Экзамены мои...

              Э  К  З  А  М  Е  Н  Ы


        ... Успею ли рассказать о многих случаях в жизни, чему был свидетелем и участником,  и что может быть интересным для  других,  о случаях необычных и чаще - забавных,  потому что плохое вспоминать не хочется... Только тёплые воспоминания греют душу, они живут во мне, а я живу в них. И потому попытаюсь извлечь из ещё не полностью склерозировавшейся  памяти  моей  -  некоторые эпизоды. Кое-что я уже поведал вам, что-то напечатал - из имевшего место в школе, в армии, в институте, на работе... Кому интересно будет - улыбнётся вместе со мной,  но никому не навязываю.
        Итак, - в институт я поступил без экзаменов - как отличник учёбы в фельдшерско-акушерской школе  (теперь  - медицинское училище) и демобилизованный из армии - тогда,  в 1947 году,  после ещё недавней войны, были такие льготы участникам войны.
      Поступить-то поступил,  но ведь знаний - никаких! То есть, знал на  своём уровне медицинские дисциплины,  и неплохо знал - преподаватели в нашей Ф.А.Ш. (Московская фельдшерско-акушерская школа N  2  имени  Клары Цеткин,  куда я поступил,  фактически, после седьмого класса) были очень хорошие -  опытные  педагоги, практические врачи,  были кандидаты наук и даже один профессор.
      Я не раз (и не я один!) с благодарностью вспоминал их в  институте,  так как воспринятые от них знания медицины ощутимо помогали мне в дальнейшей учёбе.  Например,  анатомия  и  латинский язык,  пугало  и  страшилище  многих,  для  меня  трудностей не составляли - была хорошая подготовка...
     Но ведь первые два курса в институте - это, в основном, дисциплины общеобразовательного  профиля,  а тут у меня был, что называется, - "прорыв", так как в фельдшерской школе преподавание физики,  химии было на  уровне  седьмого-восьмого  классов, иностранный  язык вообще не изучался,  а учёба на первых курсах института безоговорочно требовала десятиклассной подготовки.
      Это я сразу почувствовал при выборе изучаемого иностранного языка  - я понял,  что с моим довоенным,  на уровне седьмого класса, знанием немецкого,  даже хорошо сохранившемся в  памяти моей, - я просто "не потяну"...  Поэтому,  во-время сориентировавшись, я  сразу  попросился в другую группу,  где иностранным языком был английский,  но для начинающих, и это меня выручило, а, кроме  того,  я  волею  судьбы попал в девятнадцатую дружную группу, с которой,  в её теперешнем составе  (спустя  пятьдесят лет!) и, живя на далёкой чужбине, я и сейчас, как могу, поддерживаю связь...  Вот так - познакомился я с  тремя  иностранными языками (  был  ещё  в фельдшерской школе короткое время кружок французского!..) - и ни одним  не  овладел,  так  жизнь  сложилась...  Но это было ещё полбеды! Физика, преподаваемая в течение двух семестров на  кафедре,  руководимой  беспощадным  профессором  С.А.  Арцыбашевым  и по его же,  неодолимому для меня, учебнику,  а также - химия, легко преодолеваемые десятиклассниками,  для меня были неприступ- ными скалами... Вы не знаете, зачем будущему врачу изучать шесть (!!!) химческих дисциплин и  физику на высоком уровне, знание логарифмов, тригонометрии и элементов высшей математики?!  Я лично - не знаю! Но ничего не поделаешь - не будешь отвечать на семинарских занятиях, запустишь лабораторные работы (а ещё  впереди  экзамен  за  семестр!),  и всё!!! - сначала будешь числиться в "хвостистах", бессчётно пересдавай (был у нас один студент, сдававший физику одиннадцать (!) раз...) и то,  если разрешат, а потом - "вылетай" из института! -
      ..."Если выгонят тебя из института,
             И услышишь от директора "Прощай!"-
                Не вступай с деканом в спор,
                Уходи в людской простор -
                Никогда и нигде не унывай!.."

