Демидыч-1

 Демидыч


Умер Печенкин.

Николай Демидович Печенкин… Николай Демидович… Просто Демидыч… Заместитель Генерального конструктора авиационных и ракетных двигателей академика Николая Дмириевича Кузнецова. Люди, не связанные с авиацией, как правило, знают фамилии только генеральных и главных конструкторов самолетов – Туполева, Ильюшина, Микояна, Антонова, Яковлева, реже - Мясищева, Сухого, Гуревича, Новожилова, но уж очень редко они слышали о генеральных и главных конструкторах авиационных двигателей – Климове, Микулине, Швецове, Ивченко, Люлька, Туманском, Хачатурове, Кузнецове. А уж об их замах знают весьма немногие.

Сейчас, когда ушли из жизни и сам Николай Дмитриевич Кузнецов, и многие из его ближайших помощников и
заместителей – Михаил Романович Флисский, Николай Александрович Дондуков, Евгений Михайлович Семенов, Алексей Иванович Елизаров, Михаил Тимофеевич Василишин, Николай Демидович Печенкин, а также многие начальники отделов, бригад и рядовые создатели кузнецовских двигателей, уходит целая эпоха отечественной авиации. Эпоха, когда советские самолеты и двигатели, что бы там ни говорили сейчас, в
течение десятков лет успешно соревновались с лучшими западными образцами.


То, что я хочу написать о Демидыче, ни в коей мере не претендует на полноту рассказа о нем. Это будет субъективный рассказ. Субъективный по многим причинам. Прежде всего потому, что он будет написан не посторонним собирателем материалов о талантливом инженере и умном руководителе, а человеком, который не может быть объективным хотя бы потому, что не только знал Печенкина лично, но имел с ним какие-то свои личные отношения, а значит просто не может не преломлять все через призму своего личного восприятия. И, да простит меня читатель, мне придется, рассказывая о Демидыче, много говорить и о себе.

Если же я уберу себя из своего рассказа о Печенкине, от моего рассказа ничего не останется. Ибо это должен быть рассказ о том, как специалисты по регулированию двигателей Печенкин, Анисимов, Молчанов, Саймуков, Меньших, Невский, Афанасенков постепенно и незаметно превратили меня, электромеханика и вооруженца, в специалиста по регулированию двигателей и двигателиста.

Это будет мой рассказ о роли Печенкина в этом процессе.

Сразу же предупрежу, что так уж получилось, что я вообще не был непосредственно связан по работе с Печенкиным, когда он стал замом главного. Поэтому я расскажу только о том периоде, когда он был начальником отдела, в котором я проработал более тридцати лет.


* * *
В 1960 году я закончил факультет вооружения Московского авиационного института и с дипломом инженера-электромеханика по авиационным прицелам прибыл в Самару.

Судьбе было угодно уберечь меня от участия в создании систем прицеливания и наведения, что я понял и оценил только много лет спустя, несколько поумнев с годами.

Тогда же, по инициативе Н.С. Хрущева, были созданы совнархозы, и все мои однокурсники, жившие в общежитии, а заодно и часть москвичей, загремели в совнархозы. И не просто загремели, а на серийные заводы, где большая (с ударением на “О”) часть наших знаний, по тем временам – довольно редких и остро необходимых в ОКБ и НИИ, оказалась не только ненужной, но и вредной, ибо рождала скверное чувство недовольства своей судьбой. Короче – я попал в Куйбышевский совнархоз, где ко мне, к счастью, отнеслись весьма доброжелательно и позволили перебраться в пределах Куйбышева на Кузнецовский опытный завод, который был в введении уже не совнархоза, а министерства авиационной промышленности.

