Три свечи

Три свечи тихо потрескивают в полумраке церкви.
Церковь пустая. Я одна перед тремя свечами. Три пламени устремлены вверх. Туда, наверное, должна стремиться моя молитва. Но ее нет. Нет слов и нет мыслей. Одни вопросы, один вытекает из другого, и вот я уже захлебываюсь под водопадом «почему» и с недоумением смотрю на эти три пламени. Почему случилось так, что три жизни - теперь мерцающий свет свечей в пустой церкви? Зачем я здесь? Зачем стою и пытаюсь найти ответы? Зачем я осталась на этой земле? В чем тайный смысл гибели моего сына?
Я почти смерилась с потерей матери. Она была больна. По крайней мере, её смерть можно объяснить.
Мне жутко тяжело и мучительно больно ориентироваться в этой жизни без отца. Со скрежетом я могу принять, что его бы я тоже когда-то пережила.
Но сын…
Паутина вопросов душит меня. Я кладу руку на икону и пытаюсь улыбнуться, с усилием раздвинуть мышцы. Получается с трудом. Мне придется теперь привыкать к этой маске, жить с этой улыбкой Гуимплена потому, что я осталась здесь и мне придется отмерить шагами то расстояние до смерти, которое осталось.


Я смотрю на маленькую фигурку, распятую на кресте, и  в голове всплывает воспоминание…. Сизый свет вокруг. Те самые «ноль часов ноль минут» между тьмой и светом, когда ночь уже ушла, но утро еще не наступило. Нам, жителям городов с пятидневной работой в офисах, это редко удается увидеть. Мне удалось.
Звук падающих обгоревших бревен, голоса пожарных, бесконечные брандспойты,  серый дождик в воздухе.  Пыль.
Пыль из влаги и пепла. Я хожу между парнями в спецодежде и касках, хватаю их за рукава и, глядя в ошалевшие молодые глаза, повторяю :  «Найдите его! Я очень прошу! Это мой сын, он совсем маленький». Ко мне подходит старший и тихо отвечает. «Мы не уйдем,  пока не достанем их». Славка, отец момоей крестной, хватает меня за плечи и вливает мне в рот очередной стакан водки. Вдруг, я кожей чувствую  иное движение среди ребят-спасателей. Мурашки пробежали по моей спине. Нашли … Достали.
 Я метнулась в открытую калитку, кто-то пытался меня остановить, но вдруг отпустил. Не видя земли, спотыкаясь о "парящие" остатки стен моего дома, я иду ТУДА.  Шаг. Поворот.
Согнутая фигура в черном плаще на земле. Это муж. Я подхожу к нему и вижу,  что он беззвучно плачет над байковым одеялом, гладя выпирающий из-под одеяла треугольник. Ноги словно подламываются подо мной, и я падаю рядом с мужем на мокрую от ночного дождя и воды из пожарных шлангов землю.


Тихо спрашиваю мужа, что это,  заранее зная ответ.  «Коленка» – отвечает он. Я кладу ладони на этот треугольничек  и прошу Тольку открыть одеяло. В ответ твердое «нет». От высокого шестилетнего мальчишки осталось крошечное нечто под детским одеялом в веселую клеточку. Мир бешеной каруселью крутится в моем сознании, да и оно само  тоже, как будто в центрифуге, переворачивается в разные стороны. Подняв глаза,  я вижу,  что рядом под укрывным садовым материалом лежит отец. Крепкие руки выхватывают меня из чавкающей земли и ведут обратно за забор, мягко усаживают в машину. Слышу звук подъехавшей  «скорой».  Позднее расскажут, что до этого уже было сделано три укола, а пока, врач кому-то объясняет,  что меня нужно положить, потому, что этот-то укол уже точно меня свалит с ног. Боль в вене. Дикая боль внутри меня. «Скорая» уехала, и  я срываюсь с места и начинаю бить кулаками в забор. Бить  и кричать. Муж пытается меня оттащить, но  у него это получается с огромным  трудом… Чьи-то руки… Чьи-то голоса… Серое,  холодное утро, а дальше воспоминаний нет. Услужливый мозг стер из памяти первый день без них, оставил несколько коротких кадров похорон, и нечеткое изображение шести дней после. Девятый день тоже подернут дымкой… или пеплом…