      ... Но  так  только  пелось  в  песне,  - уходить,  даже в простор, никому  не хотелось - обратно не попадёшь!  И мы,  ещё недавние солдаты с сохранёнными судьбой жизнями, изголодавшиеся по учёбе - знали ей,  своей счастливой  судьбе,  цену!  Поэтому, что называется, цеплялись  за  институт,  возможность  учиться, кто  как  мог…  Всеми  правдами (и неправдами тоже!) приспосабли- вались и "выкручивались" - это вам не школа, никто не пожалеет... Когда я тежело заболел на первом курсе,  один "доброжелатель", доцент кафедры химии (помню даже по фамилии и никогда не забуду – Гарбузов…),  которого я просил отсрочить мне по болезни зачёт, - не долго думая,  довольно грубо посоветовал мне отчислиться из института...  Ну уж нет!!! Больной, отёкший, из последних сил, притащился я в институт и кое-как стал постепенно сдавать "хвосты".  Выжил,  но  -  ох,  и трудно же было, вспоминать страшно!..
      С конца второго курса  началось  изучение  предметов,  уже близких медицине,  и стало легче,  а там и вовсе "пошло"!..  Но вернёмся назад - к физике, химии и ещё - к основам марксизма...
     Может быть  - ещё что-нибудь вспомню из прекрасной студенческой поры. Увы,  так быстро всё пролетело, а, кажется, было, если не сегодня, так вчера...

