Деньги, горячка, красота

Маленькая комедия

Отдыхать, отдыхать; главное – здоровье,
 а деньги – в первую очередь.
Присказка.

Мы вышли из подъезда когда-то родного для меня дома.

- Показывай свой шестисотый, олигархический, - сказал я своему другу.
- Что ты, я скромно, - отозвался он и нажал кнопку на брелоке.

Стоявший у тротуара серебристый Lexus SUV моргнул фарами и щелкнул разблокированными дверями.  За его окнами замелькали огни вечерней Москвы.
“Зачем Герасим утопил Муму, - напевал мой друг, воспроизводя мелодию из полузабытых “Генералов”, - Я не пойму, я не пойму”. Потом спросил:

- Ты хочешь проверенных или кота в мешке из интернета?
- Хочу ту, которую тебе показывал.
- Ты запал на нее. Только нарваться можно. Никогда не знаешь, кто на самом деле приедет.
- Пока не увидишь, не узнаешь, - согласился я.
- Тогда звони.

Он протянул мне телефон. Я набрал номер, записанный на маленьком бумажном квадратике. Молодой женский голос ответил почти сразу. Звучал он приветливо, но утомленно. Подтвердил цену, указанную в объявлении. Я объяснил, как доехать, спросил, через сколько ее ждать. “Минуточек через сорок”, - тихо  прощебетала она.
Завернули в магазин, где моего друга сразу узнали и радостно приветствовали. “Давай еще вермута для девчонок возьмем”, - предложил он. Продавец, похожий на мирнОго чеченца, поставил на прилавок бутылку Martini, а я с чувством прочел стих: “Московской водки он просил, и взгляд являл живую муку. А кто-то вермут положил в его протянутую руку”, сделав ударение на слове “вермут”. Чеченец сдержанно улыбнулся.
Квартира выходила окнами в тихий двор большого сталинского дома. В ванной на подзеркальнике валялись одноразовые бритвенные станки и зубные щетки. На кухне тихо урчал пустой холодильник. В большой комнате кроме кровати стояли журнальный столик, два кресла и телевизор с видеомагнитофоном. В маленькой – на столе возле двери стопкой лежали глаженые полотенца.
Я налил водки в высокие стаканы и разбавил себе соком, а мой друг – пепси-колой.

- Зря ты мешаешь с этой гадостью, - сказал я ему.
- Привык, - ответил он меланхолично. – Сейчас я тебе фильм поставлю, который Валера восемь раз подряд смотрел.
И стал перебирать кассеты в тумбочке под телевизором. А я развалился в кресле и щелкал пультом.

- Тут антенны нет, ловится только первый канал.
- Ничего, как раз новости посмотрю. Как Валера говорил: Отдыхаем, отдыхаем; главное – здоровье, а деньги – в первую очередь.

И я поднял стакан, приглашая моего друга выпить за эту мудрость.
Новости первой программы полны были привычного российского оптимизма. В Чечне убили очередного полевого командира. Как обычно, по авторитетности следующего за Басаевым. Доллар по-прежнему падал. Падал относительно евро, но не падал относительно рубля. В Якутии снова случилось наводнение, а на Кубани душ двадцать младенцев заразили в роддоме неведомой инфекцией и пытались определить, какой именно.

- Понятно. Давай свое кино, - сказал я, потом спросил: - Сколько у тебя девушек перебывало, и ни разу ты от них ничем не заразился?
- Ты знаешь, ни разу, - ответил он.
- Ты прямо как Онегин: Вотще ль он был среди пиров неосторожен и здоров?

Не успел начаться фильм, как зазвонил телефон.

- Иди, встречай, - сказал он. – Приехала.

Во дворе, под сенью старых тополей, было темно. В скудном освещении подъезда я разглядел только мини-платье чайного цвета и пышные каштановые волосы. Она медленно ступала по ступенькам впереди меня длинными стройными ногами на высоких каблуках. Но в прихожей сразу стало ясно, что приехала та самая девушка, чьи фотографии я видел в интернете. Это лицо нельзя было спутать ни с каким другим. Большие карие глаза как-то странно скользнули по мне и опустились, полуприкрытые длинными ресницами.

