкон. Стеклянную дверь в никуда. Завораживает. Кажется, стоишь на краю мира. Под тобой Арбат. Всматриваюсь. Не вижу. Редкий снег размывает очертания зданий. Или это дым от сигареты. Все равно, архангельские могли сказать спасибо. Воспитание. Вежливы петербуржцы. Отточенная, интеллигентная вежливость, без надрыва. Больные из Петербурга - наслаждение для врача. Не просят, не требуют, все выполняют, и за все благодарят. Не деньги дают, как московские, просто говорят спасибо, просто улыбаются. Мы для них делаем все как для родных, и денег не берем. А москвичи,- пьяный за руль, пьяный в реанимацию, три мобильника, пять цепей. Полный коридор братвы. Переживают. Сальные шутки медсестрам и врачам. Дошел -добрел. Ординаторская. Тишина. Больных нет. Не люблю такие часы. Затишье перед бурей. За полчаса натаскают полное отделение. Укладываюсь. Заглянула сестра. Укрыла пледом. Спите доктор, все спокойно. Петров вернулся. Сидит в сестринской, водку пьет. Плачет. Укрываюсь с головой. Пусть пьет. Судьба у него такая - девиц рожать. Я спокоен. Я не женат. Или не замужем. Путаю. В свои тридцать три без жены, без детей. И честно, я доволен. Чем? Свободой. Мое главное достояние-свобода, а фабрика «Свобода» из этого делает мыло. А может, пока не встретил единственную, или меня не встретили. Тишина не нравиться. Тишина погоста.
Скин
Орет. Убить. Не сейчас. Покормит еще. Мать совсем одичала. В стены вжимается, когда его видит. Зачем живет с подонком. Ушла бы. Не пьет. Орет и бьет мать трезвый. Крыша едет. Выхожу из комнаты. Он. Злой взгляд. Куда? Врезать ему и забыл бы как разговаривать, не то, что орать. Куда я. Глаза в пол. Молчу. Бьет по руке. Куда? Терпение. Шаг. Еще шаг. Свобода. Вчера показывали по телику пацана, двенадцать лет, зарезал отца. Если такой же, правильно. Пацан не плакал. Деловито показывал, как резал. Как о скотине рассказывал. Улица - телом, душой я принадлежу ей. Правильная жизнь возможна только на улице. Дома - условности. На улице я сам правило. Лицо азера в окне киоска. До Арбата добрались. Бабка последнюю мелочь собирает. На яблоко. Одно. Слышу гнилые слова - яблоко хорошее, лечебное, поэтому дорогое. Бери бабка, помолодеешь. Беру яблоко. Целебное? Азер кивает. Улыбаться перестал. Дай второе. Посерел. Дает. Молодец. Бабуль, держи яблоко и иди. Подарок. Ушла. Оглядывается. Не верит. Прижимает яблоко. Коровий глаз азера упирается в меня. Целебное говоришь. Помолодеть можно. Яблоко блином расплющивается на лице азера. Белая мякоть покраснела. Азер упал. Посыпались яблоки, бутылки. Слабак. Отдыхай. Сжечь бы тебя и киоск. Меньше ублюдков, больше свободы. Вот и мои ребята, все в сборе. Лужники. Хоккей. Милиция проверяет на входе. Нас не трогают. Пропускают. Нас боятся. Выиграли. Набережная. Пацаны идут впереди. Я старший. Они боятся меня. Если я бью, то до конца. Жалости нет. Они так не умеют. Характера не хватает. Ударят, свалят и отбегают. Начал бить - бей до смерти. Иначе враг вернется и добьет тебя. Таков закон. Были случайные люди. Но их не жалко. Извиваются, в глаза заглядывают, думают это игра. Не игра. Удар. И все. На земле мусор. Я один раз следил, что будет дальше. Милиция. Зеленая машина. Загрузили труп. Морг. Забавное место. Воняет, но есть веселые жмурики - без голов, рук, ног, половинки. Тело не забрали. Я видел его родителей. Пришли, опознали и отказались забирать. Ушел из дома, наркоман. Не бедные. На машине приехали. Не забрали сына. Отказались от трупа. Сели в машину, включили музыку и уехали, а их парнишка так и остался лежать в морге. Мы никому не нужны, ни этому обожравшемуся городу, ни родителям. Проходим Арбат. Я машу пацанам. Скоро сверну. Живу на Староконюшенном. В длинном сталинском доме. Когда-то элитный дом. Теперь бомжатник. Нас случайно занесло в этом дом, по обмену. Родители гордятся, что живут в нем. Мне безразлично. Какая разница, где ты живешь, если те, с кем ты живешь - полное дерьмо. Пацаны сворачивают к стене Цоя. К синюшкам, цоевским фанам. Решили размяться. Не подхожу. Не люблю начало. Разговоры. Синюшные совсем обдолбанные. Махаться начали. Сами начали. Вкладываю в удар всю силу. Еще. На земле месиво. Вздрагивает. Лицо в крови и соплях. Добейте. Налетели, шакалы. Девчонка пацана кричит. Страшно кричит. Сейчас менты набегут. Уходим. Бегом. Около Вахтанговского играют джаз. Рваный ритм. Мой ритм. Танцую. Пластика зверя. Оскал зверя. Народ смотрит. Менты бегут по Арбату. Опоздали. Выхожу из круга. Вслед - аплодисменты. Я горю - кровь, мышцы, мозг. Зверь должен убить. Сейчас. Калошин, Сивцев. Домой налево, но иду направо. Я ищу жертву. Запах крови ведет меня. Жертва рядом. Вот она.
Священник.
Редкие снежинки бьются о стекло. Рождественский снег. Рождественская служба. Любимая. На Пасху тепло и радость идут от весны, в Рождество от человеческих сердец. Снежинки разбиваются. Дворники забились. Надо бы почистить. Ничего. Почти приехал. Сворачиваю с Садового, Глазьевский, Гагаринский, Левшинский. Вот и моя красавица. Восстанавливаем по крупицам. Иногда, кажется, жизни не хватит, все проклинаю, особенно после походов в Управу, к слугам народа. Плохие слуги. Тормоза. Резко. Чуть не наехал на старушку. Растерялась, мечется перед машиной. Выхожу. Добрый день. Вы в храм? Пойдемте, я вас провожу. Извините, если машина вас напугала. Держу за локоть. В ее руке зеленое яблоко. Заходим. В храме прохладно. Женщина проходит в глубину храма, кладет яблоко радом с иконой Божьей матери. Оно отражает пламя свечей, светится. Старушка вышла. Робко, как ребенок. Снег. Скользко. Черное пальто. Белый снег. Старость - догорающая свеча. Прохладно из-за строителей. Двери держали открытыми, когда заносили раствор. Работы идут в нижнем храме. Включили тепловую пушку. Воздух теплеет. Храм становится уютным, домашним. Шорох ткани. Потрескивание свечей. Лавра. Протяни руку и она рядом. Двадцать лет прошло. Ученичество в Лавре. Трудное и легкое время. Трудное для тела, легкое для души. Послушание - экскурсии по Лавре и в пещеры старцев. Разные люди - верующие, атеисты. Старцы мироточат. Для живущих в Лавре - это факт жизни, для пришедших - сомнения. Думают - обман. Экскурсия - два часа. После экскурсии вопросы. Правда ли старцы не ели? Правда ли, что жили под землей десятки лет? Тот человек молчал. Ждал. Черные глаза - одни зрачки. Экскурсанты разошлись. Заговорил. Тихо. Губами. Я страдаю. Я не вижу пути. Черные глаза смотрели мне в душу. Я не был. Мне доверили выстраданное. Черные глаза притягивали. Покайтесь. Вас терзают грехи. Снег над Лаврой. В Киеве той зимой было тепло. И снег был удивлением, чудом. Черные глаза поднялись к небу. Снег. Белый. Спасибо, юноша. Вы произнесли главное. Вера - это прощение. Тогда, ощущая прохладу снега, я почувствовал себя священником. Воздух прогрелся. Храм посветлел. Мы готовы к службе. Зашел торговец, владелец магазина на Гагаринском. Привез Кагор, лучший на Москве, азербайджанский. Если сравнить то молдавский или кубанский кагор - это один цвет из радуги, а азербайджанский - вся радуга. На утреннюю службу, на литургию многие приходят из-за кагора. Несколько человек тем и живут, что утром выпьют ложку кагора и съедят просвиру. Благодарю торговца. Скоро служба. Волнуюсь. Полчаса есть. Выхожу на улицу. Снег, мороз, небо чистое, серебряные деревья, серебряная скамейка. Душе спокойно. Рождество в небе, рождество во мне. Из соседнего дома выходят юноша и девушка. Юношу я знаю. Он живет в этом доме. Иногда заходит в церковь. Я его крестил, когда ему было десять лет. Он волновался, краснел от собственной неловкости. Хороший парень, добрый. Девушка красивая. Смеются. Разговаривают громко, возбужденно. Выпили. Зачем добрые и красивые люди пьют?! Идут мимо ограды храма. Останавливаются. Целуются. Неудобно, - будто подсматриваю. Они думают, что одни на всем белом свете. Они не замечают меня. По другой стороне улицы идет человек, одетый в черное. Белое лицо. Он увидел поцелуй-прикосновение. Отошел за ограду. Молодец. Не хочет мешать. Пора идти в храм. Боюсь пошевелиться. Кашлянуть? Вспугнуть? Случайный взгляд на соседний дом. Белый квадрат окна. Фигура человека. Он сидит на подоконнике, смотрит на меня. Жизнь города. Целуются, думают,- они одни. За ними наблюдаю я и черный парень. За мной наблюдает человек в окне. Это правильно. За нами обязательно должны наблюдать. Иначе мир давно сошел с ума. Иначе - одиночество и смерть. Человек в окне машет мне рукой. Поклон и тебе. Последний взгляд на улицу. Целуются. Черный человек стоит за оградой. Я в теплоте храма.
Папа
С приглашением перестарался. Кураж. Думал, жена найдет повод, откажется. Нет, сразу и радостно согласилась. Перелет вышел. Девица хороша, но глуповата: Дом огромный, слуги бестолковые. Вот вырвалась, с людьми пообщаться. Хороша. Это я - людь для общения. А говорить с ней не о чем. Целый вечер и не о чем. Ее темы известны - ах, вы не читали алхимика, так утонченно, неожиданно; а властелин колец, я не спала, читала, вдохновляющая книга, я без ума он нее. Точно, от подобных книжек ума не остается ни капли. Разговоры с коттеджными интеллектуалками напоминают разгадывание кроссворда из районной газеты. Все время получается слово- геморрой. Выпил прилично. Надо поспать перед ужином. Иначе - развезет. Так, в номере как положено. Я точно отдыхаю с женой. В безупречно организованном для отдыха пространстве созданы условия для проведения испытания камаза по бездорожью. У жены это называется - разобрать вещи. Кофточка на кровати до конца отпуска не найдет себе места. Осторожно отодвигаю ее в сторону и ложусь. Осторожно, потому что тронутая вещь- неуважение к заботе жены по наведению порядка. Шурум-бурум в голове усыпляет.
