Чувство

Часть 1

1.БЕГЛЕЦ

Осторожный стук в морозное окно встрепенул Евдокию. Она испуганно оторвала голову от подушки, несколько секунд подержала ее в неудобном положении, вслушиваясь в темноту ночи.
- Маменька, кто-то стучит, - тихим голосом, полном тревоги, проговорила старшая из дочерей, Енька.
- Сама слышу, дочка.
Опять постучали в окно, слабо заскрипел снег под чьими-то острожными шагами, направившимися к входной двери.
Евдокия, полуоткрыв дверь, выкрикнула в сени: “Кто?” “Я, Дуся, открывай”, - раздался голос снаружи. Она признала голос своего мужа, которого год назад увезли чекисты в город, в тюрьму, за агитацию действия властей закрыть божий храм. Мгновенно и ясно в сознании ее пронеслись картины того времени...
Был 1931. Тогда ее Кирилл в числе пятнадцати мужиков и баб устроили крестный ход. Неся в руках иконы, шепча молитвы, подошли к церкви, стали кричать проклятия ее губителям. Яшка, взгромоздившись на верхушку купола, орудовал топором, сшибая крест. Он был молод и ловок, этот Яшка, что анекдотец рассказать, что прибаутку, что облапить молодуху какую. В селе все знали, что он похаживает к одной женщине, которая ценила его за веселый нрав и желания, словно полуторагодовалого бычка любить свое стадо.
- Бойся, Христово племя! Нам, молодым, не до вашего бога! Сказки все про него. Строить новую жизнь надо, а не с крестами ходить, - кричал он сверху.
Помощник, примостившись у основания купола, подстарховывая Яшку, удерживая веревку за один ее конец. К другому был крепко подвязан дружок с топором. Весело смеялись. Вдруг из толпы зевак раздался женский крик: “Ты, богохульник, что вытворяешь!? Креста на тебе нет! Да чтоб сорвался ты оттуда, да разбился в лепешку, Иуда проклятый!” В толпе после этих слов кто-то заразительно засмеялся, смех поддержали многие, а молодая Марфутка выкрикнула: “Тетка Вера, так это твой сын Яшка на кресте-то!” “Ой, и правда, Яшка. Слазь оттуда, а то сорвешься ненароком, черт с ним с крестом этим”. Смеялись не все. Баба Аня выбежала с иконой, запричитала: “Люди, побойтесь Бога! Покарает он вас“. С иконы в толпу смотрели скорбные глаза Иисуса...
...Зажгли керосиновую лампу. Дочери помогли отцу снять старую и грязную фуфайку. Плача, повисли на его плечах. “Хватит, хватит плакать, радоваться надо... Живой ведь я... Постойте, хоть валенки сниму”. Сняд валенки, приоткрыв дверь, ударил их друг о дружку, сбил снег на холодный пол сеней: “Жена, дети, сбежал я из тюрьмы. Спрячьте меня. Никому не говорите о моем возвращении. Искать меня будут. Итак уже дважды справлялись милиционеры, а председатель, как увидит, все без слов в глаза вглядывается, мол не пришел твой-то”, - грустно вздохнула Евдокия. Неожиданно средняя из дочерей, Маруся, радостно воскликнула: “Папенька, а вот Коленька какой уже вырос”. Отец с лампой в руке подошел и осветил маленький комочек спящего сына под одеяльцем, смахнул набежавшую слезу: “Прости, сынок, твоего папеньку... Без отца растешь... Всю жизнь испортили ироды”. Перекрестился. Поставил лампу и взял на руки другого сына Петеньку, четырех лет: “Не забыл меня, сын?” “Нет. Только старый ты стал, вон какие волосы”, - ручонками потрогал давно небритую щетину отца.
Постепенно успокоились и сели за стол пить чай. Кирилл Кириллович отвечал на распросы жены и детей. “Пришили 58 п. 10 - антисоветчину. А мы ведь на церковь по копейке с семьи собирали, по рабочему давали каждую неделю. Про жизнь тюремную и вспоминать нечего... Подъем в рань, обыски, работа, оскорбления. Кормили кое-как, а возмутишься, захочешь стать человеком, так накажут - в карцер на трое-пятеро суток... А это почти без еды и воды... Вы, детки, молчите. Никому ни гу-гу. Дуся, а вы как тут без лошади, без коровы? Ведь все описали, да отобрали вплоть до саней, - закончил говорить он, и, прихлебывая чай, уставился на жену, ожидая ответа. Та охотливо и скорбно начала отчитываться, внося в ресь свои выстраданные рассуждения: “Картошку вырастили, добрые люди семена дали, молоко. Коленкье да Петеньке сердобольные соседки хлеб иногда дают, трудодни зарабатывать хожу... Выживем... Эх, времечко! Да, отец, самого трудового да справедливого мужика наказали”. Кирилл Кириллович возмущенно произнес: “А сейчас-то вы с какой верой живете? Во всемирный коммунизм что ли. Насильем не построишь. Ну, эти радетели за новую жизнь, Яшка и другие - как они?”
- Да все такой же. Ну-ка, дети, спать! Нечего старших подслушивать. Понизив голос, продолжила:
- По чужим ходит. Сразу, как забрали тебя, все описывал имущество, высылать людей помогал председателю. И сейчас он у него первый помощник. Правда, при встрече с селянами плюются те у него за спиной потихоньку, а то боятся - засадит... Церкви нет, клуб там устроили.
- Видел я силуэты церкви, безголовой она какой-то стала. Только у нас догадались коммунисты у людей веру отобрать. Мы ведь с богом смирные были, знали что делать, как правильно жить. А власти они при всякой жизни должны быть, но только хорошие власти, не глупые... Эх! Ну, давай спать. Постели мне на полу отдельно, грязный я. Месяц до вас добирался из Казахстану. Добрые люди помогли.
Улеглись спать, но еще долго шептались в темноте. Хозяин не мог уснуть, все прислушивался, не раздаются ли шаги милиционеров за дверью, приехавшими арестовать его. Но было тихо. Только иногда собаки одна за одной, поддерживали лай неизвестно на кого, то ли на Луну, то ли честно отрабатывали хлеб своих хозяев. Когда петухи пропели в первый раз, Кирилл забылся тревожным сном, каким-то особым чутьем охраняя себя от беды. За месяц скитаний выработал это чутье, которое еще ни разу не подводило его.

Утром Евдокия, оставив скудный завтрак детям и мужу, побежала в конторку правления на разнарядку. Председатель сидел, хмуро вглядываясь в лица мужиков и баб, а Яшка зачитывал фамилии и предлагаемую работу.
- Коробова Евдокия, - в телятник. Слышишь, Коробова, ты о чем думаешь? В телятник на помощь Варваре, даст что делать, вскинул глаза на Евдокию, пытаясь прочесть в них какое-то новое состояние души, появившееся только сегодня, способное, возможно, выдать тайну женщины. Но Евдокия не отвела глаза в сторону, а с выражением обездоленности смотрела в упор, в глаза председателя.
Семья Платовых пробудилась когда уже было светло. Дети с радостью оглядывали своего начисто выбритого отца, от того помолодевшего. Старшая дочь предупредительно выглянула в сени, - закрыта ли дверь.
- Не беспокойся, дочка, я дверь закрыл за мамой. Идемте кушать.
Вскоре, освободившись от дел в телятнике, Евдокия прибежала домой. Кирилл Кириллович, убедившись что она одна, открыл дверь. С порога жена задала вопрос, беспокоивший ее за время отсутствия: “Никто не приходил?” “Нет!” - в один голос ответили муж и дети. Суеверная Марфутка дернула пальцами кофту черного цвета на сестре Еньке, приговаривая: “Чтобы было  все хорошо, чтобы беда обошла нас”. Другие последовали ее примеру.
- Кирилла, баньку сейчас истоплю, отпаришься... хоть.
- Да ты что, Дуся? Середина недели, выдашь меня властям. В субботу, как заведено, истопишь. Вымоюсь из таза.
Постучали в дверь сеней. Коробовы вздрогнули от неожиданности. Коробов быстро юркнул под кровать и затаился. Коробова же пришла в себя и с криком: “Сейчас, сейчас... Молоко, наверное, соседка Даша принесла”, открыла дверь и впустила в дом сердобольную соседку.
- Кормилица ты наша, Дарья. Детки, скажите спасибо за молоко. Ох, соседушка, когда все направится? Скорее бы лето. За трудодни может быть что заработаю, теленка купим, вырастим, коровка будет, молоко свое будет. Плохо без мужика, Дарьюшка. Спасибо за хлеб-соль.
Маленький Коленька только что проснулся и глупо переваривал происходившее на его глазах.
Соседка ушла. Коробов выкарабкался из-под кровати, перекрестился на образок в красном углу комнаты, а маленький Коленька запросился на руки матери: “Дядя, дядя”. Отец печально и виновато обронил: “Ничего, сынок, со временем и меня узнаешь. Перестанешь бояться”. Он понимал, что нужно время, чтобы сын привык к нему...
С постоянной тревогой быть обнаруженным Коробов входил в новую жизнь беглеца. Он предусмотрительно убрал от чужих взглядов подальше и фуфайку, и валенки, выданные в лагере, спрятал опасную бритву и кожаный ремень для ее правки. Запах табачного дыма он не опасался, сразу же после ареста бросил курить еще там, в лагере, видя как мучаются курильщики в поисках курева. Коробов иногда, и только ночью, выходил во двор, где сидел и смотрел на луну и звезды, размышляя: “Многие тысячелетия Луна и звезды висят над головами людей, умных и неумных. Вечные вопросы: “Кто придумал звезды, планеты, вечный космос, наконец, - людей, которые не могут разгадать  эту самую загадку природы? Кому все это нужно? Видно все это заставило придумать Бога, они стали верить в него, с ним было легче переносить тяготы жизни. Неужели за веру в Бога можно лишить свободы? Неразумно, ой как неразумно! Как много нас, страдальцев за веру в Бога, пострадало. Иван Андреев, вместе забирали нас за протест властям закрыть церковь, так и остался там отсиживать пять лет. Уговаривал он не бежать из лагеря, убеждая, что все равно поймают, срок добавят. Возможно он и прав, думаю, стоят любого наказания увидеть глаза родных людей, услышать их голоса. Бог, когда это кончится?” Кирилл крестился и шел домой.
Целых пять месяцев Коробовы жили в постоянном опасении быть разоблаченными. Несколько раз, выходя закрыть ворота, Евдокия замечала притаившегося мужчину, обликом схожего с Яшкой Репьевым. А однажды он все же выдал себя, когда неосторожно покладывался к окну Коробовых с намерением выследить беглого хозяина. Евдокия сделала вид, что не узнала Яшку и, чертыхаясь, двинула его по горбу коромыслом. Тот взвыл и, перемахнув через палисадник. скрылся в извилистой улочке. Как бы не было все напряженно и трудно, все же за эти пять месяцев заметно приободрилась, посадила картофель, присмотрела телочеу для покупки. бабы замечали перемену в поведении Евдокии, делали кое-какие намеки надо, что мол, похорошела ты, подружка. не нашелся ли сердечный друг, на что она всегда имела готовый ответ: “Что вы, девчонки, на селе разве что утаишь, чихнешь на одном его конце на другом услышат. Весна девчонки, виновата. Сами-то как расцвели, куда мне до вас”...
Сколько времени еще бы длилось это мнимое благополучие, никто не знал. В один из дней оттуда позвонили и поинтересовались, не объявился ли политзаключенный Коробов в селе. В своем ответе председатель высказал подозрение, что замечены в их семье перемены, но конкретно о возвращении преступника ничего нет, хотя и наблюдали за домом. Оттуда заверили, что на неделе к ним приедет представитель власти.
Был теплый летний день. Семья Коробовых только что отобедали. Скудный обед не насытил ни детей, ни их родителей. Зато значительно удовлетворил их желание быть вместе, вот так за столом, где можно вперемежку с картошкой в мундире и грубым с черным хлебом сыпать шутки, подтрунивать друг над другом, получать замечания. Отец стал дозволять это, несмотря на строгий запрет, шедший от его родителей, и от родителей - молчать во время еды. Маленький Коленька уже привык к незнакомому дядьке, называл его папой. В этот день он сидел на коленях отца и неумело управлял ложкой в жидкой похлебке. После еды они барахтались на полу, отец легко подбрасывал сынишку вверх, отчего тот радостно визжал. У окна дежурила Енька. Вдруг она увидела как трое мужчин, один из которых в военной форме, свернули в сторону их дома, вошли во двор: “Маменька, дядя милиционер с Яшкой и председателем!” Отец, отстранив сынишку, быстро юркнул под кровать и затаился. Вошли председатель власти.
- Хозяйка, хозяин не объявился? - спросил чекист, и, не дожидаясь ответа, заглянул за печку.
- Нет, товарищ начальник. Никакой весточки от него. Может вы чего знаете. Жив ли?
Чекист сурово пошарил по вешалке, надеясь найти что-нибудь из одежды хозяина.
- Яков, посмотри у умывальника нет ли бритвенного прибора, - обнюхивая воздух, нет ли запаха курева, проговорил он.
Семья Коробовых настороженно следила за действием мужчин. Яшка, усердствуя, приготовился открыть крышку подполья, но остановился на полдороге к нему. Всех шокировал детский голос Коленьки: “Э-э, папа, папа”. На карачках он пытался заглянуть под кровать, где затаился хороший дядя, имя которому “папа”. Яшка восторженно заорал: “Так вот ты где, скотина! Вылазь, божий человек! От суда не уйдёшь!” Чекист предусмотрительно вытащил револьвер из кобуры, взяв на изготовку. Плач всех Коробовых прорвался, как по команде. Несмышленый Коленька впал в истерику. Отец с побелевшим лицом и притухшим взглядом молча вылез из убежища, сразу же взял на руки плачущего сынишку. Услужливый Репьев пытался вырвать его из рук, но грозный голос Коробова остановил его намерения: “Прочь, Иуда! Не марай ребенка своими кровавыми руками”. Стали собирать беглого в дорогу. Селяне в считанные минуты прослышали про беду у Коробовых, быстро собрались плотной кучкой у их дома. Принесли, кто что мог, все это затолкали в мешок и вручили несчастному, как он только вышел из ворот дома. На его руках, крепко прижавшись и обняв за шею, сидел уже смирный Коленька. На отцовских плечах висели дети, плача беззвучно. Жена глядя отрешенно, вмиг постаревшая, несла мешок с тем, что могла собрать: белье, полотенце, краюху хлеба. Коробов передал ребенка в руки матери, крепко, словно в последний раз, поцеловал сначала его, затем детей и уж потом жену: “Не знаю, свидимся ли?” Перекрестил жалкую стайку своей семьи, перекрестил свой осиротевший дом, себя и под конвоем пошел в правление сельсовета, где его ждала повозка, чтобы увезти в город...
Толпа проводила Коробова за околицу. Сквозь отчаяние и уныние он заметил, как одна из женщин несла в руках икону с ликом Спасителя.
- Прощайте, люди! За божью веру страдаю! - выкрикнул он напоследок, и, сев в повозку, уткнул свой взор в ее дно, устланное прошлогодним сеном.
- Кирилл Кириллович, увидишь там моего Ванюшку, привет передай... Скажи, хорошо все у нас, живы все, слава Богу, не болеют... Картошку посадили, - прокричала жена Андрея, другого страдальца за божью веру, подельника Коробова.
Через довольно большое время из тюрьмы большого города пришло письмо политического преступника Коробова Кирилла Кирилловича. Строчки письма были кое-где размыты, по-видимому слезами хозяина послания. Так, во всяком случае решили Коробовы. Плакали тогда долго, читали и перечитывали весточку неоднократно. Писал, что сильно болен и чует, что умрет скоро... Все село стало свидетелем трагедии этой семьи, и не только этой, как стало известно впоследствии. Вскоре из большого города пришла справка о смерти К.К. Коробова, который чуть-чуть не дожил до пятидесяти лет. Его подельник Иван Андреев вернулся из лагеря, отбыв свой пятилетний срок заключения. Жалел Коробова: “Говорил я ему - не бегай... Глядишь, жив бы остался. Эх, Коробов, Коробов Кирюшка...”
Семья Коробовых выросла без кормильца. Старший из его сыновей в 1944 году погиб на фронте, пулеметчиком был. Постепенно все Коробовы перебрались жить в город, полагая, что в нем не раскулачивают. Вырос и женился некогда маленький Коленька, стал Николаем Кириловичем, построил небольшую избенку, боясь построить большой пятистенный дом, решив для себя и никому не говоря вслух: “А вдруг опять раскулачат? Тогда обойдусь хоть малой потерей”.
В 1997 году Кирилл Кириллович был реабилитирован. Его сын, Николай Кириллович, самый младший из детей, успел получить от справедливых властей документ, удостоверяющий невиновность его отца, пострадавшего за божью веру. А вот компенсацию за материальный и моральный ущерб - получить не успел. Да и хлопотать не хотел: “К чему это? Дело прошлое. Прожил ведь всю жизнь и неплохо. И на том спасибо”.
В руки внуков К.К. Коробова не попало его последнее письмо, то самое что со следами слез. Затерялось со временем. А в Москве да и по всей России начали возрождать божьи храмы.
Народ и справедливые власти решили так.


2. НЕ ПЛАЧЬ, ДЕВЧОНКА

Медицинская комиссия определила призывника Коробова Вадима в военно-строительные отряды. Что они из себя представляют, эти самые войска, он узнал, когда начал проходить службу. Отслужившие в свое время в ВСО зрелые мужчины говорили такое: “Винтовку, даже не автомат, дадут на минутку, когда принимаешь присягу - и все. Будь доволен... Строевой выучке обучат, будешь знать, где “сено-солома”, отход-подход к начальству, наряды за нерадивую службу получать будешь, а потому отбой для таких солдат только в два часа ночи. В любых родах войск бытует негласное правило: “Не можешь головой, дойдет через руки”. Главное же в военно-строительных отрядах - это работа: строить военные объекты, аэродромы, вести гражданское строительство. Заработанные деньги на квиток перечисляют”.
С кем Коробов вел разговоры на эту тему, почти все спрашивали: “А у тебя что, со здоровьем не лады?! Или с законом проблемы были?” Он отвечал: “Спину в детстве травмировал, в машине к борту прижали на ухабинах. Вообще-то я в порядке, штангой пробовал заниматься, гирями и сейчас балуюсь. А ребят что к закону привлекали?” “Не боись, убийц и насильников в армию не берут. За драки - за девчонок, друг с дружкой. в основном такие. Воришки попадаются... А один служил - котенка в открытые двери балкона забросил в компанию, отмечающую какой-то семейный праздник. Отсидел такой юморист два годика. Судьи они тоже юмор понимают. На такой срок науку прописали”...
Плац оглашался бравой мелодией моющих солдат:
“Не плачь девчонка, пройдут дожди,
Солдат вернется, ты только жди...”
Сержант ловко выискивал паузы в песне и зычно произносил команду: “Отмашки рук не вижу! Раз, раз, раз, два, три!” Команда подхлестывала солдат энергичнее двигать руками и топать ногами, песня пелась громче...
Почти все солдаты получают письма от девчонок, с которыми разлучила армейская служба. Среди солдат ходили адреса их подружек, желающих вести переписку. Однажды дружок обратился к Коробову: “Помоги написать письмо”. “Пожалуйста”, - ответил тот, и насочинял такое, что девчонка испугалась переписываться, в ответе высказала тревогу.
Коробов около полугода переписывался со своей соседкой, но после того, как она по его просьбе прислала фото, отказался от дальнейшего контакта: причиной тому стало это самое фото, при внимательном изучении которого он пришел к выводу, что девушка некрасива, не вписывается в его идеалы женской красоты, что он не может показать ее портрет кому-нибудь из друзей.
Случай безболезненно сгладил их разрыв: она уехала в другой город...
После принятия присяги всех военных строителей определили по строительным объектам. Коробову же зачитали приказ, что он поступает в распоряжение замполита в качестве художника-оформителя, согласно его гражданской специальности.
В армии художник - белый человек: он освобожден от всех нарядов, на вечерней поверке он иногда может отсутствовать и тогда при произношении его фамилии командир отделения рапортует: “Рядовой Коробов на работе”. Что в большинстве случаев соответствовало действительности: часто случались срочные работы. А характер оформительских работ был разнообразным: боевые листки. объявления с темой политзанятий, оформление плаца панно по строевой подготовке, военными и политическими призывами, оформление комнаты трудовойй славы и библиотек, да разве мало чего.
- Служба в армии дает физическую закалку человеку: многочасовое нахождение на ногах, на морозе и жаре, выполнение работы чаще всего не по душе. Физическую закалку, как понял рядовой Коробов, переносить легче: совсем трудно- моральное и физическое унижение старослужащих. Скучные будни армейской службы испокон веков заставляли солдат изобрести неуставные отношения. Пользовались ими только люди-слабаки, ограниченные духовными запросами. Это он тоже понял, как мог противостоял унижению, однажды даже получил удар в лицо. Неплохой спортсмен Коробов легче перенес начало трудной службы, более всего он не хотел походить на “сопливчика”...
Воинская часть, в которой служил Вадим Коробов, располагалась на территории Московского вертолетного завода, по соседству был московский электровакуумный завод. От старослужащих нельзя было скрыть специфику этих заводов, они в непроизвольной беседе делились разведанными данными: “На вертолетном конструкторы разрабатывают новые модели вертолетов. Готовый вертолет часами испытывают на высоте пять метров, если сломается и упадет, то испытатель жив останется когда убеждаются, что перелететь на ЛИС можно, летят на эту самую летно-испытательную станцию, там уж кружат капитально. Часто бывало, что не долетали и падали по дороге. А на электровакуумном скафандры космические и испытывают. А делают это так: подготовленный испытатель, облаченный в скафандр, на неделю погружается в бассейн, и плавает там, наблюдая за ним, не протекает ли, или еще чего там”.
Прослужив достаточное время, Коробов и его напарник побывали на вертолетном. Вадима впечатлило то, что лопасти вертолета изготавливались из без сучкового толстой авиационной фанеры, листы их склеивались между собой гнулись и резались до нужной формы. В горячих ваннах клеем БФ проваривались и обтягивались проклеенной тканью, что после покраски они принимали вид металлического изделия.
После такого похода по чужим объектам их сразу же уведомили, что заводские охранники жалуются на них и что в случае повторного похода к ним будут приняты соответствующие меры. Солдату дважды приказывать не надо. И так увидали и узнали - любой позавидует. Двухвинтовой вертолет своими руками трогали, тот самый, что в Париж на всемирную выставку летал... Жаль, что не нашли ему применения...

Будни солдатской службы были скучными и однообразными, но и они постоянно отмечались всплесками нарушения Устава, всевозможными ЧП, приездами генералов-фронтовиков, артистов кино и эстрады.
Коробов многое замечал и понимал: он видел солдат украинцев и литовцев (у них были частые стычки между собой якобы за измену Родине трехмиллионного литовского народа в годы войны), армян, азербайджанцев и грузин, узбеков (первое время службы они задом наперед занимали кабины туалета), дагестанцев. Последние были очень дружны.
Однажды Коробов хотел закрыть двери спортзала (там располагалась и его художка) и попросил дагестанцев, их было человек пять, освободить помещение, те чуть ли не с кулаками набросились на него.
- Ребята, у меня есть дружок среди вашей нации, можете свериться, что я не мордую молодое пополнение. То что вы дружны - это похвально... А двери спортзала по инструкции в данный момент должны быть закрыты... Оставайтесь, но бойтесь офицера, который вас может обнаружить здесь, - сказал Коробов, ничуть не устрашаясь их гневных взглядов. - В данный момент вы должны находиться в роте.
Оставив их, он заспешил в библиотеку, чтобы получить задание от вольнонаемного библиотекаря Марии Ивановны (она устраивала приезды артистов в часть).
- Как не дружны нации между собой. Сейчас дагестанцы в спортзале крылья приподняли в грозном размахе... Новое пополнение, а уже знаю, что их могут обидеть, видно наслышаны про дедовщину, - с порога протараторил Коробов.
- Не говори... Какая уж тут дружба может быть среди многонационального народа Советского Союза.
- Мария Ивановна, я думаю, что среди других наций нет такого изобретения как дедовщина... Это, наверное, чисто русское... Что вы хотели дать написать?
- У всех наций хватает этого дерьма... А задание вот какое...

По части разнесся слух: ночью спящего старослужащего азербайджанца неизвестный ударил стулом. Пострадавшему нарушили нервную систему, и первые три дня он кивал головой и тряс руками. Увезли в госпиталь и дальнейшая его судьба была никому не известна...
- Пятьдесят лет образования СССР, а здесь такие преступления! - возмущался замполит роты. - Непозволительно такое...
В числе белых людей в части был и почтарь Гриша, хитролицый, ласковый и скользкий. Он был нечист на руку, солдаты не раз изобличали его в воровстве, но до начальства не доводили. Он знал, что “щипать” можно только молодняк, что они в незнакомой обстановке и, боясь старослужащих, ходят по стенке, что их могут неожиданно отправить в другую часть, что тогда будет не до разоблачений и все будет “шито-крыто”.
Получив почту, он закрывался в комнатке и аккуратно распечатывал посылочный ящик, брал что-нибудь съестное и снова аккуратно запечатывал. Конверты просматривал на просвет, для чего близко подносил к электролампочке: это давало увидеть темный силуэт бумажных денег, над паром чайника ошпаривал склеенную часть конверта, таким образом  вскрывая его, освобождая от денежной бумажки достоинством в пять или десять рублей, снова аккуратно склеивал.
До Коробова доходили эти слухи и однажды, улыбаясь, напрямую сказал: “Гриша, поговаривают, что ты конверты потрошишь?” “Да ты что, Вадим! Это могут делать на почте, откуда я забираю письма в часть... Меня и так ребята угощают, - оправдывался он и сделал обиженный вид: “Я за такие слова и здороваться с тобой не буду”. Вадим рассмеялся: “Таких, как я, треть части наберется... Живи, как можешь, я ведь не побежал закладывать тебя”.
- И на том спасибо. Кстати, тебе письмо из дома.
- Давай.
По дороге в художку Коробов стал читать письмо. На конверте обратный адрес был написан детской рукой печатными буквами. Коробов догадался, что это рука его семилетнего племянника. Старшая сестра писала: “Здравствуй, брат Вадим! Письмо от тебя очень нас обрадовало тем, что служба идет хорошо, без замечаний и наказаний. У нас, слава Богу, тоже все без изменений. Картошку посадили у родителей: огород большой - две семьи прокормит. Мама с папой стареют, но не поддаются старости, полны сил и здоровья. Передаю от них привет и пожелания счастливого возвращения домой. Видела маму твоей соседки, говорит, что дочь скоро вернется, не понравилось ей в чужом краю. Права поговорка “где родился, там и сгодился”. Город наш стал расстраиваться на удивление быстро: много новостроек и новых асфальтовых дорог. Но наш дом на берегу реки с буйной сиреневой улицей все равно краше. Это очень близко к селу. Тебе должно быть известно, что наши предки выходцы из большого села К. Дед был репрессирован, бежал из заключения, добрался домой, но был выдан сталинскими подхалимами. Так и умер где-то в тюрьме... Вадим, сам понимаешь, молчать обо всем этом надо... Да, когда придется заполнять где-нибудь официальные бумаги, то в графе “имеются ли среди родственников репрессированные?” отвечай “нет”... Вадим, колорадского жука на картошке видимо-невидимо, красно. При тебе в засушливый год из горьковской области завезли вместе с картофелем, у нас-то неурожай приключился... Такие вот дела... Племяш твой Толик тоже готовит себя в солдаты: ездит на велосипеде, плавать научился, как солдат быстро и без отговорок выносит ведро с отходами... Говорю ему сейчас, что письмо тебе пишу, просится что-то подписать... “Здравствуй, дядя Вадим. Я ныряю на десять метров, дальше только Алешка. Слушаюсь маму. Перешел во второй класс. В табеле есть четверки. Пиши про Москву и артистов. Смотришь ли “Ну, погоди!” Служи хорошо. Пока... Заканчиваю писать”.
Вадим, надоел мне постоянно пьющий Колчанов! Наверное, расстанемся. Какой хороший пример он может дать сыну? Счастливой службы”.
Письмо взволновало Вадима, он думал: “Эх, были бы крылья. домой улетел бы хоть на часок. Армия - она все-таки неволя, хотя и вырабатывает жизненную стойкость... Устав гласит: “Отсутствие в расположении части более трех суток - это уже дезертирство”. А там суд и дисбат, а там учат как надо служить. А еще говорят, что где только есть асфальт - ходишь строевым шагом... Терпеть надо, закаляться. И на гражданке много трудностей будет... Везде терпеть надо... Жизнь - это сплошное испытание, это доли счастья и невзгод. Повезет тому, у кого доля счастья приблизится хотя бы к семидесяти процентам... Служить надо...” Взял кисть и стал писать тексты по строевой подготовке. Своим появлением работу прервал свинарь Миша, завсегдатай художественной мастерской. Он дружелюбно протянул руку: “Здорово, Вадим! Пашешь? Как жизнь?”.
- Да вот письмо из дома получил... Домой охота. Миша. Как-нибудь, еще полгода. А ты чего гуляешь? Напарник свиней караулит?
- Нет, у нас теперь другой сторож есть, - овчарка... Кличку дали Волк.
- Овчарка? Взрослая? Где взяли? - Вадим отложил кисть в сторону, сел сам предложил стул армейскому дружку.
- У охраны с электровакуумного сперли. Сторожевых собак там только со стороны нашей части четыре штуки... Теперь три осталось. - Он рассмеялся. - Прикормили сначала собак, Волк один брал от нас куски мяса, и то, когда мы сделали вид, что уходим. Лаять на нас перестал, только рычал слегка. Стали думать как его к нам на свинарник переправить. Посоветовались с Яшкой. Проволоку между столбов натянули, по ней Волк должен был бегать, к ней цепь с ошейником прицепили...
- Миша, чай будешь? пей с сахаром. Как, говоришь, привели Волка?
... Подтянули Волка к забору, с него Яша багром прижал его голову, а я как ни боязно было, добрался до его шеи и намертво закрепил ошейник к багру. Так на багре и доставили в свинарник...
- Миша, а через забор как переправили собаку?
- Как, как?! На багре подняли и вниз опустили.
- А кормите-то как?
- На лопате, вот как... Ладно, идти надо. Может взглянешь? Рядом.
Увиденное еще больше впечатлило Коробова и заставило подумать о смелости и бесшабашности армейских свинарей.
Пес был серый и громадный, глухо рыча, он бегал по проволоке, останавливался и умными глазами смотрел на своих непрошенных хозяев...

Во второй половине дня замполит Добкин с озабоченным видом заскочил в художку: “Овчарку на территории части не видел? Не пробегала? С электровакуумного... Охранники звонили, ищут”.
- Волка?
- Какого еще волка? Овчарку.
- Свинари так назвали ее... На багор в свинарник доставили... С лопаты кормят...
- Точно? Вот артисты! - в сердцах произнес замполит, удаляясь в направлении свинарника...

В один из дней рядовой Коробов забежал к начальнику штаба майору Салбиеву получить задание оформить планшеты по противопожарной безопасности всех объектов части. И пока тот ставил задачу, солдат старался понять офицера: хороший ли он человек, или, как южанин, имеет горячую кровь и дикий нрав. Один случай навел его на размышления такого рода. А приключилось следующее.
По весне все деревья на территории части заполнили дрозды, птицы, про которых еще песню сочинили:
“Вы слыхали как поют дрозды,
Нет, не те дрозды, не полевые...
Певчие избранники России...”
Приметил это наблюдательный майор Салбиев, винтовку - на плечо и бодрым шагом на охоту. Стрелял в дроздов как в врагов... ноги для устойчивости пошире расставил... приклад к плечу приложил: “Бах, бабах!” Только листья с деревьев посыпались. Коробову жалко стало птичек, спрятался в укрытие и громко свистнул. Оглянулся офицер, никого нет, опять приклад к плечу приложил: “Бах, бабах!” Снова промахнулся, только листья с деревьев посыпались. Снова офицер свист услышал. Наконец сообразил он, что кто-то свистит специально, чтобы помешать ему. Закинул начштаба винтовку на плечо и уже тихим шагом удалился восвояси...
Коробов, спеша выполнить задание военного начальника, в общем-то неплохого человека (такой вывод сделал он) дорогой увидел на доске “Объявления” красочную рекламу “Концерт певицы Пугачевой”.
“В первый раз слышу про такую. Про Пугачева Емельяна в школе рассказывали, в свое время он со своим войском наведывался в наш город недели на две, пушки лил... В городском музее материал о восстании оформлен... Может какая дальняя родственница его, эта Алла? Стать певицей по блату она, конечно, не могла, даже будь его дальней-предальней родственницей, казнен был ровно двести лет назад, наверное так и остался в немилости властей... Разбойник. Бунтарь”. - Так думал Коробов...
В воскресенье давали концерт. Это был мюзикл-холл с его разными жанрами: эстрадой, танцами и цирковыми номерами. Содатам было понятно более-менее такое искусство, они аплодировали во всю мощь. Коробов вспомнил их реакцию во время выступления артистки Гурченко. Достигнув апогея своего выступления: “А у колодца судачат бабы про меня”, - призвала зал подпеть ей припев песни: “Разговоры, разговоры. Слово к слову тянется. Разговоры стихнут скоро, а любовь останется...” А солдаты как в рот воды набрали, молчат и не хлопают. Обиделся тогда Коробов за их интеллектуальное развитие, но утешил себя мыслью, что большинство солдат и певиц-то впервые видят, спустившись с гор или призванные служить из глухих деревень, где популярна только одна песня: “Ой, мороз, мороз, не морозь меня...”
Пугачева выступала последней: она пела и вела себя очень бойко. На голове ее был черный цилиндр, а одета была в черный костюм в блестках. Коробов подумал про нее: “Лицом не красавица, как большинство женщин, но главное было присуще только ей - это голос, слова, артистизм... и еще легкое хулиганье на сцене.
Библиотекарь Мария Ивановна снарядила преподнести цветы певице на ее взгляд самого симпатичного солдатика Вовку Тищенко. Тот, стройный, гибкий и красивый и с обстоятельной улыбкой вышел на сцену и вручил певице букет алых роз. Певица в знак благодарности подставила щечку для поцелуя. Как и подобает дисциплинированному солдату, своим лицом он потянулся к ее лицу, но она вдруг коварно вывернулась и спела куплет, который обезоружил солдата. Растерянно он повернулся “кругом налево” и походкой, напоминающей походку после освобождения из организма недоброкачественной пищи, сошел со сцены в зал.
Ребята хлопали, а Коробову стало не по себе, он думал: “А как бы я поступил на его месте? Наверное бы, нагрубил”.
- Володя, ты чего растерялся? Да, ты не Лолидзе... Помнишь, актриса Фатеева приезжала, так он персонально сфотографировался с ней, причем неожиданно, можно сказать нагло, обнял и уставился в объектив, а она, Фатеева, не будь дурой, с его головы раз шапку и на свою. Актерский экспромт...
- То комсорг части сержант Лолидзе, а то я, простая пешка.
Через неделю в честь праздника Дня строителя в Жуковском давали праздничный концерт. Коробову в числе других достойных военных строителей дали возможность увидеть его. И, о диво! Он опять слушал Пугачеву, которая давала уже сольный концерт, видно она ушла из мюзик-холла.
Песни, музыка, аплодисменты заполняли каждый уголок большой сцены и громадного зала.
“Арлекино, Арлекино...” разносились слова певицы, вихрь движений рук и ног она гармонично вплетала в кружева песни... Закончился концерт.
Дружными аплодисментами солдаты провожали певицу, но она почему-то задержалась на сцене, с сосредоточенным лицом ходила по ней, пытаясь что-то обнаружить.
- Военный, чего она там ищет? - обратился Коробов к солдату, который сидел на несколько рядов впереди его.
- Кольцо с пальца в зал укатилось. Ребята подобрали... Лешка Муругов.
- Вернуть надо бы...
- Да ну ее, над Тищенко так посмеялась... Ей Бог отомстил... Какой ни есть мужик - он, все-таки, мужик. А он ведь лучший у нас...

Начальник клуба, музыкант по образованию, Арзуманян убыл в отпуск. Он доверил Коробову почтовые дела. На томилинской почте новый почтальон познакомился и почти влюбился в блондинку Марину, которая выдавала ему письма и посылки. Обоюдно состоялся незначительный диалог с вопросами и ответами. Результатом стало приглашение в гости.
До самого вечера он, словно воочию, видел ее добрые и смелые глаза, ее грудь, бедра, стройные ноги, слышал самокритичный голос... Приближалось время свидания. Взяв старую увольнительную, он подчистил в ней дату, перемахнул через забор, на электричку и вот он на пути к ее дому. Шедший навстречу патруль не остановил его, влюбленного и спешащего то ли на свидание, то ли на еще что-то видно поведение самовольщиков несколько отличалось от его. Он был готов на все, даже на арест патрулем, думая: “За любовь и на гауптвахту можно. В конце концов, плох тот солдат, который не побывал в самоволке”...
Вот она заветная дверь, звонок... Тихо, никто не открывает дверей. Сзади что-то зашумело, он оглянулся. Из двери, словно улитка, высунула голову женщины солидного возраста, сделав лицо презрительным, начала отчитывать визитера: “Чего вы все к ней ходите? Она распутная... Постыдился бы...”
Коробов, пряча лицо, выскользнул из подъезда, проклиная все на свете: “Вот ведь как получается: в одном везет, в другом нет... Любовь и страсть посильнее наручников, их на нее не наденешь. А Маринка прелесть”.

Было довольно темно, когда он возвратился в часть. Оставалось только перемахнуть через забор вблизи своей художественной мастерской. Вдруг услышал мощный топот солдатских сапог. Потом все затихло. Потом он узнал тихий и властный голос командира второй роты старшего лейтенанта Власова: “Ищите, ребята, он где-то здесь спрятался”. Коробов, стараясь не шуметь, отбежал метров на двадцать в сторону, затаился в тени. Через забор никто не перелез. Дождавшись полной тишины, самовольщик осторожно добрался до дверей мастерской. Через четверть часа вернулся в роту, спросил у дежурного: “Чего это там солдаты бегали?” “Ловили Рамазанова из второй роты. В госпиталь должны увезти. Говорят, крыша у него поехала”, - словоохотливо объяснил дежурный.
Через неделю любопытный Коробов узнал у инструктора, что Рамазанов в больнице. Смеясь, он информировал его: “Врачи ведут наблюдение за ним... Уединяется и балуется детородным органом, который здесь в армии солдату не нужен на целых два года, разве только нужду справлять...”
Рядовой Коробов, увлеченный работой, не сразу заметил, что в маленькое окошечко его мастерской кто-то заглядывает. Повернувшись в сторону любопытного, он увидел улыбающегося солдата-дагестанца. Тоже улыбнулся ему, сделав вопросительный знак головой, мол, чего тебе? Новобранец еще шире улыбнулся и показал движение “отмашка рук”. Коробов сделал пальцами знак “во” и помахал рукой, словно прощаясь.
Солдат, военная форма на котором сидела мешковато, отошел от окна. Его подхватили под руки два солдата, и повели прочь, заставляя делать строевой шаг. У того ничего не получалось. Рота новобранцев печатала шаг, лихо разлетались слова песни: “Не плачь девчонка...”
Как-то, зайдя в почтовую к Арзуманяну, он увидел его, составляющим текст телеграмма, единственная фраза, полная трагизма гласила: “Выезжайте, Рустем умер”.
- Кто это такой?
- Да дагестанец... По дороге в часть простудил зубы, заражение пошло. Сначала все, и врач тоже, пока не умер, думали “косит” от армии, под ручки присягу принять заставили. Говорили его земляки, что лицо до болезни, когда в поезде сюда ехали, было полным и круглым...
- Где он сейчас?  Это его под ручки водили, строевой учили?
- Да. В санчасти...
Коробов заглянул в санчасть. Врач, казах по нации, разрешил посмотреть на Рустема. Тот лежал в кровати, держа палец правой руки во рту. Лицо было сухое и выболевшее.
- Палец-то во рту... Больно, видно, ему было... Не кричал, умирая?
- Тихо умер, - ответил врач. Не верили и мы в его болезнь, хитрый взгляд у него был...
Рядовой Коробов вышел из помещения, враз показавшегося ему тесным и душным, подумал: “Тоже, наверное, девчонка была”. Под песню маршировали солдаты. Все было по-старому.
До конца службы Коробова оставалось всего полгода...


3. СТУДЕНТЫ

Поезд на Нижний Тагил весело бежал по бескрайним просторам страны. Колеса на стыках рельсов мерно отстукивали  километры: тук-тук, тук-тук. Словно живое сердце билось в груди железного коня. С детства знакомый звук, он успокаивал пассажиров, испытывающих тягость бремени дорожной суеты.
Коробов стоял в проходе вагона и наблюдал в окно за проносившимися мимо поселками, деревеньками. Он видел то добротные дома под железной крышей, то дома победнее, под черепицей. Каждый из них определял благосостояние их владельцев. Бабы и молодые женщины мелькали иногда перед взором Коробова. Руки и плечи их были постоянно заняты, одних - коромыслом и ведрами, других - сумками с продуктами. Небольшие группы коров и овец на лугу близ поселка дополняли картину. “Надо же, всюду живут и заботятся о себе. Извечная потребность человека достать пропитание и прокормить себя... Телевизионные антенны на крышах почти каждого дома, изредка автомобили у ворот, сельский клуб молодежи, где можно посмотреть кино и потанцевать. И не надо сельскому человеку ни дворцов. ни городских храмов, магазинов с большими стеклянными витринами, ни ресторанов. Только самое необходимое: земля и труд на ней.
Говорят на селе двери домов не закрываются на замок, не боятся воров, знают друг друга с детства, знают кто чем живет и дышит. Приятна все же русская глубинка!” - так думал пассажир Вадим Коробов. Было ему около сорока лет. Высокий рост и стройная фигура подчеркивали в нем спортсмена-легкоатлета в прошлом: высокий лоб с залысинами, сухощавое лицо, чувственные губы и волевой подбородок. Был он одет в футболку фирмы “Reebok” и потертые джинсы. Пояс-сумочка опоясывала его бедра. Он выглядел современным и деловым человеком. И это было действительно так. Он был инженером службы сбыта на одном из заводов провинциальных металлургических городков. По производственной необходимости ехал уладить бартерные сделки с уральским металлургическим заводом-гигантом.
Н.Тагил, куда он ехал, был городом его студенчества. В педагогическом институте он провел целых пять лет и получил профессию учителя черчения и рисования. Там он впервые и серьезно влюбился...
Это было сразу после службы в армии. Коробов, как только начал себя помнить, - рисовал, любил читать книжки о великих художниках ах, смотреть репродукции. Учился в школе на твердую четверку и, как ни странно. изо всех школьных предметов больше всего любил геометрию и черчение. Это и определило выбор учебного заведения. Успешно сдал экзамены, прошел по конкурсу и стал студентом художественно-географического факультета на заочном отделении.
Учеба свела и подружила его с Андреем Кедриным и Владимиром Быдановым. Первый из них работал мастером производственного обучения в одном из технических училищ своего города. Учил обработке камня, инкрустации серебром. Был женат, но не тяготился бременем семейной жизни. И хотя сессия длилась всего месяц, времени этого ему вполне доставало, чтобы приударить за какой-нибудь смазливой студенточкой. Второй сокурсник, Владимир, работал педагогом в сельской школе, где-то в северной стороне России, в своих разговорах он часто упоминал про народности ханты и манси. Оторвавшись от семьи под предлогом учебы, они крепенько обмывали первые дни приезда на учебу. Коробову, квартировавшему с ними в частном доме у доброй тети Маши, приходилось поддерживать их образ жизни, но не в полную меру. Он чаще всего обходился ста граммами спиртного, предлагаемого друзьями или просто отшучивался: “Смотрите, я не баптист и отстаньте от меня, мне начерталку учить надо”. Тогда Андрей весело острил: “Начерталку - начерт! А мы баптисты”, - рисуя в воздухе руками контуры женских бедер. Шутку запивали следующей порцией спиртного, дразня Вадима. Захмелевший Андрей начинал рассказывать о своих похождениях. У неопытного Вадима Коробова был интерес к рассказам друга, тайно он даже завидовал ему, удивляясь, как легко у него все это получается.
- Когда был холост, то очень часто пользовался своим талантом художника, - начинал он, - жил я тогда у старшей сестры, у меня была своя комната, которую я обставил мольбертом с начатым пейзажем или портретом. Кстати, рисовать я научился от старшего брата, ювелира по профессии. На столике фотографии с изображениями ювелирных украшений, партия колечек и брошей. Девчонок, правда, не первой свежести приводил, играя в дружбу и любовь. В конце концов все заканчивалось чем надо. Сестра, занятая домашним трудом и на производстве, женщина серьезная, часто ругала таких девчонок: “Вы чего к нему ходите? Музыку слушать, колечки посмотреть? Думаете любовь у него к вам? Побалуется и бросит. Дурочки!” Не знала моя наивная сестра, что рекламу мне непроизвольно делала... Все удавалось без особого труда. Учись, пока я жив!” - заканчивал, смеясь, Андрей, снова разливая себе и Владимиру. Вадим, отрываясь от чертежей, отшучивался: “Кто про что, а шелудивый про баню”. Захмелевший Владимир тоже рассказывал любовную историю, чаще всего одну и ту же, как он объяснялся в любви к пионервожатой. Тогда он только окончил педагогическое училище и работал с ней в одной школе. Вскоре сыграли свадьбу. Жить было негде и им отгородили часть пионерской комнаты.
- Я не засматривался на девчонок... любил свою... Она тоже меня... Начальство как только заметило... Все заметили... что Маринка потяжелела, квартиру выделило, - пьяно вел разговор Владимир. - Слушай, Андрей Михайлыч, давай делом займемся. Учиться надо... Сессия ведь идет... Оценки получать надо... Конспекты писать...
- Учиться никогда не поздно. Еще одну историю расскажу. Давай по последней: “За то, чтобы сделать сессию! - перебивал собеседника Андрей. Начинал рассказывать новую историю.

- Зима была. Ехали с другом в “волжанке” от его родителей к себе в город. Его папаша большой начальник в районе, то ли управляющий в совхозе, то ли главный инженер... Допинга прихватили... Валька, водку так  называет для конспирации... Знай... Вечером огни сквозь деревья приметили. Друг пояснил ситуацию: “Дача для высокопоставленных властей. Заедем? Погреемся, что-то холодно у тебя в салоне. Крутанули руль, - приезжаем... Мужик молодой встречает... Тары-бары-растабары, представился я, мол, комсомольское начальство из самого райкома комсомола, телега, что-то, мол, забарахлила, думаем погреться, починить поломку. Хозяин, не против? Расплатимся. Друг мой тоже сообразил, что к чему, по имени меня называет: “Андрей Михайлович, да Андрей Михайлович. Ну, а как назвал товарищ Первый, то вышибала сразу поверил, двери распахивает, ручки наши жмет, указывает, куда машину поставить. - Проходите, товарищи! Я здесь не один. Горничные да поварихи. Девчонки, встречайте Первого из райкома комсомола. Чайку с дороги. Входу в ярко освещенную комнату, шикарно обставленную, вынимаю удостоверение личности в красных корочках, липу, сами понимаете. Девчонкам зачем меня проверять, когда их вышибала Мишка нам уже друг, каких лучше не бывает. Ха-ха-ха! А удостоверение-то общественного дружинника! Откуда им знать про это! Захлопотали, защебетали. Дружок мой сумки открывает. Все видят горлышки от коньяка... Приглянулась мне одна... Выпили по первой, по второй, подмигнул я ей, смотрю - не против... Танцы пошли... Андрей Михайлович прервался. - Слушай, Вовик, ты прибери на столе по-быстренькому... Хозяйка застукает... Так вот, разрумянились наши невесты, головки нам на плечи вешают... Здесь Вадим перебил удачливого Андрея: “Слушай, герой, дальше все кончилось тем, чем и должно было закончиться... Мне стыдно слушать ваши фантазии. Я ухожу подальше от вас”. - Топай, топай! Многое потеряешь. Кстати, познакомился со старшекурсницей, подружка у нее свободная. С физмата. Подумай на досуге. - В твои аферы вступать и не подумаю, - резко ответил  неиспорченный Вадим...

Судьба распорядилась по-своему. Однажды, когда закончились занятия, Коробов заспешил домой. Перед выходом из здания института он увидел Андрея в обществе  двух девушек. Не подойти к ним было нельзя, его уже заметил Андрей и подозвал негромким окриком: “Вадим, идем к нам! Знакомься: “Света, а это ее подруга...”
- Галя.
- Вадим. Очень приятно. Продолжилась дружеская беседа. Андрей азартно поведал о случае, произошедшем на уроке рисунка: “Рисую натюрморт”: медный тазик, там розетка, драпировка. И взял сложный ракурс - почти сверху взгляд. Педагог сделал шутливое замечание: “Вы как парень с лесопилки, полегче карандашом водите по бумаге”. Ну, его дело - говорить, а мое - дело делать. Не через долго сокурсница подтрунивать стала: “Андрей, ты еще в тазик ногами залезь”. Я в долгу не остался, говорю в ответ: “А ты сможешь выполнить работу с такого ракурса: Бьюсь об заклад - ни за что!” Она сконфузилась: “Ну и что, что не смогу? Для этого и учусь”.
Девчонки заулыбались.
- Ну, пока, до вечера! Идем, Вадим.
- Хорошо, ждем вас в центре города. По дороге Вадим перебил словоохотливого дружка вопросом: “Андрей, а что это Галя носком туфли землю ковыряла?”
- Деревня. Ковыряла. А они не только обязаны уметь ходить на носках особых туфель, но еще делать это очень изящно.
- А-а, - протянул Вадим и продолжил слушать друга... Дома Вадим быстро приготовил чай, сели за стол. Андрей съязвил: “Было бы что покрепче, а то вода она есть вода”.
- Андрюха, - не обращая внимания  на его слова, заговорил Вадим, - мне нравятся науки, которые изучаем, даже иностранный. Западаю от истории искусств: пилястры, ордер апсида,  дорический, ионический,  коринфский... Теперь, видя какие-либо необычные архитектурные сооружения, смотришь на них не как некоторое кудрявое животное на ворота, а со знанием дела. Интересный у нас факультет.
- Ерунда! Все парни хотят стать знаменитыми художниками, делать большие деньги. Разве не так, Вадим?
- Думаю, не так. Девчонки - все педагоги, семейные, у них нет желания заниматься творчеством. Парни?! Да то же самое! Учитель черчения и рисования - их профессия. Ну, еще калымы. Где вывеску написать, где кабинет оформить...
- Молчи, птенчик! Плох  тот солдат, который генералом не хочет быть, - перебил Андрей Вадима. - Вот что, брюки погладить надо, носовой платок сменить, ведь к девчонкам идем. - Иди один, я позанимаюсь.
- Ты что, идиот? Обоих приглашали. Я ведь видел, как Галина изучала тебя.
- Да я и сам заметил это. На мой взгляд, она симпатичнее твоей подружки, и фигура у нее что надо.
- Дружок, ты темный человек, как два подвала, вместе взятые. Она мастер спорта по художественной гимнастике. Идем, не подводи меня. ...Пришел Владимир с кипой учебников в руках: “В библиотеке надавали... В столовую идем, до четырех работает. Чай вечерком погоняем”.
- Я - пас, - поспешил сказать Андрей. - Экономить деньги надо. Сессия только началась. Вадим, не тяни резину. Возвращайся быстрее, скоро нам идти к девчонкам.
- Хорошо, хорошо, - успокоили они друга  и удалились, оживленно делясь впечатлениями...