В ОКБ мне, в соответствии с моими знаниями и дипломом электромеханика, были предложены на выбор два места работы: или на первой в ОКБ электронной, тогда еще ламповой, цифровой вычислительной машине (ЦВМ) или в отделе регулирования. Работа на ЦВМ (это я знал еще до отъезда из Москвы) была не только новой, а потому интересной, но и весьма перспективной в смысле будущего роста по служебной лестнице. Не удивительно, что большинство электронников, работавших в ОКБ (Синицын, Коротков, Якимов, единственным исключением, по-моему, был Э.С. Молчанов, но о нем речь дальше), к моему приезду перевелись на ЦВМ и в это время находилось на стажировке в Минске, где эта ЦВМ изготавливалась.
Оставалось ждать их возвращения, и Е.М. Семенов предложил мне пока, чтобы не терять зря времени, поговорить с начальником отдела регулирования, предупредив, что этот разговор меня ни к чему не обязывает, и окончательное решение я могу принять уже после встречи с тогдашним начальником ЦВМ Синицыным.

Е.М. Семенов позвонил, и в кабинет вошел человек среднего роста, внешность которого не произвела на меня особого впечатления. Признаюсь честно, мне тогда даже показалось, что у него не просто заурядное, а скорее некрасивое лицо. Сомнительно, чтобы человек с такой внешностью хватал звезды с неба, а работа под его руководством врядли окажется
заманчивой. Ну да ладно, можно послушать, что он мне расскажет интересного.

Евгений Михайлович представил меня Печенкину (а это был он), и тот повел меня к себе. Оказалось, что отдельного кабинета у Печенкина нет (я еще не знал тогда, что в ту пору никто из начальников отделов не имел своего кабинета). Стол Печенкина находился у самых дверей большой комнаты, где в тесноте стояли столы и кульманы всех работников отдела регулирования.

Мы расположились за его столом. Печенкин открыл рот (тоже не представлявший собой эстетического зрелища, ибо между зубами были значительные промежутки), и время для меня
остановилось. До сих пор не знаю, сколько времени он говорил – два часа или только полтора. Да и говорил ли он? Он пел. Он пел вдохновенный гимн. Гимн регулированию. Регулированию вообще и двигателей в частности. Двигателей авиационных и ракетных, турбовинтовых и двухконтурных, на керосине и на ядерном топливе, с гидромеханической системой управления и с электронной. Кстати, что авиационные двигатели могут заботать на ядерном топливе, я тогда услышал впервые, и это меня удивило.

Должен заметить, что курс теории автоматического регулирования я уже изучал в институте (ибо что иное представляет собой наведение на цель, как не процесс регулирования?). Кстати, это был мой любимый предмет, и я его знал очень даже неплохо, но разве могут идти сухие институтские лекции профессора Абдрашитова (или любого другого преподавателя, в том числе и мои собственные – в дальнейшем) в сравнение с вдохновенным рассказом Николая Демидовича Печенкина? И вот что удивительно, в своей щедрости он не пожалел времени, чтобы пропеть этот гимн единственному слушателю, который, еще неизвестно, захочет ли идти по одной с ним дороге. А может быть, уже во время своего рассказа Демидыч понял, уловил по моим глазам или по другим, понятным только ему признакам, что зерна ложатся на благодатную почву, что я целиком и полностью, по самые уши у него в плену.

Незаметно Печенкин перевел рассказ на структуру отдела, и я узнал, что в отделе имеется четыре бригады: конструкторская, расчетная и две экспериментальные (одна занимается регулированием авиационных газотурбинных двигателей - ГТД, другая – управлением мощными жидкостными реактивными двигателями – ЖРД - для ракет). Я узнал, что агрегаты системы регулирования в основном проектируются в специализированных ОКБ, и даже разочаровался, когда услышал, что одна из главных задач экспериментаторов – это правильно составить технические требования на эти, кем-то другим проектируемые агрегаты. Требовалось время, чтобы я поднялся до того, чтобы понять, какая требуется работа, чтобы правильно записать всего лишь один пункт технических требований. Записать так, чтобы разработчик агрегата не смог по ошибке, случайно или намеренно, прочитать твои требования по-другому и сделать не то, что нужно для двигателя, а то, что ему проще сделать.

