Роковая комиссия

               
                РУДАЕВ   ВИКТОР
               
        Светлой памяти родной моей Леночки посвящаю.


"... Сладкая   грусть  воспоминаний  очищает  человека,  и
     счастлив тот, кому есть что вспомнить хорошего..."
                В. Астафьев.


 
            Р О К О В А Я   К О М И С С И Я


(О судьбе моей непростой и трудной, о воле  и  безволии, о том, что случается то, чему быть суждено, и о хорошем человеке...).         
               
               
  ... Не верю ни в бога,  ни в чёрта, ни в силу нечистую, ни в божью помощь быструю,  ни в экстрасенсов-мошенников, ворожей- колдунов, -  выгнать  всех  бы  их веником, и  без лишних слов! В попов и шаманов, трезвых и пьяных, в грехов искупление, в чудеса исцеления,  в святош кислорожих, друг на друга похожих, от умиленья сияющих,  людям мозги засоряющих, на словах – добродетельных и жалеющих, на деле - злобных и души не имеющих, аминь!
     ... Правда,  - не верю я всей этой чепухе,  во  всякие  там предначертания  и предопределения,  то есть - воля Всевышнего и  ничего тебе - лишнего!  Хорошо бы так - есть на  небе  толковый дедушка,  всё ему ведомо, всё ему предано, всё ему по силам - а тебе и думать не надо,  ни  забот,  ни награды,  всё тебе судьба подарила,  потому как своего ума не хватило... Встанет, значит, он утром  рано,  позавтракает рьяно,  сытно и пьяно,  зевнёт во весь рот,  глаза ещё раз протрёт - "А что там у нас в делах текущих? Подайте-ка мне книгу приговоров ждущих на этот год - что кому,  ведаю наперёд...  Та-ак,  туды тебя и растак, хоть и сам писал - а не всё и пойму,  что к чему,  однако же - быть по сему!" - Кому,  значит, жить, кому - на тот свет иттить, а кому -  небо коптить или волком выть!  Кому - война, а кому и мать родна,  кому богатеть, кому - с голоду помереть... - "Чада мои любезные,  здоровые и болезные, не утруждайте своей головушки, не портьте своей кровушки!  Сам распишу,  как надо,  сам наказанья раздам и награды,  ради вас потружусь,  потужусь, позабочусь, и на ночь в постели опять скособочусь!...  Потому как  от  трудов праведных за день ох,  как устал! Вздрыхну чуток, а там и новый день настал...".
      ... А судьба всё-таки существует!  А кем она создаётся? Да никем не создаётся,  есть она над нами, и под ней мы сами! Кому суждено  утонуть,  тот  не  будет повешен,  и судьбе - наплевать,  праведник ты или грешен!.. Вот, о судьбе своей и поведаю вам, а вы уж поверьте моим словам…               
             
    В конце четвёртого  курса учёбы в институте,  перед самой производственной практикой, приехали в наш 1-й М.О.Л.М.И. (Первый  Московский  Ордена Ленина Медицинский Институт) - "КУПЦЫ", набирали на
военный факультет Куйбышевского мединститута -  два года учёбы и,  пожалуйте, - новоиспечённые военные врачи, - видимо, выпускников двух военных академий не хватало... Набирали, как теперь бы сказали,  в добровольно-принудительном порядке...
    Однако,  особых переживаний среди призываемых я не помню -  ну, во-первых, пошли туда ещё не служившие в армии выпускники средних школ, а нас, солдат войны, или не брали, или наш брат решительно  отказался,  уж не помню,  а меня почему-то не спросили, послали на мед.  комиссию,  да я особенно и не сопротивлялся. А потом,  конечно, сыграли свою роль и материальные соображения - все,  наверное,  знали, какова зарплата врачей, ну, а у военных врачей,  понятно,  зарплата - в несколько раз выше... Поддался на эту "удочку" и я... Что делать? - прикидывал я и так и сяк, отнюдь  не  под влиянием одноимённого романа,  который я так и не удосужился прочитать до сих пор, о чем и не жалею , в молодости – недосуг был, а теперь, ну, честно – на что оно нам, это старье? Сколько есть интересного, современного, даже – нужного сейчас чтива! – да и «окунусь»  в интернет – за уши не вытащишь!..
