Валуйки - из военной юности моей...
В А Л У Й К И
... Знаете ли вы, где находится город Валуйки? Кажется, где-то на границе Украины с Воронежской областью. Впрочем, зачем вам и знать это?.. Меня-то жизнь заставила, и это было во время войны. До сих пор забыть не могу! На войне бывало всякое - конечно, более всего - трагическое и страшное, но была и дружба, была любовь - да ещё какая любовь - до самой смерти! А смерть... она была рядом и часто обрывала эту юную любовь, мечты и молодые наши жизни. И - боже ж ты мой, чего только не было! Ну, и смешное иногда бывало тоже... Один такой случай и произошел на станции в этих самых Валуйках.
Наш эшелон застрял с утра и, видимо, надолго, потому что старшина разрешил отлучиться тем, кому надо было, но приказал далеко от станции не отходить, чтобы вовремя вернуться, не отстать - время-то было военное! И несколько солдат, куда более опытные, чем я (мне ещё и восемнадцати не было!), утащили меня с собой - на поиск приключений, вначале я ещё и не знал - куда. Но они-то знали! И двигались уверенно... И очень скоро, у самой станции, нашли искомое - жилище очень приветливой женщины, которая как будто только нас и ждала и сразу расстелила скатёрку на столе. Что предстояло - это я понял лишь тогда, когда на столе появились граненые стаканы и бутыль значительных размеров с какой-то желтоватой жидкостью... Мама ты родная! Так вот где погибель таилась моя... Эта милая женщина, желая показать качество этой самой погибели, налила её в чайную ложечку и подожгла, над ложечкой появился язычок синеватого пламени и я почему-то вспомнил, как мне ставили банки на спинку... Я не знал, как мне быть: я был домашним мальчиком из интеллигентной семьи, никогда крепких напитков не пробовал, да у нас они и не водились. Иногда мама давала мне рюмочку кагора, оставшегося от гостей, да и то - за хорошее поведение! А тут такое... Но ребята быстро заметили мою нерешительность:"Витя, ты что? Не мужчина разве? Ну-ка, держи!" О, конечно, я был мужчиной, а как же! И... принял в руки стакан с этой желтой жидкостью, отвратительно пахнувшей густым запахом свеклы. Без всякой надежды пытаясь хоть немного оттянуть время, я спросил у этой доброй женщины:
- Скажите, пожалуйста, это - из свеклы?
- Эге ж, хлопчик, цэ наша добра украинська горилка з найкращих бурякив! Та пый, хлопче, нэ бийся, дуже добра горилка!
... Что было делать? Последний путь к отступлению был отрезан, я поднёс стакан к губам и, преодолевая отвращение, давясь, выпил это пойло до дна под одобрительные возгласы моих друзей. А закусывали, знаете,чем? Гусиными яйцами! Кто ел гусиные яйца? Ручаюсь, немногие - гусыня несет мало яиц, и хозяйки стараются приберечь их для высиживания гусят, но за деньги - всё можно, а деньги у нас были... Так вот, первый стакан пошёл колом, а второй-то соколом!.. И сколько таких стаканов я "принял на грудь"- уж и не припомню! Помню только,что мелькали белые сторублёвки, и я кидал тоже, и, кажется, пытался обнять эту милую женщину... Не знаю, когда мы поднялись, и друзья не то что повели меня под руки, а почти понесли!!! Да, это были друзья - ведь они не бросили меня, - отстал бы я от своей части, сочли бы это дезертирством, и - трибунал! По дороге меня, извините за натурализм, - вывернуло наизнанку... И вдруг, вижу - стоит молодой польский солдат, на голове - квадратная фуражка-«конфедератка» с железной эмблемой на околыше в виде орла королей Пястов... Стоит и ехидно, как мне показалось, улыбается, глядя на нас - вот, мол, - нажрались русские свиньи... Этого я, русский солдат(!), снести не мог и рванулся к нему для объяснений, и удержать меня было решительно невозможно! - "Что – зайца убеждть? Зайчишка захмелел!"... Но, приблизившись к нему, я увидел, что улыбка его была не оскорбительной, а, скорее, - снисходительно-доброй, и я захотел просто поговорить с ним, таким хорошим парнем, но как? Из польского я знал только: "Прошу пане", "Вшистко едно","До видзення" и ещё несколько словечек...
Позтому я обратился к нему на великом и могучем нашем "русском эсперанто": Ты, мол, польский солдат, я - русский солдат, ты хоть меня не понимаешь, а я - тебя, но мы делаем общее дело - громим фашистов... В таком вот духе держал я речь, и чуть ли не порывался обниматься с солдатом братской армии а, для убедительности высокого патриотизма и всеобъемлющего интернационализма своих слов, подкреплял их энергичной жестикуляцией, - мне, во всяком случае, понятной... И вдруг я слышу ... родную речь! На самом чистейшем, свободном от всяких акцентов, русском языке поляк, продолжая добродушно улыбаться, говорит:
- Я - такой же поляк, как ты - японец!
- То есть, как это?..
-А вот так! Ты где жил до того, как тебя мобилизовали?
- 3 -
... Вот это да! Я уже начал что-то соображать, но настолько был ошарашен, что к концу разговора почти протрезвел...
- В Москве… - Э, так мы с тобой - земляки! И где же в Москве ты жил?
- На Дорогомиловской, возле Киевского...
- Ну вот, ты жил на Дорогомиловской, а я - тоже москвич, и жил на улице Горького...
- Так как же ты очутился в польской армии?!
- Да очень просто: тебя взяли в советскую армию, а меня - в польскую...
…Нн-да! Для него это было просто, а для меня-то очень даже не просто! Тогда я ещё не знал, что в Рязани формировалась польская дивизия имени Тадэуша Костюшки -, и как она формировалась : ввиду того, что войска генерала Андерса ушли в Иран, а сотен и тысяч польских офицеров постигла вообще трагическая судьба, о которой мы узнали много позже, - поляков катастрофически не хватало, - стали брать туда советских призывников, и дивизия даже выросла и превратилась в корпус...
Тепло распрощавшись с "поляком", я со своими товарищами благополучно вернулся в свою теплушку, где, опять же - не менее тепло и ласково - мы были встречены старшиной, "подарившим" нам по три наряда вне очереди за явку в нетрезвом состоянии, а, так как хмель из нас ещё не вышел, и мы попытались уточнить - за что?! - то получили ещё по два... Как говорится, отлично погуляли! А на свеклу я года три не мог смотреть без отвращения...
Март 2001 г. Ашкелон, Израиль.
Свидетельство о публикации №204070300053