                Ф И З И К А

      Физику нам преподавал профессор Сергей Александрович Арцыбашев, он нам читал лекции и его же учебник мы штудиривали. Наверное, это был не злой, но очень сухой в обращении человек, не делавший никаких скидок и поблажек никому,  даже нам,  недавним солдатам, успевшим за годы войны позабыть то,  что знали  и  не знали тоже... Свежие выпускники десятилетки, в основном, - девчонки,  были не в пример в выгодном положении. Я уже упомянул о том,  что был у нас студент, по фамилии Автономов, тоже из солдат, вернее, даже – из фронтовых лейтенантов,  которого Арцыбашев без жалости заставлял многократно сдавать экзамен - его уже перевели на второй курс,  парень,  в общем-то,  неплохо учился,  а физику продолжал сдавать, за первый курс и только на одиннадцатый (!) раз - сдал... Это ли не изде- вательство сумасбродного педанта?!  Полвека я проработал врачём - говорят,  был хорошим врачём,  но не помню, никак не припомню случая,  когда бы мне понадобилась в практике моей  физика,  да ещё - в таком объёме... Давали бы лучше побольше учебных часов на практическое освоение медицины - сколько неучей-долбадонов получаеет дипломы врачей - больным это «боком выходит»…
      Постижение премудростей этой науки осуществлялось путём слушания лекций, посещения групповых, так называемых, семинарских занятий и выполнения тематических лабораторных работ.  Всё это мне было очень трудно, я старался понять смысл записываемых лекций, что-то бормотал на семинарских занятиях,  а лабораторные работы выполнял только  потому,  что  для этого нас делили на пары, - и вот, благодаря своему напарнику, который фактически и выполнял эти работы, и которому я до сих порглубоко  признателен,  - я тоже был в числе успешно выполнявших эти чертовы лабораторные работы (!..). Причём, мой напарник, будучи человеком деликатным,  видя моё уныние, щадил моё самолюбие и для ободрения поручал мне тоже кое-какую  "работу":  "Витя,  возьми эту  проволочку,  подсоедини  её  к этой клемме!",  "Положи эту гирьку на правую чашку" (аналитических весов - В.Р.) и так  далее... В общем, "мы пахали"... А работа принималась преподаваелем от каждой пары студентов - шалом тебе, дорогой Миша Альтман,  шалом  увраха  (мир  и  благословение) из далекой страны, всегда буду помнить твою товарищескую выручку... Вообще, на Мише Альтмане стоит немного остановиться:  староста нашей группы, готовый поддержать любого из нас в эти трудные годы,  в  обстановке конца сороковых,  имел деликатный подход ко всем, и к девочкам тоже... И они его любили за доброту и ласковость, - девчонкам только это и и нужно!..  Недаром, когда я пытался ухаживать,  скажем,  за Лилей Поликарповой (спросите  меня,  за  кем только я не пытался ухаживать!..) - она сказала мне:  "Витя, ты - хороший мальчик,  но мне нравятся такие,  как Миша Альтман!", вот так, - переживала, наверное, не получая взаимности... Помню его дом в Кунцеве,  его гостеприимных родителей и родных,  совместные подготовки к экзаменаам.  Надеюсь ещё повидать его, надёжного товарища,  только ему я мог поверять своё  сокровенное, тайны молодости... Миша, за всё тебе - ещё не раз - шалом увраха ад мэа вэ эсрим!  (до ста двадцати!  - как говорят в  Израиле...) - всегда помнящий и любящий тебя - Витя...  Не знаю, что бы я делал,  что было бы со мной без таких людей, встретившихся на моём жизненном пути в трудное для меня время - другого хорошего человека я упомяну в моих дальнейших жизнеописаниях.
      ... На первый экзамен по физике, после первого семестра, я пришел с двумя карманами заготовленных  шпаргалок,  в  процессе  созидания   которых  что-то, всё-таки, "отложилось"  в памяти моей... Экзамены принимали два-три преподавателя одновременно, а надзирала за всем процессом доцент Милковская, сидевшая за столом на некотором возвышении и только расписывавшаяся в зачётных книжках после оценки, проставленной экзаменатором.
      Мне досталась в экзаменаторы пожилая женщина, на вид весьма строгая, неулыбчивая и, естественно, я приуныл - уж здесь-то помощи было ждать не от кого, а шпаргалками готовившиеся по билетам студенты  практически  воспользоваться не могли,  так как сидели, что называется, "на виду"... Эта милая бабушка (светлая ей память!..)  держала  меня за своим столом - целый астрономический (!) час - шестьдесят минут,  чтоб я так жил...  Что уж я ей бормотал, - не помню, я был измучен и только думал: "Ну, отпусти мою душу,  не играй со мной,  как кошка с мышью, ведь всё равно двойку поставишь!"...  Но - нет,  не отпускала!  Два раза доцент Милковская,  наблюдавшая за  экзаменационным  процессом, обращалась к ней: "Ну, что вы его так долго держите? Не знает - ставьте двойку и отправляйте!". "Ещё посижу с ним,  -  отвечала та, -  Уж  такой мне трудный студент попался!" - так и сказала;  не знаю, почему я был для неё труден - в этот момент я чувствовал себя очень даже простым,  как берёзовое полено...  Наконец, она проставила в моей зачётке отметку,  и я, ни на что не надеясь,  опустив голову, отправился на подпись к Милковской, но по дороге всё же заглянул в зачётку и....  чуть не потерял  равновесия:  в зачётке стояла отметка "отлично"!!! Ну, могла проставить "посредственно" - я был бы ей  только  благодарен!..  Милковская взглянула на оценку и удивлённо молвила: "Ну, я думала, у вас будет только тройка,  не больше!", и расписалась.               
     … Дрожавшей  рукой (это был первый мой институтский экзамен!) я бережно положил зачётку в карман пиджака,  ближе к сердцу и, чуть успокоившись,  сказал:  "А я думал, что вообще будет двойка!". "Вот как,  - она возвысила голос,  -  значит, у вас нет прочных знаний?!"  - "Чтоб тебе так икалось,  чтоб тебе столько болячек  на  твой поганый  язык,  скольких  трудов и здоровья стоили мне мои  знания!"- подумалось мне... Ну, стерва!!! Всегда меня возмущало бездушие, отсутствие сочувствия, не говоря уже - помощи со стороны сотрудников кафедр физики и химии - нам,  недавним  солдатам, забывшим за годы войны почти всё, что знали... Но я только улыбнулся,  сказал "До свидания!", "сделал тёте ручкой" и побежал обрадовать маму... Она провожала меня на войну в солдаты, а сегодня встречала студента с первой, учебной, победой...
      ... Но  в  конце  второго семестра надо было опять сдавать физику, - заключительный,  так сказать,  экзамен. Его я успешно сдал с оценкой "хорошо", я уже стал более уверенным в своей новой для меня  студенческой  ипостаси...  Окрылённый  предыдущим первым успехом, а также тем, что накануне сдал на "отлично" экзамен по основам марксизма (об этом -  речь  ещё  впереди!),  а больше в эту сессию экзаменов не было, - я решил пересдать физику (!), надеясь получить "пятёрку",  и  тогда  я - на целый семестр обеспечен повышенной стипендией - на первом курсе  мы  получали "аж" двести послевоенных рублей (это после реформы декабря 1947 года, из которых ещё в течение десяти месяцевв году вычитали на заём по десять грабительских  процентов...  Но,  если бы я сдал на "отлично" всю сессию,  то получал  бы до следующей сессии не двести, а двести двадцать! То есть - гуляй, братва, и пей - не хочу!.. Видали такого нахала?! Однако, хватило же у меня ума до пересдачи  посоветоваться с преподавательницей нашей  группы...
       "Рудаев, - сказала она мне - ваши знания физики мне известны...Имейте в виду, что переэкзаменовки принимает лично Сергей Александрович,  а у него (ещё в лучшем случае!) - Вы получите "тройку",  так что  -  пересдавать  я вам не советую,  довольствуйтесь вашей "четвёркой" и, что называется, - "не рыпайтесь"!" - так я и поступил...