       …Но я отвлекся:  итак, с одной стороны - зарплата, о размерах невоенного варианта которой я уже был осведомлён и с чем в дальнейшем я о-го-го как был знаком долгие-долгие годы!..
      ... А, (или, лучше – НО!), с другой стороны, была ДЕВУШКА!
     О, боже, какая девушка!  Я только что с ней познакомился, и было мне с ней легко и свободно,  я понял,  что это - моё! Что с нею я - это я, что она - часть самого меня,  а я - часть её,  что  это  -  дорогой клад, даже не  имеющий  цены,  но я тогда ещё и не знал,  что она составит счастье всей моей последующей  жизни!..  Итак,  я  всё "прикидывал": туда-сюда, туда-сюда... Та-а-к! - С одной стороны - более-менее обеспеченная жизнь,  с другой стороны -  девушка, неповторимость  которой была очевидна,  но,  если я уеду на два года,  а там - по назначению,  в какой-то тьмутараканский гарнизон, то потеряю её навсегда,  ибо мне уже было известно,  что не один я смотрел на неё влюблённо!  Её нельзя было не любить:  она  привлекала  к себе не только красотой, она вся светилась нежностью,  добротой и сердечностью! Не знаю, почему она остановилась на мне, вот что непонятно, - другим юношам и молодым мужчинам (мне были знакомы её  поклонники, нежно к ней относившиеся,  но так и оставшиеся только её друзьями!) я, наверное, явно проигрывал своей внешностью, что уж говорить... Может  быть,  ей понравилась моя лихая игра на баяне, под которую невозможно было усидеть на месте, я и хромого  мог, наверное, - заставить танцевать, это было!.. Было и явно помогало в прошлых моих  общениях  с  девушками, - приятно вспоминать... Но,  конечно,  не  это
было главным - эта ангельская душа «меня за муки полюбила, а я её - за состраданье к ним!»… Муки жизненных невзгод были (ох, были, - и раньше, и потом!..), но всегда и везде,  во всех трудностях и огорчениях жизни, во всех тяжёлых  обстоятельствах,  без  раздумываний  жертвовавшая  собой ради меня,  она, моя родная и вечно любимая, была рядом со мной и во всём мне помогала,  - что бы я делал без неё?.. Теперь, по прошествии  лет,  в  одинокой и горькой моей старости, в чужой для меня стране, но вблизи её могилы, я ещё острее понимаю бесценность её душевной неповторимости,  её,  без громких слов, действенной поддержки и,  вообще, главное в этом моём повествовании, в этих воспоминаниях - это она, и всё здесь написанное – всё ей…
      ... И я продолжал метаться в день комиссии, и, входя в кабинет для осмотра,  тоже пребывал в состоянии такой же душевной нерешительности и неопределённости.  Побывав у других врачей, я подошёл к хирургу, молодому, с живым и выразительным лицом, который почему-то, как мне показалось, весело, пожалуй даже – хитровато, посмотрел на меня и спросил,  есть ли жалобы. Жалоб, честно говоря, у меня не было, но я вспомнил,  что мне недавно поставили (явно - ошибочно) диагноз "Облитерирующий эндартериит" - это заболевание связано  с закупоркой кровеносных сосудов (артерий),  обычно - ног. Проявляется резкими болями в ногах при ходьбе и отсутствием  пульсации   артерий,  первоначально  -  на  тыле  стопы.  Но  у  меня отсутствие пульсации, как я понимаю, объясняется просто индивидуальной  анатомической особенностью,  так называемой "аномалией", во всяком случае, - до самых последних времён с этим у меня проблем  не  было  (увы,  теперь - появились!..),  но...  да простятся мне прегрешения вольные и невольные (!!!), я вспомнил симптоматику  этого  заболевания (на всякий случай...),  и губы мои сами,  почему-то,  заговорили, не подчиняясь мне, а, наверное, - кому-то другому, - судьбе, что ли...
    - Да особенных жалоб нет, доктор, только вот...
    - Что "только вот"?
