Севиль

(отрывки из моей повести)

* * *


Маленькая деревушка Агджабели,если и не стояла на краю света, то так по-крайней мере считали её мирные дружные жители. Им не было дела, что где-то далеко-далеко из-за своей ненасытной тщеславности, велись войны, увеличивалась численность населения заражённых СПИДом, людей,принимающих наркотики. Им не было дела до правонарушителей и преступников. Не было дела до законов. Потому что в  деревне Агджабели действовали свои порядки и законы, законы, писаные их предками и передающиеся от поколения к поколению вот уже столетиями.
Жители этого маленького клочка оазиса чистоты и человечности, нетронутого цивилизацией, --считались единой большой семьёй. Да, и если кому-либо вздумалось бы покопаться в гелогическом  древе сельчан, то непременно их кровное родство всплыло бы наружу. Но так как в этом никто из агджабелийцев не видел нужды, то они так и продолжали жить: и траур, и праздники делить вместе. Правда, у агджабелийцев действовал один закон, чтить который для каждого настоящего агджабелийца считалось святостью и никто до сих пор за всю историю существования деревеньки Агджабели не переступил запреты этого закона: агджабелийцам запрещалось вмешиваться в дела чужой семьи, своисемейные  проблемы каждая семья обязана была решать сама и никто из соседей не имел права вмешиваться в семейные проблемы чужой семьи. Одним словом: чужая семья—чужой кров.
Мужчины с рассветом уходили  в горы и на пасбища. А женщины до полудня успевали управляться с хозяйством,а потом все отправлялись за водой к  роднику Джейран.Почему родник назывался именно так, была ли с ним связана какая-либо легенда или его так  в недалёком прошлом назвали предки  из-за джейранчиков, сбегавшиеся с гор к роднику воды напиться? Если честно, никто до сих пор и не думал задаваться этим вопросом.
Пробыв у родника не меньше часу, набрав воды в кувшины, молодые невестки при этом не забывали делиться друг с другом новостями и сплетнями. И только потом расходились по-домам...
-Нися,ай Нися...ты тоже слышала?- Зохра подставила глиняный кувшин  под студёный  поток родниковой воды.
-А что я должна была услышать, Зохра? -Чернобровая Нися не замедлила отозваться.
Но Зохра  давно изучила стратегию подруги и знала, что та прекрасно знает и понимает, что именно подразумевала дочь  Мухтар киши.
-А, ничего...
-Нет, ты всё же скажи, Зохра! Разве мы с тобой не подруги? Разве отцы наши не были братьями, а мы с тобой сёстрами? – кувшин Ниси ужа давно был полон, но, казалось молодая женщина этого и не замечала.
-Я про Мушвига говорю. Говорят опять был пьян и снова Севиль побил.
-Ах, ты об этом? – разочарованно протянула Нися и нагнулась к роднику. – Ну так это не новость.
-А что тогда мозги свои куринными выставляешь?! – вспылила Зохра.
-Ну так я это знала. Сама своими ушами слышала. Да, и рёв Мушвига не услышать невозможно. Клянусь, мужем! Небось, его рёв до ушей самого Аскер киши доходит! А Севиль сама виновата. Вышла – пусть и терпит.
-Как  будто бедную Севиль спрашивали? – иронично вставила Зохра, - Сама знаешь, они пришлые и живут по своим законам. И... и... вообще, ты Севиль завидуешь! Завидовала всегда и завидуешь даже сейчас. Всё никак ей простить не можешь!
-Это я то завидую?! Я завидую?! – Нися такого поворота никак не ожидала. – Было б кому! Да, что у неё есть то?! Двух сирот своих толком  прокормить не может! А у меня вон семья многим тут в пример!
На  крик сбежались все женщины деревни. Сона хала была тут как   тут.
-Завидуешь ты ей! И забыть никак не можешь, что...
-Стыдно, девки! Год, как замужние, можно сказать, что плов свадебный ещё только, как остыл, а вы уже, словно, базарные  торговки голосите тут! Что на это ваши отцы сказали бы? Как бы вы в глазам аксаккалов смотрели бы? Стыдно!
Сона ханум считалась чуть ли не самой почтительной женщиной в деревне. Её мнением считались не только мудрые аксаккалы, но и не редко именно к ней обращались за советом, как молодые, так и старики агджабелийцы...
-Сона хала, мы про Севиль говорили...
-А что с Севиль? – Сона ханум  нахмурила всё ещё отливавшие угольной чернотой
  свои красивые полудугой  брови.
-А вам какое дело до Севиль и её дома? Чужая семья – чужой  кров. Или  забыли?
Женщины  виновато опустили головы. Чернобровая Нися  тонкими  красивыми пальцами начала нервно перебирать свои тугие косы.
-Обменяйтесь кувшинами!
-Но, Сона хала! – Нися чувствовала себя  несправедливо обиженной...
-И не перечь мне, дерзкая девчёнка! Ничего, как  народишь десять ртов, тогда я посмотрю на твою спесь!
Нися зарделась: вся деревня  уже знала, что скоро у них с Джафаром будет их первый ребёнок, их первенец. И она этим гордилась. Вот ведь, говорили же Джафару, что их род плодовит: девушки их рода в первый же год замужества рожали. Оставалось только надеяться, что это будет мальчик, но об этом рано ещё думать – у них с Джафаром впереди ещё  целая жизнь...
Нися в знак примирения протянула Зохре свой кюп, а та в свою очередь передала Нисе свой – примирение было закреплено...