Когда Николай Демидович почувствовал, что я созрел окончательно, он отвел меня обратно в кабинет Е.М.Семенова, и там я, чувствуя на себе прищуренный и хитрый взгляд улыбающегося Печенкина, заявил Евгению Михайловичу, что хочу быть регулировщиком и не намерен ждать возвращения Синицына для принятия окончательного решения. Как мне показалось, Евгений Михайлович другого решения и не ожидал.

Мы снова вернулись в отдел, и там Печенкин спросил меня, в какой бригаде я хочу работать. Я ответил, что в расчетной. Тому были две причины. Во-первых, этой бригадой руководил единственный в отделе кандидат наук, и я ошибочно считал, что поэтому моя работа там будет ближе к науке.
А во-вторых, меня не привлекала перспектива составлять технические требования для других.
Услышав мой ответ, Демидыч презрительно буркнул:

- Ничего-то ты не понял. Ну, да ладно, в расчетной – так в расчетной.

* * *
Скажу откровенно, что мой первый начальник бригады даже при дефиците кадров не проявил особой радости от моего появления в бригаде.

Тому могло быть много причин. Поэтому, чтобы долго не гадать, примем следующую гипотезу. По совместительству мой первый начальник бригады читал лекции по теории регулирования двигателей в авиационном институте. За время чтения лекций и при приеме экзамена он имел возможность отобрать и затем пригласить к себе на работу лучших студентов Куйбышевского авиационного института.

Интуиция не подводила его, и большинство из тех, кого он со временем подобрал в свою бригаду, в будущем защитили кандидатские и докторские дисертации.

Так что работник, которого он не отобрал для себя сам, наверное, его совсем не обрадовал. Хотя, возможно, у него могли быть и другие соображения.

Результат не замедлил сказаться. Не прошло и несколько дней, как начальник бригады подозвал меня к себе и предложил мне помочь ему подобрать человека для отправки на месяц на стройку.

Начальник бригады тут же оговорил, что женщины сразу же исключаются из рассмотрения, ибо они все в бригаде джентельмены и женщин на подсобные работы не пускают.

Я ответил, что тоже являюсь джентельменом.

(Это был единственный известный мне в масштабах всей страны и за всю мою жизнь случай подобного коллективного джентельменства, кстати, за мой счет.)

Нетрудно догадаться, что единственным человеком, которого можно было без ущерба для производства отправить на стройку, был я. И в этом не было ничего удивительного.
Удивительно оказалось другое – не успевал я после поездки в колхоз, работы на строительстве новых производственных корпусов, кинотеатра, стадиона, на ремонте жилого фонда возвратиться на рабочее место, как поступала новая разнарядка и снова единственным человеком, которого без ущерба для производства можно было отправить по этой разнарядке, оказывался я. Естественно, что у меня возникли мысли о том, как же они выходили из положения, когда
меня не было в бригаде?

Однажды во время короткого перерыва между стройкой и подшефным колхозом, я услышал следующий разговор, между Печенкиным и одним из инженеров нашего отдела:

- Володя, - сказал Печенкин, - подсаживайся ко мне. У нас будет серьезный разговор. Мне нужно послать человека в колхоз, и я решил послать тебя. Поэтому я прошу тебя придумать (он так и сказал: придумать)причину, по которой я не смогу послать тебя в колхоз. Только предупреждаю: во-первых, причина должна быть одна – по совокупности причин я тебя не освобожу от колхоза, и во-вторых, ты ее должен назвать с первого раза – придумывать разные причины до тех пор, пока я не признаю одну из них заслуживающей внимания, на этот раз я не позволю.

Потом я с этим Володей Симаком несколько лет работал в одной бригаде, и могу сказать, что Демидыч нашел единственно верный тон разговора с ним.

У Печенкина было несколько любимых выражений, например:

- Кто мама? Кто его мама? – часто спрашивал он у начальников бригад.

- Невский (или Коновалов, или Афанасенков), – обычно отвечали ему.