   - Ну,  когда я пройду немного,  появляются боли  сзади,  в мышцах голеней... - Очевидно, мой хирург разбирался в симптоматике этого заболевания лучше предыдущих врачей - может быть, он был специалистом по сосудистой хирур- гии... Он пощупал пульсацию в других местах, на секунду  задумался и вдруг, как говорят, широко улыбнулся и опять, как мне показалось, - хитровато и про- никновенно-понимающе посмотрел на меня,  легко распознав мои «метания»…
  - Вот что, Рудаев: кажется, я вас понял! Давайте сделаем так: вы сейчас выйдите на  несколько минут в коридор, подумайте и сами  решите,  как вам быть,  и сообщите мне о своем решении. Если захотите  учиться  на военном факультете,  напишу вам "годен",  а не захотите - напишу "не годен"... - Так я и поступил: вышел  в  коридор  и за несколько минут передумал и пережил всю свою предыдущую жизнь,  и моё умозаключение было таковым: "Идиот! Кретин  нелегализованный!  (тут  же  я  получил  от себя  же  самого  увесистую мысленную оплеуху,  и было за что...) - чтобы  решить такой вопрос,  тебе понадобилось, видите ли, выйти в коридор и там,  не торопясь,  - рассуждать! Ах ты, дурак божьей милостью! Картошка недожаренная во фритюре! Бычок в томате второй свежести!  И не мог ты решить этот вопрос  сразу,  моментально, тотчас же?  Да  что тут  рассуждать,  что тут думать!!! Думаешь о какой-то зарплате ( ещё до неё дожить  надо!...),  а сам теряешь весь смысл жизни своей,  такую  девушку, я тебе никогда уже и не встретится!.. Армии, видите ли, ему  захотелось, зарплаты армейской! Мало ли тебе было артиллерийской спецшколы, из которой ты с трудом вырвался,  потому что всё там тебе  было чуждо,  тоскливо  и отвратно!  Мало тебе службы в армии,  среди хамства сержантов,  вымогательства,  грубости,  издевательского властолюбия, совершенной неотёсанности и невежества мстительного офицерства? Захотелось тебе вновь окунуться в эту среду, которая тебе явно противопоказана и ненавистна?!  И ведь это - на всю жизнь!  И, даже, оказаться среди необычных для тебя военных студентов,  которые там называются курсантами, а заведующие кафедрами - начальниками кафедр,  вместо учебников - наставления, вместо полноценных занятий наукой - ненавистные тактика, остервеневшие строевые занятия и прочее!". Сказал же один мой знакомый (фамилия его - "А",  а имя ему - "В",  даже не хочу полностью называть его - тем ещё прохиндеем оказался):  "Мы, мол, прежде всего, - офицеры, а уж потом - врачи!" - Ну, каково вам?.. Ну, точно: военные врачи прежде всего - солдафоны, такие же хамы, как и строевики, что  же  касается  характеристики их как лекарей...  Тяжело мне развивать эту тему - слишком много лично мной пережитого в связи  с этим,  и это тяжестью лежит на памяти сердца,  и не может быть забыто! Не пощажу личностей и назову имена, которые помню.
       ...В батальоне бригады химзащиты, куда я вначале попал, врачом была редкая стерва - старший лейтенант медицинской службы Михальченко,  женщина,  если так можно её назвать!  Она-то была не из военных, призвана во время войны в армию, но быстро научилась в военной  среде издевательствам над солдатами,  не зная границ в изощрённости унижающего людей хамства,  людей бесправных  и  не могущих противиться. Инъекции делала грязными шприцами, что вело к абсцессам,  была груба с персоналом санчасти. Всех больных солдат, к тому же - голодающих, считала симулянтами. Она, да её непосредственный начальник,  - бригадный врач, капитан, на личной печати которого значилось: "Яков Васильевич Малый", и поперёк: "Военврач" (Военно-медицинскую академию окончил) - не следили ни за питанием голодающих солдат, ни за санитарным состоянием в части, в баню водили нас раз в полтора месяца (!) - это, да ещё и бытовая скученность (каждая рота, - более ста человек, ночевали  в  общей  землянке, тесно  прижавшись друг к другу на двухэтажных  нарах;  одно байковое одеяло на двоих - на солому, другим двое укрываются) - привели  к  поголовной  страшной  завшивленности. На нас всё шевелилось...  Короткой солдатской ночью мы просыпались от невыносимого зуда, выбегали из землянок и выгребали из белья в снег серую шевелящуюся массу… Не  угодно  ли познакомиться и с такими подробностями военной службы,  хоть и страшно их вспоминать,  но  ведь они не забываются, да  и не всё ещё я вам поведал!..
