Молчанов и Борец за государственные интересы

Молчанов

Наверное, было бы удивительно, если бы я не уделил отдельную главу Эдуарду Семеновичу Молчанову. Ведь это в его бригаде, под его непосредственным руководством, рядом с ним, вместе с ним, бок о бок с ним я проработал три десятилетия. Полагаю, что никто не поверит мне, если бы я вздумал утверждать, что все в наших взаимоотношениях было гладко. Все-таки разница в характере, темпераменте, возрасте в конце концов не могла не сказаться. Тем не менее мы смогли приработаться, притерпеться, даже сдружиться. И я думаю, что причина тут одна: мы оба любили свою работу и ставили ее превыше всего как в отношениях между собой, так и в наших отношениях с другими людьми. Не будь этого общего дела, подчиняющего себе всех и вся, мы бы давно разругались в пух и прах, рассорились, расстались.
По терминологии Печенкина, Эдуард Семенович был мамой регулятора средней температуры на нашей фирме. Поясню сразу же, что в понятие регулятора температуры на нашей фирме (в отличие от других фирм) входил не только сам прибор, который управлял подачей топлива в двигатель, то есть непосредственно усилитель-преобразователь регулятора температуры, но и термопары, измеряющие температуру в турбине, и поэтому установленные в турбине, и исполнительный механизм регулятора температуры, установленный на агрегате дозировки топлива в камеру сгорания (АДТ), и поэтому поставлявшийся вместе с этим самым АДТ. Более того, так как существовавшие в то время на самолетах измерители температуры в турбине имели точность гораздо ниже того регулятора температуры, который они должны были контролировать, то нашей фирмой была заказана приборной фирме в Казани разработка специальной высокоточной бортовой аппаратуры для измерения температуры. (Потом эту аппаратуру будут применять на всех отечественных двигателях и самолетах, но мы здесь, как и во многих других случаях, были инициаторами и поэтому получили основную порцию шишек - за себя и за других.)
Чтобы измерительная аппаратура не могла влиять на работу регулятора температуры, термопары делались сдвоенными, то есть с отдельным спаем для регулятора, и отдельным для измерителя. Так как термопары делались из специальных сплавов, то и вся проводка к ним и на двигателе и на самолете выполнялась компенсационными проводами, поэтому на первых порах наша бригада занималась и этими проводами, и наконечниками к термопарам, и приборами, предназначенными для коррекции настройки регулятора температуры по условиям полета и т.д. Я не буду перечислять всего, что связано с внедрением регуляторов температуры, ибо, надеюсь, что читатель уже получил представление, что его внедрение и доводка не были легкой задачей.
Как и все на двигателе, многие параметры регулятора обеспечивались другими бригадами и даже отделами. Например, условия работы термопар обеспечивались конструкторами-турбинистами, не всегда благосклонными к ним и нам (начальник конструкторской бригады турбин Михаил Иванович Маркин иначе как “термопарками” термопары не называл), а характеристики исполнительного механизма зависили от наших гидравликов, ибо они обеспечивались той фирмой, которая разрабатывала АДТ.
Помню, как в самом начале наших работ по регулятору температуры наши коллеги из отдела турбины не обеспечили необходимых условий для термопар в соответствии с требованиями Молчанова. Эдуард Семенович дождался возвращения Печенкина из командировки и тут же пожаловался ему. Очевидно, он ожидал, что Демидыч пойдет спорить с турбинистами по этому вопросу. Но Печенкин отреагировал по-своему. Он стал распекать Молчанова, почему тот сам не поднял шум по этому поводу:
- Для всех, включая Генерального, ты мама регулятора температуры. Большего специалиста по регуляторам температуры, чем ты, Эдик, на заводе нет. Значит и авторитетнее, чем ты, в данном вопросе тоже никого нет. Ну, что я, что я? Я только могу повторить твои слова. А ты мама! Если ты считаешь, что что-то обязательно надо сделать, иначе регулятор будет работать не так, как нужно, ты обязан сам, немедленно пойти к заму главного по теме, не поможет – к самому Генеральному, но добиться своего.
Слова Демидыча не пропали даром. Эдуард Семенович всегда отстаивал свою позицию, не взирая на должность, занимаемую его оппонентом. А когда ему просто приказывали делать что-то против его воли, он начинал обижаться. Да-да, этот взрослый человек часто обижался, как ребенок. Причем не только на начальство, но и на своих подчиненных. В том числе и на меня. Обычно за мои шутки. Хотя сам он любил и понимал юмор. Уже проработав много лет в бригаде Молчанова, я узнал, что мой начальник бригады родился в Одессе, а это как-никак гарантия того, что у человека должно быть чувство юмора.

