Страх

Посвящение всем, кто дошел.
Памяти тех, кто не вернулся.

Как-то тебя пригласят в очередной раз в школу, где ты учился 10 лет. Рассказать подрастающему поколению о войне, о долге, о мужестве.
И ты, нацепив на цивильный пиджак военные награды, будешь рассказывать им о Афгане, о горах, о гибели разведгруппы «Ущелье-3»…
И встанет парнишка, и звонким голоском скажет тебе: «Мы так завидуем Вам! Вы совершили подвиг и мы тоже мечтаем о нем!».
И ты будешь сидеть, с замерзшей улыбкой обводя лица этих пацанов и девчонок, глядящих на тебя с восхищением в глазах; а мысли твои будут метаться, ища слова о том, что это неправильно: погибать и убивать, что в 19 лет хладнокровно жать на спусковой курок – это зло, но большее зло – не жать на него, иначе убьют и тебя и тех, кто тебе доверяет.
Ты ищешь слова. Но единственное слово, которое горит в твоем мозгу: С Т Р А Х.

Страх за свою жизнь - ведь она единственная и неповторимая. Вот автоматная очередь проходит в сантиметре от тебя, и ты знаешь – следующая очередь твоя. И душа сжимается в комок, и хочется спрятаться и скрыться, вжаться серым тельцем в камни, прижать ушки к спинке, переждать – ведь наши обязательно победят, погонят врага – и я смогу выбраться из норки, расправить гордо ушки: вот какие мы сильные!
Но и этот Страх может быть подавлен другим Страхом.
Когда нет уже жизни там где лежишь ты, не чувствуя ног, в воронке на краю дороги, а рядом - твой друг с дыркой в животе, а вокруг тебя только враги... И ты знаешь, что если ты останешься жить, то тебя будут убивать медленно, перебивая ноги и руки тупой мотыгой. Удар - и кровь в пыль, сворачиваясь калачиком. А после - страшная боль в паху и животе, песок сыплющийся в рану... Ужасная боль.
Чтобы не было этого, молясь, достаешь ребристое тело гранаты и ты фактически уже труп. Здесь на земле только вспышка, вспышка сознания. Как при покадровой съемке видишь: пригибаясь к тебе бегут они, а ты ждешь, вжавшись грудью в ребристое тело гранаты; уже чуть пошевелишься и вспышка, боль рвет тебе грудь. Страх, нет - ужас такой и пот не ручьями, а реками. Сердце в горле стучит, хрипишь, готов перевернуться. Глаза ужасом плещутся. Все это видишь уже со стороны, как будто ты – это не ты, а кто-то рядом. Душа уже не в теле. Видишь, как корчишься от боли и страха, а они бегут с перекошенными ненавистью бородатыми лицами. Нет, ЖИЗНИ уже нет: все ушло и кончилось, остался только ужас, выворачивающий тело наизнанку. И вот они уже подбегают к тебе, и ты в последний момент уже на грани этой не-жизни...
Они падают вокруг тебя, падают мертвыми. Твои друзья, успев, дарят тебе жизнь. Душа возвращается назад. Медленно, по капельке вливается обратно в избитое тело. Пересохшая глотка не может даже хрипеть. Горло и язык от резкого обезвоживания распухли - и слова не продавить. А ты все еще видишь его - единственный лик смерти. Ребристый лик проклятой гранаты, воткнувшейся в грудь. Начинает стучать в висках мысль, что сейчас поднимут и...
А уже потом ты начинаешь чувствовать, как жизнь проходит через тебя мощной, могучей волной. Если во время боя все было черно-белое, кроме корней у земляных разрывов, то теперь ты замечаешь зеленую горную долину, тепло солнечных лучей, вкус воды из арыка. ЭТО ЧУВСТВО ЖИЗНИ.

А есть – еще один Страх. Страх перед собственной трусостью: что если спрячешь тело в камнях, не убитый тобою дух убьет твоего друга, доверившего тебе защищать свою спину, спасшего тебя тогда, у дороги, когда распрощался ты с жизнью…
И эти два страха – за свою жизнь и за его - борются в тебе, твой мозг не выдерживает борьбы и у тебя «сносит тормоза» - ты бежишь навстречу дымным очередям, крутишься среди пуль и смертей.
Вот дух выпускает очередь в упор, прямо в тебя, но его страх перед тобой сильней – и он резко дергает спусковой курок на себя, и ствол уводит вправо, и ты чувствуешь горячий воздух пуль, прошедших мимо. Ты видишь, как удивленно-испуганно распахиваются его глаза – ты шайтан! Ты неуязвим для его пуль! И, смеясь, выпускаешь очередь прямо в его лицо.
Ты крутишься на камнях, неуязвимый для их очередей, расстреливая врага в упор, когда начинают рваться мины – кто-то решил, что отнять твою жизнь – важней, чем сохранить жизни своих. Ты крутишься и стреляешь, и смеешься, и все осколки и пули летят мимо тебя.
- Ссссссссссуууууууууу-ууууу-к-ииииииии!!!!!!!
Ты крутишься и стреляешь, стреляешь и крутишься, пока кто-то не нацеливает залп всех минометов только на тебя. А ты перещелкиваешь новый рожок, нажимаешь на спуск…

…И пьяный киномеханик, спутав и перекрутив, обрывает пленку твоей жизни…
…Яркая вспышка – и тишина…

Полгода лучшие реставраторы будут склеивать эту пленку по кускам, пытаясь как-то запустить сюжет…
И через полгода снова запустится пленка, и пойдет кусками кино, но будет оно немым и тёмным – тяжелейшая контузия выбьет возможность слышать, видеть и говорить. Все попытки сказать хоть слово будут заканчиваться одинаково – напряженные голосовые связки будут душить тебя, мешая вздохнуть, и ты мучительно можешь произнести только: «Ыыыы…. Ыыыыыыыыы!»
Как-то брат выведет тебя летом на травку, и ты будешь сидеть, подставляя слепое лицо солнечным лучам, радуясь траве под изломанным телом, солнечному теплу.
А ночью на тебя навалится совсем другой СТРАХ.

Страх, что навсегда твоя жизнь превратилась в жизнь растения. Ты дождешься, пока все уснут – ты уже умеешь чувствовать когда все спят; выйдешь в ванную – тебе не нужен свет! И, наощупь, вытащишь лезвие для безопасной бритвы.
СТРАХ. Страх остаться живым растением, обременяющим своим бесполезным существованием близких тебе людей.
 И ты кромсаешь свою руку в желании располосовать вены, и не чувствуешь боли, а только ненависть – ненависть к себе. Ломается лезвие, и вдруг чьи-то руки хватают тебя сзади – это братишка, напрягая все силы, держит твое вырывающее тело и кричит, кричит, пока не выбегают разбуженные родители…
Уезжает «Скорая», остановившая кровь и перевязавшая руку. Вколовшая тебе, как истеричной дамочке, укол успокоительного. Мать держит тебя за руку, и ее горячие слезы – кап-кап-кап, прожигают твою кожу. И ты, корчась, пытаешься что-то сказать, а голосовые связки душат все сильней; но ты, задыхаясь, все же проталкиваешь:
- И вкладываешь в это все – и свою боль, и просьбу о прощении, и любовь….

…Ты сидишь, недоуменно глядя в испуганно-ошалевшие глаза детей. Ты не замечаешь, как по твоему лицу катится пот вперемешку со слезами.
Больше тебя никогда не приглашали в школу.