Насколько хорош дневной сон, настолько противно вставать после него. Голова болит, тело не слушается. Жена ворчит. Быстрее. Что быстрее? Опаздываем на ужин. Как можно опоздать на ужин в отпуске? Снять шорты?! Мне удобно. В меня летят брюки. Надеть? Хорошо. Брюки, рубашка, туфли - каторга. Как можно в этом сидеть в летний вечер на море? Посидишь! Действительно посижу. Сам пригласил.Ресторан. Сидим, оживляемся. Седой мужчина, два молодых парня, молодящаяся женщина и девица. Семья на отдыхе? Девица сопровождает седого, а женщину два парня? Особа ненасытная. Два парня с мужчиной, а женщины лесбиянки. Женщина с молодым парнем, а мужчина с парнем и девицей. Взгляды окружающих. Они перебирают варианты. Проявляется разговор. Размышляют о музыке. Любят Малера. Встреча любителей Малера. Вот как называется наш ужин. Лицо становиться кисло-сладким. Не перевариваю Малера. Девица любит шестую симфонию. Я ее особенно не люблю. Не понимаю, что двигает человеком, среди благополучия и счастья думающего о смерти. Болезнь головы. Девица любит Малера за сочетание букв. Она не слышала его музыки. Красота блефует. В телах парней кое- что есть, кроме спермы. Один из них выдавил умные слова и отпил виски. Добавил небрежно – это Кафка. Чувствую аромат стремительного образования. Это не Кафка, это Кант. Не прерываю милый щебет. Пусть их. Жена объясняет про Малера. Она слышала Малера. Увлеклась. Раскраснелась. Ее рука на ноге красавца- цитатника. Сейчас будут Малера исполнять. Отключаюсь. Улетаю. Закат империи. Два гения заката, два австрийских еврея, два мистификатора, мечтавших родиться в России. Игры памяти: лето, море, мальта. И два еврея -романтика. Проснулся второй красавец. Интересно, что его разбудило. Рука жены на колене первого? Не похоже. Взгляд медлителен и безразличен. Его заинтересовал разговор о композиторах. Жена не убирает руку. На ее руке рука парня. Второй красавец заговорил о Чайковском. Нравится первый концерт. Эти бахи в черно-белые клавиши впечатляют. Особенно нравится как бахал Ван Клиберн. Он так по- русски бахал Чайковского. Я включаюсь в разговор. Первый концерт не очень,- на мой взгляд или слух, так, во поле березка стояла. А вот пятый. Я напеваю мелодию вальса из четвертой части. Улыбаются. Не скучно им. Замолкаю. Скулы сводит зевота. Встаю, откланиваюсь. Только прилетели. Устал. До завтра. Жена прячет взгляд. Не хочет уходить. Красавец флиртует с моей женой, знает. Это даже флиртом не назовешь. Он ее пожирает глазами. Самец. Устроить сцену? Смешно. Пусть их. Поднимаюсь в номер. Душ. Виски. Кровать. Открытая лоджия. Черное небо. Ручные звезды. Море произносит мое имя. Выхожу на лоджию. Глаза девицы. Губы. Белые зубы. Ее рука на моем лице. Нежное прикосновение. Завораживающе приятно. Красивое тело. Я делаю глупости. Сладкие губы. Вишня. Обнаженное тело. Туман ощущений – грудь, бедро, губы, я в ней. Она стонет. Я смеюсь. У меня такая реакция на оргазм. Смех, детский, заливистый. Сбегаю к себе. Трезвый. Вот так отдохнул. Бокал вина. Звезды в бокале. Второй красавец. Бокал в его руке. О чем он? Подружке понравилось. Попробовать втроем? Нет, это перебор. Условности? Какие условности. Я просто перепил. Вежливо прикрываю дверь. Холодный душ. От холода трясет. Или от виски и вина. Все вокруг сходится в одну точку в мозжечке. Точка тошнотворно падает вниз. Кафка. Малер. Они надеялись только на свое творчество. Они считали себя гениями. Они тоже жили одной точкой в мозжечке. Умерли и стали гениальными. Я не хочу умирать. Я не гений. Верните мне мозжечок. Поставьте его на место. Холодно. Темнота спальни. Жена в постели. Ничего не было. Алкогольные галлюцинации. Обидно. Ложусь, протягиваю руку - упругая, чудесная грудь жены. Это не жена. Девица. Ее целуют не только мои губы. Ее ласкают не только мои руки. Я начинаю размножаться. Красавчик. Он все-таки проник. Мы вдвоем развлекаем девицу. Похоже, красавчик этого и хотел, похоже, они вдвоем хотели этого, похоже, я сам этого хотел.
Мама
Проснулась. Сдвинула глаза. Два огромных тяжелых камня.Что вчера было? Приезд. Ужин. Разговор: приятный, нежный. Это не разговор, это красавец. Красная капля вина оставляет глицериновый след на стекле бокала. Девица целуется с красавцами. Чувственно. В губы. Возбуждающе. С одним красавцем целуется долго, рука на ягодицах. Привычно. Она с ним спит. Второго - только прижимается к губам. Когда целует второго - смотрит на меня. Умная девица. Муж захмелел и ушел. Привычка. Дом полон гостей, а он может встать и пойти спать. Милый человек. Девица и первый красавец исчезли. Второй опасно рядом. Глицерин вина на моих губах. Интересно, как он целуется. Красивые губы. Мужские губы. Гладит мою руку. Гадает. Говорит, шепчет, гладит. Мои губы округляются, чуть вытягиваются. Я не слышу, ощущаю. Слова-дыхание. Его губы: мягкие, терпкие. Губы-поцелуй. Его язык. Бокал вина. Для меня много, но как приятно. Вино и губы.
Почему муж не вернулся? Он меня специально оставил одну. Где он был? Как он допустил, что я целовалась с чужим мужчиной. Повернуть глаза и посмотреть, где этот алкоголик. Напился и позволил целовать жену. Расплывается. Фокусирую. Боль в глазах. Когда он успел загореть? Спит без пижамы. Похудел. Фокусируй, фокусируй.
Вскакиваю. Сдергиваю простыню. Закрываюсь. Застываю. В голове - ужас. Сажусь на пол. Вчерашняя мозаика. Волна стыда. Я в чужом номере, с чужим мужчиной. Прикасаюсь к нему. Пытаюсь вспомнить ощущения. Я с ним не спала. Отлегло. Еще прикосновение. Что значит - нет. Да я с ним всю ночь сексом занималась. Бабская натура. Слезы. Заскулила, вонзилась зубами в костяшки пальцев. Что делать? Где муж? Где остальные. Тихо. Тенью - на лоджию. Красное солнце пересекает белый парус. За ним -волна зеленого шелка. Сердце остановилось. Красиво. Перегородка между лоджиями. Тихо в спальню. Зубами зажала крик - три обнаженных тела: муж, девица и парень. Спят. Задница у мужа лучше, чем у парня. Намного лучше. Какая чушь в голове. Сосредоточиться. Это не кино. Что делать? Скандал? Глупо. Я разорусь. Прибежит мой красавец. Разорется муж. И что - развод? Он хотя бы презервативами пользовался? Не видно. Девица могла его заразить. Я сама то пользовалась? Стало не по себе. Страх погнал назад, в соседний номер. Под кроватью, на тумбочке- нет. Не может быть. Совсем глупо. Болезнь. Беременность. Дура, ищи. Отлегло. Аккуратный. Завернул в салфетку и бросил в корзину для мусора. Четыре. Подруга, ты даешь. Четыре! Гордость за себя и парня. За такую ночь можно и пострадать. Отлегло. Болезни не грозят. Нет абортам. К своему. Спят. Бужу девицу. Прижимаю палец к губам. Тихо. Понятливая. На лоджию. Красивое тело в зеленом шелке моря. Русалка. Исчезает. Парень смотрит на меня, как в телевизор. Доходит. Видит рядом мужа. Вскакивает. Только не подумайте, мы с ним не …. Подталкиваю к лоджии. Слова потом. Спокойно, легко ложусь, укрываюсь. Ускользаю в невесомость, в детство, к маме.
Младший
Во дворе церкви стоит священник. Как в микроскопе, далеко и рядом одновременно. Местный поп. Не люблю его. Он ездит на белом мерседесе и ставит его во дворе церкви. Неправильно, когда ворота церкви широко открываются для белого мерседеса. Бабушка наша хвалит попа: добрый сердечный, интересуется здоровьем детей, внуков. Я ей объясняю, что это технология привлечения прихожан. Он им доброту и участие, а в обмен у него растут продажи свечей, иконок, литературы. Бизнес. Бабушка называет меня антихристом, говорит, я ошибаюсь, и это не технология, а настоящее отношение, искренние чувства. Верится с трудом. Поп смотрит на меня. Разглядел. Я машу рукой. Он кланяется и заходит в церковь. Отвлекся от брата. Целуются. Неудобно за брата. Смотрят на церковь и опять целуются. Уже скучно, молодые люди. Повторы. А это кто? Черный человек идет к ним. Останавливается. Говорит. Дальше происходит непонятное, ненужное. Взмах руки, удар в лицо брата. Он заносит руку для ответного удара. По лицу кровь. Черная. Лица нет. Пошатнулся. Черная кровь. Черный человек бьет снова. Брат падает. Девочка онемела. Поднимает руки к лицу. Разрывает лицо руками. Крик. Я на улице. Черного человека нет. Брат на земле. Изувеченный, страшный. Губы шевелятся. Девчонка - лист бумаги, дрожит. Священник. Держит голову брата на руках. Руки в крови. Я дрожу. Случилось непоправимое. Ноги подкашиваются. Священник смотрит на меня: Вызывай скорую. Мобильник не слушается. Кнопки уплывают из под пальцев. Серый шепот: брат умирает, церковь, быстрее. Из дыры в голове брата бьет фонтанчик крови. С рук священника капает кровь. Голова брата на моих руках. Белое ухо, чернеющая кровь. Веки подрагивают. Я не знаю, что делать. Он уходит, а я бессилен. Безысходность. Отчаяние. Я не знал что такое отчаяние, не знал до белого уха и вздрагивающего синеющего века. Теперь я знаю. Это смерть. Она рядом. На снегу следы черного парня. Выслежу, каждый след прощупаю руками, но найду. Вспышки сине-оранжевых огней.Скорая. Милиция. Много лиц. Деловых, отчужденных. Горе для них - работа, просто травма, просто умирающий. Положить в машину, поставить капельницу. Дать салфетку и сказать: вытри руки, кровь засохла, потри снегом. Снег тает. Падают красные капли. Руки без крови, белые руки, как у брата лицо. Я тоже умираю. Видели нападавшего? Девица плачет. Он подошел сзади. Ударил несколько раз и ушел. Он не торопился, не боялся. Он просто ушел. Священник видел. Черная одежда. Куртка. Брюки. Ботинки. Черные. Правильные черты лица. Лет семнадцати. Нехорошее выражение лица. Переспрашивают, что значит нехорошее. Пожимают плечами. Это не признак. Я понял священника. Звериное. Он подкрался как зверь. Тихо, аккуратно. Он сильный, хитрый. Но он оставил следы. Вопросы ко мне. Не видел. Не запомнил. Куда убежал не знаю. Я им не интересен. Отхожу. Следы за церковь. Следы светятся. Следы пахнут. Я чувствую. Мастерские, банк, гагаринский магазин - не прервитесь, не исчезните. Он не путал следы. Он просто шел. Ударил и ушел. Следы к подъезду. Дверная ручка. Дверь закрыта. Набираю наугад код. Из черной сетки ругань. Хриплый мужской голос. Ошибся. Завтра приду караулить. Я найду тебя.