* * *
Однажды, следуя своему принципу обязательно выходить для решения вопросов на нужный уровень, пусть даже на самый высокий, Эдуард Семенович здорово подставил меня, хотя и непреднамеренно. Это было в самом начале моей работы в его бригаде, мы получили какое-то очень важное письмо, на котором кто-то из замов Кузнецова написал резолюцию, чтобы мы дали ответ, согласовав его с Николаем Дмитриевичем Кузнецовым. Молчанов поручил мне ответить, но обсуждать со мной возможные варианты ответа не стал, а велел, чтобы я пошел к Генералу и спросил у него, что именно отвечать. Будучи совершенно неопытным в вопросах общения с Генералом, я приперся к нему с этим самым полученным нами письмом.
Николай Дмитриевич внимательно прочитал его, потом так же внимательно посмотрел на меня, прищурился и спросил:
- Что Вы предлагаете написать?
Я мгновенно сообразил, что ответить на этот вопрос словами “Я пришел спросить об этом у Вас” – равносильно тому, чтобы заявить Генеральному о своей неспособности решать свои же дела. Еще один-два таких ответа, и у Кузнецова сложится обо мне весьма нелестное мнение. Должно быть, идя к Генералу, я уже продумывал возможные варианты ответа, потому что тут же сказал ему, как я считаю нужным ответить. Генерал минуту подумал и произнес:
- Хорошо. Я согласен. Готовьте ответ.
Казалось бы, счастливый конец. Но из этой истории я сделал для себя очень важный вывод: никогда не ходить к Генеральному с пустыми руками. Если бы я пришел к нему с готовым вариантом ответа, то в худшем случае он бы приказал его полностью или частично переделать. Зато в лучшем – тут же подписал его, и мне бы не потребовалось приходить к нему еще раз. Ведь у Генерала таких вопросов сотни, а у меня соответственно - в сотни раз меньше, значит я имею во много раз больше времени, чем он, чтобы подумать о том, как надо решать тот или иной вопрос.

* * *
Уже после того, как мы выгребли все мыслимые и немыслимые дефекты регулятора температуры, когда сменные инженеры перестали его бояться, как черт ладана, когда уже серийный завод стал присылать к нам на испытания свои первые двигатели, меня разбудили среди ночи и вызвали на испытательную станцию. Когда я пришел на стенд, Эдуард Семенович уже был там. Я удивился – зачем нужно было будить двоих? Однако выяснилось, что это он велел вызвать меня, чтобы вдвоем было легче искать причину дефекта.
Оказалось, что с двигателем происходит что-то непонятное. Двигатель стабильно работает на всех бесфорсажных режимах, но как только включают форсаж, режим двигателя начинает изменяться совершенно непрогнозируемо – резко проваливается и сразу же идет вверх, потом снова проваливается и сразу же резко увеличивается. И так до тех пор, пока нервы сменного инженера не выдерживают, и он не прикажет мотористу уйти на бесфорсажный режим, где двигатель снова работает устойчиво.
Подозрение пало на наш регулятор температуры, и мы с Эдуардом Семеновичем стали разбираться.
Такого у нас еще не бывало. Мы быстро убедились, что, действительно, команды на снижение и увеличение подачи топлива выдает наш регулятор. Выдает, как Бог на душу положит, но только в то время, когда включается зажигание форсажной камеры сгорания.
Все наши версии отпадали одна за другой. Все наши проверки регулятора, источников питания, стендовой сети, стендовой и двигательной проводки, проверки заземлений и металлизации (микросопротивлений между различными узлами двигателя) показали, что все находится в полном порядке. И тем не менее, как только делалась очередная попытка разжечь форсажную камеру сгорания, начиналось шараханье режима многотонной махины.
Мы торчали уже вторые сутки, и ничего не могли найти. Нам всячески давали понять, что из-за нас задерживаются испытания двигателя, а мы не могли сказать ничего членораздельного. Постепенно мы дошли до того, что стали разбирать кабельный план (проводку) двигателя, который вообще-то относился не к нашему отделу, а к отделу электрооборудования.
И тут обнаружилось, что измерительные провода от термопар и высоковольтные провода, идущие к свечам зажигания форсажной камеры, уложены вместе – в одном общем экране! А ведь согласно документации их надо было экранировать друг от друга – в одном экране провода от термопар, а в другом провода системы зажигания. Немедленно мы потребовали принести из сборочного цеха кабельный план от другого двигателя, поставили его на двигатель, и дефект исчез – двигатель стал работать устойчиво и при включении форсажного режима .