Встретились у памятника Черепановым, что неподалеку от драмтеатра. Как правило, девушки опоздали. Коробов только сейчас мог изучить их. Его интересовала Галя. Она опять тянула носок, вращала его по оси, из стороны в сторону. Блондинка с правильными чертами лица, глаза ее то расширялись, то лукаво сужались, пряча задорные огоньки. Голос был певуч и томен. Вадим оказался рядом с понравившейся девушкой. Она рассеянно слушала его, рассказывающего по ее просьбе о службе в Армии, горьких и смешных сторонах этой службы.
- Вадим, скажи, пожалуйста, что делает Черепанов старший, когда Черепанов младший стоит? - неожиданно спросила она его. Тот не сразу пришел в себя от непредсказуемости собеседницы: доли секунды поразмышлял и выдал ответ, оказавшийся правильным: “Черепанов старший сидит, держит в руках чертеж и беседует с сыном”. Рукой указал в направлении памятника.
- Правильно, - сказала девушка.
- Галя, вам не интересно слушать мои армейские рассказы: Ребята, на какую тему поговорим? Предлагайте... Давай лучше послушаем Свету с Андреем. Тот примерял серебряное колечко на безымянном пальце девушки, объясняя тонкости ювелирного дела. Потом снял его с изящного пальчика девушки, повертел и спрятал в карман.
- Девушки, Андрей, идемте в кино, - вдруг предложил Вадим. Нерешительность девушек “пойти - не пойти” использовал находчивый Андрей: “Идемте лучше на пляж. Солнце еще высоко”. Неожиданно девушки согласились.
Дорогой Андрей, улучив момент, стал наставлять друга, делая это тайно от девушек: “Никогда не задавай вопросы дважды. Галка, видно, устала от тренировок. Знай, что гимнастки здорово владеют ногами. Даст по скуле - быка свалит... Разбегаемся по объектам”.
Городской пляж был обычным: трех- и пятиметровые вышки, дощатый настил по краю небольшого бассейна.
Андрей быстро разделся и предстал перед девушками во всей своей мужской красе. Девчонкам было любопытно увидеть полуобнаженные фигуры парней. Вадим, понимая, что они непроизвольно устроили девчонкам конкурс красоты, что он, недавно снявший армейские погоны, все же немножко проигрывал другу. Сами же девчонки отказались от купания, сославшись на неподготовленность к этому мероприятию. Андрей, мощно оттолкнувшись ногами от настила, почти без брызг вошел в воду, долго не показывался, вынырнул на противоположной стороне бассейна. Стал подниматься на пятиметровую вышку, оттуда помахал рукой и солдатиком прыгнул вниз. Девушки завизжали от восторга: “Ну, а ты, Вадим, что же? Кишка тонка?”
- Исторический момент. Где фанфары? Куда мне тягаться с чемпионом! - отшутился тот, отказавшись повторить прыжок друга. - Мне и трех метров хватит.
Совершил прыжок головой вниз. Вынырнув, услышал аплодисменты девушек. Галя, аплодируя, совсем не замечала, что смотрела только на Андрея.
Солнце коснулось края горы, когда друзья проводили своих подружек до трамвайной остановки. Сами уехали в другом направлении. До дома оставалось пройти каких-то метров триста, как вдруг встретили знакомую Наталью в сопровождении двух парней, тоже студентов. Студенты были навеселе. Один из них развязно попросил закурить.
- Не курим. Советуем и вам не курить, - твердо произнес Вадим.
- Что? Спортсмены?  - с силой дал под дых ему, парень согнулся пополам - ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сделал попытку врезать и Андрею, но натолкнулся на кулак его правой руки, навзничь рухнул на землю. Друг поверженного испуганно забормотал, защищаясь руками: “Ребята, ребята, мы хотели только пошутить. Я не просил у вас закурить”.
- Хочешь, и тебе дадим прикурить, - зло проговорил Андрей, наступая на трусливого парня. Наташа, улыбавшаяся вначале тычке парней, вероятно, от доставляемого ей удовольствия, завопила: “Ребята, ну зачем вы так?! Ведь Гера пошутил... Ну вас, хулиганы!”
- Ничего себе пошутил. Вадим до сего времени не отдышался. Ты как, Вадим? Научи, Наташа, пить своих дружков, да быть повежливее, - уже дружелюбно проговорил Андрей, разминая кисти рук, словно готовясь к новому бою. Враждующие стороны разошлись по разным направлениям.
- Ну и ну! Дела. Я больше всего боюсь, что из института запрут, если узнают о драке. Поэтому и постарался бить не в глаз, чтобы без следов. А Наташка-то какова, наслаждалась нашей битвой. Опасная девица. Ты разве это не заметил? - рассуждал Андрей.
- Друг, как ловко ты его опрокинул, я даже ничего не понял.
- Первый разряд у меня по боксу.

С утра была начертательная геометрия. Старый преподаватель старательно вычеркивал цветными мелками эпюры, линии ската, следы отрезков и прочее. Вадим аккуратно конспектировал, едва успевая менять ручки с цветной пастой. В голову плохо что укладывалось. Преподавателю некогда было вдалбливать науку таким, как Вадим, да они, вот такие, и не признались бы в том, что здесь и еще вот здесь им ничего не понятно. В голову засела куда более реалистическая и все подавляющая мысль, чем все это многообразие линий и обозначений - это Галина с ее непредсказуемостью, а также ее подружка Света, которая была на поводу у более сильной. Пляж предпочли хорошему фильму. Ну, устала от помещения, от физических нагрузок на тренировке. Видно, я совсем не знаю женщин. Да и некогда мне было заниматься ими, домосед я был какой-то, все за книжками сидел, рисовал и наблюдал жизнь как бы со стороны. Потом служба в армии, еще и сейчас не освоился на гражданке. Вспомнил мужественного Сережку Фомина, который не делил жизнь своих ровесников, их дорогу от пивной и обратно, что не любили его за это и за то, что он всегда сосредоточен был, что в войну ребята сидели в окопах, проливая кровь, а он, Сережа, отсиживался где-то в тылу. Финальные строчки песен знал наизусть:
“Вот, отгремев, закончилась война,
Сбросили мы с плеч ну словно тонны груза,
Встречаю я Сережку Фомина,
А он  - Герой Советского Союза...”
Галя... Очень мила с ее “кис-кис”. Кажется, с французского переводится “что это”. Тесты на интеллектуальность задавала, вроде играя: “Назовите фрукты”. Хорошо, что я не выпалил сразу “яблоко”, а то бы показался человеком серым и стандартным, лишенным мыслить оригинально... Мысли прервал один из студентов: “Николай Михайлович, а вот здесь у вас явно не так. Поясните, пожалуйста”.
- Я умышленно допустил ошибочку, - ответил преподаватель и стер тряпкой написанное на доске.
Вадим думал про себя: “Ладно, дома сам по учебникам разберусь, если что, в своем городе в институте к преподавателям обращусь. А Света, подруга Гали, какая-то  уж очень простая. Глаза большие и смелые, как у детей. С ней, конечно, проще, но она менее интересна. А почему у низ парней нет? Как будто ждали двадцатилетнего возраста, когда встретят Андрея - ловеласа прожженного. Надо спросить у него, что еще он думает делать дальше в плане дружбы с девушками. Поучиться от него ухаживанию за девушками, но не обхаживания. Думаю, он спец в делах любовных...”
Прозвенел звонок с урока.  Все заспешили из аудитории, и только два человека задержались у доски с начерченными чертежами: студент что-то выяснял, споря с преподавателем.
“Ну и носище у него, как у орла”, - подумал Вадим и направился вслед за группой.
- Володя, а где Андрюха?
- На разведку пошел в библиотеку. Скоро будет. Слушай, тебе что-нибудь понятно в этих эпюрах с линиями ската?
- Откровенно говоря - близко вроде, но все равно не доходит. Надеюсь на учебники.
- А потом еще непонятнее окажется. На то и преподаватель, чтобы вдолбить в голову науку, сделать ее доступной. А здесь: “Товарищи, я умышленно допустил ошибочку”... Из нас, студентов, большинство окончивших худграфы художественных училищ, изучали эту самую начерталку. Вопросы задают толковые - не провеешь. С такими и грает Николай Михайлович в “кошки-мышки”... Вон, Андрюха идет. Ну, что разведка?
- Девчонки книги сдают, сессия-то у очников закончилась. Договорился, что идем за город на небольшой пикник. Ну, а ты. Володя, что не снимешь кадру? Учти: “Жизнь идет и катится, кто не пьет и не любит - тот спохватится”, - засмеялся, а Володя сконфузился: “Скажешь тоже, Андрей. У меня семья, дети. Хорошо тебе, ты в разводе”.
- На сессии мы все холостые и незамужние... Сейчас что - живопись? Здравствуй, друг Поликлет! Стоишь в каменном молчании? - обратился Андрей к гипсовой скульптуре копьеносца, стоящей неподалеку от аудитории, где проходили уроки живописи. Володя засмеялся шутке приятеля и добавил: “Недавно ему окурок сунули в пальцы, да семейные трусы надели... Вот хохма была!”

Девчонки выглядели прекрасно. Особенно Галина. Спортивный костюм плотно облегал ее стройную фигурку. Соломенная шляпка удивительно шла к ее светлым волосам и улыбчивому лицу. Вадим был приятно удивлен тем, что Галя оказывала ему внимание и он вовсю старался отплатить ей тем же.
Лесной тропой шли цепочкой и перекидывались репликами. Девчонок полностью освободили от ноши. Вспоминали  вчерашний день.
Вадим рассказал о доблестном поступке Андрея и что он, оказывается, боксер первого разряда.
- Готов ко всем случаям жизни! - шутя и по-солдатски доложил тот.
 Прибыли на место. “Ребята, это наш уголок!” - восторженно воскликнула Галина и побежала в сторону от стоянки. Светлана расхохоталась и зачастила за подругой, ребята недоуменно за ними. Когда Вадим подбежал к Галине, то та уже стояла на возвышении, непонятно каком, потом друг раскинула руки наподобие крыльев ласточки и закричала: “”Здравствуй, мир! Я люблю тебя, жизнь!” Галина стояла на небольшом каменном столбе, ступни ее ног едва умещались на его макушке, а внизу - пропасть.
- Ты что делаешь, Галка? Назад! - крикнул и он осторожно приблизился к девушке, которая протянула ему руку и он галантно помог ей спуститься  вниз на безопасное место. Галина торжествовала - ее поступок был отчаян, но не безрассуден. Вадим это понял довольно ясно, когда на каменном столбе поочередно побывали Светлана и Андрей. Последний из них даже покривлялся, стоя на одной ноге.
- Ну, а ты что же? - Галина выжидательно смотрела на него.
- Мне это не интересно, - тихо сказал Вадим и счел нужным улыбнуться.
- Ладно, идем разводить костер.
Вадим и Галя перекидывались взглядами и без умолка щебетали, время от времени переворачивая шампуры с кусочками мяса, шипящими от жара углей. Вадим сам себе удивлялся, как он может говорить и находить слова для разговора. Глубокие чувства рождались в его душе. Иногда они прислушивались к разговору Светы и Андрея. Тот рассказывал о своей работе в техническом училище, заметно гордясь: “Досадит какой-нибудь ученик, проучить надо, а как? Возьму и приглашу его с друзьями в спортзал. Дам боксерские перчатки, сам одену и - давай биться. Поддаюсь ему первое время, а сам - нет-нет да врежу, то в скулу, то под дых. Загнется, а я не добиваю. Другому предлагаю бой. Соглашаются. Результат тот же. Откуда им было знать, что я был неплохим боксером. Зато потом пацаны уважать начинали”.
- Девчонки, какого мы друга имеем! Уникального... Везде первый, - сделал комплимент Вадим.
- Мужественный человек, говорить нечего, - проговорила девушка и угостила шашлыком. - Попробуй.
- По-моему, готово. - Андрей переставил сумку поближе к столу. Внутри нее раздалось тихое звяканье стеклянной тары. Девчонки отреагировали на это лучезарными улыбками и рукоплесканием. Извлек одну за одной бутылки водки. - Какая-то вьетнамская. Надо же! Свою-то мы всегда пробуем... Сегодня все должно быть необычным. - Поочередно все разглядели этикетки на бутылках.
- Мать честная! Вот когда ты мне попалась! - воскликнул Вадим. - Слушайте историю про эту самую водку. Однажды ездил я к дружку на Байкало-Амурскую магистраль. Он уехал туда заработать на машину. Вся страна тогда была увлечена стройкой века. Песня тогда еще ходила: “А я еду за деньгами, за туманом едут дураки”...
- Знаем. Короче, умный философ, - пошутил Андрей, не терпящий соперничества в первенстве.
- Так вот, - продолжил его молодой друг, - не понравился мне БАМ: речки коричневые, по-видимому, от бурой травы на дне: когда у друга в гостях или в столовой я пил ее или что-либо, приготовленное на ней, то крутило в животе. Вы уж извините, не к столу будь сказано. Хлеб в столовой укрывают марлевой салфеткой от мух, которых бесчисленное множество. Приоткроешь салфетку, кусочек взять - мух тут как тут - целый рой, все облепят. Собак - уйма, и в магазинах, и в столовых, и даже в поликлинике. Не поверите, перешагиваешь кое-где через них или где обходишь... Да подожди ты, немного, Андрей, успеешь выпить... Сам видишь, все: шашлыки, зелень только что девчонки тут приготовили... Разливай... О, да у тебя все давно готово! Супер, супер... Так вот, строили амурскую магистраль с собаками, друзьями человека. Отсюда и любовь к животным.
- Ну, что ты тянешь быньку за пупыньку... Извините, девушки! - возмутился Андрей и предложил всем спиртное. Вадим осторожно взял бокал и принюхался: “Похоже на водку”, - сделал заключение он. - “А змею забыли подложить”. - Девчонки, за знакомство, за дружбу, студенческие годы и любовь! - произнес нетерпеливый Андрей. Выпили.
- Пусть Вадим доскажет про вьетнамскую водку... Интересно... Время терпит, - попросила за всех добрая Галина.
- Да и рассказывать то нечего... Корейский поселок располагался в Тынде всего в километре от него. Музыку свою играли постоянно, вокруг нее далеко слышно. Так вот, там продавали водку, а в бутылке сразу закуска - змея. Хотел я приобрести такую бутылку на сувенир, да друг-художник с женой не позволили идти туда. Бездорожье, болота... Поверьте, сосны там чуть толще рук человеческих. Чуть вырастут потолще - падают, почва слабая, не держит. Все. Рядовой Коробов отстрелялся.  - Все рассмеялись.
- Ну, все так все. Давайте выпьем, укрепим  здоровье.
И опять смех... Шашлыки нарасхват...
Андрей, наконец-то, захватил первенство и рассказывал то истории разные, то к случаю, то анекдоты. Водка ударила в голову Вадима, одурманила. Вадим тупо уставился на Галину и слушал только ее одну, вяло думая: “Не надо пить много. А может, Галка проверяет меня на крепость, а я раскис?”
Выпили еще. Андрей опять рассказывал о своих подвигах. Их было уже столько, что на одного столько и не выпадает. Вадим, неопытный в употреблении спиртного, захмелели то и дело перебивал Андрея: “Постой, постой, ты про кого рассказываешь?” “Про тебя”, - отшучивался тот смеялся вместе с девушками.
- Девчонки, вы такие хорошие, смелые. Правда ведь, Андрей? Как ты хороша, молодость! Здравствуй, молодость! Я люблю тебя, жизнь!  - Встал в полный рост и раскинул руки в стороны, изображая порыв Галины. Это всем понравилось, все засмеялись, а Галка даже чмокнула оратора в щеку. - Я больше - пас. А где змея на закуску? - Все снова засмеялись. Вадим с позволения компании подошел к краю пропасти: “Надо же, как специально поставили этот столб”. Ну, побываю я на нем. И что? А разве смелость - это главное в жизни? Насколько знаю и читал в книжках, герои всегда испытывают страх. Я знаю это чувство. Хватит с меня”. Вернулся к костру, но Светы и Андрея уже не было. Лишь Галка лежала на постеленном на землю одеяле, вытянув руки вдоль тела и глядя в высокое небо.
- А где остальные?
- Ушли смотреть вон те скалы, - указала направление девушка.
- Так идем туда.
- Не хочу, - нараспев произнесла она.
- Разрешите присоединиться к вам. - Девушка промолчала. Он посчитал это за молчаливое согласие и расположился рядом. Неожиданно девушка положила свою голову ему на грудь. Вадим погладил ее щеки, повернулся к ней лицом и соединил свои губы с ее. Они отвечали страстно. Вдруг они услышали шум приближающихся шагов, нарочно усиливаемых Андреем, точно спрогнозировавшим ситуацию, чтобы на застать парочку врасплох. “Едва не случилась неловкость, - подумал Вадим. - Чертова водка! Никого дот добра  не доводит! Оказывается, пить надо уметь”
... Из леса Вадим и Галина вернулись засветло. Не простившись, девушка исчезла в дверях своей квартиры, высказав смущение. Андрей с Светой, сразу же, как вышли из леса, отстали. Было неразумно ждать их у жилья Галины. Вадим, плохо знавший город, все же добрался до дома тети Маши, где квартировал.
- Погуляли? - полюбопытствовала пожилая женщина.
- Лучше некуда, - ответил Вадим. Винный дурман давно выветрился.
- А Андрюха где? - спросил Владимир.
- В лесу были... Потерялись... Я, пожалуй, спать лягу...Вьетнамским угостились. Двести граммов не принял, а дури нагнал - себе противен.
- Только двести - я бы и мараться не стал.
- Ну, это - ты, а это - я.
Вскоре Вадим уснул, но проспал недолго: громкий разговор Андрея заставил его проснуться. Тот рассказывал дружку, как отдохнули в лесу и, заметив, что Вадим открыл глаза, пошутил  в его адрес: “А наш общий друг проявил смелость и не побывал на каменном столбе над пропастью, как сделали все остальные, а Галка - первая. Володя, в ней есть все, что может привлекать мужчин. Так что ли, друг? Нравится она тебе? А может, ты влюбился в нее? А на столб-то что струсил?”
- Не считаю это большой смелостью - постоять над пропастью.
Андрей, разве ты еще не понял - проверяют они нас, то тесты на индивидуальность, то загадки с Черепановыми, то вот - пропасть. А я не хочу следовать их тайным планам! Ты поймешь мой трусливый, как ты считаешь, поступок, как только расскажу свою историю... Однажды в походе взбирались с парнями, лет по пятнадцать нам было, на довольно крутую гору. Половину ее преодолел. По незнанию велосипедные туфли на кожаной подошве обул. А они по скалам скользят, как по стеклу. Реально ощутил опасность, почувствовал трагедию - повернул назад. А ты сам Андрей, и ты, Володя, хотя бы раз в жизни соприкасались со смертью?
- А как же! - выпалил Андрей. - Было раз... Тихо! На кухне что-то зашумело. Вадим перебил речь друга вопросом: “Володя, что там - чайник?.
Пойду, сниму, заварю... Чай пить будем. Для вас стараюсь... А сахар еще остался? Печенье?”
Когда Володя вернулся и услышал конец приключения великолепного Андрея: “Штакетиной он меня по башке ухайдакал, а в ней гвоздь на шестьдесят, хорошо только царапнул им, а если бы в голову попал, все - кранты были бы, на кладбищенский покой бы ушел...”
- Герой нашего времени, позвольте вам стаканчик чаю... А куда вы с Светкой пропали? Ведь домой вместе пошли?
- Цветочками любовались, - засмеялся Володя. - Разве непонятно?
- Было дело... - самодовольно протянул Кедрин, мешая сахар в стакане. - Нет, вьетнамская водочка - она получше.

- Светка, куда ты запропастилась? Не идешь и не звонишь. Что случилось? Не телефонный разговор? Заболела? Вот ты даешь! На улице жара стоит, простывать-то не с чего...
Немного понимаю, догадываюсь... Погорела, что ли? Стесняешься Андрея? Он бьет во все  колокола, жди его к себе в гости, я дала ему твой адрес. Перестань, дурочка, впервые  что ли это? Переживешь. Давай поправляйся и заходи... Твое не пропадет...
- Дочка, что стряслось с подружкой? - спросила Галину женщина пенсионного возраста, ее мама, - Слышу - заболела.
- Простыла... Уже почти выздоровела...
Мысли волной нахлынули на девушку. Она думала: “Вот она доля женская - береги себя для любимого, а его все нет и нет, а природа любви требует. По неопытности и молодости пролетаем мы. Молодой муж обязательно спросит: “Куда все подевалось?” И ведь не обманешь. Разве только допьяна напоить, да преподнести все это невинно. Или заранее начать, мол, знал, какую брал. Тяжело нам, бабам. На западе, там проще. Случается рано и без обиды. Сегодня - ты первый, завтра - он второй. Главное - расти деловым человеком. Бизнес у них на первом месте. Дети уже в десятилетнем возрасте ведут самостоятельную экономическую жизнь. А наших оболтусов до Армии растить надо....”
- Дочка. Ты что приумолкла. Полы подотри что ли. А я обед приготовлю попозже. А что парень, с которым ты дружишь?
- Из Армии  только что вернулся. Не курит, пить никто не научил, не умеет, на худграфе учится. Приезжий.
- Главное, конечно, не пить. Отец вот твой любил поддавать, так скатился до легких женщин, с нами распрощался... Ты приводи его в гости. Мне тоже посмотреть на него хочется.
- Мама, позволь мне самой все решать. Как-нибудь разберусь сама, - с досадой проговорила дочка и принялась освежать пол.
- Смотри дочка, твое дело, права ты. Но не забывай, что ты - девушка.
- Галина едва на сорвалась выкрикнуть: “Мамам, не это главное”,  но вовремя остановила себя. Ни к чему было начинать перепалку, тем более с родителем. С силой шмякнула мокрую тряпку в ведро. Брызги веером разлетелись в разные стороны. Подумала: “Вот так и с нами, бабами - наиграются и бросят, как тряпку, как испорченную вещь. Проклятый атавизм”, - продолжила мыть полы: “Один бог без греха”....

График занятий был жесткий. Преподаватели во всю мочь старались прочитать лекции за половину учебного года. Вадим жадно впитывал науку, все  удивляясь расширяемому кругозору.
- Немка мне нравится. Выкладывается по своему предмету полностью. Фамилия Кайзер, по-видимому, с войны ее предки остались, обрусели. Рассказывает, когда учились, то иностранные слова на листочках записывала, расклеивала повсюду: в кухне, в ванной, в прихожей. Умываешься - учишь, запоминаешь, собираешься на улицу - учишь, кушаешь - учишь...
- В туалете тоже учишь? - сострил Андрей и вызвал смех своих  товарищей.
- В нашей группе она этого не рассказывала, - произнес семейный Быданов Володя, отрицательно покачивая головой из стороны в сторону. - Ну, что, ребята, поучим уроки.
- По коням, - пошутил Вадим и уткнулся в учебник.
- Друг, одолжи четвертную, к свете в гости пойду, что-то она исчезла, - обратился Андрей к Вадиму.
- Пожалуйста, Галка говорит, что простудилась Света... А ты чего так рано на нуле?
- Спрашиваешь. В поход ходили, так квасили с Володей, конечно, не до упора, культурные мероприятия... Туда-сюда...
Спасибо. Ну, пошел я к невесте, дела подождут, любовь прежде всего... Ха-ха-ха...
Простудилась...
Как только Кедрин исчез за дверью, ребята тут же заговорили о нем, критикуя его поступки.
- Про диплом прожужжал все уши, а сам рукой не шевелит, так только поддерживает нашу компанию, - сказал Коробов.
- Вадим, на фасаде нашего института огромные буквы: “Наша цель - коммунизм!” Так вот, Андрюха смеется: “Наша цель - диплом!”
- Ну, это он может. Еще культурные мероприятия мастер организовывать. Жди, еще чего-нибудь предложит. Правда, деньги у него закончились, на нуле, так сказать... Экзамены начинаются. Давай, Володя, попотеем.
Время было за шесть часов, когда отложили книги.
- Перекур, Володька, давай тете Маше поможем картошку окучить.
- Идет, - сходу согласился тот.
Втроем за два часа обработали небольшой участок в три сотки. Тетя Маша вслух выразила благодарность: “Ой, мужички, спасибо!” Помогли, угощу я вас. Настойка домашняя имеется на всякий случай... Вася любил выпить и поработать... Помяните его... А вот и Андрей ко столу пришел. Держи чарочку”.
Угостились. Друзья приготовились слушать Андрея  о его визите к Светлане, но тот, к удивлению друзей, сидя в кресле, блаженно закрыл глаза и только произнес: “Все, кажется наладилось”.

В один из свободных от занятий день Коробов назначил свидание Мурашовой. Купил цветы и прождал ее более пятнадцати минут сверх назначенного часа свидания. Всякие мысли приходили ему в голову: “Придет - не придет. Чем, собственно говоря, он мог привлечь девушку? Простотой, добротой, наивностью? Ведь и опыта любовного у меня нет, в лучшем случае - самая толика. Из Армии писал письма девчонке одной, которую не любил, а считал хорошим другом. Письма больше напоминали литературный опыт... Теперь, кажется, раскрываются чувства к Галке. Ей через год-два замуж выходить надо, а у меня, как говорится, ни кола, ни двора. Мало того, что я влюблен к нее, а она любит ли меня? Ну, строен, высок, целеустремлен, еще не испорчен прозой бытия, хочу стать мастером живописи, заниматься творчеством. Стану ли школьным учителем? Легче получить образование, чем стать им. Учитель - это особый дар. Главное здесь, помимо особый качеств, - любить детей. Галка готовит себя учителем математики, а все силы отдает художественной гимнастике и, скорее всего, как сама призналась, перейдет на кафедру физического воспитания... Еще помеха - построить судьбу, в которой значительное место будет занимать Галина Мурашова - это проживание в разных городах... Неопределенно как-то все и зыбко, как на болоте. Понимаю, всего нужно добиваться и любви тоже”...

Цепь рассуждений прервала, наконец-то пришедшая Галина. Она неловко оправдалась за опоздание. Вадим, улыбаясь, вручил ей цветы и спросил: “Куда идем?” “Просто погуляем по городу, где поменьше людей или посидим в скверике”, - ответила она. Вадим, понимая девушку, тактично давал ей возможность выговориться, не навязываясь с какой-либо из тем. Девушка коротко рассказала о наиболее достойных эпизодах проведенного дня. В свою очередь молодой человек заочно познакомил девушку с сокурсником Володей из Тюмени, как подвиг преподнес  помощь тете Маше по огороду, о сдаче экзаменов. В рассказе своем не скрыл восхищения Андреем: “Он такой пронырливый и опытный, что у него есть чему поучиться. Он такой удачливый!” Мурашова тоже включилась в разговор: “Я тоже заметила его деловую жилку, он, на мой взгляд, действительно удачлив. Ты не обижайся, Вадим, только мне кажется, что вот ты - невезучий человек”.
- Ты совершенно права, Галя. Еще в детстве, тогда мне было лет шесть, переходя речушку по мосткам, упал и едва не утонул... Поскользнулся на мокрых жердочках... По окончании восьмилетки всем классом ходили в поход на близлежащую гору. Тогда я, достигнув почти середины ее, а это метров сто пятьдесят, по крутым скалам, повернул назад, потому что едва не сорвался вниз: кроссовки кожаные были на ногах, а не кеды... Скользили как по стеклу. ...Никто не подсказал, что нужно было обуть, а своего опыта не было... Два моих товарища благополучно перебрались через гребень и спустились вниз. Я же обошел гору и встретился со всеми. Стыда перед девчонками не было, я просто показал им подошвы кроссовок и поскользил ими по камням. Учительница, наш классный руководитель, признала свою вин: “Я не учла обстоятельства с обувью. Извини... Твое счастье, Вадим, что все благополучно закончилось”.
Однажды чуть было под откос не улетели: дружок-водитель навеселе был и зарулил куда не надо. Остался жив. Служа в Армии, побывал в отпуске, а это большая удача. У меня всегда было не как у всех. Наверно, это тоже невезение?
- Я бы не сказала этого, Вадим. - Она смело поглядела в глаза друга.
- Тебя вот встретил. Не знаю, везение ли это? - возмущенно и жестко задал он прямой вопрос девушке.
- Видно будет со временем, - ответила она и засмеялась.
- А в чем же счастье человека? В деньгах? В развлечениях? Но ведь, согласись, скучно. Нужно, чтобы каждый занимался своим делом и не только для себя. Словом - стержень жизни должен быть.
- Но ведь работа, семья и дети и есть тот стержень жизни. Этого мы не избежим,  - сказала Галина.
Вадим продолжил разговор:
- А может это и невезение? Наскучивший муж, скромный доход, серые будни. А как бы ты, Галя, хотела прожить?
- Чтобы не считать деньги от получки до получки. Чтобы муж любил и постоянно делал подарки... Чтобы увидеть страны...
- Ой, Галя, я готовлюсь стать всего лишь учителем. Это куда более реальная вещь, чем сделаться творческим человеком и иметь от этого большие деньги. - Вадим негодовал. - Думаю, что не потяну обоз удовольствий. На всех Рокфеллеров не хватит.
Девушка глубоко вздохнула, поднялась с уютной лавки, давая этим понять, что разговор принял неприятный оборот, твердо и в отместку за жесткие слова друга сказала, как отрезала: “Но стремиться  к этому нужно”. Шли и думали каждый о своем. Вечер догорал.

Мучительный поиск состоятельного мужчины, который смог бы стать денежным мужем, отцом и хорошим семьянином,  заставляли Галину Мурашову действовать более решительно, чем прежде, почти авантюрно. Ошибка юности была препятствием решить дело с замужеством более просто, с чистой совестью.
 Еще в девятом классе на вечеринке, устроенной в честь дня рождения одноклассника Пашки Зинякина, она осталась помочь ему прибрать стол, заявив подругам, что через полчасика, как только вымоют посуду, они встретятся у драмтеатра. Пашка нравился ей, в последние полгода он стал оказывать внимание Галине все больше и больше. Со временем она поняла, что тогда, после вечеринки, оставить ее у себя входило в его тайные  планы. Случилось то, чего так жаждала и боялась. Она стала женщиной. Трудно было скрыть их отношения от одноклассников. Влюбленные вовсю пытались сделать это, выдавая взрослую любовь за очередное юношеское увлечение. Одна из ранних избранниц Зинякина как-то наедине злорадно  высказала Мурашовой: “Я не такая дура, как ты, и не стала его жертвой, тоже надеялась на его серьезные чувства. Счастливого плавания по океану любви”. Для обиженной слова эти стали безмерным оскорблением, но стерпела, не закатила словесную истерику, возненавидев обидчицу. А был еще один одноклассник, Веснин Сережа, Галина видела, как он томится по любви к ней, робеет и теряет дар речи, когда общаются. Но он тоже заметил перемену в недоступной красавице, посчитал это за измену и заметно охладел к ней. Галину это обстоятельство не тронуло, ведь любила-то она Пашу.
А тот через полгода, уже в десятом классе, бросил ее, увлекшись другой девушкой по имени Валя. Она тоже повторила судьбу своей подруги. Обе возненавидели красавца Зинякина и снова начали дружить, больше как подруги по несчастью. Мурашова стала разборчивой в любовных связях. Будучи студенткой, друга Славика бросила она сама, как только узнала его странное желание в часы душевной скуки нанимать такси и в одиночестве наматывать километры дорог по городу.
Потом судьба свела ее со студентом-заочником Коробовым Вадимом. Он был, пожалуй, самым подходящим для не другом, но уж слишком безгрешным, чистым каким-то, что она боялась испачкаться о его “чистоту”. Он нравился ей целеустремленностью, рассудительностью и доброжелательностью, но чувства любви не проявились в ней полной мере, они были утрачены в той любви к Паше Зинякину. Ей было мало того, что Коробов дарил цветы, целовался, тосковал по  ней в разлуке, писал письма. Он был для нее на всякий случай. Его сокурсник, Кедрин Андрей, более подходил для нее: был опытен с женщинами (она быстро поняла это), словоохотлив и, кажется, удачлив и смел.
Однажды, задержавшись на сессии, чтобы ликвидировать “хвосты” по некоторым предметам, он оставил ее у себя, они весело провели время за бутылкой красного вина, отмечая его успешную сдачу экзаменов за второй курс. Ничего нового в близости с Андреем она не испытала. Так, рядовая встреча. От хозяйки, тети Маши, Вадиму все стало известно о похождениях девушки. Он избежал встречи с ней, но из своего города написал ей письмо, упрекая в измене. Тогда она ответила: “Я упорно ищу спутника жизни, встречаясь со многими  мужчинами. Один из них - это ты. Вадим, почему ты так плохо относишься к своему другу и думаешь, что он мог подставить нам подножку? А мне разве не доверяешь ты? Может, все это наговор на меня?! Приедешь на сессию - поговорим”. В своем ответном письме он написал: “Я не хочу быть в рядах твоих поклонников на всякий случай -  я понял тебя. Я не смог добиться взаимности,  хотя хотел, следя твоим советам,  переехать в твой город, чтобы быть рядом и серьезно уладить наши взаимоотношения. Каждый свободен в своих поступках. Будь разборчивой, Галка. Я желаю тебе только доброго, как друг! Прощай!”

Шла летняя сессия четвертого курса. Коробов убедил себя в измене девушки, не слушал голоса рассудка, перестал вести переписку, стойко выдержал испытание безответной любви. Все страдания остались в его городе. Он думал: “Хорошо, что еще не успел сделать переезд в ее город поближе, так казалось ему, к любящей его девушке”. Он не искал с ней встречи. Несмотря на произошедшие события, он часто задавал себе один и тот же, но главный вопрос: “Могу ли я остаться ее  другом?” Положился на волю случая, полностью отдавшись напряженной учебе, неделя за неделей которой пролетали почти незаметно. Рисунок... Живопись... Методика... Эти основные предметы доводили уровень образования до совершенства. Вадим более всего любил живопись. Часто, начиная новый холст, он во всеуслышание говорил: “Новый холст... Это так волнительно, как встреча с прекрасной девушкой. Ты ее еще не знаешь, она не твоя, никто не мешает любоваться красотой ее лица, стройной фигуркой и плавной походкой. Препоны бытия еще не коснулись ее, она чиста и свежа, как этот холст. Ее, как и его, еще предстоит записать, чтобы она стала законченным произведением. С богом!”
Он начинал писать натурщицу, мысленно сожалея, что той около сорока лет,  пусть даже не утратившей следов былой красоты. Полуобнаженное тело всегда волновало Вадима. Он завидовал мастерам эпохи возрождения, писали сюжеты с обязательным присутствием обнаженной фигуры. Большинство студентов не только его курса, если не все, понимали красоту, служили и венцом ее считали, как и Коробов, обнаженное женское тело. Сегодня он снова рассуждал вслух: “Красота спасет мир. Не знаю, как понимаете вы, а я вот как: красота - это женщина. Именно она спасет мир от бед и невзгод”. Развернулась дискуссия, в Коробов вдруг замкнулся. На ум пришла Галина, в мыслях прокручивались фрагменты общения с ней, была обида, презрения не было. Было стыдно фиксировать мысль о том, что он неудачник. Он просто отгонял ее и думал, что этот горький опыт пойдет ему на пользу, что не всегда в жизни все безоблачно и безмятежно, и что, как ни странно, была благодарность ей за все произошедшее.

Случай не заставил долго ждать. Однажды Галина сама пришла в дом хозяйки, тети Маши, к квартировавшим у нее студентам. От подруги Светы ей давно было известно, что Андрей забросил учебу, что написал всего два довольно теплых письма: они были написаны в бодром оптимистическом духе, что на этом их переписка закончилась. Подруги обсудили положение вещей и пришли к единому мнению: он всего-навсего ловец удачи, тонкий обольститель, непрочно державшийся на жизненной твердыне. Подумали, но сколько можно обжигаться?  Оправдались каждая перед своей совестью неглубокой, но по их мнению, истиной: “На то и молодость, чтобы ошибаться...”
Тетя Маша с немым упреком встретила девушку, холодно поздоровалась в ответ, думая: “Какая-то то ли наглая, то ли святая. А Вадим держится с ней как ни в чем ни бывало, хотя сын Саша уведомил его о тайной встрече Галины с Андреем. Уж эта непонятная молодежь!”
 Володя предложил девушке стул.
- Вадим, я пришла за помощью... Да, теперь я учитель физкультуры в нашем институте, вечерами буду вести секцию художественной гимнастики со студентками... На соревнование еду, нужно расписать булаву... Пожалуйста...
- Это мы можем. Пара пустяков. Давайте снаряд, - услужливый Владимир опередил друга.
- Галина, - вступил в разговор Вадим, - распишу, через два дня краска высохнет, заберете вещь. Понял, что у вас все хорошо. А где Света? Что-то  не видел я ее очень долго.
- Отправили работать в село. Теперь она сельский учитель математики. Вышла замуж за комбайнера. На жизнь не обижается. Присутствовавший при разговоре семейный Быданов переводил глаза с одного собеседника на другого, собираясь понять, что значат они друг для друга.
- Ребята, - Галина приподнялась со стула, готовясь уйти, - сегодня в девять ровно в кафе выступает варьете, оно на улице Ленина. Вход обеспечу. Приглашаю.
- Заранее благодарны.
- До вечера, ребята.
Вадим приготовил краску и начал расписывать булаву. Быданов Володя, качая головой, заговорщическим тоном произнес: “Таких прекрасных девушек я не видел никогда!” В ответ друг слабо усмехнулся: “Не ты один это заметил, но, как говорится, “ с лица воду не пить”...

Подготовка к посещению варьете заняла весь остаток дня. После недолгого совещания было решено ограничиться джинсовыми брюками, футболкой и пиджаком. Они не стесняли движения и давали свободу действиям и, как ни странно, мыслям. Быданов серьезно сокрушался, когда заметил,  и давно засохшие, и свежие пятна краски на брюках, неаккуратно приобретенные на уроках живописи.
Вадим выручил друга советом: “Свежие пятна выведи скипидаром, места эти застирай мылом - станет все в ажуре. Старые пятна запиши краской под цвет брюк... Ты художник или нет? Там не тебя смотреть будут”.
- А Галина твоя чего подумает?
- Моя? - Вадим печально усмехнулся. - Если бы, да кабы... К твоему сведению, в паспорте моем пока нет штампа о регистрации брака с данной особой.
- Извини, не подумал.... Попрошу друг, впредь держать себя со мной ровно... Так ты считаешь, что в таких штанах можно щеголять в высшем обществе?
- Несомненно. Гляди сюда, - Вадим пальцем указал в два места на своих брюках. Это, по твоему, что? Краска, дружок. Так что я не чище тебя.
Умывшись по пояс над тазиком с теплой водой, побрившись и перекусив, были готовы отправиться на мероприятие. Вадима не покидали мысли: “Наверное, поговорить хотела со мной, а булава - всего лишь повод к встрече. Своим визитом понять давала, что не теряет со мной отношения. А рога-то куда денешь?.. Шевелятся на голове... Тетя Маша зря говорить не станет... Война план покажет...”
Неожиданно заявился сокурсник Сашка Гирняк. Узнав в чем дело, напросился, причем настойчиво, в поход друзей. Вадиму это не понравилось: “Ну и что с того, что видел ее со мной, что тебя она тоже знает? Вход-то там платный”
 Быданов вступился за него: “Перестань, Вадим, какая разница: двое, трое... Под небом места хватит всем”...
В дверях кафе студентов пропустили беспрепятственно. Галина, беспрестанно улыбаясь, усадила их за стол, откуда можно было отлично видеть и саму сцену, и посетителей. Дважды и виновато, так показалось Вадиму, останавливала взгляд на нем, как бы ведя немой разговор.
Он помнил письменное обещание ее “Приедешь на сессию - поговорим”, но сознательно избегал этого разговора, понимая, что мосток доверия рухнул под чарующей тяжестью соблазна. Этот “зов плоти”, думал он, не служит оправданием поступка девушки, а если это так, то какой здесь может быть разговор.
Ритмические звуки танцевальной музыки отвлекли от грустных мыслей. Четыре девушки легко и плавно выбежали на сцену. Прозрачные одежды довольно откровенно подчеркивали округлости  грудей, бедер и животиков. Изящные движения рук и ног, повороты головок - все потрясло Вадима, все существо его утонуло в омуте восхитительного очарования. Галка! Только на нее одну был устремлен его взор. Казалось, что она принадлежала только ему одному, что рядом с ним не было никого, что только для него исполняла  она этот волнующий танец.
Музыка прекратилась, гром рукоплесканий вернул Вадима к реальности. Резы рассеялись, он поднял глаза на посетителей, задержал их на человеке в военной форме, который в одиночестве продолжал хлопать, привлекая тем самым внимание посетителей. Вадиму сразу стало грустно.
- Вадим, спасибо тебе, что привел сюда. Какие ляльки, скажи” Я не могу! - воскликнул Гирняк и заерзал на стуле. Глаза его горели.
Танцы продолжались, но грусть не уходила. В перерыве между танцами Галина подскочила и водрузила на стол  студентов бутылку шампанского. Это шокировала их, а Вадим утратил способность что-либо понять, только изрек: “Ребята, деньги за гостинец придется отдать”...
Была ночь. Быданов сладко похрапывал. Коробову пережитые впечатления не давали уснуть: “Прапорщик  в сапогах и восхитительная женская красота на показ. Разве это совместимо?”

Дружба двух молодых людей, Галины и Вадима, не выросла в крепкую любовь, не вылилась в полном ее проявлении, а наоборот, расстроилась:  причиной тому стало элементарное предательство одного из них. А время шло. Подруги повыходили замуж, некоторые успели родить детей, и только бедная Галина Мурашова все искала одного и единственного.
Как-то встретила одноклассника Васнина Сережу. Ходили по городу, разговаривали, вспоминали прошлые годы: кто вышел замуж, кто женился, кто преуспел в жизни. Сергей по-дружески поинтересовался: “Галя, а почему ты до сих пор одна?” Та, чтобы как-то скрыть смущение, засмеялась и ответила: “Я ищу одного и единственного, а это, оказывается, нелегко”. Добавила серьезно: “Я все еще занимаюсь художественной гимнастикой, езжу на сборы... Насколько мне известно, Сережа, ты тоже одинок”. “Я - мужчина, за мной не пропадет”, - ответил он и, взяв ладонь девушки в свою руку, дурачась, предложил: “Выходи за меня замуж, Мурашова. Знаемся аж с первого курса, лучше не найдешь”...
В день свадьбы она уединилась со своей давней подругой Светой, которая приехала к ней на свадьбу в качестве свидетельницы.
- Трусишь, Галка? - Если честно, то мне все равно, поскорее бы закончить этот спектакль.
Подругу осенила мысль: “Галка, ты что, не любишь Сережу, выходишь не по любви? Вот ты даешь!”
- Так уж видно, на роду написано. Ты работаешь в сельской школе, муж механизатор... Сама-то с каким настроением выходила? - поинтересовалась подруга.
- А он ничего не понял, напоила я его и спать уложила... А утром... Думаю, сама понимаешь.... Как-то мы говорили об этом деле...
- Хватит, точно так же поступлю и я. Пусть Веснин получит меня целенькой...
Пора было ехать в загс.
Начиналась новая жизнь.