Этот вопрос означал: кто конкретно отвечает за данное дело, за какой-то дефект, за решение этого вопроса.

Второе его выражение было ругательством:
- Профессор!

В его трактовке это означало или человека, который единственный что-то знал, но сознательно не поделился своими знаниями с коллегами по работе, или человека, за которого черновую работу должны были делать другие.

* * *
Вскоре Печенкин вспомнил, что я по образованию инженер-электромеханик.

Дело обстояло так. Должны были пускать испытательный стенд на филиале завода - Химзаводе. И тут оказалось, что там отсутствует большая аналоговая вычислительная машина ИПТ-9, которая была включена в систему управления стенда для того, чтобы перед пуском двигателей автоматически задавать системе управления двигателем программу изменения режима.

Получение машины ИПТ-9 можно ожидать не раньше декабря месяца, так как все хозяйство в стране было тогда плановым, а поставка Химзаводу ИПТ-9 была почему-то запланирована на четвертый квартал.

В отделе был отличный специалист-электроник Эдуард Семенович Молчанов, но в тот день, когда разразился скандал из-за отсутствия машины, Молчанов был в командировке в Москве.

Вот тогда-то Печенкин сказал при мне моему начальнику бригады:

- Пока Эдика нет, пусть он попробует разобраться, что делает эта машина и можно ли обойтись без нее. А там Эдик вернется, и что-нибудь придумает.

Меня завалили кучей схем, но вскоре я понял, что все электросхемы относятся к тому, как надо подключать питание и прочие провода к вычислительной машине.

Роль же самой машины в управлении двигателем была весьма скромной: в ней имелись блоки переменных коэффициентов на базе шаговых искателей. Вот один такой блок и использовался для набора временной программы управления двигателем.

Я высказал своему начальнику бригады предположение, что можно заменить вычислительную машину одним шаговым искателем.

Реакция была совершенно непредсказуемой:

- Ты слишком много на себя берешь! Да знаешь ли ты, что эти схемы выпускал институт Пилюгина! Кто ты такой, чтобы критиковать институт Пилюгина?

Я отвечал, что не собираюсь критиковать институт Пилюгина. Просто я думаю, что эти схемы выпускал не весь институт, а конкретные инженеры. Такие же, как я. У них в институте, наверное, полно таких ИПТ-9.

Поэтому для них самым простым решением было применить то, что было под рукой, то есть эту машину. А раз у нас нет этой машины, то мы, я думаю, сможем обойтись одним шаговым искателем.

По-видимому, разговор шел на повышенных тонах, потому что Печенкин тут же подошел к нам и спросил меня, что мне надо, чтобы убедиться в своей правоте. Я сказал, что среди схем нет схем внутреннего устройства ИПТ-9, ее начинки. А я бы хотел посмотреть и эти схемы.

- Хорошо, - сказал Демидыч, и на следующий день уже я выехал в Пензу на завод, где выпускались эти самые ИПТ-9.

Я съездил на денек в Пензу, выпустил схему коробки с шаговым искателем для 23-го цеха. Но пока ее там изготовляли, химзаводские прибористы под руководством Володи Полякова сами (постольку время не терпело) смонтировали у себя эту схему. Я съездил на Химзавод, убедился, что все работает, как надо, и занялся своей постоянной работой в расчетной бригаде, хотя эта история имела свое продолжение, в котором проявился характер Демидыча.

Спустя какое-то время Печенкин пришел ко мне в комнатенку (я тогда уже сидел в отдельной комнатушке, где Молчанов организовал лабораторию). Демидыч был чем-то возмущен, но я ничего не понял.

Единственное, что я разобрал, было:

- Раз они так, подавай на рацпредложение. Но я этого дела так не оставлю!

Я уяснил, что должен подать на рацпредложение свою схему коробки с шаговым искателем, и вскоре получил за него приличное по тем временам вознаграждение.

Но не понял, какое дело он собирается так не оставлять.