Мы с Молчановым немедленно отправились домой спать. Когда же мы, выспавшись, на следующий день пришли в ОКБ, то выяснили причину того, почему серийный завод отступил от документации. Когда там собирали первые двигатели, то на заводе не оказалось достаточного количества экранов для электропроводки. Заводские рационализаторы тут же предложили, чтобы не задерживать сборку, сделать общий экран для проводов, идущим к свечам зажигания и идущим к термопарам.
Конструктор кабельного плана, женщина решительная и, мягко говоря, недостаточно сведущая в вопросах электрических измерений, не увидела в этом никакого криминала, а проконсультироваться с нами не сочла нужным. Поэтому она лихо подписала серийному заводу отступление от технической документации и, вернувшись в ОКБ, даже не сочла нужным поставить нас в известность.
Я потом многократно сталкивался с подобной ситуацией, когда кто-то, не обладая достаточными знаниями, ничтоже сумняшеся принимает безответственные решения и после ходит в героях, как человек, обладающий технической смелостью. Потом всегда другим приходится за него расхлебывать, и самое трудное при этом состоит в том, что тот, кто расхлебывает, как правило, даже не знает, что натворил лихой дилетант. А когда удается все устранить, то виновник или не ведает ни о чем, или посмеивается: о чем речь, ведь все хорошо кончилось, а я обеспечил должные календарные сроки!
Думаю, что после этого рассказа читатель будет менее строг к моему начальнику бригады, когда я перейду к одной из его характерных черт – постоянно требовать от нас согласовывать со всеми все наши документы.

* * *
Однажды, возвратившись из отпуска, я прочел в стенгазете нашего ОКБ Конструктор теплую статью о себе. Автором статьи был Толя Гавриш, и я не преминул прокомментировать одну его весьма оригинальную фразу обо мне: “смело предлагает самостоятельные решения”. Оказалось, что в первоначальном тексте стояло: “смело принимает самостоятельные решения”. Но когда Толя согласовывал текст заметки с начальником бригады Молчановым, то Эдуард Семенович сказал:
- Принимать самостоятельные решения может только Генеральный конструктор, а мы можем только предлагать эти решения.
И настоял на исправлении. Вас, наверное, удивит, что даже заметку в стенгазету Гавриш согласоывал с начальником бригады. Я же считаю этот случай весьма характерным для Молчанова. Молчанов вообще никогда не любил подписывать технические документы, служебные записки, письма во внешние организации, если они перед этим не были согласованы со всеми заинтересованными лицами в нашем и других отделах, в цехах и так далее. И приучал всех нас к этому.
Конечно, это было необходимым, даже обязательным в работе, которая касалась большого числа подразделений, служб, людей. Даже если вы устно с кем-то о чем-то договорились, согласовали вопрос, то потом он может об этом просто забыть. А вот если он поставил свою подпись, то врядли забудет, да и напомнить ему будет легче.
С другой стороны, что толку требовать решения или хотя бы визы от человека, который просто некомпетентен в данном вопросе, хотя формально и отвечает за него? Именно с этим столкнулись мы в процессе создания системы защиты при помпаже. И здесь Эдуард Семенович (думаю, что не без давления со стороны начальника нашего отдела Александра Павловича Анисимова и моего) вынужден был отступить от своего правила все согласовывать.
Компрессорщики-расчетчики, которые по идее должны были быть идеологами такой системы, оказались не готовыми к этому, и в конце концов все свои разработки, связанные с этой системой, мы никогда с ними не согласовывали и даже не визировали. В то же время компрессорщики из конструкторского сектора без всяких дискуссий выполняли все требования, которые мы выставляли к их конструкции для обеспечения успешной работы сигнализатора помпажа.