4. ПОЗНАНИЕ НАСУЩНОГО
(начало)

Коробов любил свою однокомнатную квартиру. Она досталась ему по наследству от одиноко дожившей свою жизнь бабушки. Небольшая кипа книг и большой лист с чертежом заполняли территорию стола: книги были и в подвесной книжной полке, в углу стоял этюдник с начатым пейзажем, запах краски, исходивший от них, дополнял картину холостяцкого жилья.
Вместе с местной газетой хозяин получил письмо из известного уральского городка от Ирины Хлебниковой, студентки аналогичного факультета, но только на курс меньше.
Она писала:
“Здравствуй, Вадим! Пишу сразу же как тебя проводила. Написала одну строчку и слезы из глаз. Сейчас идет эстетика. На меня уже оглядываются, а я не могу себя сдержать. Ты только представь что я наделала: я тебя полюбила. Всю свою жизнь я боялась, что все-таки встречу ее, когда уже трудно будет что-нибудь изменить. И вот это случилось. Никогда ни из-за кого не плакала. А теперь мне очень плохо. Даже жить не хочется. Но ты не беспокойся, я найду в себе силы. Хорошо, что у тебя нет ко мне такого чувства, как у меня. Я сейчас не боюсь этого писать, т.к. мы, наверно, не встретимся”: ты меня забудешь. Да и правильно сделаешь, зачем тебе это. Пусть мое письмо несвязное, сумбурное, но я тебе скажу то, что не могла сказать раньше. Точнее уже сказала. Можешь меня осуждать, мне все равно. Я тебя люблю...
Коробов глубоко вздохнул. Он и сам не понимал себя: любит ли Ирину, жалеет ли? После драматической развязки с Галиной Мурашовой он, как ему казалось, разочаровался в любви, но не стал презирать женщин а, наоборот, был благодарен любовному опыту, решив влюблять в себя женщин, оставаясь к ним равнодушным, тихо и безболезненно оставлять их, не причиняя страданий.
Теперь Ирина заполнила собой его духовный вакуум. И вот признание в любви. Он думал про нее: “Умна, предана истинному чувству, но в делах любовных, как и он сам, неопытна. Повторяет его судьбу. Я не хочу доставить ей ни страдания, ни разочарования...
Поставил чайник на огонь, вспоминая то блаженное время, проведенное вдвоем.
...Не зря я все четыре года глаз ни на кого не поднимала, я чувствовала, что с мужем у меня что-то не так. Хотя я не скажу, что я к нему совсем была и сейчас равнодушна. Но я надеялась, что настоящая любовь пройдет мимо меня. Ведь живут люди так, как я жила всю жизнь, и ничего, бывают даже счастливы. Вот я сейчас плачу и прошу тебя, не женись до тех пор, пока не встретишь настоящую любовь. А иначе, настоящая все равно придет, хоть в пятьдесят лет, но будет поздно. Будешь страдать не только ты, но и другие люди, к которым ты не будешь относиться равнодушно.
Шла по коридору и надеялась, что встречу тебя, мне даже казалось, что я слышу твой голос. Я, наверно, сойду с ума! Поэтому у меня и было большое желание быстрее уехать из Тагила. Ты представить себе не можешь, что я наделала! Для тебя это будет гораздо проще, хотя бы потому, что ты старше, опытней. Я в жизни ничего не видела. И к жизни я отношусь как-то серьезно.
Мне даже солнечный сегодняшний день кажется мрачным и хмурым. Что мне теперь без тебя, мне вся жизнь будет сплошным серым днем. Ты бы знал, чего мне стоило сегодняшнее утро, все чувства в кулак, улыбалась, а сама как натянутая струна. А ты то с одним остановишься, то с другим. А у меня прямо в сердце отсчитывались те минуты, которые остались до твоего отъезда. Господи?! Какая тоска!
Вадим, милый, я тебя прошу, сожги это письмо, это крик души, не буду дальше писать, а то уже сама на себя не похожа. Слишком мало времени прошло, чтобы трудно обо всем судить.
До свидания. Целую Ирина”.
Вадим отложил письмо в сторону. Сердце его билось ровно: только шумящая грусть комом шевельнулась в его груди: он вспомнил Мурашову, подумал, как глупо устроен мир: любишь того, кто не любит тебя. Сел пить чай, обдумывая вечерние дела: нужно было сделать плакат на завтрашние уроки черчения, подготовиться к ним теоретически. Ответ решил дать завтра, признание в любви Хлебниковой отняло все его силы, нужно было собраться с мыслями. В течение вечера неоднократно приходила мысль, а может это вовсе не любовь, а всего лишь глупая шутка? Отвечал сам себе: “Это реальность, никакая ни шутка, разве она может быть после всего, что случилось”.
Коробов из состояния задумчивости вернул себя в реальность, заметил удивленно, что напевает какую-то легкомысленную песенку: “А сама осторожно, как вор, ночью бегает к турку”...
В один из дней в квартире Коробова раздался телефонный звонок. Звонил знакомый директор школы Петр Евгеньевич: он предлагал ему вести уроки черчения и рисования: “Вадим Александрович, если вы серьезно намереваетесь стать учителем, то переходите на преподавательскую работу, вам необходим педагогический опыт. Заодно вы поймете: правильно ли ваше решение изменить профессию. Я на себе убедился, что педагогом надо родиться... Помогать будем, пока на ноги не встанете. Ваша оформительская работа от вас никуда не уйдет, будете заниматься ей здесь, разумеется, приплачивать буду.
Подумайте и решайтесь. Почему предлагаю? Узнал вас по художественным выставкам, вы закончили учебу в институте, молоды, энергичны... Вадим Александрович, на эти предметы у меня вакансия. Не держатся выпускники худграфов в школах, бегут в оформители, черт знает куда, вплоть до милиции, там педагогов ценят - бумаги хорошо ведут. Понимаю, что оформителем быть проще, к тому же побочные заработки. Вадим Александрович, попробуйте сами. Два зайца поймаете: приобретете педагогический опыт, а главное - поймете, сможете ли работать в школе. Приходите ко мне в школу, я здесь бываю целый день. Поговорим с глазу на глаз. До встречи. Я надеюсь на вас”.
Приближалось первое сентября. Холостому Коробову хватало тех денег, что зарабатывал на себя и учебу. Он знал, как много денег нужно тратить на семью, учитывалась каждая копейка, и туда нужно и сюда надо. Тем не менее он все же решился перейти работать в школу, хотя и терял часть заработка. Ему нравилась работа учителя: учась в институте, он тесно общался с ними, врос в их среду, жил их заботами. “Была не была”, - сказал он самому себе и отправился в школу. Она встретила его шумом и гамом, суетней и беготней учащихся. От всего этого было немного страшновато. Он думал: “Одно дело быть школьником и другое - педагогом-новичком”.
Петр Евгеньевич встретил словами: “Я был уверен, что вы придете. Ошарашены школьной атмосферой? После звонка на урок наступит тишина. А вот и звонок... Пройдем по школе, познакомлю с ней”.
Директор был мудрым человеком: он уже сейчас медленно вводил Коробова в атмосферу школы со многими гранями ее деятельности, попутно определяя варианты оформления рекреаций.
Вскоре Вадим Александрович Коробов стал учителем. Последние дни школьных каникул он в числе других занимался подготовкой кабинетов: красил и белил. Познакомился с учителем географии Александром Дмитриевичем. Тот дотошно интересовался: где учился, на каком факультете, занимается ли творчеством, холост или женат, узнав, что Коробов не обременен семьей, успокоил: “Если никем не занят, то у нас есть хорошие девчонки, к примеру Олеговна”.
В числе первых знакомых стала именно она, подойдя к нему с решительным и деловым видом, спросила: “А вы не член комсомола?”.
“Да”, - ответил Вадим Александрович. В свою очередь он поинтересовался: какой предмет ведет она. Поулыбались друг другу. Проводил взглядом ее стройную фигуру, про себя отметив: “Непосредственна со мной, как, вероятно, с учениками, легка в общении... Блондинка... Едва постарше меня...”
На ночь, ложась в свою холостяцкую кровать, думал о новой знакомой: “Почему не замужем? Возможно и была, но географ Александр Дмитриевич не сказал об этом, а спросить было бы просто нетактично”. Понял, что она влечет его к себе, начал воображать сцену любви: вот он целует ее, крепко обнимая, а та закрыла глаза и покорна... Вздохнул, вспугнув сладкие картины, стал думать о себе. “Чертов характер, - ругал он себя. - Ни грамма решительности, а еще в армии служил, а это обостренное чувство справедливости. Рыцарь нашелся, или еще какой-то там русский офицер, готовый за свою честь идти на дуэль! Отошли теперь те времена, теперь каждый живет для себя. Наверное только одни педагоги и остались, кто личное ставит после общественного. Ведь проучила тагильчанка Галина и поделом, спасибо ей за жизненный урок. Наверно мозги мои шиворот-навыворот. Оказывается о чистоту мою можно запачкаться, как заявила она тогда. Тысячу раз права! Все люди состоят из добра и зла, вместе перемешанных... Скучно быть только хорошим... Видел я и не раз как мои друзья-сокурсники разговаривали и с девицами: улыбочки, лилейные голосочки, шуточки. Смотришь на такую парочку, невольно оказавшись рядом, - ум воротит. Охота подойти к такой девчонке и сказать: “Разве ты не видишь, он смотрит на тебя как на очередную жертву”. А ведь вот так и надо поступать. Такие отношения характеризуются одним словом - развитость. Наверное, все-таки, я - олух... Возьми за правило, Вадим Александрович, поступать своим благим намерениям наперекор прямо с сегодняшнего дня, с сего часа. Только один девиз: “Бить жизнь без промаха!”... Пора второму во мне человеку сказать: “Пошел вон со своей святостью!”
Пять лет, прошедшие после возвращения Вадима из армии, дали многое. В своей еще недолгой жизни он испытал и счастье и беды, обман и разочарованность. Кажется и духом окреп, да не тут-то было: первый урок в качестве педагога так волновала его, что он даже не запомнил его весь и по-порядку... Глаза детей, испытывающие его, его рассказ, вопросы, их ответы... Долгожданный звонок... Он даже и не сразу понял, что это означало конец урока. Сообразил, когда дети шумно стали складывать вещи в сумки, вставать из-за столов и уходить из класса.
В коридоре, как будто случайно, повстречалась Наталья Олеговна.
- Как впечатление об уроке, Вадим Александрович? - спросила она.
- Ничего не понял, ничего не помню. Кажется что-то чертили дети.
В субботу комсомольский субботник по благоустройству территории, будут старшеклассники и педагоги. Проводится сразу после уроков. Только нужно запастись рабочей одеждой, изгородь будем красить. Вы придете?
- Да, да. Напомните мне, я могу забыть заделами... Ничего я сейчас не воспринимаю, а еще три урока.
- Надеюсь они пройдут не хуже. Ведь у вас уже появился опыт. - Заулыбалась. - Пока.
- До свидания, - растерянно проговорил Коробов, едва приходя в себя. Общение с Олеговной придал новые силы и укрепило дух, теперь он твердо знал, что проведет занятия более уверенно. Окончились уроки, Коробов торопливой походкой вошел в учительскую, чтобы оставить классный журнал. Там он опять встретил Наталью Олеговну, которая делала какие-то записи, увидев вошедшего, заулыбалась: “Вижу - победили уроки... Поздравляю... Идете домой? Вам в центр?”
“Да” - ответил он, тоже улыбаясь.
Дороги их совпали. Шли и вели разговор.
- Наталья Олеговна, а как вы относитесь к молодежной организации - комсомолу? Только не отвечайте умно-глупообъемлющим “нормально”.
- Вадим, Вадим Александрович, комсомол - это помощник партии, он объединяет передовую часть молодежи для общей цели построить коммунистическое общество.
- А субботники и есть частичка большого строительства? Я имею в виду не только нам предстоящий субботник. А ведь это бесплатный труд, если он будет частым, то может ведь и надоесть. Взносы платим, а кому и куда - неизвестно, - закончил он свою речь, сорвал ярко-рыжий листок клена с нависшей над его головой ветки. - Дарю.
- Это придумали люди на мно-о-го умнее нас, - наше дело - выполнять. Спасибо за подарок. А вот я и пришла, вот этот подъезд, этаж два, квартира четыре... Не приглашаю в гости... Ну, а если вы не против, то прошу, пожалуйста.
Хорошо. Не против. - Оба засмеялись.
Квартира была однокомнатной, уютной и прибранной, заполненной необходимой мебелью. Коробов увидел фотопортрет девочки, что стоял на столике, догадался, что это дочка Натальи Олеговны.
- Дочка? - спросил он, указывая пальцем в сторону фотографии.
- Да, ей два годика, она в данный момент в ясельках. Через два часа заберу ее. Не желаете кофейку с устатку?
С удовольствием.
Вадим, соскучившийся по женскому общению, охотно выполнял все желания хозяйки, тайно радуясь быстро налаживающемуся духовному контакту.
Сидели и пили чай. Вдруг он, как будто ни с того, ни с сего рассмеялся: “Послушайте, Наташа сегодня на уроке в пятом классе один мальчик вскочил с места и давай бегать по столам. Худой такой, делал это не то на спор, не то дурачась. Я не удалил его из класса, чего с кем не бывает...
Теперь рассмеялась Щеглова, пролив кофе на стол: “Это должно было произойти на последних уроках... Это все от усталости... Выход энергии из организма дал... А еще мог закричать или запеть.
Хорошо, что не придал... извините... не придали значения этому поступку. Дети в таком возрасте очень ранимы”.
Поблагодарив за кофе, Коробов подошел к окну и стал смотреть на улицу, рассуждая вслух: “Люди, дома, горы, осень. А горы как цветной ковер! Взгляните, Олеговна”. Та подошла, почти вплотную приблизившись к молодому мужчине. Ее дыхание и запах духов, ее слова на несколько секунд ослабили его волю, он взял ее талию, притянув ближе к себе, женщина повернулась к нему лицом, закрыв глаза, губы их слились в страстном поцелуе.
- Ой, что я делаю! Вадик, прости меня, нельзя так сразу.
- Это вы меня простите. - Разжал руки.
Была Суббота, день, когда надо было остаться после уроков, чтобы выкрасить металлическую изгородь и собрать опавшие листья в кучу. Два последних дня Коробов и Щеглова почти не видились, их общение ограничивалось словами “Здравствуйте - до свидания”. Коробов заметил, что при встрече молодая женщина едва задерживает взгляд на нем, выказывая свое смущенное состояние. Он думал: “Может все это и так, пусть эта легкая игра будет на ее совести. Только он давно вытвердил в своем сознании непоколебимую истину: “Глаза боятся, а руки делают”.
Получая краску у завхозихи, Коробов первый пошел на контакт: “Наталья Олеговна, подержите пожалуйста, ведро”. Та поспешно выполнила его просьбу, опять едва взглянув на него. “Ната... - сказал он едва слышно, с расчетом только на ее уши, - что-то вы прячете от меня свои прекрасные глазки”.
Румянцем зардели ее щеки, она смело поглядела в его глаза, уголки рта почти неуловимо изобразили улыбку. Контакт был достигнут. Неся краску в ведрах, остались вдвоем, она своим вопросом “Ну, Вадим Александрович, еще никто из учеников не бегал по столам?” вернула ощущение блаженных минут двухдневной давности.
- Я в течение урока на две-три минуты даю им отдых, разумеется в пятых, шестых классах, остальные кажется, повзрослели: не бегают, не кричат и даже не кукарекают”. На эти его слова съиронизировала: “Да вы же прирожденный великий Макаренко”.
- Вы ошиблись - Ян Амос Каменский.
Оба долго смеялись. Крася решетку, они нет да нет, как только посмотрят друг на друга, начинали ухмыляться, стараясь скрыть от всех это движение души.
Так за шутками и всеобщим весельем прошла вся работа. Коробов подумал: “Вот так и уроки надо вести”.
Опять была дорога домой, их сопровождали бойкие девчонки - старшеклассницы.
- Вадим Александрович, а вы к нам надолго? - спросила одна из них. - Не держатся у нас педагоги-мужчины.
Это больше зависит от вас, как будете учиться и вести себя на уроках, - отшутился он в ответ.
- А мы думали, вы надолго, - с напускной грустью сказала все та же Света. Все дружно засмеялись, а Коробов вдруг подумал, глядя на облетавшие деревья: “Надо навестить стариков своих, вдруг какая работа найдется, о себе рассказать, пусть увидят и услышат меня живого, а не телефонного родственника”.
Щеглова свернула в сторону своего дома, бросив сожалеющий взгляд на Коробова, как бы извиняясь за непредвиденные обстоятельства, не давшие им побыть вместе: “Все, пока!” Неторопливо уходя все дальше от ее дома, он нет-нет да оглядывался на дверь, словно чувствуя, что все этим не кончится. Так и оказалось: она вдруг появилась в дверном проеме, глядя в его сторону. У него хватило догадки вернуться обратно.
- Что случилось? Вы не можете открыть дверь?, - сделав тронутый вид, словно не понимая ее, проговорил он. - Так открою... Это мы мигом устроим, плечом раз-два и готово, как в армии учили.
- Вадим, вы уж извините, забыла совсем, мебель передвинуть надо. Мужская сила нужна...
Опять квартирка встретила гостя уютом, созданным одинокой женщиной. Невольно подумал о своей квартире: придвинутый к стене мольберт с начатым пейзажем, стол, заваленный учебниками, полутораспальная кровать, отлично заправленная - результат его армейской службы. И... запах краски...
- Вадим Александрович, разрешите называть вас просто Вадим, - голос ее прервал размышления гостя. Я сначала приготовлю кофе, а то сразу двигать шкафы... Сами понимаете, Вадим. Хочу с вами посоветоваться , куда лучше передвинуть этот объект, указала рукой в сторону окна. Даю вам время подумать. А сейчас за стол.
- Хорошо, подумаем вместе, прошел вслед за ней в кухню. Хозяйка уже собрала на стол бутылочку красного и коробку шоколадных конфет.
- А мы так не договаривались, - наигранно возмутился гость.
- Я встречаю вас, Вадимчик, как самого дорогого гостя. Не перечьте мне, я - женщина.
- Я - пас.
- За встречу и начало педагогической деятельности, дорогой Ян Амос Каменский.
Выпили. Щеглова сразу предупредила Коробова: “Про школу говорить не будем”. Он согласился, тайно обрадовавшись ее решению говорить о другом.
- Давайте, Натали, (хмель слегка ударил в голову, сделал нежным и галантным) говорить о женском счастье.
- Женское счастье - это дети... Ксюшку забрать через два часа надо. И хороший муж...
Коробов успел подумать: “Ну, сейчас начнет разговоры о рыцарях и долге”. Он ошибся.
...Ценящий жену, не забывающий в день рождения подарить цветы. Ведь это совсем нетрудно, поверь мне. Пусть будут ссоры, без этого не обойтись, но пусть он не будет пьяницей. Я - дура, нарвалась на такого...
- А по лицу не скажешь, - вставил шутку в ее речь Вадим.
- Что по лицу не скажешь?
- Ты вот сказала: “Я - дура... Извини, шутка.
- Ну у тебя молодой человек и шуточки, - сказала и, как бы непроизвольно, положила свою ладонь в его, продолжила, - нарвалась на пьяницу. Сначала его застольное красноречие и обильное возлияние спиртного отнесла к категории мужественности, сходила замуж как-то уж очень торопливо. А жизнь не удалась. Слава богу. Ксюша есть.
- Любаша, а я тоже, как выпью, так дураком становлюсь, на людей бросаюсь.
- Не наговаривай на себя, милый мой. Выпьем вторую, каждый за свое.
Вадим выпил за Наталью Олеговну и ее дочку, мысленно пожелав им простого человеческого счастья.
- Ой, что же это мы сидим! Опьянеем и не сможем передвинуть мебель. Вадим опять подумал: “Вся обстановка расставлена как надо, со вкусом... Ей нужно что-то другое”.
- Давай, добрая хозяйка, передвинем книжный шкаф ближе к окну.
- Я тоже так планировала, - сказала женщина и сразу же начала перекладывать книги на тахту, - а тахту вот к этой стенке. Помогите же, Вадим, я не сделаю одна. Он наклонился вслед за женщиной, тела их сблизились. Он взял ее руку, потянул к себе, та потеряла равновесие, рухнула на него, опрокинув на спину. Нежно и в то же время настойчиво он повернул ее, подминая под себя.
- Милый, милый, - целуя страстно все повторяла и повторяла она. - Как же я счастлива!..
Кипа книг оказалась под ее поясницей, но она не замечала этого, а только чувствовала его губы и ощущала жадные руки, блуждающие где-то внизу ее тела...
Разгрузочное время, данное Коробовым самому себе после окончания института, иссякло, снова пришло желание писать пейзажи, тем более, что приближалось время проведения городской выставки. Часть этюдов, накопленная в разное время, не удовлетворяло его - нужно было писать новые. На этюды он обычно ездил в автомобиле художника Василия Федина: он в силу своего возраста побаивался один выезжать за город, могла случиться поломка, тогда он мог бы воспользоваться помощью своего юного друга - пригнать машину для транспортировки, сломавшейся в город.
Сегодня Коробов был приятно удивлен: в салоне автомобиля находилась девушка лет двадцати, она показалось ему знакомой: длинные волосы ниспадали на плечи, свитер ладно облегала ее бюст. Вадиму достаточно было мимолетного взгляда, чтобы сделать вывод: “Все при ней”. И только лицо разочаровало его, оно было слишком простым.
- Знакомьтесь, начинающая художница Вероника, - представил Федин.
- А мы уже знакомы, - вступила в разговор девушка, - я интересуюсь вашим творчеством, на одной из выставок я даже задавала вам вопросы.
- Припоминаю. А вы что, где-то учитесь или практикуетесь у Василия Петровича? Василий Федин, управляя автомобилем, вполоборота повернулся к сидящей на заднем сидении Веронике и гордо произнес: “Это будущая большая художница”.
- Да, да, - принимая его игру, уточнила девушка.
Коробов укоризненно покачал головой: “Посмотрим”. Все замолчали и стали смотреть в окна на встретивший их лес.
- Есть у меня здесь заветное местечко, жутко красивое: речка, каменистые берега, заросли черемушника, над ними высокие березы, а в глубине и выше горы, а над ними небо с белыми облаками.
Василий Петрович, зачем мы куда-то едем, ведь вы и так уже все нарисовали яснее ясного, - пошутила девушка. Ее поддержал Коробов: “И действительно - зачем, куда? Поворачивайте назад!” Стали смеяться. Вскоре прибыли на место. Оно очаровало всех.
Красиво-то как, - стала ахать и охать девушка.
- Вероника, можно подумать, что ты никогда не выбиралась за город.
- Так далеко - никогда.
- А что здесь далекого, два, три километра. Коробов забрал этюдники, свой и девушки: “Василий Петрович, вы не против того, что каждый из нас найдет свое место, откуда будет писать?”
Федин, сделав восторженно-глуповатый вид и вертя головой из стороны в сторону, обозревая окрестность, лаконично произнес: “Так и должно быть”.
- Мне в ту сторону, - озабоченно произнес Коробов, - ну, а вам, Вероника, нужно быть поближе к своему учителю.
Разумеется.
Коробов, уединившись, стал выбирать участок пейзажа, который решил положить в основу картины, для чего близко к глазам поднес ладонь со сложенными пальцами в виде прямоугольника, эта фигура дала возможность условно втиснуть в нее кусок пейзажа, - сразу стало видно, где проходят очертания будущей картины. Пейзаж обещал быть аккуратно причесанным, это не удовлетворило художника, и он решил перенести в композицию могучую развесистую сосну, что росла не в зоне обозрения выбранного вида, по замыслу она должна была символизировать крепость и силу некоего героя в среде общей массы обывателей.
осень всегда волновала Вадима. Он думал: “Вот умирает природа, меняя свои зеленые одежды на желто-багряные: огонь тления сжигает все на своем пути: но как прекрасно это тление и нет никакого сравнения с природой человека: его смерть безобразна и омерзительна.
Грустно, что жизнь человека кончается, забрав с собой все радости и горести. Вот эту грусть, это чувство я и попытаюсь донести до зрителя”.
Смелая кисть начала делать первые прописки, постепенно выявляя объемы объектов пейзажа... Золото... Багрец... зелень сосны... Облака...
Не сразу заметил приблизившуюся к нему девушку.
- Позвольте, мэтр! - кокетливо и настойчиво произнесла она.
Коробов не любил показывать неоконченных этюдов, ни самой картины, но здесь он сразу же простил ее вмешательства в его пределы.
Вы уже здесь и слова ни к чему. Проходите, - разрешил он, вытирая руки и кисти о салфетку.
- Вадим, довольно похоже. А почему здесь дерево? В природе оно совсем в другом месте.
- Какое? - сделал недоуменный вид художник. Это? Так я его сейчас уберу...
Вы что, Вадим, оставьте сосну в покое. Она здесь к месту. Не понимаю почему, но к месту.
- Хорошо, Вероника, пусть будет по-твоему.
Вдруг она решительно взяла кисть, окунула ее в краску и сделала мазок: “Как раз его тут не хватало, маэстро!”
Вадим сильно сжал запястье девушки, предупредив ее намерение сделать поправки в картине, на ее взгляд, уместные и оправданные.
- Сдаюсь, - сказала девушка, глядя в глаза его и улыбаясь.
- Вероника, а вы, оказывается, хулиганка. Интересно, кем работаете?
- Не вижу в этом ничего предосудительного... Медсестра. Идемте, посмотрите на мое творение.
Этюд, выполненный девушкой, разочаровал Коробова.
- Не обидитесь будущая великая художница, если я вам сделаю замечание? Вашу работу спасает хорошо выбранный уголок природы...
- Она вокруг хорошая, - вмешался в разговор подошедший Василий Петрович, Коробов продолжи: “Цвета откровенны. Это не случайно, ведь они передают ваш характер. Нужно делать смеси красок. По тону не разобрано. Надеюсь, понимаете, о чем я говорю, ведь вы, насколько мне известно, закончили художественную школу. В работе должны быть контрасты, что-то темнее, что-то светлее, а немонотонность, как фотография начинающего фотографа.
- Вадим, неужели в этюде нет хороших качеств? - спросил Федин.
- есть, - это быстрота и смелость работы.
- Браво! Браво! - зааплодировала девушка. - У меня есть надежда достигнуть гармонии!
Видя, как рассердился ее собеседник, Федин, спасая положение, вставил единственную фразу: “Со временем, милая”.
Просмотр работы Федина дал ожидаемый эффект, все были очарованы искусством передачи света, буйством красок и чувством необъяснимого желания слиться с природой: в нее он ввел две фигуры, юноши и девушки, близко стоящие друг к другу, смотрящие на этюд.
- Василий Петрович, вы что, нарисовали нас? - задал вопрос Вадим. - Вероника, он очень сходно передал вашу осанку. Это что, намек на дружбу или любовь?
- Понимайте, как хотите... Давайте перекусим на лоне природы. Вероника, готовьте стол.
Я ваша должница, ведь вы меня увековечили. Спасибо.
- Вадим, ну а вы что натворили? Изумительно... Восхитительно... Прекрасный этюд... Он может стать картиной... А здесь что за мазок? Разве вы не видите, что он вообще здесь не нужен? У-бе-ри-те! Молодая парочка переглянулась. Вадим сделал виноватый вид, тихо вымолвил: “Это наверно от усталости... Писал напряженно”.
Золотая осень, кратковременная как вспышка пороха, пролетела и перешла в стадию моросящих занудливых дождей. Коробов вписался в среду педагогов: подготовка к урокам его удовлетворяла, сами уроки тоже. И все же на фоне видимого благополучия дело с дисциплиной на уроках обстояло трудно. На уроках черчения в девятом классе один из учеников, высокорослый Суняев Олег делал попытки сорвать урок: из шкафа брал гипсовый шар величиной в два кулака и выкатывал по проходу между столов на учительскую площадку. Ученики не поддерживали своего инфальтивного товарища, но и не сделали замечание. Интуитивно Коробов понял, что надо без крика и унижения ученика сделать ему выговор: “Суняев, занимайтесь любым своим любимым делом, но только не мешайте другим учиться. Вероятно у вас сильное творческое воображение, коль додумались до этого, а это значит, что дела с черчением пойдут у вас неплохо. Докажите это”...
Любовная связь с Натальей Олеговной продолжалась, они встречались то у нее, то у него в квартире. Коробов понял, что женщина хочет не только частых встреч, но и узаконить их отношения, ему сразу же стало скучно. Минуты и часы, проведенные вместе, сделали рассудок его холодным, он думал: “Неужели без любви я могу связать свою жизнь с жизнью этой женщины. Начинать с исправления ее ошибки, допуская свою, не хочется, это, по крайней мере, глупо”. Не форсируя события, он решил дать ей возможность выпутаться из сложившегося положения самой...
В разгар осени он помог родителям выкопать картошку на дачном участке. Его папа, мастер в цехе водоснабжения, интересовался делами сына, делая это ненавязчиво, боясь обидеть его. Однажды в юности отец быстрым и смелым движением карандаша нарисовал очертания скакуна с круто выгнутой шеей: сын понял, откуда его влечение к рисованию.
 Подкапывая картофельные кусты, он поинтересовался, как идут дела в школе, прижился ли в школе, нравится ли быть учителем? На что сын ответил: “Должность учителя почетная, но, как говорит мой директор, им надо родиться. С дисциплиной на уроке не все благополучно обстоит у меня, да и не только у меня. Один высокорослый ученик Олег, про которых обычно говорят: “В оглоблю вырос, а ума не вынес” довел иностранку, учительницу английского, до того состояния, что после уроков, придя домой, она ничком часа два лежала в кровати, пока в себя не пришла. Поговорил я с ним один на один, может, поймет. Оказывается у него рано умерли родители, а бабушка, с которой он живет, не завела для него овчарку. Детская обида на весь мир. Учебный год доработать надо”.
В разговор вмешалась мама Вадима, в который раз задавая один все тот же вопрос: “Женишься когда? Упустишь время, достанется какая-нибудь с ребенком или легкого поведения. Будешь кусать локоток, да будет язык короток”.
- Спасибо, мама, твои советы, как всегда мудры и я следую им.
- Хочешь стать известным и богатым художником. Думаю, поталантливее тебя художники были, да их мечты разбивались, как волны о скалистый берег бытия. Хватит тебе той жизни, что опробовал. ребенка заводить надо... Упустишь время... Как мать тебе советую...
- Постойте, мама, как только ряд картошки дособираю, сразу пойду жениться.
- Ты не смейся, сын, дело серьезное.
Снова пришло письмо от Ирины Хлебниковой. Она писала: “Здравствуй, Вадим! Давно хотела тебе ответить, да все не могла собраться. Очень много потрясений было за это время. Даже не знаю, как теперь быть: переписываться нам или нет. Дело в том, что Лариса Дарвина, на имя которой ты слал мне письма, жестоко и коварно меня предала. Мой муж и раньше ее недолюбливал и часто с ней ругался. В последний раз он с ней поругался из-за одной вещи, которую они с другом взяли у Ларисы в залог, пока она не отдаст деньги, которые была должна мужниному другу. Я была в то время на работе и ничего не знала. Лариса мне и звонит, что если мой муж не отдаст вещь, то она отдает ему фотографии (где ты с группой и один. Эти фотографии я не стала рвать и они хранились у нее). Ты не представляешь себе положения того человека, которого шантажируют! особенно обидно, что за те пять лет, что я ее знаю, я ей кроме хорошего ничего не сделала. Она же не выходила от нас, все время сидела, только спать уходила к себе. Заболеет - я ей и в магазин схожу, и в садик, и все на дому сделать помогу. Этим летом она лежала в больнице, так ее сын неделю жил у нас. Я его приняла не хуже, чем свою дочь. И после всего этого она меня шантажирует. Я была ошарашена, удивлена и возмущена до глубины души! Я решила, пусть лучше мне будет хуже, но я ни за что не буду унижаться перед этой... В тот же день я все рассказала мужу. Конечно не все. Рассказала, что мы с тобой просто друзья, ты мне помогал с дипломной работой, в Тагиле мы просто были все в одной компании, что ты переписывался не только со мной, ну в общем в таком роде. Хорошо, что я все письма у нее забрала еще раньше. Ты знаешь, мой муж оказался лучше, чем я думала. Он стал успокаивать, очень разозлился на Ларису. Прошло уже два месяца после этого скандала, но он мне ничего не напоминает. Я думаю, что он мне поверил”...
Дальше Коробов читать уже не мог. После прочитанных последних строк душевное напряжение мигом спало, радость за добрый исход обстоятельств его бедной невезучей подруги ослабила его ноги, он мог подняться с трудом, нервно заходил по комнате, думая: “Где знает третий, там знают все. Зачем ей надо было раскрываться, могла бы договориться со мной, чтобы на конверте к ней был женский почерк и женская фамилия. Ответ, конечно, я ей дам. Никаким уловкам учить не буду, да я и сам профан в эдаких делах. А полюбить другого она, да и другие женщины, имею право. Закон природы посильнее штампа о регистрации брака в паспорте. Я вовсе не виноват, что оказался на ее пути. Люблю ли я ее? После развязки с Мурашовой я стал холоднорассудочным. Кто знает, возможно и пришла бы настоящая любовь, время показало бы, Ирина умная, преданная и добрая женщина. Она для меня - подарок судьбы”.
Оставил письмо недочитанным, положил на стол, решив для себя, что дочитает, как только найдет в себе силы.
Весь вечер чувство вины не покидало его. Чтобы как-то рассеяться поставил чайник на огонь: чай всегда действовал на него благотворно и, пока вода закипала, позвонил другу.
Тот пожаловался: “Знаешь, Вадик, пришел на работу с бодуна, сел, разбираю, а меня сидя покачивает, заметил механик, в санчасть повел... Теперь за пьянку наверняка выгонят с работы. Механик хорошо ко мне относится, он не виноват, что повел к медикам, ему зам. начальника цеха приказал, скорее всего он и увидел меня поддатым, или ему шепнул какой-то доброжелатель... Такие вот дела. “Коробов горько усмехнулся пришедшей мысли: “Кругом одни неприятности, а ведь и Ирина и дружок Ленька - умные люди. Поистине “Один бог без греха”. Сел пить чай. Окрепшая мечта Коробова стать творческим художником давала дополнительную энергию для ее осуществления: он писал картины, обрамлял их в багеты, читал специальную литературу, художественного образования, полученного в пединституте, явно не хватало. Он понимал, что написать пейзаж, пусть даже прекрасный, было делом довольно несложным. Ввести в картину идею - вот смысл творчества, а для этого уже требовались развитый ум и воображение. Его старший друг художник Василий Федин не был членом Союза художников, оправдывал причиной, в которую трудно было поверить. Но не будешь ведь проверять его ответ путем опроса жены его, других старших по возрасту художников, которые могли знать.
Завтра должны были монтировать выставку. Коробов заранее перевез картины в выставочный зал и теперь, лежа на диване, все думал и думал. Хотел было упрекнуть себя за связь с женщинами, то с одной, то с другой, но не нашел причины для этого, он думал: “Я их вовсе не ищу, они сами желают меня, не обманываю, расходимся сами по себе, с замужними вообще не связываюсь, а если была Хлебникова, так мы ведь были друзьями, я помогал ей в науках, она знала про мою безответную любовь к Мурашовой, к тому же на тот период она была с мужем в ссоре, кто знает, может быть по причине измены ей: она не говорила об этом. Отношения у нас чистые, возможно она когда-нибудь проклянет меня, но сейчас-то любит... Добрая и ласковая Ирина, пусть в твоем доме будет все счастливо... Каждая из женщин должна за свою жизнь узнать больше одного мужчины, хотя бы из-за женского любопытства, не говоря уж о любви”.
Неожиданно приехала Наталья Олеговна. В размеренный темп жизни и ход мыслей внесла бурю: “Вадим, а где же картины? Новые я не видела... Ты увез их на выставку?”
Да, все надо делать заблаговременно. Завтра у меня уроки по расписанию, на открытие я опоздаю, а ты можешь побывать там.
Ты что говоришь? Хватит того, что мы знаем друг про друга... Не идет такое дело. Могут разговорчики пойти... Вадим, я соскучилась по тебе... Молчишь, ушел в подполье... Я что, тебе надоела?
- Наташа, я бы не струсил и сказал об этом напрямую. Я благодарен, что делаешь мою жизнь интересной и насыщенной.
Она подошла, сев на колени, обняла за шею, начала целовать. Пришло обоюдное желание. Неожиданно раздался дверной звонок, любовники отпрянули друг от друга.
- Вадим, - ты кого-нибудь ждешь? - Стала приводить себя в порядок, глядясь в зеркало.
- Входите, - выкрикнул Коробов, подходя к двери. Он оторопел от удивления - на пороге стояла Вероника.
- Как вы меня нашли?
- Взяла телефон у Федина, оказать тебе поддержку перед выставкой. От него вам привет. Здравствуйте - поздоровалась она с вошедшей в прихожую Натальей Олеговной.
- Это моя коллега, знакомьтесь, Вероника, - поспешил разрядить нелепую ситуацию Вадим. - Наташа, Наталья Олеговна.
- Извините, Вадим, я без звонка по телефону. Помешала... Наталья Олеговна, вы уже уходите? Оставайтесь... Или мне уйти?
- Была нужда, - зло ответила женщина и, гордо глядя в глаза девушки, бурей прошла мимо. - Успешной выставки, Вадим Александрович.
Коробов нервно засмеялся: “Выручила ты меня, Вероника... Я хочу остаться один, завтра у меня тяжелый день - выставка...”
- Это твой праздник... Я рада за тебя.
Вадиму бросилось в глаза письмо от Хлебниковой, он поспешно убрал его со стола: “Ну что, Вероника, делать будем?”
- У вас квартира похожа на мастерскую, если не против, то я приберу ее. Женского порядка не чувствуется.
- Милая Вероника, я ведь предупредил, что хочу остаться один.
- Тогда до свидания, - подошла и чмокнула в щечку растерявшегося Вадима.
- Пока, ну ты даешь!
После ухода женщин вздохнул свободно: “Бывают же чудеса”, - поставил чайник на огонь.
- Выставку открывали в четыре часа дня и в четверг, как обычно. Пришли представители из отдела культуры, учащиеся художественной школы, избранные любители искусства.
- Коробов не любил официальную часть: в атмосферу искусства вносилась казенщина, выражавшаяся противоположно стоящих группах художников и представителей власти, словно стенка на стенку. Экскурсию проводила педагог из детской художественной школы, искусствовед по образованию. Языком, мало понятным для присутствующих, она рассказывала о художниках и их картинах. Про картину Коробова с корявой сосной она сказала: “В картине данного автора мы можем наблюдать категории прекрасного и безобразного”.
- А ведь и у людей так, не все мы одинаковы, - неожиданно встрял в монотонную речь экскурсовода мужчина лет сорока пяти.
- Орехов, будьте тактичны, - его, словно школьника, одернул кто-то из присутствующих.
Но тот уже не мог успокоиться, ему нужно было освободиться от нашедших на него мыслей: он примкнул к одиноко идущей девушке, делавшей самостоятельный обзор.
- Позвольте скрасить ваше одиночество.
- Не возражаю, - сказала Вероника, - а что это вы давче выступали? Орехов подвел девушку к картине Коробова: “Скажите, как вы ее понимаете?”
- Автор, по словам экскурсовода, хотел выразить прекрасное и безобразное.
- Извините, как вас зовут? Меня - Виктор.
- Вероника, представилась девушка.
- Так вот, Вероника, про эти категории философические, это для нее, - указал в сторону экскурсовода, - а для меня - это одинокая и несуразная жизнь, таких как я в обществе людей, стадном обществе.
- А чем плоха ваша жизнь? На вид вы интеллигентный человек, - недоумение отразилось на лице девушки.
- Долгая история, много повидал, многое узнал и испытал, как перст один.
- Бывает, - понимающе закивала головой девушка. - А как вы относитесь к творчеству Коробова?
Орехов без раздумья выпалил словесным залпом: “Не буду говорить ничего на значащим словом “нормально”, а скажу так: у этого художника в картинах мысль чувствуется, как в “Над вечным покоем” Левитана или в “В горах Крыма” Васильева Федора. Созерцательные картины тоже радуют, но не остаются в душе...
- Здравствуйте, Вадим, - девушка протянула руку только что пришедшему на выставку Коробову.
- Здравствуйте, Вероника, Здравствуйте, - он познакомился со спутниками девушки.
- Я, Орехов Виктор, служба сбыта металлургического комбината. А вас я знаю по выставкам, работаете оформителем, - обратился он к Коробову.
- Был, а теперь учитель средней школы... Я хочу взглянуть на картины моего старшего друга. А вот он и сам. Василий Петрович, с праздником вас!
- Мы оба виновники этого праздника. Вы. Вадим Александрович, имеете успех на этой выставке... Приблизились ко мне. Рад за вас. Ну, а про мои работы что скажете?
Орехов не заставил себя долго ждать: “Вы, Василий, певец нашего края. У вас богатая душа и палитра. Зря, что не показываете себя в столице.
- А вы что, бывали там на выставках? - Федин выжидательно уставился на дотошного Орехова.
- Да, я жил некоторое время в Москве. Слышали, наверное, про лимитчиков? Побродил по выставкам московских художников, познакомился с некоторыми из них. Поквасили...
Федина утомил словоохотливый поклонник его таланта, и он спросил напрямую: “А ты сам-то рисуешь, или так себе?”
- Или так себе. В школе стенгазету выпускал. Копии делал маслом, небольшую практику имел, потом жизнь замордовала, кем я только не был. Техникум закончил, электромеханика получил. Это верх моей интеллектуальности.
Федин, обращаясь к Веронике, сердито сказал: “Я оставляю вас. Приятного времяпрепровождения...”
Шли безлюдной улочкой города. Орехов поинтересовался у Коробова, знает ли он художника Новикова Анатолия, отличного портретиста. “Пьет, правда, а так человек хороший” - закончил он.
- Слышал про такого, но лично не знаком, - напряг лоб Коробов, что-то вспоминая. - Это он церковь расписывал?
- Да. Портреты Политбюро писал масло закачаешься. Все наши художники в сравнении с ним как плотники супротив столяра. - Он выпросил у Коробова номер телефона, напросился в гости. - Принесу свои акварельки, они напоминание детства, я провел его на селе. Хорошее время было, безгрешное... Извините, мне сюда.
Поспешил в сторону “Гастронома”.
- Вероника, мне тоже туда надо прикупить продукты на вечер.
- Я с вами, - заявила девушка, боясь остаться одна.
В продуктовом отделе он купил батон хлеба и полкилограмма колбасы по два восемьдесят. Его забеспокоила Вероника, настойчиво теребя рукав куртки: “Смотри, смотри”. - Кивком головы указала направление. Там, у прилавка отдела “Вино-водка” что-то разглагольствовал возбужденный Орехов. Из кармана брюк выглядывала головка бутылки.
Недавние его собеседники сделали вид, что ничего не заметили, поспешили избежать встречи с ним.
Шли, но молчали. Первой заговорила Вероника, видя, что их пути приходит конец: нужно было расставаться.
- Вадим, я хочу заказать свой портрет, - попросила девушка.
- На заказы не пишу, лучше так, по-дружески.
Она подала руку. Он, удаляясь, снова думал о ней: “Настойчива в своих намерениях, из нее выйдет хорошая жена, но души моей на всех не хватит.
Вспомнил о недочитанном письме.
... “Все это время я с Ларисой не разговариваю, прохожу как мимо пустого места. Когда ее увижу, меня даже “переворачивает”: брезгливость, презрение - вот что у меня осталось. Впервые появился человек, которого я так возненавидела. Я теперь никому не верю, никому. Со всеми ровна, вежлива, но насчет того, что у меня на душе - никто не знает. Кстати, и Лариса ничего бы не смогла рассказать, кроме того, что приходили письма, знала от кого. А в каких мы были отношениях, что у нас с тобой было, про то знают только ты да я. И все.
В общем, представляешь, какой я получила удар из-за угла. Причем, не ожидая его с этой стороны.
Так жизнь у меня идет по-старому. Много времени отдаю работе, в день по четыре пары, плюс кружок по вторникам до 10 вечера, всякие совещания, политзанятия и т.д. В этот год меня выбрали в ГК ВЛКСМ...
Живем мы по-прежнему в общежитии. В мае должны сдать дом, в котором должны нам дать квартиру. Так надоело жить в этом общежитии, тем более рядом с этой... (слов нет на нее).
От Гали Сосниной получила недавно письмо. У нее родилась дочь Оля. Я ей все еще не могу написать ответ.
Знаешь, я все еще очень часто вспоминаю тебя, то незабываемое лето. Несмотря ни на что, рада, что было оно, лето, был ты.
До свидания”.
Коробов убрал письмо в ящик стола. Наконец-то, почти через неделю, у него хватило силы дочитать его. Он поразился сходству обстоятельств: у него была разочарованность в любви, вызванная безответственностью чувств Мурашовой Галины, а у Хлебниковой - неверие в искренность людей, почти два одинаковых по силе чувства. Он стал холоднорасчетливым, она - равнодушной, в дальнейшем возможно в качестве своего оружия изберет лицемерие, причиной которого, обычно, бывает элементарное предательство. Вот так вот может кончится хороший человек...
Здравствуйте, Вадим. Я даже очень легко нашел вас, не ждали. На улице снег, как крупа, сыро. Я боялся промочить сверток. Не выгоните, примите.
- Заходите, коль вошли. Сидели дома у печки в такую погоду.
- Ну, милок, долг прежде всего. Куда повесить куртку? Ах, да. Вот вешалка.
- Проходите!
Ой, да у вас как в квартире ученого. Если бы я был художником, то, думаю, моя квартирка имела бы вид нисколько не хуже... Мне нравится.
Коробов отключил телевизор, пригласил присесть гостя.
- Вадим, я ездил в поселок за десять километров, где провел ранние свои годы, там у меня остался домик по наследству от родителей, рыцарство им небесное: привез обещанные акварели и масло на бумаге. Разложил работы на столе и диване.
- Просмотр работ делается вот как, - Коробов скинул работы на пол, разложил их по технике исполнения. - Так поступают в художественных институтах... Так, что мы имеем... Виктор, может чайку с дороги, или кофейку? Лично я не пишу картины, пока не попью чай или кофе с печеньем.
- С удовольствием, только я люблю покрепче. Сию минуту. Сходил в прихожую, где висела куртка, появился со шкаликом белой водки.
Хозяину ничего не оставалось делать, как только достать из серванта пару рюмочек. Выпили по одной, закусили колбаской.
- Я ведь люблю художников, сам рисовал, тянуло почему-то. Оцените, Вадим, хотя это ни к чему. В детстве все рисуют.
- Виктор, вы крепкий любитель изобразительного искусства. Нет ни единого намека, что кто-то руководит вами...
- Постойте, постойте, - перебил Орехов, пытаясь наполнить вторую рюмку хозяина, но тот отвел его руку в сторону, мол, хватит, готовиться к урокам надо, - а Валентина Ивановна разве не руководитель? Она еще черчение вела и домоводство.
Коробов откровенно засмеялся: “Ну, если Валентина Ивановна, то это хороший учитель”.
- Зря смеетесь, знаете, как она на лошади да на мотоцикле гоняла - мужик не сумеет, - маленькими глоточками выпил до капли спиртное, не стал закусывать.
- Товарищ Орехов, помню в юности моей говаривал мой отец: “Пьющий залпом никогда не будет алкоголиком”.
- А я что - алкоголик? Пить надо с чувством, толком и расстановкой. С дуру можно... сам знаешь. Вадим, Гитары нету?... Тогда обойдусь без гитары.
Запел: Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне никого не надо,
Мне никого не жаль...
Жаль мне себя немножко,
Жаль мне бездомных собак...
Вадим, а ты почему холостой? По годам вроде бы пора... А у меня дочь семнадцатилетняя в Москве. Лимитчиком я там был по оргнабору. В то время я думал свет увидать... Вадим, ты не сильно занят? Отрываю тебя от дел... Нет? Вот и хорошо: “Послушать исповедь пришел мою, за все тебя благодарю”. Я был молод, примерно твоего возраста. Работал электриком в цехе. Ранний подъем на работу, в семь ноль-ноль начало смены. Смысл моей работы был - это электрический уход за машинами. Лазать везде приходилось: руки грязные, спецовка тоже и все срочно. Прослышал про объявление об оргнаборе, нашлось нас, желающих уехать в столицу, шесть человек разных профессий. Как водится, по приезду заквасили. Кроме одного выкинули нас из города, кто уехал, а я остался, живу в подвале, место-то в общежитии не дали такому, как я работничку, прораб пожалел - до работы допустил. Специальность электрик элитная, я ее пропил, стал работать подкатчиком труб для теплотрассы, а они шестьдесят сантиметров в диаметре. Подкатим трубу ломиками, состыкуем: сварной варит, а мы тары-бары-растабары. Однажды американские инженеры наведывались к нам на объект, видят - сидим мы мирненько, а сварной варит, угарным газом дышит. Справшивают нас: “Чего делаете?”. “Работаем” - отвечаю. А они: “Как вы работаете, так у нас в Америке отдыхают”. Хохма была...
Задумался я усовершенствовать нашу работу, чтобы, значит, меньше сидели. Ролики придумал, по ним трубы как по льду катятся. Наполовину людей из бригады сократили, на другие объекты направили, прораб за рацуху деньги мне выписал, втерли для каскада после работы...
- Вадим, давай я сбегаю, еще шкалешку куплю. Похорошело мне.
- Нет, мой старший друг, ты ведь не дома, как пьяный домой добираться будешь, заметет милиция в вытрезвитель...
- Да, бывал я за свою историю в конюшне... Хорошо, забудем про это. Слушай сюда. Живу в подвале - жарко: из досок топчан сколотил: мыши возятся не переставая: хлеб там, сыр, когда колбаску прикуплю, подвешу на шнуре к потолку. Лежи, думай обо всем и сколько хочешь, а надо мной - Москва. Представляешь - Москва... Утром ребята на смену приходят, будят: “Ты, мизантроп, вставай, без тебя производство остановится”. Мизантроп - это человек, избегающий людского общества.
Орехов засмеялся, что-то вспомнив из тех лет, проговорил заговорщицким тоном: “Мастер частенько выкуривал меня из моих апартаментов погулять, а сам проводил время с штукатурщицей, Леной, мне она тоже нравилась, оно то - он, а то - я. Уходила девчонка помятая, все волосы поправляла, да под хмельком. Понимал я ее: природа требует любви.
Потом мне дали место в общежитии на трех человек. Представляешь, как вначале на белые простыни боялся ложиться. Перед этим мылся в душе чуть ли не час...
Коробов предложил чай гостю, тот не отказался, но не сделал ни глоточка. В пивнушке на Горького я был своим человеком: выпью кружки две-три, на руках бороться предлагаю. Ты не смотри, что я ростом не удался, довоенные все маленькие были. Это вы сейчас ростом в оглоблю. Все клал, в качестве приза - кружка пива. Однажды стал с одним тягаться, а он мою руку, словно пацана какого, кладет на первой секунде. Изумился я его силушке: “Как, что, да чево?” А он: “Куда тебе со мной тягаться, я - мастер спорта по боксу”. Вот тебе и на! Отдал свое пиво, а он гордый - отказался”.
В пивнушке меня прозвали “парень из нашей деревни”, стихи Есенина на память им шпарил, это я сейчас почти остыл к нему.
Любовь там у меня приключилась: малярша смело, по-рабочему, предложила себя, давай, мол, поженимся, а любовь потом придет. Знала она мужчин, да и кто идеальный в Москву поедет, попробовали, - понравилось. Отвели комнатушку в общежитии. Для нас это было слишком хорошо, лучшего-то мы не ждали. Пожили, брак зарегистрировали, дочка родилась... Здесь родители меня домой приехать просили. Зову Светку: “Давай, поедем на Урал”. Она: “Нет, нет”. Ни в какую. Один уехал с надеждой, что позже вернусь, да куда там - не получилось. Она теперь, наверно, другого нашла, хотя и любила меня. Иной раз затоскую, возьму шкалик, выпью, все на места становится. Вадим, не думай, что я законченный пьяница, ну два-три дня попью, а там за работу... Здесь еще не нашел женщину. Я тебе не надоел своей исповедью? Ехать домой надо. Пусть рисунки у тебя останутся. Если ты не против, съезжу с тобой на пленер.
 Повидал я в столице художников, не обижайся, с краюшку твое место было бы там...
- На то она и Москва, - грустно произнес Коробов. - Ну, пока, заезжай когда... К урокам готовиться надо...
- Вадим Александрович, к нам бы в службу вас.
Все знают, что в школе работать трудно.
Заканчивалась вторая четверть учебы. Познавательный процесс, как всегда, шел полным ходом. Уроки Коробова два раза посетила завуч Валентина Николаевна, признала их удовлетворительными. Сам же молодой учитель думал: “Это только верхушка видимого, а сколького она не знает. Теперь-то ученики стали, хоть немного, соображать в черчении”. Вспомнил урок.
Проходил зачет по теме: “Виды проекций”. Перед этим Коробов на доске мелом исполнял чертежи деревянных моделей разных конфигураций, казалось, натаскал учеников, думая, что они на зачете справятся с заданием...
Класс дружно взялся за работу, ответы на пять вопросов по теории заняли время по норме, как водится, не обошлось без подглядывания в учебник, перешептывания друг с другом. Практическое же задание  по учебной модели спроецировать ее три вида поставило многих в тупик: ворочали в руках модели, прикладывали к листу бумаги, поднимали до уровня глаз. Было смешно смотреть на них со стороны: некоторые были похожи на столяров, излюбленным приемом которых тоже было проструганный брусок дерева подносить до уровня глаз на вытянутой руке, проверяя прямолинейность его ребер.
Оставалось десять минут до конца урока.
Вадим Александрович, помогите, - тихо попросила девочка, сидящая за первым столом.
- Ну-ка, Света, что вы натворили здесь? Практического задания не вижу.
- Коробов обратился ко всему классу. - Поднимите руки, кому надо помочь. Руки большинства учащихся взметнулись вверх. Впервые он узнал, что означает выражение “лес рук”.
Это был провал всей педагогической деятельности молодого учителя. Он стал спасать положение, подозвал всех к столу Светы, стал объяснять, как получить проекции, заставляя учащихся заглядывать на модель то сверху, то снизу, то сбоку.
- Я поняла, - обрадовалась Света.
- А теперь все быстро выполнять эскизы, можете прямо обводить карандашом модель, от руки, можете по линейке, главное - понять суть проекций.
Приближался новый год. Петр Евгеньевич попросил Коробова оформить актовый зал: “Подберите группу способных ребят, вы уже должны знать таких, оформите сцену, стены, окна. Да, только снежинки к стеклу канцелярским клеем не клеить, потом не отскоблите стекла, канцелярский клей и есть жидкое стекло, а стекло к стеклу ничего хорошего не даст.
Как обещал - премию выпишу... Ну, как, обвыклись в школе? Завуч отмечает хорошо вашу работу.
- Петр Евгеньевич, пока рановато делать хорошие выводы. Тяжело.
- А, Вадим Александрович, легкой работы в школе не бывает.
Крепись, надеюсь, что дела пойдут.
- Все может быть...
Теперь, почти две последние недели, Вадим Коробов возвращался домой поздно: силами его питомцев и под его умелым руководством по эскизам учащихся были расписаны сцена и окна. Красочные плакаты украсили стены. Учителя приходили любоваться, хвалили.
Наталья Олеговна понимала, что теряет Коробова, стала еще настойчивее: “Вадимчик, я соскучилась по тебе. Оставь учеников одних украшать зал, они у вас вон какие талантливые, идемте ко мне в гости”.
- Не до этого мне, Наталья Олеговна, как-нибудь потом.
- Знаю, знаю, твое сердце заняла та девушка, кажется ее зовут Вероника. Ты что, получше не нашел?
- К вашему сведению я ее и не искал. Женщины находят меня сами, - разозлился Коробов. - Извини, надо идти плакаты делать.
- Как знаешь, милый...
Дома Коробова поджидали легкий ужин, телевизор и начатый портрет Вероники. Бегло написал конспекты к урокам, стараясь оставить время на отдых: он заключался в анализе прожитого дня, воспоминаниях об Ирине Хлебникове, которая, кажется, его полюбила. Не обходили воспоминания и Галку Мурашову. Ее измена перечеркнула в нем любовные чувства к ней. Но и все же теперь она была камертоном ко всей его жизни, холодной и рассудочной...
Новый год он обычно проводил у родителей. Туда собирались его сестра и брат с семьями, но наскоком: только поздравить, чайку чуть-чуть выпить, о здоровье справиться, коротко о себе рассказать, да родителей расспросить: что, да как? Вскоре все они убегали по своим делам, куда должны были придти их друзья, чтобы засидеться, да разгуляться с ними с конца старого года вплоть до утра нового...
Вадим оставался с родителями. Ему было гораздо лучше, чем в компании друзей, куда идти отказывался: причиной тому была его холостяцкая жизнь, а радоваться чужому счастью, сидя за их праздничным столом, он не хотел. Это знали родители и не тревожили его расспросами. И еще с тех пор, как начал помнить себя, он полюбил свою квартиру, комнатку в ней, которая была свободной и была рада встрече со своим давним хозяином.
Под бой курантов, в двенадцать часов, секунда в секунду, мама, папа и сын чокнулись бокалами и отметили наступление нового года, загадав каждый для себя тайное желание. Из года в год он желал здоровья родителям, возраст которых был сравнительно молод, едва за пятьдесят лет. Попутно с этим пожеланием в голове его вертелись мысли о пожелании благополучного исхода семейных отношений у Хлебниковой, о встрече девушки, которую он полюбит, а она его, начнет правильную семейную жизнь, что, наконец-то, разберется со всеми этими Любашами, Верониками и Галками. Нет, он не винил их, скорее себя, что позволял им быть игрушкой в их руках. Разве есть их вина в том, что природа наделила человека главным инстинктом продолжения рода человеческого, проще говоря - любовью. Я сам виноват, что не умею любить. Виноват сам”.
Так думал он про самого себя...
- Мама, съезжу  в центр города на главную елку.
- Хорошо, сынок. Бойся пьяных компаний.
Центральная площадь города встретила его сиянием тысяч лампочек на самой елке и вокруг, громкими хлопками петард, людскими толпами. Было трудно пробиться к высокой ледяной горке, скатиться с которой было, решил Вадим. Это было его правилом, только тогда он считал, что ощутил, прочувствовал Новый год...
Пристроившись к группе молодых людей, образовавших своеобразный поезд, на ногах съехал до самого конца ледяной дорожки, где е сумел удержать равновесие и упал в гущу себе подобных.
- Эй, вы,  полегче, раздавите! - вскрикнула девушка в шубке.
- Я и сам буду скоро как яйцо всмятку.
- Вадим, это ты?!
- Вот так встреча! - с удивлением произнес Коробов и помог подняться девушке. - С Новым годом, Вероника.
- Вас тем же концом, по тому же месту. Идемте, посмотрим новогодние украшения, посмотрим, как ваш брат художник изваяли дела Мороза и Снегурочку.
- С удовольствием, первое, что я успел сделать, это прокатиться с горки и попасть в ваши объятия.
- Вот они, - девушка раскинула руки и закрыла глаза, призывая Вадима поступить дальше как подскажет тому его воображение. Тот, полуобняв, чмокнул девушку в щечку.
- Смело с вашей стороны, - только та и сказала.
- В честь праздника, Вероничка. А вот и ваше изваяние, - Вадим указал на снежную скульптуру Снегурочки. - Но куда ей до тебя!
- Рядом с ней вы тоже смотритесь очень даже неплохо. Только по годам не для нее, - съязвила девушка.
- Ус да борода молодцу похвала, - не оставался в долгу Вадим. - Что-то скучно стало на пиру чужом. Хочу домой. Вероника, а ты что сбежала от своей компании?
- Только ради тебя, милый друг. Так едем к тебе встречать Новый год?
- Как можно бросить друга в беде...
Квартира встретила друзей все тем же уютом и порядком, где не бывали женские руки.
Вадим помог девушке снять шубку, пригласил в комнату.
В трехлитровой стеклянной банке, установленной посреди стола, были вставлены ветки елки с подвешенным к ним единственным стеклянным шаром.
- Мир и любовь этому дому, - выкрикнула Вероника.
- Да услышит вас Всевышний. Отметим это. У меня совершенно случайно оказалось шампанское.
- В этом доме, может быть, найдутся бокалы?
- С Новым годом нас! - Девушка сделала несколько маленьких глоточков. - Вадюша, когда будем дописывать мой портрет?
- Только не сейчас, а то получишься грустной.
- С чего ты взял, что я грустная? Я пьяная, хочу петь и танцевать.
Пригласите меня на танец.
Пожалуйста, приглашаю.
Танцуя, девушка обвила шею Вадима, тела их прижались вплотную, перейдя границу дозволенного, губы слились. Спиртное делало свое дело: Коробов расслабился, острое желание охватило его, он подхватил девушку на руки, закружил по комнате, она стала смеяться, замолкла лишь тогда, когда оказалась лежащей на диване. Ее смех озадачил его, он пришел в себя и увидел ее лицо рядом: простое и некрасивое. Желание катастрофически гасло, ушло совсем.
- Я девственница, отпусти, - жарко прошептала девушка, продолжая обнимать Вадима.
- Хорошо, Вероничка, пусть будет по-твоему.
Быстро поднялся, налил шампанского только себе одному, отпил немного, стараясь не глядеть в ее сторону. Услышал за своей спиной тихие всхлипы. Девушка плакала.