                Х И М И Я

"В земное недро ты, Химия,
    Проникни взора остротой,
        И, что содержит в нём Россия,
            Драги сокровища открой!" -

      Ну, как для меня написано!  - То есть, ХИМИЯ должна проникнуть в земное недро, а мне надлежит проникнуть в эту самую ХИМИЮ, и спасения быть не может, и быть по сему!..
      ... А было у нас,  по благословению  Господню, - шесть (!) химий: качественный анализ,  количественный  анализ,  физическая   химия,  коллоид- ная, органическая химия и, ещё - биохимия!..  Признаться, для  меня это был щедрый учебный подарок, по мне - достаточно было бы чего-нибудь одного, но - одолел, в душу их!..
      Кафедрой неорганики заведывал старичок Пржеборовский,  маленький, толстенький,  усатенький - тюлень!..  Он читал лекции. Входя,  он уже от двери аудитории  начинал  невнятно  бормотать лекцию и, повернувшись к доске, удивительно быстро исписывал её всю химическими формулами;  затем, со словами: "Ну, это вам известно  из  десятого  класса" (!) - резво стирал написанное и с невероятной скоростью заполнял доску снова,  и так -  несколько раз.  Вряд  ли  все успевали записывать за ним,  а я так вообще мысленно благодарил его "в отца  и  сына,  и  святого  духа"  и крест-накрест тоже,  потому что - ой,  как много сил и здоровья пришлось мне потратить, доказуя и раченьем своим  показуя, "что может собственных Плутонов и быстрых  разумом  Невтонов российская земля рождать...". И я рождался, но в каких муках!.. И тоже старался стать "быстрым разумом", изо всех сил старался...
      Группу  нашу  вёл ассистент Сироткин (или - Сиротин?), наверное, - ещё не обустроенный бывший фронтовик,  приходил он  в солдатской гимнастёрке,  кирзовых сапогах.  Наверное,  неплохой был мужик,  но довольно грубый в обращении, особенно - со мной, когда я просил его объяснить мне что-нибудь, а куда мне, бедному,  было податься с моими-то скудными знаниями, чтобы, значит, понять,  как это электрончик с одной орбиты переходит на другую орбиту и такое прочее!  Зла я на него не держу,  но появилась в стенгазете (!) нашего "потока" первого курса заметка, и написала её этакая заядлая комсомолка Машка Феофилова, рыжая манда... Есть,  мол, у нас такой студент Рудаев, он отстаёт в учёбе, запустил сдачу лабораторных работ,  "тащит" группу  назад,  из-за него группа в целом - не в числе успевающих, и ещё в том же духе,  в общем, - позор и долой!.. Ну, до слёз мне было обидно! И я пошёл к комсоргу потока Володе Гершановичу: "Володя, ну разве я виноват,  что пришёл в институт из фельдшерской школы,  и мне очень трудно,  да ещё - тяжело заболел!  Я же стараюсь и догоню обязательно!" - "Где,  что?!".  Я подвёл его к  стенгазете;  не долго думая,  он - рраз,  и сорвал её со стены! Это был мужественный,  но рискованный поступок смелого и порядочного человека -  всё  же  был  ещё 1947 год,  а за оскорбление стенной комсомольской печати...  Но, слава Богу, никто на него не "стукнул", хотя, как потом выяснилось, "стукачей" у нас было более, чем!..
       Теперь он - знаменитый  учёный в области  биохимии,  профессор. Дорогой Герш, все тебя любили, и я - тоже, и сейчас помню, но не поддавайся слабостям, не всегда сие питие причастию подобно...
      ... Был ещё,  помню, другой преподаватель, химии - маленький,  "крысенький"  с  необычной  фамилией - Шишло,  жалкий какой-то,  тихий, но беспощадный в опросах на семинарских занятиях: "Шишло пришло, засыпало и ушло!" - потешались за его спиной студенты... Был доцент Гарбузов, который (помните?) грубо предложил мне покинуть институт. Не дождался...
      На втором семестре качественный анализ сменился  количественным, только этого  мне  не хватало - требовалось определить, сколько в содержимом данной мне пробирки находится весового количества определённого элемента, причём, вычисление должно быть доведено до четвёртого десятичного знака... Ну, благословясь, я и принялся за дело,  то есть,  считать столбиком: восемь пишем, семь на ум пошло... Э, вижу - так дело не пойдёт: я всё ещё обречённо барахтаюсь у точки "А", а мои товарищи уже приблизились к точке "В"...  Оказывается, для вычислений не обойтись без помощи логарифмов,  а где они, логарифмы эти?! А они - в учебнике Киселёва по алгебре,  и в таблицах Брадиса тоже...  И  пришлось мне ночами осваивать эти премудрости,  - освоил,  враг разбит и победа за нами, но как же трудно было мне, ребята!.. Отражением  этого учебного подвига явились мои первые,  не  лишённые  творческого вдохновения и злободневности,  стихи - ранний, так сказать, Рудаев... Оканчивались они так:

                "Ко дню рождения любимой  *)
                Я, прямо глядя ей в лицо,
                Преподнесу не золотое,
                Не медное и не стальное,
                А лишь бензольное кольцо!"...

   _____  Вот так! Очень уж я был сердит на эту химию!..
 *) Честно говоря, в те поры у меня ещё не было любимой, но ведь я надеялся, что будет, так оно и случилось!..
    ... Экзамен по неорганике принимал у меня ассистент Файдыш.  Он сидел за столом в небольшом кабинете,  куда я вошёл не без  трепета,  но несколько  успокоился,  увидев,  что  он склонил голову в явной дремоте и,  вероятно, видел  в это время свои приятные неорганические сны... Как не воспользоваться Богом подаренной обстановкой,  - ведь всё в его, Божьей, руце и воле и низшедшем на меня Его благоволени, да святится имя Его…
      Спокойно взяв билет, я недолго готовился, торопясь риторически восполнить скудный запас моих химических знаний,  пока он не проснулся! Не помню точно, что я говорил по существу билета, я  старался только говорить,  говорить, неважно – что, но как можно больше,  чтобы непрерывным ручейком  лилась моя речь, чтоб она  журчала (до конца и вновь -  сначала...),  чтоб голос мой дивно журчал, как звон отдалённой свирели, как моря сверкающий вал… Кажется,  я  что-то  рассказывал ему забавное, "прошёлся" по международному положению и только  хотел  приступить  к самым свежим анекдотам,  как он неожиданно проснулся...
 "Всё?" - бодрым голосом спросил он. Mamma mia! Да он, коварный тиран, исчадье ада, мирный с виду чёрт, выскочивший в самый неподходящий момент из своей реторты, - вероятно, и не думал спать,  а мне-то одно время даже показалось,  что он даже тихонько похрапывает... Высокая температура моего экзаменационного  задора моментально снизилась с "тридцать восемь и девять" до "тридцать четыре и шесть"...
       "Ну, что ж,  Рудаев, - вяло промямлил он - галогены Вы не знаете; о реакции восстановления не рассказали;  коэффициеты не расставили (с каждым таким заключением я всё ниже опускал голову:  всё!  Теперь мне - полная "полярная лисица" - "песец"!..), - что ж?  Придётся ставить только троечку!".
        ... Сказать,  что радости моей не было границ - это мало!.. Ведь это был всё тот же, мученический первый семестр моего первокурсного институтст- ва!..Только мужская моя солидность помешала мне благодарно обнять милого Файдыша, я только восторженно пискнул:  "Спа-си-бо!!!",  на что он, недоу- мённо разведя руками,  удивившись и явно не поняв моей  радости,  промолвил:  "По-жа-луй-ста!.." . Всё! Кончилась нелюбимая мною неорганика, впереди – простор настоящей, медицинской науки, шире шаг!..

                М А Р К С И З М !