Такси. Склиф. Приемный покой. Невнятный охранник. Привезли моего брата. Где он? Врач. Ждать. Операционная. Теперь самое главное слово - ждать. Ключ к жизни. Ждать. Пульс в глазах, в нервах. Ждать. Надо звонить родителям. Не хочу. Не могу. Боюсь. Позвонить - разрушить остатки прошлой жизни. Телефон. Набираю. Гудки. Голос отца. Папа…
Врач
Медсестра месит меня, как тесто. Привезли черепно-мозговую. В операционной. Халат. Коридор. Дорожная? Драка? Пьянь? Стоял с подругой. Бритоголовый ударил по голове. Останавливаюсь. Не понимаю. Просто подошел и ударил? Идиотизм. Раздвижные двери, маска, колпак. Хирурги-космонавты. Заглядываю. Снесено пол головы. Чем же били? Похоже на нож-кастет. Напрасно хирурги ковыряются. Парню не кость снесли, парню мозги снесли. Желтый холодец мозга дрожит в белом свете. Хирурги работают на совесть. Смотрю, кто старший. Глаза главного врача. Парню повезло. Главный сложит ему мозги. Золотые руки. Кивает мне. Смотри. Смотрю. Понимаю, теперь мне его в реанимации вытягивать. Шок, кома и еще кое-что к десерту. Тяжелый парень. Прогноз паршивый. Хирург заметил мой взгляд. Понял меня. Пожал плечами. Ничего не поделаешь. Парня жалко. Мордатые дядьки в погонах говорят, что скинов нет. Хулиганы. Я сам был хулиганом. Но с кастетом не бегал и без причины не бил. Не бил, не бил. Палаты. Лестница. Отделение. Готовьте место. Сейчас привезут. Практически жмурика. Мозги собраны в коробочку. Но соображать вряд ли будут. Кстати, Петрова на каталку, капельницу ему. Отрезвляйте. Он нужен. Ночь будет трудной. Парня терять нельзя. Главный оперирует. Медсестры летают, слушают, охают, делают. Они уже жалеют и любят этого парня. Вот и хорошо. Работать будут лучше. С сердцем. Кто спрашивает? Брат. Сейчас. Дверь- не смазанная пасть боли. Парнишка. Бледный. Очень. Прогноз? Слова красивые знаете. Нет у вашего брата прогноза. Он на том свете. Сейчас его вытаскивает хирург. Мы будем шаг за шагом, если повезет, опускать его на землю. Вот и весь прогноз. Если веришь, молись, нет, перекрести пальцы. Лекарства? Заплатить медсестрам? Не глупи. И к медсестрам не суйся. Они в горе помогают за доброе слово. Совестливые , понимаешь?! У тебя теперь одна работа - ждать. Родители есть? На Мальте. Сообщи. Все может быть. Брат на волосок от смерти. Жди. Ухожу. На волосок. Вот слово. Волосок. Не расстояние, - ощущение расстояния. Поцелуй смерти. Она уже жаждет, волосок мешает. Оглядываюсь. Парнишка прижался спиной к стене. Набирает номер на мобильнике. Пытается набрать. Горе не имеет возраста. Жаль парнишку. А сам. Опять! Губа прокушена. Горечь крови во рту. Горе. Автомобиль. Авария. На мне черный костюмчик. Покупали с мамой в детском мире. Собирались в театр. Семьей. Теперь мама и папа в гробу, на табуретках. Тихие и бледные. Шепот. Сирота. Слез нет. Подходят, гладят по голове. Ладони обжигают. Или это слово- сирота такое больное. Я не плакал. Я был обижен на взрослых за то, что обжигали меня. На родителей. Умерли. А я? Как я буду один. Сирота. Тетка сказала - круглый сирота. Я хватаю за руку бабушку. Она прижала меня к себе. Я не круглый сирота. Я не один. Так и вырос. Папа-дедушка, мама -бабушка. В школе не говорил, что это бабушка и дедушка. Учителя считали что это мама и папа. Я млел от слов - вызываю твою маму в школу, папе необходимо прийти в школу. Я плавал в этих словах: мама, папа. Парня вкатывают в реанимацию. Петров рядом, как стеклышко. Пошли, дружище. Не ошибемся, повезет, проснется его ангел- хранитель, вытащим. За стеклом черный коридор. Белое лицо брата. Машу ему. Мы на месте. Жди.
Папа
Звук. Знакомый. Московский. Утренний. Будильник? Пора вставать? Выключить. Еще полчаса сна. Рукой на тумбочку. Мимо. Рука провалилась. Землетрясение в Москве. Иначе где тумбочка. Открываю глаза. Конечно, мимо. Не дома. Отдыхаем. Жена спит рядом. Значит все вчерашнее было в рамках. Не помню. Убей, не помню, что было. И хорошо. Зачем пить, если утром помнишь как пил. Звук гонит по номеру. Куда я бросил мобильник. Зеркало. Я обнаженный. Без пижамы не сплю. Я что же, с женой сексом занимался? Секса давно не было. Вино разогрело привычную жизнь до желания. Где телефон? Где пижама? Злость на путаницу в голове. Телефон в кресле. Беру. Не успел. Замолчал. Номер младшего. Деньги кончились. У него других поводов для звонков нет. Утро. А он - деньги. Хватательный рефлекс. Понабирай, транжир. Душ - мир прояснился. Лучше бы не прояснялся. Вчерашняя ночь. Вот она. Рукой достать. Девица, парень. Секс. Почему жена рядом. Когда мы легли. Не помню. Звонок иглой вонзается в уши. Подожди, настойчивый. Дам я тебе денег, ты их истратишь и будешь опять просить. Я опять дам. Не жалко. Да нет, жалко, и еще как, когда видишь как бездарно они тратятся. Жалко, и ничего в этом плохого нет. Звонок. Вечный карнавал. Да. Привет. Где? В больнице! На танцах ногу сломал? Брат. Реанимация. Сын, родной, не плачь. Мы сегодня прилетим. Держитесь. Ждите. Глаза жены. Она слышала. Старшего избили на улице. Серьезная травма головы, очень серьезная. Младший говорит,- брат умирает. Жена шепчет. Кричит. При чем здесь бог. Почему наказал. Она плачет. Ее трясет. Слезы. Не надо. Нам не плакать, нам бороться надо. Смотрит на меня. Тебе не жалко его. Ты так спокоен. Ты не любишь сына. Он на меня похож. Ты только младшего любишь. Твоя копия. Обнимаю ее. Сильно. Больно. У нее истерика. Слова уходят. Затихает. Прижалась. Прости. Целую в губы, глаза, уши. Все будет хорошо, поверь. Прилетим, - сразу в больницу. Будем рядом. Мы справимся. А плакать я не буду. Я же твое плечо, твоя опора, а плечи не плачут. Кивает. Собираемся. Звонки. Билеты. Такси. Самолет. Изумрудное море. Серое небо Москвы. Серый асфальт. Светофор. Поворот. Младший. Что? Жена прижимает руки ко рту. Что? Реанимация. Тяжелый. Просидел ночь в коридоре. К нему не пустили. После операции. Они говорят, что брат на грани и ему надо самому понять, осознать это. Ему надо сосредоточиться на выживании. Он должен сам вернуться. Слушаю младшего. Страшные слова. Зачем они пришли в нашу жизнь? Зачем нам эти слова - реанимация, смерть. Я не знал их. Теперь я знаю их запах, цвет, форму.
Мама
Я внутри себя. Я наблюдаю за окружающей жизнью. Муж. Разговаривает с доктором. Спокойно. Он все делает спокойно. Он так же спокойно похоронит сына. Не могу смотреть на мужа. Его спокойствие вызывает ненависть. Его спокойствие загоняет мой страх, мой ужас глубоко в душу, в мозг. Ненависть-цунами. Волна за волной в берег сознания, в берег нормальной жизни. Я заболеваю. Я становлюсь другой. Врач тоже спокоен. Уставший. Для него смерть моего сына – работа. Мальчик мой. Ты выходил из меня. Ты разорвал мое тело. Боль, швы, лед. Дрожь. Я прижимаю тебя к себе. Комочек мой. Жизнь моя. Эти люди стоят и обсуждают. Серые облака в окне. Мимо. Быстро. Они провожают его. Почему врач спокоен? Если бы он мог спасти, он бы волновался, а он спокоен. Я не понимаю его слов. Я знаю слова, но не понимаю. Мальчик в коме. Может находиться день, неделю, год. Арифметика жизни. Или смерти? День, а потом что, смерть, неделя, а потом - смерть, год , а потом…Как они спокойны. Еще слова. Надо быть рядом, разговаривать с ним. Надо,надо. Они заклинатели, колдуны. Словами хотят вылечить. Будут делать все необходимое. Муж предлагает деньги. Как пошло. Хочет откупиться. Ухожу. Хлопаю дверью. Лестница. Больные курят. Смотрят в грязное окно на грязную Москву. Опять серое облако. Опять быстро. Мимо. Забери меня. Унеси меня из этого дня. Я не хочу, чтобы это было с моим мальчиком, не хочу чтобы это было со мной. Ненавижу всех. Кричу - ненавижу. Бью в стекло кулаками. По стеклу трещина. Вываливается кусок стекла. Ладонь красная. Смотрю в окно. Неужели показалось солнце. Боль в руке. Это не солнце,- кровь. Муж. Врач. Белая комната. Стены-зеркала. Опять врач. Опять боль. Он говорит, что наложил два шва. Смотрю на ладонь. Белый бинт краснеет. Бинт-вампир. Выпей все. Забери мою кровь. Зачем им вены? Волна тепла. Я на облаке. Не на сером, грязном, московском. Белое, нежное облако. Я лежу на облаке. Оно плывет по небу. Это не облако. Это пухлые, нежные ладошки моего мальчика. Он несет меня. Это не голубое небо. Это его голубые глаза. Он приближает меня к своим голубым глазам. Он погружает меня в свои голубые глаза. Мальчик мой, я виновата, не уследила, - решила, что вырастила вас, сделала для вас все, решила, что могу жить для себя. Для себя. Как странно это звучит сейчас. Странно. Я падаю в голубое озеро. Прохладная соленая вода. Знакомый вкус. Слезы. Ты плачешь. Боль убивает тебя. Как разбудить тебя, вернуть. Кома. Киношное слово. Жестокий розыгрыш. Выйдет киношник, будет показывать пальцем на скрытую камеру. Я буду смеяться. Глупо, долго. Кома, отдай сына. Облако укачивает. Опять облако. Опять. Укачивает. Тошнит. Белый таз. Меня рвет. Спокойные слова врача. Реакция на препарат. Рука болит. Бинт. Красное пятно. Видит мой взгляд. Не переживайте. Кровь остановилась. Повязку заменим. Уходит. Одна. Холод белых стен. Мокрые волосы,- мокрое полотенце на голове. Муж. Он лечит все болезни мокрым полотенцем. Успокаиваюсь. Значит он недалеко. Я не одна. Опять слезы. За что мне это горе? Сползаю с кушетки. Я на коленях. Помоги и спаси. Я грешница. Прости. Спаси мальчика. Он не услышит здесь. Я должна быть в церкви. Здесь все спокойно и безразлично. Они знают, не от них зависит жизнь или смерть. От Него….
Скин
Следят? Легавые? За последнюю драку. Ищут повод арестовать? Нет свидетелей. Испуганная девчонка не в счет. Я невидимка. Черный человек. Кто следит? Кто объявил охоту? Вспомнил, как тяжело и уверенно опускалась рука на голову парня. Мне его не жалко. Удар не рассчитал. Не убил. Плохо. Будет инвалидом. Слюни пускать и людей мучить. Убить надо было. Похоронили и забыли. Смотрю на руки. Дрогнули? Ничего, в следующий раз будете надежнее работать. Если замахнулись, то завершайте дело. Отодвигаю штору. Осматриваю улицу. Слежка неприятна. Это не легавые. Они тупо ходят, специально показывают, что следят. Это не следствие, это месть. Хорошо, если так. Жизнь становится веселей. Появляется смысл. По черной лестнице во двор, под арку, соседний двор, встал на углу около магазина. Машины пустые. Улица пустая. Все привычно своим безразличием. Кто? Подхожу к подъезду. Следят. Меня пронзает взгляд. Откуда смотрят? Начинает раздражать. У окна. Темнеет. Включился фонарь. Раздавленная звезда. Резко на улицу. Синие стены, черная дверь. Есть. Увидел. Хитер, сидит за машиной. Наблюдает. Действительно, трудно заметить. Теперь знаю кто. Враг увиден, значит уничтожен. Задерживаюсь около милицейской будки канадского посольства. Смотрю в стекло. Идет за мной. Осторожней, парень. Не легавый,- точно. Конкуренты? Не похож. Лицо мягкое. Не наш. Резкий поворот, еще один, арка, арка. Я сзади парня. Вертит головой. Потерял меня. Теперь я,- охотник. Я тебе устрою жизнь. Сожгу квартиру. Прошел Арбат. Окуджава, переулок, дверь. Успеваю подставить ногу. Слушаю подъезд. Поднимается. Лифт не берет. Второй этаж. Ключи. Открывает дверь. Осторожно, по воздуху. Я около двери. Теперь я знаю, где ты живешь. Осмотрел дверь. Импортная. Гореть не будет. Жаль. Придется взрывать. Газовая труба рядом. Отлично. Будет фейерверк. Спускаюсь по лестнице. Догадка, как вспышка в темноте. Младший брат избитого. Решил мстить. Дело становится азартным. Кровь волной огня. На меня объявлена охота. Он должен принять решение, как будет мстить. Стрелять не будет, нож бросать тоже. Будет драться. Равновесие восстановилось.