Жизнь человека определяет его дела, а не количество прожитых лет. Для Коробова прожитые осень, зима и весна, точнее сказать, весь учебный год, стали большим жизненным опытом. Работу в школе он считал большим личным достижением: он стал неплохим учителем, глубоко усвоившим чертежную науку. Сделал для себя вывод: знание теоретического материала менее важно, чем практика: диплом дает право входа в науку, а сколько еще для себя он открыл в процессе преподавания, научился общению с учащимися, с педколлективом.
Коробов внушил практическую значимость предмета черчение. Он говорил: “Надо всем нам знать черчение. Главное в этом предмете - это умение прочесть чертеж, изображающий какую-то деталь или узел. Не думайте, если вы девчонки, то эта наука вам вовсе ни к чему: устройство соковыжималок, да хотя бы простой мясорубки, сопровождаются инструкциями. Не всегда муж будет электриком или слесарем, самим придется взяться за ключи. Некоторые из вас будут иметь машины, и учебник по эксплуатации для вас станет настольной книгой. Станете медсестрами или врачами, будете обслуживать медицинскую технику, и здесь столкнетесь с их устройством, а, следовательно, с чертежами. А уж  если кто-то из вас станет студентом технического вуза, так это сплошное черчение. Так что, друзья, мои, не отмахивайтесь от изучения и знания этой науки”.
И все же, несмотря на личные успехи в преподавании, он решил уйти из школы.
Коробов часто вспоминал предложение, сделанное Ореховым, придти работать в отдел сбыта. Несколько раз он бывал у него на работе, познакомился с ребятами, был замечен начальником отдела, который пообещал принять на работу, как только освободиться место. Вскоре оно представилось: из-за увеличения объема сбыта продукции в штат вводилась еще одна инженерная единица.
Начались летние каникулы. Петр Евгеньевич прямо в учительской поблагодарил Вадима Александровича за год хорошей работы, высказал сожаление по поводу ухода из их коллектива: “Надеюсь, что хотя бы по совместительству вы у нас поработаете”.
Завуч, отбросив в сторону свою обычную сухость отношений, скороговоркой проговорил: “Девчонки влюбились в ваш предмет, а это говорит о многом”, - заговорщически подмигнула. Коробов зарделся и отметил про себя: “Я еще не разучился краснеть, значит совесть моя еще со мной. Похвально.
- Ну, а вы, Наталья Олеговна, чего же молчите? Ведь вы были его наставником, - продолжила завуч.
- Вадим Александрович способный ученик. - Все засмеялись. - Имея постоянство характера, он бы не оставил школу...
- И меня... - додумал ее мысли Коробов.
... Прими от нас и учеников букет цветов. Пусть о школе останутся только хорошие воспоминания, - закончила торжественную речь учительница.
- И обо мне... - опять продолжил ее мысли Коробов, а вслух сказал: “Спасибо! Я не стал учителем, но ваш директор и вы, уважаемые учителя, подарили мне целый год работы в вашем коллективе. Учитель - особая должность на земле: жертвовать собой, своим здоровьем ради юного поколения, давать им средние знания, поэтому школа и называется средней, и не только, ведь именно здесь формируются отношения между учащимися и учителями: учащиеся уже сейчас сталкиваются с дисциплиной, с выполнением различных заданий, все это пригодится им в их взрослой жизни... Моя память часто будет возвращать меня в этот год. Я благодарен вам всем, а особенно Наталье Олеговне, ее поддержке не только как секретарь комсомольской организации, но и как человека”.
Раздались аплодисменты. Коробов успел подумать: “Географ говорил, что на новый год и еще несколько раз видел Наталью Олеговну в обществе какого-то солидного мужчины. Как хорошо, что я свободен и не мне налаживать, устраивать ее семейную жизнь”.
- Так хорошо говорили, Вадим Александрович, может, останетесь в школе? опять горестно произнесла завуч.
- А мне прямо на уроки бежать охота! Наверное, зря придумали каникулы, пошутила одна из учительниц. Встала и пожала руку Коробову. - А куда работать нацелились, если, конечно, не секрет?
На комбинат приглашают в службу сбыта. Понимаете, договора, продажа...
Рабочая окраина города жила своей жизнью, сформировавшаяся еще в послевоенное время: уголовная малина давала о себе знать горожанам, то магазины грабила, то, деля девушек, до полусмерти избивала их парней, а попробуешь пожаловаться милиции, так при удобном случае убьют и концов не найдешь. Грабили и квартиры. Пацанам, входящим в жизнь, за честь было рано начать курить, делать татуировки, избивать прохожих. А учили всему этому и брали под свою опеку ребята постарше, некоторые из них уже побывали в тюрьмах, где было чему поучиться у матерых уголовников. Работа милиции было слишком много, но она постепенно вытравляла все преступное.
Но и в условиях засилья общества криминальными элементами, функционировали учреждения и среди них школы, где учили детей грамоте и трудовым навыкам, лучшие ученики поступали в институты, молодежь занималась физкультурой и спортом, училась музыке и живописи.
Как раз в эти самые годы Борис заканчивал десятый класс. Учился он хорошо: этому способствовала его воля и целеустремленность. Родители его были рабочие и поэтому для многих показалось странным, что он захотел стать морским офицером,  а не инженером на заводе. Хорошо, если бы хоть жил у моря, а то у небольшого заводского пруда: мальчишками на плотах да на лодках плавали, по веснам на льдинках. Романтическая натура подростка Бори, неуемное воображение делали его то Робинзоном Крузо, то капитаном Врунгелем...
На выпускном балу в морском училище танцевал с подружками красавицами поочередно, то с одной, то с другой. Ни одна из них не вошла в его сердце, оно было занято другой девушкой из его города, она провожала на учебу, писала письма и ждала.
Молоденький морской лейтенантик приехал в отпуск, сыграл свадьбу и увез молодую жену Ларису к месту службы во Владивосток. Плавал, росли звания, появились дочки одна за другой. Сначала мама одна провожала мужа в плавание, подросли дочки - втроем. Как часто случается, у военных, его перевели служить в другой морской город. Переезжали, снова обживались, привыкали. Выросли дочки, получили образование, одна из них стала музыкантом, видно сказалась любовь отца к песне, другая - педагогом. Старшая дочь вышла замуж, родился внук. Борис Трофимович дослужился до звания капитан 3-го ранга, но началось частичное сокращение Вооруженных Сил, его сократили, с семьей вернулся на родину. Начал гражданскую жизнь, а специальность-то военная. На заводе стал работать мастером, благо, что и в его военной профессии было родство только что приобретенной. В свои сорок с лишком лет поступил учиться в вечерний институт. Через год его работы партком завода заметил Бориса Трофимовича и порекомендовала секретарем партбюро цеха. В этой должности он стал проводником идей коммунистической партии, а воплощал их в жизнь оформитель цеха Вадим, быстрый на разговор и на ноги молодой человек: писал призывы партии и правительства, оформлял майскую и ноябрьскую демонстрации.
Борис Трофимович и его младшая дочь Ирина были заядлыми туристами, однажды взяли с собой в поход Вадима. Забрались далеко в горы, в местечко Стожки. Недалеко у его подножия расположилась небольшая бревенчатая сторожка, в ней они обнаружили тетрадь с записями побывавших там туристов из разных городов, ознакомились с ними, оставили свою запись. Покидая приветливый домик, оставили соль, спички, сухие дрова...
Кончилась партийная карьера Бориса Трофимовича неожиданно: степенный и невозмутимый секретарь кому-то из партийных властей не понравился то ли этими качествами без задора и огня, то ли еще чем - переизбрали.
Доработал до пенсии все тем же сменным мастером, кем когда-то начинал работать после морской службы. Работа мастера сложная: дневные смены чередуются с вечерними и ночными, рабочие народ крутой, выпить не дураки, прогулявших и оказавшихся пьяными во время работы наказывать надо, а это требовало известной смелости.
Все выдержал бывший морской офицер.
Купил небольшой автомобиль, стал ездить на рыбалки, занялся садоводством, растил внуков.
В семьдесят лет не выдержало морское здоровье. Слег, чтобы не встать никогда. Жена, Елена Анатольевна, пронесшая с ним все тяготы и радости жизни, ухаживала за больным днем и ночью. Боли стали невыносимыми. Стали делать обезболивающие уколы. Старые супруги часто вспоминали прожитое. Происходило это тогда, когда после укола боль утихала. Отказать уходящему  в воспоминаниях было просто кощунственно. В последний его час в полном рассудке попросил Елену Анатольевну: “Подпевай мне”. Запел: “Раскинулось море широко, И волны бушуют вдали...” По мере, как гасло сознание, затухала песня... Морской волк и хороший человек ушел в вечность...
Перемена места работы сказалась на Коробове благотворно. Тихий уютный кабинет, индивидуальное рабочее место с телефоном. Нет тебе ни шума, ни гама, чем изобиловала школа, ни проверки чертежей учащихся, ни открытых уроков, ни подготовки к занятиям...
Ровное и холодное состояние души стало основной чертой характера Коробова: куда подевались стремительность, воодушевление, благие порывы. Он понимал, что живет не совсем правильно, что светлые и сладкие мгновения обернуться несчастьем или бедой. Хотелось чистой и светлой любви, такой, о какой в одном из писем говорила Ирина Хлебникова. Но где ее взять? И потом еще эта сладкая давняя мечта стать творческим художником. Где бы ни работал, он всегда писал картины, портреты, искал замыслы для жанровых картин. Портрет Вероники получился удачно, хотя художник покривил душой и убрал некоторые шероховатости модели. Девушка сначала обиделась, но Вадим успокоил ее, сказав, что специально приукрасил ее черты и что через десяток лет никто не сможет сравнить сходство портрета и ее лица, которое изменится.
Из небольшого числа женщин, с которыми он был как-то связан, наиболее подходящей по уму, взглядам и влюбленности в него, была Хлебникова Ирина. Он понимал, что нельзя ломать ее жизнь, ведь он и сам не знал: может ли быть для нее хорошим мужем...
Тонкостям работы в службе сбыта обучал добрый Виктор Орехов, с недавних пор ставший другом Коробову, пригласивший его на эту работу. Он частенько приходил на службу с запахом перегара, суетился с документами, незлобиво ругаясь. Коллега по работе, эмансипированная и независимая Жанна, женщина лет двадцати четырех, понимала добрую и потерянную душу Орехова, удостаивала его несколькими словечками, как-то “вы такой неухоженный”, “закодируйтесь”.
В обоюдной беседе с Вадимом Орехов сказал про нее: “Держится как Бастилия, к мужикам относится скверно, ни во что их не ставит, наверно кто-то обманул или сама слишком хорошо знает нашего брата. Не верю, чтобы наш брат дал ей быть одинокой. Какая барыня не будь - про нее ты не забудь. Поговорка такая есть”.
- А знаешь, Вадим, я снова побывал в конюшне...
- А зачем, Виктор Архипович, там надо было быть? Лошадей любите что ли? Вы ведь одно время жили на селе... Понимаю...
- Ха-ха-ха. Святой вы человек, Вадим. Конюшня - то вытрезвитель...
Выпустили рано утром, обулся в полутьме да впопыхах, вышел на божий свет, замечаю люди надо мной смеются, с чего это думаю, оглядел себя, вдруг что-нибудь не так в гардеробе, - замечаю на носках туфель цифра мелом написана... 19... Таким по счету я туда попал. Номера как в концлагере дают... Ха-ха-ха...
Посмеялись.
- Обучу тебя и пока лето в разгаре уеду жить в рабочий поселок. ты ведь знаешь, домишко мне там родители оставили. Чего не жить теперь: отапливается газом. Может, найдется какая доярка в жены...
- Ну, Виктор Архипович, вы уж совсем себя ни во что не ставите. Есть ведь на селе интеллигентные женщины, ну, к примеру: учительницы, продавцы, заведующие фермой.
- Пошутил я, мой друг. Идем работать, перекур слишком затянулся, шеф заметит, ругаться будет. Итак, скоро телега из милиции придет. Стыдить будут... Я ведь раньше еще больше пил, лечиться ездил...
По дороге в кабинет Вадим успел подумать: “Когда-нибудь сам все расскажет”.
“Здравствуй, дорогой мой человек! Здравствуй, грусть и печаль моя! Как мне хотелось тебя увидеть! Но, может быть даже лучше, что я не увидела тебя. Иначе могла бы все бросить и пойти за тобой куда хочешь. Вроде бы я стала тебя немного забывать. Или мне это казалось из-за большой работы с дипломом? Ну вот я в Т., где каждый уголок напоминает тебя. И я ничего не могу с собой сделать. Я помню и люблю тебя по-прежнему. Как будто и не было этого года, проведенного в разлуке. Как все-таки жестока судьба и не вернешь обратно ничего. Горько от того, что ничего нельзя изменить. Твое письмо  пришло 27 июня. А защищалась я 24-го. На отлично. Галя уехала к родне. А я бродила по окрестностям и вдруг твое письмо. Оно переполнило чашу терпения. Я сейчас пишу письмо, а в горле комок.
Вадим, прости за прорвавшиеся чувства... Не могла сдержаться. Это плохо. Человек даже в мыслях должен сдерживать себя.
Защита у нас прошла хорошо. Галя Б. защитилась тоже на отлично. Татьяна Разгуляева тоже. Она что-то здесь загулялась, то с одним, то с другим.
Я не знаю, чем буду заниматься. Мне очень понравилось работать с фарфором. Крамскому мои работы нравились. Он даже сказал, что надеется увидеть их на страницах журнала “Декоративное искусство. По диплому приходилось работать в лаборатории на заводе. Очень понравилось, там отличные ребята и вообще здорово работать. Не знаю, хватит ли сил и способности...
Вадим, а ты меня, наверное, сразу не узнаешь. Я загорела и, как говорят многие, стала еще красивее. (В чем я, конечно, сомневаюсь. Ну, да это ерунда. Ну, а насчет писем - это твое дело. Хочешь - пиши, хочешь - нет. Ну, а насчет меня не знаю. Мне кажется, что я буду тебе писать еще, если ты, конечно, прямо не скажешь, что отстань, надоела. В общем, напишешь - отвечу. Нет - надоедать не буду.
Вадим, знай, что лучше, чем ты, я еще никого не встречала.
Хочется, чтобы ты тоже был счастлив. Не говорю тебе ни “До свидания”, “Ни прощай”. Ирина.
Коробов еще раз пробежался по строчкам письма, читая наиболее значимые места, отмечая про себя сильный характер девушки, полагая, что та перенесет расставание с ним навсегда, даже сама предлагала поступить так. Писать письмо по месту ее работы он не мог: боялся подвести Ирину. Студенческий роман, как он посчитал, закончился, как сложится ее дальнейшая судьба, он мог узнать от ее подруги Галины Б., адрес которой она дала в одном из своих писем.
Сообщение Хлебниковой о защите дипломной работы на “отлично” обрадовало Вадима. Вспомнил события годичной давности, как сдавали государственные экзамены по научному коммунизму...
Многие из студентов рады получить хотя бы “3”. Зубрили, переживали. Но странное дело, экзаменующиеся, на удивление, были спокойны, правда шушукались потихоньку. Сдавшие экзамены, выходили из аудитории с сияющими лицами, бросая на ходу: “5”, “4”. Он думал: “Неужели я такой тупица, что желаю получить хотя бы “3”? Вон даже нерадивый и косноязычный студентик Федор сдал на “хорошо”. Нужно спросить у него, как сдавал.
- Знаешь, Вадим, членами экзаменационной комиссии были выпускницы с дневного отделения, подружки Сашки и Олега, остались работать в институте. Разложили билеты по порядку. Мы договариваемся, кто сдает, какой билет, быстро подготавливаемся, и смело идем сдавать.
Я взял “13”. “Берите билет”, - говорят. “Хорошо”, - отвечаю я... Как видишь, сдал. Мне “троечки” более чем достаточно, а тут “четверка”.
- Послушай, Федор, билетов-то всего шестьдесят. Понимаешь, получается, что все билеты выберут, а мы сдаем в последнюю очередь, - нам не достанутся они по порядку. Вот так чудеса! А очередность сдачи экзамена группами тоже девчонки по просьбе Сашки и Олежика, ловкачей наших устанавливали?
- Не могу знать. Главное - я сдал экзамены, а потом хоть потоп. Как у нас говорят: “Не родись красивой, а родись счастливой. “Вот такой расклад, мой друг. желаю счастливой сдачи экзамена. Пока. От-ды-хать!
Он удалился, а я, Вадим, придавленный прозой бытия, стал ждать своей участи.
Был воскресный день. Коробов решил заполнить его поездкой в пригородный поселок Б. к своему старшему другу Орехову: тот измучил просьбой навестить его. Ехать решил на мотоцикле “Урал”, купленный в давнее время: на нем было удобно привезти картофель с дачи, съездить в лес на этюды, по ягоды и грибы.
В поселке первый попавшийся прохожий указал домик Орехова: “Жених живет под горой, неподалеку от моста через речку”. Прохожий непонятно чему улыбнулся.
- А почему “жених”? - спросил Вадим.
- Спросишь у него самого, - ответил прохожий.
Хозяин по пояс обнаженный выгонял курей соседа со своего двора, размахивая руками, бросая в них мусор: “Кыш проклятые! Заколебали. Нет для вас у меня ничего”. Рядом бегал кутенок.
- Пропадут, соседи посчитают меня виновным, ты, мол, съел. Недавно соседский петух хотел взлететь на забор из кольев, сплоченных близко друг к другу, не рассчитал и повис шеей между кольев. Нашли задушенным... Привет, дружище, с приездом. Как дорога? Искал недолго?
- Первый прохожий сразу же и указал: “Под горой у моста живет жених”. На что кликуху такую дали? Что смеешься, говори?
- Однажды поддал я, раздумался: “Одному жить скучно. Хозяйку искать надо. “Вспомнил про холостую учительницу”. Брюки погладил, рубашку, платочек носовой в карман сунул. Для храбрости еще рюмашку задвинул. Бутылку в пакет сунул, ну, чтобы сделку отметить.
Виктор Архипович вдруг спохватился: “Чего стоим на солнцепеке? Идем в дом”.
В доме было уютно и чисто прибрано.
- Вот так я и живу. Так вот, слушай, как дело дальше было. Вхожу во двор. Здрасте. Папаша ее возится по хозяйству. Спрашивает: “Чего тебе надо?” Отвечаю: “Да, вот сватать дочь твою пришел. “Бутылку достаю из пакета, ставлю на фундамент дома. Говорю: “Одинокие мы с ней. Соединиться бы надо”. И чего на папашу нашло? Как закричит: “Пошел отсюда, пьяница... Жених нашелся!”...
Вадим со смеха чуть было с табурета на пол не скатился. Орехов с серьезного тона разговора тоже перешел на смех. Успокоились минуты через две. Продолжил рассказ, растирая пальцами левый глаз: “Попер он меня в шею. А я тоже парень не промах, боксерскую стойку взял, боксировать стал, а Афанасьевич разбил дважды два мою защиту, саданул в глаз... Недавно синяк прошел... Дочь его выбежала, учительница эта, разнимает нас... Отступился старик от меня, бутылку вдогонку выкинул, ладно в траву попала, не разбилась. С тех пор и пошло: “Жених”.
Коробов, узнав, где умывальник, погремел им, умывая лицо и слезы смеха.
- Разве так делается? А вы, Виктор Архипович, что, серьезно сильно выпиваете?
- Да какой там... Я - просто любитель. Вот сегодня же трезвый. Раньше - было дело... Лечился даже в ЛТП, лечебно-трудовом профилактории. Добровольно, якобы. Вспоминать не хочется... Пустое дело. Расскажу как-нибудь после.
Коробов выложил на стол буханку хлеба и палку колбасы.
Спросил: “За сегодня всю колбасу не осилим? Холодильник-то у тебя есть?
- А он здесь и не нужен. Погреб отличный есть. А ты думаешь, что у меня и покушать ничего нет? Смотри, картошка жареная.
- Вадим Александрович, может я в магазин сбегаю? Приобрету кое-что, - сделал знак пальцами, обозначающий размер стакана.
- Нет, нет! В таком случае я больше никогда к вам не приеду. Вы лучше ответьте, когда встречаетесь со стариком, ну тестем вашим, здороваетесь?
- Первый раз я сделал это издалека. Извинился. Теперь трезвый прохожу рядом.
- А как с работой? По специальности?
- Пока учетчиком полей, а дальше, видно будет. Видишь, я и здесь сельский интеллигент... Вытрезвителей здесь нет. Хорошо.
Плотно закусили. От хозяина собачке Тую перепала коляска колбаски.
- Виктор Архипович, пора хвалиться вашими красотами природы. Едем прямо сейчас. Собаку с собой возьмем.
- Едем на Арский камень.
Проехали поселок. За три километра дороги, что проехали, открывалось несколько хороших видов природы, но Орехов вез в Камню.
- Стой, вот этот вид! - скомандовал Орехов.
Остановились у края березовой рощи, через хлебное поле открывался вид на Камень.
- Да, богатый сюжет: Камень, река, лес, горы, облака. Почти “Русь” левитановская, простор такой же, только в его картине гор нет. Архипыч, а вы чего такой грустный стали?
- Давче, когда ехали, старика сухого встретили... В четвертом классе дело было, лет десять мне и его сынку было, моему однокласснику. Так вот, в строящемся здании детского садика, деревянное оно было, оправился его сынок в щель между потолочных досок, я рядом стоял, разговаривал с ним, вниз глядел: вижу управляющий с прутиком подкрался, намеревается стегануть его по гладкому месту, я панику поднял: “Атас, Коба!” Убежали...
Орехов сел на траву, облокотившись о ствол березы, сорвал ромашку, пальцами начал мять лепестки, отсутствующим взглядом глядя впереди себя.
Коробов достал этюдник, укрепил его ножки.
Из отдела образования приезжали. Разбирали меня на родительском собрании. Я только твердил: “Не, не я. Был не один”. Не мог же я продать своего дружка. Кто-то из присутствующих родителей произнес: Дружок у него Коба. Может он? Обратился к председательствующему собрания родителю: “Так зовут ребята вашего сынка”.
Позвольте! Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? За эти слова вы можете кое-где ответить, - возмутился дядя Костя, главный бухгалтер... Константин Никифорович уважаемый, загробного ада ему... Грозились из школы выгнать... Омерзительное раболепие... Столько лет прошло... Где-то тридцать пять... Управляющий и старикан этот, деда Костя, Константин Никифорович, тогда в моем возрасте были. Ведь из мухи слона раздули. Детские проказы, не более... А старикан этот, оказывается, сам не без грешка. Совсем недавно кэгэбисты вычислили его: полицейским в войну служил у немцев. После войны из Белоруссии сюда на Урал приехал, спрятался здесь от возмездия... Простили ему власти, мол, сильно пожилой человек, прожил вроде смирно всю жизнь... Рисуй, что лодырничаешь?
Исповедь Орехова обезоружила Коробова: краски солнечного дня словно угасли, писать этюд расхотелось. Он сфотографировал пейзаж с разных точек зрения, надеясь сделать цветное фото, а с него уже картину.
Первое сентября выпало на субботу. Коробов пошел в школу поздравить учителей с праздником. В учительской почти все учителя были в сборе: несказанно обрадовались ему, говорили комплименты, звали вернуться в школу, закидывали вопросами. Наталья Олеговна, улучив момент, прошептала: “А я нашла свою половинку. Спасибо тебе, разбудил во мне женщину. Я нисколечко тебя не виню, милый”. Лукавая улыбка скользнула по ее лицу, спряталась за маской озабоченности.
- А вам, Наталья Олеговна, спасибо, что сделали меня мужчиной...
На пятое сентября Коробову пришла повестка, она гласила: “Вам надлежит явиться в отдел милиции в кабинет № 7...”
Коробов все дни до назначенного думал: “В чем же он провинился?”
Позвонил дружок Сергей, сообщил, что и его вызывают на это число и в тот же кабинет. Причина простая: на мотоцикле Коробова он сделал наезд на быка, переходящего дорогу недалеко от одного поселка. Раненого бычка зарезали, дружок Сергей продал мясо, расплатился с хозяином.
- Ты извини, Вадим, что не предупредил сразу: думал все обойдется. Следователь говорит, что ты не должен был давать мне свой мотоцикл, оказывается  это нарушение закона, - проговорил виноватым тоном в трубку телефона Сергей.
- Видел я: краска на крыле облупилась, крыло правлено, но не идеально, думал с чего бы это? Ну, дружок, подложил ты мне свинью...
- Статья 212, транспортная. Передаю дело в суд: вас, Коробов Вадим Александрович, привлекают за то, что без доверенности дали свой транспорт другому лицу, в результате чего на нем совершено преступление, - такую речь повел следователь.
Продолжил: “А вас, Коннов Сергей Михайлович, за совершение преступления... Можно еще по одной статье - за попытку дачи взятки должностному лицу, то есть мне. Хочешь последнего?
Коннов быстро и испуганно выпалил: “Да вы что? Кто желает себе несчастья?”
- Ладно, убираю эту статью. Вот подписка о невыезде, подпишитесь оба... Свободны... О дате проведения суда вам сообщат повесткой.
За пределами отдела милиции Серега опять начал извиняться.
- Оказывается, чтобы правильно жить, надо с пеленок изучать уголовный Кодекс, - криво улыбаясь, произнес Коробов.
- Вот именно, - поддержал дружок.
Расстались без вражды друг к другу. Коробову вдруг вспомнились слова Ирины Хлебниковой: “Человек даже в мыслях должен сдерживать себя”.
На работе шло все своим чередом: бумаги, сбыт товара, звонки, командировки. Потеплели отношения с инженером Жанной: неделю назад она приехала с Юга, ее еще более украсил шоколадный загар, белый цвет волос сильнее подчеркивал его, она стала какой-то легкой, почти воздушной, словно одуванчик, похожей на куколку Барби. Коробов думал: “С чего это такая милость с ее стороны? Видно, хорошо влюбилась там, на югах. По инерции ведет себя раскрепощено. Задумывается часто, глядя в одну точку, вздыхает и нехотя принимается за работу. Вспомнились слова Орехова: “Какая барыня не будь, про нее ты не забудь...”
Опять в саду-огороде копали картофель. Коробов любил осень, сбор урожая. В процессе копки картофеля рассказал о деле с мотоциклом, ничуть не боясь, что расстроит родителей.
- Всякие неприятности поджидают в жизни, не знаешь, из-за какого угла будет нанесен удар. Что-нибудь все равно дадут, штраф или условно, - сказал отец. Мать только вздохнула. Через минуту, справившись с волнением, она грустно сказала: “Знал бы, где упадешь - соломку постелил бы. Найди себе хорошую девчонку, а то испортишься совсем...”
Состоявшийся суд определил ему меру наказания: Коннову Сергею Михайловичу - один год условно, Коробову - штраф.
- Два месячишка надо работать, чтобы расплатиться, - констатировал он. - Се ля ви!
Коробов позвонил Федину: “Давайте, пока погода стоит, съездим на этюды в выходной день”.
“Давай, давай. Юная художница уже давно просится”, - ответил тот.
Коробовым двигала простая и спасательная мысль: “Нужно, как зафлажкованному зверю, отлежаться в логове”.
Весна проникла во все живое в природе, пропитала своим теплом, добротой и надеждами в грядущее. По-особенному она действовала на Коробова. Кажется он влюбился. Еще в конце осени, когда с Фединым собрались ехать на этюды, неожиданно познакомился с подругой Вероники, Ольгой. Она только что закончила медицинский институт и приехала работать в родной город. Была любительницей природы: часто делала туристические вылазки: на этот раз упросила подругу взять ее на этюды: желала из женского любопытства увидеть, как создают картины художники, ее друзья.
- Я буду как мышка, тиха и неприметна, не помешаю их творчеству. Впервые за много лет Коробов понял, что влюбился, не боясь своего искреннего чувства. Это была любовь зрелого мужчины. Ольга его очаровала: ум, доброжелательность, не рабская, а уважительная подчиненность мужчине, способность угадывания мыслей друг друга - все это он почувствовал и понял в ней.
Она была стройна, высока. По его наблюдениям девушки с такими данными бывают в меру медлительны, не суетливы и обстоятельны. Работая над этюдом, он тайно изучал ее, любовался ей.
Тогда он решился на отважный поступок - разрешил присутствовать девушке при рождении этюда. Вскоре узнал о ней многое: она не скупилась на рассказы о себе.
- Я часто ходила в выставочные залы. Я люблю тех, кто рисует. Для меня они чудесники.
- Благодарю. Я люблю тех, кто любит изобразительное искусство. Посмеялись над обоюдными шутками.
- Вероника говорила мне, что вы работали в школе. Извините за нескромный вопрос: почему вы ушли оттуда?
- Ольга, я рано понял, что учительство - не моя стезя. В своей новой работе в службы сбыта я больше, вообще много, ощущаю свободы. Писать картины - это моя вторая специальность.
Вадим, извините, я мешаю вашей работе, отвлекаю. Пишите, а я пойду ближе к речке.
Коробов посмотрел вслед девушке, и снова оценил ее великолепную фигурку и грациозную походку. “Нисколько не хуже, чем у гимнастки Мурашовой. Интересно, чья она теперь?”, - подумал он, вздохнув...
Знакомство с Ольгой Снегиной было самым значительным событием в его жизни. Они стали дружить. Как-то подруги навели порядок в его комнате, причем Ольга не навязывала своего вкуса: все вещи оставила на своих местах. Это обстоятельство еще более заставило оценить мудрость девушки, он понял, что если жизнь сведет их вместе, она не будет переделывать его, воспитывая в своем духе, как делают многие женщины в силу своего эгоизма...
Подготовил пять работ для показа на выставкоме в областном городе Ч. Отбирали картины вдвоем с Ольгой, она дала несколько разумных советов. Взяв трехдневный отпуск, поехал на выставку, надеясь на удачу. Там встретил однокашников. Разумеется, увидели работы друг друга, перекинулись замечаниями, поинтересовались, кто где и кем работает, как семьи. Отметили встречу бутылочкой белого на всех.
- Я уже три пары сапог истер, а толку никакого, рубят работы - и все. Правда, угощать не пробовал. Может помогло бы, - сказал один из них.
Цепочка художников двигалась к столу членов выставкома.
Подошла очередь Коробова.
- Так, пейзажи, портрет. Что закончили? Портрет хорош, но модель не подходит для высокого образа... Ничего не передает... Искусство призвано показывать прекрасное. Простое лицо и больше ничего. Кто за то, чтобы пропустить портрет на выставку? Видите, товарищ, не проходит... У кого какие будут суждения по поводу пейзажей?
- Пейзаж с корявым деревом, потом с камнем и речкой. Мне нравится, - произнес один из них.
- Голосуем, - скомандовал председатель выставкома. - Так, 5 голосов из семи - за Камень, 4 голоса - за Дерево. Проходят Камень и Дерево.
- Благодарю, - сказал Вадим, ничуть не обрадовавшись.
- Вадька, поздравляю... У меня опять пусто-пусто. Вот такое домино.
- Брось ты это гиблое дело. Понял я, что мы нужны им для фона, что им нужны они сами. Успокоимся на том, что имеем:
“Наплевать мне на известность,
И на то, что я - поэт.
Эту чахленькую местность
Полюбил я с детских лет.
Так писал Есенин. Ему можно верить. Или вот еще:
“Что я буду богат и известен,
И что буду я всеми любим...”
Друг, я тоже мечтал стать творческим художником, мечта не давала покоя. Сегодня я прозрел, отчасти благодаря тебе. Спасибо. Теперь все оценю...
По приезду из города Ч. Коробов почувствовал себя облегченно, его уже не интересовала судьба двух картин, прошедших отбор на областную выставку. На вопрос Снегиной: “На щите, или со щитом?” ответил: “Скорее как у Лермонтова: “Бежал горун быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла”. Освободился от двух картин. Ты была права, выделяя их. Однокашников встретил, в институте шли первыми, а пройти строгий выставком не могут уже много лет. Один из них сказал мне: “Опять пусто-пусто. Вот такое домино”. Представь себе длинную очередь, как в столовой, стоят парни с картинами, надеясь стать Репинами... Члены выставкома за столом сидят, их было семь человек, вопросы задают, голосуют... Если бы я жил в Ч, то все было бы проще: пришел- показал... А здесь кататься надо туда-сюда, расходоваться”.
- Почему ты сдаешься? У тебя что, силы воли нет?.. Хотя, конечно, тебе виднее...
- Спасибо, что ценишь меня... Рисовать не брошу, а вот преодолевать все чиновничьи препоны - не по мне... Да, портрет Вероники понравился, но сказали, что модель не прекрасна, простовата, что нужно писать все красивое, а некрасивого и серого и так слишком много вокруг нас.
- Так вот что тебя разочаровало? По идейным соображениям, так сказать, отрекаешься. Не переживай, я рядом с тобой. Пе-ре-жи-вешь все это. Милый Вадимчик, ну “Не лай, ты не лай, лучше дай я тебя поцелую за пробужденный в сердце май”. При этих словах Коробов остался почти безучастен, обронив: “мы что, все от Орехова влюбились в стихи Есенина? Ольга тонко и нежно поцеловала печального друга в щеку: “Переживем”.
А он подумал: “Прежде бы обнял девушку, зацеловал и ввел дрожь”.
Коробов понимал, что утрачивает мечту всей жизни - стать творческим человеком, больше быть полезным обществу.
До позднего вечера болтали, смеялись, девушка хлопотала у газовой плиты, готовя пирог с картошкой и мясом. Вадим заинтересовался процессом готовки, просил научить кулинарному мастерству: шутил, “Вдруг ты заболеешь или в командировку уедешь, ждать буду, обязательно испеку такой пирог. “На это заявление она ответила: “Кухня - для женщины, что сладкая плантация для негра”. “Чем, поцелуями сладкая?” - интересовался он и целовал Ольгу.
На свете для Коробова теперь не существовало никого, кроме Оли Снегиной...
Впервые она осталась у него... Охладила его нетерпеливый порыв: “Я твоя миленький, но погоди, не спеши, дай устояться чувствам”...
 Замерла, готовая на все. Он преодолел небольшое препятствие, изумился, что девушку еще никто не знал. Он дал ей возможность испытать верх наслаждения... Потом, расслабленный, держа ее в объятиях, говорил: “Я бы принял тебя любую, потому что люблю. Но как ты сохранилась?” Она отвечала: “Я тоже тебя люблю. Я человек серьезный, занималась наукой, а не грешным делом... Ты позволишь пожить с тобой вместе, как муж и жена?”
- Разумеется, мой камертон жизни. Я прошу тебя выйти за меня замуж.
- Хорошо, я подумаю. Половину пути к этому ты уже преодолел. ты знаешь женщин, это большой плюс к твоей цели.
- Вот тебе и на! Другая бы взревновала...
- Не забывай, что я врач.
Ольга, а я до сих пор не знаю, кто ты по специальности?
- Гинеколог, любимый муж. Спи!..
Осенью они сыграли свадьбу. Перед этим влюбленные несколько раз ездили к Орехову. Однажды застали его с глубокого похмелья, небритым: “Оля, Вадим, братан Сашка спиралей для плитки навил мне штук тридцать, на всю жизнь мне бы хватило, а я, простодырый, раздарил людям. Один отблагодарил стаканом водки... И пошла, заколесила моя жизнь, упираясь в стакан...” Три дня бухал. Видите, беспорядок везде”.
- Так это мы мигом исправим. Виктор Архипович, если побреетесь, то будете выглядеть прекрасно.
Серого и рядового вокруг нас и так много, - вставил шутку Вадим. Ольга рассмеялась до слез, вспомнив ситуацию, произошедшую на выставкоме.
- Эх, люди молодые... Ольга, я ведь тоже не старик, мне всего сорок семь лет. Дочка у меня в Москве, скоро двадцать лет исполнится, зовут, звали туда жить, а куда мне, выпивохе. А чтобы пить бросил я или кто-то другой - дудки все... Есть мысли поработать над своей волей, вытерплю - брошу дружить с Бахусом...
Хорошо у нас здесь: пруд, рощи березовые, места живописные, только художникам или поэтам здесь жить...
- Жениться вам надо бы, цель была бы...
- Ха-ха-ха, - засмеялся до кашля Орехов. Сватался я однажды к учительнице...
- Вадька, расскажешь наедине...
На свадьбе Коробовых, перебрав спиртного, Орехов стал бросаться яблоками в гостях.
Жизнь Вадима Коробова устоялась: вскоре после свадьбы родилась дочь, по просьбе молодого отца ее назвали Ириной. Первое время трудно было растить маленького человечка: он будил по ночам, его надо было пеленать, сушить пеленки, убаюкивать. Большей частью эту нагрузку несла Ольга, но доставалось и Вадиму.
Через шесть лет родился сын Максим. Коробов был рад рождению детей именно в такой последовательности: маленькому Максиму была хоть какая-то нянька. Он не разделял мнения большинства мужчин, что только от настоящего мужчины первым рождается мальчик. Для себя он сделал другой вывод, проанализировав десяток семей: от любящих друг друга молодых супругов первый ребенок - девочка. Был противником того, чтобы свое отцовство, пока мама и дитя лежат в роддоме, отмечать возлиянием спиртного. Таких мужчин он считал слабаками. Но традиция эта закрепилась с годами, и искоренить ее никогда не будет пытаться не один из людей. Это никому не мешает. Вспомнил ночь, когда Ольге пришло время рожать. Тогда она сказала: “Вадим, побудь парикмахером, я не хочу, чтобы это делали в роддоме: мне будет совестно и не до этого. Приехала вездесущая теща, помогла собраться, сказав дочке: “жаль, что не удалили растительность...” Он случайно подслушал ее шепот жены: “Вадим сделал это”. Ольга, поддерживаемая им, покинула квартиру, чтобы через полчаса оказаться в больнице.
- Иди домой, под окнами не лазай, - сказала на прощание.
- Ни пуха, ни пера...
- К черту... Иди...
Коробов прибыл домой, не стал донимать медиков просьбой ответить: родился ли кто, а, попив чаю, прилег на диван, вскоре сон одолел его. Он спал, а в это время из утробы матери через мучения на свет появился новый человек...
Из пригорода неожиданно пришло письмо от Орехова, написанное неуверенным почерком: “Здравствуйте, друзья мои и добрые люди, я горжусь вами, жизнь ваша идет правильно. Что-то давненько не заезжали, понимаю, готовитесь к пополнению семьи, не хочу заранее поздравлять с рождением ребенка. Вадим, обещай, как только потеплеет, снег растает, что приедешь. Зимой поля  не учитывают, поэтому все это время я проработал в кочегарке: отапливал поселок. С работой ознакомился в два счета, ведь по образованию я электромеханик. Закидал печь углем, посмотрел показание приборов давления и на лежанку - спать. Плохо, что пьяная молодежь до утра шляется, лезут в кочегарку, то выпить, то отдышаться после ночного похода по женщинам-одиночкам. Стыдно писать, но это так. Молодежь проходит практику у одной сердечной женщины лет сорока - сорока пяти. Все об этом знают, но делают вид, что ничего не знают. Думаю, что виноваты в этом больше девчонки, которые редко дружат с парнями, то ли от лени, то ли от позднего расцвета чувств.
Братан мой Сашка, живет неподалеку от тебя, по Ленина, 30, кв. 67 (даю адрес на всякий случай) заколебал меня учить за раздаренные по доброте душевной электроспирали. Я ему говорил, где вы живете (тоже на всякий случай), мало ли чего может случиться. Ваш телефон дал. Не осуждайте меня за это, человек он хороший.
Не могу остановиться пить. По осени я проводил один эксперимент на себе, но молчал до этих пор, приедешь после снега, расскажу. Да чего уж там откладывать! Волю свою проверял: ночь на могилках провел. Это испытание воли провел, а вот пить не бросил. Чувствую, погибаю. Недавно кнут пастуший раздобыл, стегал себя до кровавых полос на теле, приговаривая: “Брось пить! Брось пить!” Бесполезно. Пишу, выпивши, начатая бутылка стоит передо мной. На селе с вином проще, самогон гонят. Замечаю: почерк что-то стал валиться... Пока... До встречи. Письмо запечатаю и отнесу в почтовый ящик, пока не опьянел совсем... Я вас люблю, друзья мои, дорогие мои... Орехов”.
За годы работы в службе сбыта служебная карьера Коробова немного выросла: он стал заместителем. Жанна, эмансипированная девица, все еще не вышла замуж, довольствовалась своей холостяцкой жизнью. Ее психологическая установка, как успел понять проницательный Коробов, была ориентирована на моральный и физический контакт с начальниками, с председателями всевозможных проверочных комиссий. Она стала уделять больше внимания Коробову, ставшего иметь на нее служебное влияние. Бывало подойдет раз, второй, третий за день с той или иной просьбой: “Вадим Александрович, посмотрите пожалуйста, вот здесь...” Тот скоро понял ее и однажды, когда она слишком низко склонилась к нему головой, горячо дыша в щеку, легонько стеганул по мягкому месту ниже спины.
- Ой, Вадим Александрович, что вы делаете? Не балуйте...
- Хорошо, Жанна Станиславовна, настроение у меня сегодня какое-то хорошее... Но перейдем к делу...
Коробов убедился в верности выводов психологов, что в маленьких коллективах чаще всего происходят сближения коллег на любовной почве.
Понимая, что между ним и Жанной полное взаимопонимание, а его должностная обязанность держать ее в подчинении, он не спешил реализовать это в интимной обстановке, он все же любил жену и поэтому не пытался даже в мыслях изменить ей.
Двое детей, трехкомнатная квартира, недавно купленный автомобиль, удовлетворяющая и сексуальноизобретательная жена, все еще продолжающаяся взаимная любовь - все это обязывало его вести жизнь порядочного семьянина.
Редко, но все же вспоминал свою первую и, к сожалению, безответную любовь, остудившую его чувства, заставившую по иному относиться к женщине.
Больше же хотел узнать об Ирине Хлебниковой, переписку с которой прекратил давным-давно: как сложилась ее судьба? Не вышла ли замуж второй раз? Он знал, что почти всегда первый брак через семь-десять лет рушится: то муж запьет, то изменят друг другу, все равно - кто первый.
Как-то написал письмо ее подруге (по окончании института все выпускники обменялись адресами) в другой город, задал интересовавшие его вопросы, прося, чтобы узнала и написала все о Хлебниковой. Пришлось признаться о любовных связях с ней. Втайне он надеялся, что бывшая сокурсница даст ответ, но его не поступило. Тогда он решил сделать по-другому.
В один из дней наметилась командировка в город Невьянск, оттуда надо было привезти железо, оформить кое-какие документы. Коробов послал в командировку молодого сбытовика Илью, ввел в курс дела, мол, знакомы с Ириной со студенческих лет, переписывались, что интересно узнать, как у нее все сложилось, ведь столько лет прошло.
- Илья, интерес большой...
- Вадим Александрович, вы что, нанимаете меня частным детективом?
- Считай, что так. Фильмы, думаю, видел, как все это делается?
- Согласен без всякой мне оплаты...
Трех дней хватило Илье, чтобы выполнить личное поручение своего старшего друга и начальника. Он поведал: “В Невьянске все дела провернул удивительно быстро. Да, из окна директора завода я видел пьяную башню, еще Демидов ее строил. Пьяная, потому что косо построил... Говорят итальянцы строили.
- Да знаю я все это давным-давно. Говори по делу, не тяни душу.
- Вадим, дай отчитаться по полной форме. Так вот, это все присказка, сказка впереди будет. Приехал в назначенный вами город в одиннадцатом часу утра, нашел я это самое училище, подождал, пока кто-нибудь из него выйдет. Приметил парнишку в очках, такие учатся хорошо, замкнуты на учебе, но честны и умны, ничего...
- Илья?!
... не расскажут лишнего. Останавливающего, он из этого самого училища вышел, спрашиваю: “Ирину Петровну знаете, она преподает здесь?”
- Ирину Петровну Чепурину?
- Наверное... Да, да...
- Она с группой учащихся в фаянсовой мастерской, контролирует учебный процесс.
- А кто она по должности? - как бы между прочим спросил я его и предложил сигареты “Полет”, это для отвода глаз. Парнишка подозрительно посмотрел на меня, остановился и через секунду сказал: “Не курю. Завуч она. Прощайте”. И опять подозрительно посмотрел.
- Спасибо, друг, все рассказал... Ну, я пошел.
- А разве дальше слушать не будете?
- Давно все надо было рассказать. Не роман пишешь. Не люблю болтливых мужиков. Так ты про мою просьбу всем расскажешь.
- Обижаешь, начальник... Дождался перемены, ученики вышли из мастерской, она стояла рядом с основным зданием, затем две женщины, одна из них высокая и серьезная на вид, похожая на ту, что вы описали. Вадим Александрович, ничего у вас вкус.
- Говори, не молчи дружище.
- После занятий дождался ее, она - в трамвай, я - следом, она - в магазин, я в очереди за ней, покупает батон хлеба, колбаски грамм триста. Думаю, Вадим, Вадим Александрович, что без мужа живет. Твоя разве купила бы триста грамм? Любому мужику этой нормы мало... Разве только кошку накормить.
- Да перестань ты, садист! Что издеваешься, рассказывай. Плохой конец... Сразу скажу. Говорю я правду, а так, чтобы твоя знакомая услышала: “В нашем городе Б. такого богатства на полках нет”. Продавец заинтересовалась: “А где это город Б.?” Пока говорил, все следил за вашей знакомой, при словах “город Б.” как взглянет на меня и тут же отвернулась... Вышли из магазина, дверь еще ей помог я открыть, выбрал момент и говорю: “Вам привет от Вадима Коробова”. Сделала вид, что не слышит, повторяю: “Из города Б. привет от Коробова Вадьки, помните, учился с вами в институте?”.
- Не знаю я такого, - ответила она, удаляясь.
- Но вас ведь зовут Ирина, Хлебникова вы?
- Ну и что?
Это были последние слова... Сказал же, что конец плохой.
- Благодарю тебя, дружище. Лучше будет, если, кроме нас двоих, об этом никто знать не будет. А конец отличный.
- Как рыба молчать буду, Вадим Александрович. Рад, что помог.
- Пузырек с меня.
Коробов, как только остался один, начал осмысливать рассказанное.
Он думал: “Слава богу, жизнь ее благополучна. Одинокая женщина жалела бы любовь, пусть даже давнюю. А триста граммов колбасы 0 не аргумент того, что у нее нет прожорливого мужа. Что любовь? Она кончилась. Пусто-пусто.
Телефонные звонки в квартиру Коробовых раздавались часто: звонили родственники, друзья, знакомые, все поздравляли с рождением мальчика. Казалось, и этот телефонный звонок не был исключением. Трубку взял сам Коробов.
- Это квартира Коробовых? Вадима Александровича можно?
- Я у телефона, говорите.
- Это звонит вам Сашка, братишка Виктора Архиповича Орехова.
Беда у нас... Не стало Витьки... Сгорел в своем доме.
- Вот тебе и на... Когда, как случилось?
- Вадим Александрович, в десять утра едем в поселок копать могилу, если вы не против, то приходите, инвентарь есть, только теплее ноги обуйте... Есть что на ноги, а то достанем?
- Саша, есть, - ответил Коробов. Куда приходить? Завтра Пятница, отгул возьму, ведь столько лет он проработал в нашем отделе... Могу прихватить еще одного человека из отдела. А где сейчас тело?
- Тела-то почти не осталось, только ноги в валенках, да еще кое-что по мелочам. В морге он... Мы заедем за вами. До завтра.
Коробов положил трубку. Ольга только и задала один вопрос: “Орехов?”
- Да, сгорел в своем доме, царство ему небесное. Неплохой был мужик, добрый, от доброты и пить начал. Звони его брат, просит помочь копать могилу. Еду в десять утра. Место для могилы Орехова выбрали рядом с могилами родителей. Собралось шесть копальщиков. Познакомились друг с другом. За старшего был бригадир полеводческих работ Пал Васильевич. Он на расчищенном от снега месте топором наметил границы могилы, другие кайлом и топором начали срубать скованный морозами земляной пласт.
Коробов спросил: “Ребята, а кто знает, как это случилось?”
Бригадир, прямо в разговоре, раздраженно произнес: “По пьяни, гулял без просыпа три дня. Водку только по талонам дают - не разгуляешься. Так самогонных точек в поселке много - пей...
Бригадир выругался.
...Признали пожарные, что на электроплитку упал пьяный, замыкание произошло... Может при падении сознание потерял, не очнулся, не потушил горящую проводку... Ему бы только жить да жить.
- Завтра заберем тело из морга и сразу же на кладбище, - сказал Александр, брат покойного.
- Хоронят-то на третий день, - проговорил невзрачный на вид мужичонка.
- А вы видели, что от него осталось? - недовольно сказал Александр.
- И правда, только ноги в валенках остались. Тушили пожарные не ту комнату, с кухни надо было начать... Не стало Жениха...
- То-то и оно... Помянем в вашей поселковой столовой, - закончил Александр.
Приехала сестра Орехова, привезла копальщикам обед, выпивку. Пока обедали, подошла к краю наметившейся могилы, встала в задумчивости. “Эх, Витька, Витька”, - грустно произнесла она, платком промокнула выступившие на глаза слезы...
Коробов впервые копал могилу. В юности боялся уколов, однажды после хлористого кальция даже упал со стула - случился обморок: взрослея мужал. Уже давно переносил без капли страха любые уколы в любое место, наблюдая за входящей иглой в его тело. Научился переживать выговоры и нагоняи начальников. Мог не отвечать взаимностью на внимание к нему женщин, которых боготворил, но, не смотря на это сильное человеческое чувство, имел в себе странную особенность не прощать им измены и лицемерия. Урок, преподанный Мурашовой в пору студенчества, закалил его волю: он, если и любил женщин, то холодно и расчетливо. И только жена Ольга незаметно для него самого перевернула его взгляды, но только по отношению к ней. Вадим не мог ввести ее в свои оценочные рамки, слишком много она для него значила. Он удивлялся самому себе: “Как это так, столько лет прошло, а любовь к Снегиной еще не иссякла. “Она даже стала напоминать любовь морского офицера к верной и преданной жене. Не люблю штампованную жизнь, свобода и чувства должны в ней занимать значительное место. Еще долг и честь. Таковы мои идеалы...”
В морге было прохладно, и стоял едва уловимый запах тления. Коробов отметил еще одно качество: отсутствие страха при посещении заведения такого рода, равно и как ношение покойника, обретение мужества. Только беды он ощущал где-то в глубине души. Увиденное натянуло нервы до предела: на бетонном столе лежали останки его старшего друга: обгоревший череп без скуловой кости, часть ребер да валенки, в них нетронутые огнем ноги. Врачи бережно сложили все это в простынь, поместили в гроб.
Из Москвы ни дочь, ни мать ее, бывшая супруга Орехова, не приехали, хотя были оповещены сразу же после трагедии. Телеграфом выслали пять сотен рублей, деньги довольно значительные. Похоронили без речи. Из горестной задумчивости всех вывел одинокий голос тщедушного мужичка: “Был человек - нету человека”. Приехавшая на похороны Жанна громко всхлипнула.
Справили горячий обед в поселковой столовой, на одной из стен ее висела копия с картины. Шишкина “Дубовая роща”. Коробов вспомнил, что о ней говорил ему когда-то Орехов: “Я здесь тоже стал понемногу рисовать. Столовую оформил, как-нибудь покажу...”
Весеннее солнце упало за гребни гор: вечерняя звезда в одиночестве плыла по небосклону: начали появляться редкие звезды.
Коробов наблюдал этот холодный мир из окна автобуса, которым ехал домой с похорон, думая: “Вот и скатилась звезда Орехова на землю, ушла в нее, оставив на ней свой признак в виде железного памятника, покрашенного в небесный цвет...”
В старом пакете он вез обгоревшие бумаги с записями Виктора Орехова, подобранные на пожарище, да случайно спасшуюся от огня молодую кошечку, она выглядывала из того же пакета, делая попытки освободиться из плена.
Взрослый же кобелек Туй задохнулся в дыму пожара, но, в отличие от своего сгоревшего бедняги - хозяина, остался совершенно целым. Спрятался в комнате, куда пожарные не дали распространиться пожару.
Похоронили Туя на задворках.