* * *


Годовщину смерти мужа  в семье Наргиз решили справить по возможности скромно. Но, как того и требовали обычаи, на поминальный  обед были приглашена вся деревня.  Нисе запретили прислуживать гостям на поминках: боялись за ребёнка. Пока гости пили чай с халвой, Сона ханум, Наргиз и Севиль справлялись с приготовлением блюд на кухне.
-Сона хала, а ведь, это очень хорошо, что и в радости, и в горе, мы все собираемся вместе.
Сона хала убирала с очага аппетитный дымящийся плов.
-А как же инче, гызым? Мы и есть одна семья. Ты знаешь сколько лет существует наш род?
Наргиз отрицательно развела руками.
-Вот и я не знаю. А думаешь, почему наш род всё ещё существует? Всё потому что и в радости, и в горе мы бываем вместе. Наши тут рождались, тут женились, плодили новое потомство и в эту же землю уходили. Никогда ни один агджабелиец не покидал своих земель.
Наргиз, занятая зеленью, захотелось напомнить Соне ханум о Рустаме, но она вовремя успела заметить бледность на лице бедной Севиль и спохватилась.
-Верно говоришь, Сона хала, всё верно.
-Гызым, муки не хватит.
-Как же так? Должно было хватить!
-Я тоже так думала, но  халва тогда хватит только для взрослых, для детей не хватит.
-И что мне теперь делать? –Наргиз отчаянно всплеснула руками.
-Ничего, я принесу. 
Наргиз смотрела на  Севиль, как  на   спасительницу  и была ей бесконечна благодарна.
Когда Севиль уже выходила, Наргиз подошла к ней и шёпотом попросила:
-Севиль, ваш дом от дома Ниси не далеко, милая, заодно и дочку проведай.Всё ли у неё там хорошо?
-Хорошо, проведаю, Наргиз. Я скоро.
Вся деревня была на поминках. Лишь далёкий шум детворы доносился со стороны родника. Севиль шла торопливо, больше смотря под ноги. Мысли вертелись вокруг недавнего разговора, состоявшегося между Наргиз и Соной халой. Вспомнила, как внутри у неё всё тогда  похолодело и как боялась услышать вопрос Наргиз. Минуту спустя эту тревогу заменила другая: Рустам, как и все мужчины их деревни тоже был приглашён. Лишь раз их взгляды встретились, но сколько холода и сколько боли было в этих глазах! Сколько отчаяния! Она тогда поспешила уйти, но надежда, до тех пор зажатая в тисках несвободы, подобно птице рвалась на волю.  Севиль боялась, но боялась не за себя, а за своих сыновей.  Особенно за Маарифа. Юноша только и делал последние дни  говорил о Рустаме, сам того не зная и не понимая, ещё больше разрывая болью сердце матери. И опять что-то изнутри её начинало гложить, как и тогда. В день приезда Рустама.
Севиль подходила к дому Ниси. Стараясь не шуметь, тихо отворила калитку. К её удивлению наружная дверь была приоткрыта. Севиль постучала и вошла в дом: ей никто не ответил. Прислушавшись она стала различать стоны, потом крики роженницы: у Ниси, похоже, начинались роды.
-Сейчас, милая. Ты только не бойся, всё будет хорошо. Я скоро вернусь! – подбежав к мучающейся в родовых схватках Нисе, Севиль пыталась как могла роженицу успокоить.
-Умираю- еле та  нашла в себе сил ответить. –Умираю...
-Не умрёшь, милая. Не ты первая. Не ты последняя.
Севиль выбежала из дома. Она не помнила, как добежала до своего двора. Всю дорогу она молилась только бы застать Маарифа дома и её молитвы были услышаны.
-Маариф, сынок, беги скорее к Наргиз и зови Сону халу.
-Мама, что случилось? Ты задержалась и Сона хала попросила меня муки принести. Что случилось?
-Беги же говорю! Скорей! У Ниси роды начались!  Беги же!


Узнав, что Нися рожает, Сона ханум сказала своё привычное: «Вай!», наспех собралась и ушла, предупредив Наргиз, что якобы у неё  дома  очаг потух, но скоро вернётся. Маариф в волнении хотел предупредить мать роженицы о настоящей причине, но Сона хала взглядом его остановила.
-Нечего попусту её беспокоить, сами без неё управимся.
Маариф неуверенно поддакнул, но решил, что Соне хале виднее.
Когда они пришли, с Нисёй  оставалась Севиль. Как и полагалось, Маарифа  к роженнице не впустили, заставили топить очаг и греть воду. Увидев и Сону халу, роженнице стало легче.
-Да, освободиться тебе от узкого платья, дочка! Ничего-ничего завтра уже как  квочка будешь носиться со своим цыплёнком.
Маариф без устали таскал воды и наливал в котёл. При  женских родах он присуствовал впервые и был не мало напуган. Когда должен был родиться Огтай, он сам был ещё ребёнком,  и его тогда отправили к материной тётке, к этой сварливой Акифе хале.   А через день в доме у них уже нечто визжало и пищало.
Крики роженицы и её муки глубоко потрясли юношу.
Неужели в этом и состоит смысл жизни? В продолжении рода человеческого?
Сколько времени прошло неизвестно, но Маариф вздрогнул, когда в воздухе послышались знакомый рёв с визгом чего-то слабого и беспомощного. Казалось, малыш решил взять на себя всю боль и муки матери.
-Мальчик! Смотри-ка какой крепыш! – Сона хала не могла нарадоваться, словно роженица подарила ей родного внука.
Севиль ласково обмыла и запеленала младенца. Нися была совсем слаба, но всё эе нашла в себе сил, тихо каснулась руки Севиль и прошептала:
-Спасибо...сестра.
Маариф ждал новых поручений Соны халы.
-Мальчик-крепыш! Каким был Джафар!
-Слышал, Сона хала – Маариф улыбнулся.
-Видешь как, сынок, бывает? Ведь не зря же говорят: жизнь и смерть всегда идут под руку, всегда неразлучны...