      …Хлебать водянистую баланду приказывали только двоим  из  одного котелка, издевательства ради,  хотя котелки на  складе были  в достатке. В паре кому-то доставались (и мне «повезло»!) люди неопрятные, иногда - заразные больные, призывали  всяких - война была…  А у моего напарника всё время текло из носа,  да еще была у него большая деревянная ложка,  а мне мама дала  простую алюминиевую - кто же знал?  Пока я два раза окуну свою ложечку, из которой половина ещё изливалась назад,  мой бессовестный напарник из  практичных  деревенских  мужичков  - всё и  выхлебнет своим  половником!.. То же - и с кашей, которую и так давали  на донышке, чуть-чуть...  Ну, всё - точно по Астафьеву, у которого я прочёл потом удивительно подобное,  только ему попался напарник  из  глубоко порядочных людей,  но обстановка была - один к одному... Тяжело заболел один солдат из недавно призванных. Его брезгливо осматривали Михальченко и Малый,  усмехались, оскорбляли его:  "Симулянт!".  А он был уже без сознания и через  два дня  умер.  На  вскрытии оказалось - гнойный менингит,  - может быть,  это было следствием "лечения" той же  Михальченко.  Зато пользовалась  она  широкой  популярностью  среди  молодого офицерства...  Приходилось сталкиваться,  помимо хамства и  солдафонства,  и с невежеством военных врачей, и после войны - тоже. Тяжело заболел мой отец, и его, полковника, госпитализировали в урологическое  отделение  Центрального военного госпиталя имени Н.  Н.  Бурденко. Я, уже будучи врачом с довольно солидным стажем, хоть и не был урологом, сразу усомнился  в  правильности диагноза военных  врачей,  ввиду  его  явно  несуразного  несоответствия проявлениям  несомненно онкологического заболевания, и имел разговор с заведующим (начальником!) отделения, не помню его фамилию, но звали его Василий Иванович. Я обратил его внимание на грозный симптом заболевания отца,  указывавший  на конкретное онкологическое заболевание почки, требующее немедленной и единственно возможной операции.  В ответ я услышал такое безграмотное суждение,  что,  как говорится,  «диву дался...». Я хотел сам вызвать консультанта, но  этому решительно  воспротивился  отец,  который  разнервничался  и  сказал,  что  доверяет только  военным врачам!  В результате -  вместо единственно необходимой операции ему сделали явно ненужную, крайне болезненную, очень тяжело им перенесенную и, к тому же, понятно, - запустившую грозный процесс, да и послеоперационное "лечение" было удивительно явно безграмотным  и прямо-таки  противоположным  правильному  и  допустимому,  и  вообще – здравому   смыслу!!!  Когда   же   они    впоследствии,   много   позже,поняли,  наконец,  что ошиблись,  было уже поздно и отец умер в страшных  мучениях на несколько лет раньше.  До сих пор не могу себе простить – почему не настоял на своём?!  Вот  так,  такое вспоминается,  и не только это, к сожалению, - не  хочется  вспоминать  плохое,  да  вот - не забывается!               
   Последующие годы  только подтвердили обоснованность моей непримиримой неприязни к военно-врачебному сословию,  к его самоуверенному и,  я бы сказал, - воинственному невежеству, не говоря уже - начисто лишённому малейших признаков  интеллигентности.  Увы,  жизнь  давала примеры и этому! Вот, недавно, (к сожалению - недавно!), прочёл того же В.  П. Астафьева и там же ("Весёлый солдат") - ну, удивительно,  потрясающе сходно - так описывают только честные повествователи войны - немного было таких, как Астафьев! - У него там  -  начальница госпиталя подполковник (во как!) медицинской службы Чернявская (наверное,  не раз и не зря под полковниками, а то - и под генералами лежала, сучка!), да ещё - мразь, замполит Владыко (!), а у меня - Михальченко и Малый, но ведь тоже - "одно к одному"! Замполит батальона у нас тоже был – тихенький, но гнусненький,  майор Зуровский, подхалимно лебезивший перед клмандиром батальона, капитаном… Одинаково все они издевались над солдатами,  и многих ещё гадов я повстречал! Забыть бы это, да никак не забывается!
    ... Врачём, говорят, я был хорошим, на склоне лет могу без лишней скромности сказать, что работал по своей врачебной и человеческой совести и на уровне достаточно высокой квалификации. Но вот администратором я был,  прямо сказать,  - никудышным,  а пришлось,  всё же, им быть, так как я был заведующим отделением и  главным  специалистом-дерматологом района, и вообще – первым врачем-дерматовенерологом Зеленограда,  строившегося города-спутника Москвы, поэтому и кадровые вопросы в своей области,  в своём отделении тоже должен был решать я.  Ну,  и "попался" на невежестве в этом самом вопросе...