* * *
К стыду нашей фирмы, надо сказать, что мама регулятора температуры (по определению Печенкина) и отец всего электронного регулирования на двигателях Кузнецова начальник бригады ОКБ Эдуард Семенович Молчанов очень долго жил в отвратительных жилищных условиях: его семья с двумя детьми-школьниками и тещей долгое время ютилась в маленькой комнатушке в старом двухэтажном домике. Кроме обычного на нашем заводе несправедливого положения, при котором квартиры распределялись дирекцией завода между цехами с обязательным ущемлением ОКБ (в результате кочегар в газовой котельной из ЖКО, проработавший на заводе около года, обладал большими шансами на вселение в новый дом, чем инженер-конструктор с двадцатилетним стажем – и это не выдумка, это конкретный пример о моих соседях), к Эдуарду Семеновичу были несправедливы вдвойне. Когда-то он, не выдержав стесненных жилищных условий, уехал в другой город, но потом вернулся на завод, так так работа на новом месте показалась ему скучной и неинтересной по сравнению с нашей.
Так вот, каждый раз при распределении жилья ему вспоминали этот случай и отодвигали назад. Однажды я побывал у него в этот период. Чтобы хоть как-то разгрузить комнату, Молчанов поставил свой телевизор и стулья для зрителей в общем маленьком коридорчике. Когда открывалась дверь из коридорчика на лестничную площадку, то телезрители видели свой телевизор на фоне заснеженной улицы. Такого я не видел ни у кого.
Понятно, что жилищный вопрос был для него важным и очень болезненным. Когда он наконец получил небольшую двухкомнатную квартиру, я позволил себе неудачную шутку:
- Все, Эдуард Семенович, цель в жизни потеряна.
- Не понял, - обиженно заморгал глазами мой начальник.
- Ну как же, - охотно пояснил я. – Была цель - получить квартиру, а теперь когда квартира получена, цель в жизни потеряна.
Месяц после этого начальник бригады со мной не разговаривал.
Вообще-то выражение “Не понял” было его любимым выражением. Наверное, кроме Молчанова, никто больше не позволял себе заявить такое замам Главного или самому Генеральному. Чаще бывали такие, которые демонстрировали свою понятливость и сообразительность, даже не разобравшись как следует в том, что от них требуется. А вот, чтобы подчиненный говорил “Не понял”, было большой редкостью. Между прочим, Канакин и Гавриш утверждали даже, что Молчанов говорил свое любимое “Не понял”, именно тогда, когда все отлично понимал, но выигрывал время, чтобы аргументированно возразить.
Как бы там ни было, но когда я однажды ответил Молчанову его излюбленным “Не понял”, Эдуард Семенович обиделся и опять месяц после этого со мной не разговаривал. Больше я себе подобных шуток не позволял.
По-видимому, истоки тщательности, аккуратности, особой точности лежат не только в личных качествах самого Молчанова, но и в том влиянии, которое оказала на него совместная работа с немецкими специалистами, работавшими на нашем заводе после войны. Все это я специально
подчеркиваю, чтобы показать, что все перечисленые качества не смогли уберечь Эдуарда Семеновича от неприятности, всалившейся на него, скорее даже не вопреки им, а во многом именно благодаря им. Но для этого надо сначала рассказать немного еще об одном инженере, работавшем в нашей бригаде.






Борец за государственные интересы

Я уже рассказывал в “Демидыче”, как мы с Молчановым не поехали на конференцию по оптимальным системам регулирования, так как Симак пошел к начальнику отдела Печенкину и, исходя из государственных интересов, заявил тому, что незачем командировать в Москву еще двух человек, если он, Симак, все равно туда едет и сможет заодно посетить и эту конференцию. Сделав свое общественно полезное дело (то есть предотвратив трату государственных средств на нашу с Молчановым командировку), Симак посчитал свою миссию выполненной и счел, что на саму конференцию ему можно не идти.
Самое интересное, что каждый раз после подобного поступка Симак как ни в чем не бывало продолжал смотреть с добродушной улыбочкой в глаза человеку, которому совсем недавно сделал пакость.