Часть 2

1. ЗАПИСКИ ОРЕХОВА

Гибель Орехова, старшего друга Коробова, почти ничего не изменила в его жизни. Рождение маленького существа требовало участия в его росте и развитии. Это отнимало и время и энергию.
Прошло более полугода, прежде чем Коробов взялся за разбор записок, обнаруженных на пожарище. Новые стороны жизни друга открылись перед ним: оказывается, Орехов пробовал писать рассказы, стихи, афоризмы, занимался изобретательством. Почему он это делал? То ли ему было скучно и он делился  своими переживаниями, то ли, как всякий неглупый человек, хотел оставить добрую память  о себе с пользой для других? Возможно, им владело честолюбивое чувство прославиться? Теперь спросить не у кого. Остались только записки, которые в какой-то мере могут стать отгадкой.
...Интересные... из них Коробов решил собрать в дневник - историю маленького человека. Он думал раньше и думал теперь, что заставило их сдружиться? Он вошел в его жизнь ненавязчиво, таким и оставался. Обоюдная любовь к искусству сблизила их. Тогда они оба были одиноки, это также роднило их души. И еще его фанатическое желание помогать людям. Он пил горькую, страдал от этого, боролся с пороком, но оказался ... побежденным...


СТИХИ

№1.
Свет разума блистал и надо мной!
Но я познался с черною дорогой,
Я шел, гонимый ветреной судьбой,
И падал у кабацкого порога.

№ 2.
У окна сидела ты,
Локоном играя.
Взгляды встретились: “Прости,
Стар я, дорогая”.

№ 3.
Жизнь прожита, ошибок нет,
Мой путь был гладок и спокоен.
Прожив сто двадцать с лишним лет,
Своим ч жребием доволен.

№ 4.
За оградой вьюгой
Запорошен след.
Разлучил с подругой
Утренний рассвет.
В скуке и печали у окна стою,
В бесконечной дали встретил я зарю.

№ 5.
Очень идет, поземкой метет,
Заревом листья летят.
Птицы вокруг, собравшись на луг,
Что-то свое говорят.

№ 6.
Осень рано пришла, холода принесла,
Зарумянился лес золотой листвой.
Вот ветра набегут и тоску набегут,
Взгляд украсит ковром, вас наделит мечтой.

№ 7.
Солнце низко ходит,
Слабые лучи.
Кто-то ночью бродит,
Ставнями стучит.
Вот и объявился...
Вышли на крыльцо,-
С шумом удалился,
Освежив лицо.

№ 8.
Деревья стоят голые,
Хлеба под корень скошены.
Лишь озимью красуются
Зеленые поля.
Луга, когда то сочные,
Давно косцами скошены.
И вновь пробудит к жизни их
Весенняя земля.

№ 9.
Слабый импульс прожилки
Бьет тревогой судьбе.
Победили ошибки
В непосильной борьбе.

Чувств незрелых озера
Задохнулись в груди.
Нежной радости зерна
Замочили дожди.

Не признали совета
От друзей: что к чему,
И не знали ответа
На вопрос: почему?

Яркость жизни... короче,
Тень печали длинней.
Льют бессонные ночи
Грусть безрадостных дней.

№ 10.
Тропу жизни менял на другую,
Изучая привычки, нашел...
Не считая за людей, кто торгует
Своим телом, любовью, душой.

*  *  *
Ненадолго хватило мне силы,
Сдали нервы, ослабла рука...
И поехала, заколесила
Моя жизнь, упираясь в стакан.

№ 11.
Унылый ветер, каждый раз под вечер,
В усталость вводит от прискорбных дум,
А я хочу и жду с тобой встречи,
Боюсь не так, как надо, подойду.


НЕСУРАЗИЦЫ

1. Из этой рамы я выхожу только ночью.
2. В год я смеюсь два раза.
3. Я вижу, вы довольны жизнью.
4. Вы не видите, что у меня в руках?
5. Почему меня не пускают в церковь?
6. Я знаю, о чем вы думаете.
7. Это ты на меня крестилась.
8. Живите как я, это легко.
9. А за тобой я стоял в очереди за молоком.
10. Женщины, одна из вас мне нравится.
11. Я стирал белье, а ты прошла мимо.
12. Я оборвал трос, когда руками вытаскивал трактор.
13. Женщины, идемте со мной, здесь недалеко.
14. Я вздрогнул, когда ты взвизгнула.
15. Моя милиция меня бережет.
16. Не смотрите на мой зуб.
17. Хотите, я засмеюсь?
18. Я взял чулок и вспомнил о первой любви.
19. Вы не знаете мой рост?
20. Больше я не буду рвать львам пасти.
21. Вы не знаете, где я сегодня спал?
22. Вчера меня хотели споить, сейчас они в больнице.
23. Вы не знаете, о чем я думаю?
24. Почему меня спрашивают про конец света?
25. Вчера я нянчился с ребенком, который назвал меня мамой.
26. Недавно я оторвал быку голову, сегодня мне его жалко.
27. Не понимаю, как могла нога остаться в сапоге.
28. Мне сказали, что я прошел по конкурсу.
29. Больше я не буду пить волчью кровь - меня боятся волки.
30. В лесу я задавил что-то живое: неужели это  был медведь.
31. Сегодня я доил корову и оторвал у нее сосок.
32. Какая бешеная скорость у легкового такси: я еле догнал его.
33. Вы не знаете, что я ел сегодня?
34. Я вязал кружева, она позвала меня успокоить мужа.
35. Я занимался гамма-голографией, она позвала меня ощипать курицу.
36. Я гладил ей юбку, она положила мне в карман что-то мокрое.
37. Я занимался генетикой, она позвала меня сделать ей прическу.
38. Я уже лег спать, когда ко мне в окно втолкнули труп.
39. Не помню, какую кучу хулиганов я уложил наповал - они полезли первыми.
40. У меня был друг... помянуть его ко дню.
41. У меня была любовница, царство ей небесное.
42. Он пытался меня укусить - сейчас его кормят через трубку.
43. Я только помню, что хотел их разнять, но в руках у меня осталось чье-то горло.
44. Вчера я нашел брошку - чем-то тяжелым обдало меня.
45. Она обозвала меня именем, которого я не ожидал.
46. Черту я изломал хребет, а не “сломал”, как говорится.
47. Я где-то видел ваши глаза.
48. Он, если бы не умер, дожил бы до ста лет.


В ДЕНЬ ПОЛУЧКИ
(поэма)

1. В магазине нет проходу.
В ряду первом мужики,
Женщин вытеснили к входу
Видные богатыри.

2. Вот вошел Шин-Шин Сережа,
С перепоя в складках рожа.
Рот шарнирою ведет,
Хриплым басом издает:

3. “Я одиннадцати ждал,
Рубль в чулке последний взял.
Знаю,  в наши времена
Не обойдешься без вина”.

4. Вошла Берникова Зоя,
Та обычно с перепоя,
Трешку в руки всем сует,
Машет ручкой, пристает.

5. Жив едва, вполз Нарисьян,
Без вина с похмелья пьян.
Спас его дружок Насим,
Дав на похмелье керосин.

6. Стоит забытый Исангужин,
- А почему он здесь не нужен?
Здешний он, он парень свой,
Принес деньги на пропой.
7. Рядом Федюкова Маша, -
Давно она подруга наша.
У нее как два таза -
С похмелья вылезли глаза.

8. Кто-то шилом в толпу лезет,
Его не видно из-за баб.
Оглянулись, посмотрели -
Это же Мусин Зинат.

9. Он, как баран, народ бодал,
Шин-Шину промеж попал.
Тот того не ожидал,
В ноги-клещи шею его взял.

10. В магазин вот входит Леля:
“Алкаши, где ваша воля?!”
И презрительно глядит,
Замолкает и молчит.

11. Круг компании создался,
Породнила водка всех.
“Пить где знаю”,- глас раздался,
Под одобрительный шли смех.

12. Пришли, устроились в засаде,
Гора стекла - порожних тар.
И только пробки отлетали,
Как ненужный им товар.

13. Кто колбасу, кто хлеб, кто водку,
Несут, пристроившись в обхват.
А сзади что-то обсуждают,
Федюкова и Зинат.

14. На это зрелище прохожим,
(В маханьях рук, движеньях тел).
Казалось, пойманный бедняга,
Обиду полную терпел.
15. Мимоходом шел Хлопцов,
Не из последних удальцов.
Приличья зная много правил,
Он компанию составил.

16. Выбор вин искать не стал -
И выпил то, что бог послал.
А после третьей рассказал,
Как на шофера он сдавал.

17. Как лиса на запах сыра
Стороной спешил Титов,
Приближаясь ближе с тыла,
Смело шел уже на зов.

18. На пол-литра поглядел,
Шутя налить стакан велел.
Шутка в правду обернулась,
И привычная рука
В рот стакан перевернула
И за закускою пошла.

19. Речь повел: “В одной деревне
Я механика надул.
Свой негодный карбюратор
За литр белого толкнул”.

20. Как из земли Макаров Павел,
“Где вы есть, я все излазил,
Но забыл и заглянуть
В Братство, Равенство, не Труд”.

21. Ведь сегодня день особый,
Даже богу пить не грех.
Прихватил одеколон я,
Пью в присутствии вас всех.

22. Даже в знак к вам уваженья,
Выпить с вами двести грамм.
Прибыл старый ваш директор,
Друг и мой, и ваш - Абрам.
23. Водке в градусах - не место,
Когда есть одеколон.
И коньяк, и спирт, и брагу,
И ликер заменит он.

24. Не пить спиртных - пороки мыслей,
Из головы их выбей,
Год не пей, два не пей,
А с получки выпей”.

25. С искусством, многим незнакомым,
Он раскрыл “Тройной” флакон.
И, закатив глаза под лоб,
В два глотка он дозу пьет.

26. В беседе дар перенимал,
Найдя в друг друге идеал,
Стандарт разлива соблюдая,
Следят за тем, кто разливал.

27.  -”Тройной” не пью, - кричит Рысьян,-
Я с керосина еще пьян.
- Если так,- сказал Титов, -
Держи пару огурцов.

28. Все алкаши на равном праве.
В изливе чувства слышен смех,
А Закарнай в силу привычки,
Рукой приветствует здесь всех.

29. - Вам что, Карпеш Василий?
Сюда без водки не просили...
- Он парень свой, ему идет...
- Из кепки рупь он достает...

30. Пил одну, потом другу,
Со штрафной повеселел.
Втихаря две стопки дунул,
И на третью посмотрел.

31. А перебрав, Макаров Толя,
Не замеченный никем,
Смотрит вдаль, куда-то в поле,
И смеется ни над чем.

32.По неведомой всем нити,
Михаил спешит Никитин.
Сразу в круг, всем подмигнул,
И такую речь толкнул:
“Меня непьющим все считают,
Обо мне все мало знают...
А я сегодня отличусь,
На глазах у всех напьюсь”.

33.Взял бутылку, размотал,
Как ни есть, до дна поддал.
И другую  - сгоряча,
И перекачал.

34.Вдруг он дал такой скачок,
Что умным стал бы дурачок.
Присел, крякнул, скривив рот,
Взял Шин-Шина в оборот.
Тот дзюдо не ожидал,
Как кочерга в траву упал.

35.Зря Никитин время не терял,
И Рысьяну в дых ногою дал.
Тот же выпучил глаза,
И заблеял, как коза.

36.И дзюдо, и самбо - в ход,
Стали пьяный отрезвлять народ.
А в овраге Федюкова
Кладет кресты от льва такого.

37.Очумел Никитин Михаил:
Львом к бутылка подскочил.
Стакан порожний осушил,
Всех разогнал с круга веселья,
Ждать гнетущего похмелья.
1967 г.


РАССКАЗ В ПАЛАТЕ

Как сейчас помню, было это в 1968 году. Тогда я лежал на излечении в больнице. С чем?  Это не имеет теперь никакого значения, мало ли с чем попадаем мы туда иногда. Так вот. В палате нас было шесть человек. Я обратил внимание на одного больного, татарина по национальности. Ему было за сорок: был коренаст и широк в плечах. Главными чертами его внешности были его глаза, быстрые и немного выпученные. В разные душевные состояния его они тоже были разными, то смешливыми, когда он шутил, то грустные, когда он печалился...
Он был выздоравливающий, потому все шутил. Мне же было не до шуток, но два раза я все же хихикнул. Ему было мало этого и он старался вовсю.
Однажды в палату залетела большая синяя муха. С большим шумом она делала длинные рейсы от окна до двери и обратно. Михаил, так он называл себя на русский лад, вышел на середину палаты, поднял голову вверх, сделал глупую гримасу, стал молча наблюдать за полетом мухи, сопровождая его медленным поворотом головы, то в одну сторону, то в другую. Прошла минута, вторая, третья, а он все наблюдал и наблюдал за назойливой мухой.
Больные хихикали, но он искоса поглядывал в мою сторону, стараясь понять: как реагирую я на его эксперимент.
- Как вертолет сделал он заключение и поглядел на меня.
Вечером с таинственным видом, чтобы не слышал никто другой, он прошептал: - “Как все заснут, я расскажу тебе один случай, который произошел со мной, тебя он не оставит равнодушным”.
Я подумал: “Что ты можешь мне рассказать, что я не останусь равнодушным?”, - а вслух сказал, - “Хорошо, послушаю”.
В этот и следующий вечер его затея рассказать случай не удалась.
- Сегодня я обязательно должен тебе рассказать. Не спи,- предупредил он меня перед третьей ночью. Лицо его сделалось серьезным и печальным.
Все заснули.
“Было мне тогда лет шестнадцать,- начал он свой рассказ.- Было суровое военное время, не то сорок второй год, не то - сорок третий. Мы жили большим семейством в небольшой деревушке, отдаленной от цивилизации: ни света, ни хороших дорог, вдалеке от ж/д. Раз приходит письмо от брата: он жил где-то под Ташкентом. В войну туда эвакуировали из больших городов подальше от наступавших немцев. Пишет: “Трудно вам жить на Урале, семья большая, путь хоть Махмут, - это я,- уточнил рассказчик,- приедет ко мне, тепло здесь, фрукты, работа есть”.
Обсудили мы этот вопрос всей семьей, решили: пусть поеду я.
...Мать собрала в дорогу: напекла из муки, черной как земля, лепешек, дала сто рублей. И я, в лаптях, с котомкой за спиной, отправился в далекий путь. Был сильный буран. Километров сорок прошел пешком, а оставшиеся за тридцать рублей проехал на другой попутной машине. Я никогда не видел железной дороги и с интересом разглядывал рельсы. На вокзале увидел очень много народа, большинство были одеты в рванье и обуты в лапти. Я узнал, что эти люди уже несколько дней находятся здесь и ждут какой-то поезд, который называют “пятьсот веселый”, который должен был забрать их всех.
Многие болели сыпным тифом и умирали здесь же, на станции. Я пожалел, что поехал, но решил, во чтобы-то ни стало, добраться до брата. Наконец “пятьсот веселый” подошел, и все пассажиры высыпали на перрон. Вагоны шли товарные, только в середине состава была одна теплушка. С несколькими пассажирами я залез в нее, устроился около железной печки, которая была натоплена докрасна. “Здесь можно доехать”,-  с радостью подумал я. В это время кто-то взял меня за шиворот, подтащил к двери и, помогая коленом, выбросил в сугроб. Наверное, ему не понравился мой вид. Выбравшись из сугроба, я пошел вдоль состава. Многие пассажиры уже сидели в товарных вагонах, а было темно и дул холодный ветер. Я снова подошел к теплушке, постучался, кто-то выглянул.
- У меня есть деньги, пустите, -  и я отдал оставшиеся семьдесят рублей.
Теперь я был на равных правах с остальными обитателями теплушки, снова устроился возле печки, стал  дремать. Поезд тронулся: мне показалось, что он сойдет с рельсов: при каждом толчке я сильно вздрагивал.
Поезд останавливался на каждой станции, иногда простаивал очень долго. Наконец мы приехали в Ташкент. Я вышел на перрон, нужно было добираться дальше, но поезда не было. Я подошел к электрическому столбу... Здесь рассказчик замолк, затем указал в окно: “Видишь электрический столб, лампочка на нем светит. Здорово напоминает ту обстановку,  только в то время зима была”...- развязал котомку и к удивлению своему увидел вместо лепешек черную пыль. Я был голоден, но есть пыль не стал. Все содержимое котомки я вытряхнул на землю, и в ожидании поезда стал ходить по перрону. Было около двенадцати часов ночи. Вдруг ко мне подошел какой-то человек, одетый в военную форму, на вид русский.
- Ты что здесь шатаешься ночью, пошли со мной,- приказал он. Испуганный военной формой, я пошел за ним.
Мы шли долго, петляя по переулкам. Наконец он завел меня в какой-то дом, велел раздеться, вымыться в ванне, накормил меня, и уложил спать. Все это было как во сне. Я быстро уснул, он спать мне пришлось недолго.
- Вставай,- услышал я.
Я открыл глаза. Незнакомец в военной форме стоял передо мной. Я встал. Было около трех часов ночи. Он подал мне полную военную форму, новые яловые сапоги, фуражку. Я быстро оделся, но чувствовал себя в ней неудобно. Мы вышли. Я шел впереди, он за мной. Было то время, когда все живое погружено в сон. Стоял небольшой мороз. Луна освещала настолько, что были хорошо видны силуэты домов и дорога, по которой мы шли. Вдали показалось кладбище. Я вздрогнул. “”На кладбище!”” - приказал он и вытащил пистолет. Машинально повинуясь ему, я шел и не чувствовал под собой ног. “Стой!”,- скомандовал он мне, когда мы подошли к свеженасыпанной могиле. Я остановился. Он подал мне лопату и под дулом пистолета приказал мне копать... Он хорошо отнесся ко мне, напоил, накормил, одел, поэтому я, хоть и боялся, но старался отблагодарить военного...
Копал я долго, все время думал, что копаю для себя. Наконец лопата стукнула о крышку гроба. Я освободил угол гроба настолько, что можно было впору открыть крышку. Он подал мне лом и приказал вскрыть гроб. Я вскрыл...
- Ты не спишь? - спросил он меня.
- Уснешь тут от твоего рассказа.
- Слушай дальше.
...- У этого старика золотые зубы, выломай их и подай мне,- проговорил он еле слышно, подавая клещи.- Одень рукавицы.
Взяв клещи, я нащупал огромную густую бороду, перебрался на лицо, взялся за холодные непослушные губы, раскрыл их и при свете луны увидел блестящие зубы. Я попробовал открыть челюсть, она она была сильно сжата и не поддавалась. Я думал, если не выполню задание военного, то он, рассердившись на меня, может оставить меня в могиле, убив.
При помощи клещей, в мертвой тишине, со страшным скрежетом я выломал эти зубы: на лице старика стала зиять страшная черная впадина, которая привела меня в содрогание. Волосы на моей голове шевелились от страха. Рукавицами наспех вытер десны с зубами и подал военному. “Сейчас он пристрелит меня и закопает”,- подумал я.  “Давай руку”- сказал он мне, протягивая свою. Я вылез. “Закапывай!” - поступила его команда.
Не переставая дрожать, машинально стал скидывать землю обратно в могилу. Он, торопясь, помогал мне ногами. Наконец, мы ее закопали. “Пошли!” - опять скомандовал он. Дошли до ручья. Он стал мыть зубы мертвеца. Я почувствовал страшную резь в животе.
- Товарищ военный, я хочу на двор.
Он глянул на меня и ничего не сказал. Я побежал вдоль ручья. “Сейчас он догонит и пристрелит меня”,- думал я, ускоряя бег. Отбежав на достаточное расстояние, я лег в ручей и прислушался: все было тихо. Так в холодной леденящей воде я пролежал до восхода солнца. Совсем окоченевший, я поднялся из воды, шинель покрылась коркой льда. Ни о чем не думая, дрожа, зуб на зуб не попадая, я пошел на вокзал. Поезд мне пришлось ждать недолго. Видя мою офицерскую форму, с меня даже не спросили билет...
Вот и дом брата... Брат и его жена были дома. Я хотел кинуться в его объятья, но он как-то странно глядел на меня. Я понял причину его странного поведения: ведь он ждал меня в лаптях и незавидной одежонке, а здесь перед ним вдруг предстал какой-то офицер в полной форме.
- Брат, разве ты не узнаешь меня?
Со слезами на глазах мы кинулись друг к другу. И долго мы стояли в объятьях, и долго-долго плакали. Наконец мы разняли наши объятья, брат и жена стали собирать на стол. Раздобыли где-то четвертушку водки, и в уютной комнате, в тепле за столом, я ему рассказал все.
Настала ночь. Я лег спать, но уснуть не мог: мне, не переставая, мерещился тот старик со страшной впадиной во рту. Он страшно ворочался в гробу и искал свои зубы. Я с криком вскакивал с постели и метался по комнате... Брат успокаивал меня...  У меня поднялась температура... Вызвали врача.
- Это у него от испуга, его где-то сильно перепугали. Ничего, парнишка рослый и крепкий. Поправится, - так определил врач.
Болел я целый месяц, и целый месяц  мне все снился этот старик. Снился он в самых страшных позах, и все искал свои зубы, а я, как завороженный, сидел в темном углу, и боялся пошевельнуться... Прошло много лет. Я всегда вспоминаю этот случай. Где теперь тот офицер-мародер, который пытался жить легкой наживой, за счет здоровья и жизни таких, как я? Воспоминание о нем осталось жить во мне как отдаленное прошлое.

Через год я встретил Михаила в военкомате, куда я, как и он, пришел уточнить учетные данные.
- Ты где работаешь? - спросил я его.
- В “Заготзерно” - сварным...
В окошечко спецчасти его окликнула секретарша:
- Сколько у вас детей?
- Целый табун, - ответил он. Я улыбнулся его шутке.
- Я вас серьезно спрашиваю.
- Шестеро, - был ответ.
Разговор не состоялся. С тех пор я больше  его не видел.


СКУЛЬПТОР

...В реанимационную палату доставили человека, голова которого была забинтована: на опухшем лице виднелись кровоподтеки и синяки, сломанная рука была в гипсе и находилась сверху туловища пострадавшего. Он спал под действием наркоза: так решили больные, и только оперировавший его врач знал, что тот без сознания.
Пострадавшего привезли из ближайшего районного поселка: медсестра, сопровождавшая его, в официальной бумаге записала “Множественные ушибленные раны головы и туловища, перелом правой руки”, на словах же пояснила “Вылепил голову одного мужчины, а жене сообщил, что тот погиб... Понятное дело - проучили скульптора мужики, да перестарались, изувечили”...
Ночью Крамсков пришел в себя: открыл глаза и спросил: “Где я?” Дежурившая у постели жена Людмила обрадовано и в то же время осуждающе ответила: “Андрюша, в реанимации ты. Избили тебя, подшутил ты над Худяковой. Чего ты не живешь спокойно? Угомонись, сломают тебе башку”.
- Неправда все это... Никто не избивал меня... С бани упал: смотрел трубу, дымить что-то стала...
- Говори, говори басни... Покушать сможешь?.. Пей, сладкий чай, - деловито выговаривала жена, наблюдая, как муж сквозь опухшие губы цедит жидкость.
- Спасибо, спать хочу....
...С детства Андрей Крамсков мечтал стать скульптором. Любовь к лепке привил школьный учитель, в прошлом выпускник Московского художественного училища. Он подготовил Андрея так, что тот без труда стал студентом на скульптурном отделении.
За годы учебы стал великолепным скульптором в области портрета, набрался столичных манер, но не был заносчив. Получал редкие заказы: они и кормили его.
Неподалеку от его дома жил очень симпатичный мужчина. Скульптор решил запечатлеть его в каком-нибудь материале. Делал потрет скрытно: не любил показывать работу раньше времени, делал по памяти. Разговаривая с соседом, изучал черты его лица, лепил, сравнивая с оригиналом, исправляя недостатки. Он создал его в нескольких вариантах, выбрал один из них, приделал к проволочному каркасу, на который одел простые брюки и рубаху, на голову прикрепил кепку. Лицо, отлитое из воска, идеально было похоже на лицо мертвеца.
Крамсков делал эту работу, вслух выговаривая как бы присутствующей здесь жене соседа Худяковой: “Это я плохой скульптор? Занимаюсь бездельем? Скоро ты убедишься в силе изобразительного искусства, как только увидишь мою бутафорию под мертвого мужа”.
Стал ждать день, когда сосед уедет в командировку. Тотчас нанял шофера бортовой машины, сущность дела испугала того сначала, он стал отказываться, но предложенные двадцать пять рублей заставили пойти на сделку.
Шофер, увидев бутафорского соседа, испугался сначала, затем стал смеяться и шутить: “Ловко ты его состряпал. Талант у тебя... Как живой лежит... Давай, Худяков, на покой... Все там будем”...
Крамсков позаботился сообщить Худяковой о смерти мужа, для чего в магазине во всеуслышание заявил женщинам: “В командировке погиб Худяков. Везу его тело из города. Давайте, бабы, дуйте к его жене, подготовьте ее... Ждите там...”
Вдвоем с соседом положили “соседа” в кузов, закрыли борта и поехали к Худяковой. Глядя на окна ее дома, увидели в них  какие-то лица, затем с причитаниями  выбежала хозяйка: “Ой, да не уберегся ты мой дорогой! Ой, да осилила тебя смертушка! Да зачем ты нас покинул?”
Крамсков и водитель со скорбными лицами сняли с машины поддельное тело Худякова на землю. Подоспел здоровенный молодой мужчина по кличке Бугай, вдвоем с Крамсковым схватили носилки и понесли их к воротам. Ворота открылись: женщины и дети с воем и криком кинулись навстречу мертвецу, называя его по имени. Боясь преждевременного опознания подделки под мертвеца, проказники закрыли его лицо простыней. Крики, стон и плач преследовали их со всех сторон. Наконец, они внесли мертвеца в комнату, поставили носилки и быстро повернули назад, не отвечая на вопросы рыдающих женщин.
Машина, как назло, не заводилась, когда они увидели лавину женщин во главе с Бугаем, выбежавших из ворот, бросились наутек. Крамсков бросился бежать через огород, стараясь прорваться в слабом месте, которое укрепляли женщины и дети. Палка, пущенная вдогонку, догнала и спутала ноги Крамского,  заставила его перевернуться через голову. Через секунду он оказался в плену: мужики стали бить его, особенно старался Бугай. Избитого положили в кузов машины, которая вдруг завелась, подвезли его к дому. Жена с криком бросилась к Андрею, которого на его же носилках понесли в дом: сверху бросили куклу - восковое лицо соседа и одежонку. Андрей потерял сознание...
Днем в реанимационное отделение прибыл плотно сбитый молодой мужчина с папкой для бумаг, представился лейтенантом милиции, задал вопрос: “Кто вас избил и при каких обстоятельствах?”
- Сам упал, с бани... трубу смотрел: дымить стала, - ответил Крамсков.
- Точно говоришь?
- Да.
- Подпиши бумагу.
Больше месяца Крамсков лечился в больнице.
Однажды при обходе лечащий врач поинтересовался у него: “Надеюсь, что вы больше не станете осуществлять свои замыслы?”
- Я упал с бани...
Крамсков не мог простить Бугаю свое избиение. Он не считал себя безвольным и бесцельным человеком. Тайно вынашивал план мщения своему обидчику. Тихий и смирный, ни с кем не разговаривая, он ходил по поселку.
- Уделал я его здорово, больше не вздумает шутить такими шутками, - улыбался Бугай своей молодой красавице жене.
- Довольно хвастаться, иди лучше посмотри баню, а я схожу к соседке, - кинула недовольный взгляд на мужа. Одевшись, вышла за ворота.
Крамсков знал, что Бугай топит баню: дымок вился над ее трубой, увидел, как его жена ушла к соседке: он долго ждал этого случая и, наконец, он представился. Быстрыми шагами направился к реке, берега которой заросли осокой и ивняком. Задами вернулся во двор обидчика, что-то неся в мешке...
- Талантливый человек, рассудительный, что ему взбрело в голому выдумать такую шутку, - лежа на диване, думал здоровяк Бугай, вспоминая недавний случай, в котором он сыграл не последнюю роль. -  Жена недовольна моим поступком. Крамсков оказался в больнице... Как она бросила на меня недовольный взгляд. Любит, наверное, она его.
Так рассуждая, пролежал он довольно долго. Его стало тянуть ко сну.
- Чуть было не задремал подумал он, - надо посмотреть  баню, а то вернется жена - скандала не оберешься.
Войдя в предбанник, он ощутил знакомый банный запах. Открыл дверь - обдало жаром. В бане было темно. Поддал ковш воды в каменку, отстранившись от пыхнувшего из нее клуба пара. Переждал одну, две минуты, пока выйдет смрад. Теперь можно было зажечь керосиновую лампу. Когда скудный свет ее высветил все углы бани, то он, ужаснувшись, увидел подвешенный к потолку труп своей жены с полуоткрытым ртом и высунутым языком.
Бугай закричал, схватил труп, стал поднимать его кверху, надеясь освободить от удушения. Быстро сообразил, что этот прием ничего не даст. Бросился в предбанник, схватил со стены серп, резанул веревку, подхватил труп и, волоча его к выходу, задел лампу - она упала, языки пламени брызнули по сторонам, попали на перепуганного Бугая, охватили его одежду огнем.
Он бросил труп только тогда, когда выволок его во двор, стал ладонями тушить загоревшуюся на себе одежду, при этом крича во все горло. Спасла кадка с водой, которая стояла на случай пожара рядом, он бросился к ней, черпая ладонями воду, стал обдавать себя. Ошалев, бросился в ворота, налетел на свою жену, испугавшись, шарахнулся в сторону.
- Что случилось? - закричала жена.
- Там, там!.. - потеряв дар речи, с трудом произносил муж и все указывал в сторону двора.
На траве жена увидела кучу одежды и голову женщины в платке - она узнала в ней самое себя. Сразу поняла, что это проделки Скульптора...
Глиняную голову в суматохе унесли мальчишки. Изучив, разбили камнями, сделав из нее мишень. Главной улики для суда не оказалось, как ни доказывали пострадавшие от пожара муж, по кличке Бугай и красавица жена Светлана.
Не мстил я ему. За что? В тот раз я с бани упал. Бугай, извините, Михаил Семенович, тут ни при чем. - А про себя подумал: Вот она, сила искусства.


СТЕРЛИТАМАКСКАЯ ЗДРАВНИЦА АЛКОГОЛИКОВ

16 декабря 1972 года
Вчера вечером я прибыл в лечебно-трудовой профилакторий, коротко называемый ЛТП. На все вопросы врача отвечал: “Нет”.
- Считаете себя алкоголиком?
- Нет.
- Что-нибудь беспокоит?
- Нет.
- В лечение верите?
- Нет. Пока нет. Я доброволец.
- Нужное верить, - сказал врач. - Здесь все добровольцы.
Я вышел из кабинета. Пройдя пятидневный карантин, меня поселили в секцию первого отряда, устроили на работу мотористом на силикатный завод.
Войдя в секцию, я увидел множество двухъярусных коек: часть из них имела опрятный вид, другая - наоборот: это наводило на мысль о существовании двух классов людей. В самой же секции было чисто. На неряшливых койках, под стать им, сидели их хозяева: они что-то орудовали напильниками.
Я огляделся. Одно свободное место было на втором ярусе кроватей, куда я и определился. Сверху был хороший обзор, я стал разглядывать лечащихся. Прямо подо мной сидел смуглый парень. Он доделывал перстень. “Неплохо у него получается, - подумал я, - из него может выйти прекрасный ювелир. День проводят в полезном деле”, - оценил я деятельность мастеров.
По секции из угла в угол ходил худой мужчина лет сорока с красивыми пышными усами и шлифовал наждачной бумагой трубку из эбонита с видом собачьей головы. Он до того увлекся своим делом, что не обращал внимания на окружающих, которые то и дело обращались к нему с вопросами.
- Может, и мне этим же заняться? - с восторгом подумал я. - Срок большой, полтора года, все равно делать нечего.
Как на  экскурсии, я стал обходить ювелиров, в руках которых, на мой взгляд. Рождались шедевры искусства: медальоны, перстни, крестики и авторучки.
Неожиданно в секцию вошел отрядный. Ювелиры, как сговорившись, вмиг попрятали свои изделия. Отрядный прошел по секции, сделал замечания относительно заправки коек и вышел. Ювелиры вновь принялись за свою работу. На мой вопрос одному из них: “Почему все так всполошились?” - он нехотя ответил: “Узнаешь со временем”. И я узнал. Оказывается, ювелиры, которым я так сначала позавидовал, свои, тщательно проработанные изделия, сплавляли любым путем, а на вырученные деньги набирали спиртного. Многих из них, уличенных в этом занятии, сажали в изолятор. “Так вот почему они то и дело поглядывали на дверь, когда кто-нибудь входил в нее”, - подумал я. А тщательная обработка изделий ими была всего лишь гарантией надежного сбыта их.
Мне сразу опротивело это занятие, и я навсегда остался врагом таких горе-ювелиров. Стало грустно: ни на что больше не хотелось смотреть.
Ко мне подошел немного знакомый парень, виделись раньше в родном городе: после нескольких дежурных вопросов и ответов он предложил почитать свои стихи, протягивая толстую тетрадь: “Здесь один парень  сочиняет, вон тот, смуглый”.
Я и сам баловался стихами, кое-что понимал в них, взял тетрадь,  втайне не надеясь отыскать в них что-нибудь достойное (мало ли пишут и мало ли самодеятельных поэтов), стал читать:
Пить так пить, никого не виня,
В моей жизни опять прореха.
Я умру, ты скажи про меня,
Пьяный в стельку другим для смеха:
“Он погиб, но погиб на лету,
В синем небе, в лазурной выси.
В людях видел, ценил доброту,
Смелый вылет прекрасной мысли”.
Так не скажешь, тогда уж никак,
Не клейми в своей речи позором,
Он подох, пропивая пиджак,
На глазах у людей под забором”.
Позже я узнал, что он закончил четыре курса нефтяного института, что исключили из него за пьянку. Пьянка привела его сюда...
Я захотел поближе познакомиться с ним, после представления наших имен друг другу я сказал, что начал читать его стихи и что интересно, какое у него образование.
- Два класса,- ответил он просто.
Я не поверил. Он по-прежнему сидел на своей койке, окруженный собеседниками: они с интересом разглядывали его работы, считавшиеся здесь лучшими.
Я оставил его и погрузился в размышления.

20 декабря.
Я на работе. Бригадир у нас Глазков Иван. Работа у меня нетрудная: нужно следить за транспортом, чтобы все время подавал песок, да в конце смены сделать уборку. Ко мне подошел бригадир и стал меня учить тому, что я сам давно знал. Мне это не понравилось.
- Перекур, - сказал он мне, и мы поднялись наверх. На скамейке сидело несколько человек. Среди них тот самый усатый, который когда-то молчаливо ходил по секции и шлифовал трубку. Было заметно, что все они выпившие. “Садись с нами,  - сказал один из них, - сейчас будем пить”. Я сел, но пить не собирался. Они достали несколько бутылок политуры, которая готовится на спирту и употребляется в мебельном производстве, принесли воды и соли, и занялись тем производством, который известен всем алкашам. Пили по очереди, пользуясь одним стаканом. Дошли и до меня.
- Не буду, сказал я.
- Пей! - закричали они на меня. - Ты что,  не такой же, как мы, что ли?
- Не буду! - твердо повторил я. - Я сюда не пьянствовать приехал.
- Ты, доброволец, половинку зарабатываешь?! - орал какой-то парень, которого называли Сашка.
- До половинки мне еще далеко, но пьянствовать я не буду, - убежденно проговорил я  и отошел в сторону.
- Ладно, черт с ним,  смирился Сашка,  - нам больше достанется.
И он снова занялся известной процедурой, а я, чтобы не лезть на рожон, вышел на улицу.
Стояла морозная погода. Сквозь полумрак тумана, окутанные инеем, виднелись силуэты деревьев и проводов на электрических столбах. Бульдозер С-100 в облаках пара и дыма подгребал песок.
Я направился в цех, где работали и съемщики силикатного кирпича.
Трудная профессия съемщика. Стоя в полусогнутом положении, он должен был за каждую подачу станка успеть взять кирпич и положить на  вагонетку, иначе будет завал.
По дороге я встретил Валерия Царева, красивого стройного мужчину, бригадира съемщиков. Я подумал: “Ему бы только играть роль Ивана Царевича в сказках, а он за свою ветреность находился на лечении уже другой раз.
- Здорово, Виктор Архипович,- обратился он ко мне, - что ходишь, делать нечего?
- Да, нечего, - ответил я, не желая вступать в разговор с ним. Царев пошел дальше, кидая шутки налево и направо, а я, обойдя цех, вернулся на рабочее место. В цеху глазам моим представилось следующее зрелище: Сашка, раскинув ноги ножницами и храпя, спал на полу. Бригадир Глазков, распустив губы, как у лошади, с пеной во рту, что-то бессвязно бормотал, полузакрыв глаза, спотыкаясь, бесцельно бродил по отделению.
Танабердин Миша что-то доказывал какой-то девахе, прибывшей неизвестно откуда, пользуясь такими средствами общения, как жаргон, мимика и пристальный взгляд. Я подошел к ним, они пили вино.
- Выпей с нами, - предложил Танабердин.
- Не стоит, - ответил я.
- За кого ты принимаешь эту женщину? - спросил он меня, приставая.
- Женщина как женщина.
- А меня за кого ты считаешь?
- Рыбак рыбака видит издалека, - иронично ответил я.
- Ты понимаешь глубину этих слов? - обратился он к ней.
- Ладно, Миша, не обращай внимания. - Она запела.
Нет, ты слышала, что он сказал? - пристально глядя ей в глаза, спросил он. Я получил удар в живот. Это было так неожиданно, что я не успел среагировать. Видя мое замешательство, он лягнул меня в другой раз. Я хотел схватить за ноги, и приподнимая кверху, опрокинуть, но вовремя сдержался, не желая попадать на заметку начальству. К нему подошла деваха и, взяв его за культяпую руку, отвела в сторону...
Половина срока. Что лечащийся не сделает для нее! Сколько она огораживала от плохих дел. Нарушители были только те, кто уже ее потерял. Ведь и я сейчас, чувствуя физическое преимущество перед таким ничтожеством, разве не смог бы оказать должного сопротивления? Но всегда, везде, где бы лечащийся не находился, если у него нет нарушений, он всегда помнил об этой половинке. Сколько раз я видел, как лечащиеся, повздорившие друг с другом, стоя против друг друга, намахивались кулаками, не смея ударить. Причина - половина. Как все ждали ее и счастлив был тот, кто по ней уходил досрочно. Лечиться здесь я напросился добровольно, веря в медицину. Половинка срока для меня была более, чем важна...
Оправившись от транса, я услышал шум подъезжающего автомобиля. В дверь вошло несколько дежурных с вахты: погрузив лежачих и стоячих, как мешки с картошкой, уехали доставить горе-героев в изолятор. В секцию я шел один: бригада распалась, завтра дадут новых - на песок желающих много. В секции я увидел “козлятников”, по-другому, любителей домино. Своим истерическим поведением надоедали окружающим. И без того неважное настроение у меня понизилось. Как я их ненавидел! Ни на что лучшее неспособные, они готовы были целыми днями забивать “козла”. Шум, крики, спор, хохот - всегда сопутствовали их пустому занятию.
Приняв безразличный вид, здесь я переменил свой характер, чтобы держать дистанцию со всеми, особенно пустыми и никчемными людьми, а жить по поговорке: “В волчьем стаде - жить по-волчьи” здесь не подходило, холодно поздоровавшись, направился в столовую, на ужин. Отыскал свой стол. Познакомился с коллегами по блюду.
На ужин принесли пшеничную кашу и рыбу. Хлеб был черный, для здорового человека это полезно. Поужинав, я направился к знакомому художнику, тоже из моего города.