Три свечи горят перед моими глазами. Три пламени медленно сливаются в одно, и я оказываюсь внутри пылающего дома прямо по середине каминного зала. Языки пламени лижут стены, танцуют бешеный танец в отражениях на люстре  и в пока еще целых хрустальных бокалах. Я знаю, что отец и сын  уже лежат в душевой комнате и никогда не расскажут мне о том, что же здесь произошло. Отец унес тайну этой ночи с собой. Медные подсвечники  текут, как мёд, Огонь празднует свою победу над жизнью, в упоении пожирая все вокруг. Оглушительный треск, словно взрыв, раскалывает ночь вдребезги, и сознание выкидывает меня  из огня, сверкнув рушащимся домом перед моими глазами и наполнив зарево пожара диким криком. Я рвусь туда, я хочу сгореть в этом аду, но друг отца успевает меня перехватить…Красный свет на черном небе, ночь, которая выжгла меня изнутри, оставив стоять здесь, в пустой церкви перед тремя горящими свечами, с отсутствием молитвы  в душе и черной дырой вместо будущего. Я подношу руку к свечам  и чувствую их тепло…


…Тепло жаркого турецкого солнца ласкает тело. Я переворачиваюсь на живот и, щурясь, смотрю на «неприлично» голубое море. Солнечные зайчики, путаясь, прыгают по волнам, прибой ласковой пеной окутывает прибрежную гальку. Худощавый мальчишка в бейсболке , аккуратно ступая босыми ногами по горячим камешкам,  идёт вдалеке,  неся родителям холодный турецкий чай. «СЕ-РЕ-ГАААААА!!!!!!» Крик застрял в горле, так и не вырвавшись из груди, злобной гадюкой продолжая грызть душу. Я резко выпрямляюсь и долго смотрю в след фигурке с бокалами чая.
Я знаю… Я знаю, что мне придется остаться в этой жизни, несмотря на огромное желание выключить «картинку».  Я не могу сделать этот последний шаг, и буду обречена на ад живьем.  Кто-то говорит,  что из жизни уходят слабые.  Нет,  из жизни уходят сильные.  А слабые, как я, остаются здесь, пытаясь найти оправдание своей трусости и неся  этот груз столько, сколько отмеряно где-то там. Они ищут оправдание в религии, в водке, да в чем угодно. «Надо дальше жить». Кому надо?! Ради чего надо?! Ради памяти? Так память умрет вместе со мной.  И все эти « надо» опираются только на представлении о иной жизни. А я не верю. Не верю ни в бога, ни в черта, ни в судьбу. Мне наплевать на этот мир, наплевать на себя, на то,  что будет завтра, на чувства людей, их мысли, проблемы. Зомби -  это я. Живой мертвец. Тело живет, рецепторы воспринимают. А вот души больше нет. Маленькая девочка начинает громко капризничать рядом. Молодая мамаша хорошенько ее трясет, потом хватает за руку и куда-то со злостью тащит за собой. Малышка заходится в крике. Очень хочется подойти к заносчивой красотке и рассказать мою жизнь…. Но я опять переворачиваюсь на живот и ловлю теплый ветер. Смотрю на этот мир, в котором мы лишние, и думаю - оживет ли когда-нибудь моя душа? Уже минуло сорок дней, сколько нам отпущено еще никто не знает. Но дети не должны умирать. Дети должны жить и хоронить своих стареньких родителей. Мы чужие в этом мире и он жестоко мстит нам за это вторжение. Каждому по-своему. Я не думаю о том, почему это произошло со мной. Я думаю, почему это произошло с ними. С моей семьей, ушедшей от меня за один холодный месяц весны. Веселый полосатый камешек лежит в моей ладони. Еще один. И вот уже маленькая горстка разноцветных плоских камней лежит рядом на полотенце. Я хочу их отвезти Сереньке. И это опять попытка заслониться от реальности. Попытка представить жизнь после смерти. Я поддаюсь этому. Я хочу быть обманутой, чтобы найти слова для своего страха перед последним шагом.
Кто знает? Может,  я найду силы сделать его. И дай мне бог силы выжить. Или умереть.
Голубое море, яркие блики и горстка камешков крепко зажатых в моей ладони…