      ... Могли ли мы жить,  существовать, формироваться, совершенствоваться как личности и  будущие  специалисты,  будучи  не вдохновлёнными самой    передовой,    единственно    правильной марксистской теорией?!  Мы дышали марксизмом  (а  он  дышал  на нас...), мы брали на вооружение рациональное зерно, отбрасывали идеологическую шелуху, решительно отвергали всякие там богоискательство и  богостроительство,  к  чему нас страстно призывал в своих лекциях доцент Пашинцев,  ибо марксизм - это не догма,  а руководство к действию!.. Был ещё молодой, порывистый ассистент Метелица, такая была у него фамилия,  он довольно  интересно  и увлекательно проводил  студенческие  тематические  конференции, студенты его любили.  И ещё,  должен честно  признаться,  -  не очень-то я вчитывался в "первоисточники" - Ленина и Маркса, ибо гораздо легче было уразуметь эту передовую теорию  из  сборника Сталина "Вопросы ленинизма",  там всё было ясно и понятно,  как вареник с картошкой... А, ещё того проще – «Краткий курс истории ВКП(б)»  - открой на любой странице, как Библию, и всегда попадёшь в «яблочко»... Но мне не терпится рассказать вам, как я сдавал экзамен заведующему кафедрой марксизма - ленинизма, пгофессогу Ггишину (Гришину)...  Собственно,  он  был  русским,  но  в искусстве «кагтавости» мог «пгевзойти» любого южного «евгея»!..
      ... И было утро,  и я, ничего такого неприятного не подозревая, в великом воодушевлении бодро приоткрыл дверь в кабинет, где принимали первый для меня во втором семестре экзамен -  всё же марксизм - это тебе не физика с химией, где требуется алгебра и,  даже,  - тригонометрия!  (пардон, алгебра всё же немного нужна была потом,  в другой науке на мою голову, в "Политэкономии", при чтении "Капитала", но я, как персонаж некоего фильма, "науку всю пропускал, а в пролетарскую суть вникал")... Здесь я чувствовал себя, всё же, - смелее и самостоятельнее...
      В кабинете сидели три экзаменатора и,  среди них - Гришин, приветливо  поманивший меня:  "Пгоходите,  товагищ,  устгаивайтесь!".  Я взял билет и сел готовиться.  Когда я подсел к  нему для ответа, он вдруг сказал: "Пгошу вас, вегните билет на пгежнее место и попгобуйте гассказать,  отвечая на вопгосы". Это мне как-то сразу не понравилось,  но я терпеливо и покорно выслушал его "вопгос" :"Скажите, какие ОСНОВНЫЕ вопгосы пятилетнего плана ведут к ГЛАВНЫМ вопгосам пятилетнего плана?  ". Т-а -ак... - думаю я,  значит,  - основные вопросы,  главные вопросы;  главные вопросы - основные вопросы...  Ну,  то есть, - хген его знает, пгямо чёгт ведает,  а я никак не угазумею, где и в чём же "газница" между двумя этими "опгеделениями"...       
«Повторите, пожалуйста, вопрос, я что-то не понял!»  -  сказал  я,  едва  не переходя на его "грассирование". «Повтогяю,  - уже с некоторым раздражением сказал  он  -  Какие ОСНОВНЫЕ вопгосы пятилетнего плана ведут к  ГЛАВНЫМ  вопгосам пятилетнего плана?".  Таак... Главные вопросы - основные вопросы; основные вопросы - главные вопросы...  Да что он, ненормальный, что ли?.. Или, может, - я – ненормальный?.. "Извините,  но я не могу понять разницу (чуть не  сказал:  "газницу"…) между этими словами:  основные - главные!" (Наверное,  всё-таки,  есть между ними "газница",  но вот я  не знал,  ну,  не знал и всё,  и сейчас тоже не ясно это себе представляю…). «Вы вообще не газбигаетесь  в матегиале,  пгошу Вашу зачётку,  я пгоставлю двойку, Вы гешительно ничего не знаете и пгиходите ещё газ!". Через день я пришёл сдавать снова. В комнате сидел он и ещё - симпатичная женщина-экзаменатор; естественно, я "пристроился" к ней - слава Богу,  он меня не узнал!  Но у женщины за столом ещё сидела экзаменовавшаяся студентка, а у Гришина вдруг освободилось место!  "Товагищ студент,  пгоходите, пгошу Вас, у меня свободно." Ну,  уж нет!.. Я поспешил ему ответить, что уже готовлюсь сесть к столу этой женщины,  спасибо,  мол... Настаивать он не стал, а я сдал экзамен на "отлично"!..