Войдя в мастерскую, увидел стоящего спиной ко мне Анатолия Новикова: он писал картину.
- Здорово, Анатолий.
Он обернулся.
- Здорово,  ты тоже сюда?
- Да, добровольцем... Рисуем?
- Вот, надо закончить, десять рублей дают. “Венера перед зеркалом” называется. Ты на какой срок лечения, доброволец? Ха-ха-ха...
- Полтора.
- И мне полтора, половину уже отслужил.
- Досрочно рассчитываешь? - спросил я.
- Нет. Половинку уже пропил. Девяносто суток изолятора, меня даже из зоны не выпускают.
- Плохо, Анатолий.
- Сейчас будет кино, пойдем, там поговорим.
Про художника Новикова знал я давно: он был лучшим портретистом в нашем городе. В свое время по приглашению священника расписал церковь, за что в среде художников его прозвали “богомаз”.
В столовой, где демонстрировали фильм, дежурный расставили скамейки: их тут же заполнили лечащиеся. Чтобы как-то убить время до начала сеанса, они колотили друг-друга кулаками в спину, ничего умнее не придумав. Особенно доставалось тем, чья внешность имела какое-то отличие. Не принимавшие участия в такой игре хохотали на весь зал.
- Видишь того в балахоне, - Новиков указал на подвижного сухого мужичишку, которому доставалось больше всех, - его зовут Баба-Яга.
- Зачем? - спросил я.
- Не знаю, зовут так и все: Баба-Яга, Старуха, Бабушка, Бабуля. А вон тот, в очках, в шизо лезвием себе живот резал. - Новиков поглядел по сторонам, кого-то выискивая, усмехнулся: “А того, что смотрит сюда, зовут Шпагоглотателем: он проглотил болт и гвоздь”. К нам подсели двое.
- Матросов, - сказал здоровый сильный парень, знакомясь со мной.
- Чепурин, - сказал другой.
- Се ваши художники липовые, - сказал мне Матросов. - Чепурин всем им нос утрет.
-Что? Новиков плохо рисует? Да он Ленинградское художественное закончил, - возмутился я.
- Только он и может, остальные самозванцы.
Я согласился с ним. Были здесь плохие буквописцы, говорившие о себе, что закончили Академию художеств: только знающих и понимающих толк в искусстве провести за нос было невозможно.
Чепурин, высокий и молодой, не вступал в беседу с нами.
“Может быть, он действительно феномен своего дела”, - мелькнуло у меня в голове, - сидит, молчит, с нами не желает разговаривать. Возможно, он и нас видит насквозь. Мне очень хотелось с ним поговорить, но, сколько я не обращался к нему, он глянет в мою сторону, что-то скажет неразборчиво и снова остается таким же неразговорчивым и одиноким. Наконец, начали демонстрировать фильм.
Он мало интересовал меня, зато я обратил внимание на то, как реагируют алкаши на эпизод, в котором показывают распитие спиртных: поднимается шум, отдельные выкрики, всем алкашам хотелось быть на их месте. Особенно буйно реагировали они на эпизод из кинофильма “Четыре танкиста и собака”, когда один пьяный, не завернув кран у бочонка с вином, вышел из какого-то помещения. Что тут творилось! Отдельные алкаши даже повскакивали с мест, так им было жалко вино, обильной струей вытекающее на пол...
15 января.
Сегодня на рыгаловку. Я давно и с особым трепетом ждал этот день. Про нее так много говорили! Рыгаловка - самый трудный промежуток в лечении, курс которого рассчитан на два месяца.
Я вошел в наркологический кабинет. Кругом стояли порожние тазы. Над ними, держа рюмки с водкой, склонились лечащиеся алкоголики. Сестра мне сделала укол амопорфина, велела выпить пять кружек теплой воды, затем подала рюмку с водкой, и я сел на скамейку, склонившись над тазом.
Напротив меня сидел пожилой мужчина с длинным носом, на искаженном лице которого читалось отвращение к алкоголю. Вдруг он вытянул шею, прогнувшись в спине, с диким криком выпустил из себя большой сноп воды... Я отвернулся, чтобы не видеть этой ужасной картины, затем отвращение сменилось смехом. Рыгали и остальные, расплачиваясь за плоды пьянства. Я смотрел на этот концерт и ждал своей участи. Результата не было. Сестра дала мне какой-то порошок, надеясь этим вызвать рвоту. Ничего не помогало. Я уже выпил три рюмки водки, не испытав к ней отвращения, и неприятным ощущением обливаясь потом, ждал конца этой церемонии.
Лечащиеся постепенно вставали и, отметившись, уходили. Не получив должного результата, вышел и я. Так продолжалось каждый раз. Наконец рыгаловку мне отменили, как неподдающемуся этому лечению и назначили витамины.

1 февраля.
Как-то раз, выходя из секции, я увидел на крыльце много народа. Стараясь узнать в чем дело, подошел и увидел высокого костлявого мужчину, который, сидя в свойственной ему позе, показывал фокусы. В ход шли различные предметы, которые на глазах у присутствующих исчезали из его рук и вновь появлялись. “Тоже наверное имеет двухклассное образование”, -  подумал я про него.


МОЙ МЕТОД ЛЕЧЕНИЯ

Для тех, кто желает бросить пьянство, никакого лечения не существует. Если даже на первых порах у алкоголиков и появляется отвращение, то в последствии без подкрепления соответствующим лечением, оно проходит и алкоголики продолжают пьянствовать.  Таких алкоголиков, не желающих расстаться с пьянством, нужно не лечить, а пугать. Запугивание - есть сильнейший метод исцеления от спиртных. Будь то антабус или другое более эффективное средство, лишь бы алкоголик знал, что при первой выпивке в процессе реакции с алкоголем наступает верная смерть. К несчастью, такие случаи бывают редко, поэтому лечившиеся от алкоголизма продолжают пьянствовать.
Могу назвать свой метод воздействия на алкоголиков. Мне, неоднократно лечившемуся от алкоголизма, хорошо известно пересекающее воздействие от наркотиков.
Алкоголики должны знать, что они совершают столько зла, что достойны нести смертный приговор.
1 метод. Мой метод заключается в том, что всех алкоголиков, особо опасных, ставить на учет в особый диспансер. Каждое утро, в определенное время они должны проходить врачебно-карательную комиссию. В зале единственный проход, ведущий к врачам. В проходе с особо страшным грохотом бесперебойно работают огромные ножи. При входе к врачам ножи временно выключают. В процессе работы комиссии ножи продолжают работать, внушая страх. Прошедшие врачебную комиссию, алкоголики заходят в клетки - по одному в каждую. Клетки закрываются. Данные комиссии оглашаются как приговор. Клетки приходят в движение. В проходе каждая из клеток на мгновение останавливается. При необходимости врач может нажать кнопку, чтобы сработали ножи, и клетки движутся дальше. В определенном месте клетки раскрываются, выпуская больных, а клетки с погибшим алкоголиком движутся дальше в глубь зала.

Уверен, после одного, двух случаев гибели алкоголиков в результате такой работы врачебно-карательной комиссии, пьянство, злоупотребляющих алкоголем прекратится на 100%.
2 метод. Врачебно-правовая комиссия, работает с “черным списком”, суд, 10 лет изоляции. Но этот метод менее эффективен.
3 метод. В изолированной камере с удобствами опаивать алкоголиков из “Черного списка” до тех пор, пока он не погибнет от отравления организма. Первые сутки - водка и еда, затем только водка, ни воды, ни еды. Менее эффективный способ.


НЕФТЕСБОРНОЕ УСТРОЙСТВО

Разлить в море нефть немудрено, а вот как собрать ее.
Изготовим огромную воронку из полиэтилена или дюралюминия. Опустить на воду, покрытую слоем нефти, конусом вверх, станем погружать ее. Нефть, по мере погружения воронки, станет сгущаться и утолщаться в верхней части конуса, и наконец, забьет небольшим фонтаном. В верхней части конуса изготовим устройство с отводной трубой, по которой нефть самотеком (возможен забор насосом) станет сливаться в резервуар. Основание воронки может круглым или квадратным.
Погружение воронки при помощи гидроштанг или самопогружением.


ДНЕВНИК АЛКОГОЛИКА

30 декабря 1977 г.
Народ готовится к Новому году, многие навеселе, берут вина.
31 декабря.
У меня ведется на бутылку красного. Как хочется выпить, но я не думаю и держусь! Куда ни иду, а мысли и ноги в магазине.
1 января 1978 года.
Новый год. На красную ведется, но я болезненно держусь.
2 января.
Вечер. Ходил в магазин за маслом. В кармане 3 рубля... В голове - вино. Могу набрать на два красных, хотя деньги не мои, но меня ждет и надеется мать. Обычнейшая борьба. Взял масло, подхожу к дому. Навстречу двое алкашей, просят двадцать копеек. Как хотелось выпить и идти с ними!
Стал думать и воздержался. Держусь, креплюсь, борюсь с собой, а как плохо стало с головой и сердцем! Кажется, даже поднялась температура от отчаяннейшей борьбы с собой. Я даже испугался от того, что так легко и болезненно можно сорваться, а из этого - гибель.
Мучают тревожные сны.
3 января.
Переборол себя, перегорела жажда, весь день чувствовал себя хорошо. Значит, приступы проходят, надо помнить и не поддаваться обману алкоголя в бесконечном тяготении.
4 января.
Странное явление с организмом. С вечера нет сна. Кошмарный сон в течение трех часов. Бодрствующее состояние в течение такого же времени. К утру болезненный сон с щекотливым состоянием в голове. Весь день клонило ко сну.
6 января.
Сильнейшее желание выпить, хотя думаю заглушить это сознанием это чувство и болезненно держаться. Шел в контору с желанием выпить. Деньги не давали, а если бы давали, какое мученье держаться, а надо. Держу себя наперекор всей подлости. Приступ у меня отходит ночью, тогда до меня доходит рассудок и я ругаюсь на самого себя. Вечером узнал, что дают деньги. Сразу захотелось выпить. Дома был брат. Пошли вместе с ним в контору. Немного получил. Хочется взять вина. Идем с братом домой. Ноги без бутылки не идут. Вошли в дом. Думаю, как выпить. Иду в магазин, беру бутылку. Другую и пью четыре дня, вернее, три, четвертый - вынужденно. А какое было чувство на пятый день! Невероятный страх, колотье всего тела, особенно в руках, сжимание сердца при засыпании. Тупое сжимание в груди, горле, отвратительный жар, бессонница. При повороте головы - глаз помрачение. Пьянство без конца... Сжимание головы проволокой. Много курил. На шестой день опять выпил, но мало, в пределах трехсот граммов. Не отказался бы еще, хотя знал, что ни к чему. К вечеру была пятерка денег, как можно было с ней сорваться, но не было сильнейшего желания выпить, и я сдержался, наверное, только потому, что деньги мать дала на хлеб, и так я делал ей много подлости. Нервная система расшатана водкой, а из этого все последствия...
15 января 1978 года.
Четвертый день трезвости, как это много для алкоголика! Много потому, что невозможно остановиться. Лежишь, страшное состояние, страх, сходишь с ума. И единственное спасение - водка. На другой день то же самое, и так без конца. А какое мучение, когда остановишься. Страшно вспомнить. Даже и сейчас не нахожу места. Но теперь я бросил пьянство. Хватит мучить себя, мать и других. Буду вести подготовку к женитьбе. Только болезненно держаться от спиртного. Я с собой еще не боролся. Нужно думать, без конца думать!
20 января.
Дают аванс. Думаю, что получу, жду конца работы. Такое расстроенное желание выпить! В этот момент невозможно бороться с собой. В голове шум, свист и монотонное желание выпить. Это алкогольный приступ. Если бы в этот момент я получил бы деньги, то точно взял водки, вот в какие моменты нужно беречься, в больном состоянии неохота: что делать? Но нужно бросать,  ночь мне подсказывает правильно.
Мой советник - ночь после недолгого сна! Вот кого мне нужно слушать! Ночь снимает с меня маску алкоголя. Страх, страх, страх! Сейчас его у меня нет.
5 февраля.
Прошел отпуск. Вчера представил, что получил деньги. Сразу голову одело помрачением. Страшно захотелось выпить (неохота вспоминать, нет настроения писать).
Алкогольный приступ. Сегодня весь день хочется выпить. Борюсь, думаю, но если бы дали деньги, точно бы взял. Сейчас вечер, магазин закрыт,  пыл  в какой-то степени спал, но от борьбы с собой чувствую себя плохо,  значит не начинать.
Хотел съездить в отпуск. Натура поганая, подсказывает пропить деньги в другом месте, это не езда. Прижми хвост!
7 марта.
Выпил триста граммов водки. Хотелось еще, но больше не было. Утром раскаивался даже за эту дозу. Целый день чувствовал себя с похмелья. Пришел к выводу: никогда, никакую дозу не употреблять...
Скручивает пальцы на руках, утром побаливает печень.
Бросить навсегда с 9 марта 1978 года.
Только с этого дня войду в здравый ум...


МЫСЛИ

Человек-товарищ приносит мне всегда водку в любом количестве, и я пью.
Он меня постоянно ругает, что я сильно пью, делаю прогулы, дебоширю, а сам всегда снабжает меня водкой, которую я покупаю у него по завышенной цене. Недавно я узнал, что он снабжает не только меня, но и других, и тоже ругает и разъясняет вред пьянки.
Как мне избавиться от такого товарища, который снабжает меня вином?

Картофелеуборочный комбайн изобретали сто лет: сто лет про него молотили, наконец выпустили, а он половину картофеля оставляет в земле, половину дробит и выбрасывает с землей и ботвой, а его продолжают хвалить, так и советскую власть.

Книга - это есть память прошедших поколений.

Как народу легче бросить пить: когда заводы не станут выпускать вино, или будут продолжать?

Старый муж любит молодую красавицу жену.

Бороться не с алкоголиками, а с винными магазинами и самогоноварением.

Появляются ли какие-нибудь животные сейчас? Почему происхождение животных на земле произошло когда-то. А сейчас не происходит? А может создать искусственно?

Спрашивать у народа: довольны ли они выпуском той или иной продукции?

Система преподавания:
1-й день - математика.
2-й день - физика,
3-й день - химия,
4-й день - литература,
5-й день - русский и т.д.

Детей брать у красивых и умных женщин (у красавиц) и у красавцев-мужчин, создавать между ними браки.

Погоду правильно говорят термометры. А не люди.

Я ночью сплю мертвым сном, а кругом кипит жизнь: в это время я мертвый, меня нет, я проснулся  - я народился.

Бумагу не на папиросы, а на книги: сколько будет дополнительных хороших книг.

Уже я столько не пью, а если запью, тот этот промежуток времени убью напрасно.

Се люди переживают когда-то одно и тоже: смерть близких и т.д.

Стихотворение про смерть - творчество. Проза про смерть - творчество.

Геринг, Гиммер, Геббельс... Я сам артист.

Мы плохо думаем: инвалиды, прикованные к постели, думают лучше.

Перекур отнимает работу.

Достоверно известно, что через двадцать семь миллиардов лет Земля...

Меня когда-то не станет, но всегда кто-то будет жить, точно похожий на меня.

Достижения человека, мышей, мух, клопов и т.д.

Титаны в свои карманы...

Пушкин А.С. - Пугачева А.Б.


СЕАНС СИЛЫ ВОЛИ

...Ясный солнечный день. Повсюду кипит жизнь. Неудержимый поток людей и машин. Люди работают, ходят в магазины, на стадионы, учатся в учебных  заведениях. У каждого из них свои заботы, свои интересы. И никто не знает, что в это самое время - на противоположной стороне планеты глухая ночь, и что в эту глухую ночь на сельском кладбище сидит человек. Сидит один... Это я... Сижу в окружении крестов и надгробных памятников. Я вырабатываю силу воли.
- Это последний сеанс, - думаю я, -  и самый неприятный... А страшно трезвому...
Я на миг представил, что на глубине каких-то полтора, двух метров лежат люди, лежат молчаливые, задумчивые. Некоторые из них обезображены тлением: черные, синие, с провалившимися глазами и черной впадиной рта... Мне стало казаться, что эти люди знают о моем присутствии...
Глухая ночь... Былые венки... Надетые на кресты и памятники, они шевелились, раскачиваемые ветром. Казалось: души мертвецов вышли из под земли, и устроили могильный танец.
Я прислушался. Доносились какие-то шорохи.
Рядом упал обломившийся сук. Я заметно вздрогнул.
- Какая же большая сила - инстинкта страха заложена в человеке, что навевает его, - подумал я, - а вроде бы ничего и никогда не боялся.
Прошло два часа, как я нахожусь здесь... Еще час...
Пришел затемно и уйду затемно.
Так запланировано.


2.ПОЗНАНИЕ НАСУЩНОГО
(окончание)

Марина Репьева год как вышла на пенсию. Она, врач-гинеколог, долгое время работала в роддоме, затем вела прием в поликлинике, затем стала работать только в медицинском колледже. Она была стройной и симпатичной женщиной, само собой разумеющейся умной, что не сказывалось отрицательно на семейных отношениях со Станиславом, ее мужем.
Оба были деятельными натурами, не могли и часа просидеть без дела или занятия более масштабного -  как туристические походы.
Они объездили все маршруты, облазили все горные тропы, узнали все пещеры в их округе, другие известные места  родного края.
Много лет сплавлялись на плотах и лодках.
Имели сад и гордились перед коллегами высокими урожаями той или иной культуры, изучили новинки в садоводческом хозяйстве, передавали опыт другим.
Вынянчили внуков.
Марина как-то незаметно для себя и безболезненно перешла с работы на пенсию. Совсем недавно она съездила к родственникам в Москву, там прошла десятидневные курсы в Центре оздоровительных технологий, основанных на учении сам-чон-до  - стиле жизни, позволяющим человеку в наиболее экономном режиме преодолевать препятствия, перед ним возникающие...
Репьева сочла необходимым поделиться приобретенной наукой профессора Нарбекова с коллегами из медколледжа и другими врачами, пожелавшими поучиться  сам-чон-до, заодно пройти оздоровительный курс лечения зрения, слуха, тренировку эмоций, многое другое, в том числе - освоить технику гинекологического бесконтактного аутомассажа.
Ежедневные двухчасовые занятия заставили поверить в учение сам-чон-до даже отъявленных пессимисток: все обнаружили в себе улучшение работы органов. Поздоровевшие по-новому стали ощущать мир, в котором жили.
Сегодня Марина Владимировна давала технику гинекологического бесконтактного аутомассажа.
- Это - драгоценный подарок женщинам, и в первую очередь тем, кто отчаялся обрести счастье в интимной жизни. -  такими словами начала она свое первое занятие. - Массаж, повышая тонус влагалища, восстанавливает остроту чувственных ощущений, благотворно влияет на вашу психику.
С помощью массажа излечиваются полностью такие гинекологические заболевания, как различные глисты, миомы и многое другое из того, что официальная медицина только наблюдает и оперирует.
Женщины, очень важный момент для того, чтобы сделать такой массаж, не надо никуда ходить - ни в больницу, ни в поликлинику. Не надо томиться в очередях и зависеть от степени квалификации массажиста. Каждой женщине необходима эта процедура. И вы, представительницы прекрасного пола, не говорите мне: мне это не нужно, это для молодых, мне не до этого - мне бы с другими болячками справиться, я одиночка, от этого мне будет еще хуже, у меня нет никаких проблем с гинекологией, зачем мне такой массаж, и так далее. Ольга Онегина, вы - гинеколог, считаете ли вы это неверным толкованием.
Репьева выжидательно уставилась на свою коллегу.
- Марина Владимировна, я давно уже Коробова.
- Извини, дорогая, - виновато проговорила Репьева, а Коробова продолжила:
- Думаю, что “да” и что это новое учение, проверенное наукой, мы же сможем поставить точку в этом разговоре после ваших занятий с нами...Скажите лучше и наперед: употреблять бесконтактный массаж непосредственно или перед контактом с мужем? Или после того?
- Тише, тише, милые мои ученицы. Всему свое время. Но, если уж так хотите, то скажу: “При таком аутомассаже ощущение тепла сохраняется от 5 до 8 часов, чем после физиопроцедур или контактных массажей – 40 - 60 минут максимум, это тепло очень приятно, оно прогревает весь низ живота и поясничную область, расслабляет и вызывает желание близости. Аутотренинг непосредственно перед близостью увеличивает остроту восприятия чувственных ощущений у обоих супругов. Многие женщины начинают наконец понимать, чего от них хотят эти несносные и прилипчивые мужчины.
- У голодной куме одно на уме, - пошутила одна из женщин. - Проверим, только поскорее дайте нам инструкцию, Марина Владимировна.
- Вы, однако, хулиганка... Без аутотренинга поднимите у мужика что надо, не говоря уж о вашей заводной натуре... Я вас так понимаю, сударыня. Посмеялись, пошутили, хватит, перейдем к сути дела.
Можно сидеть, но лучше - лежать, расслабившись, закрыв глаза и чуть согнув ноги в коленях. Красавицы, ляжем на коврики. Готовы? Закройте глаза. Теперь выкиньте из головы все посторонние мысли, кроме одной: я молода, привлекательна, обольстительна, неповторима. Я желанна, все мужчины меня хотят, и вскоре будут хотеть еще больше. Не стесняйтесь, девчонки, подключите фантазию, вспомните из своей жизни какой-либо не очень скромный, но сладкий момент, представьте его себе в красках, деталях. Хотите, помогу некоторым?
- Уж будьте так добры, - попросила одна из женщин, засмеявшись.
- Вы с друзьями сплавляетесь на лодках. Вам понравился полуобнаженный торс друга своей подруги. Вы тайком видите в паху спортивных брюк привлекательную выпуклость. Она завораживает вас, вам трудно скрыть свой взгляд от ее обладателя, иной раз при движении бедрами она ясно оконтуривается. Ваш друг заметил ваш внимательный взгляд, усмехнулся.
Все время общения он был одинаково предупредителен к своей жене и вам. Вечером на стоянке, после ухи, веселья и шуток, улеглись спать, каждый в своей палатке, а перед этим вы захотели в кустики. В одиночестве уходите в тень леса. Схоронившись от чужих взглядов, вы намереваетесь присесть, как вдруг из-за дерева выходит ваш общий друг спортивного телосложения. От оцепенения вы забываете поднять плавки, сообразив, вскакиваете, поспешно оправляете одежду, растерянно бормочете: “Игорь, ты чего? Игорь, ты чего?” Уверенно он подходит к вам, обнимает за плечи, плотно прижимает к себе, вы ощущаете все увеличивающуюся плоть...
Марина Владимировна прекращает чувственный рассказ: “Думаю, с меня хватит, остальное пофантазируете”.
- Марина Владимировна, как вам здорово повезло в жизни! Прямо завидно, - снова пошутила та же бойкая женщина.
Присутствующие отреагировали дружным смехом. Смеялась и руководитель. Промакивая платочком глаза, продолжила: “Своим смехом вы можете разрушить картину воображения. Да ладно, наверстаем... Скажите, а было хоть немного интересно? Только честно.”
- Конечно, - раздались голоса.
- Ой, девчонки, он вошел в меня... Закрываю глаза и теряю счет времени...
- Не дурачьтесь, фантазируйте, вспомните что-нибудь свое... Теперь сокращайте ваши анус и промежности. Чувствуете, как тепло пошло в ваш детородный орган... Воображайте сцену дальнейшей любви... Не открывайте глаза... Минутку продержитесь в таком состоянии, запустите механизм сокращения матки... Почувствовали это? При контакте с мужем вы имеете 8-12 сокращений, при аутотренинге можете сокращать матку сотни раз. Правда, эмоционально несколько тусклое, чем обычный оргазм. Стоните, не стесняйтесь. Помните, это не может не получиться. Не получится сегодня, получится завтра. Половину сокращений проводим с ощущением тепла, другую - холода. Собираем холод в области мочевого пузыря, удерживаем 1-1,5 минуты. Молодцы, женщины. Убьем на это 12-14 учебных дней. В дальнейшем тренируем половые органы самостоятельно, не чаще 3-5 раз в неделю, до полного излечения, потом - массаж...
Тогда зачем нам мужики? - озабоченно и серьезно спросила одна из женщин. -
Штаны стирать?
- Зарплату приносить ответила на ее вопрос другая женщина.
- Всю полноту сексуального ощущения может получать только здоровая женщина... Завтра  еще будут другие уроки на эту тему. - А сейчас, девочки, в добрый путь!
Около девяти вечера Коробова прибыла в дом. Муж возялся на полу с четырехлетним словом: строили пирамиды из кубиков. Десятилетняя дочка готовила нехитрый ужин.
Держите продукты,- попросила Ольга. Муж подоспел первый, приняв пакет,  передал дочке, та заглянула в него, увидела  среди прочих кусок колбасы: “Колбаска... Мама, а у нас что, сегодня - праздник?”
- Да, доченька, мама пришла с работы, у них сегодня колбаску по талонам давали.
- Слушай, муженек, теперь я с тебя не слезу. Марина Владимировна нас такому учит... Скоро тигрицами любви станем.
- В чем это выразится? - заинтересовался сообщением Коробов.
- Не думаю, что станет хуже, если я научусь запускать себя в дело.
- А разве ты была обижена моим вниманием? Визжать не разучилась...
- Пошляк ты,  дорогой. Не мог получше слов подобрать, а еще эстетический институт окончил.
- На работе путевку выделили в Сочи... Послезавтра лечу... Ошарашили неожиданно... Я так хочу увидеть Кавказ... Хочу увидеть море...
- Ну, уж и полюбить по-новому не оставил времени. Надеюсь, что кто-то там восполнит мой пробел?
- Дорогая, ну зачем так сразу? Кроме тебя я не знаю ни-ког-го,- нараспев произнес он последнее слово.
- Неправда. Перед свадьбой один из супругов уже должен уметь делать это хорошо. Я узнала тебя профессионалом. До свидания, милый.
- Идемте за стол, - донесся с кухни голосок дочки.

*  *  *

Гульнара Альфредовна подкатила на джипе к своему шикарному коттеджу только в восьмом часу вечера. Работала она зам начальником отдела сбыта в одном из больших предприятий областного города. В режиме ее работы было реальным  приезжать домой поздно. Сегодня как раз выпал такой день: привезли срочный груз. Нужно было выгрузить его и сдать на склад. Кладовщица торопила грузчиков, выговаривая Гульнаре Альфредовне: “Могли бы завтра разгрузить. Постоял бы груз, ничего бы ему не сделалось... Ребенка из садика теперь муж заберет”...
Слушай, моя подруга, завтра цеха уже утром получат детали, а запустить машины на четыре часа раньше, пусть даже на столько - большое дело... Не обижу премией...
- Вы только говорите так... Обещанного два года ждут. Ну-ка, мужички, подналяжем...
Гульнара Альфредовна  жила одна. Совсем недавно она выдала свою восемнадцатилетнюю дочь замуж, выдала, как она посчитала, удачно.
Ее единственным другом была овчарка, пристегнутая в цепи и проводившая все время в ожидании хозяйки, то бегая по проволоке вдоль двора, то в конуре, положив голову на лапы. Хозяйка вводила ее в дом, перед этим вытерев лапы от грязи.
Богатая обстановка комнат несколько окрашивала одинокую жизнь Гульнары  Альфредовны. Кофе  и газеты - первое дело, которое делала по приезду с работы. Кормила собаку разогретыми котлетами.
Сидя в кресле, забывалась получасовым сном: ей было достаточно этого, чтобы еще часов пять-семь быть деятельной. Ее сильная натура позволила ей построить и этот коттедж, и стать одинокой: муж любил диван и большую часть времени проводил на нем, чаще в горизонтальном положении, никогда никуда не спешил, а если что-то и делал по дому, то после неоднократного напоминания и скандалов.
Однажды она полюбила симпатичного спортивного мужчину, командированного. Они по каким-то только им ведомым признакам поняли, что нужны друг-другу. Провели несколько шикарных дней и вечеров. Приходя домой, встречала скучного мужа, только она появлялась на пороге дома, задавал, казалось ей, твердолобый вопрос: “Ты где пропадала?” “Срочная работа была”,- отвечала она и переходила в наступление, - “Ты мог бы убрать комнаты, пропылесосить полы, на столе крошки не вытер, посуду, хоть ладно, вымыл, догадался, и то, наверно, кое-как. Посмотри - так оно и есть. Жир вот по краям... Где у меня глаза были? Ну, скажи, на кой черт ты мне нужен? По лотерее что ли мне достался? Весь диван пролежал...”
Вечер проводили молча, перебрасываясь лишь в случае необходимости дежурными фразами. В такие дни мужу и думать было нечего о совместной постели.
Сидя в кресле перед работающим телевизором, Гульнара Альфредовна закрывала глаза, мысленно смаковала только что пережитую связь: поцелуи, горячее дыхание, руки, в истоме вытягивала ноги, спину, грудь. Если же иногда (в целях конспирации) приходилось выполнять супружеский долг, то вместо мужа представляла того инженера из чужого города...
Дочери исполнилось лет двенадцать, когда родители расторгли брак. Гульнаре Альфредовне думалось: “Любить разных слаще, и не надо быть им обязанной ни в чем, что сначала она отдохнет от такого замужества, а уж потом выйдет замуж, если, конечно, встретит достойного мужчину, что выйдет по любви, что она еще придет к ней”.
Сегодня она истосковалась по мужской ласке, в груди было томно, да и внизу живота что-то ныло и просило.
Перекусив на скорую руку: две сосиски и кусочек булочки: начала готовиться в любимый ресторан, что был расположен ближе к краю города, где не встретят знакомые и не распустят сплетни на службе.
В ресторане все было схвачено: и швейцар, и официанты, и зав. Производством:
- Гуля, за ваш столик мы определили мужчину красавца, в вашем вкусе...
- Спасибочко, держите, - сунула в карман фартука официанта зеленые бумажки.
- Приятно провести время.
Усаживаясь за столик, как водится, спросила разрешения у мужчины, сразу ей понравившемся.
- Пожалуйста, а то мне скучно без кого-либо,- сказал тот. Официант, триста коньяка, хорошей закуски на ваш вкус, плитку шоколада. Вы не против?
- Гуля.
- ...Гуля. Вам, как и мне, наверное, скучно?.. Простите, заметил я, что официанты здесь какие-то расторопные.
- Может быть... Вы не представились, вы - командированный?
- Да. Из города М., зовут меня Сергей.
Вскоре завязалась дружеская беседа. Пили, танцевали, постепенно выпытывали привязанности друг друга. Сергей открыто говорил о работе, жене. Это входило в планы хитрой женщины - выпытать: женат ли ее новый клиент, это давало ей гарантию безопасного контакта.
Гульнаре Альфредовне не стоило труда намекнуть мужчине, что она скучает и не любит ночей в одиночестве: “А не стукнет ли мне за вас кто-нибудь по затылку, да не сбросит в кювет?”
- Что вы говорите, Сережа?! Я совершенно одинока. Идемте, поздно уже.
- Ладно, Гулечка, я верю вам, у вас глаза честные и прекрасные...
Было ближе к ночи. На улице она подвела Сергея ближе к джипу: “Прошу, мой избранник”.
- Вы на машине? Вы же выпили?!
- Пустяки, сто граммов мне не помешают. Едем.
По дороге ознакомил сотрудник ГАИ, как оказалось, знакомый Гули: “Это вы, Гульнара Альфредовна? Прежним маршрутом следуете? Счастливо. Это так от вашего друга алкоголем разит?”
- Да, дорогой. - Сунула доллары в руку постового, как бы нечаянно оказавшуюся в салоне автомобиля. Через несколько секунд езды она упрекнула постового: “И так вот всегда... Прямо охамели, то один, то другой...”
- Гуля, да вас здесь многие знают, вы прямо как знаменитость киношная.
- У них своя дорога, Сережа...
Ночь провели превосходно. Хозяйка была любвеобильной и изобретательной.
Проснулись в семь утра. Договорились снова встретиться: Гуля должна была показать ему город и картинную галерею: “Дружок мой всегда дает такие поручения: он сам художник и выставляет картины, даже институт закончил по этому делу. Правда, сейчас в службе сбыта работает. Обидится, если о ваших художниках не расскажу, каталог выставки не привезу. научил понимать картины”.
В понедельник, оформляя нужные бумаги, Сергей, выждав очередь, вошел в кабинет замначальника службы снабжения. За столом сидела Гуля, его ночная хозяйка. Сухим, начальствующим тоном, глядя сквозь огромные темные очки в упор на вошедшего, спросила: “Так, что у вас?”
- Гуля, бумаги подписать надо.
- Гульнара Альфредовна - читать надо было табличку на двери.
- Позвольте, мы ведь с вами знакомы.
- Что вы говорите? Мужчина, давайте ваши бумаги и освободите кабинет. Я вижу вас впер-вы-е, -  произнесла женщина-начальник, выделив последнее слово. Посмотрела бумаги командированного, поставила подписи.
- Можете быть свободны.
- Пока, - растерянно оборонил Сергей, покачав головой.
В три часа дня, как условились, они встретились.
- Гульнара Альфредовна, почему вы меня так встретили? Почти двое суток трахались - и вы не знаете. Что, неужели я так плох в постели?
- Я вижу вас впервые. Оставим этот разговор, так сказать - расследования.
Целую неделю Сергей Михайлович Коннов пробыл в командировке: побывали с Гульнарой Альфредовной и в картинной галерее, и в цирке, и в театре, и все за счет щедрой татарочки Гули. Даже ездили за город на природу, делали шашлыки и любили друг друга.
На прощанье она всплакнула: “Сережа, не думай звонить или писать мне. Приедешь в командировку - двери для тебя всегда будут открыты. До встречи”.
За ужином семьи Коробовых дружно съедала приготовленную дочкой еду, нахваливая ее умелые ручки. Потом пили чай с колбаской. Папа только попробовал маленькую колбасочку, сказав: “Ольга, колбасы, что ты приносишь, мне и на один раз досыта не хватит. Ешьте сами, вон сыночек как облизывается... Говорят, инфляция страшенная сказалась на ценах на продукты”.
- Папа, а что такое инфляция? - спросила дочь Ирина.
- Это новое слово, дочка. Говори его с буквой “л”. Ин-фля-ция. Можно в словаре иностранных слов посмотреть. Как я понимаю: продукты становятся дороже, а деньги дешевле, дают их меньше. На нашу с мамой зарплату теперь еды купим - мизер, а еще одеваться и обуваться надо.
- Говорят, коммунисты виноваты, - вставила свою информацию мама. - Так, дети, покушали, идите в зал играть. Спасибо, доченька, за хороший ужин. Ты здорово выручила маму.
Дети под ручку убежали в соседнюю комнату.
Допивая чай, Ольга сказала городскую новость.
- В гараже опять задохнулись молодые люди. Ведь пора бы запомнить, что можно угореть от выхлопного газа машины... Отключали бы что ли двигатель... Видите ли, холодно ночью... Август на дворе...
- Тогда бы они и впрямь простудились. Права песенка: “От любви никуда не денешься”. А помнишь, из конструкторского бюро холостая девятнадцатилетняя чертежница угорела с соседом по площадке и тоже в гараже. Он как бы только вчера жену в роддом отправил, а на следующий день погиб на боевом посту, исполняя мужской долг...- Коробов сделал паузу, как-то сразу повеселевший, закончил: - Сучка не захочет - кобель не заскочит.
- Перестань, все вы мужики одинаковые!
- Дорогая, плохо, что вы все разные. Вот и ты, чего сорвалась?.. На Кавказ уезжаю без тебя, поэтому? Путевка то не семейная.
- Скатертью дорога! - сказала обидные слова Ольга. Вадим не любил оставаться в долгу: “Пришла с каким-то изобретением. Попробовала на себе бы. Что сорвалась? Женскую честь спасала? Так это, милая, любовь. Из-за нее народы воевали. В Армии стрелялись, в тюрьмы садились... Наш брат  - мужики мало ли на двоих детей женились, растили, как своих. А прошлым летом увидел такую сцену. На даче, помнишь, поехал туда отдохнуть, от шума городского, помочь огрести картошку, в этом была необходимость, пошел за водой в родник, вдруг увидел знакомого мне журналиста Леонида, лет под пятьдесят, знаешь ты его, знаешь ты его, вижу, тянет небольшой плужок вдоль картофельных рядов, а ручку плуга держит, - о, диво, кто бы ты подумала, - журналистка Татьяна, еще и тридцати нет, мама четырехлетнего сыночка, свежая разведенка.
- Вадим, ты таким злым не был, - упрекнула мужа Ольга.
- Слушай, Коробова, дальше. Никто не знал причины их развода. Прежний муж был молод и плотного телосложения, симпатичен. И, - на тебе! - на свалку семейных разногласий. У Леонида есть двое брошенных им детей.
Я даже оторопел от увиденного, только и нашелся спросить: “Здравствуйте, ну и кто же из вас жеребец, а кто - кобыла?”
Журналисты оконфузились, остро поняв оценку их поступка, косвенно оцененных мной, их знакомым... Любовь - он чудеса творит!.. Скатертью дорога... приятные для души слова... Ничего не скажешь, - улегся в постель, зевая, закончил тяжелый разговор:
- Такая маленькая и изящная, только на руках носить, а здесь мужик мужиком. Зачем винить ее: каждый волен поступать по велению чувств и сердца... А глаза ее такие небесные и безвинные...
Незаметно уснул.
В шестом часу утра, бесшумно, как воровка, в его кровать, под бочок мужа, пришла Ольга: “Ой, замерзла. Дай, руки погрею”. Спрятала их в нише между его колен, виновато начала целовать. Олег неожиданно для себя отметил отсутствие желания любить, физическую вялость всего организма: в голове неотступно сидели слова жены: “Скатертью дорога”.
Отпуск был желанной порой для семьи Коробовых, они проводили его на даче. Там не было магазина, поэтому заранее закупали продукты. В числе снаряжения были походный котелок, фотоаппарат “Кодак”.
Хорошо было им жить в бревенчатом доме, по ночам слышать перекличку собак, а утром мычание коров и блеяние овец, которых держали старые обитатели этого уютного сельского уголка.
День начинался запоздалым утренним завтраком на летней кухне под музыку магнитофона, а то и без нее, если находилась общая тема разговора, просмотра телепередач. Затем обильный обед, короткий отдых и купание в реке. К этому времени вода прогревалась значительно, почти до парного состояния. Купание происходило не менее двух-трех раз в день.
Венцом отдыха были туристические набеги в горы, что располагались в трех километрах от поселка, они были невысокие и старые, с каменной россыпью у подножья.
Для этого вставали в шесть утра. Пешие прогулки в течение трех и более часов давали удовлетворение душе от созерцания журчащих ручейков, пересекающих дорогу путников, солнечных полян  с пышнотравьем, лучиков солнца на ветвях высокорослых берез. Все тотчас запечатлевалось на фотопленку.
Из последнего на пути ручейка в термосы набирали чистую лесную воду, чтобы потом приготовить вкусный чай.
Дорога, то под знойным солнцем, то в тени деревьев, наконец, приводила к стоянке, как правило, под тень давно облюбованного раскидистого дерева и местом, прожженным прошлогодним костром.
Разводили костерок. В создании его участвовала дочка, отыскивала и приносила сухие сучья,  потом помогала маме готовить куски мяса в суп. Сам Коробов разжигал костер, срубал рогатины и жердь, которые служили приспособлением, на которое вешались котелок и чайник.
Вся эта работа проходила с постоянными приостановками, чтобы взглянуть на окружающий мир, собрать букет цветов, сфотографировать и себя, и костер, и верхушки гор, выглядывающих из-за высоченных берез.
Часовой отдых после еды восстанавливал силы: хорошо было понежиться на прогретом солнцем байковом одеяле, ненароком уснуть, чтобы почти тотчас же проснуться, поддержать или начать какой-либо ничего незначащий  разговор.
Обратный путь. Шли, ведя разговоры, делясь впечатлениями, переживая заново увиденное и услышанное...
Каким будет отдых в Сочи, Коробов не знал. Туда он ехал со своим другом, тем самым, которому одалживал мотоцикл без доверенности. Со временем Коробов продал ему свой мотоцикл, чтобы на вырученные деньги и плюс скопленные в течение трех лет, купить “Таврию”.
Почти каждый Новый год проводили семьями.
И на этот раз они летели отдыхать вместе, работники служб сбыта и снабжения...
Самолет приземлился в Адлере. Выйдя из него, друзья удивились страшной жаре, точнее, духоте.
- А у нас тепла ничуть не меньше, - проговорил Вадим.
- Мы еще не видели Юга. Посмотрим, что днем будет... Давай, справимся у бабок, что ждут клиентов по ночам, как нам добраться до Дагомыса. Потом перекусим.
- Давай...

Утро в турбазе “Рассвет” поднимало отдыхающих из постелей, заставляло приводить себя в порядок и ждать начала завтрака.
Южные приметы были повсюду. Коробов и Коннов поселились в двухкомнатном щитовом домике, это позволило им быть только вдвоем. Стенка жилища не могла обеспечить звукоизоляцию: чихнешь - услышат соседи. Но это был сущий пустяк.
- Быт не так уж и плох, - решили друзья.
За столом в столовой, определенным столовским персоналом для каждого туриста, уже сидели две женщины лет тридцати, познакомились. Вадиму приглянулась Альбина. Позже он узнал, что она была латышка.
Пока завтракали, по динамику сообщили о предполагаемом маршруте на озеро Рица.
Вадим предложил женщинам воспользоваться предложением. Женщины охотно откликнулись.
На следующий день веселая группа туристов заполнила автобус. Двинулись в путь.
По дороге смотрели на близко подступившие к морю горы, покрытые вечнозелеными деревьями. Яркость их была настолько дикой, что Вадиму даже не хотелось разглядывать их.
- Девчонки, не знаю, как вам, а мне это пышное великолепие не по нутру. Нет наших просторов, здесь взгляд упирается в горы, - высказал свои наблюдения Вадим.
- А море? Такой простор - глаз не хватит откинуть, - поддержала беседу Альбина.
Вадим сидел в кресле напротив нее, размышляя: “Высокая, по спортивному сложенная фигура, в меру большая грудь, тонкие изящные пальчики удивительно пластичных рук, они, словно лебединые шеи плавно следовали за ее размеренной речью: овальное лицо под короткой стрижкой и удивительные бархатистые глаза, чистые и свежие как родник. Он упивался ее красотой.
- А вот грузовая машина ушла под откос, - нарушив блаженное молчание, неожиданно сказал Сергей. - Юзом назад пошла... Видать, шофер выпрыгнул, жив остался... Опять море показалось...
Все перевернули головы в сторону показавшегося простора. Море оказалось озером Рица.
- Красота! - восторженно произнесла Елена.
Остановка на озере было всего лишь часовой, успели только выпить по бутылочке чешского пива да закусить парой сосисок.
- Вадим, идемте на озеро, вот оно в двухстах метрах. Щелкните кадр-два.
Внимание Альбины взволновало его, казалось, он не существовал как плотская материя, а являл собой высокий дух: слова ее доходили до него как от существа тоже неземного, откуда-то из глубины.
Он понял, что влюбился! Куда подвелись его выдержка и хладнокровие?! Альбина заметила перемену в нем, его состояние какой-то малой частью перешло к ней. От этого ей тоже стало хорошо...
Подступы к озеру не были идеальными: каменные валуны препятствовали движению.
- Вот так озеро! - воскликнул Сергей. - Больше на котлован похоже... крутые скалы вместо берегов... Вода, правда, прозрачная. Говорят, что это озеро любил Сталин, отдыхал здесь.
- Картину с этого вида, конечно, не напишешь, - разочарованно произнес Вадим. - Д, ладно, давайте ближе к автобусу.
Он посмотрел в сторону Альбины, та стояла боком к нему, широко раскрыв глаза и слегка приоткрыв чувственный рот, руки сложены на груди.
- Альбина, - нараспев проговорил Вадим, боясь нарушить ее вдохновение, - идемте, автобус  подан.
Та словно очнулась от какого-то тайного очарования.
- Вадим, я согласна с тобой, что место не так уж живописно, но я прониклась духом того далекого времени, представила вождя в окружении подчиненных и за богатым вином и первоклассной закуской.
- Идемте, время, - поторопила всех Елена.
И опять долгая и интересная дорога домой, в турбазу. Короткие остановки на отдых у примечательных мест. Многие туристы фотографировались сидящими на ослике на фоне скал, из которых вытекал ручей, получивший название Девичьи Слезы, примерны с высоты тридцать метров он падал на огромные валуны и исчезал в них.
Сфотографировались и Альбина с Еленой. Каждый из парней помог взобраться на спину кроткого животного, честно зарабатывающего себе и хозяину на кусок хлеба.
И опять дорога домой. Неожиданностью  для друзей стало появление из пакета подруг лепешки лаваш.
- Угощайтесь, мальчики, - предложили они.
- Как раз кстати. Вот что значит женщина: она везде и кормилица, и мать, - сделал комплимент Вадим. Альбина не осталась безответной:
- Вадим, а вы, оказывается, лицемер.
- Милая женщина, это самая большая похвала в моей жизни, - воскликнул он, непринужденно взяв ее за руку, - благодарю!
Постепенно узнавали друг о друге. Вадим был очень удивлен, что его подруга - врач-терапевт. Вовремя сообразил, что говорить о том, что и его жена - врач, неразумно. Все туристы на время отдыха - люди холостые.
Ближе к вечеру добрались до базы. Ужин дожидались каждый в своем домике. Сергей высказал предположение, что его влюблен: это было заметно по его поведению, что и Альбина тоже благосклонна к его чувствам.
- Мы как-то сразу разделились по интересам, тебе - одну, мне - другую. И знаешь, вкусы наши совпали. Чувствую, неплохо время проведем, только вот влюбляться не надо. К чему? Ведь все равно разъедемся, ну, парой-второй писем обменяемся... Знаешь, давай после ужина на море махнем, а то только в окна автобуса его видели. Девчонок позовем. Правда, штормит оно.
- Да, согласен. Идем, подруги заждались наверно...
на море была буря, поэтому пляж был пуст, только редкие фигуры людей пришли полюбопытствовать.
Вадим, изучив подступы и отступы волн, пауз между ними, проворно, как только отступила волна, сбежал вслед за ней к кромке моря и почерпнул пригоршню воды, поднес ко рту, пробуя на вкус: “И правда, соленая”.
- Вадим, разве можно так рисковать? - испуганно закричала Альбина.
- Смоет, как дерьмо, - уточнил Сергей, не очень-то стараясь подобрать выражение помягче. - Что сконфузились? Я все назвал своим именем. - Он принужденно засмеялся.
- Девчонки, а разве я похож на тот предмет? - выручил друга Вадим. Теперь уже все смеялись откровенно.
Поэтическая натура Альбины опять проявила себя: она старалась передать гул моря, декламируя: “В роковом его просторе много бед погребено”.
- Хоть и Южный Кавказ, а прохладно что-то. Мальчики, идемте по своим убежищам, - попросила Альбина, останавливая  на доли секунды испытывающий взгляд на Вадиме, глаза ее сделались печальными. Вадим заметил это.
Дорога на базу была усеяна шутками и наблюдениями, приличными анекдотами. Это развеселило Альбину, и она стала в меру хулиганистой.
Расстались до завтрашнего дня, условившись встретиться, как прежде, за завтраком. Сами же отправились в ближайшее кафе-бар прикупать что-нибудь пожевать поздно вечером. Здоровые мужчины всегда голодны.
В кафе находились три девицы, они пили кофе, за стойкой - продавец, мужчина за сорок лет со скучающей физиономией. Выпили по чашечке кофе, постоянно ощущая на себе пристальные взгляды разнаряженных девиц с великолепными формами тела.
- Девчонки, сходили бы на берег, там такая буря, - наивно предложил им Сергей.
- К таким качкам мы давно привыкли, - хихикнула одна из них.
- Нам другое подавай, - поддержала ее подруга. Все многозначительно засмеялись. Продавец был невозмутим.
Друзья покинули кафе, делая вид, что и им шутка пришлась по вкусу.
- Вадим, хорошо, что ты тоже смеялся.
- Да я сразу понял, что к чему, уходить надо было поскорее оттуда. Эти, прости господи, могут заманить в свои сети мужичков-простачков, очистить, да еще замочить. А ты зачем встрял со своим предложением?
- Вадим, да я хотел проверить свою догадку на их счет, что они молодые б..., Так и оказалось... Слышал, сегодня утром утопленника выловили... В одном туфле на ноге. Таким же вот красоткам, наверное, попался мужик.
- Слышал, вместе были при разговоре. Смотри, в другой раз будь осторожнее.
Придя в домик, перекусили и легли в постели, делясь впечатлениями: поговорили о своих девчонках, вспомнили жен и детей, гадая, чем они занимаются в это время. Неожиданно Вадим спросил: “А как твое дело с досками? Уладилось?”
- Да. А начальник мой, Галченков,  даже извинился  передо мной. Видно, совесть еще осталась. Ведь сам договорился с организацией и об объеме, и о цене, мне только было сказано привезти эти проклятые доски. Привез, а он, посмотрев накладные, заорал: “Ты что по такой цене договорился?” А я ему: “Иван Степанович, так вы сами обо всем договорились, доски эти березовые, первосортные, без сучков, деловые...”
- Молчи, придется подумать о твоем пребывании в нашей организации,- пристращал он.
- Сергей, говорят, что он ищет теплые денежные местечки, то в одной организации сливки снимет, то в другой.
- А ты, Вадим, не будь таким к людям, ты ведь тоже начальник.
- Постараюсь, дружок, - засмеялся он. - Я пока всего-навсего заместитель.
- Еще я вспомнил: “Когда Галченкова на рапортах директор завода отчитывает, то он ни слова в свою защиту. Молчит, как будто это его не касается”.
- А знаешь, Сергей, почему? Любят директора таких подчиненных, повышают их в должности, а те в свою очередь отыгрываются на своих подчиненных.
- Не все. Есть и хорошие. Скажи мне, начальники - особые люди? В одной из командировок ехал я с небольшим начальником, он, чтобы водитель не заснул ненароком за рулем, стал рассказывать по его пониманию смешную историю: “Пошел я как-то охотиться, приметил зайчишку, приложил приклад к плечу -  бах! Трах-тарарах! Закрутился зайчишка на месте вьюном, снег кровью пачкает, пищит, как маленький ребенок...” Знаешь, рассказывает восторженно так, смеясь, слюни и слова глотая. Злость меня взяла, а что поделаешь? Терплю, слушать продолжаю. Продолжает он: “Оказывается, я ему косточку перебил... Жалко мне его стало, прикладом врезал, только - хрясь! И нету зайки. Хорошо, что его косточку перебил, а то ушел бы”.
- Хватило же совести рассказывать такое, - сказал я ему тогда. Смутился он: “Да я все придумал”. Как бы не так. Слишком уж на правду похоже, - ответил я и задумался о своем.
- Серега, хорош об этом, а то после твоих историй не уснешь. Давай лучше спланируем день на завтра.
- А что его планировать. Каждый день новые туристические маршруты - успевай раскошеливаться.
- Глуши моторы. Спать будем.
За стенкой кто-то завозился во сне.