* * *
Как-то, узнав, что я еду в Москву в командировку, Симак подошел ко мне с вопросом, что я собираюсь там купить себе (в те времена любую мелочь приходилось привозить из столицы). Не подозревая, к чему это приведет, я откровенно сказал, что хочу купить себе лыжные ботинки. Хотя сам Симак ездил в Москву не меньше, чем я, он немедленно попросил, чтобы я купил ему такие же, как себе, мотивируя это тем, что тратить дополнительного времени на его заказ мне не придется, раз я все равно буду искать ботинки для себя.
Мне повезло: я купил две пары ботинок – своего и его размера, и с этого началось.
Каждое утро Симак подходил ко мне и спрашивал, куда я смотрел, выбирая для него пару лыжных ботинок. Я честно говорил, что ни своих, ни его ботинок я не выбирал и не рассматривал. Я подробно описывал ему, как в один из вечеров, покончив с делами на фирме, куда был направлен, я поехал в “Спорттовары” - магазин на улице Горького. Мне повезло: в тот день там были ботинки, и я стал в длинную очередь за ними. Отстояв полтора-два часа, покупатели оказывались перед продавщицей, которая спрашивала, какой размер ботинок требуется, брала нужную коробку с полки, открывала ее, прикладывала оба ботинока подошвами друг к другу, убеждаясь, что они одного размера, и выписывала чек на каждую пару (не более двух пар в одни руки!). После этого надо было отстоять еще две очереди – в кассу и на контроль, прижать к груди свои покупки и ехать через всю Москву в гостиницу, ибо ни на что другое сил уже не было. (Кстати, все это Симак знал не хуже меня.)
Приехав в Самару, я (как сейчас помню, с помощью Вадима Харламова) немедленно приладил свои ботинки к лыжам и стал по выходным ходить на лыжах. А вот Симак принялся тщательно изучать свои и обнаружил, что выделка кожи на его левом ботинке несколько отличается от выделки кожи на его правом ботинке. Иначе и быть не могло! Это были самые дешевые в мире ботинки, которые шли на двух разных конвеерах и встречались друг с другом только тогда, когда их укладывали в коробку. И мои, и тысячи других пар имели такой же недостаток, как у Симака, но никого это не волновало – все были рады, что хоть какие-то ботинки имеются!
И повадился Симак ежедневно с самого начала рабочего дня подходить к моему столу, присаживаться и долго, и нудно многократно задавать одни и те же вопросы: смотрел ли я на его ботинки перед тем, как их купить, что я заметил, почему не посмотрел, почему не заменил, и так до бесконечности. Испортив мне настроение на целый день, Симак удалялся до следующего утра. И тогда Толя Гавриш дал мне дельный совет, которым я и воспользовался.
На следующее утро, как только Симак принялся тянуть из меня душу, я вытащил деньги, равные стоимости ботинок, и потребовал, чтобы Симак немедленно взял эти деньги и принес мне ботинки обратно. Только после этого прекратились изматывающие допросы о том, куда я смотрел, покупая для него ботинки.

* * *
Вообще паталогическая нудность была у Симака не просто в крови, но и доставляла ему огромное удовольстивие. В ту пору один и тот же фильм шел обычно в кинотеатре целую неделю. Толя Гавриш весьма похоже изображал, как Симак обходил всех, кто уже посмотрел очередной фильм, выясняя, понравился ли фильм, стоит ли его смотреть и т.д. Если фильм понравился, Симак просил пересказать его содержание, не пропуская никаких подробностей. И только, узнав полное содержание кинофильма из многих источников и набрав достаточное количество положительных отзывов, Симак отправлялся смотреть этот фильм.
И горе вам, если после всей этой подготовки Симаку фильм не понравится! Он начнет так же долго и нудно расспрашивать и мучить вас, почему вы послали его смотреть плохое кино, как он пытал меня по поводу лыжных ботинок.

