Другое море

Буддистская мудрость:
« Ты не можешь пройти сквозь стену
и даже если ты через неё прошёл, это
 не значит, что ты можешь пройти сквозь стену»
Ты не можешь обмануть судьбу, и даже если…

Киевский вокзал провожал меня с самой серьёзной миной, на какую был способен. Казалось, стоит поезду тронуться с места и вдогонку послышится истерический смешок. Едешь? Ну-ну. Откуда едешь – известно. А вот куда?  Нет, нет, нет. Об этом потом.
Проводница, тетка с усталым безжизненным лицом. Она мотается туда-сюда, в перерывах вспоминая, что тринадцатилетний сын курит, а кошка снова принесла котят. Но это всё мысли мимо. Мимо окон в купе при тусклом вечернем свете. Мимо чайных пакетиков в грязных стаканах. От проводницы веет легким покачиванием вагона и дешевым коньяком. Вдыхаю этот запах и стараюсь удержать его в легких, пока приступ кашля не сдавливает бронхи. Проводница сочувственно смотрит на меня:
- Как тронемся, я Вам чай принесу. У меня и лимончик есть.
- Спасибо. Не стоит. Все в порядке.
Она торжественно удаляется, всем свои видом показывая, что её мало волнуют чьи-либо проблемы. Так оно по сути и есть. А кого волнуют? Мою маму. Мужа. Лживо- переживающих подчиненных. Все они – мой счетчик. Их забота похожа на снятие мерок для гроба. А вот так не жмет? Сегодня кашляешь меньше. Вот увидишь, все еще наладится. И только внутренние честные голоса досадуют на задержку. Уже приготовились, собрались с духом и… И ничего не происходит.
Так жить нельзя. Так можно только умирать. А для этого я ещё слишком жива. Сегодня встала в четыре. Тихо собрала вещи ( как же удивительно легко собираться!), вытащила из сумочки ключи, потом подумала и достала всю мелочевку – рекламные проспекты, трамвайные билеты – то что копится годами в женских сумочках и затуманенных головах. Достала всё это и оставила на тумбочке. Это не жест – только порыв: жгучее желание расстаться. С трамваями, болью, жестоким сочувствием. Уйти туда, где пустая неопределенность плетет паутину на твоих глазах и всегда готова оставить место и для тебя – утомленного, почти растаявшего, какой есть. Оставить место, зная что ты скоро уйдешь и не задавая вопросов, не выражая эмоций. Ты пришёл сегодня? Прекрасно. Ты уйдёшь завтра? Прекрасно. Лишь бы сегодня ты растворялся в грозном бое колес.
- Ой, Миша! Вот восьмое купе! – миловидная брюнетка покачивалась под весом непропорционально огромного рюкзака.
В её лице был интеллект ребенка – не слишком развитый, но истинный, не из умных книг. Я почувствовала захлестывающую радость, что её детство соприкоснется с моим зрелым сознанием. Это радость солнечных лучей на обмороженной коже – не согреет, не почувствуешь, но мозгу кажется, что стало чуть теплее и руки чувствуют щекотку от пуха солнечных зайчиков. И Миша, я была убеждена, тоже покрыт этой солнечной шерстью.
Почти так оно и было. У худощавого Миши были колючие даже на вид щеки, и сам он напоминал маленького сварливого добросовестного ёжика. Он вежливо и сдержано поздоровался, помог спутнице снять рюкзак. Заботливо отругал, что она набрала столько вещей, что « хватило бы на пару лет в Тайге, а не на неделю в Крыму. Спутница рассудительно заявила, что именно что в Тайге этого бы хватило, а в Крыму может и мало оказаться. Потом она сделала нечто потрясающее. Она слегка повернула голову ко мне и улыбнулась одним уголком рта, как будто приобщала меня к забавной женской тайне. Неуместный сейчас кашель давил легкие, но я боялась потревожить это радостное ещё непривычное пререкание этой пары. Откуда-то я точно знала, что они именно пара. Не друзья, не брат с сестрой, а молодая бьющая горячими ключами любовь. Если бы разложить на столе десять фотографий девушек и молодых людей приблизительно одного возраста, Вы бы непременно узнали и этих двоих. Что-то гармоничное во взглядах: её бури и его штиль.   
В моих глазах – высохшее море. Ещё ребенком мне нравились повести о Мумий-троллях, а особенно «Мумий тролль и комета». Был в этой повести один фрагмент: приближается комета, становится нестерпимо жарко, герои подходят к обрыву и там, где всегда было, море видят грязные лужицы на дне. Тогда герои сооружают ходули и переходят море «не замочив ног». Мне всегда было непонятно, почему они так старательно избегали этих луж, ущелий и умирающей рыбы. Теперь, когда рыба в агонии бьёт хвостами и у меня в зрачках, когда знакомые стыдливо отводят глаза и взбираются на ходули, я понимаю этот страх – соприкоснуться с тем, что обречено. Пару недель назад я разбила зеркальце и по детски обрадовалась, что судьба пообещала мне ещё семь лет. Не верьте приметам. А концовка «Мумий тролля» показалась мне ненастоящей какой-то – всё закончилось хорошо и снова плещет море. Откуда ему взяться?
- А мы не познакомились! – засуетилась брюнетка. – Меня зовут Зоя. Это Миша.
Она доброжелательно смотрела на меня, ожидая ответа.
- Людмила.
- Вы на Юг едете?
Девочка, как же тебе объяснить…
- Да.
- И мы. Будем валяться на песочке и в перерывах раскапывать древности всякие.
- Археологи?
- Ага. То есть Мишка археолог, а я так, примазалась.
- Понятно.
Зоя по всей видимости ожидала продолжения бесед, но для меня это было лишним. Быть участником их короткого жизненного момента не хотелось. Хотелось сидеть здесь невидимым призраком и наблюдать, как они живут и чувствуют. Девушка быстро забыла обо мне и убежала к проводнице выяснять о чае. Миша разместил рюкзаки и тоже вышел. Поезд тронулся.
Почему говорят «тронулся умом» и «тронулся поезд»? Что-то сладко сумасбродное есть в этом слове. Не потому ли у тысяч людей по всей планете замирает сердце, когда мимо ревут сумасшедшие поезда? Это оно – желание тронуться в одном ритме с ними. Когда я ездила на работу – каждое утро девять кругов ада – стоя на платформе метро я часто представляла, как из тунеля выезжает сказочный голубой вагон. Туда сажусь я, только я. Другие пассажиры знают, что это мой вагон и он едет мимо всех известных станций, выезжает в том направлении, которое машинист придумает на ходу. А я знаю, зачем сажусь в вагон. Поезд едет по знакомым и незнакомым местам, забавно подскакивает на кочках ( в мечтах не бывает огромных тетенек в оранжевых жилетках, которые прокладывают рельсы). Деревья, кусты, дома, небоскребы – всё это прыгает за окном голубого вагона. А потом в окно заплывает место, представить которое мне не удается. И я точно знаю, что это моя остановка. Я никогда здесь не бывала, но это место МОЁ или нет, оно принадлежит немножко другому человеку, тому, который решился зайти в вагон и уехать в неизвестные дали по неровностям непроложеных дорог. Уехать, оставив мне разбираться с судьбой, мужем, матерью и подчиненными. И я остаюсь лечить домашних зверушек уколами и воспитывать хихикающих девчонок – практиканток. Потом стала называться главным врачом престижной ветеринарной клиники и возилась со змеями и крокодилами с золотыми зубами. А голубой вагон много-много лет трогался без меня.
Я снова захожусь кашлем и чувствую вкус крови во рту. Проглатываю кровь и делаю вид, что этого не случилось, что мои внутренности ведут себя примерно и не собираются выскакивать наружу. Поезд лениво переваливается из стороны в сторону. Мои попутчики убежали в направление вагона ресторана, вежливо полюбопытствовав не принести ли бы и мне чего-нибудь, но не настаивая, когда я отказалась. Вежливость и сдержанность – лишь благодаря этим качествам человечество способно ещё держаться вместе, а не разбрелось по неизвестным планетам. Вежливость – это умение дать знать о своём присутствии, но позволить человеку этого и не заметить, если ему так угодно.
Я не распаковывала сумку и не устраивалась поудобнее. Смотрела в окно и ждала, ждала, ждала… Зоя недоуменно на меня поглядывала, а Михаил полностью ушёл в детективный роман. По сути, я не слишком их интересовала. А они меня? Да, они были мне приятны, но не более. Они не представляли сейчас собой важности. И я тихо радовалась нашему счастливому равнодушию. Именно так должны жить люди. Нам искренне всё равно, что происходит рядом, но мы стараемся делать заинтересованный вид. Пустили маршрутку? Как интересно! Маша поссорилась с Колей? Ужас какой! Даже если эти Маша и Коля ближайшие тебе люди, а маршрутка существенно облегчит жизнь, эти события тоже «мимо». Часто даже события внутри нас оказываются «мимо». Я никогда не почувствовала бы себя умирающей, если бы не куча сочувствующих, поглощенных всё тем же равнодушием. И чем меньше их это трогало, тем с большим рвением они заботились обо мне, стараясь замаскировать своё безразличие, но всё же не особенно увязнуть ходулями в морских водорослях.
Я оставила притворство на тумбочке в спальне.