- Мальчики! Вадим, Сергей, вечера проходят почти впустую. Давайте, пока светло, в волейбол играть будем: площадка пустует, увидят нас - другие придут. Мяч с сеткой у завсклада есть, я договорилась, - за завтраком предложила Альбина.
- Хорошо вы придумали, Альбина, - отозвался Вадим, - Я умею подавать крученые мячи.
- А я глушить и пробивать блок противника, - поддержал друга Сергей. Лицо Альбины стало недовольным: “Не смейтесь, я волне серьезно. Это же для здоровья хорошо, говорю как медицинский работник”.
- А мы и не смеемся, правда, Сергей?
- Будет исполнено, шеф!
- Договорились, до сумерек игры часа два иметь будем, - обрадовалась Альбина.
По динамику объявили туристический маршрут по морю от Дагомыса до Сочи.
Вадим, глядя в глаза Альбины, восторженно произнес: “Вот это здорово! Моряками побудем, а то еще когда выпадет такое счастье!”
- А разве ты служил не на флоте? - спросил Сергей, явно подтрунивая.
- Да ты что, я тележного скрипа боюсь. А служил я в ракетно-паркетных  войсках.
Альбина, как и большинство женщин, плохо разбиралась в родах войск, и поэтому переспросила: “Вадим, как понять, ракетно-паркетные?”
- ВОО, военно-строительные отряды, паркетом пол выстилали, дома строили, военные объекты... Я был художником части...
- Так вы еще и художник?! - воскликнула Альбина.
- Он окончил художественно-графический факультет пединститута, немного поработал в школе: вел черчение и рисование, - уточнил Сергей.
- Каюсь, девчонки. Правду он говорит. Еще я выставляю картины на выставках, но с некоторых пор стал разочаровываться в избранной мечте. Говорю вам как на духу... Вот в службу сбыта подался, не жалею.
- А разве художники любят фотодело? - спросила Лена. - Вы постоянно с фотоаппаратом.
- Еще как! Сын Шаляпина, художник, живет в Америке, пишет картины с фотографий, они служат для него почти как этюды, подсобным материалом. Передачу по телевидению видел.
- То-то вы, Сергей... как вас по батюшке?.. на озере рассуждали о картине.
- Друзья, на катер опоздаем. Сбор в девять. Идемте, потом дослушаем.
На катере собралась большая группа туристов, желающих испытать себя в роли моряков и морячек. Вадим, глядя на них, отметил, что почти все они с первых дней пребывания на турбазе разобрались по парам. Видно, сказывался дух свободы и вседозволенности, чему располагали солнце, море, пляжи и полуобнаженные тела.
Коробов определил женщин на сиденья вблизи окон с тем расчетом, что они будут хорошо видеть море и далекий зеленый берег, а сам с Сергеем отправился обследовать катер: на нем его все интересовало, даже заглянул в капитанскую рубку, понаблюдали за остающимися за катером водными бурунчиками, словно усами гигантского чудовища. Мужчины облюбовали место у ближнего к берегу левого борта, вцепились в поручни ограждения. Волна была четыре балла. Вадим еще в студенческие годы узнал от сокурсника-морячка, что каждый балл равнялся половине метра. “Два метра волна, вон как ныряет нос корабля, скорость тоже приличная, волосы на голове раздувает”, - рассуждал он. Заглянул в окна салона на Альбину и Елену - тем было не до друзей, они любовались морскими видами.
Вадим оставил друга и смело ступил на нос катера, где качка была максимальной. Подумал: “Про укачивание моряки говорят много, а я вот стою на краю носа катера, периодически проваливающегося в бездну моря. И хоть бы хны”.
Вскоре пристали к водному порту Сочи. Сошли на берег. Сергей выжидательно уставился на Вадима и подружек.
- Чего тебе надо, Сергей?
- Да вот... Чувствую себя не очень хорошо. Девчонки, а вы как?
- Мальчики! Вадим, ты как мел белый... Что с вами стряслось? - строго, как в больнице, спросила Альбина. - У-ка-ча-ло. Поняла я... Тошнит?
- Еще как. Что делать? Помоги, доктор.
- Вам нужно срочно покушать. Здесь где-то есть парк Ривьера, там обязательно будет или буфет, или столовая.
К счастью, быстро нашли столовую. Заказали себе и женщинам любимые сосиски с маленькими кусочками хлеба. Женщины справились быстро, подшучивая над друзьями, которые осторожно пробовали блюда, приглядываясь друг к другу и прислушиваясь к поведению желудка.
Сергей попробовал шутить: “Ведь ты спортсмен, бегун отличный. Как тебя здоровье подвело? Не понимаешь? Кстати, твое лицо порозовело. Жить будешь”.
- Хватит вам, будьте мужчинами, - приказала Елена.
- Серега, давай еще по паре порций закажем, чтобы снова стать мужчинами. Ты как, в порядке?
- Здоров ровно на три порции.
- Девчонки. Вы уж извините, мы не поплывем на катере назад. Даже под пистолетом. Встретимся за ужином. Через двадцать минут катер отплывает. Идемте, мы вас проводим.
Альбина виновато промолвила: “Вадим, ты считаешь день потерянным”.
- Что ты, мой друг. Я приобрел морской урок... Вечером в одной команде мы еще сразимся в волейбол, - непроизвольно, по-дружески, погладил ее руку выше локтя. Щеки молодой женщины вспыхнули.
- Спасибо, конечно. Такое пережили мы с Серегой, если бы не ты - каюк нам.
Серега добавил: “Теперь два года на лодки смотреть не будем, не то что на катера. До вечера”.

Игры в волейбол до сумерек стали настолько популярными, что от желающих играть отбоя не было. Альбина оказалась отличным игроком, Вадим и Сергей, да и все остальные, признали ее первенство. Искра любви, пробежавшая между Альбиной и Вадимом, понемногу сближала молодых людей. Граница морального запрета не была перейдена ими: каждый из них чувствовал моральную ответственность перед семьей. Однажды, оставшись наедине, спросил Альбину: “Вы замужем?” Она ответила: “Здесь все незамужние. А если серьезно, то одинока. Попробовала, как многие - получилось плохо”.
- Идемте на пляж... Побудем вдвоем, а то наш квартет не ту мелодию играет.
- Лена с Сергеем тоже куда-то исчезли... А какую мелодию надо играть?
- Мелодию любви. Вы очень мне нравитесь. Где вы раньше были?
- Целовалась с кем? - она пропела вторую строчку популярной песни.
На дагомысском пляже народа было - ногой не ступить. Заметили большой промежуток на прибрежной гальке, никем не занятый. К цели шли осторожно мимо распластанных тел, почти обнаженных. Непроизвольно Вадим ребяческим оком, помимо своей воли, скользнул взглядом по интимным местам некоторых женщин, молодых и не очень, едва прикрытых ниточкой.
Наконец добрались до места, заняли два свободных лежака.
- Почти как в общественной бане, идешь по голым мужикам, - лукаво улыбаясь, произнесла Альбина.
- А как ты относишься к нудистским пляжам?
- Нормально, на то она и красота человека, чтобы ее показывать.
- Так сделаем это же самое.
- Сию минуту... Отвернись! - Молодая женщина засмеялась.
- Я готов, открывайте глаза.
- Аполлон, ни больше, ни меньше. А плавки-то оставил.
Вскоре и Альбина предстала в евином наряде, не считая нескольких треугольников голубой ткани на интимных местах.
Она была прекрасно сложена, ни намека на поджарость, которую обычно приобретают спортсменки, а обтекаемость изящных форм, красивая линия осанки и полные, слегка стянутые книзу груди, еще по-девичьи плоский живот и бедра зрелой женщины, но без лишних жировых отложений.
Купались до одури: подныривали под гребни волны, гонялись друг за другом, ловя руки, ноги, соприкасаясь телами: в один момент, когда головы их оказались рядом, Вадим произвел мимолетный поцелуй в щечку. Альбина расхулиганилась: “Еще хочу!” Но сколько ни пытался Коробов поймать удобный для поцелуя момент, это ему не удавалось. Потом вдруг она сама чмокнула его в щеку: “Квиты!” “Нет, я твой должник!” - воскликнул он.
Потом загорали, забыв про время. Они упивались свободой, украденной у своих друзей.
Вадим открыто любовался великолепными формами красавицы, посланной ему судьбой хотя бы на эти полумесяца. Он сравнивал ее со своей женой, находил, что две женщины не уступят друг другу ни в красоте, ни в женственности, ни в характерах.
Вспомнились обидные слова “скатертью дорога”, сказанные женой перед отъездом сюда, на юг. Легкий флирт был отместкой за его поруганную честь. Он понимал, что влюбился, но не был уверенным в ее подобных чувствах. Вадима и Альбину тянуло друг к другу.
В эти минуты никто из женщин, ни молодого, ни зрелого возраста, не интересовали его. Их лежаки были плотно придвинуты друг к другу, это давало возможность ему гладить ее плечо, тихим голосом говорить комплименты. Глаза ее были полузакрыты, но бархатистые веки едва вздрагивали, выдавая волнение чувств. Он рассказывал о натурщицах с обвисшими грудями и попами, которых рисовали, учась в институте, что Альбина просто богиня в сравнении с ними, и что еще лет двадцать она будет восхищать мужчин, что при встрече с ней они будут оглядываться, что лет через пяток он обзаведется брюшком, а это признак старости, что он не любит животастых мужчин, чтобы рядом с ней он выглядел достойно.
- Вадим, мне кажется, что ты перегрелся на солнце, пора идти в море. Разве я дала тебе повод быть со мной через несколько лет? Ты - мой друг и не более. Оказывается, ты - мечтатель. Все равно мне приятно.
Потом снова купались в море и загорали. Утомленные южным солнцем, погрузились в блаженный сон, сплетя пальцы рук...
Почти километровая дорога от моря до турбазы пролегала через частный сектор домов, в них жили темнокожие люди коренастого сложения.
- Пропорции интересные у этих людей, какие-то низкорослые, а на лицо очень даже симпатичные.
- Это армяне, - сказала Альбина.
- Тогда все понятно: маленький рост людей очень даже способствует лазанию по горам, меньше приходится сгибаться.
- Скажешь тоже, выдумщик.
- Да, да! Почему ты высокая и стройная? Да потому, чтобы быть гордой и неприступной.
- И опять не то говоришь, психолог великий. Прости за иронию. Какими бы ни данными я не обладала, я прежде всего - женщина.
- Альбиночка, вы такая умница, почему же вы в разводе?
- Мой единственный и неповторимый нашел значительно прекраснее меня. Он не пьяница и очень хороший человек.
- А у вас дети есть? Извините, веду себя как следователь на допросе.
- Это тоже одна из причин нашего расставания. У меня никогда и ни от кого не будет детей. Пустая я.
Альбина заметно погрустнела. Вадим понял, что нужно менять пластинку: “Извини за плохие воспоминания... Давай, только вдвоем съездим в город, побродим по музеям... Так захотелось возвышенного, прекрасного. Море от нас никуда не денется...”
- Ах, вот где они, пропащие! А мы с Аленой заждались вас в домике, хотя и поняли, что вы на пляже. Извиняемся, мы вас обгоним. - Сергей, держа за руку Лену, быстро повлек ее за собой, улыбающуюся и преданную. - Встретимся в столовой.
- Альбина, а кто по профессии ваша подруга?
- Парикмахер. Тоже своего рода художница. Замужем.
- Видимо, они полюбили друг друга, - горестно выдохнул из себя Вадим.
- Может даже быть...
Час спустя, после ужина, собрались на волейбольной площадке и игроки, и любители посмотреть игру.
Высокий пожилой мужчина с брюшком вызвался судить игру. При переходе подачи Вадим шепнул Альбине: “Таково мое будущее”. Та, оглянувшись в указанную сторону, не сдержавшись, засмеялась.
Игра шла с перевесом в три очка в пользу команды Брег Альбины. Выбрав паузу, она заговорщицким тоном шепнула Коробову, чтобы слышал только один он: “А это - мое будущее”. Та, кому относились слова, была здоровенной женщиной под сто килограмм: она ела мороженое и иногда кричала, болея, видно, за мужа, высокого и мосластого, с очками на большом и грубом носу.
Вадим за секунду успел увидеть ее небезобразные формы, спрятанные в громадный спортивный костюм. Не удержался и шепнул: “Она всегда будет спортсменкой”. А про себя подумал: толстые - они добрые.

Трехнедельный срок туристической путевки подходил к концу. Отношения между Брег Альбиной и Коробовым Вадимом сблизились до крепкой дружбы, почти до любовной: молодая женщина не могла себе позволить привести себя к любовному финишу. Да и помочь в этом было делом мужчины, а он, как все влюбленные, не мог отдаться плотским утехам.
Как-то Сергей признался другу, что узнал Елену, признался без хвастовства, буднично как-то, отнеся все это на счет всесокрушимой любви. Он говорил: “Нельзя здесь влюбляться, бесполезное это дело: у каждого семьи, мы люди серьезные, и на тебе - любовь. А как все прекрасно. Наша любовь как перед светопредставлением, насыщаемся через край. Чтобы сделала жена со мной, узнав про измену... Какую измену? —про любовь? Поняла бы и простила... А Ленка - это сокровище. Не могу я без нее... А у тебя как с Альбиной?”
- Мы не форсируем события, относимся друг к другу бережно. Вот у нас, я полагаю, настоящая любовь,  без всяких рук там и прочих атрибутов. Понимаешь, одухотворенная любовь. Душа и глаза - более ничего. Возможно, это закомплексованность, путь даже так, - закончил свой монолог Коробов. - Куда вы сегодня намечаете свой поход?
- В царский парк, приглашаем вас.
- Хорошо, спасибо. Постой, постой! Так туда же для всех туристов намечено.
- Ну да, - уже отрешенно произнес Сергей, по-видимому, унесясь мыслями в общество Елены...
Столовая, волейбольная площадка, походы и поездки по плану - таков был их общий режим общения, все остальное порознь.
Побывали и в царском ботаническом саду, и в Ново-Афонской пещере, и в кинотеатре города на просмотре фильма через специальный оптический прибор, делающий зрителя как находящимся в центре событий. А с моря и не уходили.
Непогода на Юге бывает кратковременной, какой-то час, не более. И опять солнце, и опять спокойное море с небольшими валунами. Вадиму не совсем нравилось такое море, когда едва приметные волны плавно набегали на сушу, отступая, перекатывают за собой мелкую гальку, которые производят неприятный шум: пши-и-и-и-и-и, пши, пши-и-и-и-и-и, пши...
- Словно сварливая жена выговаривает мужу... И так целыми днями... Надоедает. Другое дело - буря! Люблю мощь и силу, люблю сознавать себя маленьким человеком. - Вдохновенно признался он.
- А что, твоя жена такая сварливая? - как-то в ответ на его монолог задала прямолинейный вопрос Альбина.
- У многих других замечал  такое. Моя - умница.
- Расскажи что-нибудь о ней. Кем работает?
- Ты не поверишь, Альбина, работает в органах.
- Понимаю, каждое ее слово - приказ... В каком звании, должности?
- Ха-ха-ха, - не удержался Вадим. - Врачом-гинекологом.
- Понятно теперь, в каких органах... А ты не лукавишь?
- Ну как мне тебя убедить? Окончила Ч... медицинский институт. Я читал и просматривал кое-какие медицинские книжки, могу обзорные лекции прочесть на память, конечно, без вашей медицинской терминологии.
- Охотно верю. И я этот самый институт закончила в 198_ году. А ваша жена в каком?
- В 1980-каком-то... Так ты можешь знать ее. Ольга Снегина.
- Вадька, как пять пальцев ее знаю. Да ее все курсы знали. Она была секретарем комитета комсомола... Тебе повезло... Отличный друг, не подведет и не продаст. В стройотряде вместе были... Правду говорят: “Гора с горой не сходятся, а человек сойдется”. Жаль, что скоро расстанемся...
В  один из дней заговорили все радиостанции и телевидении  мира: в СССР путч. Этот день - 19 августа 1991 года.
Размеренную жизнь отдыхающих в дагомысской турбазе “Рассвет” это событие перевернуло с ног на голову. Все приникли к телевизорам, стали скупать газеты, обсуждать произошедшее. А случилось следующее, путчисты выразили недоверие Генсеку Горбачеву: они считали, что именно он привел страну к экономическому краху. Чтобы спасти положение, путчисты обещали дать по десять гектар земли каждому из жителей Союза.
В домике подружек, куда Вадим заходил запросто, он нашел одну Альбину: она вязала свитер.
- Ты слушала, подружка, что творится в Москве?
- И в Форосе, где-то здесь на Кавказе... Карту бы неплохо было посмотреть. Сейчас там отдыхает Горбачев, вернее - изолирован путчистами.
- Перестройку наметили, а делов не видно. А уж пять лет его правления прошло. Гэчеписты взбунтовались.
- Разберутся, мы люди маленькие, - задумчиво произнесла Альбина, отсчитывая петли на вязанке.
- Разумеется. А ты что вяжешь, кофту? Разреши посмотреть. Умничка. - Погладил ее голову, словно ребенка. - Так ты не идешь смотреть телевизор?
- Нет, потом все узнаю. А ты меня оставляешь одну?
- Прости, дорогая... Историю надо знать... Через пару минут - “Время”. - И вдруг решился: взял легким движением руки ее подбородок, приблизил к себе и слил ее губы со своими. Она безвольно опустила вязание, обвив его шею... Неожиданно на память пришла фраза “скатертью дорога”, сказанная женой, он вдруг разом утратил уверенность в себе: “Прости, прости... Опоздаю...”
- Ладно, иди.
По дороге в клуб он думал: “Какой я глупый дурак, словно жизнь меня ничему не научила”.
Клуб был наполнен отдыхающими до отказа.

Последний вечер Коробов и Берг провели только вдвоем: долго бродили по берегу моря изведанным маршрутом и через частные постройки домов, заглянули на дискотеку, они быстро поняли, что им нужно уединение, в кафе выпили по кружечке кофе, вели разные разговоры, ничуть не говоря о разлуке, словно это был не их прощальный день. И все час расставания для них наступил. Он сказал: “Не будем обмениваться адресами, достаточно того, что ты знаешь, в каком городе я живу, знаешь мою жену”.
- Интересно, а ты скажешь ей обо мне? - спросила Альбина.
- Разумеется, при случае, он сам подскажет сделать это. Наши совести перед ней чисты.
- Но любовь-то останется. Или ты уже разлюбил?
- Любовь требует реализации, у нас она на дружеской стадии.
- Ты уверен? Я бы оценила ее значительно выше, милый.
- Правда? - он притянул ее к своей груди, нежно погладил голову. - Хорошо, что мы остались невинными. Телевизор виноват, да и сам я. Прости.
- Вадим, ты хороший человек. Дома зайдет обо мне разговор, скажи Ольге, что работаю в больнице № 21. Прощай. Обменялись долгим поцелуем.
По приезду домой Коробов не нашел никаких изменений ни дома, ни на работе. Дети и жена были рады встрече с ним. А он, убрав все лишнее с кухонного стола, высыпал содержимое громадной сумки: здесь были и яблоки, и мандарины, и лимоны, и хурма. Мандарины рассыпались на пол, дети, восклицая и восторгаясь, стали подбирать их. Мама освобождая мандарины от кожицы, стала угощать сыночка. Иринка обратила внимание на фрукты темно-коричневого цвета: “Папа, а это что?”
- Инжир, дочка. Слаще меда - пальчики оближешь. Чем темнее, тем зрелее. Мама, помой их кипятком... Угощайтесь.
- Тьфу, - выплюнул изо рта кашицу фрукта пятилетний сын Максим. - Не сладко.
- Это ты еще не раскусил, как надо... Грецкими орехами  сначала тоже плевался...
- Ой, папа, и, правда - сладко и вкусно.
Мама тоже вставила в разговор несколько слов: “Говорят, что инжир очень полезен для здоровья. Ешьте, дети. Спасибо, дорогой папа”.
- Родителям, бабушкам и дедушкам, хотя бы по две штуки каждому заморского фрукта оставьте.
- Папа, их тут не счесть!..
Каждое утро, просыпаясь, Коробов как бы воочию видел лицо Альбины, слышал ее голос, видел ее изящную походку. Он почти ежечасно вспоминал ее, сразу, как вышел на службу, сравнил с коллегой Жанной: они были противоположны, как два полюса.
Жанна заметила мечтательность и грусть в глазах Коробова.
- Я тоже такой с Юга приехала, Вадим Александрович. Все мы из одного теста. Все пройдет...
- Вы про что, Жанна Станиславовна? Давайте лучше поговорим о работе...
Так прошел целый месяц. Однажды в кабинет к нему зашел Сергей. Он был подавлен.
- Знаешь, жена стиркой занялась, в кармане нашла письмо от Елены: скандал устроила: вещи собрала и к двери выставила. Говорю ей: “Ты что такая невоспитанная, чужие письма читаешь?” А она в ответ: “А изменять жене - это воспитанность?” И понесла... Не ожидал от нее такого... Говорю, любовь, мол, случилась. Другая поняла бы да простила.
- Зачем понадобилось писать ей на твой адрес, сам ведь говорил....
- Вот так вот, мой друг... Жизнь не поле... А почерк на конверте был сделан мужской рукой: так мы с ней договорились!.. Эх, Ленка, ленок!
- Что делать думаешь?
- Квартира на мне, терпеть придется, пока не помиримся. Ее я тоже люблю.
- Зарекалась коза капусту не есть... Шучу... Теперь, наверное, на всю жизнь попреками обеспечен. Винись, винись. Женщины - они добрые создания.
- Я тоже так думал... Ладно, пойду работать. Пока. А вы как, переписываетесь?
- Нет. Я только знаю ее город да номер больницы, где работает. Это на всякий случай, у меня с ней настоящая любовь, наверно, последняя.
- Да брось ты! Лучше твоей Ольги не бывает... Она бы простила.
- Сам, Серега, понимаю, но сердцу не прикажешь...
Так оно и было. Долгие четыре года Коробов вспоминал Берг: просыпался в мечтах о ней, в мечтах ложился с ней, сверял свои дела по ней - как бы она отнеслась к ним, не осудила бы?, поощрила бы?, ни единого известия о ней, ни единого слова от нее. Предлога ехать в областную больницу не было: он был молод, сердце его было здорово, а лишь только это могла посулить им встречу...
Только через четыре года, совсем незаметно для себя, почти забыл свою последнюю любовь, воспоминания становились все реже и реже.
Время шло. Дочь окончила учебу в медицинском колледже, сын успешно учился в средней школе, тяготея к точным наукам. Он еще учился и в художественной школе, куда поступил по желанию мамы. Коробов был не против учебы сына, но сразу же договорился с ним, что тот не пойдет по ошибочному пути отца - стать художником: “Это от тебя никуда не уйдет. Рисуй в свободное время, а лучше копируй великих, покупай книги о художниках, ходи по галереям и выставочным залам”.
Уже давно жена перестала вести недоуменные разговоры: “Вадим, как ты приехал с моря, я постоянно ощущаю, что между нами кто-то есть. Ты что, сердце свое оставил на берегу моря? Задумчивый какой-то”...
А он думал: “Милая Ольга, ты действительно хорошая жена и хорошая любовница. Отличная мама. Нисколько и ни в чем ни виновата передо мной, и я не виновен перед тобой. Но что поделать мне с собой: я влюбился в Альбину, знакомую твою со студенческих времен. Она, наверное, уже вышла замуж, а я все еще продолжаю любить ее, хотя времени прошло не год, не два. Тогда я устал от своего принципа “бить жизнь без промаха”, любовь к жене своей и теперь вот к Альбине каждый раз делали меня прежним, от природы добрым и совестливым. Видно, заложенное природой непоколебимо. Теперь мой принцип: “Не мешай жить другим”. Это куда более надежно. А соблазны были и будут. Мужчины всегда делали грязную работу: пахали, косили, рубили, воевали, их убивали, в военных походах, овладев городом, овладевали женщинами, то было для них наградой. И гены не изменить, разве только насильно, и то неизвестно, когда... Мужчина всегда остается мужчиной”...
...Старый художник Федин умер, не став богатым и известным. Его ученица и друг Коробова фельдшер Вероника стала писать неплохие картины, выставляться на городских выставках. Вышла замуж за любителя и знатока живописи Александра Ягодина. Редко-редко когда Вадим встречал ее без сопровождения мужа, приветствовали кивком головы и ничего незначащим “Здрасьте”, если же и он был один, то останавливался: тогда они вспоминали что-нибудь из прошлого, говорили о семьях и творческих успехах: Вероника в который корила Вадима за измену живописи, но что он однажды разоткровенничался: “Я изменил околохудожническому  окружению, проникнутому в него чиновничеству, а настоящему искусству - нет. Я буду продолжить жить им”. Свои две картины, прошедшие на областную выставку еще пятнадцать лет назад, давным-давно забрал, нисколько не поинтересовавшись отзывами в прессе и подарил в картинную галерею своего города. За прошедшие пятнадцать лет он не сделал ни единой попытки заявить себя как художника вне пределов своего города.
- Пустое дело, без меня там гениев полно... Мне хватит того, что выставляюсь у себя в городе, - размышлял он, - так жизнь мудрее...
Тяжелое экономическое положение сделала жизнь простого народа зависимой от того: дают ли вовремя зарплату, есть ли работа, каковы цены на продукты питания, одежды и промтоваров. Периодически повышались цены на бензин и поэтому Коробовы на своей “Таврии” выезжали куда-то в крайней необходимости... Второй год шла война в Чечне...
Так и жили, надеясь на лучшее, которое не спешило проявиться. Коробов не стал предпринимателем: экспериментировать в свои годы - получится, не получится, - было опасно. К тому же он не воспринимал суеты, вошедшей в новую жизнь. Два года как стал начальником службы маркетинга. Илью сделал своим заместителем. И не только за давнишнюю услугу узнать о судьбе Ирины Хлебниковой, полюбившей его самоотверженно еще в студенческие годы, а за хорошие служебные качества и веселый и покладистый характер.
Жанна подурнела лицом, а чтобы остаться, как прежде,  обаятельной и привлекательной, работала над своим имиджем с завидным упорством. Коробов видел ее ухищрения, приносящие определенную пользу. На ум ему приходили слова вульгарной песенки, которой научили парни довоенного рождения:
“А наши дамы утром рано
В зеркала глядят.
А пудру, краску переводят,
Все молодыми стать хотят.
Но напрасны все их старанья,
Мажут поперек и вдоль...
А пудра, краска вам не поможет,
Вас, господа, поела моль”.
Недавно, полтора года назад, она вышла замуж за вдовца. У него была своя взрослая дочь, и он уже не хотел иметь детей, но Жанна уговорила сделать ее счастливой: родилась дочь, роды были трудные.
Коробов любил трижды: гимнастку Галю Мурашову, свою жену Ольгу, Альбину Берг. Первая любовь была безответной, давшая понять, что всего  в жизни надо добиваться упорно и настойчиво, что затраченный труд когда-нибудь да пригодится.
Иногда, спустя почти два десятка лет, он вспоминал Мурашову, задаваясь любопытными вопросами: “Где она, кем стала, как живет?”
Коробов был рад каждой семейно паре, которую знал или встречал. Нет! Он не завидовал им, потому что не был неудачником. За всякий опыт общения был благодарен женщинам. Он говорил: “Без женщин нам, мужикам, хана”.
Его дружок Сергей вымолил прощение у своей супруги за измену ей и стал примерным семьянином.
Постаревшая кошка  Орехова, спасшаяся на пожаре, была полноправным членом семьи Коробовых.
Шло время, убавлялись черты жизни...
В один из дней выпала необходимость командировки в город, где Коробов был студентом, где прошли, как он считал, лучшие годы, когда его мечта находила реальное воплощение.
В семье все ладилось. Отношения с женой были отличные, но Коробов, собираясь в командировку,  умолчал о некоторых эпизодах своей студенческой жизни, помня старые истины, высказанные однажды ему, юноше, мудрым дядечкой:
“Не люби там, где работаешь,
Не води дружбу с милицией,
Не говори всего жене, что знаешь”.
Следуя этим истинам, он в жизни ничего не потерял, а только приобрел.
Приближался день командировки...