 ... А Н А Т О М И Я - наука трудная, особенно - разделы нервной и сосудистой  систем,  уснащённая сверх меры описательными подробностями мельчайших составляющих в каждом из  её  разделов  и господствовавшей подробной латинской терминологией,  но это уже была медицина,  а, кроме того, меня выручало знание латыни. Экзамены  по анатомии были в конце каждого из первых трёх семестров, но на них я останавливаться не буду, как и на экзаменах по многим другим предметам тоже.  Насколько анатомия была насыщена латынью, я могу для примера упомянуть, хотя бы, височную кость, в которой одной - сто пятьдесят латинских названий! Многие первокурсники хотели быть собственниками  "своей"  височной  кости для предметной зубрёжки;  мне удалось приобрести "свою", многие годы она была со мной,  напоминая раннее студенчество, но потом затерялась...  Зубрёжка,  кстати (или - некстати?..),  всё-таки была нужна - ничего не поделаешь,  - масса латинских  названий, их надо было просто запоминать.  Студенты сочиняли стишки, "помогавшие" запоминанию названий анатомических  объектов  или  их взаиморасположения в теле, например: "В мозге,  в  ректум  и  в  гортани  - есть желудочки Морганьи...", "Как на лямина криброза поселился криста Галли. Впереди  - форамен цэкум,  позади - сфеноидале"...  Поняли что-нибудь? Студенты понимали... Работали, конечно, на трупах, у каждой группы был "свой" труп,  после занятия его относили до следующего занятия для хранения в огромном баке с раствором формалина.  Трепали его, конечно, безбожно - в целях препарирования, так что в конце семестра труп  основательно  "измочаливался"...
      … Он,  труп, необходимый нам учебный объект, заслуживал бережного к себе отношения и посему "вдохновил"  меня  на  такие  гневные строки (в стенгазету поместил!):
      "Режем, треплем, кормсаем и рубим,
                Нещадно рвём на части калеку...
      Граждане, будьте внимательны к трупу -
                Труп ведь тоже был человеком!..
      Он жил, вдохновенно трудился, любил,
                Имел свое скромное счастье...
      Мне жаль тебя, труп, твоих трепетных жил,
                Твоих мускулов, нервов и фасций!!!".
      И далее,  в таком вот духе... А ещё - "разрешился" большим стихотворением в подражание "Вещему Олегу" - о том, как студент "провалился" на   экзамене  по  анатомии  -  накануне  экзамена приснилось ему, будто повстречался он со скелетом на дороге (!) и тот, отдавши должное сносным его знаниям других разделов анатомии,  коснулся его головы и предрёк: "Но примешь ты смерть от предмета сего!",  и,  действительно, на экзамене, вместо билета ему предложили рассказать о черепе - ну, точно, как мне предложили на экзамене по марксизму тоже рассказывать не по билету!.. ("Так вот, где погибель! - бела и хрупка, мне смертию кость угрожала!"  -  подумал  он с грустью,  меж тем как рука в кармане шпаргалку искала...  Вотще!  - позабыта в портфеле пустом,  она непробудным почила уж сном...). И тут ему показалось, что череп подмигнул ему пустой глазницей...  "И ужасом скован, на хладный цемент без чувств повалился несчастный студент...".  Ещё бы! - какие нервы это выдержат!.. А заканчивалось стихотворение "студенческой тесной  пирушкой",  подобно - "Дружина пирует на бреге":  «Студенты ликуют: экзаменов дни - прошли и не скоро вернутся они!..»), слава те, Господи! Татиана,  студентов  заступница!..  Такая вот трагическая история... Впрочем, тот студент "оклемался" - некогда валяться,  впереди ещё пять лет учёбы!  Но анатомия была - ох, трудна!..

 ... Ф И З И О Л О Г И Я также не была обойдена моим поэтическим порывом (и  позывом!..). Нашим рабочим объёктом были многострадальные лягушки,  и я полагал,  что ей,  лягушке, также положен памятник,  подобно Павловской собаке... Кажется, такой памятник уже есть - якобы его поставил французский физиолог Клод Бернар.
      «... Лягушка, зачем ты меня лупоглазишь?! *)
      Мне грустно с тобой, треугольномордая!..  **)
           ...И где-то, в далёких фиордах Норвегии,
        Вам всем монумент воздвигнут бронзовый -
      Сиди же, амфибия, мёртвая нега
_____ Тебе суждена на граните розовом!..» *)**) Мои неологизмы...
Такие вот смелые и глубоко проникновенные студенческие вирши...

            И,  НАКОНЕЦ,  -   Л А Т Ы Н Ь ...