- Можно мне в душ? – спросила она глухо.
- Сразу в душ? – удивился я.
- Я на минуточку, - пробормотала она чуть слышно.

Я взял из стопки со стола полотенце и протянул ей. Она кивнула и скрылась за дверью, щелкнув задвижкой. А я вернулся к своему другу, к стакану с водкой, к телевизору.

- Ну что? – спросил он. – Она или не она?
- Она-то она, да странная какая-то.
- Чудачку выписал! – засмеялся он.
- Зато красивая.

Плескалась она недолго. Скоро снова щелкнула задвижка, и послышались легкие шаги. Мы обернулись, но дверь не открылась, а шаги стихли. Я подождал несколько минут, потом встал и вышел в соседнюю комнату. Девушка лежала на кровати поверх одеяла лицом вниз, совершенно обнаженная.

- Чего улеглась? – спросил я насмешливо. – Идем шампанское пить.
- Иду, иду, минуточку, - невнятно пролепетала она, оставаясь лежать неподвижно.

Я сел на край кровати и погладил ее мягкие волосы. Она никак не реагировала.

- Вставай, вставай! Ты прямо сразу к делу. Спешить некуда, - продолжал я, взяв ее за плечи.

Она лежала молча. Я перевернул ее на спину. Крепкие стоячие груди смотрели немного в разные стороны, мгновенно возбудив желание. Но я заметил на ее щеках уж слишком яркий румянец, положил руку на лоб и почувствовал сильный жар. Окликнул по имени моего друга через открытую дверь.

- Проблемы? – отозвался он. – Презервативов нет? Поищи в коробке в шкафу.
- Да нет же! Иди сюда.

Он вошел, посмотрел.

- Что это с ней? Пьяная, что ли?
- Не похоже. Шла нормально. У ней температура офигенная. Может, приняла чего-нибудь в ванной или кольнулась? Может, overdose?
- Если бы передоз, - изрек он со знанием дела, - она б скакала, как чумная.
- Вот принесла нелегкая! – сказал я в сердцах. – Значит, больна неизвестно чем. Ты только не трогай! Вдруг заразная. Я-то ее все равно уже крутил-вертел, а ты лучше не трогай.

Но он не испугался. Легонько потрепал девушку по щекам. Голова ее безжизненно мотнулась. Он укрыл ее свободным краем широкого одеяла. Ушел. Вернулся с мокрым полотенцем и положил ей на лоб.

- Медбрат! – сказал я.
- Проверим? - предложил он, показав на ее сумочку, лежавшую возле кровати.

Мы высыпали из сумочки все на стол. “Криминалисты!” – хмыкнул он. Телефон, денег сотни три-четыре в рублях, начатая пачка сигарет, зажигалка, косметичка, дезодорант, презервативы. И больше ничего. Никаких документов, ни записной книжки. Понажимали телефон: номеров с именами не было. В косметичке оказались помада, тени, туш, пудреница. Он открыл ее, понюхал, попробовал на язык.

- Пудра.
- А ты думал: опиум для народа! – усмехнулся я.

Он вытряс сигареты из пачки, но и там ничего постороннего не оказалось.

- Ни травы, ни лекарств, - подвел он итог. – И звонить некуда. Мамка не приедет, не заберет.
- Переходим к осмотру тела, - сказал я, откидывая одеяло.

Девушка была удивительно хороша даже с закрытыми глазами, в горячке. Предплечья чистые, без следов от уколов. Ни татуировок, ни синяков. Гладкая кожа, родимое пятно на левой груди повыше соска.