Священник
Белое лицо, синие веки. Кровь на моих руках. Я видел его. Он ждал жертву. Храм утаил его. Свет дает тень и тень убивает. Я убил бы черного парня. Жестокость должна наказываться. После таких бессмысленных, терзающих душу минут, я думаю, не конец ли мира наступает. Истерзанный народ, жестокие войны, тюрьмы, полные преступников, вечно пьяный сосед. Ребенок, вылетевший из окна на крыльях-наркотиках. Завершение мира.
Тихим московским утром, редкие снежинки, остатки ночного снегопада, оранжевые дворники, мягкий белый ковер, деревья- кружева, храм в окружении утренних звезд и снежных елей. Сказка жизни. Рай на земле. Если на земле есть такие чудесные минуты, то не может мир приближаться к краю. Такова земная жизнь - рай и ад. Великий прав, красота спасет мир. Надолго ли. Вечно? Не долгий срок. Черный парень. Я думаю о его душе. Он знает, что совершил преступление. Он переживает. Нет преступников без совести. Придумывает сочетания слов, чтобы обмануть совесть, заглушить чувство вины, сострадания. В такие минуты, важно кто рядом. Такой же обман и жестокость или чистая , добрая душа. Если рядом такая душа, он терзается преступлением. Тогда через месяц, год, жизнь, он придет в Храм. Придет за спасением. Утром на литургию приходил молодой человек. Я принял его за черного парня, и я понял, что жду его прихода, его покаяния, и еще я понял, что боюсь своей жестокости к нему.
После утренней службы храм замирает. Тишина. Ровное пламя свечей. Я убираю гаснущие свечи. Зашла женщина - помощница. Веник, скребок, ведро. Скребок по камню пола. Потом веник. Подхожу, забираю инструменты. Скребу. Мысли успокаиваются. Душа наполняется покоем простой работы. Мрамор очищается, становиться белым. Прекрасно, когда результат твоей работы виден сразу. Скребок, веник, настойчивость и плита частая. Следующая, еще одна. И чистый пол. Мне не хватает такого результата,- видимого, ясного. Во время проповеди, я вижу слезы прихожан, их чистые, открытые глаза. Но мгновение, и за дверью храма- злой взгляд, пьяный разговор и мое отчаяние и бессилие.
В памяти недавняя конференция. Большой зал, президиум. Уважаемые люди поднимаются на трибуну и призывают бороться с наркотиками - государство, милицию, общество, всех. Бороться жестоко. Им хлопают. Они довольные, садятся, они внесли вклад, они призвали. Я не выдержал, попросил слово. Где они живут, погибающие от наркотиков молодые люди? Рядом с нами. Давайте не бороться. Давайте, если заметили беду, - исправлять ее сами. Мы же знаем кто продает наркотики. Все происходит в нашем доме. Но мы проходим мимо, нам некогда, мы спешим на большую конференцию призывать. Не выходите на трибуну. Сделайте один шаг сегодня, в собственном доме. Мне не хлопали. Слова, я боюсь их. Вот и парень. Его ненависть к нам, это вчерашняя ненависть и безразличие к нему. Черный парень - забытый парень.
Младший
Я выследил скина. Он живет рядом. Удивило. Скины - окраина, железобетонные казармы, заблеванные подъезды, голая земля. Но Арбат, его переулки!? Скин убивает на них. Уничтожить. Стальные буквы впаялись в мозг. Я его тень. Подъезд, квартира, окно. Привычки. График. В восемь идет на Арбатскую, едет на Речной вокзал. Работа. На обед не выходит. Я его вижу в окне. Перекур в одиннадцать и в три часа. В пять - метро. Дом. Около семи вечера едет до Университета. Встречается с подобными. Говорят. Курят. Пьют пиво. Он старший. Около юго-западной сжигают машину. Долго искали, по номеру. Знали стоянку, знали номер. На глазах охраны выбили стекла и подожгли. Он дисциплинирован. В одиннадцать вечера домой. По тени в окне вижу, занимается железом. Есть две странности. Интернет кафе. Думал, порнуха, игры. Нет. Я за соседним компьютером и вижу, как по его экрану бегут буквы. Английский. Привет Алекс. Погода дрянь, люди дрянь, настроение дрянь. Надеюсь, завтра будет лучше. Странный текст для кожаной головы. И еще. Библиотека. Гоголь. Скин читает «Нос» и «Шинель». Эти две вещи не укладываются в образ врага. Я исключил их. Я на Арбате. От Смоленки до Праги, от Праги до Смоленки. Я прошел пять раз. Сейчас шестой. Я должен решить. Где? Около его дома. Ждать, когда выйдет из подъезда, отозвать во двор и там уничтожить. Во дворе дети. Дождаться, когда он встретится со своими на Универе и устроить поединок. Опасно. Шакалы. Не дадут бороться один на один. Поступить, как он с братом, подойти и сзади ударить. Рядом с его домом ремонтируют особняк и лежат обрезки железных прутьев. Тяжелые стальные четырехгранники. Хватит, чтобы забыть о жизни. Быстро, бесшумно сзади, из сумки кусок железа, удар. Прут соскальзывает, обрывает ухо, впивается в плечо, ломает ключицу. Скин оборачивается. Кровь. Я бью прямо, по голове. Кость разрушается, вдавливается в мозг. Он падает. Наклоняюсь,- мертвый. Прут в сумку, ухожу. Через арки, на Арбат, чтобы не выследили собакой. Гоголевский бульвар, мусорный ящик, бросаю прут и домой. План реальный. Подлый план. Один путь - поединок. Я сворачиваю на Плотниковский, мимо Окуджавы. Решение принято. Не месть, борьба, - честная открытая.
Врач
Парень взрослый, а родители молодые. Или выглядят так. Новых русских не разберешь. Ухоженные, загорелые, белозубые. Что такое горе, тень горя они не знали в своей жизни. Или было так давно, что они забыли. Мама может подвинуться умом. Окно разбила, руку скальпировала. Папа спокоен. Внешне. Вторую ручку ломает. Записывает за мной. Я объясняю, что такое кома, как с ней бороться. Пишет. Ему так легче. Переспрашивает. Сын придет в себя? Не знаю. Сделали невозможное. Собрали. Душа потерялась. Тело и душа сейчас ищут друг друга. Сколько будут искать? Не знаю. Заглядываю. Записывает слово в слово: душа потерялась, ищут друг друга. На бумаге слова одинокие и холодные. Не записывайте. Я вам говорю, чтобы вы поняли. Белые губы. Ничего сейчас не понимает. Но это важные слова. Он прочтет записи и будет делать. Важно с ним разговаривать, чтобы он слышал ваш голос. Он слышит и воспринимает слова. Говорите с ним. О чем? О жизни, о маме, о себе, о брате. Читайте ему. Какую книгу? Любую. Сказки. Библию. Заканчиваю обучение. Пойдемте, чай попьем. Отказывается. Будет с сыном. Правильно. Ухожу. Один процент, что парень вытянет. Один процент приближающийся к нулю, но не к единице. Жалко их . Родители неплохие и брат - хороший парень. Пойду мамашу посмотрю. Открываю дверь. Нет мамаши. Спрашиваю сестру. Ушла. Сама?! Куда? Сказала- в храм. Состояние нормальное. Походка тоже нормальная. Ты зачем здесь, походку определять или людей лечить. Женщина под препаратами. Она своей нормальной походкой попадет под машину, и ты будешь долго объяснять прокурору, что мы не идиоты. Плачет. Говорит, что не идиотка. Извини, погорячился. Ты хорошая, я дурак. Тебе доверился. Опять плачет. Оказывается, она все-таки дура, а я умный, очень умный. Женщины. Возвращаюсь в реанимационный зал. Отец сидит рядом с сыном, гладит его руку, разговаривает. Ваша жена ушла из больницы. Куда ушла? Теперь он спрашивает. В церковь. Говорит,- хорошо, это поможет нам всем. Не понимаю. Ваша жена неадекватна, сбежала, а вы говорите - хорошо. Поможет, так поможет. Петрова давно не видел. Кстати и старшая исчезла. Коридор, дальняя пустая палата. Петров совсем одурел. Занимается сексом со старшей. Решил, наверное, что она ему мальчика родит. Смешной парень. Проверено, не родит. Предохраняется. Ждет принца. Мы у нее для спорта. Петров, зараза, встал и бегом за мной. Посмотри за папашей пацана. Он загрузился по полной. Как бы сам в кому не впал. Иду, иду, слова Петрова по коридору следом за мной. Слова отстают. Я быстрее. Боюсь темных коридоров. Реанимация. Отец шепчет что-то, улыбается. Разговаривает. Приношу ему чаю. Сахару? Пьет без сахара, диета, но любит с сахаром. Три кусочка. Не проблема. Кладу. Мешаю. Глоток. Ему нравится. Вкусно. Как в детстве. В чьем детстве? Понял. Мама так готовила. Да, родительский дом. Нет, я не помню, сколько кусочков сахара клала мама в мой чай. Я сам клал. Два. Три очень сладко. Пейте чай. На здоровье. Пейте. Ухожу в ординаторскую.
Меня как-то после очередного секса с очередной любовницей она же спросила, как это происходит - дежурство. Что вы делаете? Мне кажется, вы пьете и трахаетесь. Конечно, мы играем в карты, курим, рассказываем анекдоты, трахаемся, пьем водку, жарим картошку, солим огурцы. Утром сдаем дежурство, или вечером, кому как повезет и уходим домой. А в промежутках всего этого вытаскиваем больных с того света. И внешне наша жизнь именно такая – безалаберная, безразличная, отрешенная от боли. Но если бы она была действительно такой, никто бы не работал в аду под названием - реанимация. Потому что на самом деле, все, что делает ваше тело никак не связано с деятельностью мозга. Именно в мозгу врача происходит реальная жизнь отделения, больного. Мозг врача подключен к больным - живой монитор. Мы во время дежурства - зомби и зомбируют нас пациенты. Вот и сейчас, -мое тело в кресле, напротив телевизор, муз тв.Бах- трах, бах - трах. Виниловый рай восьмидесятых. Мозг взрывается. Бегом. Зал. Пацан. Белый. Отец, как побитый ребенок. Выходили? Кивает головой. На пять минут, в туалет. Смотрю на экран монитора. Все в пределах нормы,- нормы между жизнью и смертью, но нормы. Механика отстает. Сейчас будет провал. Есть. Писк монитора. Похоронный марш. Прямая линия. Рядом медсестра, Петров. Молодцы, их мониторы тоже сработали. У парня кризис, если вытянем, парень будет жить. Если. Если растягивается на несколько часов. Парень не помогает. Он упал и замер. Очнись, мальчик, ты уходишь. Рано уходишь. Халат мокрый. Колпак снял,- мокрый. Тяжело. У Петрова глаза красные. Движение и ожидание, иньекция и экран монитора. Шаг за шагом. Капельница, шприц, надежда, мозг-монитор. Парень, вернись. Еще шаг, еще удар сердца. Мы стабилизировали его. Говорят, врачи борются со смертью. Ерунда. Со смертью невозможно бороться. По большому счету,- смерти нет. Душа бессмертна. Мы просто пытаемся продлить земную жизнь души. Иногда нам удается. Еще как удается. И еще как иногда. Платок. Медсестра вытирает пот со лба, под глазами. Спасибо. Все. Дальше они смогут сами. Отдыхать. Коридор. Расплющенный ожиданием отец парня. Идите к сыну. Все нормально. Мы прошли кризис. Разговаривайте с ним. Сейчас все зависит от вас.