      Латинский язык мне был близок в сути своей ввиду,  во-первых, моего  тяготения  к  изучению языков,  во-вторых - в фельдшерской школе нам его заботливо  и  содержательно  преподносил прекрасный педагог и знаток Александр Васильевич Голосов, который также преподавал фармакологию с рецептурой, где латынь главенствовала и господствовала, это сейчас ей уделяется и в учебном процессе,  и  во врачебной практике  мало внимания и,  если рецепты продолжают ещё писать на латинском языке (не повсеместно!), то,  уж, во всяком случае, - кратко-примитивно, а в прежние времена рецепты были  подробными,  до  мелочей,  указаниями врача фармацевту  (разумеется,  на  красивой латыни!) о деталях изготовления лекарства или наружного  снадобья  индивидуальному пациенту, конкретному больному, исходя  из особенности именно его болезненного состояния, его организма, возраста и стадии   болезненного процесса, а иногда – даже учитывая материальные возможности больного… Мало ли мы читали о врачах-подвижниках  и бессеребрениках!.. Теперь лечат стадартными, готовыми для всех средствами – внутренними и наружными, забывая святой принцип: лечить не болезнь, а больного! А ведь каждый больной болеет по-своему и требует индивидуального подхода. Но много ли найдётся теперь таких вдумчивых, мыслящих и добросердечных врачей? Вот и получается, что больные «как мухи…выздоравливают»…Интересно полистать старый рецептурный справочник, тогдашние подробные и содержательные предписания врача фармацевту, что, из чего и как готовить, и всё – на прекрасной латыни… Что же говорить, если  в прежние времена врачи между собой даже говорили на латыни, особенно - во время консилиума (сейчас есть ли это понятие?..);  и лекции  читались,  и  медицинские  труды  писались и  печатались также на латыни!  Теперь, в Израиле, например, все лекарства выписываются на кратком английском - в виде  таблеток  (кадурим),  наружно - названия стандартных мазей. Говорят,  что во многих других странах - то же самое, и это называют  прогрессом...  Я старался глубже войти в язык,  читал и успешно пытался запоминать крылатые слова, высказывания великих и  свободно  ориентировался  в построениях довольно сложной латинской грамматики и правильном произношении.  В институте, помимо  кафедры иностранных языков,  была самостоятельная кафедра латинского языка,  которой заведывал интеллигентнейший  мужчина по  фамилии  Маркевич (вообще,  я не мог не заметить,  что весь преподавательский коллектив  этой  кафедры  выделялся  какой-то особой интеллигентностью, - не с тех ли времен я болезненно тяготею к интеллигентному общению в доступных мне кругах и,  увы, такового  - пока не нахожу!), а группу нашу вела пожилая, но очень подвижная и энергичная женщина,  Нина Манасеевна Шварцман,  очень требовательная в опросах по обширному материалу, даваемому ею в виде задания для домашней подготовки. Трудно, очень трудно было многим, но только теперь уж не мне! Здесь я чувствовал себя привольно, это было моё!  И экзамен я смело сдавал первым со всего курса, причём экзаменатор удивилась,  когда я заявил,  что буду  сдавать  без подготовки... И - началось!..      
     Легко я перевёл небольшой текст, предложенный билетом. Затем просклонял  существительные  первого и второго склонения по всем падежам и числам. Потом перевёл латинскую  пословицу и изречение Гиппократа (до сих пор помню...).  Подсела вторая экзаменаторша и вместе стали меня, буквально, "гонять" по всему материалу: по всем склонениям и типам существительных, по склонениям прилагательных...  Заинтересовалась  третья экзамена- торша ("завуч" кафедры),  подсел и Маркевич;  он вопросов не задавал, только временами поглядывал на меня и улыбался... А все три «бабушки»  стали  сыпать  на меня вопросы наперебой - и по глаголам всех спряжений и наклонений,  и по наречиям, и по местоимениям, и по числительным,  и уж не знаю,  по чему ещё... Это становилось забавным – старушки (не такие уж старушки, но – пожилые, конечно…), - что называется, вошли в азарт, желая "пой- мать"  меня  на  чём-нибудь,  не по злобе души,  конечно,  а из чистого любопытства,  - вероятно,  такого они ещё не видели,  и мне  показалось,  что  они сами даже устали от собственных вопросов, я - нет... Я блаженно плыл на волнах благозвучной латыни и воображал себя в этот момент - ну, если не Цицероном, не патрицием и не всадником, то, уж, во всяком случае - не презренным люмпеном, а, хотя бы, - каким-нибудь  полупочтенным, но, полным достоинства,  римским плебеем... И мне хотелось, "завернувшись" в тогу и, сидя где-нибудь в римском цирке, орать: "Хлеба и зрелищ!!!"... Наконец-то и на моей улице праздник, -  дождался!!!
      ... И  ещё они попросили перевести число с римских цифр на арабские: МСМХLVIII попросили назвать это число по-латыни:
 милле  нонгенти  квадрагинта  окто  (mille nongenti quadraginta octo) - 1948,  это было численное выражение того года -  тысяча девятьсот  сорок  восемь...  Эти  милые  интеллигентные  женщины только руками развели:  "Ну,  нет слов,  больше говорить  не  о чем!",  а я только "тихо улыбался,  сидя на своём стуле"... Тем экзамен и закончился, и на этом я прощаюсь с темой  экзаменов, это – тоже частица былого,  вспоминаю с улыбкой...



                Июнь-июль 2002 г. Ашкелон.
.