- Постой, постой! – взялся он за безжизненную ладонь. – У нее сыпь на руках! Видишь?
- Все, попали! Заразная! – подтвердил я, присмотревшись. – Так говоришь, ни разу ничем не болел?
- Сыпь на руках, во всяком случае, не от сифона, - сказал он.
- В диспансере будешь объяснять.

Он отпустил ее руку. И засмеялся. Смеясь, поправил мокрое полотенце на лбу девушки и снова укрыл ее одеялом. Я, тоже смеясь, принес из другой комнаты стаканы и спросил, успокаиваясь:

- Что делать-то будем? “Скорую” сюда лучше не вызывать, так я понимаю?
- Да уж, - согласился он. – Надо самим ее в больницу свезти.
- Ты серьезно?
- А что ты предлагаешь?
- Вынести ее и положить на лавку во дворе. Не зима, не замерзнет. Можно в “скорую” из автомата позвонить.
- А если умрет?
- Да тебе-то что? Всем не поможешь.
- И не жалко тебе?

Она вдруг заметалась, руки беспокойно задвигались, губы прошептали что-то несвязное. Я разобрал только “минуточку”. Но глаза оставались закрытыми.

- Жалко, - ответил я. – Уж больно красивая, зараза! Ладно. Не голой же ее везти.

Я сходил за ее вещами в ванную и принялся одевать. Особенно долго возился с платьем.

- Раздевать-то легче, - ехидно заметил мой друг.
- Понятное дело. Иди лучше машину поставь поближе к подъезду.
Несмотря на высокий рост, она не показалась тяжелой. Я снес ее на руках со второго этажа и усадил на заднее сиденье джипа.

- Скажем, что на улице ее подхватили. А она села и отрубилась, - излагал он легенду, выезжая на Садовое кольцо. – Правда, в ее в телефоне мой номер остался. Но если умрет, то и без номера найдут.

----------

- Вот суки! Еще брать не хотели! – выругался я, когда мы возвращались обратно.
- Без паспорта, без прописки. Если инфекционная, то вообще не к ним. Ты же тоже везти не хотел.
- То - я, а то – больница. Сколько ты дал?
- Три штуки. Зарплата у них маленькая, детишкам на молочишко.
- Вообще-то странно. Врач сказал: отравление. Почему тогда ни поноса, ни рвоты?
- А ты хотел, чтоб и то и другое? – спросил мой друг.
- С поносом и рвотой, конечно, было бы намного приятнее.
- Короче, теперь звоню проверенным. Тупые, но хорошенькие. По шестнадцать лет.
- Только без уголовщины! – взмолился я. – На сегодня приключений хватит!
- Не боись, они не в первый раз. А нам, может, жить всего до завтра осталось. Кто знает, что это за сыпь.
- Ну звони, - согласился я. – Живем один раз.

----------

Утром я проснулся оттого, что мой друг рядом разговаривал по телефону.

- Что-что? – переспросил он и засмеялся. – Болел, болел. Не знаю, сейчас спрошу. Ты скарлатиной болел? – обратился он ко мне.
- Скарлатиной? – не понял я, но тут до меня дошло. – Так у ней скарлатина была?
- Не была, а есть, - ответил он, передавая мне телефон. – На, поговори с ней.

И вышел из комнаты.

- Здравствуйте, - сказал в трубке вчерашний голос.
- Как самочувствие? – спросил я.
- Сейчас уже лучше, только слабость.
- Ну ты и нагнала жути вчера! Так скарлатина?
- Да, доктор сказал: скарлатина. Говорит, взрослые часто тяжело переносят. У меня вчера температура была 42 и 2. Каждую минуточку, сказал, могла бы умереть. В голове чего-то лопнуло бы.
- Не в голове, а кровь бы свернулась. Хотя ему виднее. Тебя сегодня можно навестить?
- Можно,  - ответила она. – Сегодня как раз приемный день.
- Хорошо, я часа через два заеду.

Я надел брюки и зашел в большую комнату. Мой друг в халате сидел в кресле с сигаретой в руке. На кровати девчонки спали тихо, как младенцы.