Папа
Кома, это, наверное, когда работает клетка, а весь остальной мозг в темноте, только слабый огонек этой точки освещает мозг, оберегая его от смерти. Этой точке я и говорю. Врач сказал, что мои слова - единственное лекарство. Какие слова? Слова, предложения, об отдыхе, о перелете, о страхе за него, - я нанизываю слова на прошлую жизнь и понимаю ее бессмысленность. Зачем собственно я живу. Зачем? Я часто говорил своим пацанам, мы, ваши родители, живем не только ради вас. Мы вас родили, вырастили и после восемнадцати лет будьте любезны, заботьтесь о себе сами. Я и мама так жили, и вы будете так жить. У нас своя жизнь, свои интересы, желания, страсти. Я был уверен в правильности моих убеждений. Глядя на белое печальное лицо умирающего сына, держа его руку, я рассказываю ему о той другой жизни без него и, понимаю всю ее бессмысленность. Если с сыном случиться непоправимое, то это случится со мной и никакое время, никакие слова не исправят мою жизнь. Она прекратится без моего ребенка. Я держу его руку. Теплая и холодная одновременно. Пальцы молчат, не отвечают на мои пожатия, поглаживания. Молчание тела. Что же было действительно важным в моей жизни, важным для меня и важным для моего сына. Школа, вуз, карьера, деньги, - мусор. Далеко от истины. Родители, вот что главное. Я всегда знал, что у меня есть семья, дом. И именно это знание давало мне силы для всего остального. И события в родительской жизни были самыми главными и потрясающими. Московское метро, Площадь Революции, мама и папа решили проверить мой характер. Я иду мимо фигур красноармейцев и рабочих. Я всегда, когда вижу их, превращаюсь в восхищение. Они меня завораживают - женщины в косынках, мужчины с оружием. Иду. Привычно протягиваю руки: правую, левую. Останавливаюсь. Мои ладони повисли в воздухе. Справа ладонь папы, слева ладонь мамы, так должно быть, так устроен мир. Вокруг чужие люди. Живые и чугунные. Смотрю в окна отходящего поезда. Родителей нет. Подхожу к милиционеру. Дядя, объявите по станции,- мама и папа, потерявшиеся в метро, сын ждет вас около милиционера. Дядя не понимает, как это родители потерялись, но объявляет. Он крикнул слова в спины и животы идущих мимо людей. Мама и папа появились. Объяснили милиционеру, что специально спрятались, проверяли, как сын будет себя вести. И никак не ожидали, что сын решит, что это они потерялись, а не он. Мы больше никогда не терялись, даже в шутку. А еще мамины слезы, ее огромные, полные слез глаза, которые смотрят в меня, прожигают, или это стыд сжигает меня. Мама не ругает, не воспитывает, она просто говорит, что ей стыдно за меня и плачет,- горько, одиноко. Мы дразнили во дворе пьяного старика, а он отбивался от нас, шатался, падал, а мы продолжали дразнить его, обзывать его пьяницей. Сняли с него кепку и бросили на тротуар- пьяница, пьяница. Мама шла с работы. Она побледнела, когда увидела лежащего старика, а рядом смеющегося сын. Конечно, она поняла, что старик пьян. Она подхватила его и начала поднимать. Посмотрела на нас, помогайте. Мы подняли старика, довели до скамейки, посадили. Мама отряхнула и положила рядом со стариком кепку, взяла меня за руку и увела домой и вот теперь смотрит мне в глаза и плачет, и шепчет-причитает - как стыдно как стыдно. Я тогда узнал на всю жизнь стыд,- это мамины слезы. Молчащие руки сына. Писк экранов. Десять коек. Десять тел. Белые лица, зеленые полоски на экране отмеряют минуты жизни. Последние минуты жизни. Сын, вернись. Под кожей век- движение. Я вижу движение глаз. Он чувствует. Он слышит. Я рядом, сын. Наши руки вместе. Я всегда буду рядом. Это моя самая главная работа в жизни, быть рядом с тобой. Так же как мой отец,- рядом со мной. Мы повторяем своих родителей, это закон. Рука отца. Я пожимаю ее. Целоваться не было принято в нашей семье. Мужчины не целуются. Мужчины жмут руки. У отца сильная рука. День рождения. Мне подарили бритву, лучшую, дорогую, я ее храню до сих пор. Агидель. Сделано в Казани. С татарского- агидель переводиться, как белая река. Я помню, что стеснялся бриться первый раз и хотел сделать это без свидетелей. Прошла неделя после дня рождения. Я терпеливо ждал, когда все совпадет - тишина, пустота, настроение. Совпало. Я в спальне родителей. Шнур-пружина тянется, вырывает из моих рук бритву. Два круга-два лезвия- легко, быстро. Капля крови. Поранил кожу. Сильно нажимал. Папин одеколон. Ожог и приятное тепло. Я на улице. Меня распирает от гордости. Я брился. Я одеколонился. Я не мальчик. Как далеко и как близко. Я держу твою руку сын. Я рядом.
Старший
Плоскости белого. Я - белый лист в белом пространстве. Молекулы пространства - нежные, прохладные. Увидеть движение белого в белом трудно. Я напрягаю зрение. Увидеть движение - увидеть жизнь. Если есть движение, значит просто наступила зима. Всматриваюсь в белое пространство, пытаюсь найти точки, неровности, пытаюсь от них отсчитывать движение. Волна. Она сгибает правый угол листа. Еще порыв – изгиб. Волна исчезла. Ощущения. Ожидания. Опять волна. Хорошо, что есть волна. Она вынесет меня. Она найдет выход из белого пространства. Я знаю, там, за белым пространством - жизнь. Но какая, я забыл. Я знаю, но не помню. Белый лист. Вокруг пустота. Ее надо заполнить. Невозможно. Молекулы, теперь они теплые. Знакомое тепло. Любимое тепло. Молекулы кожи. Я знаю эту молекулу, но я не помню, чья она. Я не одинок. Меня переворачивает. Падаю. Я смотрю вниз. Там появилась черная точка. Холодно и одиноко. Я падаю. Точка всасывает белое пространство. Я не хочу туда. Черная точка не отпустит. Что-то останавливает меня. Молекула превратилась в пальцы. Они держат меня над черной дырой. Держите. Унесите меня отсюда. Пальцы слышат меня. Точка растворяется в белом пространстве. Пальцы. Чьи? Я должен вырваться. Я вижу дверь и желтый луч. Луч дрожит. Желтый - хорошо. Почему? Не важно. Хороший знак. Я бьюсь в дверь Мало сил. Бьюсь. Пытаюсь открыть дверь. Должен открыть. Как много должен в пустом пространстве. Несоответствие пространства,- и должен. В пустоте никто никому ничего не должен. Никто. Никому. Ничего. Пустота. Я должен. Не получается. Дверь закрыта. Дверь-мираж. Луч растворяется в белом. Белая река. Агидель. Из белого пространства появляется бритва. Звук металла. Ножи коснулись меня. Белые куски. От меня. Нет боли, нет крови. Мне безразлична работа ножей. Я исчезаю. Хорошо. Не буду открывать дверь, не буду бояться черной точки, не буду радоваться желтому лучу. Но исчезаю не я, бритва. Опять дверь. Буквы. Слово. Не понимаю. Мучительно не понимаю. Буквы и вновь падение. Вниз. Тошнит. Черная точка. Я ищу спасительные пальцы. Их нет. Хотя бы молекулу надежды. Ничего. Вокруг пусто. Я на грани белого и черного. Там высоко дрожит желтый луч. Я вижу его. Не надежда,- прощание. Меня уносит в темноту. Пространство белого было вокруг меня. Я ощущал движение. Темнота - она внутри мня. Я находился в самом себе. Я ощутил это с пугающей ясностью. Я стал всем миром. Я стал вечностью. Я заплакал. Я не хотел становиться вечностью. Я не готов быть никем. Я сжался. Я стал точкой. Я сжал вечность до точки. Я должен попасть в белое пространство. Я разгоняю точку-вечность. Медлено, мучительно. Круг, второй, третий, я расширяю круг, ускоряюсь. Удар. Не получилось. Меня отбрасывает. Ускорение, удар, взрыв, боль. Белое пространство. Я смог. Я пробился, успокоился, огляделся. То, что меня пугало своей бескрайностью и пустотой,- теперь радует. Я ощущаю движение. Я вижу желтый луч, высоко, безумно высоко над собой. Но я пробился. И теперь я знаю, я доберусь до желтого луча. Я открою дверь. Смотрю вниз. Черная точка исчезла. Я устал. Полет тишины.
Мама
Я боюсь зайти в храм. Боюсь ощутить холод от страшного слова- нет. А если ничего не говорить, не просить, может так продлится его время, будет биться его сердце. Я пришла просить, и мне так легко отказать. Меня можно не заметить, миллионы матерей просят о жизни для своих детей. Миллионы. Немногих слышат. Немногим говорят - да. Я боюсь, что Да прозвучит не для меня. Я стою перед храмом. Страх не пускает меня. Я сажусь на скамейку. За оградой, маленькая девочка, зеленые бантики из-под красной шапочки, прыгает, играет в классики. Знакомая девочка, соседская, наверное. Бордовое пальто, черные сапожки. Странная девочка. В моем детстве так одевались девочки. Где ее варежки? На резинке прыгают вместе с ней. Я встаю. Я замираю. Девочка - я. Галлюцинация? Страх? Девочка -я играет в классики. Ноги вместе, ноги врозь. Не сходи с ума. Просто похожая девочка. Она останавливается, смотрит на меня. Поиграй со мной, мне одной страшно. Иду к ней. Прыгаю,- ноги вместе, ноги врозь. И плачу. Девочке - мне плохо. Ноги не слушаются. Тело-вата. Останавливаюсь. Что я делаю на засыпанном снегом тротуаре,- прыгаю, плачу? Черная ткань на моем плече. Вздрагиваю. Я на скамейке. Заснула. Взгляд за ограду, туда, где классики, где девочка,- никого. Священник. Прячу глаза. Я не хочу, чтобы он увидел, понял,- зачем я пришла. Он знает о моем горе. Глубоко сочувствует. Был рядом с сыном, пока его не увезла Скорая. У меня сорвались преграды. Я вжалась в него. Почему? За что? Рядом с храмом. Мои слова - шепот. Обжигающие. Я пришла просить защиты, я пришла просить жизни для сына. Но я, наверное, поздно пришла, я всегда опаздываю. У него добрые глаза. Вас позвало сердце. Это единственно правильное время. Не просите. Вспомните хорошее о сыне, думайте о нем, думайте о его спасении. О сыне, думайте, а я, о чем же я думаю. Он прав, я думаю о себе, о своем горе, и слезы мои и крик мой о себе, не о сыне. Я в Храме. Мысли мои, слова мои к тебе Господи, к тебе Матерь Божья, к тебе сын мой ненаглядный, услышьте меня. Я рожала моего мальчика в муках и страданиях, моим молоком он вскормлен, моими руками согрет, в его глазах- блеск моих глаз, в его душе- свет моей души. Если он умрет, умру и я. Погаснут его глаза, погаснут и мои; остынет его тело, станет камнем и мое; улетит его душа, станет черной от безутешной тоски- моя душа. Матерь Божья, как спасти? Состраданием, терпением, покорностью? Укажи путь. Твои глаза, Матерь Божья,- глаза любви и прощения. Любить и прощать. Долгий путь, бесконечный путь. Я хочу спасти своего мальчика. Я, обычная грешная женщина хочу спасти своего обычного грешного мальчика. Просто посмотри в мою сторону, посмотри в сторону моего мальчика. Позволь ему жить, полюбить, вырастить детей, внуков, познать радость и горе, тепло солнца и холод луны. Позволь. Безвольное слово. Посмотри на него. Я знаю, достаточно твоего взгляда и он вернется. Ее глаза - она смотрит на меня, долго, испытующе. Она смотрит на небо. Невозможно, но я жду ее решения, она видит моего мальчика на облаках, она принимает решение. Мои руки над пламенем свечи, тянутся к ее лику - позволь ему вернуться, забери меня. Она смотрит. Ее губы раскрылись. Волна воздуха - Позволяю. Она услышала, она позволила. Я теряю силы, падаю. Руки священника, он удержал меня. С каждой секундой я становлюсь невесомой и невидимой. Что это, жизнь или смерть. Что она позволила? Вернуться сыну или уйти мне? Мышцы бессильны, нервы безвольны. Что она позволила? Удивленно-торжественные слова священника. Произошло чудо. Богоматерь разговаривала с вами, она произнесла - Позволяю. Она вернула вам сына. Слова священника, как благословение. Чудо. Сын. Мне становится тепло, сталь боли уходит из моего сердца, я - воздух, я -вода, я-сон неземной. Как красиво. Храм обволакивает меня, я в его колыбели. Она позволила. Прощайте, простите.