* * *
Так уж исторически сложилось, что я постоянно бывал то на испытательной станции в 14 цехе, то в лабораториях (электронной и гидравлической) цеха 23, то в сборочном цехе, то в командировках сначала на летающей лаборатории, а потом и на самолете. Поэтому я был более других рядовых инженеров в курсе всех дел нашей бригады, а также отдела и ОКБ. Поэтому, уходя в отпуск или уезжая в командировку на срок более двух недель, Молчанов всегда оформлял приказ по ОКБ о том, что на время его отсутствия, я назначаюсь исполняющим обязанности начальника бригады. Если учесть, что мой оклад инженера-конструктора третьей категории был 120 рублей, а оклад начальника бригады 200 рублей, то понятно, что такой приказ был совсем не лишним.
Однажды, вернувшись из отпуска, я узнал от Гавриша, что в отделе состоялось профсоюзное собрание, на котором Симак поднял вопрос о том, почему начальника бригады замещаю я, если в бригаде есть более опытные инженеры, с большим стажем и более высокой категорией. Тем более, что в его вопросах, он разбирается лучше меня. Кроме того, Симак заявил, что в рабочее время я хожу в ОКБ’вскую библиотеку и читаю там техническую литературу.
После этого выступил Владимир Иванович Саймуков и сказал, что начальник бригады вовсе не должен знать работу каждого инженера лучше этого инженера. Он должен обладать лучшим кругозором, чем остальные, лучше представлять место нашей системы регулирования в общей системе двигателя, лучше ладить с работниками других отделов и цехов. А какая у него при этом будет категория, значения не имеет.
Что касается того, почему я хожу в ОКБ’вскую библиотеку и читаю там в рабочее время техническую литературу, то недавно нас с ним вызывал заместитель главного конструктора Евгений Михайлович Семенов и потребовал представить ему сравнительные материалы по зарубежным регуляторам температуры (это поручение, действительно, имело место). Поэтому Саймуков дал мне задание срочно провести анализ имеющихся в библиотеке материалов, и я выполняю задание Семенова и Саймукова (конечно, никакого формального задания я от Саймукова не получал, да его в нашей работе и не требовалось, я сам знал, что мне нужно делать).
Между прочим, возможно, одной из причин, почему начальника бригады замещал я, а не Симак, было то, что, в отличие от него, я никогда не дожидался приказа, а делал то, что считал нужным для дела. Симак же и приказы выполнял только тогда, когда считал для себя выгодным.

* * *
Приведу пример. Он интересен тем, что на моих глазах Симак переиграл не кого-нибудь, а первого зама Кузнецова Михаила Романовича Флисского. (Михаил Романович был личностью выдающейся и яркой, и я обязательно о нем расскажу отдельно. А сейчас думаю будет достаточно сказать, что это был единственный из замов Генерального, который не растворялся в Генерале, а существовал самостоятельно.)
Однажды, в самом начале работы у Молчанова, я пришел к Флисскому пораньше, сразу же после субботней оперативки, чтобы подписать какой-то документ. Генерал был в командировке, и Михаил Романович восседал в Генеральском кабинете. Он посмотрел на меня внимательно через очки и полуспросил:
- Вы ведь с Симаком работаете, не так ли?
Я подтвердил, что именно так.
- Тогда давайте его немедленно сюда!
Я сбегал за Симаком. Когда мы пришли, у Флисского был еще А.А.Мухин, в ту пору начальник нашего ОКБ. Весь дальнейший разговор шел между Симаком (С) и Флисским (Ф), а мы с Александрои Алексеевичем выполняли роли секундантов, переглядываясь после удачных фраз Флисского (Мухин тогда победно смотрел на меня) и заявлений Симака (я в ответ победно смотрел на Мухина). Не знаю почему, но на этот раз Симаку очень не хотелось ехать в Москву.
Ф.: - Вы знаете, что в сборочном цехе стоит на сборке машина (Флисский назвал порядковый номер двигателя). Сроки сборки срываются по Вашей лично вине из-за отсутствия компенсационных проводов к термопарам.
(По-видимому, на состоявшейся перед этим заводской оперативке производственники представили отсутствие проводов как основную причину задержки сроков сборки.)
С.: - Мы дали телеграмму поставщикам.
Ф.: - Телеграмму на двигатель не поставишь. Нужны провода.
С.: - Поставщики обещали их сегодня же отгрузить.
Ф.: - И потом мы будем пару недель разыскивать в аэропорту! Немедленно вылетайте за проводами!
С.: - Но у меня нет билета на самолет!
Ф.: - Когда Вы приедете в аэропорт, билет из обкомовской брони будет ждать Вас в кассе!
С.: - Но я не успею до отлета самолета добраться до аэропорта.
Ф.: - Возьмете мою машину и успеете.
С.: - Сегодня суббота - короткий рабочий день. Пока я из Домодедова доберусь до Москвы, а из Москвы на электричке до Мытищ, они уже кончат работать.
Ф.: - Возьмете такси от Домодедова до фирмы в Мытищах. Я дам указание, чтобы бухгалтерия Вам его оплатила.
С.: - Но у меня не заказан пропуск…
Ф.: - Пока Вы будете лететь, я сам закажу Вам пропуск!
С.: - Я забыл сказать, что нужен паспорт. А мой паспорт находится дома, а не на работе.
Ф.: - Так поторопитесь и не забудьте заскочить домой!
С.: - А я сейчас живу не у себя дома, а у тещи!
Ф.: - Ну и что?
С.(победно): - А то, что моя теща живет на Безымянке! А на Безымянку до отлета самолета мы не успеем съездить!
Михаил Романович развел руками и устало откинулся в кресле. Я посмотрел на Мухина и, забыв, зачем приходил к Михаилу Романовичу, вместе с Симаком покинул кабинет. Уверен, что в это время паспорт, как обычно, лежал у Симака во внутреннем кармане пиджака.