        Когда,  с  ростом  народонаселения района,  стал разрастаться и штатный состав отделения,  пришлось мне принимать на  работу  в отделение новых врачей. И пришёл ко мне некий Плотников, рослый и крепкий военный пенсионер,  губастый, выраженные надбровные дуги, чисто - питекантроп...
       Направил его ко мне заведующий отделом здравоохранения с правом моего решения о приёме на работу.  Будучи неискушённым  в  профессии кадровика,  не обладая нужным для этого опытом и чутьём,  я неосмотрительно дал "добро" на его  зачисление,  хотя  что-то в нём  меня  неприязненно настораживало - его "нахрапистость" и сообщённая им "легенда" - дескать,  прибыл сюда,  чтобы поближе  быть  к  своим  пациентам,   которые,  якобы,  проживали  здесь  и хотели, и, даже, мечтали (!) лечиться только у него, Плотникова... Врал ведь, гад! Попросту, разведал, что  у  нас квартиры  дают! Правда, я,  помню,  вяло попросил его дать мне время  подумать  (эх, «подумать!..») Гнать его надо бы-ло в три шеи!!! Но для  этого  надо  было  быть мудрым в кадровой политике... Однако, пенсионер  шёл напролом!  Нет,  только чтоб я немедленно подписал его заявление! Одна прекрасная писательница, страдалица сталинских лагерей , мудро   
подметила некую вредную человеческую особенность и выразилась, примерно, так:  "Откуда в нас такая рабская покорность и податливость чужой   воле, чужой  упорной наглости?!". И я, поддавшись этому его неотступному и наглому упорству, которым он буквально опутал и обезволил меня, несмотря  на  смутную тревогу сердца моего,  подписал ему заявление,  а себе - многолетние страдания от пакостей этого мерзавца и, вероятно, - сокращение на какой-то срок продолжительности моей жизни (хотя, в одинокой и горестной старости моей – что мне теперь моя жизнь без Леночки, но ведь и она, вместе со мной, переживала мои огорчения, которые обильно поставлял мне этот негодяй на протяжении многих лет!). Он тотчас помчался с моим письменным согласием в горздравотдел и сразу был принят на работу,  и очень скоро получил квартиру, и для детей тоже!  - Всего добился своим нахальством и проломным упорством!..  Не раз мне потом пенял зав.здравотделом:  "Это ты его взял!".  Всё правильно - я виноват! Врачём он оказался негодным по моим требованиям, не сведущим во всех разделах нашей врачебной специальности - окончил в своё время Военно-морскую медицинскую академию, кажется, был судовым врачём, вот так... Я не знал, на какой приём его  определить.  Мне-то приходилось требовать работу - амбулаторный приём был очень насыщенным, разнопрофильным, профессионально-специфическим и  требовал высокой  врачебной  квалификации.  Притащил он за собой ещё одного военного пенсионера,  такого же "уровня",  не хочу называть его фамилию, он через год-два умер, но сколько же они отняли у меня здоровья, рабочих сил, всячески мешали мне и настраивали против меня сотрудников и больных, писали гнусные доносы  в отдел здравоохранения и правоохранительные органы, следствием чего были многочисленные и тягостные проверки  («сигналы»  ведь, надо  проверять!)  Вот  каких  военврачей  пришлось  мне встретить в жизни, а  скольких неучей и солдафонов я  не знал,  но ведь  они  тоже  занимали  служебные  места!  Зато потом уже в кадровых вопросах я был искушён,  кое-что познав в кадровой  политике, случай дал мне в этом убедиться…