Через несколько месяцев мне позвонила заводская кассирша (дочь которой, кстати, работала в нашем отделе). Ее негодованию не было предела:
- Я Вас по всему химзаводу ищу, а Вы от меня в ОКБ скрываетесь.

Оказалось, что она не может сдать в бухгалтерию какую-то ведомость, пока я не распишусь.

Я побежал в заводскую кассу, расписался в ведомости, в которой, кроме меня, никого не значилось, и получил премию непонятно за что, так как в ведомости стояло только “в дополнение к приказу N… “- и все.

Я не поленился и в заводском АХО разыскал этот приказ. Это был приказ о премировании работников (в основном – химзаводских) за пуск нашего филиала на Химзаводе.

Моя премия была второй по величине и равнялась премии начальникам цехов.

Больше меня получил только начальник филиала.

По-видимому, когда готовился приказ по заводу о премировании всех причастных к введению в эксплуатации нашего филиала на Химзаводе, Демидыч включил и меня в список премируемых, но кто-то вычеркнул мою фамилию. Печенкин не поленился проверить приказ, когда он вышел, и добился того, чтобы вышло дополнение к основному приказу.
Я не интересовался, кто вычеркнул меня из списка и к кому он ходил, чтобы добиться восстановления справедливости. Важно другое – что он это сделал. Вот так Печенкин заботился о том, чтобы вклад его сотрудников был оценен и отмечен.

И не оставлял таких дел, не доведя до конца.

Между прочим, когда это коснулось его лично, в частности, при оформлении пенсии, Демидыч проявил чрезмерную скромность.

* * *
В расчетной бригаде меня подключили к одному работнику, который окончил за три года до меня мехмат университета и слава о выдающихся математических талантах которого выходила далеко за рамки ОКБ.

В бригаде он руководил тогда работами по составлению динамических уравнений двигателей. Известно, что в динамических уравнениях важную роль играют постоянные
времени и запаздывания.

Наибольшие постоянные времени у двигателей имеют вращающиеся массы роторов. Поэтому для их определения нужно знать величины моментов инерции этих роторов. У ЖРД ротор состоял из нескольких насосов (топлива, окислителя) сложной геометрической формы, со шнеками, и из вращающей эти насосы турбиной. Так вот, мой микрошеф поставил передо мной задачу вычислить момент инерции этого сложного тела с конфигурацией, плохо приспособленной для описания уравнениями, с помощью интегралов. Задача и по сей день, когда имеются современные компьютеры, довольно сложная и врядли целесообразная.

А тогда – просто невыполнимая.

Я поразмыслил и решил, что смогу определить этот самый момент инерции в КНИЛе (комплексной
научно-исследовательской лаборатории) экспериментально. Причем с большой точностью. Однако мой микрошеф приказал мне безаппеляционным тоном:
- Делай, как тебе велят!

Такой тон в решении технических вопросов мне не понравился, и я предложил своему начальнику бригады обсудить мое предложение, но начальник только спросил, как считает мой микрошеф, и велел делать то, что тот велит.

Тогда я выпустил программу на испытание, согласовал ее со всеми цехами (были завязаны сборочный цех, КНИЛ и отдел главного металлурга) и пошел к Печенкину.

- Николай Демидович! Прежде чем Вы будете смотреть эту программу, я предупреждаю, что мои непосредственные руководители не согласны с этой программой.

- Они не согласны? Ха! – заявил Печенкин, разобравшись в сути вопроса и подписывая мне программу сразу же за себя и за них. – Да что они оба вообще понимают в двигателе? Иди делай!

Меня несколько удивило такое непедагогичное высказывание подчиненому мнения о его начальниках.

Но я уже привыкал – таков был Печенкин. Он говорил то, что думал.


=========

© Copyright: I.Pismenny, 2001   Код: 2106130024

Количество прочитавших на 15.7.2004 в виде
http://www.proza.ru:8004/2001/06/13-24 : 160

=========