Часть 3

1.ОТРАЖЕНИЕ ИСТИНЫ

Воскресный день в армии пролетает быстро, но оставляет в памяти очень многое - из числа неслужебных мероприятий. Сержант Веснин Вадим любил подтягиваться на перекладине. Личный рекорд в этом упражнении он довел до десяти раз, что на первом году службы это вполне достаточно, к тому же в тяжелых армейских сапогах. Пять раз выполнял подъем переворотом, а однажды сделал попытку покрутить солнце, для чего кисти рук накрепко привязал к самой перекладине, но после раскачки не сумел перелететь через нее и чуть не разбил грудь при приземлении. Этим и закончил свой опыт гимнаста.
Штанга для него тоже была любимым занятием: здесь он добился результата второго взрослого разряда: ездил на соревнования защищать честь своей части, занимал призовые места.
Оставив солдат заниматься физподготовкой, Веснин ушел в расположение части. Обнажившись по пояс, освежил водой нагруженные мышцы, растерся полотенцем. До обеда было еще далеко, и он решил написать письмо в свой город. Письмо было маме, Галине Валентиновне Весниной:
“Здравствуй дорогая и любимая мама. С солдатским приветом к тебе сын Вадим. Семь месяцев как я покинул вас и нахожусь на службе. В прежних своих письмах я писал, что с первых дней службы  в моей душе зародилась целесообразность службы. Теперь я еще более уверился в этом.
Некоторые из моих друзей служат в Чечне. Пишут, что гибнут их друзья, но это только придает им мужества в уничтожении  чеченских боевиков, что таковых - малая часть, а все население Чечни мирное.
Я проникся духом и созданием выполнить любое задание командиров, достойно защищать Родину. Если доведется оказаться на месте моих друзей, не посрамлю своего имени. Мама, можешь быть за меня спокойна.
Мама, я очень благодарен вам, что вы влюбили меня в спорт и туризм. Знаете, как пригодилась здесь физическая сноровка?! Я легко бегаю кроссом и терплю марш-броски. Сержант должен быть примером для своих подчиненных.
Все знают, что в армии, как впрочем и везде, обстоит не все хорошо, что не изжита дедовщина. Совсем недавно, когда он со своим отделением нес службу в роте, один солдат принес мне дневник новобранца, журналиста по образованию, который тайно после отбоя и под одеялом вел записи о впечатлениях армейской службы. Пишет, что ему нравилось выполнять команды командиров и ощущать себя защитником Родины, но до тех пор, пока однажды не остался он без обеда. Расхватали порции, каждый урвал себе побольше. Разочаровался в службе ото солдатик.
А я думаю, что нужно переносить все лишения, закалять свой дух и тело.
Мама, - это главная обязанность солдата.
Я переписываюсь с папой. Он описывает случай, когда старослужащие (старички) в банный день заставляли младослужащих (салаг, теперь их называют по-другому ЧМО, т.е. члены молодого общества) лаять на электрическую лампочку. А делали они это так. На тумбочку или скамейку поднимали какого-нибудь солдата - недотепу и заставляли лаять, произнося “Товарищи старички, до дембеля (конца службы) осталось двадцать пять дней! Гав-гав-гав!
Смешно, конечно, но только гордые и уважающие себя люди не станут делать это, предпочтя такое унижение кулаку или пинку под задницу, что тоже унижение. Мама, понимаю, ты расстроилась. Спешу обрадовать тебя: “У нас такого в части нет, если и ругают старички, то за дело, чтобы знал службу - и не был тюхой-пантюхой”.
- Для себя я понял - Армию так: “По приказу делай все, что даже не нравиться. Терпи, но делай! Это порождает мужество”.
Мама, а как ты? Все также работаешь за двоих? Как Тарзан? Думаю, не забудет меня и не облает, когда вернусь домой.
Мама, полагаю, что моя откровенность и подробное описание солдатского бытия не ранят вашу душу, не расстроят за меня. Со мной все в порядке, и так будет всегда. До встречи в следующем письме.
Вас любящий сын Вадим”.
Веснин, воодушевленный тем, что написал письмо домой и как бы реально встретившийся со своей мамой, побеседовавший с ней по душам, вернулся к солдатам. Те продолжали качать мышцы рук и ног, устроили состязание по подтягиванию на турнике.
- Товарищ сержант, покажите себя, - предложил один из них. Вон, Колчанов аж двадцать два раза подтянулся. Веснин со словами: “Ну, мне далеко до него”. Под одобрительный счет солдат подтянулся четырнадцать раз.
Все тот же солдат удивленно воскликнул: “Превысили свой рекорд на четыре раза. Что с вами делается, товарищ сержант?” Сержант улыбнулся и отшутился: “Плох тот солдат, который не хочет подтянуться более тринадцати раз” - а сам подумал: “Это мама подвинула меня на спортивный подвиг”.
- Кто последний на прием? Вы? Давно ждете? - спросил мужчина лет тридцати пяти, обращаясь к Коробову Вадиму.
- Я последний. А очередь продвигается довольно быстро, на каждого посетителя тратится около десяти минут. Вы за мной.
- Откуда? - снова полюбопытствовал первый мужчина, присаживаясь.
Коробов хорошо знал свою среду всех этих доставал, пробивал, просителей и потому не удивился бурному общению неизвестного, молча указал на значок, прикрепленный на лацкан пиджака. Спросил в свою очередь: “А вы откуда?”
Из самого центра России, - загадкой ответил тот. “Я - Олег”, - будем знакомы. “А я - Вадим” - очень приятно.
Мужчины пожали друг другу руки.
- Москвичам - зеленый цвет, можешь впереди меня.
- Где остановился на ночлег, Вадим?
- В центральной, что на Ленина.
- И я там. Слушай, давай дело сделаем и прошвырнемся по городу, поближе познакомимся. В этом городе я впервые. Идет?
Вадим, проникаясь добрым чувством к собеседнику, ответил: “Хорошо, решим, когда выйдешь с приема. “Внимательно оглядел москвича и пришел к выводу: “Интеллигент в первом поколении, сухощав, с крупными рельефными чертами лица, словно из камня: природе явно не хватило времени, вылепить его лицо более тонко. Он беспокоен, сутуловат, речь сопровождает выразительной жестикуляцией. По-видимому, главная черта его характера - это верткость. Разумеется, таким и должен быть человек их профессии - инженер по сбыту, или как стали называть модно: инженер маркетинга. Словоохотлив. Склонен к употреблению спиртного. Во хмелю не преступен”.
Сегодня дел было сделано много. В пятом часу они вышли из офиса. Путь их лежал сначала в гостиницу, где они оставили кейсы с документами, прихватили денег побольше, а Олег - даже зеленые: он похвастался перед Вадимом: “Местечко знаю, где могут понадобиться”.
Провели время сначала в “Пельменной”, съели по три порции пельменей, тайно опорожнили бутылку белого. Затем сидели в парке, и любовались цветами и девушками, которые своими прелестными личиками и изящными фигурками благотворно действовали на командированных...
В ходе беседы мужчины коротко обговорили тонкости своей работы,  затем перешли в разговору о трудностях жизни в столице, о знаменитостях  и правдоподобности слухов о них, расползающихся по стране.
- Олег был нетерпелив: не мог долго сидеть на месте, вскакивал, прохаживался, в один момент вдруг низко присел и понюхал цветы на клумбе: “Гут, гут!” На лице Вадима запечатлелось недоумение.
После школы я хотел стать артистом, выучил некоторые вещи, до дна из них была с иностранной речью. Еще в школе, на уроках немецкого, я, читая текст, пересказывая разговорные темы, делал это с иностранным акцентом. Не смешил экзаменаторов, но в театральный зачислен не был, то ли рожей не подошел, то ли еще чем-нибудь. Слышал как один корифей из экзаменаторов высказался: “В кино не все роли надо играть именно уличных забулдыг, пытающихся сумасбродно изъясняться на иностранном”,- разоткровенничался Олег, видя неприкрытое внимание временного друга.
Гут, гут, - снова проговорил он слова, видно наиболее любимые им. Пойдем, пивка тяпнем. Кайф прошел. А лучше идемка в варьете. Время уже поспело... Скучно...
Олег привел Вадима в неприметную улочку, в нижнем этаже одной из пятиэтажек был вход в заведение, над ним висела вывеска “Гармония”.
Я совсем все забыл... В свое студенческое время я был однажды в нем, тогда оно только что открылось.
- И ты, Вадим, до сих пор молчал о своем знакомстве с этим городом?
- Нужды не было в этом. Потом ты так все интересно организовал, что признаться - было просто некогда и неохота.
Олег, важничая, купил за доллары входные билеты. Это мероприятие он сопровождал словами: “Битте, Гут, гут!” Миловидная женщина лет тридцати с обворожительной улыбкой обслужила его, движением руки указав на столик в первом ряду, как раз посредине небольшого зала с подиумом, на котором и происходило представление.
Вадим принял игру дружка из столицы, и тоже вставлял в свою речь некоторые иностранные словечки: чаще всего это были слова “натюрлих, битте”. Как только официантка подходила к их столику, начинал читать стихи: “Фрое лейте, фрое лейте”... Смеялись шутке, как только та удалялась. Олег сквозь слезы смеха выдавливал из себя: “Ты им хоть на башкирском калякай - все равно иностранец”.
Вскоре зазвучала танцевальная музыка и на подиум, одна за другой, танцуя вышли шесть девушек. Раздались рукоплескания, а Олег, подражая иностранцам (он видел это в кино) засвистел. Его поддержали несколько посетителей, друзья поняли, что в зале были иностранцы не только липовые.
Роскошные тела девиц, едва прикрытые на бедрах ниточкой, а на грудях мелкой кружевной сеткой, вызывали восхищение мужчин пришедшие с ними девицы жеманно сжимали губки и придирчиво осматривали танцовщиц, пытаясь обнаружить у тех хотя бы какие-нибудь изъяны.
- Вадим, гляди: “Майн фрау! Гут! Гут!” - закричал влюбчивый москвич, и бурно захлопал, затем залпом выплеснул в себя коньяк, вскочил с места и опять захлопал, посвящая свои чувства только одной девушке, которая его и встретила, и усадила за стол, и обслужила, и которой он делал комплименты, выдавал себя за немца.
- Как только девушки закончили танец и гуськом потянулись за кулисы, Олег неожиданно подбежал и поцеловал руку своей фрау...
В гримерной одна из девушек стала подтрунивать над своей подругой: “Гляди, Маринка, каков твой жених. Готов за тебя в огонь и в воду. Не упусти шанс подзаработать. Я видела, как он, вытаскивая платочек из кармана, совершенно случайно выгреб доллары. Они достаточно долго лежали перед ним на его столике. “Другая из девушек высказала мысль: “Они, иностранцы, думают, что за деньги можно все купить и продать”.
А разве не так? Еще поймешь жизнь. Девчонки, выход! Почитатели нашей красоты заждались нас.
Девушки дружно высыпали на подиум с новым танцем. Олег нетерпеливо вскочил с места и приветствовал их свистом и поднятием руки со сжатым кулаком вверх: “Гут! Гут!” Он в отличие от своего товарища был заметно навеселе, его взор не отступал от артистки, понравившейся ему, он успел узнать ее имя и несколько раз вслух восхищался ей: “Маринка - она такая прелесть, жить без нее не могу... Вадим находишь?”
Представление продолжалось более часа: были и одиночные выступления в которых Маринка первенствовала, как отметили дружки, была композиция на выбор “Мисс варьете”.
Танцовщицы с прикрепленными номерами на бедрах выполняли танец - в разных темпах, чаще в замедленном, чтобы дать возможность посетителям более внимательно рассмотреть девушек. Маринка - сегодня не стала первой, более молодая и несколько выше ростом взяла первенство. Олег досадовал и не хлопал победительнице: его избранница не стала первой, и он все равно, вдруг несколько отрезвев, скорбно произнес: “Гут, гут””.
Артистки закончили представление. Через время Маринка подсела за их столик с вопросом: “Ну, как мы гляделись?” Словоохотливый Олег выдал целый набор прекрасных эпитетов: “Ты биль хорош, прекрасный Маринка. Цвай мест - дизе ойрунда. Я хотел проводить фрау Маринка нах хаус, на домой. Маринка согласен?” Опять поцеловал ее руку. Девушка и Вадим откровенно смеялись. “Вы пить коньяк? Я, Я. Гут, гут!”
Расплачиваясь, Олег вынул из кармана пачки денег: здесь были российские рубли и американские доллары. Последних было значительно больше. Расплатился российскими рублями: “А дизес этоть доллар - аллес дайн”.
Вадим сыграл роль переводчика: “Гано говорит, что эти доллары - все твои”. Глаза Маринки внезапно вспыхнули алчностью, присущей настоящим женщинам, она заулыбалась.
- Едем такси, ты дашь мне зеен, глядеть дайн ночной штадт. Пока, фреунд.
- Пока, Ганс, - ночной герой, заулыбался Вадим.
Вадим внимательно осмотрел зал, про себя отметив, что все артистки сидели за столиками потенциальных клиентов, мило улыбались и откровенно строили глазки, подумал: “Да у них здесь все схвачено. А иностранцы просто нарасхват. Видно у нашего Вани большие деньги не водятся”.
Одна из артисток цепким взглядом проводила Вадима, надеясь на его взаимность. Тот сделал вид, что ничего не заметил. На улице он не нашел ни его “ночного экскурсовода” Олега, ни его подружки: видно укатили на такси, которых здесь было достаточно.
Вадим пешком добрался до гостиницы. По дороге обдумал план действия на завтра: уладить все бумажные дела до конца, сразу же после обеда побывать в институте, где провел наездами целых пять лет, прочувствовать пережитое, узнать судьбу студенческой подруги Галины Мурашовой, просто так из любопытства: как живет и выглядит.
Было за полночь. Вдруг на ступеньках гостиницы, загораживая ему дорогу, появилась молодая женщина. В ней он узнал танцовщицу из варьете, ту что провожала взглядом.
- Позовешь в гости?
- У меня нет на тебя денег, я русский  и бедный человек.
- Сколько сможешь, я хочу твоей любви, - откровенно выдала женщина.
- Да, но как я проведу тебя в номер?
- Это моя забота, - схватила под руку и повела в гостиницу...
В офисе Вадим встретился со слегка помятым за ночь москвичом Олегом, который только к середине дня прибыл на службу. На вопрос Вадима: “Ну, как ночное турне по городу?”, - ответил: “Приятные воспоминания, но она меня едва не вычислила, когда дело дошло до активных действий, говорит, мол, хотя ты и немец, а нетерпеливость и темперамент как у русского. Долларов у меня осталось еще на одну встречу. По пьянке раздобрился, все карманы выгреб, если совесть есть у нее, то без всяких денег еще целых три раза принять может. О, Маринка, любовь моя!”
Разошлись каждый в свою сторону, договорившись встретиться в гостинице. В паузах между делами Вадим думал: “Есть ведь вот такие любвеобильные. Они и устроены как-то по особому, готовы любить одну за другой. Я тоже мужик и понимаю его, но чтобы вот так... Вчерашняя гостья еще не испортила себя деньгами и мужчинами, призналась в любви: “Ты сдержан, говоришь взвешенно, кажешься недоступным и уверена, никогда не обидишь женщину, пусть даже последнюю. Маринка тоже такого мнения. Ты строен и красив, ты создан для любви. Понимаю, это первая и последняя наша встреча. Я всегда буду помнить тебя и сравнивать с другими. Никогда не думала, что можно влюбиться в клиента... Делай со мной что хочешь...”
Я знаю женщин: она действительно любила меня в эти часы, что провели вместе. Человеческое несчастье - не иметь душевного ядра. Возможно и я выстрелили им в серую обыденность, а победой тому равнодушие. Его часто женщины путают с сильным характером мужчин. А на деле - блеф.
В третьем часу Вадим освободился от всех дел с договорами, вскоре, как в те давние времена, на такси подкатил к институту. В фойе посмотрел расписание работы кружков, нашел графу “Художественная гимнастика” и фамилию тренера Веснина Г.В. Вадим обрадовался находке, инициалы “Г.В.” были в графах против уроков физкультуры.
Эти две буквы влили в грудь его тепло, сердце увеличило число ударов: “Несомненно это Галина Валентиновна - первая и безответная любовь его, его молодость, его страсть и разочарование. По мужу - Веснина... Ведь должна же была она выйти замуж.”.
Сверил расписание уроков - на сегодня по своим часам. В расписании художественно-графического факультета увидел до боли знакомые дисциплины: живопись, педагогика, композиция...немецкий...
Поинтересовался, кто ведет его. И опять знакомые инициалы “В.А.” Да, это она, его любимая учительница немецкого языка, тогда еще незамужняя. Как вела она уроки!  Были бы все такие педагоги...
Стал ходить от аудитории к аудитории. Гипсовая статуя копьеносца все также стояла вблизи класса рисунка. На двери - табличка: “Не входить!” Обнаженка. “Подумал: “Как живучи традиции. “Засмеялся. И полог, закрывающий вход в класс, пока будешь перебирать его складки, чтобы войти, тебя остановят студенты, рисующие женскую обнаженную фигуру, с целью избежать ее стеснения: как же, чужие глаза. Все, как прежде, как почти два десятка лет назад! А, кажется, все было словно вчера”.
Была пора возвращаться поближе к спортзалу. Вскоре стайка юношей и девушек выпорхнула из дверей зала: лица их сияли легким румянцем и какой-то едва уловимой отрешенностью ради высокого и прекрасного, гармоничного, что давали им уроки физкультуры. Голос педагога все еще звучал, доносясь из зала. Вадим не улавливал в нем знакомых ноток: ведь столько лет прошло.
И вот показалась последняя группа девушек, окружавшая преподавателя, она гомонила, что-то обсуждая. Физрук кивала головой, с чем-то соглашаясь. Вставляя редкие слова, проходя мимо Вадима, бросила на него мимолетный взгляд, отрешенный и озабоченный, отвела в сторону, но вдруг, вернула его обратно на улыбающегося ей мужчину, уже более внимательно стала разглядывать его, брови изумленно взлетели вверх, глаза расширились, она узнала его. Кинув студенткам: “Не ждите меня”, подошла к Вадиму. Тот, все еще улыбаясь, поприветствовал ее и спросил: “Галина Валентиновна, вы узнали меня?”
- Вы Вадим Коробов.
- Да, это я.
- Какими ветрами в нашу сторону?
- По делам службы на ваш комбинат. Прошелся по местам, где грыз гранит науки, вспомнил многое, и, конечно, из любопытства хотел увидеть вас, узнать как сложилась ваша жизнь и так далее...
- Что же мы стоим, произнесла Галина Валентиновна, - вам, Вадим, в центр города? Идемте в машину, я подвезу вас.
Студентки, понимая необычность встречи их преподавателя с неизвестным мужчиной, уехали на трамвае.
Галину, ту Галку, выпускницу физико-математического факультета, годы изменили только в лучшую сторону: из двадцатидвухлетней девушки, какой он запомнил ее, он стала сорокалетней солидной дамой, не утратившей, однако, своей спортивной фигурки, разве только несколько пополневшей, но едва-едва заметной полнотой. И те же глаза, по-детски смелые и глядящие всегда в упор на собеседника.
- Галина Валентиновна, вы стали еще прекраснее, годы вам на пользу, в вас нет, как я понимаю, зазнайства, так легко приобретаемого качества. Вы такой же друг, как в те давние года.
Она засмеялась: “Все мы хотим быть хорошими. “Куда мы едем?” - спросил он. “Ко мне домой, ты будешь моим гостем”, - ответила она.
Остаток пути Коробов, не отрываясь, все смотрел и смотрел на Веснину. Та, чувствуя его взгляд на себе, легко улыбалась. Подъехали к коттеджу, овчарка обрадованно встретила хозяйку и настороженно обнюхала ее друга. “Тарзан, это мой друг. Фу! Удивительно, он не обнял тебя”, - удивилась женщина, а Вадим подумал про себя: “Как низко пал мужчина - женщины больше любят собак.
Угадывая мысли спутника, сказала: “Пока живу одна, сын в армии, слава богу, не в Чечне”.
- А твой муж? - Спросил он. “Мое замужество не было удачным. Свободна вот уже пять лет. А у тебя как?” Вадим ответил: “Я встретил надежного человека, живу, любя, а может это мне только кажется, ведь с годами, следу статистике, любовь уходит. Нажили двоих детей, уже ничего не жду от жизни, с годами смирился с суровым законом природы  - это бренность человеческого бытия, большей доли несчастий, чем радости, несовершенными человеческими отношениями: и что я могу сделать, чтобы уравновесить, хотя бы, эти доли. Не мешать жить другим, приносить радость, оставаться человеком...
- Вадим, я так глубоко не думала, но все же интуитивно следую этому, все хорошие и добрые люди следуют этому.
Диалог между гостем и хозяйкой, начатый еще во дворе дома, закончился внутри его, Вадим осмотрелся, и про себя отметил богатое убранство зала: “паркетный пол, камин, отделенный малахитом, сервант, рядом столик и четыре оригинальных кресла, по стенам картины, окна-витражи пропуская свет, который окрашивался, проходя через цветные стекла, освещая сам зал, отчего он приобретал какую-то таинственность и интимность.
Это воплощение моего творческого дизайна, сказала хозяйка, делая круговое движение, означающее приглашение внимания старого знакомого еще раз увидеть зал и все, что находилось в нем.
Вадим улыбнулся, подумав: “Хороший вкус, недаром гимнасткой была и зналась с художниками”.
Галина предложила фотоальбом гостю, пользуясь его занятостью, переоделась в шикарный халат, пристроилась рядом, подвинув кресло, пола халата сползла с ее ноги, обнажив великолепную часть тела, гость снова улыбнулся, уткнул взгляд в фотоальбом. Вскоре он по любительским фото проследил спортивный путь Весниной, узнал ее друзей - это были преподаватели из пединститута, ее коллеги.
С большой любовью и трепетом познакомила со своим сыном: на фото  был изображен молодой человек лет восемнадцати, симпатичный и мужественный на вид: “Его тоже зовут Вадимом”. При этих словах глаза ее вдруг сузились, как только умела делать одна она, спрятав лукавинки.
- А это, видно, ваш муж? Кто он?
- Одноклассник. Работает мастером слесарей на заводе. Простой смертный. Согласись, Вадим, узнать друг друга с первого класса, да еще прожить  более десятка лет - это очень скучно. Уж какая здесь любовь, одно прозябание. При этих словах женщина облокотилась на край стола, вытянувшись и прогнув спину. Почувствовала, как рука мужчины скользнула по ее бедру  делая вид, что ничего не произошло, закрыла альбом, глубоко вздохнув при этом.
- Вадим, что желаешь выпить?
- Я доверяю твоему вкусу.
- Я не навязчива? Прости, если что не так...
Сложила кольцо рук вокруг его щек и вдруг решительно поцеловала в щеку. Вадим удержал ее в своих объятиях, продляя время поцелуя. Она ответила страстью, изменившимся голосом тонко произнесла: “Вадик, понимаю, мы чужие друг другу люди, только одно связывает нас - наше незабываемое студенчество, неудавшаяся дружба... Давай тост за... А за что?.. Была не была - за любовь!”.
- Была не была!, - принимая ее игру, отреагировал он, чокнулись фужерами. Отпили по несколько глоточков, скрывая чувств, продолжал наслаждаться ее красотой, разговором, непринужденной манерой быть близкой.
- Галка, а где же она любовь, про которую ты только что говорила? Вновь лукавинки промелькнули в ее глазах, решительно подошла и тонко поцеловала в губы...
Потом пили еще, понемногу за то, за это, танцевали танго под песню Пугачевой “Не лучше ли молча допить свой бокал?”
Близкий мужчинам песня, и нахлынувшие мысли о незавершенстве жизни с ее непостоянством счастья, размолвками и разрывами отношений вызвали у Галины - слезы, скорее счастья. Она не стеснялась плакать. Вадим, шепча нежные слова, промакивал ее глаза, уже доступные, целовал их...
Ночь опустилась на землю. Со двора овчарка подала голос, хозяйка вынесла ей еду, вернулась, словно чужая, какая-то виноватая: “Останешься, или в гостиницу поедешь?”
Вадим промолчал.
Утро застало их в постели. Она лежала на сильной руке Вадима и преданно глядела в его глаза, вслух думая о дальнем пережитом, как будто продолжая свои мысли, говорила: “А, может быть, с тобой у нас получилось бы все... легкомысленная связь...”
- Не жалей о былом, Галка, хоть мы и властелины своей судьбы, она все же выходит такой, какой должна быть - противоположной нашим мечтаниям, иначе скучно было бы жить, таков закон природы, она не терпит однообразия. Это мы сейчас такие мудрые в сорок лет, поумнели поздним умом, у нас было бы все и как почти у всех: ссоры, разлады, разочарования...
- Мне нравится наша жизнь, милая Галя, а любовь ведь тоже нескончаема. Ничто так не ценится как полезный опыт. В то время я не простил тебе и не жалею об этом до сего времени... Возможно только сейчас мы исправим ошибку...
Галина ответила долгим поцелуем, тихо проговорила: “В то время ты был слишком правильным, чистым каким-то, от этого было страшно общаться. Давай вставать, скоро - семь. “Накинула халат, но сделала это грациозно так, чтобы друг увидел ее обнаженной.
- Галка, у тебя прекрасные формы, они достойны кисти большого художника.
- Наподобие кающейся Магдалины?, - засмеялась она над своей удачной шуткой, лукаво прищуря глаза, уже в который раз заставив встрепенуться его сердце. - Вадик, а ты занимаешься живописью?
- А куда я от этого денусь? - Вопросом на вопрос ответил он. - Я не стал школьным учителем, хотя, кстати сказать, приклоняюсь перед этой профессией, занимаюсь маркетингом, по другому сбытом продукции, договорам это не мешает мне выступать на городских художественных выставках, а однажды даже попал на республиканскую...
Понимаешь, Галка, я просто хочу жить. Ты слышишь меня, Мурашова... пардон Веснина. Она в это время пустила воду из кранов и освежала лицо.
“Да, слышу”, - чистя зубы невнятно ответила она.
Вода закипала в чайнике. Вадим тихо, только для самого себя, сказал: “Как все просто получилось... А тогда поцелуи были чуть ли не победой Бонопарта во взятии Бастилии”.
- Сейчас попьем кофе. Свари его, пожалуйста, вот “Голден Бразил”, - она показала, где находится баночка. - Я пойду накормлю Тарзана... Странно, что он не облаял тебя, как это делает со всеми, кто незнаком ему.
“Чует кабелиную породу, вот и не лает”, - подумал Коробов, а последняя часть разговора встрепенула в душе Вадима ревность, но она не была острой и болезненной, как в прежние времена: он подумал, что заниматься ей встречами со знакомыми наподобие его просто было некогда: жила с сыном и для сына, и изменить ему не могла, что он сам - исключение и ангелочек, каких поискать, что все мы не без греха.
Сидели друг против друга и пили кофе. Коробов не удержался и спросил:
- Любовь моя, как вы ухитрились, работая преподавателем, нажить такое богатство: коттедж, машину, обстановку?
- Очень просто. Я являюсь компаньоном в одной фирме, оттуда весь доход.
- Вспоминаю, ты не хотела жить, считая копейки. Уже тогда ты танцевала в варьете, говорила, что совсем нет неприличного в том, как  зарабатываешь деньги.
- Галина вдруг поперхнулась кофе, часть его выплеснулась на стол, извинилась? Над этим стоит подумать”, - но не подал вида, ведя разговор дальше:
- Когда ты в числе других танцовщиц исполняла танец, когда твое великолепное тело было едва прикрыто и на тебя и других твоих подруг смотрел из зала какой-то прапорщик в сапогах, поверь, милая, мне было не по себе. Ты была достойна созерцания богов, потому что сама была подобна богине... Боже, как это было давно!..
- Вадим, да ты поэт! Не будем вспоминать прошлое. Что будешь делать сегодня вечером. - Смущенная Галина увела разговор в другую сторону.
Завтра суббота и я предлагаю совершить небольшой турпоход на Россыпи, помнишь, там есть Каменный столб, на котором ты едва не танцевала, а я старался урезонить себя от безумного поступка.
- У тебя отличная память. Что-то припоминаю: я с подругой, а ты с другом ходили туда... Я согласна, но знай: после завтра у меня день рождения, придут мои друзья, тебя тоже приглашаю, что за праздник без мужчин...
От сыночка письмо получила, пишет, что служит на прежнем месте, а некоторых его друзей и в Чечню направили... Избавь, господь бог, сыночка от этого.
- Ничего не поделаешь, Галина Валентиновна, испытание, надо сказать, экстремальное. Надейся, мой друг, на лучшее. У вас бабья доля - ждать, у нас, мужиков защищать... А моему сыну только двенадцать.
Во все время этого диалога он нежно гладил ее руку, положив в свою. Вскоре она заулыбалась: друг придал ей жизненной уверенности.
Вошли во двор. Тарзан весело помахал хвостом хозяйке и ее другу, который кинул заранее припасенную шоколадную конфету.
- О, Вадим, вы настоящий укротитель!
- Всего живого, добавил тот и друзья расхохотались.
Вскоре они уехали в направлении к центру города, договорившись встретиться ближе к вечеру.
Оставшись один, Коробов испытал какой-то тайный легкий страх. “С чего бы это?”, задумался он. Вдруг понял: “После завтра ему на ее день рождения. В качестве друга или временного любовника? Стало ни по себе.
Жизнь Марины вот уже несколько лет шла размеренно: была любимая работа, двухкомнатная квартира, обстановка и дочка Жанночка семи лет, ученица второго класса. В свои годы она уже была самостоятельной: часто ночевала одна, когда мама была на работе, готовила еду, знала время, когда нужно было учить уроки и ложиться спать.
Папа бросил их, когда девочке едва исполнилось три годика. Она смутно помнила его, просто как живую тень без лица и голоса, помнила, что родители часто ругались. Позже мама растолковала дочери на понятном для ее возраста языке, что папа был очень энергичным человеком и потому спутниками в его жизни были спиртное и женщины.
Мама не жалела не испорченной детской души дочери, рассказав ей всю правду, полагая, что та с ранних лет должна вырабатывать стойкость характера ко всем невзгодам жизни.
Уже год как Жанна тренировалась в секции художественной гимнастики, которую вела мама Галя, так звали Галину Васильевну ее воспитанницы.
Марина, мама девочки, в студенческие годы тоже училась у нее и имела первый спортивный разряд...
Однажды Марину прорвало, она высказала мужу все, что думала о нем: “Я больше не желаю жить так дальше, деля постель с какими-то порочными женщинами, слушать твои лживые обещания и ждать поздних возвращений домой”.
- А я не виноват, что тебе трудно угодить мужикам. Ты прекрасно помнишь как завладела мной. Рыбак рыбака видит издалека. Тебя еще самою надо проверить, где пропадаешь вечерами, в какой-то аэробической секции, - возразил он в который уже раз, хлопнул дверью и ушел к запасной женщине.
- Я зарабатываю деньги на хорошую жизнь! - запальчиво прокричала тогда она ему напоследок.
Муж был близок к истине: под видом аэробики и помимо ее часто засиживалась у близкой подруги, одинокой женщины, частично деля ее образ жизни, встречаясь с мужчинами, при этом не теряя достоинства, принимая от них вознаграждения, правда не все из них были способны отплатить щедро.
Теперь, сделавшись свободной, полностью ушла в воспитание дочки, редко выбирая время навестить подругу. Пришло время, когда на вечеринке, все у той же подруги познакомилась с Сергеем, сделалась его любовницей. Он был ласков с ней, предупредителен и любвеобилен, она даже отметила разницу между ним и первыми двумя мужьями, про себя часто кроя их обидными словами. Но вот острота чувств ее друга притупилась, и вскоре их отношения  прервались вовсе. Только тогда Марина поняла, что ее новый друг был зеркальным отражением мужа, недавно покинувшим ее. “Ничего, - сказала она сама себе, - это для меня хороший урок. Я ведь тоже вот так могу бросать мужчин, как и они меня”.
С этих пор Марина стала искать более-менее порядочных любовников, пробыв с ними некоторое время, бросала без жалости, не желая даже с достойным из них создать благоразумную семейную жизнь, часто  разбивая жизнь других семей, виня во всем только мужчин, называя их козлами. Даже известную истину, высказанную в ссоре с ее последним мужем “Рыбак рыбака видит издалека” она переиначила: “Нечего ловить рыбку в чужом пруду”, обвиняя все тех же сильных мира сего.
В один из дней она встретила институтского преподавателя физкультуры, мастера спорта по художественной гимнастике Галину Валентиновну и на ее традиционный вопрос: “Как живешь? Как дела?” - ответила: “Так себе, без постоянной работы, а если она есть, то малооплачиваемая, алименты не ахти какие, Жанночку не продержишь на папины подачки”.
Марина, я, пожалуй, помогу устроиться в варьете. Ты, насколько я помню, имеешь первый разряд по художественной гимнастике. Я тренирую уже две девушки, ты будешь третьей. Хорошо, что ты свободна. Сразу предупрежу, что работа до полуночи, к тому же клиенты из числа иностранцев и новых русских, могут за большие деньги просить кое-какие услуги, понимаешь, о чем я говорю, но это твое личное желание. Фирма на этот счет никакой ответственности не несет, но и компрометировать ее не надо. Вы с дочкой на нашей работе будете просто пребогатыми. За мою тренерскую работу и прочие доходы, разумеется, мне двадцатипроцентные отчисления. Имидж за счет заведения. Подумай, Мариночка. Та думала недолго, уже на следующий день заявилась в заведение вместе с дочкой, объявив: “Доченька, теперь мама будет работать у тети Гали. Ты уж будь самостоятельной, будь взрослой: оставайся дома одна, я буду работать допоздна. Сама себе готовить будешь, ведь ты у меня умница”...
Пошла жизнь, о которой Марина даже и не мечтала. Танцевальные композиции разучивались легко, заведение посещали богатые мужики из русских и иностранцев, приезжающих на завод-гигант.
Ко встречам с поклонниками женской красоты на спецквартире скоро привыкла, и стала зашибать баснословные деньги. Многому подучилась у своих новых подруг. Стала дружить с мамой Галей, как артистки варьете условились называть Галину Валентиновну, их танцевального руководителя.
Теперь Марина просыпалась ближе к полудню, не вставая, нежась в постели, смаковала проведенную ночь. Сегодняшняя и вчерашние ночи были довольно богатыми по уловы инвалюты. Какой-то немец с русским темпераментом осыпал ее долларами, и все приговаривал по-своему: “Гут, гут, фрау!”
“Какие же мужики глупые” - думала она, вкладывая в конверт положенную часть дохода своему руководителю, сделав на нем надпись: “Мамочке”.
Солдатские будни с их повседневной и размеренной жизнью вдруг резко сменились: на построенной части был объявлен приказ: “Убыть в командировку в Чечню в район боевых действий...”
Сержант Веснин Вадим готовил выступление своего отделения в составе колонны автомашин: каждый солдат смазал и почистил личное оружие, - получил неприкосновенный запас продуктов на двое суток, пилотки сменяли на каски.
Наступила двадцатиминутная передышка перед выступлением колонны.
Вадим, предвидя нескорую возможность дать весточку на родину, сию минут, но решил исполнить сыновний долг - чиркнуть короткую записочку.
- Торопливые строчки ложились на листок бумаги: “Милая мама, здравствуй! Служба солдата не всегда однообразна, как это может показаться. Сейчас напряженное время. Дали приказ убыть в командировку по делам службы, точно не могу знать - куда. Можно только догадываться... На какое время, - тоже неизвестно. Думаю, что первое время там будет не до писем. Так что, мама, прости, если обижу неопределенностью.
Пока сюда не пиши, меня здесь не будет. Сообщу новый адрес, как только выпадет возможность. Передавай привет Светке. Берегите себя.
Мама, недавно я уже шестнадцать раз подтянулся на турнике. И это в сапогах. Любящий сын и защитник Отечества сержант Веснин.
До свидания, мама!
- Был один из благоприятных дней августа, ни жаркий, ни холодный. Лесная тропинка уводила друзей вверх к скалистому утесу. Иногда она расширялась и давала возможность идти рядом, тогда было легче разговаривать. Вадим поведал Галине многое, что произошло за эти два десятка лет. Ни тени разочарования в жизни, хотя она не раз подставляла ему подножку, а философское осмысление действительности услышала Галя и была тайно обрадована схожестью их характеров. “Ты просто живешь”, - повторила она фразу, услышанную от Вадима. “Да”, - подтвердил он, уловив в своих словах влияние на нее.
- Разговоры перемежались поцелуями. Они чувствовали себя юными и влюбленными. Он говорил: “Галка, ты ощущаешь себя единственной на земле? Я - да. Как будто весь мир принадлежит только нам двоим, что кроме нас и любви ничего нет в мире. Эти облака и лесные дали, и эта гора, и наша любовь, ответная до мельчайших чувств. Кажется ли тебе, что все бесконечно и чисто, где царствует красота людей и каждый день счастьем похож на предыдущий?”.
- Да, да! - откликнулась она. Удивительное делает с нами природа. Видно и у нее есть душа...
Прибыли на место. Вадим даже не пытался вспомнить что-либо в окружающей их природе, он твердо знает только одно: где-то здесь Каменный столб с площадкой, на которой едва поместятся четыре человеческие стопы, он спросил: “Где же этот мой каменный друг?”
Галина отошла в сторону шагов на пять: “Вот он!”
- Стой! - Вадим сбросил рюкзак и первым ступил на него. - О, жизнь, ты прекрасна!
Неожиданно Галина оказалась рядом с ним, едва поместив свои ступни на крохотный площадке столба, крепко обняла его и торжественно воскликнула: “О, жизнь, мы любим тебя!”
Под ними была пропасть. Влюбленные были на грани жизни и смерти, они ощущали это, но не торопились освободиться от этого чувства.
Спустя минуту, Вадим ловко спрыгнул со столба, помог Галине совершить тоже самое, благодатные друг другу, слились в поцелуе.
Соорудили костерок, приготовили чай, удобно устроились, стали полдничать, небольшой дозой они сначала отметили произошедшее событие, проверка силы характеров. С этого момента  взаимоотношения их стали как у давно любящих друг друга людей, как будто и не разделяли их годы разлуки. Оглядывали окрестности и все более восхищались ими.
Вдруг до их слуха донесся говор приближающихся, то были девушка и юноша. Он шутливым тоном проговорил: “А наше место уже заняли”. Тем временем девушка, сбросив с плеч рюкзак, решительно взошла на каменный столб, ее друг подбежал к ней, возмущенно замахал руками, что-то выговаривая. Наблюдая эту сцену, Галина и Вадим смеялись от души.
- Ребята, щелкните фото на память?! - передали фотоаппарат бойкой девушке. - Постойте секундочку, мы займем позицию.
И снова, сначала Вадим, затем Галина взошли на столб над пропастью.
- Улыбочку, отважные люди. - Спустила механизм аппарата. - Готово!
Возвращая фотоаппарат, подтрунила над своим другом: “Учись смелости у меня и у этих людей”...
- Ха-ха, - принужденно засмеялся он, - постараюсь как-нибудь...
- Как только молодые люди скрылись из вида, Веснина и Коробов, не сговариваясь, засмеялись.
- Все произошло как у нас... Помнишь, Галина тот случай... Один к одному вот этому...
Время было за полдень. Влюбленные отобедали и вели неторопливую беседу. Галина пересела на бревнышко Вадима, плотно прижав свой бок к его и положив голову на его плечо, глядела в тлеющие угли. Как-то само собой подумалось: “Вот так и любовь кончается, как пламя костра”. Вслух спросила - Вадик, а ты веришь в вечную любовь?
- Истинная любовь вечна, пусть даже если она в разлуке, пусть если ей мешают даже быть, пусть просто не сложились благоприятные обстоятельства - подумав, ответил он.
- Я тоже так подумала, - сказала Веснина и напомнила о своем дне рождения.
- Галина, неужели вы должны испытывать мужчин, чтобы отдать им все самое важное, что есть у вас? Ведь есть в литературе классический пример, когда девушка испытывает любимого, бросив в клетку с тигром перчатку, тот достает, рискуя жизнью, но навсегда уходит от нее.
- Понимаю, смелость - это не гарантия вечно крепких семейных отношений...
Много кое-чего еще понадобиться кроме смелости...
- Правильно говоришь. В юности один мой дружок влюбился в девушку, а она относилась к нему холодно, разрешая встретить и проводить ее, потом совсем охладела. Сник наш дружок, ничего не радует. Стали мы думать, как помочь ему. Решили, что двое из нас на улице привяжутся к ней, изображая хулиганов... Привязались, оскорбляем, девчонка стала пунцовой, заметалась, как зайчишка, затравленный стаей гончих. И тут на помощь поспевает наш герой, вступает в драку, мол, зачем к девчонке пристаете. Фингал под глаз наши хулиганы поставили, перестарались, но отступились от девчонки. А она глаз его платочком подправляет, утешает... Снова стала дружить с ним, правда, не долго... Все равно расстались...
- Получается, что она его не любила? Получается, что любовь - это главное?
- Выходит, что так, - друг Галина. Я думаю, расстанутся они...
- Стали собираться в обратный путь, Веснина стала еще нежнее и предупредительнее, словно извиняясь за все женские несправедливости по отношению к мужчинам, за природный эгоизм.
Коробов подошел к самому краю пропасти: “Хочу это унести с собой. Любимая, иди сюда, встань рядом, пусть наши чувства любви останутся в каждом из нас... Жаль, нет Карлсона сфотографировать нас со стороны пропасти.
В городе они закупили необходимые продукты к праздничному столу. Неторопливое, почти праздное хождение по улицам и магазинам, легкая непринужденная беседа возвышали их души до заоблачных высот, они блаженствовали, проницательные прохожие отмечали в них гармонию семейной пары.
- Удовлетворенные походом, вернулись домой. Было обоюдное желание насладиться любовью, но захватил процесс подготовки к празднику. Хозяйка стала хлопотать на кухне. Вадим выполнял ее указания. Неожиданно он вспомнил москвича Олега, подумалось: “Где он сейчас? помогает ли вот так своей жене?” Мысли прервал голос Галины: “А  твоя жена какой торт любит готовить больше всего?” “Аристократ, а что это такое, - убей, не знаю”, - ответил он. “Тогда и мы соорудим такой же. Согласен?” - Галина оторвалась от дела, выжидательно уставилась на него. “Какие могут быть разговоры? Безусловно - да”, - ответил он и чмокнул подставленную щечку Весниной.
Она, вытерев руки о фартук, удобно облегающий ее бедра, достала тетрадь с рецептами, какие имеют все женщины и переписанные друг у друга, углубилась в изучение.
Никто из них не смотрел на часы: была Суббота, была любовь, впереди была ночь, словно вечность... Редкие телефонные звонки подруг не мешали их счастью.
Поздравить Галину Веснину с днем рождения пришли самые близкие подруги: Вера Ильинична с кафедры физвоспитания, артистка Варьете Марина. Именинница познакомила подружек с Вадимом Коробовым: “Это Вадим, мой студенческий друг, приехал в командировку на комбинат”.
Марина, которая уже успела положить конверт на столик трельяжа (Вадим заметил это) и навести макияж, при знакомстве с мужчиной вдруг оцепенела и внимательно оглядела его, быстро вырвала свою руку из его, словно ожегшись о язык пламени. Вадим, заметив испуг и смущение женщины, узнал подругу москвича Олега, но не подал вида.
Мы с вами нигде не встречались? Ваше лицо мне знакомо, - сдавленным от смущения голосом проговорила Марина.
- Я вижу вас впервые. Во всем городе мне знакомы лишь Галина Валентиновна да еще парочка, двое преподавателей из здешнего института...
- Мариночка, разве мало есть похожих людей друг на друга, на телевидении частенько показывают сестер Зайцевых, а у нас в институте тоже есть человек, похожий на Вадима... Рядом пример, далеко ходить не надо.
Усаживаясь за стол, он продолжил начатый разговор.
- Но я не имею ни грамма понятия, они те ли самые преподаватели, которых я знал двадцать лет назад.
- А кого вы, Вадим, имеете в виду? - вмешалась в разговор Вера Ильинична.
- В расписании занятий я увидел фамилию педагога иностранного языка, мне вовсе неизвестного, но с инициалами “В.А.” Настоящая фамилия, видно, по мужу. С такими инициалами я знал педагога Кайзер.
- Да, это она самая. Премилый человек и отличный педагог.
Именинница перебила разговор легкой просьбой: “Прекращайте, потом договорите. Вадим Александрович, налейте бокалы”.
Вера Ильинична произнесла тост: “Милая Галина Валентиновна. Наша любимая Галиночка, здоровья тебе и долгих лет жизни. Успехов в своей преподавательской работе, любви студентов. Счастья тебе и твоему сыну - солдату, дождаться его и следующий день рождения провести с твоим сыночком. Любви и женского счастья. С днем рождения, подружка! Прими стихи:
“Ваш - юбилейный день рожденья
Отметить рады мы сейчас,
И от души хотим все вместе
Здоровья, счастья пожелать.
Чтоб радость в дом к вам приходила...
На мгновение отвлеклась от чтения, окинула взглядом Вадима, продолжила:
И оставалась с ней всегда, -
Любовь, чтоб сердце наполняла
На все года, на все года!”
Гости дружно зааплодировали, Галина приняла из рук подруги упаковку, - на которой были изображены силуэты бокалов с надписью “Осторожно стекло”.
Дошла очередь произносить тост Вадиму.
- Дорогой друг Галина! В твой торжественный день рождения ты, подобно молодой и красивой королеве встречаешь здесь не менее знатных гостей - своих подруг и меня, странствующего рыцаря, щедро делишь с нами свои радость и счастье... Спасибо... Я благодарен за встречу с тобой в своей жизни, мой учитель... Пусть в твоей жизни все сбудется и сладится... Прими букет цветов и самые лучшие, какие в мире есть, пожелания! - закончил он и сел под рукоплескания гостей и хозяйки.
- Вадим, - воскликнула именинница, - весь день были вместе. Я недоумеваю: когда смог успеть купить цветы?
- А они, Галка, с клумбы в твоем огороде.
- Правда?
- Да.
- Вера Ильинична покачала головой из стороны в сторону: “Вот парень не промах... Бейте жизнь без промаха... Это про вас писал Есенин...”
Все засмеялись шутке.
Именинница предложила тост: “За любовь!”
Марина тут же высказала сомнение: “А есть ли она, эта любовь?”
Пока заполняли фужеры шампанским, прошло обсуждение проблемы, и все дружно решили: есть!
Марина тоном непобежденной спорщицы, прищурив глаза и растягивая слова вымолвила: “Хорошо, согласна”.
Коробов, наблюдая за женщинами, пришел к единственному выводу: все подруги Галки были не замужем.
Шампанское взбодрило присутствующих: засидевшиеся тела просили движения: начали танцевать. Вадим, единственный мужчина в праздничной компании был нарасхват. Его первый танец был с Галиной: они наслаждались острым наслаждением любви, сердца их волновались, взгляды обменивались, у Галки он был грустен: “Ты завтра уезжаешь?” “Вечерним поездом, думаю, что после работы мы побудем вдвоем, походим по городу...”
- Вадим, я хочу чтобы побыстрее кончился мой день и мы остались вдвоем... Твоей любви мне хватит на много лет...
- Потом был танец с Маринкой, которая заметно стеснялась Коробова, вновь попыталась расспросить его и выяснить: был ли Вадим вечером такого-то дня там-то, или она ошибается.
Неожиданно речь свою закончила: “Гут, гут!” - пристально глядя в глаза мужчины, но тот опять сделал вид, что это его не трогает, лишь спросил: “Вы Марина, что, уважаете иностранный?”
- Это я так от избытка чувств.
- А кем вы работаете?
- Да я тоже педагог, там же, но только на кафедре физмата.
Вадим был полностью уверен, что она лукавит, понимая, что ей было бы неприятно признаться в характере своей работы. Воспользовавшись тем, что женщины как-то непроизвольно уединились и начали обсуждать что-то из области моды, он подошел к зеркалу, осмотрел свое лицо, поправил волосы, и, уже уходя, вспомнил о конверте, мельком взглянул на него и увидел надпись “Мамочке”. Это не было приветствием имениннице, иначе Марина зачитала бы его за столом: совместный подарок - набор фужеров был подарен. Оставалось полагать, что в конверте были деньги, - так думал Вадим. Внезапная мысль осенила его: “В конверте доллары и, не исключено, москвича Олега. Знал бы он их историю! - едва не рассмеялся вслух.
Оглядел букет гладиолусов в вазе, который подарил имениннице, подумал: “Что взять с меня, безденежного, кроме цветов и любви? Думаю, по честному не разбогатеешь, к тому же русский человек ленивый”.
Именинница со словами: “Что же мы сидим сплетничаем... Давайте чай пить и достала “Кодак” и сфотографировала дружную компанию, затем Вера Ильинична сменила ее и тоже сделала снимок: Галина и Вадим были рядом.
Потом была просьба гостей к Вадиму рассказать о своем городе, работе, почему прервалась педагогическая карьера (Вадим удивился: они уже и об этом знают), о том, о сем, вплоть о выдаче зарплаты и товарах в магазинах.
-Рассказ был недолгим (Вадиму уже надоело рассказывать о крушении своих надежд), серьезность изложения перемежалась шутками. Удачно продолжающийся вечер, чаепитие - все располагало к дружеской беседе: “Я наивно полагал, что буду богат и известен и что всеми я буду любим. Сейчас просто живу: работаю, занимаюсь семьей, выезжаю на природу, читаю книги... Я остро чувствую  и люблю природу. Я чувствую красоту. Женщины для меня - божество... Вы дарите нам настроение к жизни. Вот и весь мой рассказ...”
- Браво, браво! - восхищенная Марина захлопала в ладоши, все поддержали ее.
- Мечты... Но кто из нас добился мечтаемого, например, вы Марина? - обратился оратор к женщине.
- У меня есть все, благодаря моей Мамочке, Галине Валентиновне. Она сделала меня мастером танца, помогла в трудную минуту...
- Вадим, я упустила сказать тебе, что являюсь содиректором в местном варьете, кажется ты был свидетелем его становления, - вступила в разговор Веснина. - Это помимо моей основной работы в институте.
- Да, припоминаю, я был с друзьями-студентами на одном из твоих представлений... Как все было далеко и мило! Думе грустно... Казалось тогда, что сбудутся мечты... Хочу жить, не хочу мечтать... Мечты, мечты, где ваша сладость... - закончил речь Коробов.
- Ушли мечты, а сладость вот она, полный стол. Кто хочет еще чаю? - Друзья, не обижайте именинницу, пейте, ешьте... А я давным-давно перестал мечтать, все зависит от везения и трудолюбия... Посмотрите на размах нашей подружки, - Вера Ильинична указала рукой на обстановку в квартире.
Гости и хозяйка отреагировали смехом.
- Девчонки, а как вы считаете, возможно ли, не обходя закон, сделать капитал, причем солидный?, - разгоряченный шампанским и самой беседой, задал вопрос Вадим, надеясь до конца выявить внутреннюю сущность Галины и ее молодой подруги Марины. - Слово имениннице.
Галка, переглянувшись с Мариной, (это заметил наблюдательный Вадим) ответила: “Конечно возможно, но для этого, как уже говорили, нужны целеустремленность и трудолюбие”.
- Я как раз и отличался этими качествами от моих сверстников, но, как видите, богат тем, что во мне и на мне. Скажите, что надо бороться до конца? Но какого?
Значит ты занимался не тем, чем надо, - подвела итог Веснина.
- Я хотел выразить душу, но, оказалось, что таланты я допускаю, что не отношусь к их числу - не востребованы, разве только малая часть, а жить на что-то надо, семью кормить надо... Что скажете на это, милые женщины? Стать предпринимателем и торговать на рынке?
- Ну, это тоже очень нужная и трудная работа, не все в павильоне торгуют, большинство на морозе. Деньги к ним не очень-то липнут, - заметила рассудительная Вера Ильинична.
- Девчонки, какие вы у меня умные, но может кончаем эту полемику? - обиделась именинница. - Что же мы как на уроке философии, даже грустно стало, давайте веселиться...
- Извините, в чем виноват... Девчонки, с вами так хорошо, - спохватился Вадим и пригласил свою Галку на танго.
Танцуя и глядя в упор, спросила своего друга: “Разговоры про бизнес - это в мой огород камешки?
- Галка, милая, я ни тебя, ни кого другого не хотел обидеть. Я давно задумывался над проблемой богатства и бедности, разве я бы не хотел стать богатым?.. Понимаешь, прорвало... Хорошие вы люди... Прорвало...
 Часы показывали половину одиннадцатого, гости засобирались домой, дружно убрали все со стола и еще раз поздравили и поблагодарили именинницу.
Незаметно исчезли так, что Вадим, оставленный в зале один и рассматривающий альбом Ван Гога, не сразу заметил их исчезновение: “Исчезли, как разведчицы, а что подумают про нас? А ничего, ведь не дети, все понимают”.
Как только остались вдвоем, Галина присела к Вадиму и грустно выдохнула: “Вот и кончается мое бабье счастье”, - обвила шею руками, стала целовать.
...Два дня, как Вадим Коробов вернулся из Тагила в свой провинциальный городишко. Жена встретила его, как и подобает, соскучившейся и милой. На ее вопрос: “Коробов, ты что фотоаппарат купил?” Ответил друзья подарили”. “А может подруги?”, - не унималась жена. “Может быть. Как бы там ни было, знай, причал мой здесь, где ты, дочь и сын, а все остальное - мелкие пристанишки... А где Максим? Кодак ему и запасная пленка”.
В семье за первый час после возвращения Коробова из командировки, все вошло в свое русло, словно и не было другого города и любви к женщине, возвращенной через два десятка лет.
Вадим, как только остался наедине, вспоминал последние часы - расставания с Весниной, он думал: “Вот ведь какая изобретательная. В первый день встречи одела мне свое обручальное кольцо, я - ей свое, словно обручились. При отъезде не дала вернуть свое... Вот оно на пальце. Благословила, так сказать, на долгую совместную жизнь... Провели свадебную неделю, а это для нее совсем не мало. Помнить будет, пока другого не встретит, любовь-то она невечная. - Поиграл кольцом на пальце. - Скажу жене, если поинтересуется, откуда, мол, колечко, - на вокзале нашел...
В обеденный перерыв Коробов отдал пленку в фотоателье, наказав сделать все кадры в двойном экземпляре. На следующей неделе получил их нетерпеливо просмотрел, ощутив волнение в груди, словно наяву слыша голос любимой: “Ты уж, пожалуйста, пиши о себе, семье, работе. Фотографии пришли, скучать буду”. Коробов и без просьб мог догадаться сделать это, что же касается переписки, то он вполне серьезно сам предложил ей начать любовный роман в письмах...
Запечатал бандероль с фотографиями и письмом, написал обратный адрес холостого друга, которого посвятил в свои сердечные дела...
Каждое утро, как только приходит на службу, выдвигал верхний ящик письменного стола и рассматривал фотографии, а особенно ту, где они вдвоем с Галкой, стоят обнявшись и смеясь на крохотной площадке каменного столба, а внизу - пропасть.
Сыну он показал этот и другие снимки, сказав при этом: “Тетю эту я любил еще двадцать лет назад, а теперь вот встретились с ней, как давние друзья. У нее своя семья, но она очень полюбила тебя с моих слов и сделала такой подарок, наказав тебе фотографировать только все красивое. Сын ее служит в армии, поэтому, наверное, она готова любить всех сыновей России, желая им, кто учится - отличной учебы, кто служит - отличной службы и счастливого возвращения.
- Папа, ты ведь высоты боишься, а тут?
- Сын мой, за любимой и на парашюте бросишься, если даже ни разу и не прыгал... Давай в выходные сходим на гору Рассыпную. Фотоаппарат возьмем
- Давай, конечно! Обую кроссовки, ведь в горы идем... А ты маму не любишь.
- С чего ты взял? Люблю, всех вас люблю... И тетю люблю. Далеко она...
- Коробов подумал, что в те давние годы, имей он больше смелости и решительности, которые так любят молодые девчонки, и зная, что любовь надо завоевывать, ни смотря ни на что, что будь все это сложилось бы все по-другому... Счастлив ли он? Разумеется. Но только все-таки, как всегда, чего-то не хватает... Любви, конечно!
Тарзан, жалобно поскуливая, проводил хозяйку в дом. Она едва успела закрыть за собой дверь, как раздался телефонный звонок. Звонила Ирина, подружка сына Вадима: “Галина Валентиновна, здравствуйте. Я получила письмо от Вадика, он попал в Чечню, но очень удачно: там не стреляют...”
- Ирина, я только что забрала из ящика письмо от него, держу его в руках. Спасибо за хорошую весть, что сын, хоть и в Чечне, но вне опасности... Не терплю прочитать все сама... дай возможность... потом созвонимся... У самой-то как дела?
- Хорошо.
- Пока, пока, дочка... Наше дело ждать, а его служить...
Нетерпеливо вскрыла конверт.
“Милая моя мамочка, здравствуй! На конверте я специально не указал адрес, чтобы не расстроить тебя. Ты у меня мужественный человек и поэтому не волнуйся заранее, я прошу тебя об этом. Читай по порядку, вперед не забегай. Мама, я удачливый человек: попал служить в место, где не убивают и даже не ранят. Все мамы России боятся за своих сыновей: а вдруг попадут в Чечню? Мама, Чечня большая и не везде идут боевые действия. Прошу тебя еще раз: не расстраивайся и будь спокойна за меня, а то вместе с тобой расстроюсь и я, обоим будет плохо. Я почувствую, что ты расстроилась, несмотря на громадное расстояние между нами. Договорились?
Теперь о главном. Я действительно попал служить в Чечню. Первое, что встретило нас - это большие походные палатки из брезента. В них двух ярусные кровати. Все было бы похоже на типовую солдатскую казарму в миниатюре, если бы не пулеметы ППК, стволами направленные наружу сквозь проделанные окна в брезентовых стенах палатки.
Посреди такого жилья стоит печка - буржуйка. Старослужащие рассказали, что топят ее в зимнее время года (мама, не забывай, что это Кавказ и что зимы здесь теплые, плюс десять, только туманы часто бывают), а чтобы тепла было больше печки-буржуйки обкладывают булыжниками, которые придают дополнительное тепло. Так что, мама, быт наш устроен более-менее сносно.
Наша часть расположилась на краю горной деревеньки, чтобы держать ее под контролем. Сама, мама, понимаешь, что под носом наших солдат чеченские боевики не могут и не должны жить и укрепляться. Так по всей Чечне заведено: боевикам ничего не остается, как только прятаться в горах.
Чеченцы - народ мирный, но только днем. Все солдаты знают, что в их магазин без автомата соваться нечего. Приходишь приобрести что-нибудь: “Здравствуйте, “Здравствуйте, здравствуйте, дорогой! Что желаешь? - “любезничает чеченский продавец, как правило - мужчина. Кладешь автомат на прилавок: “Мне вот это, это и еще вот это”, - “Бери, бери, дорогой” - услужливо лопочет продавец. Как-то солдат-новобранец, не успевший узнать здешние порядки, заявился в магазин и без автомата, говорит: Мне вот это, это и еще вот это”. А продавец возьми да и выкинь его за шиворот - вон из магазина. До сих пор ребята смеются над этим случаем, а уж полгода прошло, смеялся и я, как рассказали.
И еще рассказали про одного чеченского старика, доброго такого: “Сынок, кушай арбуз, ничего не жалко...” А как-то ночью, задолго до нашего приезда сюда, взял да и открыл огонь по расположению нашей части. По траверсам определили огневую точку, шарахнули из пушечки - только брызги. На рассвете пошли поглядеть: кто такой герой выискался? Оказался - старичок наш добрый... Взрывной волной выкинуло его с крыши дома... Мама, прости, что иронизирую, но ведь для солдата тот враг, кто поднял на него оружие, или ты прикончишь его, или - он тебя, среднего не дано.
- Спрашивал я здесь у ребят: “А есть кто отказывается брать оружие против чеченских боевиков, оказывается - есть. Они не верят в бога и не следуют заповеди: “Не убий!” - просто из гуманных побуждений не хотят убивать. Мама, я и другие солдаты тоже не хотим быть убийцами, но у нас, в отличие от них, - высокое самосознание, долг солдата перед Родиной. Да, к отказникам все здесь относятся нормально.
Мама, вот и вся правда. Не расстраивайся, не будем умирать раньше смерти. будем жить! Поговори обо мне с Тарзаном.
Р.S. Иринке написал такое же письмо. Берегите себя, мои единственные и дорогие...”


2.РЕКЕТ

На загородной электричке они добрались до нужной им станции. Отсюда до трассы было полчаса пешего хода. По расчету друзей здесь могли останавливаться дальнобойщики: перекусить, привести себя и машину в порядок, - столица не любит недисциплинированных водителей.
Расчеты их оказались верными: ближе к ночи дальнобойщики прятали свои машины в придорожном леске, боясь дорожных рэкетиров...
Дима Хорьков и Стас Вышемирский были студентами четвертого курса московского Б... университета. Оба были медалисты и поэтому без особого труда стали студентами. Они приехали из разных уральских городов получить высшее образование, набраться столичной культуры, с желанием остаться жить только в Москве.
Учились легко, занимались в баскетбольной секции: влюбились в девчонок с курса, коренных москвичек.
После объяснения Димы в любви встал вопрос о свадьбе, и, следовательно, расход на нее. Тогда Дима серьезно задумался: где достать деньги. Родители были в разводе, малой суммой денег могла помочь мама. Отец недавно умер, да и случись свадьба при его жизни, Дима не обратился бы к нему за помощью: он принял сторону матери.
Как-то Дима вспомнил разговор с Коробовым, мужем его двоюродной сестры Ольги, когда вместе со Стасом приезжал на зимние каникулы покататься на горных лыжах: “Снабженцам сейчас достается, их потрошат рэкетиры, выслеживают машины и, как только они останавливаются на ночлег где-нибудь вдалеке от жилья, нападают на водителей с обрезом, а то с “пушкой”: “Гоните баксы! Жизнь или кошелек?!” Рэкетиры, как правило, качки, проще говоря, спортсмены высокого уровня. На вопрос Димы, а если дальнобойщики оружие имеют. Коробов авторитетно заявил: “Оружием ведь тоже надо уметь пользоваться, оно хорошо при прямом нападении, а здесь непонятно: пугает ли тебя рэкетир, или на самом деле убить собирается”.
Поделился Дима со Стасом, уверенный в его надежности не проболтаться:
- Стас, думаю, от денег ты никогда не откажешься, даже от не очень больших, Москва любит деньги и я знаю, где их взять. Правда это потребует смелости, силы и смекалки, рот должен быть зашит крепкими нитками, чтобы не проболтаться.
- Говори яснее, чего хочешь?
- Давай сначала съездим за город. Я смотрел карту, нас заинтересовал вот этот район, - ткнул пальцем в автодорожный атлас.
- Тебя заинтересовал, друг мой, - сделал замечание Стас.
- Едем в выходной. На месте все увидишь и узнаешь сам... Руки вверх! - Дима вытащил из-за пояса пистолет и приставил его к груди друга.
- Диман, ты что здесь комедию разыгрываешь? Убери “пушку”. Да она у тебя липовая, видишь, отверстия нет. Игрушка, какую можно купить в “Детском Мире”.
- Будет отверстие, не все сразу. Так едем? Не пожалеешь.
- Черт с тобой, будь что будет! Едем.
...Выбрали место недалеко от речушки. К ней был хороший подъезд транспорта. Место стоянки было укатано шинами автомобилей и утоптано ногами людей. Отдыхающие часто разводили здесь костер, готовили пищу, любовались пламенем костра и вели задушевные разговоры.
Дождались глубокого вечера. Сегодня здесь отдыхали муж и жена, из “десятки” достали продукты, вскипятили чай, пили и тихо переговаривались, иногда смеялись. Молодые люди, затаившиеся в засаде, наблюдали все это.
- Пора... Стас, ты пойдешь следом, но остановишься в темной части поляны, на свет не выходи. От тебя требуется только это... Не подведи меня, друг.
- Ладно. Но только один раз.
Хорьков завязал лицо платком, оставив свободными глаза, извлек из-за пояса пистолет-игрушку, решительно направился к костру. Подойдя вплотную к людям, он крикнул в темноту Стасу, изображая, что его друзей несколько: “Ребята, стой! А вы, руки вверх! Жизнь или кошелек? Мужчина, руки на капот. Женщина, - деньги”
- Вячеслав, - заголосила женщина.
- Отдай деньги, - скорбно проговорил ее муж.
- Возьмите, возьмите! Это все что у нас есть.
Хорьков бегло сосчитал деньги: “И это все? - Взглянул на номера машины. - Издалека едите... Москва деньги любит. Поищи-ка под сиденьем... Вот под этим... А говорите все! Вот теперь я верю... Мобильник сюда.
Взял аппарат в руки, взмахнул ей, раздался тихий всплеск.
- Мужик, а ты умница. - Ударил вниз его живота. Тот, охнув, переломился в середине тела. Хорьков сунул в его карман несколько бумажек. - Это на первое время. А теперь займи свое первоначальное положение... Ни звука, а то пострадаете... Пока. Идем, ребята. Уходя, шилом проткнул колеса, машина просела.
- Диман, не нужны мне такие деньги, разве если тыщонку в долг дашь. Как ловко у тебя все получается, как в кино.
- Заладил: ловко, ловко: “Барыш хороший имеем... Где-то тысяч семь-десять. Получишь штуку”.
Электропоезд с каждой минутой уносил друзей все дальше и дальше от места преступления. Стас, опасаясь чужих ушей, тихо сказал: “Нам, студентам, всегда нужны деньги. А богатые еще себе заработают”.
- Дело говоришь, дружок. Я подумаю над твоим предложением.
- В следующий раз новый маршрут разработаю... Начало положили...

Приближался день свадьбы. Дима Хорьков подготовился к нему основательно. Рэкет принес большие деньги. Стас стал соучастником всех вылазок и получал равную денежную долю. Нападали уже и на дальнобойщиков, ребят ушлых и не робких. Зная это, жертвами выбирали водителей толстых и рыхлых, они чаще всего трусливы и легковерны.
Милиция вела поиск двух таинственных преступников, но не смогла напасть на их след. Им было понятно, что грабят двое молодых людей в темное время суток, что действуют они расчетливо и осторожно, не причиняя потерпевшим телесного вреда, грабят в области недалеко от остановок электричек. Была составлена карта мест преступления, милиция пришла к выводу, что грабители - жители столицы, нуждающиеся в деньгах. Стали проверять студентов, проживающих в общежитиях. В поле зрения сотрудников МУРа попали и два неразлучных друга - Хорьков и Вышемирский, но отличная их учеба и то, что они серебряные медалисты, спортсмены и хорошие друзья - не давали ни малейшего подозрения на их счет. К тому же один из них недавно женился...
В поездке на дачу родителей жены, Хорьков нашел удобное место, где можно было сделать засаду. Жене Регине как-то сказал он, что займется поливом овощей и ягод один, что все могут не ездить на дачу, а отдыхать: посидят у телевизора или сходят в театр.
Хорьков уже в третий раз действовал в одиночку, напарник Стас, как только они попали в поле зрения милиции, наотрез отказался от соучастия в преступлениях.
Жертвой очередного рэкета был водитель под сорок лет, коренастый и тучный. Вместе с ним был мальчик лет десяти, его сын: ему нравились поездки вместе с отцом: в среде сверстников, гордясь, он говорил: “Деньги помогаю отцу делать...”
Хорьков, выждав момент, когда отец и сын собирались сесть в кабину, вдруг, откуда ни возьмись, подбежал и подал команду: “Стоять! Деньги на бочку. - Те оглянулись, - в трех шагах от них, держа пистолет наизготовку, стоял молодой мужчина, лицо его скрывал платок.
- Деньги? А ты сначала заработай их.
- Я прострелю тебе ноги! - закричал Хорьков.
- Сынок, залезь в кабину, деньги лежат в спальнике...
Сын не испугался грабителя, но и не сразу понял, почему деньги в спальнике, ведь они в бардачке, это он знал точно... И вдруг он вспомнил как отец наставлял его действовать в случае нападения: “В спальнике незаметно будешь брать обрез винчестера, взведешь курки и направишь ствол в грабителя, крикнешь: “Руки вверх! Бросай оружие!”
Мальчик так и поступил. Грабитель, услышав окрик и увидев ствол ружья, на секунду замешкался, этого времени было достаточно, чтобы отец захватил руку преступника и отвел ствол пистолета в сторону. Выстрела не последовало. Вырвав пистолет из рук грабителя, водитель вдруг обнаружил, что пистолет игрушечный.
- Ах ты фокусник! В машину, Робин Гуд проклятый! Сынок, держи его на мушке. В кабине он сорвал платок с лица грабителя: “Красавчик... В деньгах нуждаешься? А вот сдам я тебя сейчас гаишникам”.
Вскоре машина с преступником двинулась к ближайшему посту ГАИ.
Поздно вечером Коробовы посетили тетку Шуру, одиноко доживающую свой век. Несколько лет назад она овдовела: муж у нее был хороший человек, она прожила с ним долгую и счастливую жизнь. Единственный их сын Леонид Хорьков добился высокого положения в обществе, в сорок пять полюбил другую женщину, впоследствии бросившая его, ей надоели его пьянки. Такого удара Хорьков пережить не мог и вскоре умер от инсульта.
Дима учился в Московском университете. Он не простил отцу измены и перестал общаться с ним, не писал письма и не проводил в последний путь. Несколько лет назад он с другом приезжал кататься на лыжах. Еще тогда бабуля заметила, что внук ни разу не вынес ведра с отходами. Она рассуждала: “Студенты они столичные, устали от учебы, пусть отдохнут”.
Более ранним разладом семьи Хорьковых стало то обстоятельство, что свою квартиру она не записала ни на сына, ни на внука. Сноха восстановила сына против отца и бабки: “Дима, скажи после всего этого, кто ты для них? Пустое место. Единственному внуку не подписать наследство - это верх подлости. Забудем всю их породу...”
Александра Васильевна встретила племянницу с мужем очень приветливо. телевизор не мог заменить ей живого общения с людьми, поэтому она откровенно радовалась и суетилась.
- Тетя Шура, мы вот вам тут горячих котлет принесли, - сказала Ольга.
- Спасибо, спасибо, дети. А картошечка поджаренная у меня есть, сама приготовила. Приглашаю за стол.
- мы кушали, но чайку выпьем. Спасибо. Тетя Шура, а уборку я сделаю в выходные дни., - попросила племянница.
- Не беспокойся, Оленька, у меня есть лентяйка, своими силами управлюсь, мне ведь тоже двигаться надо.
- У вас пухнут ноги... Это от сердца...
- Дорогая племянница, врач прописал лекарства... Сколько уж протяну... Вадим, варенье вишневое, мажь на хлеб. Сладко очень... Про внука Диму что-нибудь узнали? В Москву писали?..
- Да, Гера выполнил вашу просьбу... Александра Васильевна, можно я взгляну на рецепт?.. Так, это и... это. Врач Шобухова... Все правильно... Гера был в университете... Плохи дела у Димы... Занялся вымогательством на дорогах. Деньги на свадьбу копил. Посадили его... Разумеется, из института исключили, - горестно сказала Ольга.
При этих словах старая женщина беззвучно заплакала: “И ты до сих пор молчала про это... Я ведь с ним нянчилась, полтора годика ему было, когда родители ради учебы оставили мне его. Я - и нянька, я - и мамка... Он такой ласковый. Ради денег на свадьбу стал преступником. Ох...”
- Он вам ни одного письма не прислал. Разобиделся - наследством обделили. Помогли бы деньгами, - не обратился. Спасибо за чай, Александра Васильевна, - вступил в разговор Вадим.
- Дети, неужели бы я ему ничего не дала? Вот старинный пятак из червонного золота ему берегла... Из поколения в поколение передаем и обязательно мужчине. Давайте оформлять дарственную. Нотариуса привезите. Эх, Дима, Дима, внучек мой. Из шкатулки достала и подала монету. Опять заплакала.
Коробов поднялся с дивана: “Я давно думал об этом, а теперь скажу. Я переселюсь к вам, вижу, что вам все труднее жить становится. Где сготовлю покушать, где воды дам напиться”.
- Спасибо, сынок... Мне спокойнее будет... Эх, старость!
Племянница тоже успокоила тетку Шуру: “Будем ночевать у вас, только, может, не каждый день. Словом, открываем дежурство.
- Спасибо, милые... И так не забываете, навещаете, звоните... Пусть Максим приходит, я подарю ему золотой пятак... Димы я теперь уж не дождусь... Отказался от родной бабки... И квартиру бы записала... Пригляделась бы, а не с бухты-барахты...
- Тетя Шура, постель я расправила, можете отдыхать, а мы поедем, поздно уже. С Субботы открываем дежурство. Не скучайте. Пока.
- Хорошо, идите. Максиму передайте мою просьбу.
Коробовы по очереди пожелали старой женщине спокойной ночи. За ними щелкнул замок в двери.
- А какая счастливая жизнь была в их семье! - произнесла Ольга.
- Все ушло в прошлое, - уточнил Вадим.
- Чуть не забыла спросить у тебя: “Тетя Шура на меня что ли дарственную оформить хочет?
- Да.
Городские дома сияли тысячами огней, в некоторых окнах они почти ежеминутно гасли, все больше и больше погружая город во тьму. Заметно убавилось движение транспорта. Город готовился отдыхать, чтобы завтра все начать сначала...