Старший
Прикосновение тишины. Что она, тишина? Весеннее утро в арбатских переулках, открытое окно, волна белого шелка, далеко, далеко, звук колокола. Огромные звезды, отражаются в черном зеркале горного озера. Плеск весла. Звук улетает в космос и становится звездой. Я стреляю,- попасть или попадут в меня. Во мне тишина. Кровь бьется в барабанную перепонку. Выстрел разрывает перепонки. Не важно, я попал. Здесь другая тишина, нет звуков внешнего мира, нет звуков тела, нет звуков космоса. Тишина, как абсолют. А они ищут, бьются, спрашивают у себя и бога, где он абсолют, а он вот, рядом - тишина. Дыхание тишины.
" Позволяю" – женский голос. Необыкновенный голос. В белом свете, женская фигура. Мама. Я иду к ней. Я вхожу в белый свет. Никого, только эхо слов, привкус чуда. Прикосновение груди, мамино молоко, я на руках мамы, она кормит меня, легко и нежно прижимая к себе. Я счастлив,- тепло, молоко и колыбель рук мамы. Я не брился и маме наверное больно. Нет, смеется. Смех не мамы. Точнее, он начинался как мамин, но потом он стал смехом моей девушки. Я целую ее грудь, упругий лепесток розы, я ласкаю ее, я целую губы, язык ощущает жемчуг ее зубов, я тону в огне ее рыжих волос. Мы - поток нежности. Белая река. Опять дверь, опять такие знакомые буквы, раз, два, три, четыре,- я не понимаю их. Мальчик, ты смотришь в окно, и пропустил букву,- голос с хрипотцой, первая учительница. Я стесняюсь, пытаюсь прикрыть себя, свою девушку, но ее уже нет. Голоса детей, мы повторяем буквы. Сверху, с небес, летит, звучит, переливается А-а-а-а-а. Вспыхнула, вспомнилась буква «а», я знаю ее, я подпеваю хору- а-а-а. Благословенный звук, в белой пустыне. Я не один, у меня есть буква, нас двое. Отдохну и, потом вспомню другие буквы. Около буквы точка указки, слежу за ней, точка-линия, рука-плечо-шея-ухо- завиток седых волос- лоб - карий глаз в окружении век- морщин - губы, чуть подкрашены. Мальчик, ты опять отвлекся, вернись в класс. Разворачивается, раскрывается карточный домик, голубое небо с белым облаком, желтое солнце, берет, черные ботинки, скрип кожи ранца, шелест страниц букваря. Я листал его ночью, перед школой, слушал букварь, слушал свое будущее, радовался и боялся проспать. В руке гладиолусы, тяжелые, красивые, в глазах -немой вопрос маме: Кому отдать тяжелые цветы. Кому и когда? Мама успокаивающе улыбается,- скоро, не волнуйся, я подскажу. Колокольчик,-нежный, быстрый; меня берет за руку старшая ученица,- высокая, рука холодная, красные пятна на шее, она тоже волнуется. Это успокаивает, даже веселит, гладиолус касается ее уха, она наклоняется, видит мои хитрые глаза, догадывается, что я с ней играю, пятна прошли, горделиво вскинула голову. Она оставляет меня около двери класса, удаляется, но я бегу за ней, трогаю ее за руку, оборачивается - что? Я протягиваю гладиолусы. Я понимаю, что поступаю не по правилам. Она знает, что цветы предназначены не ей, а учительнице. Она принимает решение. Она сильная девочка. Она берет цветы, нежно целует меня в щеку и, неожиданно в губы. Мама не вмешивается. Ее мальчик все перепутал, все сделал не так, но она гордиться сыном, совершившим поступок мужчины. Белая река, когда ты принесешь меня домой? Я понимаю, что он точка в твоем огромном мире,но для меня она вся моя жизнь, верни меня белая река. Но ты опять возвращаешь к двери, к буквам, что ты хочешь мне сказать? Я не понимаю тебя, я боюсь твоих загадок, я ненавижу буквы на двери, я не могу их прочесть, Карусель, поэтому все белое,- когда быстро кружишься, мир растворяется в белом. Мне не страшно, меня не тошнит, я двигаюсь с огромной скоростью. Скорость превращает белое в черное, еще быстрее, еще, я хочу знать, во что превратится черный мир, я ускоряюсь, я уже не чувствую скорость, во мне нарастает чувство блаженства и счастья. Оказывается рай- это не место, рай- это движение, вы просто достигаете скорости, когда космос замирает. Я - единственное движение во вселенной, я превратил время в фотографию. На ней прошлое, настоящее, будущее. Абсолютная скорость растворяет время. Это начало мира.
Скин
Ночью выпал снег. Белая Москва. На Арбате, - фонари, деревья, вывески, окна, люди - все снег. Я оставляю черные следы. Впереди идет девушка, за ней белые следы. Это неправильно. Москве не нужны белые следы. Москва - город серого неба и черных следов. Уберите дешевую косметику рекламы и увидите серый труп. Я рожден этим трупом. Мои следы должны быть черными. Останавливаюсь перед витриной. Отражения людей. Мышцы напряжены до боли. Мне надоело ожидание. Парень, тебе пора появиться. Приходи, я разорву тебя. Неизвестность - невесомость души. Черные глаза в упор. Хороший день для смерти. Его следы,- белые. Черное, белое - посмотрим, что истина. Отражение парня,- на черной одежде яркие пятна матрешек, красное с золотом, - смерть или победа? Я превращу тебя в кровь. Наши взгляды встретились. Его отраженные глаза смотрят в мои отраженные глаза. Бой будет последним для одного из нас. Я не собираюсь умирать. Мир мимо, люди мимо темноты стекла. Нас увидела продавщица, кивнула охраннику, он вышел, треугольник губ. Надо уходить. Поворачиваюсь, глаза в глаза,- холод и расчет. Мы готовы к бою. Ухожу на Калошин. Кооперативный бетонный дом, во дворе корабль. Корабль - призрак. Поднимаюсь на палубу, поворачиваюсь - парня нет. Испугался? У меня похолодело внутри, я надеялся на тебя, парень, я принял тебя за равного, я хотел боя, а ты сбежал. Я убью тебя. Рука на плече, резкий поворот головы - парень. Он появился из воздуха. Он готов. Я тоже.
Дом
В моих окнах жизнь: небо, улыбки, слезы, тоска, глупость, солнце, луна, звезды, облака. Надо мной смеются, называют казармой, говорят, - неуютный, неудачный. Я согласен, я уродлив, но внутри меня, в моих неуютных квартирах умирают и рождаются. Скольких я проводил со слезами и печалью в последний путь, скольких встретил в белых конвертах-одеялах. Я пью водку, коньяк, колу, ем огурцы и икру, и все одновременно, это нелегко. От меня плохо пахнет, особенно из подвала. Меня надо покрасить. Но меня любят. Мне сделали подарок,- построили корабль. Он отражается-плывет в моих окнах. Самое красивое в моей жизни, красивее красивого. Это не зеленые железные ящики для мусора, грязный асфальт или стоянка для машин. Корабль - радость для людей. Они любят летними вечерами смотреть на него. Они мечтают уплыть на нем. Правильно сделают, если уплывут. Только бы меня не забыли. На другой стороне улицы дом ворчал на жильцов и доворчался, они уехали, и стоит он с заколоченными окнами,- одинокий, брошенный. Его скоро убьют. На Арбате много домов убили. Приезжает машина с рукой и превращает дом в мусор. Вздрагиваю. Представил мусор. Нет, я молодой. Корабль сегодня в ожидании. Утром его подмели. Дворнику стало жалко белый снег, падающий на грязь и мусор. Корабль освободился, приподнялся над землей. К кораблю идут два черных человека. Они разрушают белый мир. Они похожи, как старший и младший братья. Когда они посмотрели друг на друга, я захотел исчезнуть,- такая ненависть была в их глазах, ненависть человека к человеку. Их ненависть управляет миром. Я вижу это, видят окна, видят люди,- корабль поднимается над землей. Открылась земля под кораблем, снег быстро затянул черноту, след корабля на земле исчез, корабль парил в небе. Черный ветер ненависти наполнял его паруса. Корабль осветили вспышки - бесшумные и пугающие. Черные парни наносили удары друг другу. Били тяжело, сосредоточенно, не защищаясь, не уклоняясь. Их лица - кровь. Кровь попадает в рот, они отплевывают ее, вокруг них красные точки. Как космос, только там, на черном- золото звезд, а здесь, на белом- рубиновые звезды. Они убивают друг друга. После удара один шатается от боли, падает, но второй не продолжает, дожидается ответа. Я видел драки,- сильный добивает слабого, добивает до смерти. Но он не добивает, он ждет ответного удара.
Острая боль. Ангина? Только не это, не люблю болеть. Где боль? Телефонный узел. Дом звонит, узел вспух и воспалился от тревожных, нервных слов. Жители поняли, что это не драка, это смерть и бросились звонить в милицию. Дозвонились. Узел перестает болеть. Шторы задернуты. У меня ничего не болит. Значит не ангина.
Папа
Что тебя мучает в той жизни? В этой меня всегда мучил понедельник. Все сначала. Рабочие заботы, семейные дела, Пасха и Новый год. Бег на месте. Весь день дела, дома ужин и разговоры по телефону, тревожный сон, завтрак, дела,- проходит еще неделя. Жизнь ради бутылки красного вина и случайных радостей. Остальное - обязанности.
Перевернуть? Только радость, солнце, море. Было. Никаких забот. Затосковал по работе, по семье. Поиск гармонии между желаниями и обязанностями, между страстью и правилами. Гармония разрушительна. Соедини пространство и время, луну и солнце и получишь тоску души. Сумасшедшие находятся в зоне гармонии. Что? О чем шепчут твои губы? Я не понимаю от этого болит сердце.
Может быть дело в ритме. Жизнь идет плавно, красиво - вальс, срывается в брейк -данс, возвращается к милой польке, а потом неожиданно заставляет танцевать давно забытую летку-еньку. Танец ночи! Захватывающий танец, потрясающе смотрится, но исполнять опасно. Что сейчас мы танцуем? Танец смерти?
Если не ритм, то скорость. Спринтеры сгорают. Чувствуют недолгий путь и пытаются реализовать себя. Но таких мало. Зависть сжигает людей на старте. Другие начинают медленно. Их подгоняют, заставляют, кнутом, палками, болью. Вперед, пора жениться, защитить диссертацию, родить детей, занять достойное место в жизни. А они оглядываются удивленно на обидчиков и делают все по своему.