На маленькой платформе неизвестного поселка я села на сумку и расплакалась от облегчения. Мой голубой вагон с Зоей, Мишей и проводницей уехал в новую историю, а я вышла на станции, которую предстояло сделать Своей. И теперь не было До. Теплый летний дождь «мыл дорожку».
Я поселилась у тетки Тамары – стройной, ухоженной и бездетной особы – не особенно любопытной, но доброжелательной и радушной. Вскоре подрядилась помогать со скотом – лечить, контролировать состояние здоровья. Оглянуться не успела, как оказалась незаменимым человеком в поселке. Едва успеваю проснуться:
- Тёть Зоя! Папа сказал Вас позвать, Зорька не встаёт.
И так круглыми днями. Не помню, чтобы кто-то спрашивал меня о прошлом и не знаю, что могла бы ответить.
И угадайте что! Я всё ещё жива. И буду жить долго – долго, потому что у меня такая судьба. Людмила скорее всего умерла уже давно и оплакана близкими и дальними. А тогда из голубого вагона вышла не очень уже молодая женщина Зоя, судьбой которой оказалось прожить сложную жизнь в труде и заботах и, разумеется, умереть когда-нибудь. Но это не сегодня и не завтра.  Другая судьба. Не лучше и не хуже прежней – другая.
Это было уже совсем другое море…