     …Вскоре (ну, как по заказу!) пришел  ко  мне -  такой же проходимец, по фамилии Зозуля и точно так же (!) нагло требовал немедленной  моей  подписи-согласия!  Но тут уже я был научен своим горьким опытом,  - холодно, но категорично я предложил ему оставить свои документы и прийти, скажем, завтра, хотя,  сразу оценив эту личность,  я принял решение немедленно и, конечно же, - не в его пользу... Он шумно возмущался, орал, что немедленно будет жаловаться на меня заведующему горздравотделом (а за что, собственно?..)! Брат его, некий тоже Зозуля, был председателем Зеленоградского народного суда (ах, вот оно что!.. Только этого мне ещё не хватало...) Но не успел он добежать до горздравотдела! Лишь только закрылась за  ним  дверь,  я  тут  же  звоню  заведующему:  "Юрий Владимирович, этого нахала  не  брать!"  -  "Понято, Виктор Александрович,  решено!"  -  И всё!  Сложный был характер у нашего зав. горздравотделом Юрия Владимировича Борисова,  царствие ему  небесное,  но в  нужных случаях был он принципиален и порядочен, о чём я всегда помнить  буду.  Упомянутый  негодяй,   пользуясь  положением  брата,  нагло спекулируя   на этом,  пытался (в чём я убедился потом!..) - пакостить мне и мстить, но это уже - другой рассказ.  Увы,  много подлецов встречалось мне на жизненном пути!  Конечно,  я знал и был знаком также и с хорошими врачами из военных, интеллигентными, знающими и душевными - помню, например,  военврача третьего ранга (такие были воинские звания до 1943 года) Трифонова,  не известного мне по  фамилии  военврача второго ранга из московского эвакогоспиталя,  хирурга,  изнемогавшего от усталости и нервного напряжения в непрерывных операциях; полковника Афонского, добросовестного, честнейшего Аркадия Михайловича Лермана и, конечно, - ни с кем не сравнимого в интеллигентности,  человеческой порядочности и доброте - полковника Даниила Бенционовича Ладыженского, мудрого человека, помогшего мне в трудных обстоятельствах моей жизни, не раз предостерегавшего меня от столкновений с мстительным и пакостным Плотниковым - добрая моя и благодарная память им, ушедшим! Не забывайте их, люди!.. Были,  конечно, и другие, которых я не знал, и не встретившиеся мне,  но таких было мало, очень мало, и, всё же, воевали, в основном, не военные врачи, а гражданские, призванные в трудное военное время,  - те и заслужили признание и благодарность миллионов раненых и больных за спасённые руки, ноги, жизни!..
      ... К тому же, - успел я подумать за те, не более, чем две минуты,  -  житьё на казарменном положении – “ужас как привлекательно!..” - Всё это пронеслось,  представилось в  дурной  моей голове и,  к счастью,  осело!.. И ткнул я себя: "Дубина ты этакая,  ведь следовало подумать о главном в будущей жизни  твоей: ДЕВУШКА!!!  Куда  мозги твои направлены?!" ...  В общем - получил, от себя же, по заслугам, и решительно шагнул в комнату комиссии.
      - Ну,  что, Рудаев? - спросил меня, с доброй усмешкой, хирург, надумал? - И я решительно сказал: "Надумал, не хочу!".
      - Что ж, одним военврачом будет меньше, так и быть!..
      ... И он подписался под своим заключением "не годен", а я, как говорится, остался "на гражданке" (судьба, значит!..) и ничуть об этом не жалею - прошла жизнь,  пролетела, как один миг, трудна была и материально бедна, что там говорить, но рядом со мной всегда была та, что дороже всякой зарплаты, или, как там, по-армейски - "денежного содержания",  моя милая девушка, ставшая моей женой и другом на долгие годы,  ушедшая, к сожалению, раньше меня, и которую  тогда  помог  мне сохранить незнакомый добрый и догадливый человек - здоровья ему и добра,  если он жив,  и - светлая  ему память,  если  его уже  нет  -  ведь мне тогда было двадцать с чем-то,  а ему,  наверное,  - тридцать с чем-то,  и прошло-пронеслось, всё же, - пятьдесят лет!..               

… А судьба,  видите,  всё-таки существует, кому - какая... И никем она  не сотворена,  и никем  она нам не дана - она есть и всё! Она была до нас, она - у нас, она – в нас, и она будет после нас!..
    А моя судьба – что же? Печален её итог, судьба одинокого старика, живущего в чужой стране, близ могилы родной подруги, спутницы жизни моей,
без привычного труда, по котором постоянно тоскую, но до конца дней моих не забуду, что , кроме трудностей, огорчений в непростой, нелёгкой моей жизни, долгой и промелькнувшей единым мигом, - были и счастье, и радость, оставшиеся в благодарной памяти моей…





       Апрель 2001 – март 2004 гг.   г. Ашкелон , Израиль.