Белые губы. Ты шепчешь: а-а-а. Дальше, сын, скажи слово, мне важно понять тебя. Ты даже не представляешь, как я буду счастлив. Счастье - гармония, ритм, скорость, терпение? Умение жить не сгибаясь и не нарушая внутреннего мира.
В чем смысл происходящего, если мы не знаем, что такое любовь, счастье, нежность. Может быть узкий коридор между страстью и долгом и вмещает в себя любовь и счастье. Судьба и поиск ведут к крайностям. Рабство- единственная форма человеческой жизни. Раба страсти убивает жизнь. Раб долга убивает жизнь в себе. Господин страсти и долга - человек Одиночества. Я ни с кем об этом не говорил, наверное, тебе не очень интересно слушать, но мне надо выговориться, возможно, это мой единственный шанс в жизни.
Страсть осязаема. Я путешествую в страну страсти. Ослепительная, бесконечная страна. Мучительно возвращение. Долгий сон и стакан холодной воды,- все, что остается после мгновений, прожитых на крыльях страсти. Смертельные игры. Страсть имеет запах горячего тела, она нежна, как утреннее солнце, она превращает жизнь в скощенные полевые цветы.
Нежность- прикосновение руки, волос, губ к коже. Легкий запах пьянит неуловимостью. Я иду за ним, я погружаюсь в шелка неясности, я опадаю, как роза в утреннем саду, лепесток за лепестком.
Любовь – мгновение страсти, и погоня за этим сумасшествием долгие годы, попытка повторить мгновение, перевернувшее жизнь. Но это было только мгновение. Любовь - короткая история. Все остальное- либо поиск, либо остывание. Почему так быстро и обманчиво,- нежность, страсть, любовь,- а потом ночи одиночества.
Одиночество нельзя любить. Можно терпеть, как холод. Одиночество не бывает без пустого дома. Зима в доме - вечная зима. Дитя одиночества - надежда.
Как просто. Надейтесь. Мерцающее серебро тополей, мерцающее пламя свечи, мерцающая звезда за стеклом окна. Надежда. Взгляд. Улыбка. Движение руки. Изгиб шеи. Морщинки вокруг глаз. Мимолетность, неосязаемость надежды. Сила и уверенность в душе, теле. Я все могу. Нет печальнее разрушенной надежды. Она гибнет также, как и возникает, случайно: слово, жест и опять одиночество.
Но даже в одиночестве есть право выбора. Единицы выбирают сами. Мы изобретаем слова о долге, о необходимости, о трудностях – ложь, разрушающая мечты. В такие моменты нужны крылья – единственная возможность улететь из пустыни сомнений в сад мечты. Руки - крылья, полет захватывает. Полетели сын. Поднимемся над землей, улетим в сад мечты. У тебя белая рука - белое крыло, - ты превращаешься в птицу. Не улетай без меня.
Воронок
Звонки в дежурке. Телефон злится. Он ненавидит, когда не снимают трубку и заставляют проклятый звонок биться в его внутренностях. Представляю его физиономию. Я сам ненавижу звук клаксона. Любой звук из внутренностей вещей - сигнал беды. Несчастный телефон. Не берут трубку. Пьют. Мотались по городу: Дорогомиловский - рыба, мясо, овощи; магазин на Плотниковском - пиво, водка,- день рождения любимого начальника. Они его своеобразно любят, если бы он к ним в «обезьянник» попал, они бы его забили насмерть, а так, суетились, стол накрывали, подарок купили в цветной коробке. Я пытался узнать, пару раз тормознул, думал звякнет, ударит, нет, тихо. Тяжелое и плотное. В прошлом году я отгадал, кухонный комбайн, французский, у него звяканье нежное и паскудное одновременно, а этот подарок без звуков. Значит мраморный набор на рабочий стол,- кружева из меди и много полированного тяжелого камня. Лагерники делают.
Сняли трубку. Записывают. Драка на Калошином. Выходят веселые. Сели, кричат. Водителя нет. Начальник плюет на пол. Козел. Конечно, я не волга, но и не вшивая бмвушка. Я машина заслуженная.
Воронок- мое неофициальное имя, а по паспорту я пмг, передвижная милицейская группа, или что-то рядом: старый, ржавый, заблеванный. Вожу проституток, пьяниц, хулиганов, бомжей и наркоманов; после смены - милиционеров, их подружек, иногда выезжаю за город на шашлыки, назад милиционеры едут пьяные, песни поют.
Петрушка, мой водитель, всегда опаздывает, ему перед поездкой обязательно в туалет нужно. Вот и он, еле идет. Смотрю на начальника, глаза то есть, как же ты с таким пьяным поедешь, а он кричит Петрушке, - быстрее: драка, поножовщина. Петрушка дал по газам, я сжался и приготовился к худшему. Выскочили на Арбат, затрясло. Смешные люди, есть нормальная дорога, асфальт и короче, но они любят по Арбату, по пешеходной зоне, чтобы народ видел, понимал, кто хозяин. Двор кооперативного дома, дорога узкая, машины впритык стоят, боюсь задеть. Петрушка на автопилоте прошел. Он двадцать лет гоняет по арбатским переулкам, с закрытыми глазами может проехать.
Белый корабль и два черных парня. Дерутся на честного, на силу,- редкая сегодня борьба. Давно не видел подобную битву. Там , где сейчас памятник Энгельсу стоит, на Кропоткинской, бились метростроевские и островские. Тяжелая была драка, но честная. Милиция их тогда быстро отпустила, за честность в драке. И эти парни тоже честно бьются. Мои менты хоть и выпившие, но уловили, - не драка, не очередная разборка сопляков. Смотрят, ждут результата. Ясно, лучше пусть добьются, чем потом их отлавливать по арбатским подворотням. В доме открылась форточка - возмущенный женский голос - чего стоите, бездельники, хватайте их, они уже час убивают друг друга. Нехотя полезли на корабль. Парни бьются - никого не видят и не слышат. Мои на кораблике. Скрутили парням руки. Они не сопротивляются. Послушно-тяжело сошли с корабля, сели в машину. Парни трезвые, но смертельно уставшие. Они отдали борьбе все силы. За что бились - за девчонку? Молчат. Начальник напрягся, не любит, когда ему не подчиняются: Судья даст срок, тогда вдоволь намолчитесь. А на ночь я вам в камеру уголовника подсажу, он мальчиков уважает, к утру девочками станете. Смеется. По смеху слышу, не шутит. Парни переглянулись, поняли куда попали. Начальник не врет. Сегодня задержали лагерника со стажем. Петька резко тормозит около магазина. Придурок. Все болит внутри. Ушли покупать пиво. Отлично, я помогу парням. Задняя дверь в машине скрипнула. Парни приглядываются. Еще скрип. Давайте. Рука толкнула дверь. Приоткрылась. Парни догадались - дверь не закрыта. Выглядывают. Какие медленные, опыта нет. Выпрыгнули, побежали. Свернули на Гагаринский, исчезли.Мои идут с пивом. Открывают заднюю дверь, ставят пиво, закрывают, садятся в кабину, смотрят друг на друга - А где задержанные? - пьянь, только догадались, что парней нет. Выбежали. Увидели следы. Теперь будут изображать погоню, педальки нажимать, а мне страдай - визг резины, бедные мои шины, поворот, бедные мои тормоза, опять резина - мчимся по Гагаринскому. Никого, парни исчезли. Петька опять в следопыта играет, вылез, смотрит на асфальт, а чего смотреть, на Гагаринском дворники - буряты, они выметают под метлу, ни снежинки. Хорошие работники. Чертыхнулись и поехали в участок. Меня ставят в гараж. Значит больше не выезжаем, пьем по-черному, до утра. А следы парней я заметил, они к храму вели. Удачи им, и мне бы ее утром, когда пьяный Петька за руль полезет. Всем удачи.
Младший
Ненависть-плохой советчик. Первые удары ненависти слабые и неточные. Я не видел противника, я видел свою ненависть. Я заставил себя смотреть на парня, как на боксерскую грушу, которую надо бить, пока не устанешь. Я стал точен. Я считал удары, потом перестал,- потерял счет. Каждый удар стал первым. Я слабел и он слабел. Мы были равны. Я пропустил удар в солнечное сплетение, задохнулся, сжался, ожидая добивающих ударов. Я готов был закричать от обиды, что не выдержал, но скин не подходил. Я прохрипел: Не жалей, бей. Скин ждал. Боль ушла. Я нанес ему удар в солнечное сплетение. Он не защищался, согнулся от боли. Он смотрит на меня. Я увидел в его глазах ожидание, что я буду делать. Он прохрипел: Добей. Я ждал. Я вдруг понял, что не хочу бить этого парня. Не должен. Передо мной был другой, не скин. Начинал скин, а сейчас это не он. Мы изменились. Моя ненависть исчезла, его ненависть исчезла. Мы продолжали, но мы уже знали результат. Милиция спасла нас. Спасла меня, начинавшего бой за честь и жизнь старшего брата, бой - месть, а закончившего его уважением к скину. Спасла скина, потому что я видел, как его черная сила становилась другой, похожей на белый снег. Это был неправильный результат, но это был истинный результат. Милиция спасла нас от ударов, которые уже причиняли бы боль не телу а душе.
Железная дверь воронка открылась. Я был уверен, это ловушка, они хотят нас спровоцировать на побег, что бы потом бить нас в отделении на законных основаниях,- я читал о таких приемах милиции. Скин принял решение за меня. Он спрыгнул заглянул внутрь, позвал, я покачал головой, нельзя, провокация, он схватил мою руку и выдернул меня наружу. Бег - кадры плохого кино, черно – белые обрывки, звуки- страхи, ноги-вата, быстрее, он тянет меня прочь от машины, прочь с улицы,- к храму. Я думаю он сам не знает, почему мы бежим к храму, почему мы в храме. После обрывков асфальта, деревьев, звуков - белые стены храма. Белая тишина. Успокаиваюсь. С белых стен смотрят женщины и мужчины. Я не знаю, кто это, но я чувствую исходящую от них доброту.
Наши следы остались там, где лежал мой умирающий брат, мои следы и следы скина, - цепочка убегающих следов на месте преступления и следы эти привели в храм.
Скин Священник Младший
Священник – Нервные звуки, - дверь, дыхание. В храме изменилось настроение. Он боязливо принял вошедших. На меня смотрят преступник и брат жертвы. Почему они вместе? Почему в храме?
Младший - Мне нужна минута невесомости, минута ничего, что бы понять происходящее. Нужна тишина. Длинная одежда священника, длинная тень. В храме не должно быть теней.
Скин - Священник видел, как я убивал. Он узнал меня. Сейчас пойдет звонить в милицию. Не уйду. Бежать некуда.
Священник - Они пришли не со злом. Они скрываются. От кого? Неужели младший не знает, что Скин - преступник. Говорю: Этот человек - убийца. В ответ - я знаю. Я хотел его убить, не смог.
Скин - Пламя свечи колыхнулось. Не гасни. Свет нужен даже в храме. Почему священник не звонит в милицию? Боится? Надеется? Он единственный, кто может помочь. Не знаю как, но может. Пламя стало ровным.
Священник – Успокоились. Дыхание стало ровным. У них сбиты руки. Они дрались. Догадка-удивление,- друг с другом. Я знаю, что делать. Надо быть рядом с ними.
Младший – Между темнотой и светом нет границы. Достаточно дыхания, - свеча гаснет и наступает темнота. Достаточно ладони, чтобы сохранить свет. Чье дыхание погасило свет внутри Скина?
Скин – Убийца. Слово – приговор сжало горло. Хорошо бы холодной чистой воды. Я давно не пил чистой воды.
Священник – Свет и тьма в руках человека, важно какого человека – с верой или обездоленного. Эти два человека, таких разных, очень похожи – они из обездоленных.
