Вкус крови

Однажды, совсем ребенком, Она захотела посмотреть, как режут свинью.
Происходило это обычно в ноябре, когда землю уже хорошо схватывало  морозом, а иногда, бывало, что уже и снег  лежал. И  Ей казалось, что мороз, и чистый, недавно выпавший снег – самое главное в этом деле. Чтобы,  свинья, сопротивляясь, не вывалялась в грязи
Именно потому, что свиньи обычно сопротивлялись – как же иначе! - старались вырваться и убежать, взрослым Ее желание, посмотреть, как все происходит,  не понравилось.
- Свинья  свалит тебя  и затопчет, - отговаривала Ее мать.
Мать  была единственной женщиной в компании мужчин – своих братьев – которым и предстояло зарезать животное.
Она «ловила кровь» - так это называлась. Когда старший из братьев, изловчившись, бил огромным страшным ножом  в нужную точку на шее свиньи, мать должна была собрать в старый жестяной таз как можно больше крови, которая лилась из раны.
Свежую кровь жарили потом вместе с потрохами и ели прямо из сковороды, для которой едва находилось место на столе, засыпанном мукой, уставленном мисками с фаршем, – женщины делали из свежего мяса пельмени.
Все женщины, кроме ее матери. Мать была будто из другого теста – ведь она «ловила кровь»…
Жареная кровь казалась самым вкусным блюдом на свете. И попробовать его можно было лишь раз в год, в ноябре. Она сидела вместе со своими двоюродными братом и сестрой и ела, отыскивая в общей куче куски свернувшейся крови, отбрасывая в сторону печенку и почки.
Вкусно…
И все это, благодаря матери, которая не возится с тестом, предаваясь воспоминаниям о детстве, когда пельмени делали сотнями, а потом морозили и сваливали в огромный ларь. Ее мать смело бросается с тазом к такой опасной свинье!
И Она твердо решила увидеть, как это происходит, и даже проявила настойчивость и находчивость – когда взрослые стал пугать ее свиньей, Она сказала:
- Я залезу на сеновал и буду смотреть оттуда.
На сеновале было холодно и тихо. Только сухие травы, сохранившие несмотря на вечный сквозняк свой запах, – какой-то странный, древесный – тонко шуршали от ветра, влетавшего в открытый лаз.
Она подумала, что шуршат мыши, и отошла ближе к лазу.
Но вот тишина лопнула и развалилась на куски - свинья выскочила из загона, и дядьки скопом бросились на нее. Свинья закричала страшно, и громкие возгласы  четверых здоровых мужчин на фоне ужасного звериного вопля показались тихим детским бормотаньем.
Она взглянула вниз, успела увидеть только страшную, как будто даже побелевшую спину свиньи, жестяной таз и прядь черных волос, выбившуюся из-под платка матери. И села на сено, забыв, что нужно бояться мышей.
Это была первая смерть, которую Она слышала. Смерть, которую она сама захотела увидеть. Ей был страшно и непонятно – ЗАЧЕМ она захотела увидеть смерть?
Она зажала уши руками изо всех сил: «Больше никогда… Никогда».
Она до сих пор не помнит, как сползла по лестнице, как перешла через двор, как очутилась в доме  среди гомонящих теток, которые уже замешивали тесто и грели сковороду для потрохов. Помнит только, что было, когда, просидев около часа в доме, Она вышла на воздух.
Посреди двора была подвешена туша – желтая, неживая и равнодушная. У туши не хватало одного уха.
Второй по старшинству дядя – он был хромым и  не резал свинью – опаливал щетину. Увидев племянницу, он улыбнулся ласково, страшным ножом отсек это оставшееся  на на застывшей голове ухо и протянул его Ей.
 Она машинально взяла его и потянула в рот, хотя знала, что сначала нужно с этим ухом пойти к матери или тетке, чтобы они смыли с него копоть.
Когда хрящ хрустнул на ее зубах, и она почувствовала вкус свежего мяса, рот наполнился слюной… И Она стала есть, радуясь, что сегодня съехались не все  братья и сестры, и ей одной досталось целое ухо, а не жалкий обрезок.

Несмотря на ужас, который пережила она там, на сеновале, наблюдая, как ее мать «ловит кровь», она не отказалась от мяса.
Она с удовольствием ест мясо в любом виде, не любит только кровяной колбасы, изготовленной на фабрике, – вкус этой колбасы кажется ей грубым и ненатуральным.
Тот, кто пробовал свежую кровь, зажаренную через пятнадцать минут после того, как она пролилась из раны, поймет ее.