Владимир Магадан

Владимир Магадан

«Дальше Сибири не сошлют» – так в народе говорят. Слышали? А я вот сейчас расскажу историю такую, что, оказывается, даже наш Великий Русский язык в мудрости поговорки своей ошибиться может.
Служил на фронте, на войне, танковой роты боевой командир. Как все, и соль, и солярка со солдатами-танкистами поровну, и табачок. Да не как все. Раз однажды гладко выглаженный и начищенный замполит погнал вконец измученную боями роту на верную и бессмысленную погибель. И не утерпел командир, ослушался замполита. Тот с оскорблениями на офицера, да в присутствии солдат. А бывает у мужчин такое, что и жизнь – не в жизнь, коль на людях обесчещен. Достал комроты свой пистолет, и разрядил его в наутюженного замполита. Двадцать пять годов Колымы – вот судьбы удел, что начертан был.
Колоски, колоски… Сколько судеб измерили вы за колючей проволокой? Уж не знаю, сколько пахнущих колосков нашли за пазухой молодой дивчины, а только пятнадцать лет лагерей было дадено.
Там и встретились они, в Колымском крае, в «северной саванне», где и деревья не растут, только ягель да лишайник, да летом трава. Соловья в любви заменял ветер северный, и позёмка, да песца скулёж.
В пятьдесят третьем вышла амнистия. Только ехать некуда, и не ждал никто. Так остались там, в крае Северном. От той любви родилось старших две сестры. И родился там Владимир, младший сын.
Всякий родитель своим детям добра желает, чтобы минула наследников та чаша, что отцу и матери испить пришлось. Только, видно, зарешёченные окна давали свет не только для родительской судьбы. И сын вошёл в ворота те, что делят мир на две неравные части. И десять лет там жил-существовал.
А кончился срок, только наказание не закончилось. Сослали его в 24 часа, как из заключения вышел. Определили 102 километра от Магадана, не ближе. А сто два километра от Магадана – это же тундра и сопки, и больше ничего. Хотел сначала Владимир в Среднюю Азию ехать, да подсказали: уроженец Севера южного климата здоровьем не выдержит. Там же плюс сорок в тени! Так и оказался Владимир в наших краях башкирских…
Я с армии пришёл шибко раздражительным: нервы свои, как положено солдату, не жалея, армейской службе отдал. И вернулся в свой цех на автозаводе, откуда ушёл. А в том цехе вот уже год, как работал Владимир.
Как-то раз, оставшись на ночь, срочное задание выполнял на токарном станке. И Владимир с другом своим, тоже судимым, шабашничали своё. Тогда шабашничать ещё можно было – начальство закрывало глаза. Их суетливость почему-то раздражала меня. Сейчас, наверное, и не смогу объяснить, почему. Может, тогда, после армии, высокомерным был, о поговорке «от сумы да от тюрьмы…» не задумывался. Ну и, когда как-то, зачем-то они обратились ко мне, видимо, ответил не так, как положено отвечать среди людей. Видимо, невежливо ответил. Слово за слово – никто уступать не хотел. В общем, отделали они меня не слабо.
А через неделю Владимир подошёл ко мне и пригласил на разговор. Злость у меня к тому времени уже прошла, вместе с опухолью переломанного носа. И начал он мне рассказывать о своём тюремном житье-бытье, о том, что там свои законы, и по законам тем наказание за мои неосторожные слова должно было бы быть более суровым, чем просто переломанный нос. Но, поскольку я, «фраер» по ихнему, законов уголовного мира не знал, и членом этого мира становиться не собирался, то решили они со мной беседу провести – действительно ли я так считаю, как говорил, не возьму ли я свои слова обратно. Гордыня не позволила мне тогда извиниться перед ним за своё оскорбление. Но слова обратно я взял.
Потом наши пути разошлись – он в другой цех перешёл, я в другой. Потом я вообще с завода уволился, а его пару-тройку раз «закрывали» на относительно небольшие сроки: на год, на два. За что «закрывали» – Владимир сам объяснить не мог. Просто с Магадана-то с судимостями приехал, и «оперы» особо не задумывались, кого хватать за то или иное. Ведь родственников нет, и роптать за человека некому. Встречались мы с ним время от времени на улице, здоровались, обменивались словами. Меня поражало одно в нём. Всегда Владимир держался с достоинством. Будь он пьяный, будь в неброской одежде – чист, по возможности аккуратен, разговаривает вежливо. Спина прямая всегда!
Задумываться я стал, теперь уже искренне, а ведь, действительно, не прав был тогда, в цехе. Да и примеров перед глазами теперь уже была уйма. Если раньше в нашем городе не было ни одного бича, то теперь их несколько десятков, если не за сотню. Но ведь люди же, и я не прокурор, чтобы судить, как и почему они оказались у разбитого корыта своей судьбы. А по последней переписи, в этом году, неофициально мне такие данные сказали: каждый сороковой житель России – бомж. Или, по-другому, бич. Но и до нынешней переписи стал интересоваться этой темой. Ведь мы все в одной лодке, то бишь в одной стране. И законы уголовного мира – не где-то там. Они здесь. Среди нас. Уже школьники средних классов имеют о них понятия. Уже «понятия» эти стали частью политического сленга народных депутатов.
Поэтому однажды настал тот момент, когда я в очередной раз встретил Владимира, которого вся местная братва кличет Магадан. А встретив, открыто, при всех, поблагодарил его за ту тогдашнюю науку вежливости. Уж не знаю, каким чутьём он определил, что со мной всё можно было уладить незлобным разговором, но наука та пошла мне впрок.
В моей жизни были хорошие учителя. Не только в школе, но и в жизни, и на производстве, и в сфере духовной. Даже сейчас, когда и самому приходится быть для кого-то наставником, всё же продолжаю, и с удовольствием, внимать опыту и старших, а теперь уже и младших своих товарищей. И вот, один из наставников моих – Володя Магадан. А урок, который он мне преподал, состоит прежде всего в том, что в любой ситуации, какой бы ты ни очутился, будь то наверху общества, или в самом низу, прежде всего надо оставаться ЧЕЛОВЕКОМ. Всё остальное приложится.