Скин - Глаза икон,- мгновение и я пойду за ними. Нет. Жизнь состоит из простых вещей, а вера для тех, кому они не достались.
Священник – О чем они думают? О вере, о прощении? Как им помочь?
Скин - Зачем священник старается? Служит долгу, карьере? Мы – еще одна ступень!?
Младший – Неспокойно. Я не смог. Я – слабый, предатель? Мне нужен ответ, не на мгновение, на всю жизнь. Священник наверное не умеет отвечать честно, отвечает как должно.
Священник - Они смотрят с надеждой, с сомнением – два пути к вере. Знакомый взгляд. В нас всегда ищут то идеальных людей, то грешных. Мы и те и другие, мы люди.
Скин - Конечно, он думает о вершине. Но чистого пути к вершине нет. Он - идеальный человек?! Невозможно. Идеал - тоже приговор.
Священник- Звук пролетевшей птицы. Звук - напоминание. Стыд. Я испытывал его каждый раз, когда лазил по карманам родительской одежды в поисках мелочи. Все в детстве, все давно прошло. Успокойся.
Младший – Тот, кто впервые произнес «верю» открыл закон жизни человека. Вера - это жизнь.
Скин - Старик с собакой. Прошу закурить. Он убрал собаку, достал папиросы, спички, - вежливо, аккуратно. Зажег спичку. Его дернула собака и он обжег мне руку. Я завелся, на его вежливость. Я бил его ногами. Собака сидела и выла. Она тоже была старой. Почему священник и младший не пришли раньше? Все – ошибка, все – стыд.
Младший - Красивый храм. Солнечная радуга.
Скин – Красивый храм. Так наверное выглядит рай. Мать верит в рай и часто говорит о нем. Если он такой, то пусть верит.
Священник - У Скина дрожат губы. Память – горькое лекарство. Что делать? Уложить спать, а утром решу. Я прячу преступника. Забудь, они пришли за помощью. Закон и вера несовместимы. Я принес фуфайки от строителей, положил на пол. Принес чистой холодной воды. Пьют воду. Укладываются. Приношу плед, укрываю. Они уже спят. Светлые лица, чуть приоткрытые губы, тихое дыхание. Они еще дети.
Воронок
Идут-ползут. Начальник пугающе нехорош. Петя, посмотри на себя в зеркало, ты же не понимаешь, что делаешь. Заводит. И что обидно, я завелся, ничего не сломано, все работает, так всегда, когда надо – какая ни будь железка отваливается, а когда не нужно, все работает как часы. Ненавижу. Сломайся, застучи где-нибудь, остановись. Выехали. Меня тошнит от запаха перегара и лука. Неужели за водкой едем! О чем они говорят? Они узнали, что парни в церкви, они едут туда. Женщина из дома рассказала. Доносчица! Ничего хорошего не жди. Петя вместо тормоза нажал на газ и мы протаранили ворота церкви. Сильный удар. Ворота жалобно повисли на одной петле. У меня все лицо искорежено. Выползают. Бредут к церкви. Стучат. Внутри виден свет. Опять стучат. Они дверь вынесут. Ругаются. Что вы делаете, это же храм. Дверь открылась, вышел священник. Он ничего не говорит. Он ждет. Пьяные слова начальника - Где Скин, где второй парень? Мы знаем,- они в церкви. Давай их сюда или мы будем обыскивать храм. Спокойные слова священника – В храме никого нет. Вы ошиблись. Пьяные слова – Ошиблись!? Мы приехали спасать твою шкуру, церковная крыса, а ты говоришь их нет. Скин – убийца. Ты прикрываешь убийцу. Начальник действительно пьян. Он достает пистолет и направляет его на священника - на счет три я убью тебя, как пособника. Где они? Раз, два… Дверь храма открылась. В проеме два парня. Один из них бросается к священнику и прикрывает его. Три кричит начальник. Он не смог остановиться, он стреляет. Скин падает. В мире отключили звук. Даже во мне нет звуков. Ни одного. Я слышу шелест звезд, они сегодня очень близко. Они касаются купола церкви, они сияют на ее куполе. Оказывается не электрический свет освещает Храм. Свет звезд. Скин падает, скин летит, он теперь звезда в темном небе, он тоже освещает Храм, он тоже касается купола Храма. Руки священника и руки Младшего подхватывают падающее тело. Не успевают. Скин падает на землю. Падает не Скин, начинал падать Скин, а упало тело, упало то, что осталось от Скина. Они над ним, руки у них в крови. Они пытаются ему помочь. Пытаются и не могут. Снег впитывает кровь. Снег - вампир. Скин смотрит на священника – черные глаза – последние слова: вера – это прощение.
Начальник протрезвел. Зачем? Вот теперь и надо быть пьяным, что бы не так больно было осознавать, что ты убил человека. Хорошо было вечером в гараже, тепло, уютно. Как хорошо.
Врач
Я не ушел. Будет кризис. Отец - сильный человек. Вторые сутки рука сына в его руке. Разговаривают. Он вытянет его. Главное, не пропустить возвращение души. Тело может не выдержать. На мониторе - зеленая змея жизни - сердце работает нормально, пульс хороший. Держись парень. Не прозевать, не ошибиться. Было. Больной после тяжелой операции. Открывает глаза и говорит. Почему я не удивился? Искусственное дыхание. Он не мог говорить. Он извинялся за доставленные хлопоты, он просил прощения, за то, что умирает. Ему так жаль и так неудобно перед всеми. Молчащий монитор. Больной умер до того, как начал говорить. Он умер. Я спрашивал сестер, кричал - он говорил со мной, вы слышали. Непонимающий взгляд заведующего - Ты его прозевал, находился рядом, монитор пищал, как резанный, а ты сидел и смотрел на больного, не смотреть надо было, а работать. Я не понял его. Он не прощался, он просил помощи. Если бы я действовал, он бы жил. В воздухе шелест электричества или шелка, вот еще, еще, приближается ко мне, отдаляется, приближается к отцу. Он тоже повернулся и смотрит в пространство. Так приближается человек, звук приближения, но никого нет. Мы оба смотрим в это ничего. Звук монитора, тревожный, точечный, точки бьют в глаза, мозги. Я рядом с парнем. Остановка. Я ждал тебя, - мы готовы, соединяйтесь, тело и душа. Как же я тогда не понял, не слушать, а помогать. Сестры молодцы. Терпи парень. Зеленая змея поползла вверх. Молодец. Отец не замечает происходящего, он смотрит в пространство. Я тоже смотрю. В воздухе, не касаясь земли, легкая, невозможно красивая женщина. Я узнаю ее. Мама парня. Она гладит руку сына, целует его в лоб, глаза, в щеки. Как же она его любит. Парень открывает глаза. Его губы произносят - мама . Он словно читает - мама. Каким тяжелым бывает слово мама. Он шепчет - мама, белая дверь открылась. Медленно, осторожно глаза по комнате, видит отца - как хорошо, все дома, улыбка-сон.
Отец смотрит на меня - Он пришел в себя?! Да!? Конечно да. Ухожу. Домой. Если меня кто-нибудь разбудит в ближайшие двадцать четыре часа, он будет убит, - сразу и окончательно.
Карамелька
На золотой купол опускается снег. Из глубины неба летят два голубя, садятся на крест - влюбленные. Целуются. Любовь в небе- красивая любовь.
Сколько их было влюбленных парочек на моих крестах? Не считал. Не нужно считать счастье. Цифрами измеряют беду. И вообще я цифры не люблю. Я время измеряю иначе,- куполом Храма Христа Спасителя. Появился купол- значит, это было до Храма Христа, потом купол исчез,- период исчезнувших куполов; купола появились вновь- значит все происходящее сейчас,- время новых куполов. Цифры я не люблю из-за дамы. Еще до Храма Христа меня обследовали люди в черной одежде. Простукивали, скребли, находили во мне изъяны - трещины, пустоты, находили, заполняли раствором, кирпичной кладкой. Дама, она всеми руководила, обнаружила в фундаменте камень, очистила его и начала кричать. Остальные тоже начали кричать. Оказалось, я не так молод. До дамы мне давали лет четыреста, а после ее криков я стал шестисотлетним. Им бы поискать поглубже и они бы обнаружили, что на моем фундаменте стояла и деревянная церковь. И если считать с нее, то мой возраст напоминает вечность. Деревянная церковь была красавицей. А потом повторили красоту дерева в красоте камня. Три раза я жил в безвременье. Печальные годы. Первый раз, когда сняли колокола. Немой храм. Черные мысли. А храм ли я, может быть я просто стены и окна. Второй раз, когда в городе были французы. Французы хороши, когда они в гостях, но когда они хозяева, или считают себя таковыми, они невыносимы. Они разместили в Храме конюшню. Разрешили служить, но так, что бы не мешать лошадям французской оперной труппы. Певцы вечером давали спектакли, а днем репетировали в Храме. Им нравилась акустика. Лошади, смех французов и слова молитвы над покойником. Третий раз самый страшный. Люди заколотили двери и окна. Дни, месяцы , годы гулкой пустоты. Ни одной человеческой души. Люди, проходя мимо, не смотрели в мою сторону. Я был прокаженный. Ночью, в сильный мороз, стекла трещали в окнах, военные открыли меня и впустили священника. Мне вернули жизнь. И тогда я понял, что я всегда был и буду храмом, что бы ни происходило со мной. Я- храм с первой лопаты земли, вынутой для фундамента, с первого штриха на бумаге. Последние годы меня холят, нежат. Люди прозвали меня карамелькой. Не знаю что это такое, но мне нравиться.
Бесконечное синее небо. Красивый день, до тревожности красивый. Медленные облака. Длинное солнце. Настоятель открывает ворота ограды для черных машин. Будет печальная служба. Вот и машины. Гроб, второй гроб. Так не должно быть, два тела не отпевают одновременно. Сняли крышки. Женское лицо. Я знаю ее, она умерла в храме. Я знаю и лицо молодого мужчины, белое лицо, он спас настоятеля от смерти. Лица похожи красотой и отрешенностью. Пришедшие плачут. Около женщины - трое мужчин, один из них бледный и с повязкой на голове. Около второго тела священник. Они сами совершили все, что бы оказаться в храме: быть ушедшими и оплакивать ушедших. Люди странные, мятущийся у них дух. Им бы понять, что они тоже вечность, и тогда их жизнь была бы иной. Проще и добрее.
Люди то делали меня немым, то слепым, то разрушали колокольню, а потом все восстанавливали. Это происходит в каждом веке. Люди не понимают вечности. Я знаю, они вновь придут разрушать меня, и опять будут восстанавливать. Это и есть вечность. Без разрушения нет вечности, ад и рай тоже разрушают и восстанавливают. Вы заметили, что в Храме нет часов. Время - восход и заход солнца, полнолуние, рождение, смерть, - других границ времени нет. Нет часов, минут, секунд, это обман, неправда. В Храме нет времени, нет прошлого, настоящего, будущего, ничего, чем привычно делит жизнь человек, даже не делит, разрушает на кусочки, режет стрелками часов, и страдает, пытаясь собрать воедино. Невозможно. В храме одно время - вечность.
В Храм входит старая женщина. Она приносила яблоко. Оно так и лежит около иконы Божьей матери. Сморщенная рука берет яблоко и несет его к гробу женщины. Она кладет яблоко в ее руку. Зеленое яблоко в белой руке.
Храм опустел. Двери закрыты. Сегодня был тяжелый день. Я устал. Пора отдыхать, всем удачи.
карамелька
© Copyright: Борис Плющиха, 2004
Свидетельство о публикации №204062900136
Свидетельство о публикации №204062900136
Рецензии
Исправление через раскаяние, переосознание и глубокую работу души...
Сильно.
Желаю удачи и творчесраа !
Ти Ай 23.02.2023 07:48 • Заявить о нарушении
Сильно.
Желаю удачи и творчесраа !
Ти Ай 23.02.2023 07:48 • Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.