* * *
Уже не помню точно, то ли перед уходом из нашей бригады, то ли уже уйдя от нас, Симак написал в партком докладную на Молчанова. Чтобы понять безобразность этого поступка, надо представить, что остановка испытаний такой махины, как газотурбинный двигатель, может произойти из-за поломки или отсутствия одного махонького датчика. Я уже не говорю о таком важнейщем агрегате системы регулирования, как агрегат дозирования топлива (АДТ). И как раз на этом агрегате стоял исполнительный механизм (ИМ) регулятора температуры. АДТ проектировала и изготавливала одна фирма, а ИМ проектировала и изготавливала другая. Она же поставляла исполнительные механизмы первой фирме для установки их на АДТ.
Теперь понятно, что при выходе из строя ИМ двигатель лишался своего главного дозирующего агрегата АДТ и не мог работать. Выход был только один – иметь достаточный запас ИМов для замены. А тут еще оказалось, что скорость перемещения ИМа была изначально выбрана разработчиками неудачно, и потребовалась новая модификация ИМов. В результате замены старых ИМов на новые, у нас возник избыток устаревших исполнительных механизмов. Явление вообще-то говоря при создании новой техники известное и неизбежное.
Вот этим и воспользовался беспартийный инженер Симак. Он подсчитал стоимость старых ИМов написал в партком завода докладную на беспартийного начальника бригады Молчанова, обвинив его в напрасной трате государственных средств. Конечно, Молчанову ничего не было, но нервы Симак ему попортил основательно.

* * *
После того, как Симак испортил отношения с большинством людей у нас в бригаде, он перешел в отдел стендовых измерений. Начальник этого отдела Тимофей Тимофеевич Бубнов был инвалидом войны и перемещался с большим трудом, опираясь на палку. Ясно, что для оперативной работы на стендах и поездок в командировки ему нужен был более молодой заместитель. И такой помощник у него был – Виктор Наумович Пинес. Осмотревшись на новом месте работы, Симак выступил с резкой критикой на партсобрании ОКБ. Он заявил, что в отделе стендовых измерений имеются люди, за которыми не закреплена никакая конкретная работа, что недопустимо. Генерал тут же потребовал назвать, кого конкретно Симак имеет в виду. Критикан помялся и назвал Пинеса. Неудивительно, что вскоре Симаку пришлось расстаться и с этим местом работы. После этого Симак переехал в Тольятти, устроился на ВАЗе, и мы на время о нем забыли.

* * *
Однажды ко мне подошел Саймуков (как всегда, подобные события происходили в отсутствие Анисимова и Молчанова, и нам с ним приходилось вдвоем выходить из положения). Владимир Иванович сказал, что к нему обратился с просьбой Симак. На ВАЗе у Симака не сложились отношения с новыми коллегами. Те обвиняли во всем его. А Симак обвинял их. В виде доказательства своей правоты он приводил то, что у нас на заводе у него были хорошие отношения с коллегами по работе. Теперь он просил, чтобы Саймуков дал ему в подтверждение этого соответствующую характеристику.
Саймуков решил узнать мое мнение, давать или не давать Симаку хорошую характеристику.
Мы оба хорошо понимали, что, вполне возможно, в конфликте на ВАЗе главным виновником мог быть не Симак, а кто-то другой. Ведь когда появлялся новый завод (ВАЗ, КАМАЗ и т.д.) туда устремлялись не только те, кто искал новой интересной работы или остро нуждался в жилье, но и люди с неудовлетворенными амбициями, склочными характерами и т.д. И тем не менее, у меня не возникло желание выручать Симака. Я сказал Владимиру Ивановичу, что он может писать Симаку необходимую тому бумагу, но только без меня. Саймуков вздохнул с облегчением:
- Значит, договорились – не пишем.

=======
© Copyright: I.Pismenny, 2001   Код: 2107030040

Количество прочитавших на 15.7.2004 в виде
http://www.proza.ru:8004/2001/07/03-40 : 114

======