- Аня сбежала от тебя. Говорит, храпел, спать ей не давал, - сказал он.

Я на это ничего не ответил. Налил в стакан водки, поискал сок, не нашел, разбавил пепси-колой и показал ему:

- С кем поведешься, тем и наберешься. – Отхлебнул из стакана и продолжал.  – Достоевский написал, по-моему, в “Идиоте”, что красота спасет мир. Не знаю, как мир, а эту девку точно красота спасла. Будь обычная, я бы с ней не стал возиться.
- Оскар Уайльд! –  проворчал мой друг. – Эстет хренов. Я бы и без тебя отвез.
- Куда б ты годился, если б я тебя не возглавил. Нет, это Бог не дал мне еще один грех на душу взять. Может быть, самый большой из всех. Красавицу прислал.
- Не богохульствуй, - сказал он. – Так что, по-твоему, спасет мир?
- Ничего уже не спасет. Есть такое предсказание, что пока нынешний Папа римский жив, глобальной катастрофы не случится. А следующий Папа будет черным, а потом – конец света, апокалипсис. Я как раз в газете прочел в самолете, что среди кандидатов на Папу один из Бразилии, другой из Нигерии. Оба, скорей всего, черные. Если на самом деле черного Папу изберут, то и дальше все сбудется. И никакая красота не спасет.

Шестнадцатилетняя капризная Аня открыла глаза и сказала томно со своим мягким южным выговором:

- Ну пи-здесь! Вы спать дадите или нет?
- Ладно, поеду я. Обещал в больницу к ней заскочить.
- Зачем? – удивился он.
- Знаешь, как Илье Муромцу батюшка говорил: Плати долги поскорее, тогда еще дадут.

----------

Она лежала под одеялом на железной кровати. Побледнела, осунулась, но показалась мне еще красивей, чем вчера.

- Сколько тебе лет? Только честно.
- Девятнадцать.
- А говоришь, взрослая. Есть куда деньги спрятать? – спросил я, понизив голос.
- Какие деньги? – не поняла она.
- Ты же приехала вчера все-таки. – Я нащупал под одеялом ее руку и вложил в нее две смятые жесткие бумажки. – Отдыхай; главное – здоровье, а деньги – в первую очередь.
- А вы что, вчера меня …, со мной …, - она замялась, подбирая слово. – Я не помню ничего …
- Чудачка! Ты же как мертвая была. Есть любители некрофилии, но я не по этому делу. Да и мертвое тело – холодное, а ты,  как печка. Чувствительное место могла обжечь.

Она улыбнулась и покраснела. Видно, представила себя нагую, бесчувственную, беспомощную. Еще и краснеет! Говорить больше было не о чем. Дело сделано.

- Поправляйся. Жаль, снова не увидимся. Я завтра уезжаю. Далеко и надолго. Береги себя.
- Подождите минуточку, - заволновалась она и даже сделала слабое движение тонкой рукой, чтобы меня удержать. – А как вас зовут?
- Что в имени тебе моем? - произнес я трагическим голосом. – Оно умрет, как шум печальный.
- Нет, правда! – настаивала она.
- … волны, плеснувшей в берег дальний. Как звук ночной в лесу глухом.
- Да ну вас, - сказала она и улыбнулась. – Все шутите. Я в церкви помолюсь, свечку за вас поставлю.
- Нашла за кого молиться. Ты лучше за него поставь (я назвал имя моего друга). Он добрый.
- Я и за вас все равно поставлю, - упрямо выговорила она. – Вам жалко сказать? Боитесь, да?
- Не боюсь, но молитвы недостоин. А будешь свечку ставить, скажи: “Прости ему, грешному. А имя Ты, Господи, веси”.  Прощай, будь здорова.

Я наклонился и поцеловал ее сбоку в шею пониже левого уха. В то самое место, в которое, согласно фильмам ужасов, вампиры впиваются своим жертвам.

Июнь 2004.

/-\/